#а потом пересмотрела реквест и поняла что походу не про то писала

[tfheanddanons]

Здравствуйте! Редкие персонажи из бэйверса с человеком s/o, которая погибает по их вине. После её смерти им всё напоминает о ней, возможно, снятся кошмары или простые сны с её участием. Я просто люблю стекло |･ω･)

Приветик. Давай просто вместе порадуемся, что спустя три месяца тут наконец что-то появилось:) Надеюсь, тебе понравится.

Персонажи для ответа: Кроссхейрс, Квинтесса, Локдаун, Мегатрон.

Я надеюсь, они достаточно редкие, потому что писать о персонажах, которых почти не раскрыли в каноне, очень сложно:(

Жанры: Ангст

Предупреждения: Смерть.

Кроссхейрс

Его всегда бесила мысль о том, насколько скоротечны люди. Насколько хрупки, беззащитны и нефункциональны их тела, насколько ничтожное количество усилий ему, далеко не самому крупному боту, необходимо приложить, чтобы причинить тебе несовместимый с жизнью вред. Не то чтобы он всерьёз об этом задумывался, но, знаешь, всякое бывает.

Да и шутки про смерть ему нравятся. Это было чем-то обыденным, чем-то настолько привычным, что за постоянством появлений потеряло истинный пугающий смысл. Это было смешно.

Кроссхейрс не из тех, кто боится смерти. Он, поблескивая плащом, бежит на передовую, потому что знает, что у того, кому нечего терять, ничего нельзя забрать. Быть может, война его таким сделала, может, так просто сложился его характер. Это все становится таким не важным и далёким в один момент. В момент, когда кончаются шутки.

Взять тебя в патруль было ошибкой. Вступить в бой с превышающим по числу отрядом бесхозных десептиконов, перелезших со свежеообразовавшегося на орбите Земли Кибертрона, было ошибкой. Всё это, весь этот межрасовый романтический фарс, какой же глупостью всё это было! И как же мало, видимо, у него микросхем осталось в исправном состоянии, если он не понял этого до того, как стало слишком поздно.

Люди мерзкие. Люди мокрые, неправильно ярко окрашенные изнутри, издающие ужасные звуки. У людей страшные глаза. У мёртвых людей.

Остались ли десептиконы валяться грудой металлолома там, где они встретились с вами, или отправились восвояси, на самом деле, не так важно. Кроссхейрсу придётся выбрать какую-нибудь версию, придумать легенду и заучить её, постоянно пересказывая. Нельзя же в конце концов в грязь лицом ударить. Не расскажет же он о том, что кроме хруста костей и вида твоего изодранного тела ему с того дня ничего и не вспомнить.

Да и рассказывать некому. Никто не спрашивает о том, почему он так много времени начал вдруг проводить на мойке, пытаясь соскрести всё, до чего ты когда-либо дотрагивалась. Кажется, только Кейд подозрительно о чём-то пытается допросить непривычно похмуревшего Прайма. Всё же труп требует объяснений. Оптимус тоже что-нибудь придумает. Прикроет неблагодарный зелёный бампер от лишних атак и оставит наедине со с каждым днём, кажется, всё тяжелеющим бременем.

Из ставшей почти что домом, Земля превращается в огромный шматок грязи, в котором вместе со всё такими же идиотами из мяса и железа смешалось всё то прекрасное, что он так долго принимал как должное. Полупрозрачным туманом по некогда любимым, но слишком личным, чтобы показывать их остальным, местам плывут кадры воспоминаний. Твой любимый цвет, мелькающий то там, то тут; цветы, предметы одежды, несуразно смотрящиеся на всех, кроме тебя. Звуки.

Для остальных он стал только злее. Больше колкостей, больше агрессивных непрошенных комментариев, больше стычек с Би, которому уже становится легче поддаться, чем одолеть с каждым днём становящегося сильнее представителя нового поколения.

