#РОМАНСКИЙ

[vestaignis]

Кафедральный собор Браги (собор пресвятой Девы Марии) — одна из главных достопримечательностей Португалии.  Строительство собора было приурочено к освобождению христианами Браги от мавров, захвативших город почти на 355 лет. Первый епископ после восстановления епископской кафедры в 1071 году – Педру – начал строительство храма. Свой окончательный вид собор приобрел только к концу XII века, а полностью достроен был в середине XIII.

Во внешнем виде собора присутствует смешение разнообразных архитектурных стилей. Если первоначально здание собора было построено в романском стиле с бургундским влиянием, то капе��лы, позже пристроенные, и предхрамие – это уже готика. Главная аспидная часть исполнена в стиле мануэлино. Церковный фасад украшают две высокие колокольни, а по центру между гербами Португалии и Диего де Сауса возвышается Божья Матерь, кормящая младенца. Архитектурный ансамбль богато украшен орнаментами, фризами, скульптурными композициями, изображающими святых, животных и химер.

Внутреннее убранство поражает роскошью. Главный алтарь архитектора Жуана де Кастилью изыскано, украшено золотом. Над центральным нефом расположены два старинных органа. Барочный ансамбль щедро оснащен резным орнаментом. Собор имеет пять капелл, каждая из которых заслуживает внимания. Особо выделяется усыпальница архиепископа Гонсалу Перейры, резной каменный саркофаг (1331 год) архитектора Телу Гарсия и надгробная статуя, работа Перу. Эти элементы считаются шедевром средневековой португальской архитектуры. Гробница находится под охраной шести каменных львов.

В остальных капеллах захоронены значимые политические деятели и почитаемые личности – Генрих Бургундский, Тереза Леонская, Афонсу Португальский и другие. Еще с XVII века в музее собора формируется коллекция колоколов. Уже собрано более 200 экземпляров. Тут же представлены ювелирные изделия, живопись и скульптуры религиозной тематики. Кафедральный собор Браги находится в историческом центре города и буквально окружен архитектурными шедеврами. В радиусе 200 метров от собора находится Церковь Милосердия, Епископский Дворец, Церковь Сан-Жуан-ду-Суто, Капелла Куимбраш.

The Cathedral of Braga (Cathedral of the Blessed Virgin Mary) is one of the main attractions of Portugal.  The construction of the cathedral was timed to coincide with the liberation of Braga by Christians from the Moors, who captured the city for almost 355 years. The first bishop after the restoration of the episcopal see in 1071, Pedro– began the construction of the temple. The cathedral acquired its final appearance only by the end of the XII century, and was completely completed in the middle of the XIII century.

In the exterior of the cathedral there is a mixture of various architectural styles. If the original building of the cathedral was built in the Romanesque style with a Burgundian influence, then the chapels, later added, and the pre–temple are already Gothic. The main viper part is executed in the Manueline style. The church facade is decorated with two tall bell towers, and in the center between the coats of arms of Portugal and Diego de Sausa stands the Mother of God nursing a baby. The architectural ensemble is richly decorated with ornaments, friezes, sculptural compositions depicting saints, animals and chimeras. The interior is striking in luxury. The main altar of the architect Juan de Castilla is exquisitely decorated with gold. Two ancient organs are located above the central nave. The Baroque ensemble is generously equipped with carved ornaments. The cathedral has five chapels, each of which deserves attention. The tomb of Archbishop Gonzalo Pereira, the carved stone sarcophagus (1331) by architect Telo Garcia and the tombstone statue, the work of Peru, stand out in particular. These elements are considered a masterpiece of medieval Portuguese architecture. The tomb is guarded by six stone lions.

In the other chapels, significant political figures and revered personalities are buried – Henry of Burgundy, Teresa of Leon, Afonso of Portugal and others. Since the XVII century, a collection of bells has been formed in the cathedral museum. More than 200 copies have already been collected. Jewelry, paintings and sculptures of religious themes are also presented here. The Cathedral of Braga is located in the historical center of the city and is literally surrounded by architectural masterpieces. Within a radius of 200 meters from the cathedral there is the Church of Mercy, the Episcopal Palace, the Church of San Juan do Suto, the Chapel of Cuimbrache.

Источник://telega.in/c/krasivye_mesta_turizm,/uritsk.livejournal.com/198306.html,/fotobrodilki.ru/braga-portugal/, /disk.yandex.ru/ a/ 5gXImKWa3VkYAG,/www.tourister.ru/world/europe/portugal/city/braga/temples/15876/responses/7805,://rutraveller.ru/place/97732/photos?fs=1820878, /www.turizm.ru/portugal/braga/places/ kafedralnyj _ sobor_bragi/,Attraction_Review-g189171-d318707-Reviews-Se_de_Braga-Braga_Braga_District_Northern_Portugal.html.

[loveprague]

Средневековье в картинах.

1470-1480 Германия - Hausbuch Wolfegg

Увидев много произведений искусства, думаю, мы можем свободно заявить вышесказанное. Великое мастерство, спектр тем, невероятная деталь, ирония и беспристрастность художника — все это непревзойденно в средневековом искусстве. Он охватывает почти все грани средневековой жизни: от любви до войны, от науки до промышленности.

Существует несколько главных глав: знаки Зодиака с видом деятельности, характерной для каждого знака, — своего рода мегатруды месяца. Вторая глава посвящена ремеслам, подробно описана промышленные процессы. Третье - военная техника, в основном посвященная пушкам.

1) Труды месяца и знаки Зодиака:

- Водолей: у крестьянина, копающего почву, кости в сумке для пояса - это означает ежегодную азартную игру сельского хозяйства?

- Стрелец: Тренировка с арбалетом - очень ценное изображение того, как были устроены мишень и наблюдатель.

- Весы: отличная сцена купания и небольшой эпизод карточной игры.

- Близнецы и Дева: самое удивительное представление достижений искусства и технологии, включая часы, органопроизводитель, ювелир, работающий с очками, копирование книг, живопись и скульптуру.

- Рак: хитрый наперсток

2) Сцены повседневной жизни:

Далее есть ряд сцен ухаживания, включая купание, прогулки на лодке и лошадях, поедание груш на улице и т.д.

Реалистичная пейзажная картина изображает замок, деревню и сельхозполя рядом.

Во дворе усадьбы работают несколько слуг, один из них пылится метлой (! )

3) Технологии включают металлургию, стеклоделия, спиннинг, горную добычу

В шахтерской сцене также есть подробный романский дом, который, похоже, был основа�� на реальной модели; возможно, старый усадьба.

4) Военные сцены:

На сценах турнира изображен широкий спектр броня и снаряжения для езды. Шуты везде присутствуют, они следят за каждым крупным участником и обеспечивают музыкальное сопровождение. Обратите внимание на леггинсы для верховой езды и чехлы из кожи

Армия на марше: Обратите внимание, как мужчины устроены в подразделения, каждый с повозкой (продолжаем вековую практику). Тележки с снабжением едут посреди армейского поезда. Солдаты разделены на подразделения с дальнобойным оружием (ручные пистолеты и арбалеты) и меле. За армией следуют музыканты, шуты, собаки и местные алкаши.

Позже мы видим ту же армию, расположившуюся в поле, которая дает нам одни из лучших изображений армейского лагеря. Нищие у подъезда, солдат какающий за линией телег, игроки и тд.

Глава о фантастических руках включает любопытное исполнение «средневекового танка».

