#черные крылья

[rheo-tu]

По пути на работу начинается дождь. Я ускоряю шаг, холмики, из которых состоит окружающий пустой ландшафт, оседают, оплавляясь и превращаясь в воду. Вода несется ручьем и под ногами — приходится выбирать, куда ступать. Впереди меня, точно так же осторожно ступая, продвигается женщина; чтобы не столкнуться с ней, я перехожу на другую сторону дороги, где посуше, и с какой-то радостью, почему-то даже мстительной, очень скоро ее обгоняю. Когда я наконец добираюсь до мотеля, тучи уже настолько заполнили небосвод, что кажется, будто наступила ночь. Обсыхая, я устраиваюсь у окна в номере — глядеть на бушующую погоду. Дождь превратился в ливень. Тут я замечаю на дороге всего в двух метрах от окна капибару. Самая настоящая капибара. Хоть и вымокшая под дождем, отчего она выглядит общипанной. Я тянусь за фотокамерой, и, разумеется, стоит мне пошевелиться, как капибара встает и лениво направляется прочь. На месте, где она лежала, оказывается яйцо, размером и цветом похожее на куриное. Тут прилетает голубь и начинает яростно его клевать, разбрызгивая желток. Вдруг что-то замечает (может, меня в окне?) и вспархивает. Бедная птица, думаю я — разумеется, не о голубе, а о той, которой принадлежало снесенное яйцо. Должно быть ворона устроила здесь гнездо. Кто бы мог подумать, что у ворон, таких злобных с виду птиц, тоже крадут яйца? Сквозь дождевые струи я различаю хлопающие черные крылья. Хозяйка яйца приближается - оплакивать свою потерю, а может быть, искать виновных… Все это случается за какие-нибудь считанные секунды. Потом боковым зрением я замечаю, что капибара далеко не ушла и оборачиваюсь к ней. Мой номер располагается в небольшой пристройке, выдающейся на улицу, так что я могу наблюдать за тем, что творится снаружи, одновременно из двух окон, и вот капибара возникает в соседнем, продолжая невозмутимо мокнуть под струями воды. От крыльца мотеля к ней уже спешат двое туристов в пробковых шлемах, семейная пара, на ходу достающая свои фотокамеры. Никто никогда не видел капибар.

[wesna09]

Развяжи мои крылья, пожалуйста .

Усади на колени свои .

Мне не нужно ни лести , ни жалости

Я не видела только любви ...

По холмам , и по кочкам , пробоинам ,

Всё меня волочила судьба .

Только я не похожа на воина

Запылился мой розовый бант ,

Тот , с которым веселая , звонкая ,

Я с портфелем бежала домой .

Но мечты , что с реальностью скомканы ,

Счастью тихо сказали " Отбой ...'

Завертелась стандартная , взрослая ,

И ничем неприметная жизнь .

Грёзы в дальнее плаванье посланы ,

Да и я вместе с ними, кажись .

А потом в суматохе обыденной

Сердцем я ощутила тепло ...

Сколько нежной любви не увидено...

Сколько лет просто мимо прошло.

Я в заложниках сна необычного ,

Где расправлены крылья мои ,

Счастье вдруг персональное личное

Мне пришло рассказать о любви ...

Я проснулась. А ты мои волосы

Нежно гладил своею рукой .

И исчезали все черные полосы

Из судьбы, оставляя любовь....

Ирина Самарина - Лабиринт , 2024

[blooming-lavender]

Это запись неизвестного ученого, работающего в организации ВТО (В Тихом Омуте)

[год: ████, месяц: май 29]

Ребенок гибрид, которого мы создали из ДНК какого-то мёртвого существа и двух головой птицы.

Изначально мы должны были утилизировать это существо, так как он получился неудачным, но Карл.. один из наших ученых решил оставить его. Зачем это ему? Я не знаю. Может это связанно с... Эх, не важно.

Гибрид получился жутковатым, хотя у нас бывали результаты похуже. Некоторые существа умирали где-то через неделю, либо жили с отклонениями, но мы их сразу же утилизировали.

Что ж, сам ребенок выглядит необычно. В особенности нас заинтересовали его крылья, которые предположительно являются рудиментарными органами. Глаза полностью черные, он никак не реагирует на то, что мы показываем, из-за чего считаем его слепым.

Он не ест. Выплёвывает детское питание или отрыгивает, мерзкое зрелище... Пьёт только воду.

Пол существа так и не определили. Остановились на том, что оно бесполое.

Спустя некоторое время Карл дал этому существу имя. Теперь его зовут Оливер. Так звали покойного сына Карла.

[год: ████, месяц: июнь 30]

Мы очень удивились тому, что спустя месяц Оливер был похож на пятилетнего ребенка. Однако он исхудал и был истощён, выглядит просто ужасно... Кажется он чем-то болен.

[год: ████, месяц: июль 18]

Всё становится значительно хуже. С каждым днём на теле Оливера появляется все больше и больше язв, а после прикосновений его кожа сползает, прямо как у змеи. Он истошно воет и плачет.

Из глаз течёт какая-то черная жидкость, которая по всей видимости приносит ему дискомфорт. Был один случай когда Оливер упал на лицо, то пол его лица не было, словно с его лица содрали пол кожи, но через неделю его лицо регенерировалось, но новые раны не прекращают появляться на его теле.

[год: ████, месяц: ноябрь 1]

Вчера ночью весь персонал проснулся из-за громкого и жуткого воя, доносящегося из соседней лаборатории. Перед нами предстала страшная картина, повергшая всех в ужас.

Ранее то, что было пятилетним ребенком, стало длинным и худощавым существом. Мы не сразу поняли, что это Оливер. Некоторые из интереса наблюдали за тем как существо трогает свои костлявые крылья, которые крыльями и не назовешь, только то, что от них осталось. Ужасное зрелище.

Мы пытались утихомирить его, но прозвучала сирена, означавшая что кто-то выбрался из своей камеры и устроил погром... [на этом запись прерывается]

[autier-s]

Не знаю зачем, хочу, чтобы эти слова отпечатались в этой реальности.

Из дневника // октябрь 2014.

Он обнимает своей большой рукой, проводя по спине. И вводит под кожу. Под ребра. И перебирает органы внутри. Неспешно. Причиняя как можно больше боли. Но я радуюсь. Я наслаждаюсь. Она внутри меня. Она ликует. Она упивается своей правотой. Своей победой. Она от всего сердца, злорадствует. И большой ложкой выскребывает внутренности. Словно косточки из дыни, надавливая сильнее. Чтобы наверняка. Досуха. Внутри пустота. Глаза – бездна. Тонешь в себе. Идешь по вечерней улице, не обращая внимания на холод. Куришь сигарету за сигаретой. Бесполезно. Ловишь мысли о никчемности.

- Ты думала, ты ему действительно нужна? Это лишь потешить его самолюбие.

- Нет, он писал, что я ему нужна. Чтобы помнила об этом.

- И что? Подумаешь, слова. Вчера писал, что соскучился, и что сегодня увидитесь, чем закончилось? Да, да, вытирай слёзы Забыла о своих обещаниях? О том, что надо оставаться самодостаточной? Он устал и уехал домой, даже не узнав о твоих планах. Это нормально.

