#Тимоша | Explore Tumblr posts and blogs

gadskipapa · 7 months ago

Text

ЧЕРНОБЫЛЬ, 1986 год. ЧТО ВРЕЗАЛОСЬ В ПАМЯТЬ (часть 2)

New Post has been published on https://yastalker.site/2024/12/03/chernobyl-1986-god-chto-vrezalos-v-pamyat-chast-2/

ЧЕРНОБЫЛЬ, 1986 год. ЧТО ВРЕЗАЛОСЬ В ПАМЯТЬ (часть 2)

Rate this post

Научный комитет Управления Химических войск и Управление радиационной безопасности принял�� решение провести сравнительные исследования всех типов приборов, применяемых в чернобыльской зоне, и в июле мы приступили к выполнению этой задачи. Руководили проведением такого исследования от Главного метрологического центра Минобороны (держателя запасных государственных эталонов) Юрий Николаевич Тарасенко и от Союзного НИИ приборостроения старший представитель заказчика Владимир Дмитриевич Канушин. От Химвойск курировал работу я. От обилия типов собранной аппаратуры рябило в глазах. Вся она предварительно прошла метрологическую поверку в метрологическом центре с использованием эталонных излучателей. Но, пожалуй, самым примечательным экспонатом исследования был «Тимоша» – пустотелый манекен из папье-маше прекрасно сложенного мужчины. Заполненный водой, он был практическим аналогом человеческого тела.

Манекен установили на загрязненной территории с уровнями излучений до 0,25 Р/час подальше от дорог и закрепили на нем все исследуемые типы дозиметров по нескольку экземпляров – на лодыжках, на уровнях колен, гонад, груди, шеи и головы. Дозиметры висели по несколько часов для набора примерно 3/4 максимальной дозы, на которую они рассчитаны. Одновременно измерялись мощности доз излучения на уровнях размещения дозиметров всеми типами применяемых в зоне измерителей мощности дозы.

Результаты исследования позволили сделать рад практических рекомендаций по использованию аппаратуры и выработать технические задания на разработку новых образцов. Главным выводом было то, что детекторы приборов, применяемые для дозиметрических целей в условиях, аналогичных чернобыльским, должны иметь толщину стенки (вместе с толщиной стенки блока детектирования), равную 1 г/см2. Такая толщина обеспечивает необходимую величину поглощения излучения мягких энергий и выравнивает, таким образом, график энергетической зависимости чувствительности блока детектирования.

В настоящее время такая рекомендация действует на уровне МАГАТЭ.

Наличие в спектре гамма-излучения квантов мягких энергий однажды стало поводом к принятию группой гражданских специалистов неожиданного решения по уменьшению на 25% показаний приборов, измеряющих мощность дозы. Узнаю об этом по сообщению одного из солдат-дозиметристов, от которых я при любом инструктаже требовал немедленного доклада в случае возникновения любых непонятных ситуаций. С трудом, но нахожу двоих инициаторов (геофизики по специальности), которые весьма энергично стали доказывать необходимость этого решения, так как прибор-де завышает показания, и на самом деле уровни излучений ниже, чем регистрируются. Спрашиваю, почему на 25, а не на 20 или на 30%? Прошу показать результаты исследования спектров гамма-излучения на участках территории с различной подстилающей поверхностью. Ведь наличие мягкого излучения обусловлено главным образом рассеянием гамма-квантов изотопных источников, выброшенных из реактора, на материалах поверхности, и на асфальте это будет один спектр, на травянистом покрове – другой, на пленочных материалах внутри помещений – третий и т.д. Результатов исследования нет, думаю, их и не было. Кроме того, измерение уровней излучений – не самоцель! Они необходимы для вычисления допустимого времени работы человека в условиях загрязнения, то есть для определения расчетным методом его дозы облучения. Но человеческий организм как физическое тело тоже с большей эффективностью поглощает гамма-кванты мягких энергий, его спектр поглощения не очень отличается от спектра излучения. Получается, что на существующую объективную долю неопределенности измерений искусственно накладывается субъективная, причем непонятно, с каким знаком эта погрешность, и скорее не в пользу человека. После доклада начальнику Химвойск следует его короткое и энергичное «в войсках такого безобразия не допускать!»

