gonethesun-al

[gonethesun-al]

Четыре. Я влюблялась в женатых четыре раза. Трое из них гуляли до меня, во время меня, и наверняка продолжают в том же духе. Но ты... Ты был правильным. Хорошим семьянином и чертовски хорошим другом. Мы играли рок. Мы свято верили в то, что когда-нибудь станем звездами. Мы поклонялись музыке, нянчились со своими басухами и ставили на аватарки фотки с концертов. На одной из таких фоток твои чёрные кудри тонули в апельсиновых лучах солнца. Я любила её рассматривать. Мы выступали на одних и тех же мероприятиях, оказывались в одних и тех же компаниях. Алкоголь лился рекой, пепел сыпался с балкона, в комнатах гудели околомузыкальные споры. Мы много шутили и много смеялись. А потом наступила осень. И я поняла, что попала. Каждый день начинался с того, что я неслась к компу, как ошпаренная, как ребёнок, жаждущий распаковать новогодние подарки. Зайти в ВК, открыть переписку, пожелать доброго утра. И нырнуть с головой в долгий разговор обо всем, который закончится только вечером... Первый поцелуй случился в ноябре. Мы много выпили на какой-то афтепати. Потом ты извинялся и говорил, что надо остаться друзьями. Какая глупость. Зимой я бродила по городу в плеере, месила сапогами снежное тесто и хотела умереть. А дома забиралась в горячую ванну с бутылкой вина. В колонках играли песни, которыми мы с тобой обменивались, и казалось, что сердце моё превратилось в хрустальным домик, заполненный густой горечью, готовый вот-вот треснуть и рассыпаться на миллион рубиновых осколков. Потом случился второй поцелуй. И очередные извинения. Мы же друзья. Мы такие классные друзья. И это ничего, что мы едем в машине с репетиции твоей группы, сквозь конфетти из мелкого снега, в руках у меня пиво, я смотрю в окно, чтобы не смотреть на тебя, а наш мучительный разговор напоминает заевшую пластинку. Третий поцелуй стал последним. Мы сидели одни в моей съёмной квартире, на стареньком диване, и дело пахло жареным. Но ты устоял. Ты же такой правильный. Дверь за тобой захлопнулась, и на меня обрушилась мокрая пьяная весна. А летом я переехала в новый дом и отрастила себе новое сердце. Мы общались ещё несколько месяцев, но твои шутки стали казаться мне пошлыми, разговоры о басухе приевшимися, замечания по поводу моих увлечений - едкими и некрасивыми. И в какой-то момент я с ужасом осознала, что никогда не любила тебя. Я всё придумала.

Pola Шибеева.

[gonethesun-al]

он подсел рядом с ней (он слегка осмелел от вина): «ах, скажите-ка мне, почему до сих пор Вы одна? вы милы, интересны и вовсе не хуже других! где же принц Ваш, принцесса? я знаю, немало таких, кто почел бы за честь – за Вами и в ад и в рай; и достоинств – не счесть, и нежности – через край. они машут руками, кричат Вам: «заметь меня!» отчего ж Вы не разделяете их огня? вы красивы, как статуя, но красотою мраморной. баррикад понастроили: «не подходи! не тронь!» понимаю, что быть одиночкой вполне по нраву Вам, но в глазах Ваших, снежная, тоже горит огонь! дым ментоловый томно пуская сквозь тонкие пальчики, отвечала напевно, как будто читая стих: «дело в том, что влюблялись в меня лишь хорошие мальчики. ну а я, милый мой, исключительно только в плохих».

Вера Сухомлин

[gonethesun-al]