- Он о чем-то хочет завтра поговорить. Я надумываю и не могу успокоиться.

- А он написал и забыл. Скажет только завтра вечером. А ты изматываешь себя. Зачем?

- Хочется тепла, покоя. Уюта. Домашности. Хочется, чтобы все было хорошо.

- Нет, все не так просто. Он же писал, что с ним сложно. Терпи. Впрочем, ты всегда знаешь, к кому вернуться. Да и посмотрим, кто кого. Не сможет он тебя спасти от меня. Как бы ни пытался. Чуть малейшее расстройство, сомнения – я тут как тут. Жду тебя с распростертыми объятиями.

- Я не сдамся. Так просто не отпущу свое счастье. Мне с ним действительно хорошо. С ним я забываю о глупостях …

- Ха-ха-ха, так вот как ты считаешь! Глупости? Ну-ну. Только почему тогда ты возвращаешься снова и снова? Без меня никакой жизни не будет. Ты знала, на ��то шла, когда начинала эту игру. Игру, именно. Ведь ты так к этому относилась? А теперь я буду отравлять тебе жизнь. Я – яд, который навечно в тебе. В твоей крови.

- Я не хочу тебя отпускать. Я не хочу с тобой ссориться. Я уже пожалела, что за последние две недели пропала, вычеркнула тебя из сознания и не вспоминала. Но я не могу без тебя. Ты часть меня. С тобой я – это я. Ты – это я. Будь мной. Будь во мне.

Флуоксетиновая девочка. Тонкие руки, торчащие вены. Синяки и порезы от бритвы на ногах. Татуировки-полоски на руках. И ещё пара новых. Всклокоченные лохматые волосы, длинные, черные. Черный расплывшийся карандаш под глазами. Темные круги под глазами, да и глаза кажутся ввалившимися. Огромные зрачки, даже карих радужек почти не различить. Бледные обкусанные губы. До крови. Впавшие скулы. Никаких щёк. Смотришь в зеркало – и не узнаешь. Взгляд чужой. Вместо улыбки – кривая усмешка. Чужая. Её. Твоя. Джинсы 34-32 размера свободно висят, чуть спадая. Фиксируешь ремнем. Футболка. Рубашка. Свитер. Пара украшений на шее. Никаких серёжек. Браслет-косичка из путешествия на память, красные бусинки – как вера. Как осознание.

Она заходит в скинни-джинсах, чуть подвернутых, черных, майка. Сигарета. Запах дыма вперемешку с тяжелым ароматом духов. Как будто Эми, такая родная. Неземная. И невероятная. Напевает что-то. Я всегда буду с тобой, моя девочка. Я тебя никому не отдам. Я буду тебя защищать. Я помогу тебе. ��тать собой. Стать мной. Стать как я. Нельзя быть со всеми одинаково милой. Скорпион. Ёж. Змея. Колкость, холодность. Ко всем, кроме одного. Для него оставайся всегда хорошей. Всегда светлой собой. Дари ему ласку, нежность, заботу. Ты сможешь его убедить в обратном, вновь вернуть доверие, радость жизни, счастье отношений. Ты будешь его поддержкой, опорой. Он будет носить тебя на руках. И не чаять в тебе души. Верь ему. Оставайся собой. Перед ним ты бессильна, как будто снимаешь свои крылья, как Малефисента. Ты обезоруживаешь себя, вкладывая в его руку нож и поворачиваясь спиной. Трепетное безусловное доверие. И если с завязанными глазами подведет к пропасти – ты без малейшего сомнения сделаешь шаг в бездну, если он попросит.

Бездна оказалась ближе, чем мне тогда казалось. Это как надпись на зеркале заднего вида:

Objects in mirror are closer than they appear.

Он разрушил всё окончательно и бесповоротно. Накануне моего др.

Пустая комната. Коробка. Голые стены. Пустота. Тишина. Разрывающая на части. Только скетчбук, миллион собственных мыслей, тянущих на дно. Тушь. Карандаш. Кисти. Сигареты. Дым. Прострация. Невесомость. Таблетки. О да, много таблеток. Радость.

Выбралась на прогулку немного. Просто шла вперед, слушала музыку, курила. Не замечала холода. Руки озябли, но я шла и шла и шла и шла, настроение на нуле. Может, связано с предстоящим др, хрен знает. Этот город чужой. Холодный. Я одна. В квартире всё чужое. Мне холодно. Странно. Пусто. Она оказалась права. Предательство ли это? Несмотря на невыносимую боль, принимаю его решение. Пытаюсь. Впервые за несколько дней/недель даже, плачу. Слезы одна за одной. Выхожу на балкон покурить. Вроде, легче. Сон – волнами, то есть, то нет. Хочу флу. С ним было спокойнее. Сегодня весь день я – не я. Чужое всё. Хочу просыпаться с ним. Засыпать с ним. Делить радости и нерадости. Видеть его глаза. Обнимать со спины, чуть привстав на мыски. Вместе выходить курить на балкон, обнимая друг друга.

Странное пустое утро. Не верю, что это правда. Не хочу верить. Плохое предчувствие сбылось. Это невыносимо.

Я тебя подожду до зимы. До февральских густых морозов. Никому не скажу что ты - моя память, мой мир, мой воздух.

Спустя четыре/пять зим мы изредка виделись. Проводили время вместе. Без обязательств. Без планов. Иногда я захожу подглядеть его иг. Новые отношения. Как будто счастливые..

А что я.. А ничего хорошего. 10 пустых лет.

И вот до сих пор это единственный человек, за которого я бы хотела выйти замуж. Безо всяких условностей. Но увы. 🖤

[mantikora09]

«Другая судьба»

Бывают хреновые дни, бывают хреновые решения. А бывает, что уродское решение — единственный выход.

Поэтому после восемнадцатилетия оба близнеца пошли в стриптиз. Если вы думаете, что они вертятся на шесте, то все не так. Братья, конечно, танцевали, но чаще стягивали с себя одежду, позволяя мятым купюрам скользить за пояс брюк или трусов, которые больше показывали, чем скрывали.

Почему так получилось? Ники тут не приехал к ним и парни жили у Лютера. Петля религиозного фанатика туго затягивала шеи, дышать становилось просто невозможно. Вот они и ушли, стоило им достигнуть совершеннолетия.

Сначала устроились подрабатывать в бар, но этого не хватало на нормальное жилье, сносное питание и покупку вещей. Трудно сказать, кто первым предложил этот вариант, но дорожка нужды привела их стриптизу. Разумеется, всегда найдутся умники, которые спросят «почему не на порно сайты?». Ответ прост, как первый снег. У них не было денег на аппаратуру, ноутбуки и прочую лабуду. А на херовый ролик на дешевый телефон никто не купится.

Близнецы в этом беспределе давно, уже пошел пятый год. Они привыкли к чужим рукам на своей коже, к чужим сальным словам, к своей похабной улыбочке, которая чуть ли не контрактом прописана. Были обходительны со всеми: дамами, парнями, мужчинами.

И ведь они начали зарабатывать гораздо больше нужного минимума, но привыкнув к деньгам, как было отказаться от достатка, от красивых шмоток, от спа процедур, от приличной хаты, стоящей гораздо дороже, чем раньше.

Все это сложилось в один путь.