[guyclement]

URBEX Guy Clément SERBIA | BEOCIN GRAD | LE CHÂTEAU CASTLE N° 2 VIDEO - N'hésites pas à t'abonner à ma chaîne et activer les notifications 🔔pour être informé de mes prochaines explorations et découvertes! Feel free to subscribe my channel and activate notifications 🔔to be aware about my next explorations and discoveries! Le château a été construit dans les années 1890 à la demande de Eduard Spitzer, d'originaire allemande. Il a été conçu  par l'architecte Imre Steindl, qui a dessiné le Parlement Hongrois de Budapest ; iOn trouve les styles roman, gothique, Renaissance et baroque, avec des éléments empruntés à l'Art nouveau. La famille a quitté le lieu avant 1945. Il est inscrit sur la liste des monuments culturels protégés de la République de Serbie. The castle was built in the 1890s at the request of Eduard Spitzer, originally from Germany. It was designed by architect Imre Steindl, who designed the Hungarian Parliament in Budapest; Romanesque, Gothic, Renaissance and Baroque styles with elements borrowed from Art Nouveau. The family left the place before 1945. It is inscribed on the list of protected cultural monuments of the Republic of Serbia. Das Schloss wurde in den 1890er Jahren im Auftrag von Eduard Spitzer erbaut. Es wurde vom Architekten Imre Steindl entworfen, der das ungarische Parlament in Budapest entwarf; iOn findet die Stile Romanik, Gotik, Renaissance und Barock, mit Elementen aus dem Jugendstil. Die Familie verließ den Ort vor 1945. Er wurde in die Liste der geschützten Kulturdenkmäler der Republik Serbien aufgenommen. Замок был построен в 1890-х годах по просьбе Эдуарда Шпитцера, родом из Германии. Он был разработан архитектором Имре Штайндлем, который спроектировал венгерский парламент в Будапеште; романский, готический, ренессансный и барочный стили с элементами, заимствованными из Модерна. Семья покинула это место до 1945 года. Оно внесено в список охраняемых культурных памятников Республики Сербии. El castillo fue construido en la década de 1890 a petición de Eduard Spitzer, de origen alemán. Fue diseñado por el arquitecto Imre Steindl, que diseñó el Parlamento Húngaro de Budapest; se encuentran los estilos románico, gótico, renacentista y barroco, con elementos tomados del Art Nouveau. La familia abandonó el lugar antes de 1945. Figura en la lista de monumentos culturales protegidos de la República de Serbia. Il castello è stato costruito nel 1890 su richiesta di Eduard Spitzer, di origine tedesca. Fu progettato dall'architetto Imre Steindl, che progettò il Parlamento Ungherese di Budapest; si trova gli stili romanico, gotico, rinascimentale e barocco, con elementi presi in prestito da Art Nouveau. La famiglia ha lasciato il luogo prima del 1945. È iscritto nella lista dei monumenti culturali protetti della Repubblica di Serbia. Retrouvez-moi sur les réseaux / Follow me for daily content: 👍 Facebook:  Urbex Guy Clement  https://www.facebook.com/profile.php?... 👉 Youtube  URBEX Guy Clément  https://www.youtube.com/channel/UCNhQ... 📸 Instagram:  @abandoned.urbex.world  https://www.instagram.com/abandoned.u...     🎵TikTok: @urbexguyclement https://www.tiktok.com/@urbexguycleme...     🐦Twitter: @GuyPellegrin https://twitter.com/GuyPellegrin   #abandoned #exploration #urbex

[panmikola]

🇮🇹Италия, Кастель-дель-Монте🇮🇹

Кастель-дель-Монте — это уникальный замок, расположенный в регионе Апулия, на юге Италии. Построенный в XIII веке по приказу императора Фридриха II, этот замок отличается своим необычным восьмиугольным дизайном и гармоничным сочетанием архитектурных стилей, таких как романский, готический и исламский. Благодаря своему симметричному и геометрически точному дизайну, Кастель-дель-Монте считается шедевром средневековой архитектуры. Замок часто называют «короной Апулии» из-за его возвышенной позиции на холме и монументального вида

[alexvikberg]

Модератор

Модера́тор (от лат. moderor — умеряю, сдерживаю). Ничего не понимаю. На сцене, где все участники показывают свои чистые носки, некий господин, иногда дамочка (уж не знаю, что она там показывает) кого-то сдерживают. Злых собак, что ли? А выступающие получается, что брешут? Ну так сильно, что сдерживать приходится. Просто до рвоты зевают. Модератор, этот самый "сдерживатель", всячески пытается умерить пыл своих подопечных, чтобы не покусали народ в зале.

Чудны дела твои господи. Как многомерен романский язык. Но какое отношение он имеет к нашему – совсем непонятно. Никогда северные народы не понимали южного словоблудия. У нас холодновато для болтовни. Англичане – это да,  у них там Гольфстрим, а ещё и Рим.

Жители туманного Альбиона в провинциальном подобострастии полностью переняли римскую манеру. Но мы-то здесь при чём? Нас никакой Рим не завоёвывал. Однако подражатели, поколение некст, благодаря своей очаровательной неграмотности, с лёгкостью заменяют одним словом множество самых разных понятий.

Раньше (в советские времена) передачи вёл ведущий. Человек вёл беседу, не "общался", как любят говорить неомещане, а вёл беседу. Отчего же, именно что вёл? Так, беседа – это извилистая дорога, по которой нужно прийти к определённым выводам. То есть выйти на свет из дремучего леса невежества. Это уж как сами захотите, можете во тьме блуждать. А вот сдерживать зачем? Умерять пыл выступающего к чему? Ваши собеседники – это бестолковые, глупые люди? Иначе-то как понять это модераторство? Или слова уже совсем потеряли настоящее значение. Всё превратилось в догадки, чтобы легче было управлять рабами, презревшими родную речь? Теперь все должны учить иноземные смыслы. Но зачем? Что это нам даёт? Нас Рим не завоёвывал. Тогда зачем нам этот иностранный мусор?

Вася Штыков

11 ноября 2023 "Красная стрела"

[buspoint]

Поздравляем Компанию "РОМАНСКИЙ" с успешной регистрацией на BUSpoint

г. Санкт-Петербург

Желаем много клиентов и успехов !!!

ID:5643

[alexpodorov]

5 - #Античность (V) 10 - #Романский #стиль (XI-XII) 20 - #Готика (XIII-XIV) 50 - #Ренессанс (XV-XVI) 100 - #Барокко и #рококо (XVII-XVIII) 200 - #Модерн (XIX) P.S. 20 euro прямо из Парижа, из аэропорта Шарль-де-Голль. (at Moscow, Russia) https://www.instagram.com/p/CDQfwK-J3Wl/?igshid=nexzi4156yf9

[pollonegro666]

#20210710

Al dia siguiente fuimos al Castillo de Loarre @castilloloarre que es el castillo románico mejor conservado del mundo. La parte más antigua es de principios del siglo XI y tuvo dos ampliaciones, la última en el siglo XIII. Ha sido cuartel y abadía. Sólo en 1413 fue necesario utilizar su uso militar defensivo durante un asedio

The next day we went to the Castle of Loarre which is the best preserved Romanesque castle in the world. The oldest part is from the early 11th century and had two extensions, the last one in the 13th century. It has been a military barracks and abbey. Only in 1413 was it necessary to use its defensive military use during a siege

Google Translation into French:

Le lendemain nous sommes allés au Château de Loarre qui est le château roman le mieux conservé au monde. La partie la plus ancienne date du début du XIe siècle et a eu deux extensions, la dernière au XIIIe siècle. Il a été une caserne militaire et une abbaye. Ce n'est qu'en 1413 qu'il a été nécessaire d'utiliser son usage militaire défensif lors d'un siège

Google Translation into German:

Am nächsten Tag fuhren wir zum Schloss de Loarre, dem besterhaltenen romanischen Schloss der Welt. Der älteste Teil stammt aus dem Anfang des 11. Jahrhunderts und hatte zwei Erweiterungen, den letzten im 13. Jahrhundert. Es war eine Militärkaserne und eine Abtei. Erst 1413 war es notwendig, seine defensive militärische Nutzung während einer Belagerung zu nutzen

Google Translation into Hebrew:

למחרת נסענו לטירה דה לוארה, הטירה הרומנסקית ​​הכי שמורה בעולם. החלק העתיק ביותר מתוארך מראשית המאה ה -11 והיה לו שתי הרחבות, האחרון במאה ה -13. זה היה צריף צבאי ומנזר. רק בשנת 1413 היה צורך להשתמש בשימוש הצבאי ההגנתי שלו במהלך מצור.

Google Translation into Russian:

На следующий день мы поехали в Chateau de Loarre, самый хорошо сохранившийся романский замок в мире. Самая старая часть относится к началу 11 века и имела две пристройки, последняя - в 13 веке. Это были военные казармы и аббатство. Лишь в 1413 г. возникла необходимость использовать его в оборонительных целях во время осады.