Значительную часть времени занимали инспекторские поездки по отдаленным районам зоны отселения. Поездки были необходимы для своевременного обнаружения возможных изменений радиационной обстановки, например, как следствие размывания по метеопричинам западного следа, или связанных со складированием большого количества техники, не поддающейся дезактивации, или вызванных накоплением больших объемов жидких радиоактивных отходов, образованных после дезактивации техники, и т.д.

В одну из таких поездок в западные районы впервые столкнулся с неожиданной реальностью 30-километровой зоны. Проезжая в вечернее время по одному из навсегда опустевших поселков, замечаю фигуру человека, пытавшегося притаиться за деревом. Неужели мародер? Вот и возись теперь с ним. Водитель осветил его фарой, а я приказал подойти. Подходит подросток лет 13–14, в руках наполовину заполненный мешок. «Ты что здесь делаешь?» – «Та я бабци исты несу». – «Какой бабке, здесь же никого нет?» – «Та ни, е». – «Садись в машину. Что в мешке?» Показывает. Хлеб, завернутый в полотенце, какие-то консервы. Подъезжаем к указанной хате. Выходит старушка лет за 80. Сердце сжалось. «Мамо, та що ж вы робытэ? Тут же неможно буты». – «Та дэ ж я, сынку, поиду. Тут жэ усэ свое, и яичкы, и овочи на городи. Та й внучок допомогае». Ищу более весомый аргумент: «Так вы ж тут одна, а ну щось трапыться, хто допоможэ?» – «Та ни, я нэ одна! Ось навпроты сусид з жинкою живуть». Весомый контраргумент! Внук передает продукты, сажаю его в машину и вывожу за пределы зоны. Даю ему несколько респираторов «Лепесток», наказываю без них в зоне не появляться и из зоны ничего не выносить, никаких яиц или овощей. Беседую с милиционерами, охраняющими проезд в зону. Да, они знают этого мальчонку, знают, кому он носит продукты. Есть и еще такие же вынужденные посетители.

Возвращаюсь в Чернобыль с горьким чувством жалости к этой старушке и невозможности что-либо для нее сделать. Настроение на нуле. Моя мама примерно такого же возраста. Боюсь и представить ее в подобной ситуации.

Для проведения работ непосредственно на станции требовалось ежедневно доставлять туда большое количество личного состава подразделений, расквартированных в местах временной дислокации, а по окончании работ в конце дня перевозить их обратно за пределы 30- километровой зоны. Таким образом, транспортные средства на пути следования пересекали все режимные зоны. Требовалось так организовать движение, чтобы не допустить дополнительного распространения радиоактивных веществ в места проживания. Этому вопросу было уделено самое большое внимание и практически с самого начала работ в зоне. Постепенно выработалась четкая и достаточно эффективная схема перевозок, включавшая смену транспорта на границе зоны, переодевание личного состава в транспортную одежду, его санитарную обработку, дезактивацию транспорта, прибывшего из зоны с высокими уровнями загрязнений, и т.п. И все это при условии постоянного радиационного контроля. Эта схема постоянно совершенствовалась и в несколько модернизированном виде де��ствует и сейчас при доставке рабочих на Чернобыльскую АЭС из города их временного проживания – Славутича.