Братья ходят в спортзал, поддерживают кожу в идеальном состоянии благодаря маслам и кремам, питаются правильно и каждый раз обнажаются перед незнакомцами.

В один из вечеров команда «Воронов» праздновала свою победу в турнире и решила порадовать себя чем-нибудь пикантным, тем более Натаниэль уже давно слышал про этих «близнецов похоти».

Но действительность оказалась куда лучше.

Веснински всегда предпочитал парней. Сильных, с энергетикой загнанного хищника, диких, чтобы потом все горло было искусано, а дырка сладко саднила. Нат никогда не ошибался в выборе партнера и сейчас, запихивая медленно купюру под чужие кожаные шорты, Натаниэль чувствует, как между ним и танцором искрит, как парень позволяет ему облапать свой торс и сжать бугор ширинки.

Веснински нашел себе фаворита. Подарки, посещения, приватные танцы, голодные поцелуи за клубом, выдыхание сизого дыма друг другу в рот. Мотель, смятая кровать, начало нового спортивного сезона.

Веснински перешел в новую лигу, ему больше не надо было представлять за свой спиной черные крылья, теперь он в другой команде и клетка гнезда пусть и не отпустила его, но давала небольшую волю.

Он упрашивает Эндрю бросить все это и переехать в квартирку, которую он для них купит. Просит заняться каким-нибудь обычным бизнесом и ждать его с игр. Но все упирается в близнеца любовника. Тогда Нат решается на не шибко красивый жест относительно своего друга. Кевина бросила Тея, об этом кричали все таблоиды, поэтому Натаниэль почти считал, что помогает Дэю, хоть и используя в своих интересах.

Свести Кевина и близнеца Эндрю оказалось задачей не из простых. Один не любил стриптиз-бары, другой — спорт. Но рыжий не был бы самим собой, не реши он этот ребус.

Как итог эти двое реально умудрились замутить и, кажется, весьма серьезно. Поэтому Эндрю все же соглашается уехать с ним, зная, что Кевин тоже вытащит его брата из той паутины разврата, в которую их забросила жизнь.

Наверное, иногда вороны все-таки приносят весточку о счастье.

[atom11]

СЕКТОР ГАЗА - Роковой год (Восставший из Ада) [GMV]

Смерть поднимет черные крылья, Демон разорвет твою плоть до молекул, Ад восстанет, ад поднимет Золотой меч на тех, кто не остынет. Небеса в кровь режет молния на куски, Дьявол рогами пробивает пространство, И земля стонет громко душами падших, Кровь отразится в куполах черных башен. Роковой год, можете мне не верить - Тысяча девятьсот девяносто девять, Дьявол повернет золотыми рогами, Три девятки кверху ногами! Вспыхнут цифры: 6, 6, 6, Нас настигнет адская месть, Мертвые восстанут против живых, Под предводительством ангелов злых. Девятиголовый зверь восстанет из моря, Вся Земля тотчас же превратится в крематорий, Дьявол опять изрыгает проклятья, В бой, за Веру, Христианские Братья! Роковой год, можете мне не верить - Тысяча девятьсот девяносто девять, Дьявол повернет золотыми рогами, Три девятки кверху ногами! Роковой год, можете мне не верить - Тысяча девятьсот девяносто девять, Дьявол повернет золотыми рогами, Три девятки кверху ногами! Бог его заковал в Преисподней, Тысячи лет он мечтал о свобод��, Но прогремел вскоре выкрик народный: "Эй, вставай, проклятьем заклейменный!" И восстал он, цепи срывая, Своих детей на битву призывая, И народ тотчас повели его дети, И все те, кто попал в его сети. Когда древняя колдунья заклинания прочтет, Когда адский огонь крылья ангела сожжет, Когда слепые мертвецы восстанут с древних могил, Когда направит сатана на землю орды злых сил, Когда волки соберутся на открытых пространствах, Когда демоны объявят войну христианству, Когда шлюха вавилонская на Древнем Драконе, Установит на Земле злые адские законы, сука! Роковой год, можете мне не верить - Тысяча девятьсот девяносто девять, Дьявол повернет золотыми рогами, Три девятки кверху ногами! Роковой год, можете мне не верить - Тысяча девятьсот девяносто девять, Дьявол повернет золотыми рогами, Три девятки кверху ногами!

[grayrock]

Голос ветра.

Он не помнил их лиц — только тени крыльев, закрывающих солнце. Последний крик матери растворился в громе обвала, унесшего гнездо в пропасть. Теперь над птенцом орла возвышались лишь острые скалы, а внизу, за краем гнезда, клубилась пелена облаков. Его клюв еще хранил вкус последней ящерицы, съеденной три дня назад. Крылья, слишком слабые для полета, дрожали под порывами ветра, который шептал: «Сломайся. Упади. Конец лучше боли».

Но в нем жила искра — та, что заставила его, несмотря на судороги в желудке, выковыривать из щелей скалы мокрых гусениц. Та, что заставляла кричать в пустоту, хотя эхо возвращалось насмешкой.

— Если ты есть, почему молчишь? — хрипло выкрикнул он в бурю, впиваясь когтями в прелые ветки гнезда. — Я слышал, как взрослые орлы кричали тебе «спасибо» за добычу! Почему мне — ни пера, ни ответа?!

Ответом был удар молнии, расколовший соседний утес. В его свете птенец увидел на камне странный узор — трещины, сложившиеся в лицо с закрытыми глазами.

— Ты не орел, — прошелестел ветер в трещинах. — Ты вопрос.

И тогда он прыгнул.

Падение было не таким, как он ждал. Вместо ужаса — покой. Вместо холода — тепло, словно его обняли перьями, которые он никогда не видел. Облака расступились, открыв черное небо с звездами, мерцающими в такт его сердцебиению.

— Почему ты бросил меня? — прошептал он, обращаясь к созвездию, похожему на распростертые крылья.

— Я не бросал, — ответил голос, похожий на скрип древних деревьев. — Я дал тебе крылья.

— Они не держат в воздухе!

— Ты хотел, чтобы я носил тебя, как птенца? — звезды задрожали, будто смеялись. — Ты — мое дыхание. Ты — буря, которую я посылал, чтобы ты боялся. Ты — голод, чтобы ты искал.

— Но зачем?!

— Чтобы ты узнал вкус свободы, а не сытости. Чтобы ты летел не потому, что должен, а потому что можешь.

Черные перья пробились сквозь его пух, вытягиваясь в штормовом ветру. Боль пронзила кости, но он расправил крылья — шире, чем когда-либо.

Я не понимаю…

Ты — вопль, который я не смог произнести. Ты — моя тишина, ставшая бурей. Лети.

Рассвет застал его на вершине безымянного пика. Под когтями — лед, в желудке — горькие ягоды, в груди — пустота, которая больше не пугала. Где-то вдали кричал орел.

Он не знал, ответит ли ему Бог снова. Но теперь он знал: вопросы — это тоже крылья.

А еще — что голодный не боится высоты.

[mary-daisy]

Гарри совсем не собирался это говорить — слова прозвучали у него в ушах так, будто их произнес посторонний. И однако, он сразу понял, что они верны. Неизвестно, почему понял, но понял. Где бы ни был сейчас Волан-де-Морт, чем бы ни занимался, в эту минуту он испытывал гнев.

