lapaenota

[lapaenota]

Ребенок сидел на полу большой игровой комнаты, заполненной детьми. Детсады в Америке всегда были устроены по принципу «Делай что хочешь и где хочешь, лишь бы это было безопасно», поэтому происходящее вокруг больше напоминало броуновское движение – малышня кричала, смеялась и валялась на матах. Кто-то носился, изображая вертолет и пародируя звук вращающегося винта, кто-то, стоя на табуретке, читал стихи, основная же масса разбилась на группки по интересам. Ботаны с жаром спорили о силе тарбозавра и тираннозавра, девчонки пекли игрушечные панкейки и кормили ими кукол, музыкальная банда мучила ксилофон и укулеле, спортсмены перекидывали мяч. И только ребенок сидел в одиночестве на полу большой игровой комнаты, заполненной детьми. Потом он поднялся и подошел к музыкантам, сел рядом и стал слушать – инструменты стихли, а дети удивленно уставились на него. Он махнул им рукой, чтобы они продолжали, но те испуганно переглянулись и отошли в сторону. Ребенок грустно вздохнул и направился к девочкам. Подойдя к детской кухне, он взял сковородку и попытался испечь пластмассовый блинчик – девочки удивленно захлопали глазами, а одна испугалась так, что ребенку показалось, что она вот-вот заплачет. Он попытался улыбнуться и сказать что-нибудь ободряющее, вроде «Хээй, девчонки, не бойтесь, давайте играть!», но вместо этого смог лишь промычать что-то нечленораздельное. Девочки завизжали и выбежали из комнаты. Раздосадованный, ребенок медленно побрел к ботанам. – Уж с этими-то я найду общий язык, – подумал он и плюхнулся за стол знатоков. Специалисты по динозаврам нахмурились и умолкли, а самый главный вдруг спокойно сказал: «Уходите, вам здесь не место». – Но почему? - губы ребенка задрожали. – Уходите, – повторил мальчик. Едва сдерживая слезы, ребенок встал и поплелся к выходу. Он уже поворачивал ручку двери, когда что-то сильно толкнуло его сзади, ребенок обернулся  - спортсмены захохотали, ловя отскочивший от его спины мяч.

 Выйдя в коридор, ребенок опустился на пол, обхватил колени и зарыдал. –Ну почему, почему со мной никто не хочет играть? Мне словно нет места в этом мире! – шептал он, глотая слезы.

– Господи, да я же совсем угашенный, – вдруг понял он. Роберт Уокер, директор детского сада «Колибри», сидел на полу коридора, ведущего в большую игровую комнату. Было 11 декабря 2013 года. Вчера в штате Колорадо легализовали марихуану.

[lapaenota]

Переселившись в высотный дом, Таня каждый день наслаждалась поездками на лифте. Всего пятый этаж, но как здорово, когда можно не идти пешком, а ехать, вернее, стоять в едущей вверх коробке на тросах. Здесь даже было большое, во всю стену, зеркало. – Очень удобно, - думала Таня, - можно последний раз окинуть себя критическим взглядом перед выходом в свет. - Ну, или вообще не иметь дома зеркала, а смотреть на себя только в лифте. Отличная практика, способствует отвлечению от концентрации на собственной физической оболочке. А там и до остановки внутреннего диалога недалеко. Ага, и до остановки лифа. Таня хихикнула. На табло горела цифра «3», лифт остановился, впуская сенбернара и его хозяина. – Странно, почему пешком не ходят? А хотя какая разница, сенбернар красивый, - Таня повернулась к зеркалу, в голове снова всплыли строки «Аквариума»: «Связанная птица не может быть певчей, падающим в лифте с каждой секундой становится все легче». – Да я каждый день падаю, - улыбнулась Таня, - только медленно. На табло загорелась единица, двери открылись.

[lapaenota]

Жесткие рамки ограничений помогают обществу выживать, но не позволяют развиваться., Спасательные жилеты догм и верований, поддерживающие человечество на плаву, превращают его в дрейфующую с непонятной целью массу. Боящиеся потерять свои подушки безопасности, надутые запретами и представлени��ми о грехе, люди не понимают, что прекрасно приспособлены для купания в открытых водах Вселенной и без этого средства спасения. И уж тем более не догадываются, что настоящее плавание начинается там, где заканчивается целостность страховки. Лишь единицы, случайно или специально спустившие воздух через аварийный клапан, слышат звук падающей воды.

Мы все несемся к огромному водопаду. Так будь свободен в своем полете.

[lapaenota]

Чем можно заплатить за честность? Можно деньгами - евро, юанями, пусть бы даже криптой. Можно разбитой губой, скандалом, тяжким бременем вины, разрывом отношений, плохим настроением. Головной болью, депрессией, панической атакой, ощущением собственного бессилия. За честность можно заплатить страхом, нервами, слезами, одиночеством и отчаянием. А также потерей времени, рухнувшими планами и дрожащими губами. Можно расплатиться бессонными ночами, приступом стенокардии, потерей сознания и новым неврозом. Сломанными вещами, порванной одеждой и испачканным лицом. Честность принимает оплату в любой валюте.