Google Translation into Japanese:

翌日、世界で最も保存状態の良いロマネスク様式の城、ロアレ城に車で行きました。 最も古い部分は11世紀の初めにさかのぼり、13世紀の最後の2つの拡張がありました。 それは軍の兵舎と修道院でした。 1413年まで、包囲中にその防御的な軍事的使用を使用する必要がありました

Google Translation into Korean:

다음 날 우리는 차를 몰고 세계에서 가장 잘 보존된 로마네스크 양식의 성 로아르 성으로 갔다. 가장 오래된 부분은 11세기 초로 거슬러 올라가며 두 개의 확장이 있었으며 마지막 부분��� 13세기에 이루어졌습니다. 군대 막사와 수도원이었습니다. 1413년이 되어서야 포위 공격 동안 방어적인 군사적 용도를 사용할 필요가 있었습니다

Google Translation into Arabic:

في اليوم التالي ، توجهنا بالسيارة إلىفي اليوم التالي ، توجهنا إلى Castle de Loarre ، أفضل قلعة رومانيسكية محفوظة في العالم. يعود الجزء الأقدم إلى بداية القرن الحادي عشر وكان له امتدادان ، آخرهما في القرن الثالث عشر. كانت ثكنة عسكرية وديرًا. لم يكن حتى عام 1413 من الضروري استخدام استخدامه العسكري الدفاعي أثناء الحصار

Google Translation into Portuguese:

No dia seguinte dirigimos ao Castelo de Loarre, o castelo românico mais bem preservado do mundo. A parte mais antiga data do início do século XI e teve duas extensões, a última no século XIII. Era um quartel militar e uma abadia. Só em 1413 foi necessário usar seu uso militar defensivo durante um cerco

[mir-and-estel]

Путешествие в Венгрию

У google photo есть классная функция, если было много фотографий в один день, она показывает напоминание, каким был этот день в прошлом: год, два, пять назад. Чаще всего много фото бывает во время праздников и в путешествиях, и их пересмотр всегда вызывает приятную ностальгию.

Сейчас он напомнил, что 2 года назад мы были в Венгрии, а я ничего об этом не написала и нужно срочно исправить это невероятное упущение, ведь раньше я и не думала ехать в эту страну, пока мне о ней так красочно не рассказали, может и моя история сподвигнет кого-нибудь на такое же замечательное путешествие.

Мы поехали в Будапешт в марте. В поездках ранней весной есть свои плюсы. Например, за счет того, что деревья ещё стояли без листвы, удалось рассмотреть всю архитектуру и шикарные виды с горы Геллерт (но об этом позже). При этом в марте уже достаточно тепло и солнце красиво отражается на воде и окнах домов. А главное - это не туристическое время, что приятно сказывается на отсутствии очередей в музеях. Это невероятный кайф, когда никто не мешает фотографировать, да и пустые музеи мы видели крайне редко до этого момента. Можно ходить и рассматривать всё часами.  

Особенно невероятным выглядел совершенно пустой музей Miniversum. Если вы были в Питере и видели Гранд Макет Россию (к которому просто не подойти из-за туристов и детей), это то же самое, только там в миниатюре 3 страны - Венгрия, Австрия и Германия. Совершенно пустой, Карл! Только на выходе мы увидели папу с дочкой, поэтому можно почувствовать себя ребенком и нажимать самому все кнопочки, приводящие механизмы в движение и рассматривать все пока не надоест, а не когда тебя проталкивает толпа таких же туристов.  Да, музей меньше и детализация не такая интересная, но мы провели там пол дня и не пожалели.

До путешествия, пока мы строили маршруты на карте, нас заинтересовал парк и замок Вайдахуняд, конечно же в первую очередь из-за своего названия. Но место оказалось действительно очень оригинальным. Первоначально замок был построен в 1896 году из дерева и картона как один из павильонов выставки национальных достижений, открытой в честь тысячелетнего юбилея Венгрии. Но здание так понравилось жителям города, что по их просьбам его возвели из камня и кирпича. Новый замковый комплекс включает образы более чем 20 знаменитых сооружений Венгрии и поэтому сочетает разные стили: готику, барокко, ренессанс, романский стиль.

Если мы куда-то едем, то Антон непременно находит место, чтобы забраться максимально высоко и наснимать панорам. Будапешт вообще богат на такие места и мы нашли их большую часть.

Погуляв по территории Королевского дворца (внутрь мы решили не заходить, т.к. были более интересные планы на день) мы отправились в Будайский лабиринт – одна из уникальных достопримечательностей, расположенная прямо под дворцом. Подземные коридоры и пещеры находятся на глубине 16 метров, и их общая протяженность составляет 1,2 км. Небольшая часть древнего подземелья доступна для посетителей. На пути попадаются исторические экспонаты и инсталляции с манекенами в красивых бальных платьях. Там невозможно заблудиться, т.к. два тоннеля идут кольцом, а тупиков не очень много, большая часть тоннеля освещена, но одно маленькое кольцо не освещено, там очень высокая влажность и играет зловещая музыка.  Ходить приходилось с фонариком от телефона именно в этой части мы столкнулись с парой туристок, которые временами визжали от страха, да и мне не хотелось далеко отходить от Антона, т.к. в густом тумане было практически ничего не видно, камни, колодцы, туман и вдруг ты выходишь на площадку с клетками и головами на пиках...Антуражное место :) Кстати только на выходе мы поняли, что фотографировать было нельзя и даже везде висели камеры, но нам никто ничего не сказал.

Это история первых дней путешествия, но рассказ получился длинным и пожалуй я продолжу его позже, а напоследок ещё несколько фото из этих дней.

Продолжение следует...

[books-things]

Интересные факты о Нотр-Дам де Пари (соборе Парижской Богоматери)

Вспоминаем шедевр мировой архитектуры, который мы потеряли

 Уже в четвертом веке нашей эры на том месте, где сейчас стоит собор, была прекрасная церковь Св. Стефана. К сожалению, ее разрушили норманны, которые вторглись на территорию Франции. В шестом веке рядом построили церковь, посвященную Божьей Матери.  К двенадцатому веку обе церкви пришли в такой упадок, что парижский епископ решил воздвигнуть храм. Так началась история великого храма.  Строительство храма длилось почти два века: с 1163, когда король Людовик VII и Папа Александр III заложили первый камень в основание, до 1330 года.  Расположен самый главный храм Франции на острове Сите посреди Сены. Из-за того, что храм строило несколько поколений зодчих, в нем смешаны романский и готический стили. 

 Интересно, что в соборе нет ни одной стены. Все пространство занимают столбы, соединенные арками. В проемах арок — витражи.

 В средний неф собора (он самый больший из пяти) можно с легкостью поставить двенадцатиэтажный дом. Два центральных нефа пересекают друг друга, напоминая крест, на котором был распят Иисус Христос.  Три остроконечных арки служат входами. Около них стоят статуи святых, пророков и ангелов. Также статуи стоят в нишах карниза. Это статуи библейских царей.  Большое внимание следует уделить и колокольне, которая, в свое время, служила дозорной башней Парижа. Отсюда можно было вести прекрасное наблюдение за подступами к Парижу и вовремя оповестить жителей города об опасности. В девятнадцатом веке главное достояние Парижа было приведено в такой упадок, что в 1841 правительству пришлось принять специальное решение, через четыре года после принятия которого началась реставрация. 

   В соборе хранится одна из великих христианских реликвий — Терновый венец Иисуса Христа. До 1063 года венец находился на горе Сион в Иерусалиме, откуда его перевезли во дворец византийских императоров в Константинополе. Балдуин II де Куртенэ, последний император Латинской империи, был вынужден заложить реликвию в Венеции, но из-за нехватки средств её не на что было выкупить. В 1238 году король Франции Людовик IX приобрёл венец у византийского императора. 18 августа 1239 года король внёс его в Нотр-Дам де Пари. В 1243—1248 при королевском дворце на острове Сите была построена Сент-Шапель (Святая часовня) для хранения Тернового венца, который находился здесь до Французской революции. Позднее венец был передан в сокровищницу Нотр-Дам де Пари.  В средние века Нотр-Дам де Пари был Библией для неумеющих читать – вся история христианства от грехопадения до Страшного суда наглядно расписана в многочисленных скульптурах, украшающих здание. А жутковато-причудливые химеры и гаргули, наблюдающие с крыши за бесконечным потоком прихожан, собрали невероятное количество легенд и мифов о тайном смысле символики мистического храма. Эзотерики считают, что здесь зашифрован код оккультных учений. Виктор Гюго назвал собор Парижской Богоматери "наиболее удовлетворительным кратким справочником оккультизма". В XVII веке исследователи пытались расшифровать секрет философского камня, который, согласно преданию, закодировали средневековые алхимики в его архитектуре.

