bessvelial-blog

[bessvelial-blog]

Пытаюсь прийти в себя, но меня не впускают. Коллаж: Бесс Велиаль Фотография: https://unsplash.com

[bessvelial-blog]

Савамуре почти пятнадцать

Савамуре почти пятнадцать.

За окном догорает лето.

Мяч оставил ожог на пальцах:

Савамуру позвали в Сэйдо.

 В Савамуру никто не верит.

Он в команде как третий лишний,

Но упрямо шагает к цели:

«Лишь бы выйти на горку... Лишь бы…»

 Савамуре уже шестнадцать.

За плечами уход сэмпаев…

Ему стыдно себе признаться,

Что не всех поименно знает.

 Савамура стоит на горке.

Голос тренера: «Питчер. Смена».

Поражения привкус горький.

Савамура один в буллпене.

 Савамуре давно семнадцать.

Тренировки навеки в прошлом,

Не осталось причин смеяться,

Все слова оказались ложью.

 Савамура окончил школу.

Впереди необъятность жизни —

Он ныряет в неё как в омут.

Всё надеется встретить Криса.

 Савамуре слегка за двадцать.

Он смеётся и днём, и ночью.

Не спасают уже лекарства —

Он вернуться на горку хочет.

 Савамура не спит ночами

И негромко скулит от боли.

Своей памятью измочален,

Он мечтает попасть на поле.

 Савамуре сегодня тридцать,

Если верить, конечно, дате.

Он забыл имена и лица,

С кем на поле играл когда-то.

 Савамура беззвучно плачет.

За окном догорает лето.

В его пальцах бейсбольный мячик

С полустертой наклейкой «Сэйдо».

[bessvelial-blog]

Плен

Навевает воспоминания… Сколько лет прошло, а срач все тот же. Разве что пыли стало больше. Кучи хлама, разбросанные каким-то чокнутым эстетом, похоже, все эти годы лежали нетронутыми — даже мячи валялись ровно там, где я оставил их в прошлый раз. Забавно. Получается, после меня сюда никого не запирали? Это я такой особенный или просто после моего триумфального побега галаты решили, что использовать старый сарай в качестве тюрьмы нецелесообразно?

И книги еще целые. Я думал, они за эти годы сгниют, но нет — лежат себе, ждут, когда кто-нибудь обратит на них внимание. Вот только кому нужны эти дешевые бульварные романы, возомнившие себя великой литературой? Правильно, никому, кроме вашего почтенного слуги. Я и сам пролистал их исключительно любопытства ради, не вчитываясь, и бросил как придется.

Вообще довольно странный набор хламья для этой дыры. Я еще в прошлый раз заметил, но ситуация не располагала к детальному анализу — галаты там, угроза жизни, все дела… Ладно, я могу понять, что тут забыла труба граммофона или детская игрушка-лошадка. Портрет какой-то дамы тоже вопросов не вызывал, равно как и шляпы-вешалки на дальней стене. Но зачем тут манекен? Да еще в сочетании с футляром из-под скрипки и клеткой? Причем клеткой не дешевой, собранной из подручных материалов, а вполне себе роскошной вещицей, позволить себе которую могут далеко не все. Непонятно. И вызывает вопросы. Кучу вопросов. Например, а был ли этот сарайчик случайно выбранным местом, попавшимся под руку? Уж больно нелогичный набор вещичек тут обретается.

Ну это ничего, разберемся. Время есть.

[bessvelial-blog]

Ее хрупкие пальцы нежно обхватывают вишневую веточку, и я, забывшись, притягиваю ее к себе. Она не боится: не отводит взгляда, хотя между нашими лицами всего несколько сантиметров, и на ее мягких губах появляется дерзкая улыбка. Моя ладонь скользит по шелку платья, сердце гулко стучит в груди, а ее дыхание, полынно-мятное, с легкой сладостью, щекочет подбородок.

— Я не боюсь, — произносит она, прикладывая ладонь к моей груди. — А ты?

Я позволяю себе тонкую, едва уловимую усмешку.

— Не скрою, мое сердце сейчас трепещет, но совсем не от страха.

Хрупкие пальцы вздрагивают, и от веточки отрывается лепесток. Он кружится в воздухе и в конце концов опускается на мое запястье. Нежно, почти неуловимо, как солнечный луч, прорвавшийся сквозь густую летнюю листву, он на пару мгновений задерживается на коже, а затем его подхватывает ветер и уносит прочь. Она провожает лепесток взглядом, и я пользуюсь тем, что она отвлеклась. Таким же неуловимо нежным прикосновением я приникаю к желанным губам, а затем, спохватившись, отступаю. Руки вдруг кажутся такими пустыми и холодными, лишившись права касаться чужого тела, а сердце колет тонкой и острой иглой тоски.

