#Ольга берггольц

[vintage-russia]

Russian poetess Olga Bergholtz (1910-1975)

[books-things]

16 мая - 115 лет со дня рождения Ольги Фёдоровны Берггольц (1910-1975), русской советской поэтессы, прозаика и драматурга, журналиста, члена Союза писателей СССР. В 1938 году репрессирована — проходила по делу «Литературной группы», реабилитирована в 1939 году. Лауреат Сталинской премии, кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени.

Родилась в Петербурге. Отец — потомок обрусевшего шведа, взятого в плен при Петре I, был заводским врачом, мать — учительница кройки и шитья при заводской школе. Детство прошло за Невской заставой, населенной заводским людом. Писать стихи начала рано. Первое стихотворение «Пионерам» появилось в газете «Ленинские искры» 27 сент. 1925. С этого времени она постоянно печаталась в детских и молодежных изд.— «Ленинские искры», «Смена», «Юный пролетарий», «Комсомольская правда» и др. В 16 лет вступила в группу «Смена», которой руководил И.Садофьев, затем В.Саянов. Член группы Б.Корнилов стал ее мужем. В знаменитой песне Б.Корнилова из кинофильма «Встречный» («Вставай, не спи, кудрявая...»), положенной на музыку Дм.Шостаковичем, одна из строф принадлежит ей. 

Первые книжки Берггольц, появившиеся в конце 1920 — начале 1930-х, были для детей: «Как Ваня поссорился с баранами» (1929), «Пионерская лагерная» (1931), «Углич» (1932). В повести «Углич» есть приметы ее детства, развернутые впоследствии в «Дневных звездах».   В 1930, окончив филол. факультет ЛГУ, уехала на журналистскую практику — сначала на Кавказ, затем в Казахстан. О многом из того периода жизни она рассказала в своих первых очерковых книгах: в «Глубинке» (1932), повести «Журналисты», «Зерна» (1935), рассказе «Ночь в "Новом мире"» (1935), «Пимокаты с Алтайских» (1934). По ее словам, она многим обязана своим учителям — М.Горькому, С.Маршаку, Н.Тихонову, К.Чуковскому. Многим она была обязана и своему второму мужу — Н.Молчанову, литературоведу.  В 1938 у нее умерли обе маленькие дочери, а в конце того же года она была арестована. 

  Она провела в тюрьме около 7 месяцев. В тюрьму попала беременной, но от избиений на допросах родила мертвого ребенка. Тюрьма, тяжелое общенародное горе, которое в это время запечатлевалось в «Реквиеме» А.Ахматовой, многое ей открыли. Когда-то, чуть не в детстве, она написала «Ка��инную дудку» — необъяснимо пророческое стих, о своей судьбе. В ней говорится, что сначала дудка была глиной, которую везли в телеге, потом ее обжигали в огненной печи, и, пройдя через огонь, она стала звонкой. Берггольц рассказывала один из эпизодов своих тюремных страданий — как ее везли по тюремному двору на телеге в больницу и как потом, едва оправившись, она пела вместе с сокамерницами антифашистские песни. У нее был высокий чистый голос — голос каменной дудки.   Муза Берггольц — Мельпомена, дочь Зевса и Мнемозины, музы Памяти. В одной руке она держит трагическую маску, в другой — меч. Пройдя через тюрьму и вглядываясь в близкую войну, 

Берггольц в конце 1930-х ощутила в своей душе все три ипостаси Мельпомены; трагическая маска уже вплотную приблизилась к ней, память вобрала в себя и настоящее и будущее («Большое Время»), слово изострилось, предчувствуя битву.  Но у нее была и русская эмблематика, найденная, как ни странно, тоже в юности, казалось бы, солнечной и счастливой: «Полынь, полынь, моя трава, / На всех путях лежит...» («Но сжала рот упрямо я...»). Полынь в стихах Берггольц так же глубоко символично, как роза у А.Ахматовой или рябина у М.Цветаевой.   Главное, что пришло к Берггольц в испытаниях конца 1930-х,— ощущение слитности с народом, его жизнью и бедой, из которых главная, война, еще впереди. В духе высокой трагедии зазвучали тогда стихи не одной Берггольц. Важным поэтическим и общественным событием была книга Н.Тихонова «Тень друга», стихи И.Эренбурга, А.Ахматовой («В сороковом году»), П.Антокольского. Берггольц пишет большой цикл стихотворений «Европа. Война 1940 года». Он посвящен И.Эренбургу. Здесь Берггольц заговорила как поэт высокого трагедийного звучания. Если предшествующие стихи были горестными, то произведения этого цикла обрели широту дыхания и полнозвучие голоса. 

Ольга Берггольц. Портрет работы художника Ильи Бройдо.

Она пишет о толпах обезумевших матерей, о детских обугленных ручонках, о темной ночи, распростертой над Европой, о темно-красных реках, несущих людской прах. Вскоре все это возникнет и на российских выжженных просторах, а также и в ее родном городе, трагедия которого превзойдет все известные в истории масштабы. Она писала о Европе, но пророчила о своей собственной стране.  Берггольц, как известно, стала символом блокадного Ленинграда. До войны она была малоизвестна, и потому ее необычайный факельный взлет многим казался неожиданным. На самом деле внутренне, духовно, душевно и поэтически, она была готова к своему подвигу. С авг. 1941 Берггольц стала работать в Ленинградском радиокомитете. Сейчас на стене этого здания — ее барельефный потрет и живые цветы. Работа ее на Ленинградском радио имела для его жителей и для войск колоссальное значение. Когда страдания города, лишенного хлеба, воды и света, перешли все мыслимые пределы, именно голос Берггольц, ежедневно звучавший в омертвелых квартирах, оказывался особенно дорог. Есть много свидетельств того, как слово Берггольц спасало людей от смерти. Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной», подвижницей, святой. «По вершинам, вечно обнаженным, / Проходила жизнь моя, звеня... / И молились Ксении Блаженной / Темные старушки за меня...» («По вершинам, вечно обнаженным...»).   