 Другие легенды рассказывают о дявольском участии в строительстве храма. Кузнецу Бискорне поручили выковать самые красивые фигурные ворота для парижского собора. Не в силах выполнить заказ, кузнец призвал на помощь дьявола. Утром, когда служитель Нотр-Дама пришел посмотреть эскизы будущих ворот, он застал кузнеца без чувств, а перед ним сиял шедевр с ажурными узорами невиданной красоты. Ворота установили, врезали замки, но тут оказалось, что их невозможно открыть! Замки поддались только после окропления святой водой. Парижский историк Анри Соваль, исследовавший в 1724 году происхождение узоров на воротах, которые не похожи ни на кованные, ни на литые, сказал: «Бискорне унес эту тайну с собой, так и не раскрыв ее, то ли опасаясь, что секрет изготовления будет украден, то ли боясь разоблачения, ведь никто не видел, как он ковал ворота Нотр-Дам-де-Пари».  Собор Парижской Богоматери построен на месте языческого храма, где римляне поклонялись Юпитеру в I веке. Позже, в 528 году, здесь установили романскую церковь Сен-Этьен. И, наконец, в 1163 году епископ Парижа основал новый собор, посвященный Деве Марии (Notre Dame). Легендарному сооружению было суждено стать свидетелем многих знаменательных событий в истории Франции. Здесь крестоносцы молились перед отъездом на священные войны, Филипп IV созвал Генеральные штаты - первый парламент в 1302 году, короновался Генрих VI (единственный правитель Англии, носивший титул «король Франции») в 1422 году и венчалась Мария Стюарт с Франциском II, а в 1804 году Наполеон одел корону Императора. В разгар французской революции, в которой Париж был эпицентром, возмущенный народ ворвался в собор, ставший символом королевской власти, и в пылу обезглавили 28 статуй иудейских царей. Много сокровищ было разрушено или разграблено, лишь большие колокола избежали переплавки. Здание уцелело по счастливой случайности - после уничтожения аббатства Клюни у революционеров закончилась взрывчатка. Так собор Парижской Богоматери объявили Храмом Разума, а помещения использовали как продовольственный склад.  Лишь в середине XIX века, после выхода первого романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», где в предисловии он написал: «Одна из главных целей моих - вдохновить нацию любовью к нашей архитектуре», началось восстановление знаменитого храма. Все разбитые статуи заменили, добавили высокий шпиль, а крышу заселили демонами и химерами. Кроме того, дома вблизи собора снесли, чтобы улучшить вид на обновленное здание.

[guyclement]

URBEX Guy Clément SERBIA | BEOCIN GRAD | LE CHÂTEAU CASTLE VIDEO -  N'hésites pas à t'abonner à ma chaîne et activer les notifications 🔔pour être informé de mes prochaines explorations et découvertes! Feel free to subscribe my channel and activate notifications 🔔to be aware about my next explorations and discoveries! Le château a été construit dans les années 1890 à la demande de Eduard Spitzer, d'originaire allemande. Il a été conçu  par l'architecte Imre Steindl, qui a dessiné le Parlement Hongrois de Budapest ; iOn trouve les styles roman, gothique, Renaissance et baroque, avec des éléments empruntés à l'Art nouveau. La famille a quitté le lieu avant 1945. Il est inscrit sur la liste des monuments culturels protégés de la République de Serbie. The castle was built in the 1890s at the request of Eduard Spitzer, originally from Germany. It was designed by architect Imre Steindl, who designed the Hungarian Parliament in Budapest; Romanesque, Gothic, Renaissance and Baroque styles with elements borrowed from Art Nouveau. The family left the place before 1945. It is inscribed on the list of protected cultural monuments of the Republic of Serbia. Das Schloss wurde in den 1890er Jahren im Auftrag von Eduard Spitzer erbaut. Es wurde vom Architekten Imre Steindl entworfen, der das ungarische Parlament in Budapest entwarf; iOn findet die Stile Romanik, Gotik, Renaissance und Barock, mit Elementen aus dem Jugendstil. Die Familie verließ den Ort vor 1945. Er wurde in die Liste der geschützten Kulturdenkmäler der Republik Serbien aufgenommen. Замок был построен в 1890-х годах по просьбе Эдуарда Шпитцера, родом из Германии. Он был разработан архитектором Имре Штайндлем, который спроектировал венгерский парламент в Будапеште; романский, готический, ренессансный и барочный стили с элементами, заимствованными из Модерна. Семья покинула это место до 1945 года. Оно внесено в список охраняемых культурных памятников Республики Сербии. El castillo fue construido en la década de 1890 a petición de Eduard Spitzer, de origen alemán. Fue diseñado por el arquitecto Imre Steindl, que diseñó el Parlamento Húngaro de Budapest; se encuentran los estilos románico, gótico, renacentista y barroco, con elementos tomados del Art Nouveau. La familia abandonó el lugar antes de 1945. Figura en la lista de monumentos culturales protegidos de la República de Serbia. Il castello è stato costruito nel 1890 su richiesta di Eduard Spitzer, di origine tedesca. Fu progettato dall'architetto Imre Steindl, che progettò il Parlamento Ungherese di Budapest; si trova gli stili romanico, gotico, rinascimentale e barocco, con elementi presi in prestito da Art Nouveau. La famiglia ha lasciato il luogo prima del 1945. È iscritto nella lista dei monumenti culturali protetti della Repubblica di Serbia. Retrouvez-moi sur les réseaux / Follow me for daily content: 👍 Facebook:  Urbex Guy Clement  https://www.facebook.com/profile.php?... 👉 Youtube  URBEX Guy Clément  https://www.youtube.com/channel/UCNhQ... 📸 Instagram:  @abandoned.urbex.world  https://www.instagram.com/abandoned.u...     🎵TikTok: @urbexguyclement https://www.tiktok.com/@urbexguycleme...     🐦Twitter: @GuyPellegrin https://twitter.com/GuyPellegrin   #abandoned #exploration #urbex

[panmikola]

Санта-Мария-делле-Винье

🏛Гаспаре делла Корте

(XVI-XVII вв.)

Романский стиль, барокко, неоклассицизм

ℹ️Многочисленные обновления сделали церковь Санта-Мария-делле-Винье совершенно отличным от оригинала зданием в романском стиле, следы которого сохранились только в колокольне, единственной части, полностью нетронутой со времени ее постройки. Внутри вдоль каждого из боковых нефов расположены пять богато украшенных алтарей и ценная коллекция произведений искусства. Две часовни замыкают два нефа сзади, образуя венец главного алтаря.

Генуя, Италия

[ddashha-art]

Нотр-Дам де Пари

II. Вот это убьет то

Наши читательницы простят нам, если мы на минуту отвлечемся, чтобы попытаться разгадать смысл загадочных слов архидьякона: «Вот это убьет то. Книга убьет здание».

На наш взгляд, эта мысль была двойственной. Прежде всего это была мысль священника. Это был страх духовного лица перед новой силой — книгопечатанием. Это был ужас и изумление служителя алтаря перед излучающим свет печатным станком Гутенберга. Церковная кафедра и манускрипт, изустное слово и слово рукописное били тревогу в смятении перед словом печатным, — так переполошился бы воробей при виде ангела Легиона, разворачивающего перед ним свои шесть миллионов крыльев. То был вопль пророка, который уже слышит, как шумит и бурлит освобождающееся человечество, который уже провидит то время, когда разум пошатнет веру, свободная мысль свергнет с пьедестала религию, когда мир стряхнет с себя иго Рима. То было предвидение философа, который зрит, как человеческая мысль, ставшая летучей при помощи печати, уносится, подобно пару, из-под стеклянного колпака теократии. То был страх воина, следящего за медным тараном и возвещающего: «Башня рухнет». Это означало, что новая сила сменит старую силу; иными словами — печатный станок убьет церковь.

Но за этой первой, несомненно, более простой мыслью скрывалась, как необходимое ее следствие, другая мысль, более новая, менее очевидная, легче опровержимая и тоже философская. Мысль не только священнослужителя, но ученого и художника. В ней выражалось предчувствие того, что человеческое мышление, изменив форму, изменит со временем и средства ее выражения; что господствующая идея каждого поколения будет начертана уже иным способом, на ином материале; что столь прочная и долговечная каменная книга уступит место еще более прочной и долговечной книге — бумажной. В этом заключался второй смысл неопределенного выражения архидьякона. Это означало, что одно искусство будет вытеснено другим; иными словами, — книгопечатание убьет зодчество.

