crowdlik-blog

[crowdlik-blog]

                Горсть винограда, легкий ветерок, мягкая, ватная, белая подушка под спиной и тёплые лучи солнца на лице – так он сидит целыми днями и ждёт кого-бы наградить, но никто не стремится к нему уже последние несколько лет. А если какой-то одиночка и заходил, то от него одного мешок с наградами не пустел.

               С каждым днём он становился более одиноким. Каждый год становился всё скучнее и безнадежнее. Виноград уже не казался таким вкусным, а ветерок не мог охладить разгоряченное тело. Иногда ему даже приходилось плакать от одиночества и отсутствия компании. А ведь он готов был награждать каждого, кто бы к нему не зашёл.

               Хоть его и редко посещали, но были и такие, кто заходил по нескольку раз. И вот однажды наведался к нему уже знакомый человек.

               - Скажи, человек, почему ко мне так редко заходят?

               Человек мельком глянул куда-то за спину, затем ответил:

               - К тебе очень тяжело добраться.

               - На то она и награда, а не подарок.

               - Да, но мало кто верит в награду.

               - Хм… Скажи, какой этап самый сложный?

               - Тот, где начинает ничего не получаться и одолевают сомнения.

               - А, мой любимый, - существо усмехнулось. – И действительно, самый сложный, хотя и не самый последний.

               Существо задумалось, затем спросило:

               - А на каком этапе чаще сдаются?

               - На том, где у них спрашивают, чего бы они хотели.

               - На самом первом?!

               Удивлению существа не было предела. Глаза раскрылись настолько, что каждый казался больше планеты. Существо подалось слегка вперёд и накрыло своей тенью мизерного человека.

               - Почему?

               - Не знаю, - человек пожал плечами. – Может, просто боятся просить по крупному, а по мелочи и просить не стоит.

               - Но как же я раздам эти бесконечные награды, если никто за ними не приходит?

               Человек ничего не ответил. Существо опять подумало некоторое время, затем потянулось в мешок и вытащило оттуда золотую звездочку.

               - Держи. За пройденный путь ты получаешь успех. В твоём мире эта звёздочка превратиться в то, что ты заказал на первом этапе.

               - Да, я уже знаю, - улыбнулся человек. – Спасибо.

      Человек откланялся и удалился. Существо снова откинулось на подушку, съело виноградину и спросило само себя:

               - Как же я смогу дать то, что им нужно, если ��ни сам отказываются говорить?

[crowdlik-blog]

Путь.

Родился ребёнок и пополз по полю зелёной травы. Земля продавливалась под тяжестью его ползущего, счастливого тела, а травинки гнулись не в силах противостоять улыбающемуся личику. Солнце согревало спину, ладошки и колени охлаждала земля. Счастью ребенка не было предела, ведь он стал частью огромного, прекрасного мира, который принял его и отправил в свой собственный путь.

           Некоторое время он радостно полз, затем с не меньшей радостью выпрямился, встал на ноги и стал выше травы.

           «Ух ты!» - подумал ребёнок, увидав бескрайние просторы мира.

           Согнув руки в локтях, улыбнувшись ещё шире, он чуть ли не бегом продолжил свой путь. Трава гнулась всё легче, а земля продавливалась всё глубже, оставляя на себе чёткий, весомый след человека.

           Долго он шёл радостным, весёлым, с высоко поднятой головой и счастливым, лёгким сердцем, пока вдалеке не увидел двух взрослых людей. Он добежал до них и очутился на небольшой поляне без травы. Слева стоял его отец и указывал рукой себе за спину, где была кирпичная узкая дорожка. Справа стояла мать и указывала за свою спину, где была узкая, протоптанная, песчаная дорожка. Левее от отца стоял его отец и указывал за свою спину, а правее от матери её отец, указывая за свою. У всех у них были улыбки на лице, но улыбка матери показалась ребёнку теплее. Он подошёл к ней. Мать погладила его по голове и отошла в сторону. Ребёнок медленно, осторожно пошёл по дороге матери. Она была тёплая, но не такая, что была раньше. Дорога эта отбивала лучи солнца, которые обжигали ноги и слепили глаза. С каждым днём идти по неё становилось всё труднее – ноги пекли и болели, в ступнях появились занозы, рука устала от бесконечного нахождения на весу, так как пыталась защитить глаза от лучей солнца. Трава больше не щекотала лодыжки, а солнце, из-за ожогов, не приносило радости. Лицо уже юноши перестало излучать улыбку.

           - Эй! – послышалось откуда-то сзади.

           Юноша обернулся. К его дороге присоединилась похожая по виду дорога. По ней шёл какой-то юноша:

           - Привет! Давай дружить! – крикнул он радостно.

           - Давай.

           - Как ты? Идём.

           Они пошли дальше по двум соединившимся дорогам.

           - Так как ты? – повторил новый друг.

           - Никак. Чувствую, что мир отвернулся от меня. Солнце меня теперь не греет, а обжигает, земля не прохлаждает, а колется, и я больше не оставляю следов. Я перестал быть человеком?

           - Почему же ты выбрал эту дорогу? – спросил друг в ответ.

           - К маме пошёл.

           - Вот оно что… - задумчиво произнёс юноша. – Тогда тебе нужно выбрать другую дорогу. Ступай на мою!

           - Почему?

           - Потому что моя дорога приятная и ведёт к самому Солнцу!

           Юноша переступил на дорогу нового друга, теперь они шли рядом.

           - Ну как? – радостно спросил друг.

           - Да, - кивнул юноша, его губы начали расплываться в улыбке, – твоя дорога действительно приятнее.

           Дальше они шли бок о бок, пока друг не начал опережать юношу.

           - Эй, ты куда? – спросил юноша. – Почему ты так быстро начал идти?

           - Потому что могу! Догоняй!

           - Но я не могу идти так быстро, мне становится больно ногам, когда я ускоряюсь.