Хотелось бы несколько слов сказать о дезактивации транспортных средств. Это была очень серьезная проблема, причем как техническая, так и организационная. И не только потому, что очень трудно смыть дорожную грязь, впитавшую в себя радиоактивные вещества, с колес, с днища и бортов машины, вымыть ее из колесных ниш и всякого рода карманов и углублений, которыми так изобилует современный автомобиль. Но вопрос еще в том, куда деть смытое? Пункты дезактивации бетонировались, на них возводились бетонные эстакады, куда заезжал автомобиль, а вода с моющими средствами, подаваемая на машину из брандспойтов, и продукты дезактивации стекали под ноги дезактиваторов, облаченных в резиновые защитные средства, и далее – в приемную яму. Казалось бы, схема проста. Но машин сотни, проходило несколько дней и яма накапливала такое количество радиоактивных веществ, что уровни излучений превышали предельные, установленные для работы дезактиватовов. После этого яму заваливали землей, а для приема загрязненных дезактивационных вод рыли новую. Постепенно, таким образом, пункт дезактивации автотранспортных вод мигрировал по территории, оставляя после себя, как мы называли, «ржавые пятна». Сколько их всего, сказать трудно. Все это происходило в пределах 30-километровой зоны, на территории, которая навсегда выбыла из хозяйственного оборота.

Чтобы убедить несведущих или скептиков в чудовищности последствий загрязнений, вызванных аварией на ЧАЭС, я всегда привожу один пример. Выселению подлежали населенные пункты, в которых загрязненность территории по цезию-137 достигала значений 10 Ки/км2. В количественном выражении эта величина составляет примерно 0,5 грамма. Представьте себе, что вы берете с носика чайной ложки такое количество цезия-137 и толстым слоем засыпаете квадратный километр. Жить здесь нельзя!

К середине июля суммарная доза облучения, полученная мною, достигла 25 бэр, мне следовало покинуть Чернобыль и не посещать его по крайней мере в течение года. Задерживало меня то обстоятельство, что в это время организовывались работы по очистке крыш сооружений АЭС от выброшенных взрывом ядерного топлива, графита и различных конструкций с накопленными радиоактивными веществами. А меня из состава офицеров моего отдела некем было заменить. Все они уже были в Чернобыле и, естественно, получили высокие дозы облучения. В то же время требовался очень жесткий контроль за организацией работ на крышах. Здесь могли быть допущены и ошибки, и злоупотребления. Связано это с тем, что уровни излучений на крышах достигали тысяч рентген в час, а большинство используемых войсковых приборов имели верхний предел измерения в 200 Р/ч. Поэтому, когда один из руководителей работ (генерал!) на сообщение дозиметриста, что его прибор на последнем поддиапазоне зашкалил, приказал считать уровень излучения 200 Р/ч и по нему рассчитать время работы, стало понятно, что дезактивация крыш требует особого внимания и практически постоянного присутствия специалистов по радиационной безопасности. В результате крыши чистили ликвидаторы, облаченные в надежные средства защиты, затрачивая на выход на крышу считанные минуты, а иногда, было и такое, несколько секунд. В наиболее же сложных и опасных ситуациях на крышу выпускались роботы, дистанционно управляемые платформы с размещенными на них рабочими элементами (ножи, скребки и т. п.). Разработчики таких средств активно откликнулись на необходимость их применения, и вскоре на станцию были доставлены несколько роботов.

Не буду утверждать, что это было решение проблемы, так как часть из них довольно быстро вышла из строя из-за отказа электроники в условиях высоких уровней излучений. Один робот, например, навсегда остановился на крыше, один, наоборот, отказался слушаться команд управления, прямиком проследовал до края крыши и рухнул вниз. Были и другие неполадки. Но тем не менее с их помощью задача дезактивации крыш для ликвидаторов стала более решаемой.

Наконец, звонок из Москвы В.А. Владимирова заставил меня подытожить сделанное, наметить ближайшие задачи и готовиться к отъезду из Чернобыля. Выяснилось, что мне на замену приедут два моряка, офицеры-химики, по одному с Северного и Тихоокеанского флотов. Они будут работать в зоне в течение месяца, а затем их заменят следующие военно-морские специалисты.

