aboyintheattic

[aboyintheattic]

[aboyintheattic]

1.  - Слушай, хочешь устроить сопливые романтические посиделки и встретить закат на ветке Клинтовой яблони?  - Конечно хочу, - сказал я, - как ты могла подумать, что я от такого откажусь? Скай улыбнул��сь. - Ты пока иди, я скоро догоню.  Яблоня росла за домом, и к самой толстой из ее веток была приставлена стремянка. Я взобрался наверх и окинул ветку критическим взглядом. Выглядела она довольно надежно. И вид был ничего - не такой, как с Капелло, конечно, но все же неплохой. Внизу виднелись зеленые холмы, пересеченные желтыми тропинками и россыпь одинаковых оранжевых крыш Калмтауна. Солнце уже опустилось к горизонту, расплескивая вокруг коралловый свет. Я подумал, что приблизительно сутки назад, в такой же теплый вечер, умирал в луже собственной крови.  Вскоре появилась Скай. С бутылкой вина. Забралась и села рядом со мной.  - Оказывается, у Клинта здесь просто огромные винные погреба, - она заговорщически улыбнулась. - Это Клементин Бернарда Магреза пятнадцатилетней выдержки? Клинт нам шеи поперережет, если узнает. - Да. Это точно. - Маленькая загвоздка - а открывашки нет? Поскольку ситуацию вполне можно было отнести к экстренным, мы прибегли к не менее экстренным способам выхода из нее. В ход пошли мои зубы и ногти Скай, но вино мы все же открыли.  И поскольку такой роскоши, как стаканы, у нас тоже не оказалось, всю бутылку мы выпили из горла. И я поймал себя на мысли, что впервые не думаю об антисанита��ии.  И это было хорошо. Мы оба смеялись, хотя никто не шутил. Просто до краев наполнялись вином, закатом, самыми первыми тусклыми звездами на конфетно-розовом небе и ощущением, что ничего плохого никогда не случалось и не случиться. -  А потом она наклонилась и поцеловала меня. И это было одновременно чем-то внезапным и будто бы обычным, похожим на те ослепительные моменты, когда выходишь из тени на солнечный свет. И мне тоже пришлось наклониться, и закатное солнце слепило меня даже сквозь опущенные веки, и ветер дул в лицо, и Скай Чандлер, вкус ее губ и запах ее волос впервые оказались так близко ко мне, и от этого со мной случилось что-то странное, и сердце у меня почему-то заколотилось часто-часто, и я подумал, что мы сидим на этой ветке так высоко и Скай может упасть, и я тоже могу, и мне стало страшно, и даже если мы слезем с дерева, то нам все равно постоянно угрожает опасность, и Скай Чандлер может в любой момент погибнуть и я тоже, и она запустила руку в мои волосы, а вторая ее рука лежала на моем плече, и я подумал, что раз Скай сделала так, то ей нравится прикасаться ко мне, и может быть я не такое уж и гиблое дело, и я еще могу полюбить себя, и до меня внезапно дошли Клинтовы слова, и я понял, что впервые начинаю себе нравиться, а потом я одновременно почувствовал, как одна моя ладонь касается нагретой солнцем коры дерева, а вторая лежит у Скай на талии, и как ветер свистит в ушах, и как шелестят крыльями птицы, и как что-то шепчет мокрая трава внизу, и как просыпаются на коралловом небе первые звезды, и как вокруг меня бурлит, поет, шепчет, сверкает весь этот мир, такой огромный и прекрасный, а я сижу здесь, и мы со Скай Чандлер целуемся, а она может умереть, как и я, и на меня нахлынул такой поток чувств, что по всему телу побежали муражки, и я как-то неудачно дернулся и поперхнулся, и начал кашлять, и отстранился от Скай.  Она секунду помедлила, а потом убрала ладонь из моих волос и сказала: - Прости, я не... Я не должна была этого делать.  И она слезла с дерева по лестнице, быстро и осторожно, и убежала, сверкая вспышками своих рыжих, нет, клубничных волос, развевающихся при каждом шаге. А поскольку я кашлял, то даже не смог сказать ей, что ей не за что извиняться, и что все в порядке, хотя на самом деле ничего не в порядке, ведь она меня только что поцеловала, и я почувствовал себя странее, чем когда-либо и теперь я сижу тут и кашляю, и у меня даже слезы на глазах выступили, а я все прекратить не могу.  Даже когда приступ кашля у меня прошел, и стемнело, я все еще сидел на ветке, и так бы и не слез никогда, но через пару часов здорово похолодало и мне пришлось спускаться. 2.  И пока Скай передавала мне стакан с кофе, ее пальцы внезапно коснулись моих.  - Чего у тебя руки такие холодные? - она подняла на меня озабоченный взгляд. - Не знаю. Все спрашивают.  Я поставил кофе в подстаканник. Скай тоже. Мы молчали. За приоткрытым окошком шелестела листва, свистел ветер и шуршали колеса машин, несущихся вдаль по влажному асфальту магистрали.  - Давай сюда.  Скай взяла обе моих ладони в свои и переплела наши пальцы.  У нее руки были сухие и теплые, даже горячие, и касаться их было приятно.  Искренне восхищаюсь людьми с такими ладонями. Мои и правда всегда такой температуры, словно я все свободное время держу их в морозилке.  А еще было здорово, что она не красила ногти никаким лаком. Не знаю почему, но мне подобное всегда казалось каким-то извращением. Я смотрел на Скай, а она - на мигающую аварийную кнопку на панели приборов. Ветер, врывающийся через опущенное стекло, трепал прядку ее волос, и меня прямо аж гипнотизировало то, как она туда-сюда развевается по ветру.  Так прошло минут пять, а потом она расцепила наши ладони.  - Ну что, так лучше? - спросила Скай.  Я улыбнулся ей.  А она мне.  Но потом вдруг снова стала серьезной, завела машину и нажала на газ.  3.  