— Лжец, — шепчет она, и ее улыбка становится печальной.

— У меня нет выбора, — я качаю головой и отвожу взгляд.

Она делает шаг ко мне и берет мое лицо в ладони. Веточка царапает кожу, но эта боль — ничто по сравнению с той, что терзает мое сердце.

— Выбор есть, просто ты не готов его сделать.

Возможно, она права. Так же, как и я в своем праве не совершать эту желанную ошибку. И все же…

— Просто молчи, — приказываю я, и все, что происходит дальше, никогда не позволит мне вернуться назад.

Потому что я оставляю ее. Одну, печальную и хрупкую, как сломанная вишневая веточка в любимых пальцах. Мой выбор сделан.

[bessvelial-blog]

Попрощавшись перед уходом с маллорном, который печально зазвенел ветвями в ответ на ласковый голос Эвана, мы покинули лабораторию. Поплутав по темным коридорам, вышли на улицу, и я замерла в невольном восхищении. Ярко-синее, с крапинами звезд и редкими розоватыми облаками, пространство раскинулось вдаль и вширь, насколько хватало глаз. Если раньше я не особо понимала любимое дедушкино выражение «Распахнутое настежь небо», то теперь не осталось сомнений: это наилучшее описание охватившего меня ощущения необъятности и бесконечности. В школе нас запускали в голографические залы, проецирующие виды с поверхности. Там был и океан — бесконечная синеватая гладь, и небо, и солнце, и горные верши��ы, и русла рек, и поля… Достоверности голограммам было не занимать, но они оставались лишь картинками, создаваемыми многочисленными лазерами и зеркалами. Их нельзя было потрогать, вдохнуть, ощутить, прожить. Сейчас же у меня перехватило дыхание от осознания, что над головой — не купол, далекий, но вполне видимый из-за сети климат-систем и прожекторов. — Смотри не разрыдайся от восхищения, — усмехнулся Рейв, похлопав меня по плечу. — А то ваши дипломаты порой такие концерты выдают, словно все поголовно из театрального училища вышли. (с) «Стань сильнее»

[bessvelial-blog]

Чтоб писать стихи, мне нужны слова И желательно трезвая голова, Музыкальный ритм, музыкальный слух... Или хотя бы что-то одно из двух. Нужно больше хороших и вкусных рифм, Если нет — что ж, получится белый стих. Напишу как придется, зато с душой. Я ж Поэтище — с буквы причем большой. Буду людям уши глаголом жечь… Потерял букву «д»? Не об этом речь Я сейчас веду! Я ПИШУ СТИХИ!!! Что прекрасны, искренни, глубоки. И пускай запомнит почтенный люд: Меня скоро Классиком назовут!

[bessvelial-blog]

Она властно садится ко мне на колени и обнимает за шею.

— Ты сегодня какой-то злой, — не столько спрашивает, сколько констатирует факт.

Моя рука привычно ложится на талию, стянутую тугим корсетом, а лицо щекочут её выцветшие от темноты волосы. От её кожи пахнет вином, табаком и самую малость потом — и я в который раз теряю голову от этого аромата.

— Тяжёлый день выдался, — сухо отвечаю я, скользя губами по белой пряди.

Она прижимается щекой к моему лбу.

— У тебя все дни тяжёлые, — в её голосе звенит усмешка.

Я молча обхватываю второй рукой её бедро и подтягиваю её ближе к себе. Рядом с ней злость, бессильная, глухая, сжигающая изнутри подобно напалму, становится тише. Не исчезает насовсем — слишком уж давно мы с этой злостью вместе, чтобы расстаться из-за женщины, — но из безудержной волны, затапливающей сознание, она превращается в неторопливый ручей, бегущий по дну разума.

— О чём ты думаешь? — раздаётся требовательный вопрос.

Её дыхание шевелит мои волосы. Прищурившись, как забравшийся на хозяйские ��уки кот, я всё-таки прикасаюсь губами к её шее. Оттягиваю момент ответа, медленно, смакуя ощущение, оставляю ядовито-розовый на фоне бледной кожи след от поцелуя. Она дышит чаще и легче, её пальцы впиваются в моё плечо, но она по-прежнему ждёт, и я нехотя выдавливаю:

— О тебе.

Рядом с ней нельзя думать ни о чём другом. Она заполняет собой всё: пустоту, проблемы, мечты, планы, сомнения. Всё исчезает в табачно-винном аромате, покуда не остается лишь её многообещающее дыхание, белые волосы, мягкая кожа и тихий шёпот, подчиняющий себе все мои инстинкты.

Я не вижу, но знаю, что она довольно улыбается. Как и всегда, когда завладевает моим разумом. Больше слов не нужно, поэтому дальнейшее происходит в тишине, нарушаемой лишь шорохом одежды и звуком от соприкосновения губ с губами или кожей.