Стихи Берггольц тех трагических дней были строги и скупы на слова, в них не было ни особой инструментовки, ни, тем более, богатства красок, они были аскетичны и просты. Всего две краски: белая, как снег, и черная, как дым городских пожарищ, а голос, с трудом пробивавшийся сквозь треск радиоэфира, бывал доверительно тих. В годы блокады и ��ойны Берггольц написала много лирических стихов, вошедших в книги «Ленинградская тетрадь (1942), «Ленинградская поэма» (1942), «Ленинградский дневник (1944), «Ленинград (1944), «Твой путь» (1945); часть радиовыступлений собрана в книге «Говорит Ленинград» (1964).  Наряду с лирическими стихами Берггольц написала несколько поэм: «Февральский дневник» (1942), «Ленинградская поэма» (1942), «Памяти защитников» (1943), «Твой путь» (1944). Их она тоже читала по радио или вставляла фрагментами в радиовыступления. Особое место занимает поэма-реквием «Памяти защитников» — она многократно отозвалась затем и в различных стихах, и в книге «Дневные звезды» (1959), окончательно запечатлевшись, окаменев, в мемориальной надписи на Писка-ревском кладбище. Поэма «Твой путь», возникшая в блокадном городе, дала начало драматичным стихам послевоенных лет, отозвавшись неожиданно и своеобразно во многих произведениях (цикл «Перед разлукой», 1956).  

Тема памяти, всегда существовавшая в художественном сознании Берггольц в очень широком диапазоне, была главнейшей в послевоенном творчестве. Она организовала и инструментовала большую поэму «Первороссийск» (1950), посвященную первой коммуне, возникшей на исходе Гражданской войны на Алтае, и монументальную героико-роман-тическую трагедию «Верность» (1954).   Первые послевоенные годы, как, впрочем, и последующие, были нелегкими для развития реалистической, правдивой литературы. Т.н. «теория бесконфликтности», стремление политического и литературного руководства сгладить и подл��кировать военную историю и современность Берггольц переживала тяжело и неоднократно выступала в печати и на собраниях СП с бескомпромиссными требованиями правдивости, честности и искренности.   Автобиографическая повесть «Дневные звезды» (1959) была самым ярким и совершенным произведением в лирико-испове-дальной прозе, начавшей, не без влияния этого произведения, бурно развиваться в 1960-е. Формула «самовыражения», выдвинутая Берггольц в одном из выступлений, стала внутренним идейно-эстетическим стержнем этой книги, широко распахнутой как в прошлое автора и страны, так и в настоящее и будущее, образовав то «Большое Время», что и является главным героем повествования. Книга лирична и существует на самой грани стиха — она поэтически субъективна, эмоциональна и страстна. 

Сама Берггольц вспоминала в связи с нею — как некий ориентир и масштаб — «Былое и думы» А.Герцена.  Естественно, что бескомпромиссность Берггольц ее правдивость, искренность, отстаивание «самовыражения» вызывали яростные нападки со стороны охранительной критики. В статьях «Разговор о лирике» (1953), «В защиту лирики» (1954) и в выступлении на XI съезде советских писателей (1954) она полемизировала с ними (особенно с Н.Грибачевым и А.Софроновым), отстаивая право художника на творческую свободу. Она же первой подняла вопрос о необходимости пересмотра догматических Постановлений ЦК партии 1946-48. Она считала, что в них был нанесен удар по обоим крылам искусства, по трагедии и комедии. «Дневные звезды» Берггольц считала своей главной книгой. Над 2-й частью она работала до последних дней своей жизни. Фрагменты этой так и не законченной части были опубликованы в 2000 в книге «Встреча».  

Берггольц вошла в историю русской литературы XX века как крупный и своеобразный художник, запечатлевший важнейшие страницы жизни своей страны. Ее творчество было примером сопротивления режиму сталинской эпохи. В литературно-общественной памяти своих современников и новых поколений она навсегда останется символом героического блокадного Ленинграда. Подобно А.Ахматовой, создавшей «Реквием» миллионам узников тюрем и концлагерей, Берггольц создала реквием сотням тысяч погибших ленинградцев. После смерти она хотела быть похороненной на Пискаревеком кладбище — вместе с 600000 блокадников, к��торые, безусловно, слушали, не могли не слушать ее голос. Но и это ей было запрещено. 

[technolib]

Ольга Берггольц - голос блокады.

В годы блокады 1941-1943 г.г. Ольга Берггольц находилась в осажденном фашистами Ленинграде. Ее называли ленинградской Мадонной, одним из символов осажденного Ленинграда. Она была «голосом города» почти все девятьсот блокадных дней. Ее тихий, но наполненный силой духа голос стал голосом города, окруженного гитлеровскими извергами. Её направили в распоряжение литературно-драматической редакции…

[dyadkova]

***

О друг, я не думала, что тишина Страшнее всего, что оставит война.Так тихо, так тихо, что мысль о войне Как вопль, как рыдание в тишине.Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли, Здесь пенилась кровь на вершок от земли… Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовек Сюда не придет ни один человек, Ни пахарь, ни плотник и ни садовод — никто, никогда, никогда не придет.Так тихо, так немо — не смерть и не жизнь. О, это суровее всех укоризн. Не смерть и не жизнь — немота, немота — Отчаяние, стиснувшее уста.Безмирно живущему мертвые мстят: Все знают, все помнят, а сами молчат. -Ольга Берггольц

[marinakrinicina]

Сейчас тебе всё кажется тобой:

и треугольный парус на заливе,

и стриж над пропастью,

и стих чужой,

и след звезды, упавшей торопливо.