я, сыщик, сейф, а на том замочек. теперь я призрак, палач, убийца, надменный циник и переводчик в труху и пепел любых амбиций. что не убило – убьёт другого. я - сомневаюсь, кулак - ни разу. хотелось денег, но бестолково за ними бегать в чужую кассу.твой новый галстук, моя ухмылка, наш пульс, наверное, бьёт скачками. -тупым предметом? ведром? бутылкой? -простите, я забивал руками. отец не думал, что я способен. он был в разъездах по секретаршам, а я, наверное, стал подобен почти что дьяволу. -и не страшно? -скажите, сыщик, к чему ведете? он не любил меня – вот расплата. -сейф не откроешь нам? -вы смеётесь? мне код бы точно не дал мой папа. крутили ящик, вводили числа, копались шпильками и булавкой, а я был пойман, как будто крыса, что не сбежала из-под прилавка. и ни сирена, и ни журналы, и ни побои от полицейских, и ни звонки от несчастной мамы не запихали мне в горло лески. я был доволен, собой доволен. пусть измарались в крови ботинки, пусть ожидает меня в неволе отца дыхание на пластинке. я сейф пытался сломать аж трижды, но мне ни разу не удавалось. отец был бледен и неподвижен, пока я прятал в глазницах ярость. хотелось денег, хотелось много, хотелось крови, хотелось мести. в тот день я ждал его у порога, а он, как зная, застыл на месте. сказал бы код - обошлось, но он же стоял и взглядом сверлил мне душу. пусть Гоголь не привирает больше, кто порождает - того задушат. -вы говорили, вас не любили? примите горечь и сожаленье. за кнопкой кнопка. и сейф открыли. четыре цифры – мой год рожденья.

Снегирь.

[gonethesun-al]

Здравствуйте, врач. У меня, У меня депре… Некто с собакой берет у метро баррэ, Люди толпятся, и сыплется мелочь на Думаю: может ли завтра прийти война? Здравствуйте, врач. У меня, У меня апа… Дождь в восемь лет почему-то иначе пах. Верилось: буду и умный и космонавт, Только скафандр износился и стал дыряв. Здравствуйте, врач, Здравствуй, мама, И даже Бог. Был я счастливый, Задумался И засох. Ржал и орал, что закончить бы молодым, А к утру захотелось внезапно живой воды. Долго смотрел на себя, говорил «кретин», Гладил кота, закрывался на карантин. Время катилось, да все не к тому вело. Здравствуйте, врач. Вас не слышно. Алло-алло.

Надея

[gonethesun-al]

Разговоры о лучшем обманчивы и пусты. Я учусь взрывать бомбы и разводить мосты. Код — возмездие, код — оружие и борьба, я считал себя сильным, забыв, что она — слаба, но теперь я веду, считаю по головам, самый главный из выстрелов сделать сумею сам, я контроль, что себя не может держать в руках, у меня из эмоций — ненависть, боль и страх, я живу не надеждой, я существую. Месть — самый не иллюзорный повод остаться здесь. Город сетью пронизан, система — его нутро. Как убить окончательно то, что уже мертво? Как забыть, если память — трепетна и проста? Мы играли с ней в прятки, я досчитал до ста. За спиной — светофоры, аварии, взрывы труб, я был слишком спокоен, но точно я не был глуп. Я могу взломать двери, камеры, поезда, в каждом третьем увидеть: странность, психоз, беда, преступленье, которое не подлежит суду. Это злая игра, которую я веду. Трансформаторы, банковские счета, звонки — кнопка запуска кода; с новой начать строки. Я держу телефон, винтовка — в другой руке. Если целюсь, то фокусируюсь на виске; важно: вовремя не забыть перезарядить. Если нужно стрелять, так значит, тому и быть. Целей всё продолжать осталось всего лишь две. Я устроил блэкаут в собственной голове. Говоришь прекратить жить прошлым, найти свой путь, ведь её никогда не выйдет уже вернуть. Как забыть чёткий образ, память не бередя? Я могу взломать всё, но не могу — себя.

Defin

[gonethesun-al]

Мать берегла, говорила: "В огонь не гляди" Но щемило, болело, тянуло в моей груди, В каждой искорке что-то близкое и мое: Пряное, острое, рыжее, словно йод. Отец берег, говорил: "Не смотр�� наверх, Берегись небес, будь для них не заметнее всех!" Чего боялись родители, не пойму. Так манит костер под звездами петь во тьму! По траве душистой хожу танцевать в ночи, Мой янтарный взор золотой в темноте лучист. И звенят браслеты на смуглых лодыжках так, Словно ночь зовут со мною кружится в такт. По углям хожу, ловлю языки огня. Пламя долго ждало, чтобы меня обнять. "Ты полюбишь дракона, ибо сама дракон" - Костер поет мне шелковым языком, Вьется в кружеве юбок, льется с корсетных лент, Я не знаю как меня звать и сколько мне лет, Я знаю лишь – крылья раскинуты нынче в синь, О большем, кто видит меня сейчас, не проси. Небо, как море, где я никогда не была. Небо целует в кончики, в два крыла, И между ними ветром – по чешуе. Сказок не существует, но я ведь есть! Как это сладко – чуять огонь в себе, Падать, взлетая, на самое дно небес. Блесны браслетов тают в ночной траве. Вечен, как мир, отныне драконий век… …А по утру обнаженной сидеть в золе, Слушать, как дышит в живот мне великий лес, Как говорит на драконьем со мной сосна, Как между ключиц щекотно целует весна, Как бьется в печи моих ребер огонь и тьма, Как трется о гребень хвоста словно кошка, май. Сказок не существует. Но я дракон. Чешуйка блестит над левым моим виском, И небо зовет меня, небо болит во мне, И прячутся крылья под кожей в худой спине. И горницы не удержат меня уже, Покуда драконье пламя горит в душе.