Это давало уверенность, что и дальнейший контроль за обеспечением радиационной безопасности работающих в чернобыльской зоне будет проводиться подготовленными специалистами и на должном уровне. Для меня же это было еще и приятно, так как этих специалистов по вопросам радиационной безопасности готовил и я в период своей 12-летней преподавательской деятельности в Каспийском высшем военно-морском училище имени С.М. Кирова. А один из них, Юрий Григорьевич Шпорт, был даже моим дипломником.

Встреча для инструктажа проводилась в Москве, где в моем отделе была собрана вся необходимая информация, после чего офицеры убыли в Чернобыль в состав оперативной группы начальника Химвойск. Сразу отмечу, что работа моряков в этом качестве получила самую высокую оценку командования, а некоторые из них были удостоены правительственных наград.

Десятого августа я, как мне казалось, окончательно вернулся в Москву, в отдел, которым до сих пор руководил только по телефону. Полагая, что в Чернобыле в текущем 1986 г. мне уже не быть, я попытался подытожить виденное, отработанное, внедренное и задуманное в вопросах обеспечения радиационной безопасности при ликвидации последствий такого рода катастроф и вечерами за очень короткое время составил расширенный план-проспект руководства по обеспечению радиационной безопасности. Работалось легко, все было свежо в памяти, через все это я сам прошел, многое отрабатывалось при моем непосредственном участии, и потому уже в сентябре я вышел с предложением к В.А. Владимирову разработать такое руководство для сил, участвующих в ликвидации последствий радиационных (ядерных) аварий на АЭС.

Предложение было одобрено, но на ближайший момент требовалось срочно переработать и представить на утверждение министру обороны основной приказ по обеспечению радиационной безопасности в Вооруженных Силах. Этим пришлось серьезно заниматься осенью 1986 г. Требовали срочной переработки и некоторые другие документы, регламентирующие вопросы радиационной безопасности. Но все же к вопросу разработки указанного выше документа мы вернулись, когда В.А. Владимиров стал заместителем министра МЧС. В 1993 г. эта работа была включена в план министерства, и вскоре мы представили первую редакцию документа. Вопросы дезактивации техники, санобработки личного состава, использования средств защиты кожи и органов дыхания были поручены моему коллеге Борису Александровичу Чепенко. Но сразу хочу сказать, что это коллективный труд, все вопросы обсуждались и доводились до логического завершения совместно с Б.А. Чепенко и Анатолием Дмитриевичем Шрамченко, тоже нашим коллегой и квалифицированным специалистом по радиационной безопасности.

Большую помощь в формировании документа оказал В.А. Владимиров, особенно в части привязки его к структурам подразделений МЧС.

Некоторая задержка вышла с согласованием документа в Госсанэпиднадзоре, Госатомнадзоре, Минприроды и некоторых других государственных структурах, силы и средства которых так или иначе могут быть задействованы при ликвидации последствий такого рода аварий. Выход был найден предложением привлечь в авторский коллектив представителей этих организаций с целью разработки ими касающихся их положений документа, которые после обсуждения включить в текст руководства.

В 1987 г. руководство было согласовано, издано и разослано в подразделения МЧС и другие заинтересованные организации.

Прошло уже много лет, и, конечно, требуется внести в содержание руководства некоторые коррективы. Так, изменена концепция дозовых нагрузок персонала и населения, отменены предельные 25 бэр, разработаны новые, более совершенные дозиметрические приборы, средства дезактивации и т.п. Но тем не менее основные положения руководства, определяющие правила проведения работ на радиоактивно загрязненной местности, актуальны. Некоторые из них еще до издания документа были применены нами в реальных условиях, когда в начале девяностых нам с Б.А. Чепенко по заданию правительства пришлось участвовать в строительстве газопроводов в радиоактивно загрязненных районах Гомельской, Могилевской, Брянской и некоторых других областях Беларуси и России.

