#то есть целые заговора... | Explore Tumblr posts and blogs

igromantic · 5 years ago

Text

Assassin’s Creed – одна из ведущих игровых серий нашего времени. В 2007 году Ubisoft поймала удачу за хвост и создала идеальную франшизу, которую можно использовать как угодно и где угодно, для самой широкой аудитории. Исторический сеттинг и вкрапление теории заговора, мифические существа и легенды древности, противостояние прошлого и будущего, открытый мир, песочница, паркур, стелс и сюжет, затрагивающий темы из учебников – но как такое сочетание не любить?

Да очень просто!

После надцатой части путешествия по человеческой ДНК надоедают вусмерть, равно как и однообразный монотонный игровой процесс, заключающийся в повторение одних и тех же предсказуемых действий. То же можно сказать про осточертевшую войну ассассинов и тамплиеров, где давно уже непонятно, кто прав, а кто не очень. За десять лет Assassin’s Creed превратился из культовой игры в набор красивых и безжизненных декораций, в которых делать особо нечего, кроме как заниматься туризмом.

Осознав, в каком печальном положении оказалась их “золотая корова”, французы из Ubisoft решили сделать для нее небольшую “пластическую операцию”.

Так в 2017 на свет появился Assassin’s Creed: Origins, она же “Истоки”, она же мягкий перезапуск популярного сэндбокса, взявший по чуть чуть от лучших мира сего: “Dark Souls”, “Witcher 3”, “Batman: Arkham Knight” и еще от нескольких игр помельче. Было решено отойти от традиционной формулы “пряток по кустам” и сделать шаг навстречу ролевому жанру.

В своей статье об Assassin’s Creed: Origins я описал подробно, что получилось у разработчиков, а что – не очень, однако самое важное, что публика с воодушевлением приняла такой поворот. Не только смену жанров, но и крен Assassin’s Creed в сторону магии и мистики.

Раньше сценаристы пытались как-то ��ыдерживать баланс между научной фантастикой и сказкой, но “Истоки” его нарушили, введя египетских богов, мумий и всякие проклятия, не особо потрудившись объяснить, как это работает. Глюки штатной “машины времени” – Анимуса.

Теплый прием игроков и критиков подтвердил, что Ubisoft на правильном пути и уже через год, в 2018, вышла следующая часть Assassin’s Creed с подзаголовком “Одиссея”, которую многие поначалу восприняли, как глобальное дополнение к “Истокам”.

Если подумать, то действительно: игры похожи на друг на друга, визуально и механически играются примерно одинаково, но спустя пару часов понимаешь, что “Одиссея” – вовсе не аддон, а самодостаточная игра, продолжающая и улучшающая то, что было начато ее предшественником. Потратив на нее чуть больше, чем 140 часов – два летних месяца, – я могу с уверенностью говорить, что это лучший “ассассин” со времен трилогии Эцио Аудиторе. А еще серьезный шаг для серии по части разнообразия и добротная работа над ошибками, в которую приятно играть.

Поймите меня правильно, несмотря старательность, авторы “Одиссеи” не дотянулись до своих “источников вдохновения”, но не отметить их прогресс будет несправедливо. Как и закрыть глаза на недоработки. Но всему свое время. Начнем мы как обычно, с вводной части. Можете не бояться спойлеров, потому что “Assassin’s Creed Одиссея” – приквел всей франшизы. Ее действие разворачивается в пятом веке до нашей эры в Эгейском море, на территории Древней Греции, в период Пелопоннесской войны, ожесточенного противостояния на воде и суше Афинского и Спартанского государств.

Я не буду говорить о предпосылках военного конфликта, как и о том, чем он закончился – об этом вы всегда можете прочитать в энциклопедии. Для нас важнее понимать, что главным героем является наследник прославленного героя Фермопилл, царя Леонида. Того самого, который повел в бой против тысяч персов отряд из трехсот славных воинов, навечно внеся свое имя в анналы истории. Причем играть мы можем (впервые для серии!) либо за мужчину, либо за женщину, Алексиоса или Кассандру, брата и сестру, внучат Леонида и носителей королевской крови.

Выбор пола отражается не только на тексте в диалогах, фигурке и голосовом сопровождении, но и на происходящем в самой игре. То есть, сделав, как я, протагонистом Алексиоса, мы впоследствии повстречаем в сюжетных главах свою сестру – и наоборот.

По словам сценаристов именно Кассандра является каноническим персонажем “Одиссеи”, но в это все-таки тяжело поверить, учитывая роль женщины и ее возможности в ту далекую эпоху. Конечно, Assassin’s Creed никогда не пытался быть предельно достоверным, скорее наоборот, менял, интерпретировал происходящее для своей выгоды, но в “Одиссее” разработчики окончательно потеряли чувство меры. Это с одной стороны обесценивает эту масштабную историческую реконструкцию, а с другой позволяет делать в сеттинге что заблагорассудиться, например, устраивать бойню с гигантскими монстрами или общаться тет-а-тет с олимпийскими богами.

Но мы отклонились от курса и вернемся все-таки к сюжету, согласно которому нашего маленького спартанского героя (или героиню) в детстве, после сомнительного пророчества оракула, приговаривают к смерти. Ребят сбрасывают со скалы, однако они выживают, хотя в дальнейшем их жизненные пути сильно расходятся. Алексиос под нашим руководством становится мистиосом, наемником, выполняющем самую разнообразную, чаще всего грязную работу за драхмы на острове Кефалония, рядышком с Итакой, где родился другой знаменательный человек по имени Одиссей. Кассандра попадает под влияние темных сил и становится таким себе “Вейдером”, с которым нам придется иметь дело. Не сразу, разумеется.