Е.Холодова

[gonethesun-al]

я люблю тебя! от Аляски до Иллинойса: как ты щуришься, как смеешься, горланишь Нойза, как дурачишься, разглагольствуешь о высоком, придавая волшебный смысл обычным строкам. одинаково и в спокойствии, и в болезни, я люблю тебя так, как в самой хорошей песне люди любят друг друга - истово и навеки, обретая себя в единственном человеке. а любовь у меня - всесильная, неземная, я ее берегу,как первенца,пеленая. пока небо рисует красками на мольберте, я люблю тебя так, и буду любить до смерти.

Евгения Вербицкая.

[gonethesun-al]

"у нас проблема, Хьюстон. только давай без лжи во спасение, иначе сразу отбой. "всё будет хорошо!" - самое хреновое утешение, гораздо лучше "я не знаю, что будет дальше, но проживу это вместе с тобой" Хьюстон, Хьюстон, у нас проблема. мы взрослеем, грубеем, с головою уходим в быт. и это давно доказанная теорема: ничего нет больнее пропасти между тем, кто ты есть, и кем хочешь быть мы взрослеем, Хьюстон. реже чувствуя, реже плача. чаще оставляем всё на автопилоты. мне страшно, Хьюстон, ты лишь представь, что лет через двадцать кто-то устроит разбор мной невыполненных полётов у нас проблема, Хьюстон. мы уходим в сериалы, книги, запираем двери, и для этих сюжетов реальность - фон. но нужно прорваться, несмотря на то, что в тебя не верят, ведь песня остаётся песней, даже если её записали на диктофон Хьюстон, Хьюстон, у нас проблема. в новом мире нет места для сказок и бабочек в животе. надеяться на счастье или нет, вот в чём дилемма, но тот, кто однажды увидел солнце, сможет выжить и в темноте у нас проблема, Хьюстон, у нас проблема. который год. у нас проблема: мне дико пусто. но я верю, Хьюстон, что всё пройдёт

(с) Ок Мельникова

[gonethesun-al]

я искал тебя, — говорит он ей, — от Киева до Москвы, от порта до вокзала, по кабакам, по городским аллеям и бальным залам. я искал тебя в каждой третьей с космическими глазами, в каждой пятой девчонке с непослушными волосами. я ехал к тебе на верхней полке залитого солнцем плацкарта в города, которых никто никогда не найдёт на карте, я читал наизусть попутчикам Ницше, Керуака, Сартра, в карманном плеере на репите играл Ассаи. я оставался на всех обложках, кадрах, титрах, бежал от себя, а во рту горчил привкус крови и селитры, я учился латыни и утро всегда начинал с молитвы, а потом сторонился бога, когда он наконец возник. я просыпался с теми, кто во мне души не чает, а теперь вот слоняюсь бродягой, не сплю ночами, и не ври, моя нежная и хорошая, что скучаешь, я слал тебе сотни писем, — ты не ответила ни на одно из них. я летал бизнес классом из дождливого Сиэтла в Рим, всегда был первым, выигрывал гонки, держал пари, но боялся, если мы с тобой никогда не заговорим, я вот люблю тебя, а ты живешь как жила. я смеялся с красивыми женщинами на after party, а затем посылал их разом всех к чертовой матери, а мне бы просто вот так молчать и обнимать тебя на перроне, чтобы вокруг расступалась мгла. я утешал беспомощных, помогал нищим и убогим, но всегда просил у господа слишком много, встречал рассветное солнце у обочин лихой дороги. я тратил деньги и пресыщался их переизбытком. я ходил босым и носил потёртые смешные джинсы, ночевал в порту, дышал пылью большой столицы. я изъездил пол шара земного, чтоб убедиться — этот мир ничего не стоит без твоей улыбки.