С сотворения мира и вплоть до XV столетия христианской эры зодчество было великой книгой человечества, основной формулой, выражавшей человека на всех стадиях его развития — как существа физического, так и существа духовного.

Когда память первобытных поколений ощутила себя чересчур обремененной, когда груз воспоминаний рода человеческого стал так тяжел и неопределенен, что простое летучее слово рисковало утерять его в пути, тогда эти воспоминания были записаны на почве самым явственным, самым прочным и вместе с тем самым естественным способом. Каждое предание было запечатлено в памятнике.

Первобытные памятники были простыми каменными глыбами, которых «не касалось железо», как говорит Моисей. Зодчество возникло так же, как и всякая письменность. Сначала это была азбука. Ставили стоймя камень, и он был буквой, каждая такая буква была иероглифом, и на каждом иероглифе покоилась группа идей, подобно капители на колонне. Так поступали первые поколения всюду, одновременно, на поверхности всего земного шара. «Стоячий камень» кельтов находят и в азиатской Сибири и в американских пампасах.

Позднее стали складывать целые слова. Водружали камень на камень, соединяли эти гранитные слоги и пытались из нескольких слогов создать слова. Кельтские дольмены и кромлехи, этрусские курганы, иудейские могильные холмы — все это каменные слова. Некоторые из этих сооружений, преимущественно курганы, — имена собственные. Иногда, если располагали большим количеством камней и обширным пространством, выводили даже фразу. Исполинское каменное нагромождение ��арнака — уже целая формула.

Наконец, стали составлять и книги. Предания порождали символы, под которыми сами они исчезли, как под листвой исчезает древесный ствол; все эти символы, в которые веровало человечество, постепенно росли, размножаясь, перекрещиваясь и все более и более усложняясь; первобытные памятники не могли уже их вместить; символы их переросли; памятники почти перестали выражать первобытное предание, такое же простое, несложное и сливающееся с почвой, как и они сами. Чтобы развернуться, символу потребовалось здание. Тогда, вместе с развитием человеческой мысли, стало развиваться и зодчество; оно превратилось в тысячеглавого, тысячерукого великана и заключило зыбкую символику в видимую, осязаемую бессмертную форму. Пока Дедал — символ силы — измерял, пока Орфей — символ разума пел, в это время столп — символ буквы, свод — символ слога, пирамида символ слова, движимые разумом по законам геометрии и поэзии, стали группироваться, сочетаться, сливаться, снижаться, возвышаться, сдвигаться вплотную на земле, устремляться в небеса до тех пор, пока под диктовку господствующих идей эпохи им не удалось наконец написать те чудесные книги, которые являются одновременно и чудесными зданиями: пагоду в Эклинге, мавзолей Рамзеса в Египте и храм Соломона.

Основная идея — слово — заключалась не только в сокровенной их сущности, но также и в их формах. Так, например, храм Соломона отнюдь не был только переплетом священной книги, он был самой книгой. На каждой из его концентрических оград священнослужители могли прочесть явленное и истолкованное слово, и, наблюдая из святилища в святилище за его превращениями, они настигали слово в его последнем убежище, в его самой вещественной форме, которая была опять-таки зодческой, — в кивоте завета. Таким образом, слово хранилось в недрах здания, но образ этого слова, подобно изображению человеческого тела на крышке саркофага, был запечатлен на внешней оболочке здания.

И не только форма зданий, но и самое место, которое для них выбиралось, раскрывало идею, изображаемую ими. В зависимости от того, светел или мрачен был ждущий воплощения символ, Греция увенчивала свои холмы храмами, пленявшими глаз, а Индия вспарывала свои горы, чтобы высекать в них неуклюжие подземные пагоды, поддерживаемые вереницами исполинских гранитных слонов.

Таким образом, в течение первых шести тысячелетий, начиная с самой древней пагоды Индостана и до Кельнского собора, зодчество было величайшей книгой рода человеческого. Неоспоримость этого подтверждается тем, что не только все религиозные символы, но и вообще всякая мысль человеческая имеет в этой необъятной книге свою страницу и свой памятник.

Каждая цивилизация начинается с теократии и заканчивается демократией. Этот закон последовательного перехода от единовластия к свободе запечатлен и в зодчестве. Ибо, — мы на этом настаиваем, — строительное искусство не ограничивается возведением храмов, изображением мифов и священных символов, оно не только записывает иероглифами на каменных своих страницах таинственные скрижали закона. Если бы это было так, то, поскольку для каждого человеческого общества наступает пора, когда священный символ под давлением свободной мысли изнашивается и стирается, когда человек ускользает от влияния священнослужителя, когда опухоль философских теорий и государственных систем разъедает лик религии, — зодчество не могло бы воспроизвести это новое состояние человеческой души, его страницы, исписанные с одной стороны, были бы пусты на обороте, его творение было бы искалечено, его летопись была бы неполна. Между тем это не так.

Обратимся для примера к средним векам, в которых мы можем легче разобраться, потому что они ближе к нам. Когда теократия в течение первого периода своего существования устанавливает свой порядок в Европе, когда Ватикан объединяет и заново группирует вокруг себя элементы того Рима, который возник из Рима старого, лежащего в развалинах вокруг Капитолия, когда христианство начинает отыскивать среди обломков древней цивилизации все ее общественные слои и воздвигает при помощи этих руин новый иерархический мир, краеугольным камнем которого является священство, тогда в этом хаосе сперва возникает, а затем мало-помалу из-под мусора мертвого греческого и римского зодчества, под дуновением христианства, под натиском варваров, пробивается таинственное романское зодчество, родственное теократическим сооружениям Египта и Индии, — эта неблекнущая эмблема чистого католицизма, этот неизменный иероглиф папского единства.

И действительно, мысль того времени целиком вписана в мрачный романский стиль. От него веет властностью, единством, непроницаемостью, абсолютизмом, — иначе говоря, папой Григорием VII; во всем чувствуется влияние священника и ни в чем — человека; влияние касты, но не народа.

Но вот начинаются крестовые походы. Это было мощное народное движение, а всякое великое народное движение, независимо от его причины и цели, всегда дает как бы отстой, из которого возникает дух свободолюбия. Начинают пробиваться ростки чего-то нового. И открывается бурный период «жакерии», «прагерий», «лиг». Власть расшатывается, единовластие раскалывается. Феодализм требует разделения власти с теократией в ожидании неизбежного появления народа, который, как это всегда бывает, возьмет себе львиную долю. Quia nominor leo.[73] Из-под духовенства начинает пробиваться дворянство, из-под дворянства — городская община. Лик Европы изменился. И что же? Изменяется и облик зодчества. Оно, как и цивилизация, перевернуло страницу, и новый дух эпохи находит его готовым к тому, чтобы писать под свою диктовку. Из крестовых походов оно вынесло стрельчатый свод, как народы — свободолюбие. И тогда вместе с постепенным распадом Рима умирает и романское зодчество. Иероглиф покидает собор и переходит в гербы на замковых башнях, чтобы придать престиж феодализму. Самый храм, это некогда столь верное догме сооружение, захваченное отныне средним сословием, городской общиной, свободой, ускользает из рук священника и поступает в распоряжение художника. Художник строит его по собственному вкусу. Прощайте, тайна, предание, закон! Да здравствует фантазия и каприз! Лишь бы священнослужитель имел свой храм и свой алтарь, — ничего другого он и не требует. А стенами распоряжается художник.

Отныне книга зодчества не принадлежит больше духовенству, религии и Риму; она во власти фантазии, поэзии и народа. Отсюда стремительные и бесчисленные превращения этого имеющего всего триста лет от роду зодчества, — превращения, так поражающие нас после устойчивой неподвижности романской архитектуры, насчитывающей шесть или семь веков.