Солнечные лучи потоками струились через высокие окна на склоненные головы, которые на ярком свету отливали золотым, медным, каштановым... Гарри осторожно огляделся вокруг.

Снегг-подросток выглядел чахлым и нездоровым, словно деревце, выращенное в темноте. Его прямые сальные волосы подметали столешницу, от крючковатого носа до пергамента, на котором он строчил, было не больше полудюйма.

Утро было поистине великолепное. В воздухе висела легчайшая дымка, и из-за нее небо чистейшей синевы казалось опаловым.

Профессор Амбридж еле слышно кашлянула, точно проверяя, насколько тихо ей удастся это сделать.

— Послушай, — сказал он, — у меня никогда не было друга лучше, чем твой отец, и он был хорошим человеком. В пятнадцать лет многие кажутся идиотами. Он перерос это.

Прошлой ночью он снова путешествовал по Отделу тайн: миновал круглую комнату, затем комнату, полную тиканья и танцующих бликов, после чего опять очутился в гигантском зале со стеллажами, на которых лежали пыльные стеклянные шарики.

Тропинка, по которой они шли, становилась все уже — деревья подступали к ней так близко, что дневной свет еле пробивался сквозь плотную листву.

Окрестности замка сияли на солнце, как чисто вымытые; безоблачное небо улыбалось своему собственном�� отражению в искрящейся глади озера; по шелковым зеленым лужайкам изредка пробегала рябь от легкого ветерка. Наступил июнь, но для пятикурсников это означало одно: экзамены наконец придвинулись к ним вплотную.

Наш новый... директор, — МакГонагалл произнесла это слово с тем же выражением, какое появлялось на лице тети Петуньи во время уборки квартиры, когда она сталкивалась с особенно упрямым пятном на ковре, — попросила деканов факультетов предупредить своих учеников, что мошенничество будет караться строжайшим образом — поскольку, как вы сами понимаете, ваши результаты могут бросить тень на новые порядки, установленные директором... Профессор МакГонагалл едва заметно вздохнула. Гарри увидел, как затрепетали крылья ее точеного носа.

Он сидел прямо за Парвати Патил — ее длинные черные волосы лежали на спинке стула у него перед носом. Раза два-три он ловил себя на том, что пялится на крохотные золотистые блики, скользящие по ним, когда она слегка поворачивает голову, и ему приходилось как следует тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.

Рон зашагал вперед; его ярко-рыжие волосы виднелись в толпе, пока он пробирался в самый конец коридора. Не менее приметная голова Джинни мелькала среди учеников, наводнивших коридор с другой стороны от них, а рядом с ней спокойно плыла белая голова Полумны.

Амбридж улыбнулась широкой самодовольной улыбкой, не спеша опустилась в кресло с цветастой обивкой и уставилась на пленников немигающим взглядом, точно жаба на клумбе.

Он ревел и топал ножищами, кентавры бросились от него врассыпную, и Гарри, на которого дождем посыпались крупные, размером с гальку, капли великаньей крови, рывком поставил Гермиону на ноги и ринулся с ней под деревья, сулившие укрытие.

Они выбрались в коридор, где все было неподвижно — только легкий порыв ветерка, поднятого лифтом, колыхнул пламя ближайших факелов.

После полумрака, царившего в первой комнате, свет люстр, низко висящих на золотых цепях в этом длинном прямоугольном помещении, показался им очень ярким, хотя здесь не было тех танцующих, мерцающих бликов, которые Гарри видел во сне. Комната была практически пуста, если не считать нескольких столов и огромного стеклянного аквариума, который занимал самую ее середину, — наполненный темно-зеленой жидкостью, он был так велик, что все они свободно могли бы в нем искупаться. Приглядевшись, они заметили, что в аквариуме лениво плавают какие-то жемчужно-белые комья.

Однако тут вместо стула с цепями на дне ямы возвышалась каменная платформа, а на ней — каменная же арка, покрытая трещинами, такая древняя и ветхая на вид, что непонятно было, как она еще не рассыпалась в пыль. Проем арки, стоящей на платформе без всяких дополнительных опор, был закрыт изорванным черным занавесом; несмотря на полную неподвижность холодного воздуха вокруг, этот занавес еле заметно колыхался, словно до него только что дотронулись.

Вид у нее был испуганный — гораздо более испуганный, чем в предыдущей комнате, где плавали мозги, — но Гарри показалось, что в этой арке, несмотря на всю ее ветхость, есть своеобразное очарование. Она пробудила в нем любопытство: у него возникло сильное желание подняться на платформу и пройти сквозь эту мягко колышущуюся вуаль.

Он сразу узнал это место по танцующему, искрящемуся бриллиантовому свету. Когда глаза Гарри привыкли к блеску, он увидел, что со всех сторон на него смотрят циферблаты часов — большие и маленькие, стоячие и настенные, они висели между книжных полок и покоились на столах, расставленных вдоль всей комнаты, так что их деловое неумолимое тиканье наполняло ее, точно звуки шагов крохотной марширующей армии. Танцующий, переливчатый свет исходил от высокого стеклянного сосуда куполообразной формы, стоявшего в дальнем конце комнаты.

И тут он очутился в слабо освещенном зале, просторном и высоком, точно храм, и весь его сплошь занимали ряды бесконечных стеллажей, на которых тесно лежали маленькие, покрытые пылью стеклянные шарики...

Они украдкой двинулись вперед, по дороге заглядывая в длинные проходы между рядами стеллажей, дальние концы которых тонули в кромешной тьме. Под каждым стеклянным шариком, лежащим на полке, был приклеен крохотный пожелтевший ярлычок. Некоторые шарики испускали зловещее красноватое сияние, другие были темны и безжизненны, как перегоревшие лампочки.

Рон указывал на маленький шарик, тускло светящийся изнутри и покрытый толстым слоем пыли — похоже, никто не трогал его уже много лет.

вкрадчиво

Азкабан иссушил лицо Беллатрис�� Лестрейндж — оно стало худым и похожим на череп, но глаза ее сверкали лихорадочным, фанатическим блеском.

Ибо теперь я вижу: все, что я сделал и чего не сделал по отношению к тебе, несет на себе явную печать недостатков, связанных с возрастом. Молодым не понять, как думают и чувствуют старики. Но старики виноваты, если они забывают, что значит быть молодым... а я в последнее время, похоже, стал это забывать... Вставало солнце; его ослепительный оранжевый краешек уже появился над горами, и небо над ним было светлым и бесцветным. Солнечные лучи упали на Дамблдора — на его серебряные брови и бороду, на глубокие морщины, избороздившие его лицо.

Он сделал паузу. Гарри не отрываясь смотрел на полированную поверхность директорского стола. По ней медленно ползла граница солнечного света — вот ярко вспыхнула в его лучах серебряная чернильница с красивым алым пером... Гарри знал, что портреты вокруг не спят и внимательно слушают Дамблдора: порой до него доносились шорох мантии или чье-нибудь тихое покашливание.

Дамблдор опустил веки и закрыл лицо длиннопалыми руками. Но даже этот необычный жест, говорящий то ли о грусти, то ли о бесконечной усталости, то ли еще о чем-то неведомом, не смягчил Гарри. Наоборот, его еще больше взбесило то, что Дамблдор проявляет признаки слабости. Он не имел права быть слабым, когда Гарри хотелось рвать и метать, осыпая его упреками.