Я опустил глаза на свое предплечье. Там была здоровенная рана. Выглядела она так, как будто я додумался руку на крупной терке потереть. Короче говоря, от запястья до локтя было какое-то сплошное кровавое месиво с небольшим количеством островков кожи. Минуты две у меня было какое-то странное чувство, как будто я смотрю на картинку в учебнике первой помощи, а когда до меня дошло, что передо мной моя собственная рука, сначало стало жутко больно, а потом улица куда-то поплыла и перед глазами потемнело.  Я сполз вниз по шершавой стенке, и кажется, порвал рубашку.  Скай тут же оказалась рядом со мной. Она опустилась вниз и осторожно потрясла меня за плечо. - Черт. Черт-черт-черт-черт-черт. Черт. Эз, слышишь? Оставайся со мной. Все в порядке. Держись, ладно?  Я кивнул, хотя в порядке не было ничего. Абсолютно.  - Телефон сел, - пробормотала Скай.  Я старался не рыдать, но получалось не особенно. Кажется, я издавал какие-то полу-всхлипы полу-стоны, и думаю, со стороны это звучало ужасно. Было больно. Жутко больно. И мокро. Кровь, пот, слезы и дождевая вода - чего было больше, уже неважно.  Хорошо еще, решил я, что в таких ситуациях в кровь выбрасывается адреналин (медицинские термины всегда так успокаивают), а то бы еще быстрее концы отбросил.  Скай тем временем сняла джемпер.  - Черт, - сказала она после неудачных попыток как-то остановить им кровотечение, - на ОБЖ о таких ранах не говорили. Тогда она просто попыталась как-то приладить на место оторвавшиеся куски кожи. Мне даже показалось, что когда она прижала к моей коже свои сухие и теплые ладони, стало не так больно.  Все вокруг все еще кружилось и плыло, но я заставил себя приподняться и положить здоровую руку Скай на плечо.  - Скай, не делай ничего, ладно? Только не отпускай. Она подняла на меня взгляд и закусила губу. - Хорошо, хорошо, - сказала она, а потом вдруг спросила, подумав секунду, - хочешь, я тебе прочитаю что-нибудь? Вдруг будет легче. - Давай.  P Она наклонилась ко мне поближе.  - Тебе ль меня придется хоронить, - прошептала Скай, - Иль мне тебя, - не знаю, друг мой милый. Я бросил взгляд на ладони Скай и свое предплечье. Она все еще не отпустила руки. На землю накапала лужа крови. Бордовые ручейки струились и по запястью Скай. Моя кровь. На ее руках. Вообще, ночь была странно теплой и ясной для сентября. А подворотня, в которой мы сидели - странно светлой для места, которое освещается только луной. И еще, по асфальту, кажется, стал стелиться туман. Это было так красиво - рыжая Скай в изумрудном платье, окруженная призрачно-голубым туманом. И сонет Шекспира номер 81. Круто, что я умираю, когда вокруг так много прекрасного. - Но пусть судьбы твоей прервется нить, Твой образ не исчезнет за могилой. Ты сохранишь и жизнь и красоту, А от меня ничто не сохранится, - продолжала она.  Никогда не думал, что буду слушать сонеты Шекспира, медленно окочуриваясь от потери крови. - На кладбище покой я обрету, А твой приют - открытая гробница, - сказал я.  Продолжили мы в один голос. - Твой памятник - восторженный мой стих. Кто не рожден еще, его услышит. И мир повторит повесть дней твоих, Когда умрут все те, кто ныне дышит. Ты будешь жить, земной покинув прах, Там, где живет дыханье, - на устах. Мы встретились взглядами, и я улыбнулся.  Она тоже. Все снова расплывалось, мне еле удалось сконцентрироваться на ее лице. И Скай выглядела так, словно сейчас заплачет. Но может быть, это были просто мои галлюцинации.  А потом случилось еще что-то. Скай вдруг обернулась, как будто ее кто-то окликнул.  Она медленно встала и отпустила мою руку.  - Я сейчас, потерпи немного, ладно? Будь тут, - сказала она так, будто я вообще мог куда-то уйти.  Мир медленно куда-то ускользал от меня, как я не старался его удержать. Звуки, предметы перед глазами - все тонуло в наплывающей мгле чернильного цвета. Плохо мне было или хорошо - я не знал. Слишком мало уже что чувствовал. Кажется, я даже начал взлетать. Или меня просто кто-то поднял с земли. *** Пахло сигарами, ароматическими свечами и индийскими специями.  Господи. Это ж жуть. Если минут пять повдыхать хоть один из этих запахов, уже окочуриться можно. А тут все три, да еще и в нереальной концентрации.  Где вообще так пахнет?  Точно не в Раю. В Аду? Сомневаюсь. Вероятнее всего, в Аду по большей части пахнет тушеной человечиной.  Вариант, что я жив, и не нахожусь ни в одном из загробных миров, я решил пока оставить.  Хотя, обычно обоняние все же присуще живым существам.  Я решил проверить, не остались ли у меня другие чувства.  Выяснилось, остались - через какое-то время я осознал, что осязание при мне - я явно чувствовал нечто очень напоминающее плед под своими ладонями. Слух меня тоже не покинул, оказывается - где-то рядом раздались шаги и скрип двери.  Осталось последнее. Зрение.  Когда я открыл глаза, разглядел вокруг себя незнакомую комнату и понял наконец, что жив, то вместе с этим пониманием на меня навалилось и осознание того, насколько мне хреново.  Голова болела так, как будто на нее упала наковальня. Все тело - как будто по нему асфальтовый каток проехался. И еще я был уверен, что если сделаю хоть одно движение, то непременно проблююсь.  Несмотря на все вышеуказанные обстоятельства, я заставил себя сфокусировать взгляд на какой-то фигуре в противоположном конце комнаты.  Это оказался парень, или скорее даже мужчина в черной футболке со стаканом чего-то похожего на виски в руках.  Поскольку я немного не привык просыпаться посреди ночи на диване рядом с незнакомыми выпивающими мужчинами, то посчитал необходимым спросить: - Ты кто, к чертям, такой?  Должен был выйти устрашающий возглас, но получилось что-то вроде невнятного хриплого шепота.  Незнакомец усмехнулся и отхлебнул из стакана.  - Кто я такой? Тебе это, приятель, ровным счетом ничего не скажет. Отсыпайся, парень.  Он вышел, хлопнув дверью.  