Он тщетно пытается отвлечься от навязчивых мыслей, от самобичевания, от метаний между «а что, если» и «что было, то прошло». Где-то внутри Искры Кроссхейрса нарушился идеальный, выстраиваемый годами баланс, поддерживающий его состояние неспотря не на что. Потому что в какой-то момент, на одной из чаш весов появилась ты, а потом так же резко исчезла, оставив после себя только болезненные нескончаемые колебания.

— Пора бы уже, наконец, свалить с этой планеты.

Квинтесса

Не пристало её высочеству шаландаться со всякими белковыми, но так уж вышло.

Её маленькая принцесса. Единственный человек, подтверждающий, что, помимо трансформеров, существуют и другие разумные рассы. Всегда способная рассмешить, разговорить и скрасить самый хмурый день. Такая прелестная, такая замечательная. Такая хрупкая.

«Искра моя, ты же знаешь, что я жива. Ты же знаешь, что я обязательно найду тебя. Никто не посмеет навредить тебе, пока меня нет рядом. Ни за что».

В конце концов, она нашла тебя. Ты уехала на старое жильё, туда, где жила до вашей встречи. Когда-то уютное и любимое, а теперь пустое и холодное место. Впрочем, ты же тут ненадолго.

Квинтессе тоже не нравится это место. Слишком тесно, к такому она не привыкла. Как, впрочем, и к человеческому обличию, к странным взглядам, обтекающим её со всех сторон, к шуршанию одежды вокруг, ко всему этому. Её посещает отдалённая мысль о том, что стоило бы, наверное, сменить облик на что-то менее заметное, но её быстро вытесняет предвкушение скорой встречи. Как никак, вы не виделись слишком долго с того момента, когда судьба вас разделила. Ну, ничего, то ли ещё будет.

Войти внутрь для неё не составляет никакого труда. Обычное жильё, как у всех людей. Только... слишком тут тихо для места, где живёт кто-то вроде тебя.

Она настараживается, готовит разряды. Если она встретит тут людей, с ними не будет никаких проблем. Насчёт же автоботов... трудно быть настолько уверенной. Теперь.

Просканировав помещение на признаки жизни и ничего не обнаружив, Квинтесса медленно, настороженно, но не теряя величия, проходит глубже. Кое-где горит свет, но большая часть ламп всё же выключены. Слишком тихо.

Ей не потребовалось много времени, чтобы найти тебя. Бездыханное посиневшее тело с первыми признаками разложения. Висящее на верёвке под потолком.

Она почти не верит собственным глазам. Нет, этого не может быть. Прошло ведь не так много времени, это невозможно. Она сделает для тебя новое тело, она вернёт тебя, обязательно.

С отвращением она спустя пару мгновений отворачивается. Ей искренне хочется злиться, хочется о��винить во всём Оптимуса, Землю, автоботов, десептиконов, кого угодно, во имя Праймуса, лишь бы это помогло. Лишь бы после выкрикивания проклятий обернуться и вместо синего мяса и пустых заплывших глаз наткнуться на полный непонимания взгляд.

Но кроме боли и отчаяния она не чувствует ничего. Это она во всём виновата, это она тебя оставила. За фанатичным желанием возродить свой мир, она забыла о том, что отвязала себя от него одним простым чувством к человеку.

Она не вернётся в то место. Никогда. И не позволит вернуться никому. Со временем дом заростет, ты и всё, что тебя окружало, станете пищей для чего-то нового. Для будущего Земли. Маленький склеп для её прекрасной принцессы.

Сам факт нахождения на Земле начинает претить ей. Всё вокруг, каждый человек, каждый милиметр земли, всё, что есть вокруг — это ты. Вся планета — одно сплошное воспоминание. И так ужасно, и так тупо горько от этого где-то под слоем голограмм из одежды и стальных листов, ��ам, где когда-то жила истинная любовь и желание помочь своему народу. От этого не сбежать и никуда не деться, оно будет существовать даже тогда, когда перестанут вращаться в вашей солнечной системе планеты и когда потухнет звезда в её центре, когда пройдут тысячелетия, и Кибертрон вновь обретёт величие, когда от самой Квинтессы не останется даже воспоминаний. Эта всепоглощающая тоска и осознание, что спустя столько веков тяжёлых трудов, итог оказался так прост.