           - Старайся лучше! Давай! Вперёд!

           Друг начал идти ещё быстрее и со временем совсем исчез за горизонтом.

           - Привет, - услышал снова одинокий юноша, который это время стал парнем. Он обернулся. К нему сзади подбежал незнакомец примерного того же возраста, что был и парень.

           - Ты кто? – спросил парень.

           - Я хочу стать твоим лучшим другом! – ответил незнакомец.

           - Ну не знаю, был у меня уже друг…

           - И что с ним стало?

           - Он ушёл куда-то вперёд.

           - А ты что?

           - А я не могу, его дорога не подходит для моих ног! Чёртовы ноги! Зачем мне такие ноги?

           - Спрыгни.

           - Что?

           - Спрыгни в траву.

           - Зачем это?

           - Там тебе станет легче.

           - Но я не смогу по траве идти так же быстро, как иду по дороге.

           - Но тебе же не подходит эта дорога?

           - Всё! Не хочу я с тобой дружить. Я буду стараться и догоню друга.

           Незнакомец остановился и остался смотреть вслед парню, который преодолевая боль, продолжал идти по колючей дороге, пока не прибыл на пыльную круглую поляну. Поляна расходилась в несколько десятков дорог. Перед каждой из дорог стояли люди. Опять мама, но улыбки на лице у неё уже не было. Папа, наоборот, улыбался ещё сильнее, как и дедушки, которые зазывали к себе за спину. Ещё там было бесчисленное количество других людей, среди которых был и тот самый друг, на дорогу которого ступил парень ещё будучи юношей.

           Каждый из людей имел за своей спиной разную по размерам, форме и составу дорожку. Парень осмотрел каждую. На дорогу своего «нового друга» он решил больше не ступать. Его заинтересовала дорожка за одним из других людей. Она была золотая, широкая, гладкая, не способная ранить ноги. Парень подошёл к своему знакомому.

           - Я выбираю эту.

           Отец, даже понимая, что не его дорожку выбрали, заулыбался ещё сильнее, но мать совсем загрустила.

           - Плати, - проговорил знакомый.

           - Что?

           - Чтобы использовать эту дорогу, ты должен заплатить.

           Парень засунул руки в карманы шорт и ничего там не нашёл.

           - У меня нечем заплатить.

           - Как это нечем? Ты ещё вон как молод. Плати временем.

           - Как это?

           - Просто соглашайся и тебя ждёт неимоверное путешествие.

           Парень глянул на мать, та сжала губы и жалостно смотрела на своего ребёнка. Затем на отца, тот показывал два больших пальца. Парень выдохнул.

           - Хорошо.

           Знакомый отступил. По первым ощущениям дорожка оказалась приятной, гладкой, даже почему-то прохладной. Солнце отбивалось от неё, но уже не так слепило, ведь парень перед дорогой дал солнцезащитные очки: «Небольшой бонус». Улыбка снова появилась на лице парня, он уверенно зашагал вперёд.

           Спустя некоторое время к его дорожке прибилась другая дорожка, с ��её послышался женский голос.

           - Привет!

           - Привет, кто ты? – спросил парень.

           - Твоя любовь!

           - Как это?

           - А вот так!

           Девушка перепрыгнула со своей дорожки, на дорожку парня и они пошли под руку.

           - Это любовь?

           - Конечно! Вперёд, любимый!

           Парень пошёл дальше. Дорожка начинала казаться уже не такой приятной на ощущения, ноги вспотели, болели от усталости, потому что скользили и вынуждены были держать равновесие.

           - Можно и я немного поношу? – спросила девушка.

           - Что?

           Она ничего не ответила, просто стянула очки с глаз парня и натянула на себя. В глаза ударили лучи солнца, со лба начал течь пот.

           - И что ты делаешь? – послышалось откуда-то справа.

           Парень и его любовь повернулись и увидели, как по траве вприпрыжку скачет молодая девушка, которая, судя по возрасту, должна была быть далеко позади.

           - Мы идём вперёд, - ответил парень.

           - Скачи куда скакала! – выкрикнула девушка из-за спины парня.

           - Ну ты и болван! – крикнула девушка с травы и начала отдаляться.

           - Почему я болван? – спросил парень, но его любовь ничего не ответила.

           Каждый шаг давался всё тяжелее и тяжелее, ноги скользили всё сильнее, а пот со лба начал попадать в почти закрытые глаза.

           - Эй!.. – кто-то шепнул снизу. Мужчина глянул вниз и увидел там своего «лучшего друга», который полз в траве. – Эта дорога не твоё место, прыгай ко мне!

           - О��вали!.. – грубо шепнул мужчина. – Эта дорога ведёт к солнцу, не мешай!..

Лучший друг остался позади. Вскоре они дошли до очередной пыльной поляны, парень уже стал мужчиной, а его любовь женщиной. Она ступила на поляну и сказала:

           - Ну, выбирай.

           - А ты разве не будешь?

           - Буду, но после тебя.

           - Я больше не хочу идти по золотой дорожке.

           - Почему?

           - Мои ноги не приспособлены для неё… Чёрт бы их побрал, эти ноги!

           - Ничего, ты же сильный, можешь и потерпеть. Я жду!

           Женщина затопала одной ногой, скрестив руки на груди. Мужчина ничего не ответил. Дорог в этот раз опять бесчисленное множество. У золотой стоял ни чуть не постаревший парень. Мужчина удивился, затем глянул на отца, который только лишь слегка постарел, и мать, которая практически не изменилась с прошлой встречи. Затем его взгляд пал на своего первого друга, тот тоже лишь слегка изменился, и его всё ещё можно было называть парнем.

           - Как так?

           - Ты отдал мне своё время взамен хорошо вымощенной, приятно дороги, - ответил парень у золотой дорожки.

           Мужчина сглотнул.

           - Ещё желаешь?