Но работы в 1986 г. в чернобыльской зоне продолжались, что требовало от сотрудников отдела постоянного отслеживания ситуации и участия в выработке тех или иных решений.

В сентябре 1986 г. руководство Химвойск приняло решение провести на территории чернобыльской зоны учебу с практическим участием в некоторых работах военных химиков (войсковых и флотских). Понятно, что в этом мероприятии пришлось участвовать всему моему отделу и в том числе мне. Пребывание в зоне составило почти две недели с учетом времени предварительной подготовки. Это было очень полезное мероприятие, позволившее офицерам-химикам получить реальное представление о возможной ситуации и ее изменениях в случае аварии такого рода, понять, как действовать на загрязненной территории, увидеть и по-своему оценить, как работают дезактиваторы, как используются технические средства, как организована санитарная обработка личного состава, и другие моменты. У каждого из участников учебы был свой определенный опыт и знания, вследствие чего было много деловых предложений и, конечно, критики, за что их авторам можно только выразить благодарность.

Учеба закончилась в конце сентября, и я вернулся в Москву, но, как оказалось, очень ненадолго.

30 сентября зазвонил телефонный аппарат на моем столе. Снимаю трубку и по установленным правилам произношу: «Москаленко». В ответ слышу: «Владимир Алексеевич! Звонят из аппарата Марьина, Вам завтра в 9.00 следует быть в Чернобыле. Работает правительственная комиссия по некоторым жалобам. От Минобороны – Вы». Что меня удержало от вопроса, кто такой Марьин, не знаю. Иду к Владимирову, докладываю. Он смеется: «Марьин – это сектор ЦК. Все бросай – и в Чернобыль». Утром в Чернобыле выясняется следующее. Одной из бригад рабочих было дано задание обследовать целостность и готовность к работе теплотрассы от АЭС до Припяти, примерно 3,5 км. Цель – при необходимости ее отремонтировать, чтобы в зимний период отапливать дома Припяти. Рабочие задание приняли, но усомнились в правильности измеренных военными мощностей доз излучения вдоль трассы. Сомнение вылилось чуть ли не в митинг, на котором они обвиняли военных, что те-де хотят их переоблучить. Пришлось резко прекратить митинг, вызвать «броник», в который помимо водителя и старшего машины я усадил двоих самых активных сомневающихся с их аппаратурой, сел и сам, тоже взяв дозиметрический прибор. Высадились на станции у начала трассы и пошли вдоль нее, постоянно сверяя показания обоих приборов с данными военных разведчиков. Каких-либо существенных расхождений не обнаруживалось. Активность обвинителей явно снижалась, а вскоре и вовсе они предложили вернуться назад. На это я ответил, что приказ о контрольной разведке трассы должен быть выполнен до конца, тем более что бронетранспортер ждет нас в Припяти. Трассу прошли. Но уровни-то, уровни! В результате к уже полученной дозе добавил три бэра. «Спасибо» Марьину.

Работы в 30-километровой зоне изначально проводились в закрытом до определенной степени информационном режиме. На этот счет военные располагали соответствующей директивой начальника Генерального штаба, где было подробно расписано, какая информация может быть предана гласности, а какая нет. Так что автор этих строк, будучи от Минобороны в правительственной комиссии по цензуре публикаций о чернобыльской катастрофе, вынужденно являлся одним из активных ее членов.

На этот счет у меня какое-то двойственное чувство, но скорее по перечню запрещенных к публикации материалов, нежели по самому факту запретов. Ну как можно сохранить в секрете, например, уровни излучений в районах, загрязненных в результате аварии? Ведь на них работали сотни тысяч людей, и только абсолютно безразличные, а таковые вряд ли были, не знали об уровнях излучений на рабочих местах. Вернувшись домой, они конечно же рассказывали землякам в том числе и об этом. Как это скрыть, да и надо ли? Но в то же время я резко негативно относился к публикациям с заведомо «черным» содержанием, в которых охаивалось все и вся, с издевательским отношением к ликвидаторам (было и такое!), будто это их вина, что они трудятся там, подвергая опасности свою жизнь.