Между тем искусство движется вперед — гигантскими шагами. Народный гений во всем своеобразии своего творчества выполняет задачу, которую до него выполняли епископы. Каждое поколение мимоходом заносит свою строку на страницу этой книги; оно соскребает древние романские иероглифы с церковных фасадов, и лишь с большим трудом удается различить под наново нанесенными символами кое-где пробивающуюся догму. Религиозный остов еле различим сквозь завесу народного творчества. Трудно вообразить, какие вольности разрешали себе зодчие даже тогда, когда дело касалось церквей. Вот витые капители в виде непристойно обнявшихся монахов и монахинь, как, например, в Каминной зале Дворца правосудия в Париже; вот история посрамления Ноя, высеченная резцом со всеми подробностями на главном портале собора в Бурже; вот пьяный монах с ослиными ушами, держащий чашу с вином и хохочущий прямо в лицо всей братии, как на умывальнике в Бошервильском аббатстве. В ту эпоху мысль, высеченная на камне, пользовалась привилегией, сходной с нашей современной свободой печати. Это было время свободы зодчества.

Свобода эта заходила очень далеко. Порой символическое значение какого-нибудь фасада, портала и даже целого собора было не только чуждо, но даже враждебно религии и церкви. Гильом Парижский в XIII веке и Никола Фламель в XV оставили несколько таких исполненных соблазна страниц. Церковь СенЖак-де-ла-Бушри в целом являлась воплощением духа оппозиции.

Будучи свободной лишь в области зодчества, мысль целиком высказывалась только в тех книгах, которые назывались зданиями. В этой форме она могла бы лицезреть собственное сожжение на костре от руки палача, если бы по неосторожности отважилась принять вид рукописи; мысль, воплощенная в церковном портале, присутствовала бы при казни мысли, воплощенной в книге. Вот почему, не имея иного пути, кроме зодчества, чтобы пробить себе дорогу, она и стремилась к нему отовсюду. Только этим и можно объяснить невероятное обилие храмов, покрывших всю Европу, — их число так велико, что, даже проверив его, с трудом можно себе его вообразить. Все материальные силы, все интеллектуальные силы общества сошлись в одной точке — в зодчестве. Таким образом, искусство, под п��едлогом возведения божьих храмов, достигло великолепного развития.

В те времена каждый родившийся поэтом становился зодчим. Рассеянные среди масс дарования, придавленные со всех сторон феодализмом, словно testudo[74] из бронзовых щитов, не видя иного исхода, кроме зодчества, открывали себе дорогу с помощью этого искусства, и их илиады отливались в форму соборов. Все прочие искусства повиновались зодчеству и подчинялись его требованиям. Они были рабочими, созидавшими великое творение. Архитектор — поэт — мастер в себе одном объединял скульптуру, покрывающую резьбой созданные им фасады, живопись, расцвечивающую его витражи, музыку, приводящую в движение колокола и гудящую в органных трубах. Даже бедная поэзия, подлинная поэзия, столь упорно прозябавшая в рукописях, вынуждена была в форме гимна или хорала заключить себя в оправу здания, чтобы приобрести хоть какое-нибудь значение, — другими словами, играть ту же роль, какую играли трагедии Эсхила в священных празднествах Греции или Книга Бытия в Соломоновом храме.

Итак, вплоть до Гутенберга зодчество было преобладающей формой письменности, общей для всех народов. Эта гранитная книга, начатая на Востоке, продолженная греческой и римской древностью, была дописана средними веками. Впрочем, явление смены кастового зодчества зодчеством народным, наблюдаемое нами в средние века, повторялось при подобных же сдвигах человеческого сознания и в другие великие исторические эпохи.

Укажем здесь лишь в общих чертах этот закон, для подробного изложения которого потребовались бы целые тома. На Дальнем Востоке, в этой колыбели первобытного человечества, на смену индусскому зодчеству приходит финикийское — плодовитая родоначальница арабского зодчества; в античные времена за египетским зодчеством, разновидностью которого были этрусский стиль и циклопические постройки, следует греческое зодчество, продолжением которого является римский стиль, но уже отягощенный карфагенским куполообразным сводом, а в описываемое время на смену романскому зодчеству пришло зодчество готическое. Разбив на две группы эти три вида зодчества, мы найдем, что первая группа, три старшие сестры — зодчество индусское, зодчество египетское и зодчество романское — воплощают в себе один и тот же символ: теократии, касты, единовластия, догмата, мифа, божества. Что же касается второй группы, младших сестер — зодчества финикийского, зодчества греческого и зодчества готического, — то, при всем многообразии присущих им форм, все они также обозначают одно и то же: свободу, народ, человека.

В постройках индусских, египетских, романских ощущается влияние служителя религиозного культа, и только его, будь то брамин, жрец или папа. Совсем другое в народном зодчестве. В нем больше роскоши и меньше святости. Так, в финикийском зодчестве чувствуешь купца; в греческом — республиканца; в готическом — горожанина.

Основные черты всякого теократического зодчества — это косность, ужас перед прогрессом, сохранение традиционных линий, канонизирование первоначальных образцов, неизменное подчинение всех форм человеческого тела и всего, что создано природой, непостижимой прихоти символа. Это темные книги, разобрать которые в силах только посвященный. Впрочем, каждая форма, даже уродливая, таит в себе смысл, делающий ее неприкосновенной. Не требуйте от индусского, египетского или романского зодчества, чтобы они изменили свой рисунок или улучшили свои изваяния. Всякое усовершенствование для них — святотатство. Суровость догматов, застыв на камне созданных ею памятников, казалось, подвергла их вторичному окаменению. Напротив, характерные особенности построек народного зодчества — разнообразие, прогресс, самобытность, пышность, непрестанное движение. Здания уже настолько отрешились от религии, что могут заботиться о своей красоте, лелеять ее и непрестанно облагораживать свой убор из арабесок или изваяний. Они от мира. Они таят в себе элемент человеческого, непрестанно примешиваемый ими к божественному символу, во имя которого они продолжают еще воздвигаться. Вот почему эти здания доступны каждой душе, каждому уму, каждому воображению. Они еще символичны, но уже доступны пониманию, как сама природа. Между зодчеством теократическим и народным такое же различие, как между языком жрецов и разговорной речью, между иероглифом и искусством, между Соломоном и Фидием.

Если мы вкратце повторим то, что лишь в общих чертах, опуская множество доказательств и неважных возражений, мы говорили выше, то придем к следующему заключению. До XV столетия зодчество было главной летописью человечества; за этот промежуток времени во всем мире не возникало ни одной хоть сколько-нибудь сложной мысли, которая не выразила бы себя в здании; каждая общедоступная идея, как и каждый религиозный закон, имела свой памятник; все значительное, о чем размышлял род человеческий, он запечатлел в камне. Почему? Потому что всякая идея, будь то идея религиозная или философская, стремится увековечить себя; иначе говоря, всколыхнув одно поколение, она хочет всколыхнуть и другие и оставить по себе след. И как ненадежно это бессмертие, доверенное рукописи! А вот здание — это уже книга прочная, долговечная и выносливая! Для уничтожения слова, написанного на бумаге, достаточно факела или варвара. Для разрушения слова, высеченного из камня, необходим общественный переворот или возмущение стихий. Орды варваров пронеслись над Колизеем, волны потопа, быть может, бушевали над пирамидами.

В XV столетии все изменяется.

Человеческая мысль находит способ увековечить себя, не только обещающий более длительное и устойчивое существование, нежели зодчество, но также и более простой и легкий. Зодчество развенчано. Каменные буквы Орфея заменяются свинцовыми буквами Гуттенберга.

Книга убьет здание.

Изобретение книгопечатания — величайшее историческое событие. В нем зародыш всех революций. Оно является совершенно новым средством выражения человеческой мысли; мышление облекается в новую форму, отбросив старую. Это означает, что тот символический змий, который со времен Адама олицетворял разум, окончательно и бесповоротно сменил кожу.

В виде печатного слова мысль стала долговечной, как никогда: она крылата, неуловима, неистребима. Она сливается с воздухом. Во времена зодчества мысль превращалась в каменную громаду и властно завладевала определенным веком и определенным пространством. Ныне же она превращается в стаю птиц, разлетающихся на все четыре стороны, и занимает все точки во времени и в пространстве.

Повторяем: мысль, таким образом, становится почти неизгладимой. Утратив прочность, она приобрела живучесть. Долговечность она сменяет на бессмертие. Разрушить можно любую массу, но как искоренить то, что вездесуще? Наступит потоп, исчезнут под водой горы, а птицы все еще будут летать, и пусть уцелеет хоть один ковчег, плывущий по бушующей стихии, птицы опустятся на него, уцелеют вместе с ним, вместе с ним будут присутствовать при убыли воды, и новый мир, который возникнет из хаоса, пробуждаясь, увидит, как над ним парит крылатая и живая мысль мира затонувшего.