           - Нет, спасибо.

           - Сынок, давай уже ко мне, - проговорил отец с ноткой какой-то грусти, хотя на лице у него была улыбка.

           Мужчина глянул на свою любовь – та молча смотрела на него.

           - А может, эту попробуешь? – спросил ещё один человек, за спиной к��торого была платиновая дорожка.

           Мужчина глянул на дорожку. Она была серая, приятная на вид и ещё глаже золотой.

           - Что это? – спросил мужчина.

           - Логическое продолжение твоей предыдущей дороги.

           - Но она отличается.

           - Да, она другая. Она лучше, могущественнее, властнее.

           Мужчина глянул на женщину, та подмигнула и кивнула.

           - Не хочу, - ответил мужчина, затем подошёл к отцу и проговорил: - Хорошо пап.

           Они обнялись. Мужчина ступил на кирпичную дорогу отца.

           - Идём, - сказал он своей женщине. Та слегка скривилась, но всё же пошла.

           - Не нравится мне эта дорога, она враждебная, не моя, - заговорила женщина через несколько дней.

           - Так и предыдущая была не твоя.

           - Да, но она хоть была золотой.

           Мужчина промолчал. Спустя ещё какое-то время женщина крикнула: «Мне не нравится. Мне трудно идти!» и запрыгнула мужчине на спину.

           - Это любовь? – спросил мужчина сам себя.

           Так они пошли дальше.

           Лицо мужчины уже давно не ощущало улыбки, руки безжизненно свисали, плечи обвисли, ноги еле волоклись. Он то и дело бился пальцами об края кирпичей, периодически спотыкаясь. Ещё и любовь повисла на спине. Солнце близилось к закату, но всё ещё продолжало слепить глаза и обжигать тело. Начало становится холодно.

           - Ладно! – крикнула любовь. – Ну тебя!

           Она спрыгнула со спины мужчины и перешагнула на откуда-то взявшуюся платиновую дорожку, по которой шагал другой мужчина – высокий, гордый, улыбчивый.

           - Куда ты?

           - Мне твоя дорога совсем не по душе.

           - А я как же?

           Женщина ничего не ответила. Она взяла другого мужчину под руку, они удалились.

           Мужчина простоял некоторое время, затем продолжил путь. Его взгляд был устремлён под ноги. Сил в теле оставалось всё меньше.

           - Эй, друг, - кто-то шепнул справа. Мужчина глянул вбок, там стоял его «лучший друг». – Пора бы уже… - протянул он без какой-либо радости в голосе.

           Мужчина лишь покачал головой, затем вернул взгляд под ноги и побрёл дальше.

           До следующей поляны он добрался уже старцем. Поляна всё так же имела сотни продолжений и перед каждой дорогой стояли люди. Каждый из них зазывал к себе за спину.

           Мужчина медленно повернул голову в одну сторону, затем в другую. Тоска не покидала его сердце. Он обернулся. Сзади была кирпичная дорога, которая принесла ему одни беды. Как и все предыдущие дороги, так качественно вымощенные кем-то другим. Он вспомнил свою первую тропу, те травинки, что сгибались от давления его ещё молодой головы; вспомнил тепло внутри, улыбку на лице и приятные солнечные объятия.

           Старец обернулся, подошёл к маме и папе и глянул вниз. Между их дорогами была трава. Между травинками что-то было. Старец нагнулся и раздвинул травинки. На земле был отпечаток маленькой ноги. С глаз слетела слеза и упала прямо в след.

           Старик выпрямился, глянул на мать – та широко улыбалась, затем на отца – тот сиял от радости. Старец улыбнулся им и шагнул в траву. На земле остался след от его больной, разбитой ноги. Он пошёл дальше. Все его тело, что болело на протяжении долгого времени, начало наполняться энергией, почти мёртвое сердце - теплом, увядшая душа – счастьем, но ноги, ноги болеть не переставали, они ныли с каждой секундой всё сильнее. Несмотря на боль, старец начал идти все быстрее и чуть не перешёл на бег, как увидел перед собой пожилую женщину, но выглядевшую более здраво.

- О, а вот болван явился, - сказала она.

- Почему я болван?

- Где ты был?

- Жил.

- С кем ты жил?

- С любовью.

- Правда? И где же она?

Старец задумался. Они простояли молча несколько минут, затем старец ответил:

- Передо мной.

Пожилая женщина улыбнулась, её глаза сузились, вокруг них образовались весёлые морщинки.

- Мне пришлось топтать траву самой!

- Прости меня… - протянул старец, опустив голову.

           Пожилая женщина засмеялась и убежала куда-то в поле.

           - Эй, постой, куда ты?

           Но она ничего не ответила. Старец решил догнать её, но вдруг сзади услышал:

           - Ну, наконец-то!

Старец обернулся - перед ним стоял «лучший друг», который уже тоже был стар. Они помолчали немного, затем старец спросил:

           - Почему я сразу тебя не послушал?

           - Мало кто слушает, - улыбнулся лучший друг в ответ.

           - Но кто ты?

           Лучший друг вытянул из-за спины зеркало. Старец увидел в нём лучшего друга.

           - Ты – это я?

           Лучший друг улыбнулся. Старец улыбнулся в ответ.

           - Скажи, если бы я всегда шёл своим путём, жить было бы легче?

           - Нет. Но ноги не болели бы.

[crowdlik-blog]

Солнце прикоснулось горизонта, стремясь пробудить иную сторону Земли, осветив при этом городскую центральную площадь небольшого городка тёплым, красным светом, придав приятного привкуса предвечернего спокойствия. И даже сейчас, когда его подвели к эшафоту, он ощущал те, уже кажущиеся далёкими, чувства полного спокойствия и предвкушения хорошего, тихого вечера. На площади было много людей, чуть ли не половина население. В первых рядах стояли одни мужчины, чуть дальше проглядывались и женские лица, а в самом конце или где-то на деревьях можно было увидеть и детей. Все они пришли лицезреть конец человека.