Начинаем мы с низов, с работы по найму. Без гроша в кармане. У Алексиоса есть ручной орел (его функция такая же как у птицы Байека из “Истоков” – обозревать окрестности с высоты полета и подмечать врагов, сундуки и прочие интересные вещи), пару близких друзей и одна цель – выжить. Но во время выполнения одного из заказов герою открывается неожиданная правда о его отце. Движимый новым стимулом, тягой по дому и желанием свершить возмездия он отправляется в путь на собственной триреме. Путь этот недлинный, полный опасностей, коварства, болезненных открытий и невероятных приключений, забрасывающих Алексиоса в самые разные уголки Греции. Нам удастся повстречать Сократа, Перикла и Алкивиада, побывать в Македонии, Спарте, Афинах, на острове Крит и Лесбос, в жерле вулкана, на дне Эгейского моря и у ворот Атлантиды.

Хотя в игре нет никаких ассассинов и тамплиеров, без злодейской организации не обходится. Ее воплощает собой культ Космоса, собрание исключительных негодяев, мечтающий подчинить себе всю Грецию и использующий для это цели потомков великих людей. Для культа все средства хорошо, поэтому остановить их – это одна из самых главных задач для героя. Для этого правда их придется выслеживать один за другим, находя подсказки или создавая условия, при которых они покажут свою личность. Звучит увлекательно, но в игровом формате это по сути аналог контрактов на устранение, чуть усложненные поиском зацепок. Великого детектива сыграть, увы, не получится.

Не обращать внимания на культистов тоже не выйдет – они тесно вплетены в сюжетную линию. Наш герой потихоньку раскрывает их гнусные намерения, попутно разыскивая по всему античному миру своих родственников. Не сказать, что история сама по себе плохая, наоборот, она любопытная, за ней легко следить, даже отвлекаясь на другие дела, и она делает все “путешествие” Алексиоса осмысленным и интригующим до последнего.

К сожалению, это нельзя сказать про отрезки в современности, где мы играем за неуравновешенную дамочку, одержимую артефактами предков. К счастью, мы настолько редко перемещаемся в будущее, что им можно пренебречь. Это мелочь на фоне того, что предлагает игра.

Масштаб всегда был коньком это серии, начиная с третьей части, но “Одиссея”, кажется перешла все пределы разумного, заполнив карту таким количеством “вопросиков” и всевозможных активностей, что лишь самые отчаянные геймеры без личной жизни могут посвятить этому проекту сотни часов жизни, чтобы излазить ее вдоль и поперек.

Много не значит хорошо. Это можно было понять по египетской части, но, надо отдать должное разработчиком, они старались, чтобы каждый уголок игрового мира предлагал что-то новое и разностороннее. Пещеры, гроты, гробницы, подводные дворцы и лагеря с крепостями – они сложены из одинаковых кубиков, но все равно отличаются друг от друга, иногда настолько, что к ним приходится искать подход.

Правда, это касается лишь вручную сделанного контента. В игре есть доски с объявлениями, генерирующие без конца случайные задания, от которых я советую сразу отказаться. Как и от захвата фортов, поиска остраконов, легендарных сундуков, древних табличек, изучения всех локаций и убийства всех наемников, если, конечно, вы не целитесь на 100% достижений. Как по мне, это верная дорога к скуке и ненависти. Assassin’s Creed без преуменьшения очень долгая игра и лучше принимать ее порциями. Иначе – отравитесь.

Лучший способ прохождения “Одиссеи” – это движение по сюжету, перемежаемой выполнением побочных заданий, отмеченных на карте ромбиками. Люди, игравшие в “Истоки” или наслышанные о “качестве” квестов в Assassin’s Creed наверняка в этот момент печально вздохнули. И зря. Без лишней скромности я могу назвать вторичные миссии в “Одиссее” лучшими за всю историю франшизы. Мало того, что они хорошо срежиссированы, так еще и в них появились опции выбора. Чаще всего примитивные – убить, подкупить, обмануть, – но для серии, где побочки редко уходили дальше сбора перьев и работы киллера, это не прогресс, а революция. Если в “Истоках” задания вертелись вокруг политической обстановки, то в “Одиссее” они больше про людей, их проблемы и желания, что делает их в разы интересней.

Более того, разработчики все время пытаются как-то удивить, разнообразить или бросить вызов игроку, меняя обстановку, ситуацию и предлагая целые цепочки миссий, приводящих, порой, к самым невероятным результатам. Неслыханная вещь для Assassin’s Creed, но я несколько раз использовал старые сохранения, чтобы получить другую исход в квесте.

Однако не стоит обольщаться. При всех достоинствах, задания в “Одиссее” почти никогда не достигает уровня проработки “Ведьмака 3”. Есть несколько веселых похождений, близко подобравшихся к творению поляков, но проблема Assassin’s Creed лежит даже не качестве сценария и постановки, а в… озвучке и анимации.