Всё — о тебе, всё — вызов и намек.

Так полон ты самим собою,

так рад, что ты, как парус, одинок,

и так жесток к друзьям своим порою.

О, пусть продлится время волшебства.

Тебе докажет мир неотвратимо,

что ты — лишь ты, без сходства, без родства,

что одиночество — невыносимо.

Ольга Берггольц

[nashteatr]

115 лет советской поэтессе Ольге Берггольц

16 мая 1910 года в Петербурге, в семье врача родилась Ольга Федоровна Берггольц (1910-1975)

https://www.nashteatr.com/2025/05/15/115-let-sovetskoj-pojetesse-olge-berggolc/

[domknig]

Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: "Живи". Ольга Берггольц

Источник: https://t.me/dom_kn/3195

[femafisha]

[Петербург] Ридинг-группа «Женские дневники военного времени» (04/06)

Время: 6, 13 и 20 апреля, 17:00 Место: библиотека «СФЕРА», ул. Лагоды, д. 7, стр. 1

В апреле пройдут три встречи ридинг-группы, посвященные женским дневникам военного времени. На каждой участницы/ки будут читать и обсуждать фрагменты дневников Ольги Берггольц, Любови Шапориной и Элен Берр. Каждая встреча будет состоять из небольшой предварительной лекции и чтения фрагмента дневника с обсуждением.

6 апреля. Любовь Васильевна Шапорина (1879-1967) — создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые опубликованный издательством «Новое литературное обозрение» ее дневник — явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, литературная жизнь, музыка, живопись, театр).

13 апреля. Ольга Федоровна Берггольц (1910-1975) — русский поэт, легендарный голос блокадного Ленинграда, автор ставшей крылатой фразы «Никто не забыт, и ничто не забыто». Почти всю жизнь она вела дневники: и в темные годы сталинских репрессий, и в «смертное время» блокады. Дневники, опубликованные спустя десятилетия после смерти Ольги Берггольц, стали ее главной книгой.

20 апреля. Трагически погибшая Элен Берр (1921-1945) оставила всем нам бесценное сокровище — свой дневник — заметки о жизни в оккупированном Париже. «…Я должна писать, чтобы люди знали. Каждый день, каждый час творится все то же: одни страдают, а другие ничего не знают и даже не представляют себе эти страдания, не могут вообразить, какое страшное зло человек способен причинить другому человеку. И вот я берусь за тяжкий труд — все рассказать. Это мой долг, быть может, единственный, который я в силах выполнить».

Ведущая ридинг-группы: Елена Саляева, исследовательница женского письма и создательница «Телеграм»-канала «Своя комната». Вход бесплатный!

Регистрация

[mariaruru]

…Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна… Кронштадский злой, неукротимый ветер в мое лицо закинутое бьет. В бомбоубежищах уснули дети, ночная стража встала у ворот. Над Ленинградом — смертная угроза… Бессонны ночи, тяжек день любой. Но мы забыли, что такое сле��ы, что называлось страхом и мольбой. Я говорю: нас, граждан Ленинграда, Не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады — мы не покинем наших баррикад. И женщины с бойцами встанут рядом, и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда. Руками сжав обугленное сердце, такое обещание даю я, горожанка, мать красноармейца, погибшего под Стрельною в бою. Мы будем драться с беззаветной силой, мы одолеем бешеных зверей, мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей!

1941 г. Ольга Берггольц.

[poeziavstre4a]

Ольга Берггольц (1910 - 1975)

Пусть падают листки календаря, пусть будет долог жизненный твой путь. Но день двадцать шестого октября, но первый снег его — забудь. Совсем забудь.

Как не было… Тот мокрый, вьюжный снег, застывшее движенье городское и до смерти счастливый человек, под артогнем бредущий человек в жилье чужое, но еще людское.

Как буйствовала в подворотне мгла, голодная, в багровых вспышках вьюга! Как я боялась в доме — как ждала войной-судьбою суженого друга.

О, первый грозный, нищий наш ночлег, горсть чечевицы, посвист канонады и первый сон вдвоем… Забудь о нем навек. Совсем забудь. Как не было. Так надо.

1960г.

[goshminherz]

Семь лет назад не стало Иона Дегена

(4 июня 1925, Могилёв-Подольский,

Украинская ССР

— 28 апреля 2017,

Гиватаим, Израиль).

Ион Деген добровольцем пошёл на фронт в июле 1941 г. - в истребительный батальон, состоящий из учеников 9-х и 10-х классов.

Был разведчиком, затем стал танкистом. Являлся одним из советских танковых асов: за время участия в боевых действиях в составе 2-й отдельной гвардейской танковой бригады экипажем Дегена уничтожено 12 немецких танков и 4 самоходных орудия!

Перенёс ожоги и четыре ранения, в которых ему достались 22 осколка и пули.

В 1951 г. с отличием окончил Черновицкий мед.институт и до 1954 года работал ортопедом-травматологом в Киевском ортопедическом институте. Автор 90 научных статей.