Двоих мужчин завели на эшафот под яростные крики жителей, которые всяческими способами выражали своё презрения, и сняли с них чёрные мешки. Перед глазами возникла петля, через дырку которой было видно гневную толпу, что время от времени выкидывала руки куда-то вверх. Между мужчинами стоял палач.

«Ну, вот и всё», — подумал один из них и иллюзия спокойствия, которую создал приближающийся вечер, пропала. Мужчину звали Корий.

Оба приговорённых были высокого роста, широкоплечими, с ярко выраженными мышцами. Отличал их только возраст. Первому, имя которого было неизвестно, было около тридцати, а Корию было уже чуть за пятьдесят. Оба они были больше своего палача, который, если бы не подобный случай, вряд ли бы осмелился даже слова плохого сказать в их сторону. Корий понимал, что справедливо осужден за содеянное преступление и прекрасно знал, что помилования ему не ждать. Именно это понимание делало лицо тусклым, жалким, какими-то детским, явно не гармонирующим с его огромным телом.

Корий глянул на своего товарища по смерти — тот был бледен, но с суровым взглядом. Корий же готов был заплакать, но не мог себе позволить тратить последние минуты жизни на плач, по крайне мере пока. Его голова была занята другим. Сначала он вспомнил, как впервые в жизни поцеловался, хоть это и было случайно (он столкнулся с девочкой, выходя из-за угла, их губы соприкоснулись), но запомнилось на всю жизнь, хотя бы потому, что в итоге эта девочка стала его первой женой и единственной женщиной, которую он искренне любил. Сразу за первым поцелуем он увидел рождение дочери, которую, к сожалению, потерял сразу после родов, а спустя несколько дней ушла из жизни и жена. Последующие годы Корий не вспомнил, да и не смог бы. В те несколько лет он сильно угробил своё здоровье и подорвал работу мозга. Он отбросил плохие мысли и вернулся к моменту, когда взял в руки ещё тёплую, плачущую дочь. Тогда он плакал. Тогда он ещё счастливо плакал. Он стал переживать этот момент снова и снова. Его глаза намокли, но теперь ему казалось, что от счастья, ведь он чувствовал её тепло. Она была так близко.

Ступень, на которую стал священник, заскрипела и передала вибрацию по всему эшафоту, чем слегка выбила Кория из воспоминаний, но ненадолго — не успел священник пройти ещё одну ступень, как мысли Кория вновь улетели в прошлое. В этот раз он вернулся в самый первый свой день, когда родился сам. Он не помнил того дня, и не мог, но теперь отчётливо видел, как его мать смотрит на своё маленькое дитя, что лежит в бережных руках отца.

— Дай ��одержать, — попросила мать, протягивая руки. Отец молча передал мальчика. Её лицо осветилось улыбкой. — Он чудо…

Корий наблюдал со стороны, словно потусторонний зритель, и в то же время отчётливо ощущал переживания своих родителей. «Я уже умер?» — подумал он. Эта мысль несколько порадовала его. Он уже умер, пройдя предсмертный ад. О, как ужасно знать точное время, место и причину собственной смерти. Эти знания были куда мучительнее самой смерти. Как хорошо, что он уже прошёл это и может насладиться жизнью загробной, в которую никогда не верил. А жаль.

Ребёнком Корий был воспитанным и добрым, любящим и сопереживающим. Он никогда не повышал голоса на родителей и даже на друзей; никогда ни с кем не дрался и не ругался, хотя частенько имел на то причины и возможности (с пяти лет и по сей день он был бо̀льших размеров, чем все его одногодки, да и вообще больше, чем все люди, которых он когда-либо встречал).

За своей детской жизнью он наблюдал с тёплой улыбкой, даже в те дни, когда над ним издевались так называемые друзья, которые с каждым годом, не получая отпора, становясь всё смелее. Корий смеялся над собой наравне с остальными, а иногда и даже громче. Именно в этом периоде жизни он встретил свою любовь. Девочка, что частенько первой начинала шутить в сторону Кория, внезапно наткнулась на него, выбегая из-за угла, и была сбита с ног. Корий рефлекторно схватил девочку, не позволяя ей упасть, и прижал к себе, но переборщил с силой, их губы прикоснулись. «Извини, пожалуйста», — сказал тогда Корий и поставил девочку на пол. Она испуганно посмотрела на Кория (его добрые глаза и невинное лицо что-то изменило в ней), затем на своих подруг, что уже хихикали, пряча свои улыбки за ладонями, и сконфужено убежала. После того происшествия она прекратила не то чтобы шутить в сторону «бугая» (так его называли в школе), но и вообще смеяться над ним, а через несколько месяцев они даже начали общаться и с каждым годом всё ближе.

Следующим этапом жизни стало морское путешествие. Сразу по окончании школы отец Кория, имея связи, отправил его в далёкое, четырёхлетнее плаванье в роли матроса, в котором он «приобрёл» красивое, жилистое тело и загар. Всё своё путешествие он думал о девочке, что стала его первым поцелуем, и грезил о том, как будет делать ей предложение. Расстались они на довольно тёплой ноте и теперь он побаивался, не нашла ли она кого-то за время его отсутствия. Но она не нашла. Корий сделал ей предложение и получил положительный ответ, хотя и сам не очень-то на него надеялся. Как же он был счастлив в тот день! Слёзы лились с его глаз, когда он кружил свою будущую жену.

Странный, никуда не клеящийся скрип зазвучал в голове, ноги ощутили вибрацию. Сознание вернулось к действительности. Священник ступил на следующую ступень. Совершенно забытый страх вернулся и сковал Кория. На лбу появился пот, колени задрожали. Ему казалось, что он уже несколько лет, как мёртв, ведь сколько из своей жизни он успел пересмотреть? Но действительность была беспощадна.