— Ты был слишком дорог мне, — просто сказал Дамблдор. — Твое счастье было для меня важнее, чем твое знание правды, твое душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал этого плана.

— В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой, — сказал Дамблдор. — В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волан-де-Морт, наоборот, вовсе ее лишен. Благодаря ей ты вчера отправился спасать Сириуса. Она же уберегла тебя от полного подчинения Волан-де-Морту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. В конце концов оказалось неважным даже то, что ты так и не научился изол��ровать свое сознание. Имя этой спасительной силы — любовь.

Он никак не мог решить, что для него сейчас лучше — уединиться или побыть с людьми. Стоило ему очутиться в компании, как его тянуло уйти, а в одиночестве он сразу начинал скучать по товарищам. И все-таки, сидя здесь, у кромки воды, раздавленный бременем вины и измученный тоской по Сириусу, которую еще не успело смягчить время, он не замечал у себя в душе никакого особенного страха. Светило солнце, вокруг смеялись его однокашники, и хотя он ощущал себя таким далеким от них, точно принадлежал к другой расе, ему все же было очень трудно поверить, что когда-нибудь он должен будет убить — или пасть от руки убийцы...

[faust15]

Сила Ночи

Крылья черные вновь на плечах,

Как знак судьбы на его мечтах.

Распахнул их с яростью злой,

Пронесся вихрь, скрывшись за мглой.

Сквозь боль и мрак поднялся он,

Мир покорён — новый закон.

[the-world-of-books23]

СОДЕРЖАНИЕ ЦИКЛА ДИВНЫЕ БЕРЕГА

Автор: Елена Кондрацкая

Жанр:

Возраст: 18+

Содержание

У Ворона две жизни

Когда заканчиваются сказки

Клятвы мёртвых птиц

У ворона две жизни

Василиса мечтала защищать людей от темных сил. Быть Вороном и сражаться в Вольской Гвардии. Ради этого она сбежала из дома и попала в ученицы к сильнейшему чародею. Но наставник мертв, по всей стране пропадают люди, а нечисть сходит с ума. Стать Вороном и отомстить за смерть учителя – Василиса готова ступить на этот путь. Но куда приведет дорога, проложенная самой Смертью?

Когда заканчиваются сказки

Василиса бросает волшебный клубок на землю, но... ничего не происходит. Она застряла в мире, напрочь лишенном магии. Все, что у нее осталось — сны о доме. Кирши во что бы то ни стало пытается разорвать клятву с Атли и стать свободным. Его путь лежит в Северные Земли. Атли в одиночку придется выступить против Совета и царя, чтобы отстоять независимость Гвардии. Но это не единственная проблема нечисти становится все больше и она все ближе подбирается к Даргороду. Грядет беда, которая окажется куда страшнее борьбы за власть. Можно ли остановить зло, если черные крылья Аспида уже заслонили солнце?

Вторая книга цикла «Дивные берега», мгновенно завоевавшего любовь ценителей фэнтези со славянским колоритом.

История Василисы, Кирши и Атли продолжается.

Тираж «У Ворона две жизни», первого романа цикла, разошелся меньше чем за месяц и сразу уже ушел на дополнительный тираж.

Вмешательство богов, интриги, заговоры и любовный треугольник.

Сочетание славянского колорита с элементами восточной эстетики.

Клятвы мертвых птиц

Гвардия пала. Даргород захвачен чернокнижниками. Атли взят в плен. Василиса, Кирши и Финист отправляются в Темные Леса, чтобы найти легендарное оружие против Теней, свергнуть чернокнижников и спасти Вольское Царство. Но как победить, если магия потеряна, а Темные Леса хранят страшные тайны прошлого? Тайны, которые заставят сомневаться — верную ли сторону битвы выбрала чародейка.

[ao3feed-ateez]

Цветочная фея Чон Уён

read it on AO3 at https://ift.tt/2qxGvuy by vaclava Чон Уён казался маленькой катастрофой. Этакий неформал среди других цветочных фей, не иначе. Черная одежда, черная подводка, черный маникюр — даже крылья черные, что уж говорить о его проказливом, совсем не фейском характере? Чхве Сан сразу же был сражен. Как и Хонджун, который, видимо, был не в себе, когда предлагал Уёну работу. ИЛИ АУ, где частная компания по надзору за магическими существами, состоящая из людей и этих самых магических существ, познаёт все грани слова Цирк с приходом Чон Уёна. Words: 1073, Chapters: 1/?, Language: Русский Fandoms: ATEEZ (Band) Rating: Teen And Up Audiences Warnings: Creator Chose Not To Use Archive Warnings Categories: M/M Relationships: Choi San/Jung Wooyoung (ATEEZ) Additional Tags: Romance, Love/Hate, Drabble Collection, Magical Realism read it on AO3 at https://ift.tt/2qxGvuy

[red-amber-tears]

Ночью Вилона, очнувшись от реальной жизни, снова оказалась у того же озера, что и в прошлый раз. И хотя берег был жестким, колюче-холодным, сырым, под стать окружающей тьме, она лежала на мягком мху, укрытом бледной россыпью лепестков магнолии, лежала, преклонив голову на малахитово-зеленую подушку из чего-то, напоминающего нежную замшу. Одинокий лепесток, слетевший сверху с почти невидимых ветвей, скользнул по ее шее и, беззвучно упав, смешался с другими. Она села.

Напряженная. Застывшая в ожидании.

Поднялась. Взглянула на недвижную озерную гладь, темную, отливающую перламутром, как черная жемчужина, на замерзшие отражения тростников и камышей. На мгновение задумалась - а какова же она сама? Но стоит ли спускаться к воде, стоит ли глядеться в нее? Нет. Как и прошлой ночью, Вилона почему-то ощутила, что бояться нечего. Она будет прекрасна. Много, много прекраснее, чем в реальной жизни.

Волосы - длинные, прямые, разметавшиеся, цвета красного золота. Лицо тонкое и удлиненное, скулы - высокие и крутые, словно выточенные величайшим из скрипичных мастеров. Линии, смягченные прозрачными тенями. Кожа, точно шерсть сиамской кошки, бледная, на щеках - лишь чуть-чуть темнее. Тонкое, хрупкое тело.

Одежды из великолепной ткани, алебастрово-розовой, вырезанной наползающими друг на друга лепестками. Тяжелые, но не для нее. Она сильная. Прижимает к груди книгу, в которой каждое стихотворение, каждая история написаны далеко отсюда, уже не детской, но еще не женской рукой. Ее рукой.

Недолгое ожидание - и вот уже с безоблачного неба опускается черный лебедь, описывает последние круги над водой. Огромный лебедь, широкие крылья, глаза и лапы - серебристо-черные, как озерная вода. Оперение столь темно, что почти неотличимо от ночного неба. Он слетает к камышам и опускается с легким всплеском. Широкая грудь, прикоснувшись к воде, оставляет рябь, изящную, как резьба на старинном женском зеркальце.