#АняЗахарова

[gonethesun-al]

ВОПРОС ВЛАДИМИРУ ВЛАДИМИРОВИЧУ В окопах нет атеистов. Как и в любви. Ещё бы. Она и пуля — одинаково смертоносные. У Маяковского было много претензий к Богу, А у меня есть претензии к Маяковскому. Точнее, один вопрос к нему самому — Я задаю его, когда опускается вечер... Владимир Владимирович, почему Я бросаю тело в улицу, но мне не становится легче? Слов моих сухие листья шуршат, и шуршат, и шуршат, Но вряд ли он остановится их послушать. Как же так получается, что моя расколотая душа Лечит чужие души, А на меня не остаётся лекарства, мне не выписано спасение. Я могу быть королевой своего персонального государства — или подвала тюремного, Но сколько бы я ни чеканила лиц на монетах, Имён на цепях ни писала, Получается только вот это — И этого оглушительно мало. Мы оба, кажется, знаем, что это такое — Отдавать все свои города и вставать на плаху. Я хотела обычного счастья, но не могу отыскать и покоя, Зато нашла много страха. Владимир Владимирович, мне тоже Выйти на праздник не с кем... Я отчаялась хвататься за подолы прохожих, Прятать голову в тантамарески, Я отчаялась целовать его фонарей губами И очень редко по-настоящему... Если золото — это то, к чему он прикасался руками, То я тоже местами блестящая. И я выдаю свою высшую ноту, свое самое безумное па, Я выкладываю свою лучшую фотографию... Я просыпаюсь, когда он ложится спать — Такие вот игры в «Мафию», И ничего. Ничего. Могилы глубятся, нету дна им. Владимир Владимирович, сколько в Сахаре песков? Мы с вами оба знаем: Можно сколько угодно кидаться деньгами в этот глухой колодец, Но ничего не вернётся. Есть ещё варианты? Как долго ещё мне быть несмешным уродцем, Умирающим от сердечного приступа возле колен Инфанты? И вашу любовь, и ту, мою, Не вынуть из головы... Владимир Владимирович, я всё чаще думаю о том же, о чём и вы. Но пули будет, пожалуй, мало, Она меня не возьмёт. В окопах или там у штурвала, И в этот, и в прошлый год, Поверить в Бога бы было проще, Но в страхе ведь правды нет, А я ещё помню его на ощупь — И это и есть ответ.

Дарёна Хэйл

[gonethesun-al]

Сложно придумать сценарий проще: Были — недолго, не стало — в миг. Боль — это сани, а я — извозчик (и заблудившийся проводник). Боль — это шорох шагов по снегу, Топот в квартире, где ты один. Есть лишь один вариант побега — Он невозможно невоплотим. Не во плоти, как любое чувство, И ощутимо, как долгий взгляд, Боль — это пепел, песок и пустошь, Без варианта «вернуть назад». Нить паутины от рёбер к рёбрам, Громкое эхо в пустой груди. Мой урожай камнепада собран — Больше здесь нечего взять. Иди. Раны залечит. За снегом — лужи, Смоют неровно застывший след. Сложно придумать сценарий хуже: Раньше мы были. Теперь нас нет.

Дарёна Хэйл

[gonethesun-al]

Мой город сдастся, любезный граф: от флагов площадь белым бела. Меня послали к тебе, ты прав, но, знаешь, я б и сама пришла. Меня прислали к тебе — как дар: бери, мол, эту, не тронь других! Но мне не страшно. И, кстати, да: других не трогай, тони в моих глазах синее любых морей, забудься на ночь в моих руках. С утра прикажешь седлать коней — и город сдастся. А ты пока прими подарок, любезный граф, и не желай горожанам зла... Меня послали к тебе, ты прав, Но, знаешь, я б и сама пришла. Меня прислали к тебе — как дар. Пусть нас оставят с тобой вдвоём: я холоднее любого льда, но для тебя разгорюсь огнём. Пылая страстью, тебя обняв, к губам прижавшись горячим ртом... Ещё никто не входил в меня (как в город мой не входил никто). Мой город сдастся и я сдаюсь — тебе на милость, давай, бери. На шее лопнувшей ниткой бус, и резкой болью внизу, внутри, горячей кровью — да по бедру, и в кровь искусанною губой... Мой голос множится на ветру И возвращается к нам с тобой. Мой голос — тише речной воды, мой голос — ниже лесной травы. Любезный граф, расскажи мне, ты мечтал остаться без головы? Мечты сбываются, милый граф, земля от крови твоей ала. Меня прислали к тебе, ты прав, но, знаешь, я б и сама пришла: красой невинной врагу на грудь, а как поверит — его убей. Мой город сдастся? Когда-нибудь. Но не сегодня. И не тебе.