Я собирался крикнуть ему "Стой!", но я сделал слишком много движений и от этого меня, естественно, замутило.  Я лег обратно на подушку с мыслями о том, что у меня вряд ли найдутся деньги для оплаты штрафа за порчу чужого имущества своей блевотиной.  *** Ладонь Скай обрушилась на мой затылок, залепив довольно нехилую затрещину.  - Не смей больше никогда рисковать своей жизнью из-за меня! - крикнула она, откинув с лица пряди растрепавшихся волос. Вообще, это было довольно неожиданно. Когда я проснулся во второй раз и увидел рядом с собой Скай, я думал, мы будем обниматься.  - Никогда так не делай, тебе ясно? Ты... Ты мог умереть сегодня ночью! У тебя сердце могло остановиться! Ты мог перестать дышать! Думаешь, мне этого хочется? Думаешь, я хочу, что бы тебя не стало?! Нет, дело не в том, что мне хотелось с ней обниматься, просто, я думал, обнимашки - естественная человеческая реакция на своего чудом выжившего друга, которого они видят в первый раз после вышеупомянутого чудесного выживания. - Я всю ночь у дверей этой комнаты торчала! Я всю ночь думала, что ты умрешь, из-за меня умрешь! Я... Ты...  По-моему, у нее кончился словарный запас. И воздух тоже. Скай вскочила с дивана, на котором я валялся всю эту ночь, и убежала, хлопнув дверью.  В комнате остались только я и этот чувак в черной футболке.  Он пожал плечами, подпирая стену. Я вздохнул.  Великолепно. Уезжая вчера из колледжа с целью разузнать что же за фигня происходит со мной, Скай, Тупитом и баром "Падающая звезда", я ну никак не предполагал, что получу от Скай затрещину за то, что едва не умер от потери крови, находясь при этом в совершенно незнакомом мне месте, смахивающим на музей, рядом с совершенно незнакомым мне человеком.  - Я должен был умереть, - сказал я не то воздуху, не то себе самому, не то чуваку-в-черной-футболке.  - Да, еще бы пара минут и ты был бы мертв. Но к счастью я вовремя остановил кровотечение. А еще спас вас от погони, дотащил тебя до этого дивана, зашил рану на твоей руке, переодел тебя в эту футболку. Приятно познакомится. Клинт Риверс. Чего-чего? - Ты... что сделал?  Клинт хмыкнул.  Повисла неловкая пауза. Точнее, неловко было мне, а Клинту, вроде бы, нет - он вставил между зубов сигару и прикрыл глаза. Я, как и полагается, немедленно закашлялся от дыма.  - Хочешь? - спросил он наконец, покручивая сигару в пальцах.  - Э-э...  Я собирался разразиться тирадой на тему антисанитарии и вреда курения, но не успел.  - Да я шучу, - хохотнул Клинт, - но могу предложить тебе кое-что другое. Жди.  Он вернулся с чайником и чашкой и сунул последнюю мне в руки. Сначала я просто тупо пялился на нее, а потом решился спросить. - Что это?  - Чай. Черный. С пятью кусками сахара. - Я не собираюсь это пить.  - Очень даже собираешься. Иначе твое давление не придет в норму и не восполнится кровяной баланс.  - А что, если ты задумал меня отравить? Кто ты вообще такой? Я тебе не доверяю.  - Серьезно? Думаешь, если бы мне улыбалась перспектива твоей смерти, ты бы все еще здесь стоял?  Я почувствовал себя идиотом второй раз за последние пять минут. Логично - зачем так мучатся, спасая жизнь тому, кого хочешь впоследствии отравить. Поэтому я все же выпил несчастный чай, самый горячий, крепкий и сладкий из всех, что я когда-либо пробовал.  - Итак, - сказал Клинт прежде, чем я успел открыть рот, - отвечаю сразу на все твои вопросы. Раз - вы у меня дома. Два - да, я здесь живу. Три - живу один. Четыре - я не педофил и не маньяк-убийца. Будь добр, поверь на слово. Пять - я вам помог и еще помогу. Шесть - почему, объясню, когда успокоишь свою подружку и приведешь ее сюда.  Я рассеянно кивнул, а потом спохватился.  - Скай - вовсе мне не подружка.  - Значит, вовсе не подружку. Налево, три пролета вверх, четвертая дверь по левой стороне.  Кстати сказать, футболка на мне была с логотипом "Металлики". Я вышел за дверь и чуть не грохнулся в обморок во второй раз. Потолок возвышался над моей головой метров на... очень много, а все пространство, которое я смог охватить взглядом было просто гигантским нагромождением лестниц, готических окон, фресок, картин и витражей. Я привык бывать в подобных местах с фотоаппаратом и путеводителем под мышкой, и поэтому, пока я шел до своего пункта назначения, мне очень не хватало привычных контролеров, надписей "РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ" и "СО ВСПЫШКОЙ НЕ ФОТОГРАФИРОВАТЬ" расклеенных на всем, чем можно. Пересекая многочисленные коридоры и одолевая пролеты, я параллельно жалел Клинта, которому, наверняка, нелегко добраться ночью до туалета и найти дорогу назад в комнату.  Я остановился у двери из светлого дерева с резной ручкой, которая вроде бы (вроде бы!) подходила под Клинтово описание. Она оказалась заперта, и тогда я в нее постучал. - Скай, я знаю, что ты там. Открой, пожалуйста.  - Уходи, Эз. Просто уходи.  Я не ушел, естественно. Сел на ковер и прислонился спиной к двери. Со стены напротив на меня смотрели портреты многочисленных угрюмых старикашек в военной форме.  - Слушай, ты себя странно ведешь, - начал я спустя какое-то время, - вот правда. Так волнуешься за мою жизнь, и злишься на меня за то, что я так же волнуюсь за твою. Уверен, ты бы поступила как я, окажись ты на моем месте. Еще минут пять прошло в абсолютной тишине. Я начал медленно вставать.  - Ладно, я пойду. Как надумаешь...  Дверь открылась. Комната за ней окнами выходила на светлую сторону, и я сощурился от яркого света и перешагнул через порог.  И Скай меня обняла. Крепко-крепко, уткнулась мне в плечо и обвила руками мою шею. И я прижал ее к себе покрепче и провел ладонью по ее волосам.  - Прости. Прости, Эззи. Я просто очень за тебя испугалась, - сказала Скай, и мне на ключицу закапали ее слезы.  - Я постараюсь. Постараюсь тебя больше не пугать.  - И не умирай. Пожалуйста, никогда не умирай.  - Не буду, только если ты тоже не умрешь.  - Хорошо. Я тоже не стану.  Мы еще постояли в дверях, и Скай касалась своей мокрой от слез щекой моей шеи, и я, кажется, тоже немного всплакнул, хотя с точностью сказать нельзя, где в тот момент были ее слезы, а где мои.  Скай меня отпустила, улыбнулась и вытерла слезы. Жаль, потому что мне бы хотелось пообнимать ее еще немного - это очень приятное чувство, ведь Скай такая хорошая, теплая и маленькая, и вкусно пахнет. Хотя не уверен, что это правильно - много обниматься с девчонкой, с которой вы не встречаетесь и не собираетесь, и уж тем более если ты асексуал.  Короче говоря, Скай села на кровать (с пологом), стоявшую посреди комнату. Из другой мебели тут были: комод (старинный), зеркало (старинное, в резной раме), туалетный столик (старинный), картина с какой-то бабушкой (с суровым взглядом) и еще витраж, украшавший окно (как вы уже догадались, старинный).  - Классная футболоч 4.  По законам логики, учитывая тот факт, что вчерашняя ночь явно не была одной из тех, в которые я спал сном праведника, и день сегодня выдался довольно-таки насыщенный, а завтра, ко всему прочему, было еще и первое сентября, мне не помешало бы хорошенько отоспаться. Но в два девятнадцать ночи, если верить циферблату электронных часов на прикроватной тумбочке, ото сна меня пробудило какое-то треньканье.  Я оглядел комнату, не поднимая голову с подушки. Звуки доносились откуда-то с пола, и я спустил с кровати руку, выудив что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся телефоном. Никогда еще его звонок не казался мне таким мерзким. Я решил не считать, что звонить мне в два ночи перед первым сентября - это странно, и взял трубку. Диалог произошел следующий: Я : Привет. Н е к т о : Через десять минут ты должен быть на Балконе Капелло. Я : Какое заманчивое предложение. Н е к т о : Иначе у тебя будут неприятности. Я : Господи, куда же я задевал свой дефебрилятор.  Н е к т о : Это не пустые угрозы. Я могу поссорить тебя с твоими друзьями. Могу накосячить в школе, а вину свалить на тебя. Я могу подтасовать результаты контрольных и обеспечить тебе по всем из них плохие оценки. Я могу превратить твою жизнь в ад.  Я : А по-моему, ты просто можешь набрать еще один случайный номер и сыпать угрозами кому-нибудь еще, в надежде, что он испугается.  Н е к т о : Я все о тебе знаю.  Я : Оплатишь мое лечение в Швейцарии после этого инфаркта? Н е к т о : Ты приехал в колледж четыре дня назад. Твои лучшие друзья - Кайл Уэйнрайт и Робин Пейдж. Ты записался курс физики, углубленного английского и латыни. У тебя комната 339 в корпусе 12В и прямо сейчас у там открыто окно. Левая створка. Я : Ничего подобного. Меня зовут Пьетро Хуан и прямо сейчас я пью замечательный чилийский кофе и любуюсь на море с веранды виллы моей бабушки Марии. Дать ей трубочку? Н е к т о : Эз Уилланс, я знаю, что это ты.  Я : Ах, Уилланс! Я тоже его знаю. Славный парнишка.  Н е к т о : Парень, серьезно, хватит. Приходи на Капелло. Я : А волшебное слово? Н е к т о : Пожалуйста, чтоб тебя.  Я : Другой разговор. Только где гарантия, что после этого визита я останусь жив? Н е к т о : Серьезно? Учитывая, сколько информации о тебе у меня есть, если бы мне нужно было тебя убить, ты бы сейчас со мной разговаривал? Через шесть минут на Капелло.  Я : Было же десять! Н е к т о : Да, и четыре из них ты потратил на бессмысленные разговоры. После того, как загадочный Некто положил трубку, я немного посидел в раздумьях, не прис��илось ли мне это, и стоит ли вообще сейчас куда-либо идти, но потом принял решения, что встреча в полтретьего ночи с незнакомым человеком, угрожающим мне очень даже похожа на следующий шаг к цели "жить жизнью настоящего подростка, полной опастностей и приключений". Тогда я скинул с себя одеяло и вылез из кровати. Процедура была очень неприятная (окно в комнате и правда было открыто).  Я открыл шкаф, выудил что-то наиболее похожее на брюки, влез в них, а потом в кроссовки и оставшиеся три минуты потратил на дорогу до самого Балкона Капелло.  На самом деле Балкон Капелло не был балконом, и никаким Капелло не принадлежал. Вообще-то это была крыша колледжской столовки, получившая такое поэтичное название из-за того, что туда можно было спокойно залезть как с девчачьей части территории, так и с мальчишеской.  Предполагалось, что это будет вроде тайного места, единственного во всем "Сент-Лоуренс", где влюбленные могут пересекаться вопреки правилам, но на самом деле на Балкон просто приходила куча парней и девок с целью полизаться, проветриться и отдохнуть от надоедливых учителей на большой перемене. И вообще о нем знал весь колледж, включая, по-моему, профессоров. Но мне кажется, они просто из жалости к бедным подросткам, так яро желающим удовлетворить свою потребность в любви скрывали Капелло от директора.  А назвали его в честь секретного место встреч Ромео с Джульеттой - одного из балконов дома, принадлежащего веронским купцам по фамилии Капелло.  По ночам здорово холодало, и я страшно корил себя за то, что не утрудился взять толстовку. Красно-кирпичное здание столовки стремительно приближалось, и пожарная лестница на нем, мерцающая металлическим блеском в свете луны и фонарей, тоже.  В голове неожиданно промелькнула мысль, что лето закончилось два с половиной часа назад, и вернется очень нескоро. Я взялся за холодный металл стремянки и полез вверх, стараясь перелезать с одной ступеньки на другую как можно быстрее.  