«И вновь я тут… Этого не может быть, нет!» — подумал Корий. Глаза намокли. Священник как-то медленно делал шаги, словно позволяя «смертникам» насладиться последними мгновениями. Но чуть позже Корий понял, что это не священник медлит, а его голова работает в несколько раз быстрее, ведь толпа тоже вела себя слегка заторможено. Откуда-то из глубины себя он услышал далёкую мелодию радости. Это мысль о повторном возвращении в прошлое мелькнула в голове. Корий зажмурился, с силой сжимая веки.

И вновь он очутился в момент рождения своего первого ребёнка. Страх убежал, поджав хвост, а на его место пришло счастье. Корий смотрел на себя со стороны и ощущал всё то же, что ощущал и в тот день. Он точно помнил, что эти чувства были именно такими и тогда. По его щекам потекли слёзы, как и по щекам того Кория, что держал дочку. Жена лежала без сознания, но врачи сказали, что такое бывает, поэтому он не переживал. Но тут случилось то, что могло вогнать в могилу даже самого сильного духом человека. Дочь вдруг перестала кричать и дышать. Глаза Кория округлились, рот открылся, чтобы звать на помощь…

Корий открыл глаза и очутился перед виселицей. Его дыхание было не ровным, взгляд туманный, активно бегающий по окружению.

«Лучше уж тут, чем там…» — подумал он и даже слегка успокоился. Глянул на священника, у того была последняя ступень впереди, а затем эшафот. «Время ещё есть», — с этой мыслью он вновь зажмурился.

Отрезок его жизни после смерти дочери и жены был пропущен, чему Корий очень обрадовался, так как наблюдать за своими тогдашними поступками желания не имел. В этот раз он вернулся в момент, когда повстречал свою вторую жену, с которой таки решился попробовать создать новую жизнь. Встретились они в одном из баров, где Корий проводил каждый день, упиваясь до бессознательности вот уже пятый год подряд.

— Сдохнешь же скоро, — проговорила она, присаживаясь рядом. — Мать свою не жаль?

Корий остолбенел на некоторое время от столь неожиданного знакомства.

— Моя мать мертва.

— Она страдала, чтобы подарить тебе жизнь, а ты вот как с ней, — она рукой указала на бутылку.

Корий задумался. Они проговорили несколько часов. Было что-то в словах и внешности этой женщины, что помогло ему выбраться из ямы алкоголизма и апатии. Спустя четыре года дружбы Корий предложил ей брак, на что она отказала за неимением желания разделять с кем-то собственную жизнь. Корий тогда не сильно расстроился; он и не любил её вовсе, просто хотел сделать её счастливой, полагая, что каждая женщина хочет выйти замуж, да поскорее. А сам не боялся брака, потому что понимал, что никогда уже никого не сможет полюбить сильнее, чем девочку, которая подарила ему первый поцелуй. Он повторил свою попытку спустя ещё шесть лет, и тогда она согласилась, ведь голову начали посещать мысли скорого одиночества, так как с годами друзей и времени становилось всё меньше. В браке они жили, можно сказать, счастливо. Они не надоедали друг другу, не сковывались моногамией, каждый день вели интереснейшие беседы, имели уважение и в какой-то мере взаимную любовь. Желание завести ребёнка какое-то время росло в жене Кория, и в какой-то момент достигло своего пика, тогда она и предложила произвести потомство. Но тут была проблема — Корий не хотел детей и имел на то причину, снова потерять ребёнка он бы не смог. Но жена имела на него сильное влияние, которое нарабатывала на протяжении многих лет их знакомства. Корий сдался. Во время беременности он опекал свою жену, как одержимый. Не давал ей шагу ступить без разрешения врача. Это принесло свои плоды (может вовсе и не это, но Корий думал именно так) и у них родился здоровый мальчик. Счастью Кория не было предела. Он радовался своему сыну каждый день и с каждым днём всё сильнее и сильнее. Он вспомнил его первые шаги, первую настоящую еду, первый бросок мячика и первый проступок, за который Корий даже не осмелился его наказать, чем занялась мать. Одержимость отца в полнейшей опеке не давала мальчику спокойно жить, но иначе Корий и не мог. Если он только давал свободу сыну, то нервничал так, что иногда даже заболевал. Они часто ссорились из-за этого, и Корий мучил себя, упрекая своей одержимостью, но ничего не мог поделать.

Все эти сцены из прошедшей жизни теперешний Корий наблюдал со стороны и чувствовал всё, что чувствовал тот, второй Корий, который, казалось, играл в каком-то спектакле для одного зрителя, но при этом он чувствовал и теплоту, счастье и радость от того, что может смотреть на свою семью хоть до бесконечности, но злосчастный скрип вновь вернул его к действительности. Такой горькой и печальной действительности. Когда он открыл глаза, то увидел, что священник уже ступил на эшафот и продолжал идти, не давая ему времени на прошлое. «Что такое? — подумал Корий. — Неужели я настолько отвлёкся от близкой смерти, что всё вновь стало обычным?» Священник остановился перед «смертниками», начал читать молитву. По лицу его было видно, что делает он это лишь из нужды, а не из искреннего желания помочь двум заблудшим душам раскаяться.

Корий глянул на своего коллегу по приговору, но увидел у него на лице лишь злобу, которую тот излучал глядя на народ. «Он другой», — подумал Корий и вновь посмотрел на священника, который уже закончил свою речь и поспешными движениями рисовал три креста в пространстве. Страх воротился, приведя за собой своего друга — панику. Тело не заставило себя ждать, начав дрожать, как в лихорадке; из глаз потекли слёзы.

— Не ной! Позорище! — процедил коллега по несчастью, но Корий не обратил на него никакого внимания. Ему хотелось плакать и лишь потому, что он больше никогда не увидит своего сына. В этот раз именно он, Корий, уходит из жизни родных, и причинит им множество боли, и нанесёт тысячи душевных ран. Теперь он будет стеной, что построит у себя в душе его мальчик. Он будет барьером, через который ему придётся переступать. Или не будет? Смерть родителя естественна.