Лишь злость, всё ещё бегущая во мне, наблюдает, затаившись. Мне кажется, что она знакома с моей злостью, и они, сговорившись, делят меня. До тех пор, пока одна из них не захочет забрать меня всего. И я не хочу думать о том, кто в этом противостоянии окажется победительницей.

[bessvelial-blog]

Открывая кому-то душу, Помни: Ты сам впускаешь людей с улицы, В ботинках, В верхней одежде, С грязными руками, Немытыми волосами И злыми словами Туда, Где раньше было тихо и пусто. Виноватых не будет, Если люди уйдут, а следы От ботинок, От пыльной одежды, От грязных рук, Спутанных волос И злых слов Заполнят то, Что раньше было тихим и пустым. Гостей не бывает там, Где хозяин закрывает двери.

[bessvelial-blog]

Сколько их — никому не верящих, ни в кого не верящих, самих себя теряющих и находящих, но не себя? Сколько в них — звенящего, дрожащего, манящего и настоящего? Я тянула к ним руки, чтобы поймать, поддержать, уберечь и найти, но каждый раз упускала, предавала, ранила и забывала. Потому что меня саму однажды ранили, предали, отпустили и потеряли. А я так и не смогла себя найти. Вот и ищу теперь, но нахожу каждый раз не себя, а всё кого-то другого, такого же потерянного и упущенного. Но когда-нибудь вместо очередного другого я обязательно поймаю себя. И буду снова звенеть, дрожать, манить и быть — настоящей. Главное, продолжать верить. Себе и в себя.

[bessvelial-blog]

По статистике каждый второй несчастен, А каждый первый сошел с ума. Меня разрывало всегда на части. Я боль сжимала в своих зубах,

Себе говоря, что ты был не первым, А я не вторая. Так почему Тебе достались стальные нервы, А мне и несчастье, и слабый ум?

И ты улыбался. Ты был спокоен. А я выгрызала в себе себя, И каждая боль мне доставалась с боем, А ты продвигался вперёд смеясь.

Статистика врёт. Нет вторых и первых: Есть лишь ты. И я. И кто-то другой. Вот только безумной никто не верит. Ты мне не поверил. Проигран бой.

[bessvelial-blog]

Мы все — отголоски чужих идей. И толку бояться быть чьей-то тенью? Сначала чужое взрастёт в тебе — Так прочно, что точно тебя изменит. Но ты не заметишь. Ты будешь жить, Во всём подражая своим кумирам, Пока не отыщешь себя — чужим, Себе незнакомым и чуждым миру. И сквозь скорлупу чьих-то громких слов, Сплетаясь из сотен чужих историй, Пробьётся твой собственный голосок, И ты засияешь, сам став звездою.

[bessvelial-blog]

[bessvelial-blog]

Замок детства заброшен, тесен, Крепко-накрепко заколочен. Я убила в себе принцессу — Растерзала её на клочья.

Надоела мне эта дура. Всё твердила, что ищет принца, Чтоб красивый и при фигуре: Ну, накачанный бицепс-трицепс.

Безупречно одет, манерен, Припаркует коня как надо. Пусть в любовь беззаветно верит, Знает Гегеля, Ницше, Канта

И Донцову читал — от скуки. В стену гвоздь забивал без страха. Чтобы нежно держал за руку, Мог за даму в огонь и в драку…

И ещё пара сотен «Должен». Принц, походу, Исуса круче: Должен выйти баблом и рожей, Чтоб не бабник, не подкаблучник...

Переждав переходный возраст И найдя в себе данный принцип, Я решила проблему просто: Нет принцесс — не нужны и принцы.

[bessvelial-blog]

Над городом курился тонкий смог Белесым благовонием прогресса. В твоих ладонях спал холодный бог, Не проявляя к жизни интереса. Отдай ему прозрачную метель И жадный выдох облачком в ладони. В церквях и храмах молятся не те — Холодный бог сегодня это понял. Сквозь снег и пыль, что кружат вдоль дорог, Сквозь пустоту замёрзших серых улиц Ты шла домой. В ладонях плакал бог. А люди, не поверив, отвернули��ь. Безликий город богу надоел, И он отрёкся от церквей и храмов. Священники остались не у дел, А паства разбрелась к телеэкранам. Копейки недосказанных молитв Рассыпались по льдистым тротуарам. Но бог не слышит. Бог молчит и спит, В твоих ладонях скорчившись устало.

[bessvelial-blog]

За окном дождь, а так хочется уюта

[bessvelial-blog]

Прошли времена, когда писатель должен был просто написать книгу. Настали времена, когда писатель должен знать, что с книгой делать дальше.

[bessvelial-blog]

Прощай, осень. Здравствуй, зима.