Когда высота была уже достаточная, что бы у акрофоба начался приступ паники, я наконец-таки ступил на черепицу.  Внизу, за оградой колледжа спящий город сиял огромным количеством огней разных оттенков желтого цвета. Плюс еще и на небе все созвездия горели так, словно в них только что заменили лампочки. Вообще-то, Калмтаун очень спокойный, и днем - совершенно не примечательный. Но, звездной ночью, да еще и с Балкона Капелло, он выглядел так, что дух захватывало.  Мое созерцания прекратилось очень внезапным и неприятным образом. Толчок, шаг, секунда - и я осознал, что обеими руками вцепился в дымоход, стоя на самом краешке крыши, надо мной нависает чья-то фигура в толстовке с опущенным капюшоном, а к моей шее так и вовсе приставлено холодное лезвие ножа. - Привет! - поздоровался я.  - Привет, Пьетро Хуан. Выверни карманы, - шепотом ответил Некто.  - И что ты хочешь в них найти? - Фонарик, фотоаппарат со вспышкой, диктофон. Все, что может мне помешать.  - Ну, я эти джинсы с прошлого года не надевал. Там и не такое заваляться могло.  - Выворачивай. - Знаешь, тут такое дело - я изо всех сил стараюсь не разбиться насмерть, и выворачивание карманов может очень посодействовать обратному.  Некто на секунду задумался, а потом произнес: - Ладно, давай я сама. Сама? Неужели мне только что угрожала девчонка? Не убирая ножик, она наклонилась ко мне, запустив свободную руку сначала в один карман, а потом в другой. Думаю, не будь я таким отъявленным асексуалом, я чувствовал бы себя очень неуверенно из-за того факта, что рука какой-то девушки находятся в такой непосредственной близости с моим пенисом, но в данной ситуации я мог лишь благодарить свою физиологию. Так и не отыскав в карманах ничего из вышеперечисленного, она встала поудобнее и сказала: - Теперь - отвечай.  - О, допрос. Круто.  Лезвие надавило на мою кожу чуть сильнее.  - Ты был на вечеринке у Эйбрамсонов позавчера?  - Был, и? - Ты загадывал заветное желание в комнате у Тупита?  - Я... Что? Ты не можешь этого знать. Я об этом сне никому не рассказывал.  - Это был не сон, тупица. Ты что, в самом деле даже не подумал спросить у своих друзей, не делали ли они часом того же?  - Но этого не может быть. Это <i>моя</i> галлюцинация.  - Не галлюцинация, и не твоя. Так, проехали. Ты давал показания сегодня в доме Эйбрамсонов?  - Я не понимаю. - На понимание у тебя еще будет время! Ты давал показания?  - Да, черт подери, да! Как ты могла видеть тот же сон, что и я?  - Не уходи от темы. Ты находил фотографию в Тупитовой комнате?  - Я сейчас с крыши свалюсь.  - Ты находил или нет?  - Господи, да! Что за хрень происходит? Об этом-то откуда ты знаешь? - У тебя есть какие-то версии, как все это можно объяснить?  - Ничего у меня нет. Я сейчас с крыши свалюсь. И вообще, это мне тут больше всего нужны объяснения.  Прошла пара секунд, за которые она успела раздосадовано вздохнуть и убрать (наконец-то!) нож в карман. Потом незнакомка выпрямилась и отошла на пару шагов. Я не без помощи дымохода перелез на основную часть Капелло и встал напротив этой девочки.  Поначалу я хотел удариться в панику, к чему и располагало все происходящее, но потом подумал, что все это чересчур странно, что бы быть правдой. Так что это или сон, или еще одна галлюцинация (больше не притронусь к алкоголю), либо у меня началась шизофрения. Бессмысленно же паниковать, если ты спишь, галлюцинируешь или шизофреник. Поэтому я просто решил отнестись к сложившейся ситуации со всем возможным спокойствием и рассудительностью.  И начал непринужденную беседу.  - Привет. - Привет.  - Мне все еще нужно опасаться падения с крыши или вспарывания глотки? - Посмотрим. - А кто мне только что гарантировал, что я останусь жив? - Ты жив. - Да, но не будь я таким ловким и координированным... - Ой, заткнись.  - Ножик, кстати, из кухни стащила?  - Заткнись.  - Ты девчонка.  - Да что ты? - Просто если захочу тебя найти, мне будет намного легче со знанием этого факта.  - Сомневаюсь.  Теперь, когда мы стояли напротив (она - спиной к городу, так что ее лицо, скрытое капюшоном, не освещалось ни единым лучиком света), я осознал, что она мало того, что девчонка, так еще и ниже меня чуть ли не на две головы.  И я повелся на ее-то угрозы?  -------- ГЛАВА ВТОРАЯ Перевернутая голова Робина оказалась прямо рядом с моей. Я поднял глаза от страницы. - Что читаем? - протянул он и подбросил вверх еще одну горсть попкорна. Половина просыпалась на ковролин, вторая - на развалившегося рядом Кайла.  Я вздохнул.  - "Сон в летнюю ночь", - пробормотал я и вернулся к Деметрию и Тезею, которые как раз подняли тему о разговорах львов и ослов. - А-а, - Робин злорадно хихикнул и устроился на моей кровати поудобнее, - та самая пьеса, которую граф Де Вер написал в восемь лет?  Мои глаза были ровно напротив Робиновых, перевернутых, и это позволило мне наслаждаться тем, как быстро его самодовольная ухмылка трансформировалась в гримасу боли. А все благодаря свернутому в трубочку "Сну", огревшему его по лбу. Деметрий и Тезей подождут.  - Я ненавижу ароматические свечи и антистратфордианцев. Если ты являешься чем-нибудь из вышеперечисленного - не советую рядом со мной находиться.  - Роб шутит, - сказал Кайл с полным ртом попкорна. Он его что, с пола поднял? Я поежился. Антисанитария.  - Во славу Шекспира, чувак, - Робин потер ушибленное место, - это был чистейший сарказм.  