Корий начал всматриваться в толпу, в попытках найти лицо сына, но ничего не получалось. Палач что-то начал говорить, а затем подошёл, надел петлю на шею и затянул. Корий зажмурился.

— Отстаньте! — крикнул сын. Корий сорвался с места и помчал к сыну. Были они на пикнике, который устроил мэр небольшого городка для своих жителей. Когда Корий пробился через толпу, что окружила кричащих подростков, и оказался в центре круга, он увидел, как его сын лежит на полу, прикрывая руками лицо, а его бьют двое других. Корий подбежал и одним махом оттолкнул двух подростков, освобождая сына. Уже на следующий день он узнал, что один из этих задир стал инвалидом, после сильного удара головой об камень. За такое обычно не казнят, но подросток тот оказался сыном местного чиновника, который не смог стерпеть подобной напасти. И, признаться, Корий понимал его и не смел возражать. Будь у него возможность, он бы даже Бога наказал, за смерть своей дочери.

Что-то сильно сдавило шею, но, напротив всем рассказам, хруста он не слышал, хотя может и упустил какой-то звук. Глаза его открылись и слегка выкатились наружу, связанные за спиной руки рефлекторно начали дрыгаться в попытках добраться до шеи и разорвать верёвку, но всё было зря. Лица толпы разделились на два лагеря. Одни излучали радость, наблюдая за работой правосудия, вторые же притихли, осознавая всю горечь события, ведь человеческая жизнь, святая и единая, вот-вот угаснет.

Чувства, что возникли в теле Кория, сложно описать; эмоции то и дело сменяли друг друга. Мир подходил к концу. Каждый миг, который он наблюдал, вися на виселице, казался ему сладостным. Все те люди, что выкрикивали что-то, выражая свою ненависть, и те, что сопереживали ему, и те, что задумались о жизни, все они были прекрасны, все они были живы, у всех их был ещё шанс влюбиться в жизнь. Корий вдруг осознал, что если даже эти мгновения, мгновения перед смертью, кажутся ему теперь такими сладкими, то как же он мог не чувствовать этого раньше, когда у него ещё был запас жизни.

Боже! Все дни его жизни были прекрасны! Все они позволяли ему жить и чувствовать! Школьные дни, когда над ним издевались, казались чем-то чудесным; он жил и переживал, он боролся с какими-никакими проблемами, он справлялся. День первого поцелуя с любовью всей жизни, какой же он был прекрасен, но теперь не отличался абсолютно ни на долю от остальных дней, в которых чувства были другими, но они были, и были по-своему сильными и по-своему прекрасными. Дни смерти его дочери и жены, да, было тяжело, но он мог чувствовать, он мог горевать по ним, он мог помнить их и продолжать любить, а теперь и этого не сможет. Даже дни, как ему всегда казалось, прожитые зря, когда он упивался с горя, теперь выглядели упоительными и сладкими, ведь он мог думать, он мог просто быть. Вся жизнь теперь казалась цельным куском бесценного металла, сотканного из частиц времени. Он жил, он был, он чувствовал и выбирал, он любил и ненавидел, он горевал и радовался, он злился и шутил. И всё это теперь можно говорить только в прошлом времени, ведь будущего у него нет.

— Папа! — услышал Корий и открыл глаза. Прямо под эшафотом он увидел голову сына, который смог таки пробраться через толпу. — Папа, нет! — крикнул парень.

Корий попытался улыбнуться, но вышло скверно. Его лицо начинало синеть, бессознательные и бесполезные попытки вырваться начинали казаться слабым подёргиванием. Его сын ещё что-то кричал, но Корий уже не слышал его, зато видел слёзы на глазах и переполненное болью лицо. Мир начал темнеть.

Что-то порвалось. Корий упал под эшафот, захват шеи ослаб, рот начал хватать воздух, словно в попытках поглотить его весь. Стало быстро легчать. Два каких-то мужчины подняли Кория и выволокли обратно на эшафот. Толпа молчала в недоумении. Сын тоже затих, но остановить слёзы был не в силах. На эшафот поднялся тот самый чиновник, чей сын стал инвалидом по вине Кория, и крикнул:

— Этот человек ни в чём не виноват! Мой сын в порядке. А он, — чиновник указал на Кория, — стал частью эксперимента. Развяжите его, наконец.

Корий стоял с опущенными плечами и головой, взгляд его был устремлён на сына. Верёвку на руках и ногах разрезали. Он ринулся к сыну.

— Приносим свои глубочайшие извинения за столь грубый эксперимент, и уверяю вас, господин будет вознагражден за пережитое. А теперь продолжайте!

Чиновник подошёл к Корию и шепнул ему что-то на ухо, затем удалился. Второй мужчина, что ожидал своей казни, усмехнулся. Он на миг подумал, что и его помилуют, но, как оказалось позже, он ошибся.

В первый же день Корий отправился на могилы дочери и своей первой жены. Он плакал, он горевал и вспоминал, но в конце улыбнулся им, погладил кресты, что торчали из земли, и тихо проговорил:

— Хорошо, что я смог вас знать.

Свою вторую жену, которая всю его жизнь была ему просто хорошей подругой, Корий таки полюбил и бросался обнимать её чуть ли не каждый раз при встрече. В итоге и она в него влюбилась. Приложив множество усилий, Корию таки удалось освободить своего сына он чрезмерной опеки, так как жизнь у него одна и выбор в ней делать тоже ему одному.