Дарёна Хэйл

[gonethesun-al]

Все сказки идут по похожим шаблонам, Какой бы в них вальс ни звучал. Однажды принцесса убила дракона — И принц на неё осерчал... Такой поворот ни к чему по канону, Но вместо простого венца Принцесса решилась примерить корону, Пришедшую к ней от отца. Принцесса спокойно уселась на троне, Мудрее всех правивших до... Прекрасна в атаке, сильна в обороне (в них принц разбирался с трудом). Он копья ломал у резного балкона, Надеясь на то, что всегда Все сказки идут по примерным канонам, Вот только летели года, А замок стоял — неприступен, нетронут... Принц попросту не рассчитал, Что если принцесса убила дракона, То ей выбирать и финал. И, самовлюблённый, принц просто не понял, Что он не подарок, отнюдь, И нет никаких нерушимых законов Для той, что сумела свернуть Все дальние горы и — с лёгким поклоном — Опять побеждает в бою. ...Пусть сказки идут по дурацким шаблонам, Принцесса — напишет свою!

Дарёна Хэйл.

[gonethesun-al]

только ленивый теперь не напишет про Нотр-Дам, как обгорали балки, вздымалось пламя. как было больно парижским смотреть глазам на красного монстра, съедавшего древний камень. как в огненно-рыжий окрасился острый шпиль, как покрывала копоть бутоны окон... кто-то глядел на пожарище, кто-то его тушил, кто-то придумывал новый хайповый слоган... вот адское зарево в ленте - сотая новость про храм, я всё понимаю, но мне нет никакого дела... что я могу почувствовать к горящему Нотр-Даму, если сама года три уже как сгорела? © Pola (Полина Шибеева)

[gonethesun-al]

Нет здесь ни Нарнии, ни Сезама, Только метро и рабочий день… Мысли стремятся в британский замок, Пусть даже в замке и быть беде, Пусть даже вступит в права то лето, Что начинается с похорон. Дети змеиного факультета Верят в предание, что старо, Верят в древнейшие честь и совесть — Те, что рассчитаны не на всех. Кровь выше сердца и мира. То есть, Мы продолжатели прежних вех, Лица, что сотканы в гобелены, Строчки средь громких и злых имен. В этой войне не бывает пленных — Тот-что-не-назван хитер, умен. Только вот мама и папа тоже Пленники чести и забытья. Кто-то сегодня умрет, быть может, Ты, или брат твой, а может, я. Палочки к бою — не против близких. Против — быть пешкой в чужой игре. Совы несут по ночам записки, Плач по возможности умереть. Палочки к бою. Смотреть упрямо. Люмос — и тьму осветить огнем. Змеям пора защищать свой замок, Вовсе не прочих живущих в нем; Право быть лучшими — что осталось, Все, что над нами имеет власть. Если погибнешь, то помни — шалость Все-таки, кажется, удалась.

[gonethesun-al]

Ты меняешь свои ипостаси так же часто, как я - короны. Лишь вчера были ведьма и ворон. А сегодня - принцесса с драконом. И уже рукоплещут вассалы, вместо стылого пепла кострища. Власть на время - не так уж и мало, а эмоции их - тоже пища. И меня непременно восславят - королеву с любимым стражем, в чьих глазах разгорается пламя, а в дыханьи драконьем - сажа. И потом все опять по кругу: мне изгоем в глуши родиться, заклейменной - чертей подруга. За плечом черной тенью птица. В этом мире мы только гости и наш путь, как игра, извечен. Ну, не медли, бросай же кости. Что там дальше? Чёт? Или нечет? (c) Mary N

[gonethesun-al]

В 1960 Бродский написал эти строки.

И сейчас они режут больнее ножа.

Нет, мы не стали глуше или старше,

мы говорим слова свои, как прежде,

и наши пиджаки темны все так же,

и нас не любят женщины все те же.

И мы опять играем временами

в больших амфитеатрах одиночеств,

и те же фонари горят над нами,

как восклицательные знаки ночи.

Живем прошедшим, словно настоящим,

на будущее время не похожим,

опять не спим и забываем спящих,

и так же дело делаем все то же.