Лебедь плавал по озеру туда-сюда, поглядывал на нее со спокойным любопытством. То же самое было и вчера, как она потом обнаружила - целый час, но смотрел он издали, от смущения, из опасения ли, непонятно. А потом, еще до первых проблесков зари, взмыл в небо и унесся к горизонту.

Сегодня, однако, терпение ее лопнуло. Уставшая сидеть и наблюдать, она встала и тихонько подошла к воде. Лебедь заметил - и замер посреди озера.

Непонятно. Ведь каждое мгновение здесь, каждая мелочь подчинялись ее воле. Все - как пожелает, все - предсказуемое, умиротворяющее, в точности, как она придумала. Почему же не подплывает лебедь?

И, не жалея легких серых туфелек, о которых в действительности и мечтать бы не посмела, она ступила в воду - и побрела к лебедю. Новое удивление - он стал стремительно двигаться навстречу.

Вилона, пятясь, вышла из озера - обратно на землю, почти что к самой магнолии.

Лебедь, скользя, доплыл до берега, одним махом крыльев вспорхнул к тростникам - и в следующий миг лебедем уже не был. Так она и думала, так и должно было случиться - юноша. Годом-двумя постарше ее, стройный, широкоплечий, с высокой, царственной шеей, угольно-черные волосы колышутся на ветру подобно лебединым перьям.

Он шел, склонив голову, следя взором, как вода переходит в песок, а песок - в изумрудный мох, и смущение, граничащее со стыдом, она мшистую прогалину - возможно, теперь он подойдет поближе?

Он покачал головой. "Ты же не хочешь..."

Слова, которых юноша не произнес, слова, которые она не услышала ощутила.

"Нет, хочу!" - Она сказала это громко, поднялась, потянулась к нему, обняла... нет, попыталась обнять, потому что плечи его снова обратились в крылья. Прикосновение к человеческому телу длилось лишь долю мига, она успела только дотронуться до черных волос, ощутить кончиками пальцев шелковистые пряди - точь-в-точь перья... и вот уже руки ее обвивают лебединую шею, и клюв легонько прихватывает ее плечо, приказывая остановиться...

Вилона открыла глаза и увидела капельницу над больничной кроватью, пузырьки с лекарствами, выстроенные рядом на столике, ждущие времени очередного укола. Увидела свои руки, сжимающие тетрадь, обложку, давно утратившую цвет от пота горящих в лихорадке ладоней. Ощутила внутри влажное напряжение неслучившегося оргазма. Возможно, медсестры что-то заметят - но точно ничего не скажут. Медсестры, которые, похоже, знают о ней все.

Вилона успела записать в тетрадь лишь несколько строк - и снова в болезненный полусон. Очнулась, написала еще немножко - и опять почти что лишилась чувств. Вытащила себя из слабости и жара в третий раз - и заметила родителей, сидящих по обе стороны ее кровати. Сердитое, как обычно, лицо отца, полного злости не на нее, злости вообще, взгляд матери, горестно изучающей нарывы у дочери на руках, все увеличивающиеся. Все больше, все воспаленнее - стрелки на часах, отсчитывающие, сколько дней жизни осталось.

"У этих бессердечных сволочей законников, может, ни совести нет, ни стыда, - отец опять за свое, - но что ж у них... - помолчал, - ...дочерей, что ли, нет?" Говорит - и, сам того не замечая, припечатывая каждое слово, ручкой красного дерева стучит по тыльной стороне руки, оставляет короткие чернильные шрамы, что так не вяжутся с шикарным маникюром.

Она глядит на отцовские руки, потом - на материны. Смешно - чем больше нарывов расцветает на руках Вилоны, тем одержимее ее отец холит свои собственные. А вот мать - наоборот, никакого вам больше лака, никакого маникюра, никакого даже крема для рук, ха! Не руки - символ покаяния, безмолвное заявление о тоске-печали, об отчаянии, в которое приводит ее доченькина болезнь. Ну, может, еще и попытка хоть как-то скрасить жуткий контраст между здоровьем и умиранием.

Как много говорят эти руки! Вилоне противно. Но она понимает, что отец и мать правда любят ее, - и улыбается им.

"Богом клянусь, - рычит отец, - попадись мне только в руки кто-нибудь из этих идиотов, которым на все плевать, я..."

Мать прерывает: "Как ты сегодня, радость моя? Еще не отошла после беспамятства?" На слове "отошла" внезапно сводит горло, сработала внутренняя цензура, дошло, похоже, что за страшным словом умудрилась назвать происходящее. "Может, мне поговорить с доктором?.."

...НАСЧЕТ МОРФИЯ, - не произносится, но подразумевается.

"...Но народ, вся остальная страна - с тобой, Вилли, детка. Ты посмотри, какой сегодня поток!" - Отец потрясает двумя огромными мешками пыльными, похоже, по полу волочил. А внутри - открытки, конверты, подарки - все, что приходит по почте.

Она задумалась обо всех этих диких газетных историйках - про то, как письма проникшихся читателей спасают жизнь смертельно больным людям, чушь какая, человеческое тело - не телесериал, ему письмами жизнь не продлишь.

Голову давило - так отчаянно, что слушать отца было мукой. Так, словно мозги медленно выдавливают изнутри черепа - в область лба, что, собственно, и делали стремительно разбухающие лимфатические узлы. Чтобы как-то ослабить боль, хотелось набрать в грудь побольше воздуху, как после самого тяжкого физического усилия, как если бы спринтом бежала по кругу, снова и снова, без остановки. Так бы и самый выносливый спортсмен сломался, захлебнулся бы стоном. Но она-то, она ж и дышать глубоко не может, и быстро - тоже! Болезнь уже и легкие ее зацепила, так что каждый вздох делать приходится осторожно.

Даже перевести взгляд на лица родителей - и то невыносимо, а она пытается, пытается, пытается! Невозможно поверить, что просто поднять глаза может быть настолько трудно.

Так что она продолжает смотреть на руки - и понимает, что совершенно не в силах, как бы там ни было, понять, о чем вещает голос отца, и опускает веки.

"Так что же, поговорить мне с доктором?" - Мать снова задает вопрос, шепчет, наклонившись к самому уху Вилоны.

"Нет, мама". Больше ей не хочется говорить. Слова из-за болезни нечеткие, смазанные. Мать слишком сильно испугается.

И она разрешает себе уплыть в тишину, надеясь только, что улыбка ее сохранится, возможно, и в беспамятстве...

Лебедь кружил и кружил над головой - спокойно, однообразно, избегая тратить силы. Парил в воздухе, шевеля крыльями только изредка, только чтобы удержаться на лету. Выжидал. Опасался спуститься на землю.

Но, раз уж она позвала его, рано или поздно спуститься на землю придется?

Пришлось. И он спустился - в самом дальнем от нее конце озера, так далеко, что она не услышала даже с плеско�� хлестнувших по воде крыльев. Принялся бесцельно плавать по крошечному заливчику, всячески демонстрируя, что ее тут вроде бы и нет. Однако время от времени долгая шея грациозно изгибалась - лебедь делал вид, что, по птичьей привычке, клювом чистит перья, но она знала - на самом деле он смотрит на нее.