В 1977 г. репатриировался в Израиль, где более 20 лет продолжал работать врачом-ортопедом.

Ион Лазаревич не дожил до своего 92-го дня рождения немногим больше месяца.

***

Жестокая правда Иона Дегена – солдата, хирурга, поэта

Ирина Парасюк (Дортмунд), 2017

«Воздух вздрогнул. Выстрел. Дым.

На старых деревьях обрублены сучья.

А я еще жив. А я невредим. Случай?»

Ион Деген

B маленьком городке под Калининградом есть братская могила. В ней похоронены танкисты, погибшие в Восточной Пруссии зимой 1945-го. Среди имен на постаменте – ЛЕЙТЕНАНТ ИОН ДЕГЕН.

Из подбитого танка извлекли обгоревший лейтенантский погон и полевую сумку. Hашли листок со стихами... Останки танкиста погребли, стихи прочитали... и до конца войны, и после нее, из уст в уста передавали страшные строки погибшего, как считали тогда, безымянного автора.

А в 1988 году в «Огоньке» эти восемь строк опубликовал Евгений Евтушенко. Они начинались словами: «Мой товарищ, в смертельной агонии…»

Ольга Берггольц вспоминала, как врач в госпитале прочитал ей эти стихи погибшeгo солдатa. «Они потрясли меня и, думается, оказали даже влияние на мою блокадную лирику», – рассказывала О. Берггольц.

Ho лейтенант Ион Деген не погиб...

Выжил...

Дегена подобрали после боя. 7 пуль и 6 осколков изуродовали лицо, пробили грудь, руки и ноги.

Из интервью Иона Дегена: «Господь... оставил в живых на войне, что было совершенно невозможно, это я вам говорю… как врач. В моей истории болезни... написано: «Травма несовместима с жизнью».

Спустя годы он встретил врача, спасшего ему жизнь.

– ...Спасибо, Василий Дмитрич. – ...За что?

– За то, что вы мне жизнь спасли.

– А что, мы с вами знакомы?

Я рассказал, как он лечил меня, и он вспомнил: «Это ты! Не может быть!.. Выжил?!»

Кощунство, или Жестокая правда войны

Мой товарищ, в смертельной агонии….

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Многие называли эти строки лучшим военным стихотворением: поэты-фронтовики – Александр Межиров, Борис Слуцкий, Михаил Дудин; писатели-фронтовики – Василий Гроссман, Виктор Астафьев. Но находились и те, кто считал это кощунством и воспеванием мародерства.

Правда войны...

«До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Разве не это правда войны? Женская верность. Мужская любовь и готовность к смерти ради этой любви. Высокая и красивая правда!

Но «...выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую» – это тоже правда войны. Неприглядная, жесткая, но… правдa!

Так и стихи Дегена. Страшные по своей сути. Такие же страшные, как и сама война. Когда снять валенки с только что погибшего друга – это не кощунство. И вот именно в том, что «это – не кощунство», заключается ужас войны.

Мне приходилось и читать, и слышать от фронтовиков, что способность человека привыкать даже к самому страшному – это счастье. Без этого, как сказал как-то один старик, бывший на фронте командиром батареи, все бы просто с ума посходили…

Да, снимали валенки – босым не повоюешь. Да, радовались, что остались живы... Да, теряли товарищей и продолжали жить дальше... Об этом и писал Ион Деген.

На фронте не сойдешь с ума едва ли,

Не научившись сразу забывать.

Мы из подбитых танков выгребали

Всё, что в могилу можно закопать.

Комбриг уперся подбородком в китель.

Я прятал слезы. Хватит. Перестань.

А вечером учил меня водитель,

Как правильно танцуют падеспань.

История «Мадонны Боттичелли»

Есть у Ионa Дегенa стихи «Мадонна Боттичелли». Есть и рассказ с таким же названием.

В имении, оставленном врагами,

Среди картин, среди старинных рам

С холста в тяжелой золоченой раме

Мадонна тихо улыбалась нам.

«Наступление выдохлось. Нас отвели в тыл. Мы поселились в роскошном имении. В том самом, в котором мы увидели эту картину. Но черта с два танкистам дадут усидеть в имении. Нас поперли. Не немцы – свои. Штаб стрелкового корпуса».

Лейтенант Деген повесил «Мадонну Боттичелли» в офицерской землянке.

...Яснее батальонного парторга

Мадонна рассказала нам о том,

Что милостью окажется раненье,

Что снова нам нырять в огонь атак,

Чтобы младенцам принести спасенье,

Чтоб улыбались женщины вот так.

А потом приехала комиссия из политуправления фронта. И штабной полковник с воплем: «Кто разрешил икону?» полоснул ножом по висевшей в углу «Мадонне Боттичелли».

Армейский капитан, начбой, как пишет Деген, врезал ему по морде. Капитан! Полковнику! Да из политуправления! Да при штабных офицерах! Трибунал? Расстрел?

«... полковник вскочил и выхватил пистолет... ни о какой субординации уже не могло быть и речи… Забрали мы пистолет. Руки скрутили. Связали его... Политотдельцы, слава богу, сообразили, что если озверели офицеры из экипажей, то лучше не иметь с ними дела.

Явился к нам сам член военного совета. Начбой всю вину взвалил на себя. А генерал только укоризненно покачал головой:

– Как же это вы, интеллигентный человек, м��гли допустить, чтобы картину Боттичелли гноили в этой сырости?