Я застонал и рухнул на засыпанный попкорном пол. Утро последнего летнего дня начиналось в два часа пополудни с похмелья, попкорна и оскорблений (пусть саркастических, но тем не менее оскорблений) Шекспира. - Так, ладно, - Робин бодро вскочил с кровати, вызвав тем самым разлетание попкорна по всей комнате. Видимо, коктейль, основными ингридиентами которого были кофе, аспирин и энергетик, наконец всосался в кровь, - Эззи, - он пнул меня, - я знаю, ты хочешь отбросить творение Уильяма в самый дальний угол комнаты и последовать за мной в реальный мир, чтобы жить жизнью, полной приключений и опасностей.  - Не хочу, - я перевернулся на живот и уткнулся лицом в ковер, - у меня вчера была передозировка жизнью, полной приключений и опасностей. Сегодня я весь день буду просто лежать не сдвигаясь и перечитывать Шекспира.  - Вот и нет, - я не видел Робина, но на сто процентов был уверен, что он сейчас заговорщически улыбается, - ты собираешься поездить на моем Харлее.  - На Харлее, - выдохнул я, облокотившись о какую-то машину на парковке перед колледжем.  Робин погладил гору мусора, слегка напоминающую мотоцикл по форме, с таким видом, будто чешет за ушком котенку.  - Достался от дяди в жутком состоянии, - Робин чуть не пищал от умиления. Как будто сейчас он в другом, - подумал я, - я на него кучу времени убил, зато теперь ездит отлично и подчеркивает мой статус.  - Ломается раз в два часа, - театрально прошептал Кайл. Робин махнул на него рукой и запрыгнул на седло.  - Эз, поедешь?  - Ну... - я с надеждой посмотрел на Кайла, но тот только засмеялся. - Ну уж нет, ребята. Я на эту штуку больше не сяду.  - Он просто завидует, - подмигнул Робин и застегнул затежку шлема на шее, - поехали.  И я поехал. И пожалел об этом в первую секунду. Потому что второго шлема не было. И держаться было не за что. И вся вся спина Робиновой кожанки была сплошь покрыта шипами. И как только я попробовал за нее схватиться, то немедленно об этом пожалел. И я никак не мог понять, куда здесь можно поставить ноги. И то и дело рисковал упасть. И потом мы выехали на автостраду. И все машины решили устроить соревнование. Проезжали как можно ближе к нам с Робином, и видимо, пытались найти предел моих физиологических возможностей. И нервов. И я чуть не умер. Множество раз. И когда мы наконец вновь оказались на парковке, я был близок к тому, чтобы лечь на землю и целовать ее. И Кайл ржал, как никогда. - Не смешно, - я чуть не кувырком скатился с Харлея на землю и пошатываясь, побрел к ближайшему дереву. Мне явно нужно было к чему-то прислониться.  - День еще такой длинный, - Робин снял шлем и воздел руки к небесам, - а заняться совершенно не чем. Мы молоды и полны сил, и перед нами простирается огромный мир со всеми его возможностями, а мы прозябаем в "Сент-Лоуренс", где даже девушку-то найти нельзя.  Я хотел возразить, что мне вполне есть чем заняться, потому что засыпанный попкорном пол сам себя не подметет, Шекспир не перечитается, а учебники на завтра не запрыгнут в рюкзак, но передумал. В конце концов, я же давал себя клятву, что больше не ограничу свою жизнь подобным времяпрепровождением.  Почему я вообще ее себе дал - это уже отдельная история.  Проблема была, наверно, в том, что всю мою жизнь родителям приходилось очень сильно напрягаться, чтобы найти повод меня поругать.  Я вообще не делал абсолютно ничего из того, за что подростков обычно ругают.  Я не убегал из дома, не пропадал по ночам, не разбивал машин, не приходил с вечеринок пьяным в хлам, не таскал к себе девчонок, не подцеплял у шлюх хламидию, не дружил с теми, кто родителям не нравится, не тратил деньги на всякий мусор, не разбивал соседских окон и не пакостил в школе. Не попадал в участок, не накалывал татуировок, не хлопал дверьми, не красил глаза, не резал вены, не приносил с улицы лишаястых котят, не врубал хэви металл на полную громкость посреди ночи, не целовался с парнями и с собаками, не отказывался от еды, не вступал в секты, не ломал себе всяческих конечностей, не курил дурь, сигареты тоже не курил, не садился на гормоны и не покрывался пигментными пятнами, чтобы накачать мышцы, и даже - вау! - ни разу не был никем застигнут во время всяких грязных делишек в туалете и прочих укромных уголках дома.  И все это не в знак протеста обществу, и не потому, что я был таким уж пай-мальчиком. Проблема была в том, что мне просто не хотелось делать ничего из вышеперечисленного. Я учился ровно настолько хорошо, насколько это было нужно, чтобы не напрягаться, но и не вызвать негодования у родственников и учителей, мыл посуду и подстригал газон, всегда возвращался домой в одно и тоже уговоренное время, проводил все выходные с семьей, а все свое свободное время сидел в комнате и читал Шекспира.  Поначалу мама с папой просто радовались, какой я идеальный у них расту, но потом, когда все мои сверстники (в том числе и моя сестра Джоселин) стали орать на родителей, строить отношения, красить волосы в розовый и сбегать из домов, а я в сотый раз читал "Много шума из ничего", не выдвигаясь за пределы дома, они заподозрили неладное. Тогда-то и началась история с медленным выпихаванием меня из зоны комфорта, а заодно и превращением в нормального члена общества, которая и привела к тому, что сейчас я изо всех сил пытаюсь не проблеваться на колледжской парковке.  Я посмотрел на парней. Кайл тыкался в телефон, и я был на количество процентов, стремящееся к ста, уверен, что он мониторит "Сплетни Лоуренса" в ожидании новости "какая-нибудь горячая кошечка порвала со своим бойфрендом и ищет кого-то, кто смог бы ее утешить!" Робин протирал стекло шлема, устремив взгляд в пространство, как вдруг радостно крикнул: - Привет, шиповник!  Я даже не успел подумать о том, насколько ненормален тот факт, что Робин здоровается с растением, прежде чем услышал за своей спиной ответное приветствие.  