Подбор актеров как для главных ролей, так и для второстепенных, колеблется между терпимо и “Боже, какая некомпетентность”. Дело даже не в акцентах, а в катастрофически низком актерском исполнении. Бубнеж, унылое зачитывание слов с бумажки, отсутствие эмоций или их переигрывание, ошибки, заикание, черт, такое ощущение, что озвучку записывали за день до релиза, пригласив неподготовленных случайных людей с улицы. И ла��но там сайд-квесты, но голосовые проблемы портят основной сюжет (их несколько, если быть точным), и они ломают погружение в эту красивейшую эпоху.

Понимаете, когда на экране пафос, решается вопрос жизни и смерти, а герои гундосят, словно заводские работяги после смены, то это убивает не только магию – это на корню режет желание играть дальше. Со временем к этому привыкаешь, но вот к чему тяжелее привыкнуть, так это к несовершенной лицевой анимации. Я уже упоминал про нее в “Истоках”, что движок Assassin’s Creed в данной генерации не может передать весь богатый набор человеческой мимике, из-за чего многие драматические сцены, где герои ярко реагируют на происходящее, напоминают выступление комиков или клоунов. Хотели как лучше, но получилось как всегда.

Хорошая новость состоит в том, что геймплейно игра не подвела. Формально Одиссея “одолжила” или “унаследовала” дерево умений и систему прокачки оружие и брони у “Истоков”, добавив несколько своих фишек и улучшений, вроде апгрейда копья, сбора ресурсов и появления сетов. На деле же сражаться в “Одиссее” стало веселее и проще, чем раньше. Меньше неуклюжести и больше полезных скиллов, меняющих тактику боя на лету, как, например, использования “пинка спартанца”, которым можно скидывать неприятеля с любой возвышенности.

Облегчив ближний бой и доработав дальний (луки теперь – грозная сила), разработчики почему-то кастрировали стелс. По сути от объемного арсенала Байека в “Одиссею” перекочевал лишь свист да удар в спину. И то последним далеко не всегда может ликвидировать врага с одного раза, что сводит на нет любую попытку действовать тихо.

Но, пожалуй, самые очевидные новшества в игре – это войны за территорию, система наемников и морские сражения. О каждом элементе игры стоит поговорить отдельно.

Система наемников – это упрощенная версия Немезиды из “Shadow of Mordor”. Нарушает герой покой Греции? Крадет посреди бела дня? Убивает мирных жителей? За ним тотчас начинают охотится сильные воины, у которых есть имя, биография и оригинальный боевой стиль. Причем нагрянуть они могут в самый неподходящий момент, например, во время ожесточенной битвы с гарнизоном форта. И тогда ничего не остается, как делать ноги. Можно попытаться убить охотника за головами, поднявшись тем самым в рейтинге лучших бойцов и получив интересные ��люшки, вроде сниженных цен у торговцев, но тогда на смену придет более крутые ребята. И так далее, аж пока на вершине не останется только один. Жаль, что убитые наемники со временем вновь возрождаются и совершенно не помнят, кто их отправил к праотцам.

Война за территорию в свою очередь отражает реальное геополитическое противостояние Пелопоннес. Все доступные земли поделены между Грецией и Спартой, и мы вольны выступать за любую сторону, ослабляя противника, пока стабильность региона не упадет до нуля и нам не предложат вступить в решающее сражении. Опять же, за любую сторону, хотя трофеи у атакующих войск всегда солиднее. Далее мы просто бьемся в куче-малой своих и чужих солдат, пока не добиваемся сражение не заканчивается и… собственно, все. Наша победа, поражение или бегство с поля боя не меняют расстановку сил на полуострове. Никакой альтернативной версии истории в игре нет – это просто одноразовая забава для тех, кому мало обычных стычек. А жаль. Сделай Ubisoft хотя бы примитивный симулятор правителя – гляди и появился бы смысл зачищать местность.

Напоследок мы поговорим о морских боях. В принципе, они мало чем чем отличается от тех, в которых мы брали участие в “Черном Флага”, разве что улучшаем мы наше плавательное средство не у торговцев, а лично, собирая нужные “ингредиенты”. Не сказать, что водные баталии сильно продвинутые, но бороздить море, топить или брать на абордаж суда довольно увлекательно. Не в последнюю очередь благодаря волшебной картинке.

Кто-то скажет, что Египет выглядел более эффектно с его Пирамидами, Фаросом и разукрашенным Мемфисом, но пейзажи Древней Греции, как по мне, намного более впечатляющие за счет зелени и белоснежной мраморной архитектуры. Я, наверное, часов десять провел в фоторежиме, запечатлевая на память красоты Балканского полуострова с разных ракурсах. А какое в “Одиссее” ночное небо с россыпью звезд Млечного пути – прямо загляденье. Модели персонажей не настолько потрясающие, но вполне современные. Открытый мир Assassin’s Creed искупает многие недочеты игры. По нему приятно бегать, скакать, исследовать и познавать, погружаясь в неплохо переданную атмосферу “пира во время чумы”.

Все это хорошо и здорово, но как насчет бича всей серии – гринда, вышек и прочего ненужного барахла, забивающего свободное время?

Первое зависит от выбранной сложности. На легком уровне и при сниженной подгонке уровней врагов к уровню протагониста пройти строго по сюжету, выполняя по минимуму побочки, вполне реально, но ужасно скучно. На среднем уровне и выше без второстепенных квестов одолеть одиночную компанию маловероятно. Циферки на врагами, миссиями и над регионами неспроста указывают, сколько надо еще подкачаться.