Некоторые авторы, прознав об автокатастрофах, что случались при таком огромном скоплении техники, так смаковали это, что сама авария реактора отходила на второй план. Приходилось, откровенно говоря, оценивать и моральную сторону публикуемого, ведь оно должно и помогать бороться с бедой, ибо сбить настрой на такой тяжкий труд гораздо легче, чем потом его поднять. По этой причине комиссией были отклонены три из представленных четырех телевизионных фильмов. Разрешение на выход в телеэфир получила только Новосибирская студия. В ее фильме помимо откровенно тяжких, но реальных кадров было и что-то светлое, оптимистичное, связанное с надеждой и даже уверенностью в благополучном исходе всей этой операции. Правда, и здесь не обошлось без досадного момента.

Во время работы новосибирцев на станции произошло тяжелое событие. Вертолет разведчиков во время облета разрушенного блока зацепился винтами за растяжку вентиляционной трубы и разбился. Погибло несколько офицеров. Информация об этом была дана в прессе, а новосибирцам удалось схватить этот момент на пленку. И, конечно, они поместили его в своем телефильме. Казалось бы, все понятно. О том, что вертолет разбился и погибли люди, пресса сообщила, а они показывают, как это произошло. Пытаюсь убедить их не показывать этого. «Представьте, что этот телефильм смотрят родители погибших ребят. О гибели их детей и о том, как это произошло, им сообщили, детей своих они похоронили, и теперь, еще не выплакав всех слез, глядя на экран телевизора, они снова переживают трагедию. Все ли выдержат это? Да до конца жизни перед их глазами будет стоять эта картина, а сны будут только об этом». Согласились. Лента пошла в эфир без кадров о гибели вертолета и была хорошо, с пониманием, встречена общественностью. Но как же велико было чувство досады, когда в десятилетие аварии вновь была показана эта лента, но уже в полном объеме, т.е. с падающим вертолетом. Зачем? Неужели только для того, чтобы показать, что нынче СМИ могут все? Могут, но зачем? Почему? Думается, потому, что это касается не их родных.

Конечно, в изложенном мною присутствуют и субъективные моменты. Может, да и наверное, я в чем-то не прав. Но хочу повторить, что работа в чернобыльской зоне не оставляла равнодушным ни одного из участников. Это был тяжелый труд для всех и в равно опасных условиях.

Хотя в то же время некоторые действия вызывают определенное неприятие и массу вопросов. Предвижу критику читающих, но рискну.

Погибли мужественные, храбрые, умелые люди. Я о пожарных. Но скажите, кто загнал их на крышу, чтобы они поливали водой из шлангов раскаленную до нескольких тысяч градусов активную зону реактора? Да вода превращалась в пар еще до контакта с расплавленным топливом и только способствовала подъему в воздух сорбированных на водных аэрозолях радиоактивных элементов.

Находясь на крыше блока без защиты органов дыхания, они не только бесконтрольно переоблучались от прямого воздействия гамма-излучения, но и вдыхали и глотали со слюной огромное количество радиоактивных веществ. Не удивительно, что от внутренностей умерших пожарных мощность дозы на расс��оянии одного метра достигала 10–15 Р/час. Кто тут выживет?

Сомнение вызывает необходимость ежедневного зависания вертолета над разрушенным реактором с целью измерения мощности дозы излучения над ним на определенной высоте. Какова цель этой операции, приводившей к необоснованному переоблучению трех-четырех офицеров ежедневно? Разве использовались эти данные в каких-либо мероприятиях? Нет, только для голой информации. Но ее можно было получить и другими способами, не облучая людей.