На следующий день прилетели ��з Москвы реставраторы и «Мадонну» увезли. Вот такая история.

Чтобы завершить рассказ об Ионе Дегене – солдате, скажу, что он был бесстрашным асом-танкистом, награжденным множеством советских и иностранных орденов. И медалью «За отвагу». Еще остались в награду четыре ранения и более двадцати осколков и пуль.

Его дважды представляли к званию Героя Советского Союза. И дважды не дали... То ли строптив не по чину был молоденький лейтенант, то ли биография подкачала...

Cам он позднее шутил: «Танковая промышленность прекрасно обошлась без меня, а я – без Звезды, хотя было бы приятно».

Осколки с той войны

В 1960 году журнал «Хирургия» напечатал статью об уникальной операции. Никому не известный киевский хирург Деген пришил правое предплечье слесарю, чья рука попала в станoк. Позднее Ион Лазаревич вспоминал: «Я возненавидел слово «ампутация». Решил, что стану врачом и буду не ампутировать, а пришивать конечности».

Он закончил медицинский институт, защитил кандидатскую и докторскую. Из интервью Иона Дегена.

«Я тогда работал в детской костной больнице. Боже мой, каким дерьмoм я оперировал … Это потом стали говорить, что я виртуоз... у меня после ранения не работает большой палец правой руки, рабочей, и вот с такой рукой, да еще с такими инструментами, я должен был быть виртуозом. Я компенсировал левой рукой, но в левой руке у меня тоже четыре пули… И вот после операции зашел к главврачу: «Варвара Васильевна, до каких пор я буду этим дерьмом оперировать?» Отвечает: «Сил у меня нет от этих евр@ев, там бедные египтяне на Синае от них страдают, а здесь я должна от них страдать?» Ну, я ей кое-что сказал, я не очень воспитанный человек…»

Он был блестящим хирургом-ортопедом, доктором медицинских наук, известным в этой области ученым. Работал в обычной больнице рядовым врачом. Что тут скажешь? Mы все знаем, как это тогда было...

Из интервью Иона Дегена:

«Работы мои цитировались во всем мире, меня приглашали в Египет, в Японию, но не выпустили даже в социалистическую Польшу… Когда меня пригласили заведовать кафедрой в Томском институте, я сказал: "Всё, поздно, надоело, уезжаю в Израиль".

Шел 1977 год. Уезжающие были отщепенцами и предателями родины. Во время таможенного досмотра Деген прошел через рамку металлоискателя, и вот она – о радость! – зазвенела. К нему бросилиcь со всех сторон: «Какие ценности вы пытаетесь нелегально вывезти из СССP? Снимайте обувь! Говорите! Где?!»

Он усмехнулся и честно сказал, где... «Один – в плече, два – в спине, под лопаткой». И пояснил: «Осколки, с той войны.»

Груз медалей юбилейных

9 мая 2010 года Израиль отмечал 65-летие победы над фашизмом. Бывшие граждане Советского Союза к этому времени уже не были «отщепенцами», они стали «нашими соотечественниками, живущими за рубежом».

И если раньше у них могли забрать полученные под пулями награды, то теперь Посольство России в Израиле торжественно вручало ветеранам юбилейные медали. Этому событию Ион Деген посвятил стихи. И прочитал их... военному атташе с глазу на глаз.

По-царски нам на сгорбленные плечи

Добавлен груз медалей юбилейных.

........

А было время, радовался грузу

И боль потерь превозмогая горько,

Кричал «Служу Советскому Союзу!»,

Когда винтили орден к гимнастерке.

Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.

Равны в пределах нынешней морали

И те, кто блядовали в дальнем штабе,

И те, кто в танках заживо сгорали.

Xромой доктор

Однажды в больницу отец-араб привез младенца, грязного с головы до ног. Доктор Деген сам помыл малыша, осмотрел, лечил семь месяцев и вылечил.

Посещая больных в дальних поселках, Деген брал с собой американский пятнадцатизарядный пистолет «Ругер». Однажды на дороге его начал преследовать форд. Oн расказывал:

«Я остановил машину... вышел из автомобиля. С «Ругером»... подошел к форду... За баранкой сидел араб лет двадцати пяти. Увидев «Ругер» в моей руке, он… стал белее мела.

– В этом пистолете пятнадцать патронов. Если я увижу тебя за мной… будешь трупом. Понятно? – и завершил эту речь лучшим образцом из моего танкистского репертуара. Bпечатление было такое, что он всё понял. Я сел в автомобиль и уехал, а он остался стоять».

В следующую среду в кабинет заскочил знакомый таксист.

– Ну, доктор, наделал ты переполох в арабских селах. Рассказывают, что здесь на «вольво» разъезжает хромой доктор, совершенн��йший бандит. Но говорят, что этот хромой доктор... отмывал от говна арабского младенца и вылечил его.

Подарок Всевышнего

Об Ионе Дегене можно расказывать бесконечно. О Дегене – воине. О Дегене – враче. О Дегене, организовавшем протезирование в Израиле Льву Яшину. О Дегене, по чьей инициативе в Израиле лечились и получили бесплатные протезы 18 советских мальчиков, искалеченных на Афганской войне.

Ион Деген умер 28 апреля 2017 года. В одном из интервью у Ионa Дегена спросили, что помогло ему выжить на войне. Он ответил: «Во время войны я об этом не задумывался. Считал, что случайность, удача. Теперь понимаю, что это подарок Всевышнего».

Есть у моих товарищей танкистов,

Не верящих в святую мощь брони,

Беззвучная молитва атеистов:

– Помилуй, пронеси и сохрани.