Я понимаю, как это может бесит искушенных геймеров, тем более что прямо в меню Ubisoft нахально рекламирует встроенный в игру магазин с бустами роста за реальную валюту. Но также я не понимаю, как можно игнорировать большую часть контента – зачем тогда вообще играть в Assassin’s Creed? Это аттракцион, чье призвание развлекать, делать это долго и обстоятельно. За душой и творчеством нужно идти к другим разработчикам. Если вы, как я, любите бродить по миру, а не галопом мчаться к финалу, то проблем с гриндом у вас не будет. Скорее наоборот, уже к середине прохождения возникнет необходимость повысить сложность, ибо герой наш превратится в натурального полубога, прыгающего со скал, машущего огненным мечом и пробивающего стрелами каменные стены. Царская кровь, понимаете ли.

Что же касается вышек, то, увы, в отличие от “Истоков” в этой игре их приходится “покорять”, потому что точки быстрого перемещения не открываются автоматически, а территория Греции, даже в уменьшенном игровом представлении, до безумия обширна. Мне кажется, чтобы из одного конца карты попасть в другой, понадобится пару реальных часов, а то и дольше! Ах, если бы французы не гнались за квадратными километрами, а уделяли больше внимание деталям, диалогам, нарративу.

Возьмем, к примеру новую опцию – романсы. Наш герой – отважный мистиос, у которого чуть ли не в каждом порту по любовной утехе. Обычно ухаживание заканчивается после пары нелепых фраз, помеченных сердечком, и выполнения несложных заданий. И все – в постельку, которую заботливо скроют в темноте. Негоже игрокам смотреть на поцелуи, пусть лучше они смотрят, как заливает кровью поле боя. Приоритеты-с. Зато класть в койку игра позволяет и мужчин, и женщин, и старушек, доводя любвеобильность древних греков до полнейшего абсурда.

В игре есть пару романов, похожих на полноценные любовные истории, а не агитки к бо��делям, но их правдоподобие рушит уже упомянутая скудная актерская игра и неуместность. Некогда Алексиосу думать об амурных делах – ему надо мир спасать от пособников культа Космоса. Правда, в одном из DLC герою или героине дадут шанс пожить тихой семейной жизнью, даже заиметь потомство. Недолго увы, но позволят. Нужно отметить, что крайне редко игры заглядывать дальше подвенечного платья. И вдобавок побывать в загробном мире древних греков, в Элизиуме и царстве Аида, а также совершить турне по Атлантиде.

В “Одиссее” фентези окончательно взяло вверх над фантастикой, что я лично воспринял с энтузиазмом. Охотиться на легендарных зверей, сражаться с Медузой, Циклопом, Минотавром, разгадывать загадки Сфинкса, изучать запутанные гробницы великих лидеров, помогать Харону, перечить Персефоне и получать титул от Посейдона было куда интереснее унылого участия в буржуазных революциях и войне банд викторианского периода.

До полного счастья разработчикам не хватило лишь правильно сбалансировать геймплей, чтобы он не превращался в рутину на высоких уровнях сложности, и наконец поднять технические стандарты качества для видео и звука. Я провел в “Одиссее” столько времени, что игра стала для меня родным домом. Это уникальное чувство, которое дает не каждая игра, но я также могу сказать, что у меня нет желания к ней возвращаться и, упаси Господи, перепроходить. Ни ради другой концовки, ни ради сомнительных бонусов.

Это хорошая игра, но игра маркетинговая. О ней будут помнить и говорить только до выхода следующей. Пожалуй, так она даже воспринимается лучше. Игра, убивающая время, но делающая это со вкусом. Рекомендую всем, у кого его в избытке.

Assassin’s Creed: Одиссея длиною в жизнь Assassin's Creed - одна из ведущих игровых серий нашего времени. В 2007 году Ubisoft поймала удачу за хвост и создала идеальную франшизу, которую можно использовать как угодно и где угодно, для самой широкой аудитории.

#Фантастика #Microsoft Windows #PlayStation 4 #Xbox One

0 notes

shiz-accent · 6 years ago

Text

Абсурд и героический трагизм человеческого существования состоят в том, что все фундаментальные устремления, которыми нас щедро наделило мироздание, поставляются в комплекте с непреодолимыми препятствиями для их реализации. Человек рождается на свет с палками в колёсах, впаянными туда самой матушко�� природой, – он есть с самого первого своего вздоха неснимаемое противоречие как внутри самого себя, так и с окружающим миром, поэтому едет вперёд всегда с большим трудом и скрипом. Мы хотим утолить голод желания, но желание бесконечно; жаждем счастья – и созданы машинами страдания; тянемся к смыслу – наши пальцы хватают руками воздух. Нам нужна истина – её нет; стремимся к свободе – наталкиваемся на осознание всесторонней зависимости. Мы пытаемся вырваться из собственного одиночества и обрести понимание – тщетно. Наконец, мы хотим стать лучше – и обнаруживаем, сколь тяжело даётся всякий шаг вперёд, если даётся вообще.