А чего только не испробовали ликвидаторы для засыпки самого реактора, чтобы заглушить возможно продолжающуюся реакцию деления! Все ли делалось обоснованно? Скорее – из необходимости что- то делать. Конечно, это тоже метод. Но в связи с этим возникает резонный вопрос – случись, не дай бог, еще такое, готовы ли специалисты (МЧС – в частности) грамотно заглушить реактор? Существует ли, разработана ли соответствующая методика? Может, конечно, я стучусь в открытую дверь и в силу закрытости темы у меня просто нет информации. Хотелось бы в это верить, и если это так, прошу меня простить. Но вопрос у меня возник неспроста. Очень не хочется снова оказаться в тех условиях даже по собственной воле.

Но это все о действиях. А ведь были и бездействия, и об одном из них хотелось бы сказать особо. Еще в мае на одном из заседаний правительственной комиссии в Чернобыле, когда еще была возможность высказать какое-то мнение, я предложил рассмотреть вопрос о том, чтобы все медицинские сведения об участниках ликвидации последствий чернобыльской аварии концентрировались в 6-й специализированной больнице Москвы. То есть предложил обязать все медицинские учреждения, где стоят на учете по месту жительства ликвидаторы, представлять по разработанной форме информацию о состоянии их здоровья, обращениях за врачебной помощью, выявленных заболеваниях и т.д., вплоть до их кончины с указанием причины. Вроде бы это было встречено с пониманием. Но в перерыве два молодца в строгой одежде так энергично рассказали, что меня ждет, если я не прекращу свои выдумки, что мне ничего не оставалось делать, как только развести руками. Да, действительно, об этом должны заботиться медики, а не химики. Но мне кажется, что это исключительно социальный вопрос, а медицина здесь – только как средство поддержания здоровья пострадавших людей.

И что в итоге? Мы потеряли огромную и очень нужную информацию о воздействии радиоактивного излучения в самых разных дозах на большие группы людей, причем как на самих участников, так и на их потомство. Такая информация по Хиросиме позволила японцам и американцам извлечь все, что нам сейчас известно по данному вопросу. А мы и в первый раз преступно не получили таких сведений, когда несколько десятков тысяч солдат прошли по Тоцкому полигону сразу после взрыва атомной бомбы, и во второй раз, когда число участников чернобыльских событий достигло миллиона. Сколько их умерло за эти годы, по каким причинам – никто толком не знает или общественность умышленно не информируется. Все это дает повод и возможность недобросовестным лицам, в том числе и политикам, как угодно эксплуатировать чернобыльскую проблему. И, главное, не в пользу ликвидаторов.

Некоторые «специалисты» выпускают литературу, рассчитанную на массового читателя (например, Д.А. Белоус «Радиация. Биосфера. Технология»), в которой утверждают, что чернобыльская катастрофа вовсе не навредила здоровью людей, что не доказано, будто те или иные болезни вызваны облучением. Потому и не доказано, что не собирались ни доказывать, ни показывать. Нет информации – нет проблемы. Так, конечно, проще, но вряд ли это оправданно.

В заключение хочу сказать, что Чернобыль – это целая эпоха, это плотный клубок организационных, технических, научных, социальных, медицинских, моральных и иных проблем. И распутывали его люди, наши соотечественники. И не только на объектах Чернобыля, но и в научных центрах и лабораториях страны, на производственных предприятиях и в общественных организациях. Хочется всем им поклониться и сказать спасибо. Вместе с бедой Чернобыль еще раз принес чувство уверенности, что мы всегда сможем сплотиться, чтобы вместе отвести такую и любую другую напасть.

Взято из книги “НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧЕРНОБЫЛЬ: ИСТОРИЯ, СОБЫТИЯ, ФАКТЫ, УРОКИ”. Москва Издательство МНЭПУ 2006

ЧЕРНОБЫЛЬ, 1986 год. ЧТО ВРЕЗАЛОСЬ В ПАМЯТЬ (часть 1)

#авария на ЧАЭС

1 note · View note