choppedfoxcrusade

[choppedfoxcrusade]

c Николаем Сафоновым!

[choppedfoxcrusade]

не забывать про третье мая

[choppedfoxcrusade]

О Якове Михайловиче. Снова.

Текст - Елена Рябоконь (не вычитывался).   «Хочу рассказать вам о замечательном человеке, моем земляке, жителе города Пущино Якове Михайловиче Непочатове. Родился 3 мая 1926 года в селе Екатериновка Петровского района Харьковской области, затем его семья жила в поселке Краснопавловка близ Харькова. О том, что началась война, узнали, когда работали в поле на прополке ржи. Уже через три дня их станцию бомбили вражеские самолеты. Вскоре увидели и первых немецких пленных – односельчане захватили фашистский десант на кукурузном поле. Отец Якова ушел на фронт. Осенью 1941 года село было оккупировано гитлеровцами. С начала войны Яков, которому было 15 лет, со сверстниками в составе группы подростков-связистов помогали красноармейцам: подтаскивали ящики с патронами, восстанавливали телефонно-телеграфную связь, расчищали от снега аэродромные площадки. Во время отступления Советской армии в мае 1942 года под Харьковом в районе Балаклеи попали в окружение, затем – в плен, ночью бежали. Яков и трое его друзей добрались в родное село в июне 1942 года. 28 июля того же года взрывом убило старшего брата Григория. Ребята украли у немцев фотоаппарат. Об этом узнал полицай из числа селян. По его доносу мальчики были угнаны в Германию под угрозой расстрела семей. Перепуг��нных людей заперли в вагоны и увезли на чужбину. И началась страшная непонятная жизнь за колючей проволкой и с непосильной работой. Трудились на немецком сталелитейном заводе вблизи города Галле, потом на химическом производстве. Якову вместе с земляком Ваней Альниковым в конце августа 1942 года удалось бежать. Шли на восток, обходя населенные пункты, скрывались, заблудились, были пойманы и отправлены 24 октября в город Эслебен. Их жестоко избивали, но парни не признались, откуда сбежали, так как понимали, что в противном случае их ждет расстрел. На допросах отвечали: «Наши отцы воюют – мы снаряды врагам делать не будем!». За политический саботаж 7 ноября 1942 года фашисты отправили ребят в ближайший концлагерь – Бухенвальд. Перед новоприбывшими выступил комендант, который громогласно объявил: «Из концлагеря Бухенвальд нет выхода. Единственный выход – через трубу крематория». Яков попал в барак № 31. Вместе с другими узниками делал трубы для каналов, рыл траншеи, дальше работал учеником столярной мастерской. В конце 1942 года в этом бараке немцы проводили опыты, испытывая на заключенных действие отравляющего газа. Заклеили окна, раздели, дали махровые полотенца, заставили их намочить и положить на лицо. Но члены подпольного комитета барака дали указание – тщательно пропитать водой матрасы, лечь на них вниз лицом и дышать. И это спасло многих. В таком положении узники находились по 12-14 часов, а потом эсесовцы штыком в спину проверяли – живой человек или нет. Яков чудом выжил. Вспоминал, как ходили на работу по обуглившимся человеческим костям, вылетавшим из печей крематория. Кости хрустели под ногами как снег. Узники были обуты в деревянные колодки, которые совсем сбивали ноги. Яков прибил к колодкам кожаные ремни. Надзиратель посчитал это нарушением. За провинность и трату гвоздей юному заключенному дали 10 палок и отправили на смерть в филиал Бухенвальда – концлагерь Дора-Миттельбау, расположенный внутри горы в туннеле. Здесь находился завод, выпускавший корпуса для ракет ФАУ-2. Узники долбили в скалах пещеры, в них устанавливали мног��этажные нары. Якова определили в команду, которая делала нары. Часто по утрам с верхнего этажа нар снимали трупы – люди умирали от удушья. Спали на камнях. Наружу из ��оры не выпускали. Освещение было скудное – горели только карбидные факелы. Когда в апреле 1944 года команду, в которой работал Яков, вывели из подземелья строить бараки, от длительного пребывания в тоннеле (6 месяцев) многие ослепли от солнечного света и в дальнейшем были отправлены на смерть в печи крематория. Яков по совету старшего товарища намотал на глаза тряпку, но зрение, все равно, сильно ухудшилось. Грозила смерть. Заключенный поляк-медик посоветовал раздобыть темные очки. Спас чех Карел Бромблец, его родные прислали (узникам из Европы разрешалось раз в три месяца получать посылку 400 г) посылку с такими очками. Так Якову сохранили зрение. В конце марта 1945 года заключенных из Доры погрузили в открытые без крыш вагоны и привезли в Бухенвальд, в Берген-Бельзен, по-видимому, на уничтожение. 