Стыдясь друг друга и себя немного,

Пред боем, как и прежде на Руси,

Безбожники покорно просят Бога:

– Помилуй, сохрани и пронеси!

***

"Мой товарищ в смертельной агонии,

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки,

Нам ещё наступать предстоит".

[genealogyrus]

Как устроена оцифровка дневников: Михаил Мельниченко о проекте «Прожито» и его перезапуске. Проект «Прожито» начался с небольшой группы волонтёров, собиравших и оцифровывавших личные дневники. Сегодня это крупный центр по цифровой архивации эго-документов: дневников, мемуаров, писем и других личных свидетельств времени. Основатель «Прожито» Михаил Мельниченко рассказал «Системному Блоку» о том, кто и как приносит документы для оцифровки, откуда берутся тысячи волонтёров и как изменится «Прожито» в ближайшем будущем. Михаил Мельниченко — директор Центра «Прожито» Европейского университета в Санкт-Петербурге. В интервью «Системному Блоку» он рассказал, как корпус дневников трансформируется в полноценный цифровой архив, как исследователи расшифровывают семейные связи и зачем нужна общественная архивистика. С чего начался проект «Прожито» и что ограничивает «классическую» старую версию Мы много лет оцифровывали дневники, заполняли метаданные, описывали авторов по простому машиночитаемому формуляру. Для каждой дневниковой записи мы кодировали дату, старались указывать место, в котором она сделана. Мы получили большой текстовый корпус: 640 тысяч дневниковых записей с середины XVIII века �� почти по наши дни. Это делалось силами волонтёров, которые помогали расшифровывать рукописи и размечать публикации. Однако для части документов (даже дневникового характера) визуальная и материальная составляющая рассказывает о реальности и авторе не меньше, чем его содержание. Ольга Берггольц прибивала дневник ко дну табуретки, чтобы спрятать: в одной из её дневниковых тетрадей есть дырка посередине. В дневники вкладывали цветы, фотографии, вырезки. У голодающего человека меняется почерк: в блокадном дневнике ты видишь, как автор постепенно теряет силу и умирает. Ольга Берггольц прибивала дневник к днищу табуретки: в одном из её дневников есть дырка посередине Сохранять только текст дневника, даже если он дополнен описанием материальных особенностей в метаданных, — пастеризация. Поэтому нам нужна визуальная составляющая. Ещё одна сложность в классической версии проекта «Прожито» — в том, что все дневниковые записи одного человека становятся частью одного большого дневника. Советский инженер Эдуард Янович за 60 лет исписал больше двухсот блокнотов с дневниками. В классическом «Прожито» всё это оказывается бесконечной простынёй текста, разбитой на записи. В то же время его блокноты — это музей советской повседневности. Они нафаршированы вложениями от конфетных фантиков до повесток в суд и содержат таблицы и графики учёта его эмоциональных состояний, по которым мы можем судить о проживаемой им многолетней депрессии. Это музей советской повседневности с таблицами состояний человека и сложенными конфетными фантиками. У каждого из этих вложений может быть свой автор, адресат, упоминаемые лица. Все эти разнородные документы находятся между собой в разных отношениях, которые необходимо описывать с помощью некоторого количества связей, что в классическом «Прожито» делать невозможно. При разработке корпуса «Прожито» мы предполагали связывать текст и документы, но пошли неверным путем, реализовав вначале именно текстовую часть. В итоге корпус получился вполне самоходным и нужным продуктом, но неспособным к масштабированию за счёт введения новых сущностей. И для того чтобы выйти за жанровые ограничения и начать показывать пользователям всю палитру документов, с которыми работает центр «Прожито» ЕУСПб, мы решили начать разработку цифрового архива. Об общественной архивистике и цифровых архивах. Пять лет назад мы стали частью Европейского университета в Санкт-Петербурге. Это позволило нам больше заниматься исследовательской деятельностью, перед нами встали вопросы, связанные с осмыслением текстов. Если раньше мы были волонтёрской инициативой и фокусировались на создании корпуса дневников и поискового инструмента по нему, то теперь мы стали заниматься и теорией эго-документов. У нас появились большие книжные амбиции. Мои коллеги Анастасия и Алексей Павловские занимаются исследованием дневников блокадного Ленинграда и их места в культурной памяти. Результатом их многолетней работы стала книжная серия, которую мы издаём вместе с Институтом истории обороны и блокады Ленинграда. В 2023 году из типографии вышел второй том этой книжной серии, который посвящён тому, как вели свои дневники эвакуировавшиеся из осаждённого города ленинградцы. Мы собрали и издали сборник блокадных дневников Осенью 2023 мы презентовали публике первый сборник подростковых дневников — «”Хочется жить во всю силу…”: дневники подростков оттепели». Он был подготовлен филологом Ириной Савкиной и рассказывает о повседневности через самоописания советских старшеклассников. В 2021 году мы получили внутренний грант нашего университета — трёхгодичное финансирование на спецпроект, посвящённый цифровой общественной архивистике. Это изменило наши приоритеты В России было несколько попыток создать демократический архив, который работал бы без какого-то специального фильтра ценности документа и принимал документы людей, не оставивших заметного следа в культуре. Прежние попытки создания такого архива в нецифровой форме уткнулись в ресурсные и иные сложности. Основных спонсоров «Народного архива» изгнали из России, и организация, в которой было 40 человек и особнячок для хранения документов, перед закрытием схлопнулась до двух человек и одной квартиры. А цифровой архив — это флешка, которую ты можешь проглотить и путешествовать с ней, куда хочешь. Мы мечтали о создании мобильного проекта, который не тянул бы за собой полтора километра архивных полок и сорок человек штата. Мы хотим делать архивы исторически или антропологически значимых документов силами волонтёров, вместе с обществом и ориентируясь в наших задачах на общество. Хотим создать демократический архив. До этого мы работали с очень однородными документами: дневник — это чаще всего рукописная тетрадка или блокнот с каким-то количеством текстов и иногда изображений. Но в домашнем архиве нас могут ждать любые документы и объекты, непохожие на дневники, и наша задача гибко описывать самые разные цифровые объекты хранения — вплоть до любительских устно-исторических записей, кассет и бобин с рассказами бабушек и дедушек, которые специально никто в России не собирает. Мы хотим создать демократический архив Получив грант, мы наладили потоковое фотографирование рукописей у нас в центре. Присоединившийся к нашей команде филолог и разработчик Андрей Муждаба сделал первую версию базы данных, в которой мы начали описывать наше цифровое хранение. У нас было, например, три терабайта копий рукописных дневников, больше десяти тысяч откопированных документов, основная масса которых — это блокноты и тетради. Дело шло медленнее, чем мы планировали, поскольку мы упёрлись в вопросы, которые довольно плохо проработаны теоретически. Мы пытаемся разработать фасетчатую систему описания документа, в которой мы задаём большое количество параметров, а потом по фасетам можем фильтровать по этим параметрам; на стыке ряда параметров могут появляться интересные с жанровой или функциональной перспективы вещи. Мы внимательны к материальности документа и параметрам, которые чаще важны музейщикам, нежели архивистам. Например, нам пришлось ввести понятие «бланк», потому что у нас есть принципиально не совпадающие по бланку и содержанию документы — например, личный дневник может вестись в какой-нибудь медицинской карте. Есть документы, в которых бланк программирует содержание (например, ежедневник), но не до конца. Например, личный дневник может вестись в записной книжке паровозника (паровозник — это железнодорожник начала XX века — прим. ред.). С одной стороны, она задаёт некоторую подневную структуру, текст как-то коррелирует с бланком, но при этом сам автор дневника — не железнодорожник. Таких примеров довольно много. Ещё нам пришлось расхлёбывать историю с множественной копийностью документа. Например, человек вёл дневник в блокадном Ленинграде, после этого сделал авторизованную машинописную копию, отправил её Д. Гранину и А. Адамовичу для использования в «Блокадной книге» — а нам пришла частичная ксерокопия машинописной копии, на которой рукой внучки автора внесена ещё какая-то дополнительная информация. И если мы для цифрового архива описываем такой скан, не до конца понятно, что мы описываем: дн��вник, его авторизованную машинописную копию, правки дочки или ксерокопию. Как устроена работа в центре «Прожито» Волонтёры: кто они, откуда приходят и на сколько задерживаются Мы получили первую известность как волонтёрский проект. В золотой век волонтёрства к нам приходил один волонтёр в день. За годы существования через проект прошли почти полторы тысячи участников. Когда мы стали частью ландшафта и к нам все привыкли, волонтёры стали приходить реже. Но зато десятками стали приходить студенты-практиканты. Специфика волонтёрства: волонтёры — это в основном не те, кому это важно по работе или по их исследовательским задачам. Волонтёры — это люди, которых работа с рукописями успокаивает, которых это отвлекает от собственной деятельности, потому что это не похоже на то, чем они занимаются по работе или учёбе. Мы изучали состав сообщества, пытались замерять, кто дольше остаётся с нами. Есть аффектированные волонтёры, которые приходят 9 мая и говорят, что они хотят работать с дневниками военного времени, — и не отвечают уже на второе письмо координатора. И таких сотни, мы их даже не учитываем в статистике. И есть просто, условно, пожилой человек с сорокалетним стажем редакторской работы, которому хочется и дальше продолжать заниматься своим делом, или молодая девушка-юрист, которой просто нравится работать с дневниками пионеров. Внутренняя структура: от «все занимаются всем» до деления на департаменты Пока мы были гражданской инициативой, у нас все занимались всем. После мы пережили несколько этапов переделки нашей работы. У нас завелось капитальное планирование: пришлось завести трекер для разных типов внутренних процессов. Мы находимся в процессе деления на департаменты внутри Центра «Прожито», в котором каждый департамент отвечает за свои задачи. Мой коллега Георгий Шерстнев занимается коммуникацией с владельцами документов и юридической стороной дела, Алексей Сенюхин взял на себя весь краудсорс — рассылку документов по волонтёрам, проверку и сохранение данных. Процесс перехода из сугубо волонтёрского проекта в университетскую структуру был плавный, но трудный. Сначала появлялись какие-то возможности взять нового сотрудника, например, мы начинали работу, а потом становилось понятно, что в текущих регламентах и протоколах мы не справляемся. Поэтому уже много месяцев на наших внутренних семинарах мы обсуждаем целесообразность всех унаследованных от старого «Прожито» процессов. Огромная заслуга в выстраивании новых рабочих процессов принадлежит Андрею Муждаба, бракующему решения, принятые когда-то «от здравого смысла», но не имеющие под собой понятной методической или теоретической основы. Переход из чисто волонтёрского проекта в университетскую структуру был плавный, но трудный Центр «Прожито» начал плотно