Наконец Вилона решилась обогнуть озеро и подобраться к лебедю поближе. Странно - нынче ночью ее одежды словно бы стали тяжелее, и воздух уже много теплее, чем раньше. Окружающий пейзаж не казался таким дружелюбным, как в прошлый раз. А шаги как будто делались все короче и короче - пока она не осознала, что, сколько бы ни старалась, не может заставлять ноги двигаться снова и снова. Чтобы обогнуть озеро, ушла почти что вся ночь.

Лебедь и не подумал улетать. Он даже не выплыл из своего заливчика. Уже почти на рассвете она присела у самой воды на скамью, сложенную из светлых округлых камней, и принялась смотреть, как он скользит по воде - футах в двадцати. Она наблюдала, зачерпывая воду горстью, прислушиваясь, как капля за каплей утекают между пальцев, возвращаясь в свою, озерную стихию.

"Почему же ты так стыдишься? Почему не приблизишься?" - спросила она наконец.

Не отвечая, он одним взмахом крыльев перелетел на берег и, коснувшись земли, обратился в того же юношу, что и раньше. Отвернулся - и пошел мимо нее к невысокому холму, поросшему огромными маками. Поднявшись на вершину, знаком поманил ее - и исчез на той стороне.

Она последовала за ним - и вскоре дошла до персикового дерева, одиноко стоявшего на равнине, дерева, чьи длинные узкие листья были так темны, что разум подсказывал - для жизни им нужен не свет, как другим растениям, но мрак. На ветках тяжелели спелые плоды. Юноша сорвал один - и протянул ей. Пушистая кожица была бархатистой и - черной. Она уже подставила было руку, помедлила... и опустила.

Он, ощутив ее страх, протянул персик более настойчиво.

"Красивый, - сказала она неуверенно, - но..."

Он поднес персик к губам и, серьезно и печально глядя на нее, надкусил сам. Проглотил кусок, чуть откинув голову, очень в этот момент похожий на лебедя. Мякоть под черной кожицей оказалась густого оранжево-розового цвета.

Он вновь протянул персик ей - протянул кончиками пальцев, стараясь, если она возьмет плод, не дотронуться до ее руки. На этот раз она не отказалась.

"Красивый, - шепнула она, и проскользнула под протянутой рукой юноши, и легко поцеловала измазанные соком губы. - Красивый. Но мне нужно не это".

Потрясенный, он отшатнулся, роняя персик.

"Что с тобой?" - спросила она.

"Не заставляй меня касаться тебя. - Голос, ясный и звонкий, эхом раскатился в ее сознании. - Это тебя убьет".

"Но теперь-то мне не страшно. Думаешь, я боюсь?"

"Я говорю не о твоем страхе. Зачем ты призвала Смерть? - Голос его дрогнул. - Смерть - это я".

Стремительное превращение в лебедя вышло неудачным - лицо так и осталось человеческим, когда он взмывал над деревом, да и на груди сквозь редкие перья просвечивала кожа.

Интересно, а хоть в небе он превратился в лебедя до конца? Так и не разглядев, она подняла персик. Мягкая фруктовая плоть была покрыта тонким налетом пыли, и она аккуратно отерла ее. Втянула ртом вкус персика, вкус юноши - сладостный до ожога, до невозможности проглотить, слишком густой, точно чай, заваренный на меду вместо воды...

Очнувшись, она увидела, как медсестра возится с ее капельницей и ампулами. Стало быть, уже морфий. Тело и сознание расслабились от полной бесполезности. Наркотик не избавит ее от боли настолько, чтоб затмить эту боль окончательно. Наркотик лишь... УМЕНЬШИТ ее ощущения, уменьшит ее саму, потому что чем меньше чувствуешь - тем меньше тебя.

"Практикуешься в активном сновидении?" - Мужской голос, совсем близко.

"Что, простите?"

В кресле у ее кровати снова сидел психотерапевт.

"Привет", - улыбнулся он.

"Привет", - ответила она.

"Так ты пробовала?" - Он спросил это с неподдельным интересом, и тогда она впервые заметила его волосы, длинные, черные. Может, это он стал прообразом лебедя из сна? Она усомнилась, размышлять на эту тему было неохота, и вообще он в свои двадцать восемь явно староват - и, мелькнула у нее зловредная мыслишка, малость тяжеловат, чтоб летать.

"Сновидение?" - повторила она.

"Ну да. Мне интересно - ты пробовала? И что - получается?"

"Нет", - устало сказала она.

Поверил или нет? Непонятно. Сидит, терпеливо ждет, когда она заговорит. Ждет темы, в которую можно вцепиться и мусолить. Она не сказала ничего - и в зародыше пресекла саму идею сеанса. (А он-то собирался обсуждать проблему гнева, проблему неприятия ею самой идеи болезни, то, как научиться изживать ярость, отравляющую оставшееся у нее время - без упоминания того, сколько ��ремени осталось у нее вообще и сколько уйдет на изживание.)

На следующий день мать пришла снова, что-то подавленно бормотала - не иначе, врачи оглушили ее новостями еще у дверей палаты.

Мать сказала: "Мы с твоим папой тут подумали... ну, насчет твоей тетради. Ты всегда так замечательно писала, и я как-то случайно посмотрела... ты уже почти все страницы исписала... Может, хочешь, чтобы мы как-то это использовали, когда ты... ну... допишешь до конца?"

Противно демонстрировать остатки собственнического инстинкта - и все равно Вилона крепко стиснула тетрадь под одеялом.

"Может быть, в издательство послать?" - предложила мать.

Слава Богу, разговор на этом оборвался - точнее, разразилась в коридоре перебранка меж санитаром и кем-то, кого катили в кресле на колесах. Который же сейчас час, подумала Вилона, что-то около семи утра? Время процедур, время, когда каждый едет в своем медицинском направлении?

"Блин, я способен ходить!" - орал мужской голос, в котором, похоже, негодование сожрало все остальные эмоции.

Шлепанье больничных туфель. Скрип резиновых шин. Звуки резкие, как удары мяча в спортзале.

"Почему бы тебе не позволить мне просто толкать коляску? - Другой голос. - Хочешь выжить - соображай, не трать силы на ерунду. Береги, пригодятся, когда действительно понадобятся".

"Я свои силы что - на банковский счет кладу?! Два дня уже так, блин! Мне осточертели кровати. И кресла осточертели. И бездельничать осточертело. А теперь - будьте любезны. Сам пойду!"

Пара секунд тишины - лишь отдаленный больничный шум. Медсестра переходит от кровати Вилоны к следующей. Наконец снаружи - тяжелый вздох.

"Ладно, Брайс. Если так, за что борешься - на то и напорешься. Давай поднимайся. - Приглушенный шорох. Кресло, откатившись, вмазывается в стену - чуть левее открытой двери Вилониной палаты. Неуверенно ступают ноги в шлепанцах. - Но если у тебя опять начнется слабость или, как в прошлый раз, понос, я ответственность на себя НЕ ВОЗЬМУ".

"Вот что я люблю в тебе, Гарольд, так это развитое чувство ответственности", - острит высокий парень, которому мужик постарше помогает пройти мимо двери. Как там санитар его назвал - Брайс? Года двадцать четыре - и старше, и моложе, чем представляла себе Вилона. Мо��оже - потому что широкая кость, словно назначенная нести изрядный мускулистый вес, сейчас веса не несла почти никакого. Старше - потому что страдальческие морщины уже отметили лицо, уже посерела кожа у глаз и губ.