11 апреля 1945 года узники лагеря подняли интернациональное восстание. Взяли штурмом главный вход и вышки, взорвали центральный пульт, обесточив колючую проволку, убили многих эсесовцев. В числе 250 советских заключенных был Яков. Он, как многие, получил винтовку, гранаты и патроны. Затем в Бухенвальд вошли американцы, которые потребовали, чтобы участники восстания сдали оружие, но узники не согласились. Американцы взвешивали заключенных и выдавали справки. Яков, 19-летний юноша ростом 178 см, весил 37 кг. Советских граждан передали нашим войскам. Родина встретило неласково. Отобрали оружие и справки. Обращались с бывшими узниками, как с изменниками родины. Людей выгнали в лес без предоставления элементарных бытовых условий. Начались проверки в особом отделе, затем учебный батальон, а через месяц отправили домой в СССР. В Отчизну шли пешком с июля по сентябрь, от Эльбы до Калужской области. Яков шел с тысячами, таких же как он, прибывшими из американской зоны. Кормили не лучше чем в концлагере. В составе отряда из 800 человек Яков, несмотря на рану ноги, полученную в Бухенвальде, был отправлен на принудительные работы в шахту г. Сталиногорска (сейчас г. Новомосковск) Московской области под надзор. Заточение на Родине длилось почти три года. Только в 1946 году, когда пришла повестка в армию, начальник отпустил повидать мать и сестер на Харьковщине. Мать уже не чаяла видеть сына живым. Тогда Яков узнал, что отец погиб 8 мая 1944 года при форсировании Днестра под Тирасполем. В армию бывшего узника не взяли по состоянию здоровья. Работал, учился. В Пущино приехал в 1968 году, налаживал столярное производство на ПЗСИ. В 1971 году был назначен директором Серпуховской мебельной фабрики. С 1976 года – заместитель директора по коммерческим вопросам Чеховского мебельного комбината. В 1978 году вернулся в Пущино на ПЗСИ, где проработал до 1983 года. После выхода на пенсию в Детско-юношеском центре города Пущино 12 лет вел кружок «Столяр-краснодеревщик». За эти годы воспитал более 400 ребят. Когда Яков Михайлович попал в больницу с сердечным приступом, парни дежурили около палаты, пропуская уроки в школе. И не уходили, пока врач не успокоил их и не сказал, что все будет хорошо. Общий трудовой стаж Якова Михайловича – 62 года. Принимал он активное участие в работе Совета ветеранов города, выступал на мероприятиях, посвященных Второй мировой войне, вел уроки мужества в школах города. На вопрос: «Что помогало выжить?» Яков Михайлович отвечал: «Дружба международная. Помогали друг другу. Это самое главное». В 90-х годах к Якову Михайловичу обратились немецкие общественные деятели из Германского общества помощи инвалидам войны России с просьбой приехать в Германию и рассказать о зверствах фашистов. Ответ был короткий: «В Германию не вернусь». Впоследствии, спустя почти 10 лет, он изменил свое решение после длительного разговора с председателем Общества доктором Ханнелорой Дандерс, приезжавшей в Пущино. С 2001 года по приглашению Общества несколько раз ездил в Германию, встречался с молодежью, посетил мемориальный комплекс «Бухенвальд», Дору, нашел место, где был расположен его барак № 37. «Я приехал сюда затем, чтобы мы и последующие поколения лучше понимали друг друга», – говорил Яков Михайлович. «Я против любой войны, где погибают солдаты, умирают женщины и дети». В 2010 году немцы в знак примирения посадили в центре города Нордхаузен березовую аллею «Роща памяти». Каждое дерево носит имя узника, которому удалось выжить в Бухенвальде. Есть такое дерево и у Якова Михайловича. В поездках Я.М. Непочатова сопровождала дочь Антонина: «Папа ездил туда не отдыхать – работать. Это не визиты вежливого человека, перенесшего тяжелейшие испытания в фашистских застенках, а тяжелый труд». Он запомнился всем нам как, человек с большой буквы, жизнерадостный, чуткий, с огромной силой духа, с умением выслушать и помочь: «Я – оптимист по жизни и всегда много физически работал. Даже в войну в концлагере, когда меня били – я улыбался. Фашисты думали, что я не человек, а я своей улыбкой доказывал им обратное!» Яков Михайлович, перенесший нечеловеческие испытания, не разучился любить людей. Учитель, наставник, он жил с улыбкой, любил жизнь и верил ей, был надежным и умел прощать, – такой человек не забудется никогда. https://photos.google.com/share/AF1QipPfoThQkC9u1-QUNqp3A7Oq5GcTqPrINzJY-2sNKZulvN9oOZjLSYcZeToBZLtxCQ?key=TWJDTC1zVTdjSEV1MllJUDFkeGRPbVhXRHVGNXBB