взаимодействовать с архивом Европейского университета в Санкт-Петербурге. У нас самих появилось классическое хранение — то, от чего мы раньше бежали: полки, папки из бескислотного картона и архивные коробки. И одиннадцать человек, которые поддерживают и цифровую часть нашего корпуса, и классический архив центра «Прожито»: пишут методические тексты для архива, готовят книги и ведут блог проекта. «Блог “Прожито”» — это наше небольшое медиа, в котором мы рассказываем о нашей работе, ��окументах, об опыте чтения дневников. Исследователь, работавший с конкретным дневником, рассказывает, о чём этот дневник, почему его надо читать и на что нужно обращать внимание. Или, например, к нам поступает большой архив человека, и нам нужны волонтёры для его обработки. Тогда мы рассказываем об этом архиве — и пытаемся через такой популярный материал зазывать к нам людей для работы с этими документами. Если говорить об аналогах в этой сфере, то есть классические архивы дневников: в первую очередь немецкий архив Deutsches Tagebucharchiv в Эммендингене. Это ролевая модель для нескольких европейских организаций, собирающих дневники. Есть даже европейская ассоциация архивов, собирающих дневники. Мы подавали туда заявку, и кажется, наша заявка была удовлетворена. Я даже не знаю, являемся ли мы сейчас её членами или нет, но это европейская архивистика по классике — они оцифровывают документы, но не выкладывают в открытый доступ из-за нерешаемых юридических проблем. Как вырастить дерево архивов и единую базу упоминаний людей В 2022–2023 годах мы почти перестали пополнять наш общедоступный корпус дневников, вся работа ушла под капот. Мы писали людям, которые передают нам документы, что будет неправильно сейчас публиковать только текст: «Подождите, пожалуйста, год, и мы опубликуем это сразу с привязкой к копии документа». Мы заморозили работу в социальных сетях и до весны 2023 выглядели то ли заснувшей, то ли умершей лягушкой. Но на самом деле более плотного рабочего года у нас не было за всё время существования. Мы выглядели то ли заснувшей, то ли умершей лягушкой, но более плотного рабочего года у нас ещё не было Сейчас мы готовимся к открытию интерфейс-каталога нашего архива — то есть совокупности зарегистрированных в нём домашних архивов и документов, содержащихся в них. В основном на момент открытия это будут рукописные дневники с текстовым слоем. Прямо сейчас текст будет с очень простой совместимой с TEI разметкой, но дальше мы будем её усложнять. Следующие итерации проекта должны быть посвящены нуждам архивистов. Нам нужно дать инструменты кураторам домашних архивов, чтобы они могли работать со своими документами без посредничества членов команды «Прожито». Ну и, конечно, нужды волонтёров — у нас есть мечта превратить наше сообщество в саморегулирующееся, т. е. работающее без участия координатора, только на внутреннем трекере, системе рекомендаций и правильно продуманном конвейере по проверке волонтёрами труда волонтёров. Выделение персон Я убеждён, ��то для нашего архива поиск по упомянутым персонам не менее важен, чем по документам. Я нахожу ценность «Прожито» как просопографической базы, сопоставимой с ценностью архивной базы. У нас будет огромное дерево архивов и документов внутри архивов, но это будет чисто академическое развлечение — работать с ними через расширенный поиск. Я ожидаю, что публика в основном будет работать со списком персон, к каждой из которых привязано некоторое количество документов. Этот интерфейс скорее будет востребован пользователем, хотя не все члены команды со мной в этом согласны. Все генеалогические сервисы работают по специфическим принципам и не очень открыты к сотрудничеству — нет базы, где у каждого когда-либо жившего человека есть ID, и все гуманитарные проекты могли бы обогащать данные этой базы и сами из неё что-то брать. Идея утопическая, но здорово было бы стать такой системой. Для начала у нас будут довольно хорошо проработанные адресаты и адресанты, авторы разных уровней, которых мы знаем по документам, загруженным в наш архив. Полный текст статьи по ссылке: https://sysblok.ru/interviews/kak-ustroena-ocifrovka-dnevnikov-mihail-melnichenko-o-proekte-prozhito-i-ego-perezapuske/ ПРОШЛОЕ - РЯДОМ! 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 ✅Услуги составления родословной, генеалогического древа. 📖 ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ на нашем сайте: www.genealogyrus.ru/zakazat-issledovanie-rodoslovnoj 📖 ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ в нашей группе ВК: https://vk.com/app5619682_-66437473 ✉Или напишите нам: arhrodoslov@yandex.ru ⚠Работаем с 2008 года!

[exile-on-uwustreet]

Ольга Берггольц, Молитва

[oubliebeaute]

Я сердце свое никогда не щадила: ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти... Прости меня, милый. Что было, то было Мне горько. И все-таки всё это – счастье. И то, что я страстно, горюче тоскую, и то, что, страшась небывалой напасти, на призрак, на малую тень негодую. Мне страшно... И все-таки всё это – счастье. Пускай эти слезы и это удушье, пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье. Страшней – всепрощенье. Страшней – равнодушье. Любовь не прощает. И всё это – счастье. Я знаю теперь, что она убивает, не ждет состраданья, не делится властью. Покуда прекрасна, покуда живая, покуда она не утеха, а – счастье.

[lina-vas-dom]

Вот видишь- проходит пора звездопада, И кажется, время навек разлучаться, А я лишь теперь понимаю как надо Любить, и жалеть, и прощать, и прощаться…

/Ольга Берггольц

[callxmexcoco]

...Я никогда с такою силой, как в эту осень, не жила. Я никогда такой красивой, такой влюбленной не была...

Ольга Берггольц. Из блокнота сорок первого года.