— ...и даже там я боюсь никогда за тобой не успеть.

Локдаун

Люди жалкие. Люди слабые, недолговечные, глупые. Люди похожи на автоботов и десептиконов, но только меньше и надоедливее. По сравнению с окружающей вселенной масштабы проблем их планеты, как и масштабы их мышления, мало чем отличаются от статистической погрешности. Маленькие, слабые, бесполезные. 

Но если все вокруг, все механические и биологические формы жизни, если всё, что он повидал за время скитаний по бескрайнему космосу  так в основе своей однотипно и похоже одно на другое, отличается ли от от всех них? Отличается ли он от автоботов и десептиконов чем-то помимо тех, кому служит, отличается ли он от людей? Долгие годы эти вопросы решались в его голове как-то сами, проводя простую и ровную линию между ним и остальными, органиками ли, меха ли, не так уж и важно. Он не такой, как те идиоты, что разрушили своими стрелялками его дом; он всё понимает.

Земля кажется обычной, такой же зелёной и блещущей многообразием видов жизни, как и все другие органические планеты. Длина светового дня, мороз ночи, разница температур  — если не по факту, то в процентах всё плюс-минус одинаковое. И начало “сотрудничества” с людьми тоже почти такое же, как и со всеми органиками: они думают, что смогут его обмануть и выиграть со сделки больше, чем он. Наивность, присущая тем, кому не так много отмерено. 

Локдаун привык воспринимать “разумных” органиков как разодетых и обученных грамотности животных, а “разумных” меха как дронов, которых раскрасили в разные цвета, но не выдали чёткой задачи. Но в какой-то момент в идеально простое и не дававшее ранее сбоев уравнение закрадывается несостыковка, ошибка. Поначалу ему кажется, что ты — такая же, как и остальные “погрешности”. Некто, кому стечением обстоятельств повезло приобрести навык критического мышления. Если бы у Создателей не было Локдауна, на тюрьме-космолёте просторы вселенной бороздили бы отряды вот таких вот — разношёрстных и умных, выполняющих работу, для которой именно такой склад ума и нужен. Но Локдаун идёт за сотни, если не тысячи подобных тебе органиков. Поэтому он тут, а ты там.

Но в какой-то момент, вспоминая пролетевшие за мгновения века, он понимает, что, в принципе, было бы не так уж и плохо, если бы ты тоже была тут. Человеческое тело хрупко, но дух (странное понятие, о котором обязательно нужно будет тебя расспросить) стоик. Может, стоит попробовать.

На самом деле это решение даётся ему тяжело. Сойти с корабля, сменить альт-мод в который раз, чтобы не дать пока что неразвитым людским системам слежения узнать, куда он направляется, отправиться в дорогу. Это не долго — не для него — но почему-то время тянется слишком уж медленно. Так, словно он куда-то опаздывает, словно ему надо бы поторопиться, но он принципиально отгоняет от себя эти тревожные мысли. Когда же такое было в последний раз? Даже не вспомнить.

Он не успеет. Он не успеет остановить тех идиотов, что решили, что общение с пришельцем предполагает обязательный обмен секретными данными и технологиями. Тех самых, разодетых в чёрные тряпки животных, которые в силу собственной узколобости и глупости не смогут даже задуматься о том, кого он лишили человечество. 

И прибыв вместо тихого, по-особому умиротворяющего дома, на пепелище, он всё поймёт. 

— Так будет лучше.

Мегатрон

У него был... трудный период. С кибертронцами, с людьми, с собственным Я. Бесконечная буря, страшно долгий кошмар, в середине которого просто хочется, чтобы всё это уже закончилось. Если мира не достичь победителем, если даже перед самой Создательницей его заклятый враг лишь на жалкий миг преклонил колено, если всё идёт прахов из века в век, то какой вообще во всём этом смысл?

Вот он, его родной дом. Кибертрон. Разрушенный, усеянный трупами и осколками былого величия. Десептиконы расколоты, автоботы собирают теперь уже дипломатические силы, чтобы обо всём договориться с землянами, а сам он в итоге остался ни с чем, так ещё и не ��идел, чем всё закончилось. 