[choppedfoxcrusade]

[о любви и смерти]

Аленина заметка о Наталье Анатольевне Случайно посмотрела на дату и задумалась: что она напоминает, кроме текущих дедлайнов? Вспомнила два события. Первое — урок физики, во время которого мне впервые признались в любви. По аське, конечно. Я тогда поздравляла с днём рождения мальчика, с которым у меня ничего не сложилось (потому и помнила дату — вроде 19 марта), написала ему полное раскаяния и самоуничижения сообщение, первый раз в жизни назвав себя ебанутой. А потом прилетело внезапное от другого мальчика, его я к тому моменту несколько месяцев тайно любила по переписке, и совсем не надеялась, что он когда-то ответит взаимностью, а вот... Помню, как меня трясло на уроке, а физичка строгая была, надо было срочно это всё вовнутрь спрятать, а оно выпирало и не пряталось, ух. Ситуацию обостряло то, что мальчик встречался с моей подругой, и они все скоро должны были вот-вот приехать к нам на зи��нюю школу. Тогда была жуткая трагедия, сейчас — полузабытые подробности. А второе...когда оно было, не могло же быть в тот же год? Нет, не могло. Признание в девятом, а это... Это в восьмом. Запомнила, что 12 марта, четверг, потому еще бы день и было б пятница-тринадцатое. Я не знаю, когда нам сказали, слухи поползли ещё в середине дня, и был небольшой промежуток, когда можно было надеяться: ошиблись, врут, кто-то что-то неправильно понял. Но к последнему уроку точно стало ясно. Моя любимая учительница математики, моя классная руководительница разбилась на машине ещё утром, по дороге в школу. Класс был пришиблен, оглушён. Никто не знал, что сказать и что делать, просто резко как-то стало неуместным — и уроки, и невыученные домашки, и смешки, и записки, и вообще — всё. Их отпустило где-то через неделю, и я помню, как злилась на них, не понимала, как они продолжают жить, будто ничего не случилось?? Мне было тяжелее, я привязалась к ней за те неполные три года, я ходила на её олимпиадный кружок, много общалась, даже слегка подружилась с её дочерью, у нас тогда получился такой волшебный новый год в школе! Помню, с теплотой подумала, что она мне как вторая мама. И вот, через три месяца после нового года... В тот день после уроков я позвонила подруге, сказала что-то сбивчиво, мне ответили — приходи. В гостях, разувшись, аккуратно повесив куртку, вежливо со всеми поздоравшись, пройдя в комнату и сев на диван — заплакала впервые с того момента, как узнала. Потом как-то ушла домой. Дома мама, кажется, уже была в курсе, во всяком случае, я не помню, чтобы произносила эти слова сама. Казалось, пока не скажу, это может быть всего лишь кошмаром, ошибкой, а если скажу — точно материализуется. Мы накануне посорились и мама забрала у меня ноутбук, я делала вид, будто мне и не надо, хотя, конечно, притворялась (интернета на телефоне у меня ещё не было). А тут сама молча принесла его