И когда убеждаешься в том, что этот способ выражения мысли является не только самым надежным, но и более простым, наиболее удобным, наиболее доступным для всех; когда думаешь о том, что он не связан с громоздкими приспособлениями и не требует тяжеловесных орудий; когда сравниваешь ту мысль, которая для воплощения в здание вынуждена была приводить в движение четыре, а то и пять других искусств, целые тонны золота, целую гору камней, целые леса стропил, целую армию рабочих, — когда сравниваешь ее с мыслью, принимающей форму книги, для чего достаточно иметь небольшое количество бумаги, чернила и перо, то можно ли удивляться тому, что человеческий разум предпочел книгопечатание зодчеству? Пересеките внезапно первоначальное русло реки каналом, прорытым ниже ее уровня, и река покинет старое русло.

Обратите внимание на то, как с момента изобретения печатного станка постепенно нищает, чахнет и увядает зодчество. Вы чувствуете, что вода в этом русле идет на убыль, что жизненных сил в нем не стало, что мысль веков и народов уклоняется от него! Это охлаждение к зодчеству в XV веке еще еле заметно, так как печатное слово не окрепло; самое большее, на что оно способно, это оттянуть у могучего зодчества лишь избыток его жизненных сил. Но уже с XVI столетия болезнь зодчества очевидна: оно перестает быть главным выразителем основных идей общества; оно униженно ищет опоры в искусстве классическом. Галльское, европейское, самобытное, оно делается греческим и римским; правдивое и современное, оно становится ложноклассическим. Именно эту эпоху упадка именуют эпохой Возрождения. Упадок, впрочем, блистательный, ибо древний готический гений, это солнце, закатившееся за гигантский печатный станок Майнца, еще некоторое время пронизывает своими посл��дним�� лучами нагромождение латинских аркад и коринфских колоннад.

И вот это заходящее солнце мы принимаем за утреннюю зарю.

Однако с той минуты, как зодчество сравнялось с другими искусствами, с той минуты, как оно перестало быть искусством всеобъемлющим, искусством господствующим, искусством тираническим, оно уже не в силах сдерживать развитие прочих искусств. И они освобождаются, разбивают ярмо зодчего и устремляются каждое в свою сторону. Каждое из них от этого расторжения связи выигрывает. Самостоятельность содействует росту. Резьба становится ваянием, роспись — живописью, литургия — музыкой. Это как бы расчленившаяся после смерти своего Александра империя, каждая провинция которой превратилась в отдельное государство.

Вот что породило Рафаэля, Микеланджело, Жана Гужона, Палестрину этих светочей лучезарного XVI века.

Одновременно с искусством освобождается и человеческая мысль. Ересиархи средневековья пробили уже широкие бреши в католицизме. Шестнадцатый век окончательно сокрушает единство церкви. До книгопечатания реформация была бы лишь расколом; книгопечатание превратило ее в революцию. Уничтожьте печатный станок — и ересь обессилена. По предопределению ли свыше, или по воле рока, но Гуттенберг является предтечей Лютера.

Когда солнце средневековья окончательно закатилось и гений готики навсегда померк на горизонте искусства, зодчество все более и более тускнеет, обесцвечивается и отступает в тень. Печатная книга, этот древоточец зданий, сосет его и гложет. Подобно дереву, оно оголяется, теряет листву и чахнет на глазах. Оно скудно, оно убого, оно — ничто. Оно уже больше ничего не выражает, даже воспоминаний об искусстве былых времен. Предоставленное собственным силам, покинутое остальными искусствами, ибо и мысль человеческая покинула его, оно призывает себе на помощь ремесленников за недостатком мастеров. Витраж заменяется простым окном. За скульптором приходит каменотес. Прощайте, сила, своеобразие, жизненность, осмысленность! Словно жалкий попрошайка, влачит он свое существование при мастерских, пробавляясь копиями. Микеланджело, уже в XVI веке несомненно почуявший, что оно гибнет, был озарен последней идеей — идеей отчаяния. Этот титан искусства нагромождает Пантеон на Парфенон и создает Собор св. Петра в Риме. Это величайшее творение искусства, заслуживающее того, чтобы остаться неповторимым, последний самостоятельный образчик зодчества, последний росчерк колоссахудожника на исполинском каменном списке, у которого нет продолжения. Микеланджело умирает, и что же делает это жалкое зодчество, пережившее само себя в виде какого-то призрака, тени? Оно принимается за Собор св. Петра в Риме, рабски воспроизводит его, подражает ему. Это превращается в жалкую манию. У каждого столетия есть свой Собор св. Петра: в XVII веке — это церковь Валь-де-Грас, в XVIII веке — церковь св. Женевьевы. У каждой страны есть свой Собор св. Петра: у Лондона — свой, у Петербурга — свой. У Парижа их даже два или три. Но все это — лишенное всякого значения завещание, последнее надоедливое бормотание одряхлевшего великого искусства, впадающего перед смертью в детство.

Если мы вместо отдельных характерных памятников, о которых мы только что упоминали, исследуем общий облик этого искусства за время от XVI до XVIII века, то заметим те же признаки упадка и худосочия. Начиная с Франциска II архитектурная форма зданий все заметнее сглаживается, и из нее начинает выступать, подобно костям скелета на теле исхудавшего больного, форма геометрическая. Изящные линии художника уступают место холодным и неумолимым линиям геометра. Здание перестает быть зданием: это всего лишь многогранник. И зодчество мучительно силится скрыть эту наготу. Вот греческий фронтон, который внедряется в римский, и наоборот. Это все тот же Пантеон в Парфеноне, все тот же Собор св. Петра в Риме. А вот кирпичные дома с каменными углами эпохи Генриха IV; вот Королевская площадь и площадь Дофина. Вот церкви эпохи Людовика XIII, тяжелые, приземистые, с плоскими сводами, неуклюжие, отягощенные куполами, словно горбами. Вот зодчество времен Мазарини, коллеж Четырех наций, скверная подделка под итальянцев. Вот дворцы Людовика XIV — длинные, суровые, холодные, скучные казармы, построенные для придворных. Вот, наконец, и эпоха Людовика XV, с ее пучками цикория, червячками, бородавками и наростами, обезображивающими древнее зодчество, ветхое, беззубое, но все еще кокетливое. От Франциска II и до Людовика XV недуг возрастает в геометрической прогрессии. От прежнего искусства остались лишь кожа да кости. Оно умирает жалкой смертью.

А что же тем временем сталось с книгопечатанием? В него вливаются все жизненные соки, иссякающие в зодчестве. По мере того как зодчество падает, книгопечатание разбухает и растет. Весь запас сил, который человеческая мысль расточала на возведение зданий, ныне затрачивается ею на создание книг. Начиная с XVI столетия печать, сравнявшись со слабеющим зодчеством, вступает с ним в единоборство и убивает его. В XVII веке она уже настолько могущественна, настолько победоносна, настолько упрочила свою победу, что в силах устроить для мира празднество великого литературного века. В XVIII, после долгого отдыха при дворе Людовика XIV, она вновь хватается за старый меч Лютера, вооружая им Вольтера, и шумно устремляется на приступ той самой Европы, архитектурную форму выражения которой она уже уничтожила. К концу XVIII века печать ниспровергла все старое. В XIX столетии она начинает строить заново.

Теперь зададим себе вопрос: которое же из двух искусств является за последние три столетия подлинным представителем человеческой мысли? Которое из них передает ее? Которое выражает не только ее литературные и схоластические увлечения, но и все ее движение, во всей его широте, глубине и охвате? Которое из них неизменно, непрерывно, постоянно идет в ногу с движущимся вперед родом человеческим, этим тысяченогим чудовищем? Зодчество или книгопечатание? Конечно, книгопечатание.

Не следует заблуждаться: зодчество умерло, умерло безвозвратно. Оно убито печатной книгой; убито, ибо оно менее прочно; убито, ибо обходится дороже. Каждый собор — это миллиард. Представьте же себе теперь, какие понадобились бы громадные затраты, чтобы снова написать эту книгу зодчества; чтобы на земле вновь возникли тысячи зданий, чтобы вернуться к тому времени, когда количество архитектурных памятников было таково, что, по словам очевидца, «казалось, мир, отряхнувшись, сбросил с себя свои старые одежды и облекся в белые церковные ризы». Erat emm ut si mundus, ipse excutiendo semei, rejecta ve tu. sta. te, candidam ecclesiarum vestem indueret (Glaber Radulphus).