Помимо колоссальных внутренних препятствий на пути к счастью и самореализации, вся громада вмещающей нас социокультурной среды восстаёт против высших интересов личности. Происходит это вовсе не из-за чьей-то недоброй воли или злодейского заговора, а в силу того простого факта, что она сама и все составляющие её части представляют собой системы власти, реализующие свои собственные интересы и построенные, к тому же, на наборе древних заблуждений. Экономическая подсистема хочет использовать нас как потребителей и производителей, ей нет и не может быть дела до индивида. Счастливая и творчески независимая личность для экономики губительна – такие люди мало покупают и не готовы столько работать на Большого Брата. Политическая подсистема, в свою очередь, видит в нас инструменты борьбы за власть, а в сфере культуры и идеологии (лишь внешне отличающихся от политики) кипит постоянная борьба за контроль над мировоззрением, за то, кто первый инсталлирует в нас тот или другой алгоритм и удалит программное обеспечение конкурентов. Очевидно, что подлинные интересы индивида не только не являются целями как общества, так и составляющих его отдельных людей, но обыкновенно прямо противоречат им.

На пересечении внешних и внутренних препятствий возникают три иллюзии, три кажимости, поддержание которых сдерживает наше движение вперёд.

Онтологическая кажимость

Внешние силы по своей неотъемлемой природе стремятся подчинить человека и помешать ему сбыться, не позволить ему быть, поскольку это несовместимо с ролью орудия, необходимого для воплощения их интересов. Для этого на то место, где могла бы зародиться личность, водворяется набор паразитарных иде�� и инструкций – формируется то, что можно назвать приоритетом внешней детерминации. Поведение человека определяется загруженными в него и некритически усвоенными ценностями, представлениями и образцами поведения. Он проводит жизнь, реализуя программы подсаженных в него паразитов и служа их интересам, а не своим собственным, становится телом-донором, управляемым ими, даже не замечая того. Человек, зараженный идеологическими вирусами, существует не по-настоящему, а лишь условно, он есть бессильный продукт традиции, религии, общественного мнения и условностей, государства, рынка, диктатора – любых внешних влияний. Он является оптическим обманом, голограммой, то есть трёхмерной проекцией чуждого начала. Лишь кажется, будто он есть – в действительности, он суть тавтология.

Важно понимать, что описываемые здесь манипуляции ни в коем случае не ограничиваются действиями больших игроков политической, экономической и культурной арены. Основная их часть впитывается нами чуть ли не с рождения; таковы все базовые аксиомы нашей цивилизации – вера в «Я», свободу, смысл, истину, счастье как естественное состояние индивида; таковы же и ключевые ценности – жизнь, социальный успех и статус, одобрение и уважение, потребление напоказ, материальное благосостояние, семья. Наконец, даже в общении с отдельным человеком мы постоянно можем заметить попытки заронить в нас определенные идеи, вызывать определенные чувства и поступки – это всё те же старания инсталлировать в нас выгодные кому-то программы, сколь бы ни были они малы и невинны порой.

Человек искренне считает своими собственными начиняющие его существо представления, привычки и алгоритмы, поскольку интернализировал их. Пребывая во сне, он не сознает, что спит, и собственное рабство ему неведомо. Современный мир отличается от цивилизаций прошлого тем, что в своём хитроумии он прилагает всё больше усилий, дабы скрыть от людей факт их зависимости и подчиненности, предельно снижая тем самым вероятность бунта. Не случайно президенты и власть имущие Нового времени, в отличие от царей и сатрапов традиционного мира, так сладко целуют детей и собак на камеры и нанимают целые штаты политтехнологов, чтобы продемонстрировать близость к народу. По той же причине главные эксплуататоры и боссы международных корпораций дружелюбно хлопают подчинённых по плечу и перешучиваются с ними, а клиент – всегда прав.

Единственный сп��соб для человека быть, а не казаться, состоит в перемещении точки преимущественной детерминации внутрь и самостоятельном определении путей своей жизни, основанном на трезвом познании условий собственного счастья и роста. Для этого он должен быть способен к деконструкции и творческому переосмыслению идеологических конструктов, наполняющих равно его внутренний и внешний мир.

Социальная кажимость

«К чему бы свелось твоё счастье, солнце, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!» – говорил Ницше устами Заратустры. И кому как не нам, людям, понять великое небесное светило, ведь обычный человек, являясь создаваемой средой голографической иллюзией, сам непрерывно творит миражи и пытается напустить пыли в глаза ближним своим. Это не удивительно, ведь стремление к одобрению принадлежит к числу базовых инстинктов, оно оправданно и эволюционно, и прагматически. Наш образ, отраженный от благожелательных чужих глаз, возвращается назад возвеличенным, дарит приятное ощущение прироста силы и будто бы неопровержимо доказывает, что мы успешны и на верном пути. Социальное одобрение есть простейший и одновременно мощнейший вектор реализации воли к власти, сильнейший наркотик, дарящий эйфорию. Все социальные маневры, сознает то индивид или нет, представляют собой разные способы повлиять на имеющийся у других образ нас самих, иными словами, суть формы позерства и рисовки. Одни осуществляются со вкусом, другие нелепо и неуклюже, одни работают на массовую аудиторию, а другие на избранную или вовсе на одного человека. Как бы то ни было, все они в той или иной мере подчинены задаче произвести положительное впечатление.

Подобно любому наркотику, тяга к одобрению в случае злоупотребления – а оное повсеместно, хоть и горячо отрицается – приводит к губительным последствиям. Жаждущий сверкать в чужих глазах, алчущий славы, уважения и любви приспосабливает своё существование под текущий рыночный спрос. Он интернализирует рыночную динамику спроса и предложения и меняет своё существо, ценности, взгляды и образ жизни в соответствии с тем, что, как ему кажется, гарантирует успех в публичном пространстве. Вновь происходит смещение центра детерминации вовне и жизнь оказывается подчинена переменчивому чужому мнению, прыгающему курсу валют, моды, вкусов, взглядов – силам, чуждым и обычно враждебным нашим высшим интересам.