мне. Села рядом и заплакала, мы плакали вместе. Судя по объятиям и "люблю", думали об одном и том же — как же страшно друг друга потерять. Потом мы с одношкольниками ходили в больницу к её дочке, она тоже была в той машине, сломала ключицу. Было неловко, непонятно, чем помочь. Хотя она даже смеялась немножко, наверное, ещё не осознавала в полной м��ре. Нам говорили не обсуждать это, мы и не обсуждали. Потом была новая учительница математики, которая мне сперва жутко не понравилась. Я чуть не бросила математику в том триместре. Не могла заниматься, не могла слушать, не могла сосредоточиться, урок был в том же кабинете, и это было неправильно. Всё было неправильно! Классные часы со строгой физичкой, математика у незнакомой молодой учительницы, что не могла с нами справиться и вообще так-то учительницей не была... А самое неправильное — как быстро все забыли. Нет, не забыли, приспособились. Привыкли. Перестроились. А мне ещё долго казалось, что она вот-вот войдёт и спросит, почему мы тут сидим, почему не в своём классе, и мы все вскочим и пойдем за ней. Я даже сходила на отпевание. Нам говорили: если боитесь — не надо, никто вас не обязывает, может, даже лучше будет, если не увидите её в гробу. Пусть останется в памяти живой. Я сходила и гроб смутно помню — белое пятно лица в нём, но ощущения, что это и есть она, так и не появилось. А в памяти всегда живая, в серо-зелёной водолазке, на фоне доски. Даже с голосом, хотя я голоса всегда плохо помню. Отпевание показалось мне красивым. И так хотелось поверить, что есть там что-то, за гранью смерти, что её жизнь оборвалась так резко и так нелепо не совсем зря, что ей там где-нибудь хорошо... Что я почти поверила в бога и в рай. Ненадолго, буквально на пару месяцев, но тогда мне так было проще. Весной, уже после, был "русский кенгурёнок" (олимпиада по математике), помню, что перед началом в мыслях сказала, что постараюсь — ради неё. И с тех пор как-то повелось, что на олимпиадах математических её обязательно вспоминала (поминала, брр), посвящала как бы. А в институте уже не до того было, забылось... Хотя интересно, конечно, что бы она сказала о физтехе. Больше ни к кому из учителей я так не привязывалась. Ни к кому.

[choppedfoxcrusade]

[choppedfoxcrusade]

давненько меня тут не было

[choppedfoxcrusade]

[choppedfoxcrusade]

Все оттенки зеленого

[choppedfoxcrusade]

а потом я начинаю искать схожесть в лицах пар и обязательно ее нахожу буэ

[choppedfoxcrusade]

Научитесь существовать, чёрт возьми!

[choppedfoxcrusade]

[choppedfoxcrusade]

[choppedfoxcrusade]

[choppedfoxcrusade]

Ces gens-là supposent la nature et la société humaine autres que Dieu ne les a faites et qu’elles ne sont réelement. Эти люди представляют себе природу и человеческое общество иными, чем их сотворил бог и чем они являются в действительности.

Бесы, Достоевский

[choppedfoxcrusade]