Как-то обидно.

В принципе, вариант с тем, чтобы остаться лежать в какой-то глуши, периодически косясь в сторону падающих с Кибертрона осколков, не так уж и плох. Тут спокойно, тихо, сейчас он точно никому не сдался, так что искать его не то что автоботы, даже люди не будут. Есть время подумать.

Правда, через какое-то время выясняется, что глушь — не такая уж и глушь. Где-то недостаточно далеко от него слышатся звуки людей. Если бы он мог удавиться, он бы это сделал.

Король без короны. Генерал без войска. Воин без меча. Не имеющий возможности убраться с этих планет и остаться на них. Отчаявшийся и слишком уставший, чтобы что-то доказывать человеку. Чтобы что-то ей объяснять.

Она совсем ребёнок. Замотанная в какие-то цветастые тряпки, ой, простите, в платьице, она сначала часто мелькает вокруг, а потом подбирается всё ближе и ближе. В детском наивном мозгу не мелькает и мысли рассказать взрослым о существе из сказок, поселившемся в лесу возле города. Оно и к лучшему. 

Её присутствие... ничего не даёт. Ну ходит и ходит, что он, гнать её будет? Оно ему надо? Да нет конечно. Хватит с него общения с людьми. Не лезет и ладно, сама как-нибудь отстанет. 

Спустя пару недель лесной отпуск вынужденно прекращается. Он не может лежать тут вечно, ему нужно чем-то питаться и как-то лечиться. Пора убираться отсюда.

Спустя какое-то время его посещают воспоминания о том человеческом детёныше, который вот почти уже набрался смелости до него дотронуться. И сам не до конца понимая почему, он решает вернуться в тот лес.

Идёт время. Ребёнок растёт, в голове появляются первые сложные мысли, всплывают первые вопросы. Ей нравится сидеть и слушать его, или просто на него смотреть, а ему, оказывается, всё же нужна компания. Со временем уходит отвращение к человеческой природе, появляется интерес. Монологи перетекают в диалоги, диалоги в жаркие обсуждения и споры, споры в обиды, обиды в извинения. А она из ребёнка превращается в человека. С человеком интереснее спорить, человеку больше можно сказать, у человека больше можно спросить. Человеку приятнее что-то рассказывать.

От человека приятнее что-то получать.

С усмешкой он вспоминает стыдливое признание, красные щёки и нервно сведённые к переносице брови. Ему себе объяснить природу подобного влечения очень просто — кому будет интересен бывший одноклас��ник, на уме у которого не то что мыслей о смысле жизни, а даже понимания того, кем он хочет работать нет, когда прямо под боком есть он. Но понимает ли она истинную природу своей любви? Отдаёт ли отчёт о том, кому и что она предлагает? Ему хочется думать, что да. 

Но со временем что-то начинает идти не так. Он понимает, но не спрашивает. В конце-концов, тебе лучше знать, что происходит с твоим телом. Наверное, она думает, что он не видит, что он, вступая в отношения с человеком, не утруждал себя изучением их анатомии. Правда, отчасти она права. Жаль, что Мегатрон это понимает слишком поздно.

Космическая радиация. На Кибетроне не было атмосферы, а ему никогда не приходилось сталкиваться с необходимостью сан-обработки. Он даже не задумывался об этом пока не стало слишком поздно. 

Летом здесь жарко. Людям летом здесь жалко. Но почему-то она приходит в тёплой одежде, в такой, которую обычно носит в середине осени. Мягкий свитер из волос животных, мягкая шапка, мягкие перчатки. Всё мягкое, всё приятно трогать. По всем этому он будет скучать.

Она рассказывает что-то про метастазы, пытается простым языком, словно ребёнку, объяснить, как устроен рак. Мегатрон почти не слушает, он всё это уже и так знает. Он пытается запомнить её такой. Рассказывающей что-то тяжёлое, пришедшей прощаться. Настоящей, но совершенно не слабой. Пока что живой.

— До свидания, человек.

угорела по десам