Комедия, которую приходится каждодневно ломать перед собой и другими, дабы уговорить мозг впрыснуть очередную сладкую ��аркотическую дозу, не только закрывает пути к реализации потенциала личности, но и покрывает человека и все его взаимодействия лживой, дешевой пластиковой оболочкой, препятствующей подлинному контакту с другими, трезвому видению себя и мира. Главное выражение поисков социального одобрения – это потребление напоказ, каковой акт воспринимается человеком личным достижением, доказательством социального, материального и даже интеллектуального успеха. Демонстративному потреблению подвергается всё: своё и чужое тело, географические локации, образ жизни, взгляды, книги, образование, друзья и знакомые, события, переживания, эмоции – ну и, конечно, самое очевидное, вещи, в особенности предметы роскоши, в зависимости от того, что индивиду кажется таковой. При этом человек, бравирующий своим здоровым образом жизни, веганской диетой, прогрессивными взглядами, культурностью и начитанностью действует исходя из того же инстинкта, что и люди в золотых цепях на хаммерах. Засилье людей, не просто стремящихся казаться кем-то, но делающих это безвкусно, есть главная тема, проходящая красной нитью через «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, книгу о столкновении молодого и ясного сознания с миром фальши, «липы», социальной кажимости:

«Наконец этот пижон ее узнал, подошел к нам и поздоровался. Вы бы видели, как она здоровалась! Как будто двадцать лет не виделись. Можно было подумать, что их детьми купали в одной ванночке. Такие друзья, что тошно смотреть. Самое смешное, что они, наверно, только один раз и встретились на какой-нибудь идиотской вечеринке. Наконец, когда они перестали пускать пузыри от радости, Салли нас познакомила. Звали его Джордж, не помню, как дальше, он учился в Эндовере. Да-да, аристократ! Вы бы на него посмотрели, когда Салли спросила его, нравится ли ему пьеса. Такие, как он, все делают напоказ, они даже место себе расчищают, прежде чем ответить на вопрос. Он сделал шаг назад — и наступил прямо на ногу даме, стоявшей сзади. Наверно, отдавил ей всю ногу! Он изрек, что пьеса сама по себе не шедевр, но, конечно, Ланты — «сущие ангелы». Ангелы, черт его дери! Ангелы! Подохнуть можно.

Потом он и Салли стали вспоминать всяких знакомых. Такого ломанья я еще в жизни не видел. Наперебой называли какой-нибудь город и тут же вспоминали, кто там живет из общих знакомых. Меня уже тошнило от них, когда кончился антракт. А в следующе�� антракте они опять завели эту волынку. Хуже всего, что у этого пижона был такой притворный, аристократический голос, такой, знаете, утомленный снобистский голосишко. Как у девчонки. И не постеснялся, мерзавец, отбивать у меня девушку. Я даже думал, что он сядет с нами в такси, он после спектакля квартала два шел с нами вместе, но он должен был встретиться с другими пижонами, в коктейльной. Я себе представил, как они сидят в каком-нибудь баре в своих пижонских клетчатых жилетках и критикуют спектакли, и книги, и женщин, а голоса у них такие усталые, снобистские».

Человек с приоритетом внешней детерминации утрачивает возможность быть собой, становится голографической проекцией рыночных сил, интернализированных представлений о том, что необходимо, дабы пользоваться успехом и одобрением. Не нужно, впрочем, пробовать отказаться от потребности в социальном одобрении. Всё, чего мы достигнем на этом пути, – самообмана касательно того, что нам это удалось. Секрет, как и практически во всём в жизни, состоит в выборе форм и дозировок, а также понимании того, чье одобрение действительно что-то значит. Хитрость, которой, пользовались самые радикальные и независимые представители человеческого мира, – находить удовлетворение во взгляде воображаемого «Другого», чей образ часто таил за собой уже умерших, ещё не родившихся или так и не встреченных «понимающих людей». Высший суд «понимающего Другого» является по своей природе объективацией наших собственных идеалов, мы обманываем наше бессознательное, удовлетворяя потребность в социальном одобрении, в действительности же получая лишь своё собственное.

Именно перед взглядом такой невидимой публики, воплощавшей их собственную высшую самость, творили все великие. Их внутренняя прозорливость и творческая независимость не позволяла им ориентироваться на мнение окружения, законы рынка. Вопреки непониманию и непризнанию их работы, они не отступались от себя, не приспосабливали её под существующий спрос и черпали утешение в сконструированном одобрении «понимающего Другого». Совсем не обязательно и, быть может, даже не желательно следовать их путём, не следует рассчитывать отказаться от тяги производить впечатление на других людей, неотчуждаемой потребности казаться чем-то, чем мы не являемся. Это невозможно. Что реализуемо, однако, так это трезво видеть её и не идти у неё на поводу в ущерб своим высшим интересам, что повсеместно и происходит.

Психологическая кажимость

Человеческий мир был бы прям, честен и светел, если бы ложь и миражи царили лишь вовне, но их главное оби��алище всегда в нас самих. Инстинктивно привыкшие водить за нос других, мы достигли непревзойденного мастерства в искусстве самообмана, дабы укрыться под его завесой от горьких истин, от недостатков и проблем, с которыми придётся принуждать себя бороться, как только они подлинно выйдут на свет. Не имея мужества трезво взглянуть на самое себя, на подлинные источники наших желаний, реакций и решений, мы стыдливо отворачиваем глаза и прячем правду за оболочкой приукрашивающих нас историй и нарративов, обеспечивающих шаткий психологический комфорт.