[lapaenota]

«Достижение», – объявила Наталья Ивановна, – время пошло. – Так не честно, – раздалось с задней парты, – нам нужно уточнение, какое именно достижение, в какой области, чье достижение, от первого лица писать или про кого-то? – Елисеев, – Наталья Михайловна растянула последний слог, Мише даже показалось, что она сейчас запоет, но она скороговоркой добавила, – отнимаешь у класса время, осталось 40 минут. Наталья Михайловна, между прочим «Учитель года – 2015», вела русский язык и литературу в седьмом «Э» – экспериментальном гуманитарном. Из детей там делали писателей. Два урока в неделю отводилось под «Спонтанное сочинение»: дети заходили в класс, рассаживались, доставали ручки и тетради, после чего учитель произносил одно слово – оно и являлось темой, на которую нужно было написать тетрадную страницу текста. Слово было существительным в именительном падеже и единственном, реже множественном, числе. Никаких пояснений и дополнений. Назвали слово – вот и пиши о нем страницу, даже если тебе совершенно нечего сказать по теме. «Достижение», – Миша нервно щелкал ручкой, мысли путались, перескакивая с одной на другую. – С папой скворечник сделали – это достижение? Нет, как-то не тянет, надо что-то глобальное, общемировое. Про открытие научное написать что ли, – думал Миша, – а про какое? Может про все сразу? Мол, что бы делало человечество без открытий. «Достижение», – повторял Миша. До конца урока оставалось двадцать минут.

[lapaenota]

Я никогда не любила троллейбусы. Эти медленные, тарахтящие параллелепипеды с рогами, которые, к тому же, могут слететь в самый неподходящий момент. Вот только вы ехали на приличной скорости и тут – бах! Внеплановая остановка посреди моста. Водитель неспешно надевает оранжевый жилет, выходит через переднюю дверь, обходит троллейбус, взбирается по лесенке, ведущей на крышу, хватается за веревки, как за поводья не ретивого коня и цепляет штанги к проводам. Штанговые токоприемники – так, кажется, они называются по науке. Если стоять на задней площадке, то во время процесса ликвидации этой чрезвычайно ситуации, можно рассматривать ноги водителя – они как раз находятся на уровне твоего лица. Водители т��оллейбусов почти все��да обуты в дешевые рабочие ботинки. А может быть это потому, что так положено по технике безопасности. Затем троллейбус оживает – гудит нутром, водитель соскакивает с лесенки, закидывает поводья на крышу и садится за руль. Рогатая коробочка трогается,  пассажиры облегченно вздыхают.

[lapaenota]

Саня брел по выстуженной январским морозом улице. В этом году зима была не похожа сама на себя – голый асфальт с разлитыми кое-где пятнами льда, хрупкие стебли уже прошлогодней травы, посыпанные снегом, словно сахарной пудрой, непроницаемо-серое, будто ноябрьское, небо. На этом фоне хрущевки, которыми был застроен весь микрорайон, выглядели особенно неприглядно. Ветхие красно-белые кирпичные домишки с двускатной крышей, низкими потолками и крохотными кухоньками, которые еще полвека назад были пределом мечтаний барачных расселенцев, теперь больше походили на досадный привет из прошлого. «Хрущевки», –  слово, цепляясь острыми краями согласных за шершавый язык, с трудом перекатывалось во рту. «Назвали то как, – думал Саня, – неприятно. Звучит как ругательство. Хрящ, хвощ. Тьфу, будто чирей какой».

Сане было 17, и он ничего не знал о Хрущеве и эпохе 50-х. Подгоняемый январским ветром и ломкой он спешил за новой дозой к барыге. В хрущевку.

[lapaenota]

О, эти хмурые дни поздней осени, с висящими над городом густыми туманами, промозглой сыростью и кашей из мокрых листьев под ногами. Меланхолия чередуется с апатией, а на смену лихорадочной активности теплого времени приходит зомбическое ожидание ледяного ада.

Но все меняется с наступлением зимы. Как только выпадает снег, а столбик термометра уходит в устойчивый минус, ты чувствуешь, что эта вечно давящая тоска вместе со жгучей душевной болью наконец-то прожгли в тебе большую черную дыру, через которую морозный ветер гонит острые снежинки. И ты с твоими бесконечными экзистенциальными кризисами, неврозами и паническими атаками, наконец, становишься конгруэнтен окружающей среде. Эта странная, внезапно инсталлирующаяся гармония каждый год удивляет, давая некое подобие передышки, длиною в несколько месяцев. 

И ты дышишь, вдыхая аромат темно-синих ледяных вечеров с отсветами бледно-желтых фонарей. И что-то сладко тянет внутри, сосет под ложечкой, но уже не болит. И ты поднимаешь голову, вглядываешься в черноту неба, а где-то далеко-далеко и тихо-тихо начинает играть какая-то очень красивая и очень грустная песня из юности. И в этот момент ты понимаешь, что пустота – это совсем не страшно.