Спустя несколько дней Корий пришёл к дому тог�� самого чиновника, как его и просили ещё на эшафоте, и пересказал все свои чувства и мысли в тот самый день, которые были записаны в точности до букв и интонаций. Затем они просидели ещё несколько часов, беседуя о всяком разном. По Корию можно было заметить, что он наслаждался каждым мгновением, проведённым на Земле. Даже разговор с человеком, напустившим на него подобную муку, казалось, приносил удовольствие. Что же было и думать об общении с сыном и женой?

После того, как Корий ушёл, чиновник ещё некоторое время сидел молча, затем спросил сам себя:

— Может со всеми так надо?

[crowdlik-blog]

Разговор

           Такой разговор получился в камере предварительного заключения. Внутри сидели три мужчины. Один выглядел лет за сорок и был одет в чёрный классический костюм с белой рубашкой, на руке брендовые часы, на безымянном пальце золотое, толстое кольцо. Он сидел на отдельной лавочке, прислонившись спиной к стене, раскинув ноги. Его лакированные туфли отбивали лучи света, порождённые единственной лампочкой. Звали его Виктор. Ещё двое сидели на лавочке напротив. Игнат чуть моложе, похоже одет, но заметно дешевле, а Елизар, выглядевший моложе всех, и вовсе был в потрёпанном сером свитере и растянутых, протёртых, чёрных брюках, на ногах у него были поношенные туфли, что, возможно, достались ещё от отца.

           — … Потом я вернулся в Милан и сразу же уехал домой. Хватило с меня на тот день! — закончил свой рассказ Виктор.

           Игнат засмеялся громко, придерживая рукой скачущий живот, который еле влезал в рубашку. Елизар же слегка улыбнулся и проговорил:

           — Да, весёлая у вас жизнь.

           Виктор как-то погрустнел и на выдохе сказал:

           — А меня она ужасно раздражает.

           — Это чем же?! — удивился Елизар. — Вон, все вас любят, уважают, можете возыметь всё, что захотите. Разве в такой ситуации можно разражаться?

           — О, друг мой, раздражаться можно в любой ситуации, а в моей, так тем более. Да, купить я могу всё, но оно уже не интересно! Вот раньше, когда я только стремился к этому, было интересно. Было и тяжко, и легко, было и погано, и хорошо, а сейчас что? Погано, да и только! Серо всё. Не интересно.

           —  Ну не скажи, —  включился Игнат, — деньги и власть, единственное, что может придать интереса жизни, может у тебя их недостаточно?

           — Ну, власть мне не особо была интересна, а вот сами деньги, должен признать, действительно придали интереса жизни. Я за несколько последних лет абсолютно ничего полезного не сделал, но прожил их так ярко, исполняя все свои желания с такой, можно сказать, яростью, что они у меня даже закончились. Желания в смысле. Это и грустно. Деньги стёрли краски с моего мира.

           Елизар улыбнулся, как-то по-доброму, и спросил:

           — Пресытились?

           — Это проклятье, и не хуже бедности, — ответил Виктор.

           — Деньги? — спросил Игнат, удивляясь. — Что ты такое говоришь?!

           — Пресыщение, а не деньги, — ответил Виктор. — Как же всё было прекрасно, когда мне не хватало чего-то; когда чтобы что-то получить, я должен был изощряться; когда друзья и враги чётко делились на группы, а не то что сейчас, поди пойми, кто враг, а кто друг. Завидую я вам. Вот ты, — обратился он к Игнату, — ещё на пути к цели. Самый сладкий отрезок жизни — от постановки мечты, до её исполнения. Чёрт, как же мне не хватает этого пути. И ты, — обратился он к Елизару, — художник и поэт, имеешь, чем душу тешить, занимаешься делом, которое приносит радость, причём не только тебе, но и окружающим. У вас есть мечта. Это дорогого стоит. Моя свершилась, а новую придумать не могу. Может мечты имеют свойство заканчиваться, а я свои истратил на мелочи?

           — Зато они все сбылись, — сказал Елизар. — Моя вот не сбылась, и, боюсь, не сбудется.

           — Так не это ли счастье? Просыпаться с мыслью, что твой путь ещё свеж и чист, что он далёк и интересен? Разве не это ли жизнь, за которую стоит бороться? Мне вот уже не хочется бороться. Всё потеряло ценность, — он замолчал, а затем как-то пылко добавил: — Кроме дочери. Да, дочь это единственное, что не приелось и что я ещё действительно люблю в этом мире.

           — А жена? — спросил Елизар.

           — А что жена? — встрял Игнат. — Жена нужна лишь, чтобы поддерживать статус добропорядочного гражданина. Зачем она ещё нужна?

           Виктор даже не глянул на Игната.

           — Жена тоже приелась. Слишком много её было в моей жизни. Я любил её, по-настоящему любил. Я наслаждался ею. Но, как и всё остальное, она мне надоела, — ответил Виктор, глядя на Елизара.

           — Вас послушать, так я не так уж и беден, — усмехнулся Елизар.

           — Друг мой, у вас есть всё, что нужно для жизни, — сказал Виктор.

           — Кроме денег, судя по всему, — добавил Игнат, презрительно оглядывая Елизара.

           — Денег мне хватает, — ответил Елизар, не обращая внимания на презрительный взгляд со стороны. — Что мне нужно-то? Есть, пить, одеваться, и чтобы на больницу хватило, в случае чего. А вот на семью не хватает. Угораздило же меня найти любовь. Взвалить на себя эту ношу, от которой не избавиться.

           — Почему не избавиться? Разведитесь, — предложил Виктор.

           — Не могу. Люблю я её. И она меня. Я это вижу. Но, понимаете, я её проклятье! Я её погибель! Она цветок, что пророс не там, где нужно, и теперь гниёт. Мы любим друг друга и это наше проклятье. Мне жалко смотреть, как ей всегда всего не хватает, но и поделать я ничего не могу. Человек не тот.

           — Человек не тот, ишь! — воскликнул Игнат. — А кто тот? Кто не ленится и по̀том деньги добывает?