Так, «зло», сколь бы условно ни было это понятие, всегда несёт на своих флагах символы высшего добра и справедливости. Самые кровопролитные войны, массовые убийства и преследования в человеческой истории преподносились и виделись их исполнителями борьбой за правое дело, праведным гневом и шагом на пути к светлому будущему. Садизм и мазохизм, лень, слабость, трусость и порочность – все они находят себе надежные риторические оправдания, все списываются на неблагоприятные внешние обстоятельства, фазу луны или трудное детство, на фиктивную заботу о чьем-то благе или одну из сотен других причин. Интеллектуальное позерство и жажда одобрения наряжаются любовью к истине, знанию и культуре. Стремление почувствовать собственную значимость и погреться в лучах общественного признания облачаются в рясы сострадания и благотворительности. Дикая и неутолимая тяга к власти и садистскому контролю, толкающая многих людей в политику и правоохранительные органы, – в заботу об общественном благе. И если бы это были только выставленные наружу фальшивые фасады, но нет, почти всегда носители подобных фикций свято убеждены в их истинности сами и заинтересованы в поддержании оправдывающий их иллюзии. Стоило бы искусственным декорациям вдруг рухнуть, им бы пришлось осмысливать своё существование заново, претерпевать агонию неопределенности и трансформации, менять его привычный и приятный ход, для которого больше нет защитных рационализаций.

Бесчисленны и разнообразны формы самообмана, а власть его повсеместна, и хотя он спасает человека от себя, от первоначальной боли внутренней свободы и шока трезвости, достигается это большой ценой. Прежде всего, ложь, которую мы рассказываем себе, точно так же, как и ложь, воспринимаемая нами извне, является формой внешней детерминации. Нашим поведением начинают управлять чуждые нам и нашим высшим интересам химерические конструкции, препятствующие нашему росту и подлинному счастью и открывающие нас для все новых ��анипуляций. Конечно, заколдованный самим же собой или сторонними силами индивид может вполне сносно проживать свою жизнь, а в отдельных случаях даже с большим удовольствием. Счастье это, однако, зависящее от хлипких фиктивных построек или внешних сил, пресно, шатко и нелицеприятно, подобно состоянию вечного опьянения.

Всегда, когда мы выстраиваем свою жизнь на внешней детерминации, в ориентации на чуждые ей критерии, мы подчиняем её основаниям, противоречащим высшим возможностям нашей жизни. Первая иллюзия, онтологическая, есть сам не оформившийся индивид, который существует лишь условно, на деле же представляя собой носителя идеологических кодов вмещающей его среды. Вторая иллюзия, социальная, возникает из миражей, которые мы творим в поисках одобрения и попытках произвести впечатление на своих ближних, благодаря чему жизнь оказывается в зависимости от рыночного спроса и чужих ожиданий. Третий же и последний рубеж пролегает внутри нашего существа и соткан из лжи, которой мы опутываем себя, чтобы избежать столкновения с истинами, кажущимися нам горькими и неудобными, увильнуть от творческого дискомфорта и борьбы с собой. Лишь деятельное преодоление этих иллюзий и сопровождаемое им самопознание и самотворчество по-настоящему открывает дорогу вперёд.

[id39946534|© Олег Цендровский]

0 notes

split-like-rio · 6 years ago

Text

Мы были весьма мужественны, не щадили ни себя, ни других - но мы вовсе не знали, куда податься с нашим мужеством. Нами овладела мрачность, нас стали называть фаталистами. Наш фатум - он был полнотою сил, их напряжением, них напором.

***

Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования. Если отсутствует воля к власти, то существо деградирует.

***

Когда народ смешивает свой долг с долгом вообще, он погибает. Ничто не поражает так глубоко, ничто так не разрушает, как “безличный долг”, как жертва молоху абстракции.

***

Когда придумывали понятие “природы” - противостоящей богу, “природное”, “естественное” стало означать падшее и порочное, - весь воображаемый мир христианства коренится в ненависти к природе (действительности), он выражает глубочайшую неудовлетворенность реальным. И этим все объясняется.

***

На деле нет для богов иной альтернативы - либо ты воплощаешь волю к власти и остаешься божеством племени, народа, либо ты воплощаешь бессилие к власти, а тогда ты непременно космополит, хорош, благ.

***

Предпосылками буддизма служат очень мягкий климат, кротость и вольность нравов, немилитаризм, а еще то, что очаг движения - высшие и даже ученые сословия. Стремятся к высшей цели - радости духа, невозмутимости, отсутствию желаний - и цели своей ��остигают. Буддизм - не та религия, в которой лишь чают совершенства. Совершенство - это норма.

***

В христианстве на первый план выходят инстинкты угнетенных и порабощенных. В нем ищут спасения низшие сословия. Нет и ничего публичного: закуток, темное помещение - вот это по-христиански. Церковь противится даже чистоте тела. Первое христианское мероприятие после изгнания мавров состояло в том, чтобы закрыть общественные бани, которых в одной Кордове насчитывалось двести семьдесят.