Похоже, настоящие симптомы проявились у Брайса совсем недавно - судя по тому, насколько прилично еще он выглядел. Волосы, отхваченные бритвой, прядями стоящие дыбом, прядями спадающие на глаза, - сияющие, густые, темно-каштановые, пока еще не сухие, не безжизненные. Да, похудел он здорово, но плечи - еще литые, спортивные, ноги под больничным халатом сильные, как у того вратаря, по которому она тайком вздыхала на втором курсе.

В этот момент Брайс, небрежно отмахнувшись от санитара, заглянул в палату Вилоны - и, конечно, первым делом уставился на нее по той простой причине, что ее кровать стояла ближе всего к двери. В глазах ненадолго возникла неловкость - уж очень жутко она теперь выглядит, - а потом появилось узнавание, твердое, железное узнавание человека, который пытается вспомнить, откуда тебя знает.

[loner-inside]

Черные крылья

Закончил чтение книги Эда Макдональда - Черные крылья. Учитывая, как мало оригинальных вселенных в фентэзи, книжка зашла на ура. Необычный мир, мрак, безнадега и море кровищи - все как я люблю. Краткий вердикт - must read.

Остановимся же поподробнее на романе.

Мироустройство не копирует тонны подобной литературы, в мире Чернокрыла есть порох, магия, злые могущественные дяди и опустившийся протагонист (что, собственно, свойственно жанру dark fantasy). Но магия и дяди получились не шаблонные.

Мир книги погряз в многолетней (или даже многовековой) борьбе Глубинных королей и Безымянных. И те, и другие играют роль существ, наделенных почти божественной силой. Первые очень недовольны существованием рода человеческого и всячески пытаются его искоренить, вторые стараются этого не допустить, а между ними оказывается герой книги - Рихальт Галхэрроу, капитан “Черных крыльев”, эмиссаров одного из Безымянных, Вороньей Лапы.

В мире Рихальта небо стало пристанищем для нескольких лун, свет которых играет роль местной маны, и маги, которых тут называют спиннеры (или таланты, как их подвид) могут “плести”, “ткать” лунный свет как пряжу, запасая его в “батарейках”, которые потом и используют в бою (в основном). Фос, а именно так называется здешняя мана, идет на обеспечение работы светильников, коммуникаторов, а главное Машины Нолла - легендарного оружия, единственного козыря Дортмарка, государства людей.

Вокруг этой машины и вертится весь сюжет - получилось некоторое подобие детектива, вроде “Под знаком мантикоры” Але��сея Пехова.

Сама книга положила начало целой трилогии, последняя книга которой уже дописывается автором, что лично меня очень радует.

Считаю, роман достоин потраченного на него времени. Приятного чтения:)

[nashalf]

[minkrista]

Аве, моя ОСка. Вау, обычно в это время я только сажусь рисовать, а тут уже все нарисовала. Чудеса. Сегодня был очень насыщенный день. Как и событиями, так и философией. С одноклассницами рассуждали о смысле жизни. Зачем мы вообще живём? Зачем рождаемся, если весь сценарий нашей жизни уже написан, а в конце мы все равно умрем? Какой в этом смысл, если через 10 лет мы все также на этом болоте (не в Питере, к сожалению) будем жить, впахивать на нелюбимой работе, рожать детей и ссориться с мужем, а единственная радость - отпуск раз в десятилетку? Это глупо. Бессмысленно. Разочаровывающе. Такой жизни не хочется. Такой жизни мы опасаемся. Как ее любить то такую? Мы и сейчас друг другу даем обещания дожить до 20, а что же будет тогда? Это отвратительно. Позже с подругой говорили о некоторых подростках. О тех, которые курят, наркотики принимают и пьют. У нас таких пруд пруди в 9 параллели. Так и живем. А ещё сегодня мой краш спросил у нашей общей знакомой про меня. Он меня помнит! >< Я счастлива. Поэтому остаток суток буду философствовать на тему, что бы ему написать. Всем теплых и мягких снов!🐾

[alenales]

@time-paint автор нарисованных мне картинок с моей парочкой Алей и Неврой.the author of pictures drawn to me with my couple Alya and Nevra.

Невра об Але Мое прошлое всегда было неоднозначным. Эти бесконечные девушки, гоняющиеся за моим богатством и простым наслаждением наедине, а может и страстной ночкой со мной. Эта ревнующая сестра, которую я обязан защищать как никого другого, ведь она последовала сама за мной, когда я покидал родителей.. Но ты... Ты нечто иное, появившееся для меня в этом мире. Аромат нежных и сладких духов и вкус твоей крови будоражат мою кровь и заставляют бешено биться. Пусть ты думаешь, что я не вижу, когда ты следуешь за мной. Но это не так... Я всегда слышу стук твоего сердца и ощущаю твое присутствие рядом со мной, хоть ты и не беспокоишь меня... Твой взгляд всегда отличается от остальных... Он полон настоящей и искренней любви и надежды. Ты постоянно завидуешь остальным моим поклонницам, но никогда не делаешь первый шаг в мою сторону. И потому делаю я, даже когда ты меня не замечаешь посреди листвы. Я так же как и ты слежу за тобой и изучаю. Мое сердце бьется сильнее и быстрее, когда ты рядом со мной или если я вижу какой ты бываешь милой. Я жил и ждал только тебя, мою родную кровинку, что подарила мне огромное счастье и надежду, среди этой бесконечной похоти и разврата. Ты моя жизнь и я нуждаюсь в тебе, моя красотка с темно-фиолетовыми длинными и мягкими волосами! Твои слезы от своих сомнений и небольшая ревность к моим поклонницам лишь доказывают твою любовь ко мне и что ты тоже нуждаешься во мне! И нить, связывающая две наши судьбы никогда не порвется. Только не нами! Я очень люблю тебя! Ты мой нежный ангел, которого я ждал всю свою жизнь, не смотря на то, что имеешь черные крылья. Я очень хочу подарить тебе такое же счастье и всю свою любовь и внимание! ///

Nevra about Alye My past has always been ambiguous. These endless girls chasing my wealth and simple pleasure alone, and maybe a passionate night with me. This jealous sister, whom I have to protect like no other, because she herself followed me when I left my parents .. But you… You are something else that appeared for me in this world. The aroma of gentle and sweet perfume and the taste of your blood excite my blood and make me beat furiously. Let you think that I can't see when you follow me. But it's not like that… I always hear your heartbeat and feel your presence next to me, even though you don't bother me… Your look is always different from the rest … It is full of real and sincere love and hope. You are constantly jealous of my other fans, but you never take the first step in my direction. And therefore I do, even when you do not notice me in the middle of the foliage. Just like you, I follow you and study. My heart beats stronger and faster when you are near me or if I see how cute you can be. I lived and waited only for you, my own blood, which gave me great happiness and hope, among this endless lust and depravity. You are my life and I need you, my beauty with dark purple long and soft hair! Your tears from your doubts and a little jealousy towards my fans only prove your love for me and that you need me too! And the thread that binds our two destinies will never break. Just not by us! I very love you! You are my gentle angel, whom I have been waiting for all my life, despite the fact that you have black wings. I really want to give you the same happiness and all my love and attention!