А книга создается так быстро, она так дешево стоит, и ее так легко распространить! Не удивительно, что всякая человеческая мысль устремляется по этому склону! Это не значит, что зодчество не может создать то здесь, то там великолепные памятники, отдельные образцы искусства. Время от времени, даже при господстве книгопечатания, конечно, будут появляться колонны, воздвигнутые из сплава пушек при помощи целой армии, подобно тому как при господстве зодчества целый народ, собирая и сливая воедино отрывки, создавал илиады, романсеро, махабхараты и нибелунгов. Великая случайность может породить и в XX столетии гениального зодчего, подобно тому как она породила в XIII веке Данте. Но отныне зодчество уже не будет искусством общественным, искусством коллективным, искусством преобладающим. Великая поэма, великое здание, великое творение человечества уже не будет строиться: оно будет печататься.

И если зодчество случайно воспрянет, то оно уже не будет властелином. Оно подчинится правилам литературы, для которой некогда само их устанавливало. Взаимоотношения обоих искусств резко изменятся. Несомненно, в эпоху зодчества поэмы, правда малочисленные, походили на его же собственные творения. В Индии поэмы Виаза сложны, своеобразны и непроницаемы, как пагода; на египетском Востоке поэ��ии, как и зданиям, свойственны благородные и бесстрастные линии; в античной Греции — красота, ясность и спокойствие; в христианской Европе — величие католицизма, простодушие народа, богатый и пышный расцвет эпохи обновления. В Библии есть сходство с пирамидами, в Илиаде — с Парфеноном, в Гомере-с Фидием. Данте в XIII столетии — это последняя романская церковь; Шекспир в XVI последний готический собор.

Итак, чтобы в немногих словах повторить самое существенное из всего, о чем мы доселе по необходимости говорили неполно и бегло, мы скажем, что роду человеческому принадлежат две книги, две летописи, два завещания — зодчество и книгопечатание, библия каменная и библия бумажная. Бесспорно, когда сравниваешь эти две библии, так широко раскрытые в веках, то невольно сожалеешь о неоспоримом величии гранитного письма, об этом исполинском алфавите, принявшем форму колоннад, пилонов и обелисков, об этом подобии гор, сложенных руками человека, покрывающих все лицо земли и охраняющих прошлое, — от пир��миды до колокольни, от времен Хеопса до даты создания Страсбургского собора. Следует перечитывать прошлое, записанное на этих каменных страницах. Надо неустанно перелистывать эту книгу, созданную зодчеством, и восхищаться ею, но не должно умалять величие здания, воздвигаемого книгопечатанием.

Это строение необозримо. Какой-то статистик вычислил, что если наложить одна на другую все книги, которые печатались со времен Гуттенберга, то ими можно заполнить расстояние от Земли до Луны; но мы не намерены говорить о такого рода величии. И все же, когда мы пытаемся мысленно представить себе общую картину того, что дало нам книгопечатание вплоть до наших дней, то разве не возникает перед нами вся совокупность его творений как исполинское здание, над которым неустанно трудится человечество и которое основанием своим опирается на весь земной шар, а недосягаемой вершиной уходит в непроницаемый туман грядущего? Это какой-то муравейник умов. Это улей, куда золотистые пчелы воображения приносят свой мед.

В этом здании тысячи этажей. То тут, то там на их площадки выходят сумрачные пещеры науки, пересекающиеся в его недрах. Повсюду на наружной стороне здания искусство щедро разворачивает перед нашими глазами свои арабески, свои розетки, свою резьбу. Здесь каждое отдельное произведение, каким бы причудливым и обособленным оно ни казалось, занимает свое место, свой выступ. Здесь все исполнено гармонии Начиная с собора Шекспира и кончая мечетью Байрона, тысячи колоколенок громоздятся как попало в этой метрополии всемирной мысли. У самого подножия здания воспроизведены некоторые не запечатленные зодчеством древние хартии человечества. Налево от входа вделан античный барельеф из белого мрамора — это Гомер, направо — многоязычная Библия возвышает свои семь голов Дальше щетинится гидра Романсеро и некоторые другие смешанные формы, Веды и Нибелунги.

Впрочем, чудесное здание все еще остается незаконченным. Печать, этот гигантский механизм, безостановочно выкачивающий все умственные соки общества, неустанно извергает из своих недр новые строительные материалы. Род человеческий — весь на лесах Каждый ум — каменщик. Самый смиренный из них заделывает щель или кладет свой камень — даже Ретиф де ла Бретон тащит сюда свою корзину, полную строительного мусора. Ежедневно вырастает новый ряд каменной кладки. Помимо отдельного, самостоятельного вклада каждого писателя, имеются и доли, вносимые сообща. Восемнадцатый век дал Энциклопедию, эпоха революции создала Монитор.

Итак, печать — это тоже сооружение, растущее и взбирающееся ввысь бесконечными спиралями; в ней такое же смешение языков, беспрерывная деятельность, неутомимый труд, яростное соревнование всего человечества; в ней — обетованное убежище для мысли на случай нового всемирного потопа, нового нашествия варваров. Это вторая Вавилонская башня рода человеческого.

[sisadminspb]

Что бы вы хотели принести в наш реальный мир из прочитанных любимых книг?

Что бы вы хотели принести в наш реальный мир из прочитанных любимых книг?

Ничего. Я читаю или техническую литературу (хард, софт) или фентези/фантастику. И ни один из авторов ни в одной из книг не поднял тему безопасности разумного вида. Как понять, что вид разумный? Просто посмотреть на то что этот вид накреативил. Пчёлы креативят? Нет. У них всегда соты одинаковы. Пауки? Нет. Паутина всегда одинакова, если не дать им н0рк0-к0тики. Но сами они н0рк0-к0тики не изготовляют, значит и  они не креативны. Все муравейники и термитники по одному плану. И птичьи  гнёзда тоже не то. А вот у людей... Каролингский стиль, Оттоновский  стиль (Ottonian art), Романский стиль, Готический стиль, Эклетика и т.д.  и т.п. Здания и сооружения... Скульптуры... Картины... Да, люди  креативны! И поэтому их не должны убивать более сильные чем они хищники!  Потому что эти хищники нифига не креативны и помимо куч дерьма ничего  на память о себе не оставят! А вот убитый и съеденный ими архитектор или  скульптор - мог бы. Поэтому меня дико бесит, когда я вижу, как биомусор  хвалит тех злодеев, которые спасли белого медведя или другую опасную  тварь! Ладно, вам не жалко людей, которых, этот медведь потом убьёт с  высокой вероятностью, но неужели не жалко миленьких, безвредных,  дружелюбных тюленчиков и их деток-бельков! медведи же их убивают с дикой  жестокостью! Это для примера. Ни один из авторов ни в одной из книг не  поднял тему безопасности разумного вида. И я её в своих книгах не  подниму. Потому что 90+% людей в силу своей тупости и неспособности к  логическому мышлению, не понимают, что спасённый медведь - это убитые с  особой жестокостью сотни миленьких тюленчиков. Причём, именно для  медведей характерно повсеместное проявления садизма. На ютубе есть  мувики с медведями, которые не спешат максимально быстро убить свою  жертву, а причиняют ей жуткие страдания, долго её мучая, а потом просто  уходят, потому что сытые, оставляя за пятками изуродованный кадавр. Это  не волки, против которых в этом плане я ничего не имею. Волки - не  садисты. Только для пропитания. Быстро. Почти безболезненно. И сразу  кушают. Никаких претензий! 90+% людей не будут читать эту книгу. А если  прочтут, то до них всё равно не дойдёт, как до многих не доходит, что  Земля не является крутящимся шариком. А 1+% людей и так это знают и  незачем для них книгу писать. Я хотел бы принести в наш реальный мир  безопасность для людей. Но книг на эту тему нет и никогда не будет.  Поэтому я пишу о том, что я хочу в блогах. К примеру: "пистолеты должны  быть доступны всем  гражданам" https://author.today/post/363597 Извините, люди, но это максимум того, что я способен для вас сделать в плане защиты вас от медведей и других подобных опасностей!