***

Им необходимо было поддерживать в страдающих надежду - такую, с которой ничего не может поделать сама действительность, такую, которая не кончится тем, что сбудется, - потому что это надежда на “мир иной”. Как раз по этой самой причине, что надежда водит за нос несчастного человека, греки считали ее бедою из бед, самым коварным бедствием, - когда опрокидывалась бочка всех несчастий, надежда все-таки оставалась в ней.

***

История Израиля - история денатурализации ценностей природы.

***

Психологию великих событий христиане свели к упрощенной, идиотской формуле - “послушание или непослушание богу”.

***

Нападки на иерархию - это нападки на глубочайших инстинкт народа, на его упорную волю к жизни - самую цепкую, какая только есть на земле.

***

Никто не волен становиться христианином, никого нельзя “обратить” в христианство - сначала надо сделаться достаточно больным для этого. А мы, смеющие быть здоровыми и смеющие презирать - сколь велико наше право презирать религию, которая научила не разуметь тело! Которая обратила “недостаточное питание” в “заслугу”. Которая видит врага, дьявола, соблазн - в здоровье. Которая убедила себя в том, что “совершенная душа” может разгуливать в полусгнившем теле, и которая ради этого вынуждена была скроить для себя особое понятие “совершенства” - болезненную, бескровную, идиотски мечтательную “святость” - святость, заключающуюся лишь в ряду симптомов загубленного, слабосильного, безнадежно испорченного тела.

***

Христианство в Европе с самого начала было движением отбросов, лишних элементов общества - они в христианстве домогаются власти.

***

Как раз к тому времени, когда все слои чандалы Рисской империи усваивали христианство в самом прекрасном и зрелом своем виде наличествовал противоположный тип - аристократия. Однако большое число взяло верх: победил демократизм христианских институтов. Христианство не было обусловлено ни “национально”, ни расово - оно обращалось ко всем обездоленным, обойденным жизнью, у него повсюду были союзники. В глубине христианства живет месть больных людей, инстинкт, направленный против здоровых, против здоровья.

***

Вера означает: ты не хочешь знать правду.

***

Умозаключение всех идиотов: если кто-то идет на смерть ради своего дела, значит, в этом деле что-то да есть. Тем более, если “дело” порождает целые эпидемии самоубийств. Как!? Неужели ценность дела меняется от того, что кто-то жертвует ради него жизнью?

***

Еще и сегодня склоняются перед заблуждением - им сказали, что некто умер за него на кресте. Разве крест - аргумент?

***

Человек веры, “верующий” - во что бы он ни веровал - это непременно зависимый человек, он не полагает себя как цель, вообще не полагает себе цели так, чтобы опираться на самого себя. “Верующий” не принадлежит сам себе, он может быть лишь средством, его пускают в дело, ему самому нужен кто-то, кто пожрет его. Он инстинктивно превыше всего ставит мораль самоотречения - к тому подводит его все: благоразумие, опыт, тщеславие. Любая вера выражает самоотречение, самоотчуждение. Если поразмыслить над тем, что подавляющему большинству людей крайне необходим регулирующий принцип, который вязал бы их извне, что принуждение, рабство в более высоком смысле слова - это первое и единственное условие процветания слабовольных людей, начинаешь понимать смысл убеждений, “веры”.

***

Чем выше, тем тяжелее жить, - холод усиливается, возрастает ответственность. Высокая культура всегда строится как пирамида: основание широко, предпосылка целого - консолидированная, крепкая и здоровая посредственность. Ремесло, торговля, земледелие, наука, большая часть искусств, короче, вся совокупность профессиональной деятельности, - все это сочетается лишь со среднем уровнем умений и желаний, все подобные занятия были бы неуместны для человека исключительного, - необходимый инстинкт противоречил бы и аристократизму, и анархизму. Что ты общественно полезен, что ты и функция и колесико, предопределено природой. Для посредственности быть посредственностью счастье: быть мастером в чем-то одном, быть специалистом. Совершенно недостойно сколько-нибудь глубокого ума видеть в посредственности, как таковой, некий упрек. Посредственность сама по себе есть первое условие того, чтобы существовали исключения - посредственностью обусловлена культура в ее высоком развитии. ��сключительный человек более чутко и нежно обходится с посредственными, нежели с собой и себе подобными, и это не просто деликатность - это долг. Кого больше всего ненавижу я среди нынешней черни? Апостолов чандалы, - они подрывают инстинкт рабочего с его малым бытием, с его радостями, с его способностью довольствоваться немногим, они распаляют в нем зависть, учат мщению. Не в неравенстве прав бесправие, а в претензиях на равные права.

***

Читайте Лукреция и вы поймете, против чего боролся Эпикур - не против язычества, а против “христианства”, я хочу сказать - против растления душ понятием вины, кары и бессмертия.

***

Павел понял, что нужна вера в бессмертие, чтобы отнять ценность у “мира” - вооружившись понятием “ада”, станешь господином даже над Римом, “мир иной” убьет саму жизнь.

***

Устранять беды не в интересах церкви: она жила бедами, она нуждалась в бедствиях, чтобы утвердиться навечно.

***

Вырастить из человечества противоречие самому себе, искусство самооскопления, волю к лжи любой ценою, отвращение ко всем благим и пристойным инстинктам, презрение к ним. Вот вам гуманная миссия.

***

Крест - опознавательный знак подпольного, самого подпольного заговора, какой когда-либо существовал, - заговора против здоровья, красоты и стройности, смелости, ума и духа, против душевной доброты, против самой жизни.

Ницше, “Антихристианин”

0 notes