           — Кому-то платят за лесть, а кому-то за стих спасибо и слеза из глаз, — проговорил Виктор. — То, что у него нет денег, ещё не говорит, что он не трудится.

           В комнате некоторое время было тихо, затем Виктор задумчиво проговорил:

— Всем нам не нравится что-то, хотя все с разных слоёв.

— Неважно, какой слой, у человека всегда будет чего-то не хватать, без этого и жизни не было бы, — ответил Елизар.

Виктор некоторое время молча смотрел на поэта, затем спросил:

           — Почему тебя задержали?

           — Ударил сына одного чиновника.

           у Игната брови сошлись на лбу, а Виктор усмехнулся и спросил:

           — Зачем?

           — Мы с женой ходили вечером в театр, так вот он решил, что моя жена ему больше подходит, на что я возразил и получил от него букет неприятнейших выражений. За то и врезал.

           Дверь в комнату открылась, внутрь вошёл следователь.

           — Вышло недоразумение. Извините, не признали сразу. Вы можете идти, — протараторил он, указывая на Виктора и Игната.

           Мужчины встали.

           — Так, значит, это твой мопед я разбил? — спросил Игнат и засмеялся. — Забавно вышло.

           — Как разбил? Почему?

           — Ты сыну моему лицо разбил, так что ещё легко отделался.

           Елизар вскочил.

           — Сына своего манерам лучше научи!

           — Всё он правильно сказал. Ты и сам это подтвердил. Я её проклятье. Боже! — на этих словах Игнат покинул комнату, оставив Елизара молча смотреть на его спину. Была правда и в его словах.

           — А с ним что? — спросил Виктор у следователя, указывая головой на Елизара.

           — Посидит ещё. Будет знать на кого руку поднимать!

           Виктор глянул на поэта, улыбнулся и просил:

           — Составите мне компанию за чаепитием?

           — Я? Вам? Зачем?

           — Это важно? Всё лучше, чем тут сидеть.

           Елизар простоял молча несколько секунд, затем кивнул.

[crowdlik-blog]

Кухня. Ближе к вечеру. Он стоит на подоконнике босыми ногами. Размер окна как раз подходит под его низкий рост. Взгляд сосредоточен куда-то вниз. Глаза мокрые. Спереди пропасть в семнадцать этажей, на дне которой неизвестность. Точнее, ему известно, что на дне — Смерть. За её спиной та самая неизвестность. Он обернулся. На полу, с презрительной ухмылкой, обхватив руками прижатые к груди колени, вся в тёмно-синих и чёрных пятнах сидела депрессия и смотрела прямо ему в глаза. «Мрак жизни с неисполненной мечтой или шаг в неизвестность?» — в очередной раз он спросил себя. В глаза бросился кот, что сидел у холодильника и с некоторым недоумением в глазах смотрел на своего хозяина. Или это недоумение показалось ему? Просто его растерянность отразилась в глазах питомца?

— Тебе меня не понять, — проговорил он и повернулся в сторону неизвестности.

Рукой он держался за раму, вторая рука просто свисала. На внутренней стороне предплечья была татуировка льва, что сидел за решеткой, прутья которой были разогнуты; она служила символом сделанного первого шага к цели жизни. Остальные шаги сделать не удавалось. «Интересно, моя мечта спрыгнула с этого самого окна или ещё на прошлой съемной квартире? Жила ли она вообще или я всё напутал?»

Дыхание было спокойным, как и выражение лица. Апатия схватила его и не отпускала уже несколько дней. Он опять обернулся и глянул на часы.

— Скоро жена придёт, а затем и мама…

В груди кольнуло, его потянуло улечься на пол и заплакать, и если бы не шанс свалиться, то он бы так и сделал. Жалко смотреть на жену, которая заслуживает куда большего, чем он может ей дать; куда большего, чем ограничивать себя в чём-то ради какой-то новой футболки. Жалко видеть, как она смотрит на него. Этот взгляд, призирающий за то, что он уже в возрасте тридцати лет живёт с мамой. Этот взгляд, призирающий за то, что он выбрал себе мечту по нраву, совсем не заботясь о её нуждах или нуждах их будущей семьи. Этот взгляд, призирающий за то, что он верил в то, во что не верил никто. Или не было никакого взгляда? Всё теперь плавает в сомнениях. Он глянул на кухонный стол, в глаза бросилась одна и его книг, что он распечатал за свои деньги, так и не найдя поддержки у бессердечных издателей и воровских агентств. Его начало тошнить. Он ненавидел её, ненавидел саму идею стать писателем в стране, где никто не ценит талант. Или не было у него никакого таланта? Чёртовы сомнения повсюду!

Он снова обернулся и глянул вниз на прохожих. «Как эти люди живут? Как старики доживают до почтенного возраста и не сходят с ума? Стоял ли кто-то из них вот так же с одним единственным желанием — начать всё заново? Жизнь, стоило ли вообще её знать?» Он выдохнул. Взгляд устремился в небо. Солнце уже подпекало лицо. Он достал из-под футболки крестик, сорвал его с шеи и осмотрел. На кресте висел Иисус с измученным лицом и умиротворением в глазах. «Все ли должны мучатся в этой жизни?» Он сжал крестик в кулаке. Каучуковая разорванная цепь пробивалась сквозь пальцы и тянулась вниз к неизвестности.

Ключ вошёл в дверной замок и прокрутился. Он обернулся. «Смогу ли я её бросить?» В глаза опять бросилась депрессия с омерзительной улыбкой на лице, что уже протягивала к нему руки.

— Что лучше, в очередной раз дать бой этой твари и забыть про неё навсегда?

— Ты ничтожество… — протянула депрессия. — Никто. И никогда никем не станешь.

           Её рот растянулся в неприродной улыбке, оголяя до блеска белые зубы. Его дыхание участилось. Злость, зародившаяся в голове, прошлась по всему телу и заставила ногу сделать шаг...