Я обернулся и выдохнул. Робин, к счастью, не вел диалог с ягодой. И даже не с мутантом. Просто с парнем, на котором действительно было очень много шипов. Мне даже блевать расхотелось.  - Здорово, Роб, - Шиповник поднял ладонь, чем вызвал падение кипы каких-то листовок из своих рук.  Странно, что он тут листовки раздает, подумал я, наклоняясь за упавшим вниз. И еще странно, что у меня выработался непроизвольный рефлекс - наклонятся за всем, что падает на пол вне зависимости от того, чужим или моим является этот предмет. Надо отучаться.  - Держи, - я выпрямился и протянул Шиповнику бумажки. Он поднял глаза, и они встретились с моими. Надо отдать ему должное - я смотрел на него почти прямо, а не сверху вниз, как уже привык на всех окружающих.  - Спасибо, - он взял листовки и поднял брови, - новенький?  - Ага. - Друг Робина? - Ага. - Как зовут?  - Эз Уилланс.  - Ясно. Я Шиповник. Ну, в смысле, это не мое настоящее имя, или там, фамилия, просто меня все так зовут. Ну, ты сам погляди.  Я поглядел. Весь Шиповник представлял из себя пирсинг, пирсинг, пирсинг, пирсинг, а так же... пирсинг. И немного татушек на руках. В которых он кстати держал... стоп, чего-чего? - Э... это что еще такое? -  ------------ ПРОЛОГ Мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать.  У. Шекспир. "Гамлет" *** Кроссовки немедленно увязли в нетронутом снегу, стоило ему шагнуть в сугроб. Он чертыхнулся и она, каким-то образом легко преодолевшая снежную преграду, гневно сверкнула на него глазами.  Он еще раз подышал на ладони, застегнул молнию на кожанке и двинулся дальше под приглушенное пение Фрэнка Синатры, доносившееся из соседнего окна каких-то полуночников. Он-то думал, они единственные из всего района не спят в такой час.  Он двинулся за ней вдаль по тротуару. Улица казалась оранжевой в свете гирлянд.  Одну половину конечностей он не чувствовал совсем, а вторую будто жгло огнем.  Последняя стадия обморожения, меланхолично подытожил он. Он решил подражать Сократу, так же спокойно рассуждавшему о своей скорой казни путем отравления ядом. Полному покрыванию инеем пока препятствовал красный свитер, теплый и практичный, на котором, к тому же, пятна крови очень удачно нельзя было отличить от любых других.  Со свитера издевательски улыбались две вышитых оленьих рожи. Он вздохнул, глядя на свой пуховик, красовавшийся сейчас на ее плечах. Издалека Синатра вывел последнюю ноту в своем "Let it snow". Он подумал, что больше никогда не сможет полюбить эту песню. С каждым углом, за который они сворачивали, пейзаж вокруг все ухудшался и ухудшался. Ровные ряды аккуратных домишек плавно перешли в какие-то Помпеи после извержения вулкана. Или центральную свалку - за два квартала он насчитал сорок шесть гор мусора и ни одного полноценного строения. Он несколько раз демонстративно горько вздохнул, но она, наученная опытом, не обращала внимания и упорно шла дальше, лишь изредка замирая, чтобы натянуть свою розовую шапку пониже.  Он потребовал короткую передышку, когда какая-то ворона отвратительно закаркала, раскачиваясь на вывеске "С Рождеством и Новым 1952 годом!". Он воспринял это карканье как личное оскорбление и посчитал своим долгом сшибить ее с этой вывески. Камень, которым он в нее кинул, упал футов за двадцать от цели. Она фыркнула, а ворона закаркала еще более злорадно. Он чувствовал себя униженным.  — Слышала? Так вороны каркают только в захолустьях. Мы в захолустье, вот мы где.  — Если ты опять начнешь говорить, что я делаю все не так, я... — Я и не собирался ничего такого говорить. Просто мы в захолустье, и это давит мне на психику.  Он решил заключить сам с собой пари - если через триста шагов они не достигнут своей цели, то - пропади оно все пропадом - он просто упадет в снег и больше никогда не встанет. Вообще, он бы уже давно это сделал, но подумал, что с пари будет как-то честнее. Так он хотя бы будет чувствовать себя честным слабаком. На двести девяносто третьем она остановилась у какого-то дома, поставила рюкзак на колено и стала усердно в нем рыться, рассматривая содержимое в тусклом свете неоновой вывески.  Почти, подумал он. Почти.  Он сделал пару шагов назад и задрал голову, рассматривая название заведения, у которого они остановились.  — Ты что, смеешься? Что это вообще за место? — Место нашей будущей победы. И вообще, оно - не подозрительное.  — Да что ты заладила с этой неподозрительностью! Это теперь твой главный жизненный принцип?  — А что, если и так? Мы - просто школьные лузеры. Кто станет таких подозревать?  — Ты-то еще ничего. На лузера здесь похож только я. Ну скажи, чем хуже была та знойная чилийская пара, а?  — Всем. Не мешай. И вообще, тише - школьные лузеры не ведут таких разговоров посреди рождественской ночи.  — И не ошиваются у таких местечек. Ты что, их потеряла?  — Я ничего не потеряла! Они просто куда-то завалились!  Снег, видимо, решил поиграть на его нервах и начал валить раза в два сильнее допустимой нормы. Постояв минут пять под этим снегопадом, он выглядел так, словно на него лавина сошла.  — Мы такие лузеры. Самые настоящие. Мы ведь никогда их не найдем, правда? И проторчим в этом бренном мире до скончания века.  — Мы окажемся в психушке, если этот разговор услышит кто-то из местных, это я точно знаю. И кстати, смотри, что я нашла.  Она вытянула руку вперед, и они приветливо сверкнули на ее ладони. У него на душе сразу потеплело.  Он даже попытался вытряхнуть из своих светлых лохм (которые его ужасно бесили) несколько снежинок, чтобы выглядеть поприличнее. В результате волосы растрепались только сильнее. Она, естественно, злорадно хихикнула и сунула руку в карман.  — Когда ты вот так хихикаешь, то куда больше похожа на школьную стервозную сучку, чем на лузершу. Такой образ и советую избрать. Он получил тычок локтем в бок.  — Обойдусь без твоих советов. Имена наши помнишь?  — Забудешь тут.  Она похлопала его по плечу.  — Не трусь. Вот увидишь, мы еще добьемся своего.  Он в это не верил и решил ничего не отвечать.  Она дернула за прелестный дверной колокольчик, украшенный рождественской ленточкой.  Дверь открылась, и их захлестнула волна света вместе с запахом глинтвейна и еловых веток.  На пороге стоял заспанный бармен в шапочке Санта-Клауса и с фотоаппаратом в руках.  — О, посетители! - обрадовался он.  Она раздраженно цокнула языком и попыталась пройти, но парень развел руки в стороны и преградил ей путь, как будто она была фурой на шоссе. — Минуточку, - сказал бармен и навел на них объектив, - мы недавно открылись и думаем обклеить стены фотографиями посетителей. Так что, будьте добры... Парень взял их обоих за плечи и поставил рядом с друг другом, подмигнул и скрылся за камерой.  Она закатила глаза, но потом наклонилась к нему и улыбнулась самой милой из своих улыбок. Хотя он был уверен, что даже так она похожа на главную школьную стерву. Он успел подумать, что из-под кожанки виден его красный свитер с оленями, а потом щелкнула вспышка. Дверь бара за ними закрылась. Неоновая вывеска с его названием - "Падающая Звезда" еще раз тускло сверкнула и погасла.  ------- Стоило мне захлопнуть ноутбук, на мою голову обрушилась новая проблема. Точнее, обрушилась она на оконное стекло в виде брошенного кем-то камушка. Я поднял голову и вздохнул. За стеклом меня ждали неприятности. Неприятности с густо накрашенными глазами.  - Привет, Кэсси, - я поднял раму и перегнулся через подоконник, бросив унылый взгляд на "Сон в летнюю ночь", оставшийся лежать в стороне.  Что она вообще тут делает? Если судить по словам Кайла, после моей вчерашней "оплошности" она должна в лучшем случае обходить меня за милю-другую, а в худшем - подкладывать кнопки на любую горизонтальную поверхность, куда я хотя бы гипотетически мог опустится.  - Добрый вечер, - она уперла руки в бока и надула пузырь из жвачки.  Она была в черной юбке и не менее черном топе. Видимо, траур, по случаю пропажи брата.  - Мне... мне очень жаль насчет Пита. Его уже ищут?  - Ищут. Я как раз насчет этого. Видел новости на "Сплетнях Лоуренса"? - Я туда не захожу. - И не надо. Там все только и делают, что пишут, что это я его прикончила, а всю эту историю с побегом придумала для отвода глаз. Видите ли, он мешал моей популярности.  - Оу. Это... плохо?  Ну почему, почему эта Кэсси уже второй раз говорит мне то, на что я совершенно не знаю, как ответить? - Это чудовищно! Дойдет до того, что я сама стану изгоем школы! Слушай, ты же им не веришь? Ты же так не думаешь? - Нет, нет, что ты. Ты... не убийца.  Я конечно мог представить Кэсси, держащую в руках бутылку чего-нибудь покрепче или аспирин. Но как ни старался, никак не мог сопоставить ее со злорадной гримасой и окровавленным ножом. - Ладно. Хорошо. Я поэтому к тебе и пошла, что ты здесь единственный еще не наслушался обо мне всяких гадостей и не станешь обвинять меня, в чем ни попадя.  - То есть... тебе просто нужно было убедиться, что ты не убийца?  Вообще, в моей жизни было только три странных события. Первое произошло, когда в первом классе я коллекционировал карточки с супергероями и мне шесть раз подряд попался Человек-Паук.  К а й л : Я вот думаю - он в секте, что ли, какой? Вдруг у них там обряд посвящения - вызови Сатану, а потом сбеги из дома?  Р о б и н : Все может быть. Я кстати, тоже подумал, что это как-то между собой связано.  Я : Что связано?  Р о б и н : Ненавижу людей, которые постоянно погружаются в нирвану и ничего не слушают, а потом встревают в середине разговора.  К а й л : Та же фигня, чувак. Та же фигня.  Я : Слушайте, вы и так уже все границы перешли. Мало того, что вы просиживаете свои задницы в моей комнате, так еще и украшаете своим попкорном мой ковролин, который мне потом и оттирать! Так что уж будьте добры, разъясните мне, нерадивому, суть своей беседы.  К а й л : А с виду ты вчера был трезвенький. Память отшибло, что ли, с непривычки?  Р о б и н : Помнишь, мы вчера в комнату к Тупиту попали, а он потом начертил какие-то пентаграммы и заставил нас желания загадать?  К а й л : Вообще-то, пентаграмма была с самого начала. Уже начерченная.  Р о б и н : Не важно.  К а й л : Важно. Не перевирай факты.  Я : Я никому об этом сне не рассказывал, вообще-то.  Р о б и н : Возвращайся лучше в нирвану, чувак. Или жахни еще аспирина.  Я : Пентаграммы. Это же мне приснилось.  К а й л : Ничего тебе не снилось. Мы вообще-то все там тогда были.  Я мысленно именовал все вышеуказанное "Странным событием из жизни Эза Уилланса номер два" и ощутил острое желание выброситься из окна от осознания того, насколько подозрительно все недавние события между собой перекликаются, и насколько спокойно на это реагируют окружающие меня придурки.  Я с трудом его поборол, вместо чего выпроводил Робина с Кайлом из комнаты и устроил там уборку, во время коей моя маленькая комната почему-то разрослась до размеров пентхауса, а количество барахла в ней утроилось, и я вообще стал недоумевать, почему все еще не перешел на аскетичный образ жизни с одной-единственной зубной щеткой за душой. 

[aboyintheattic]

На дисплее электронных часов мигнуло ярко-зеленое "девять двенадцать", и входная дверь распахнулась.  Билл промчался от порога до плиты, притащив за собой порыв утреннего ветра и потрепал меня по волосам, пройдя мимо. — Что на завтрак? — он поднял крышку сковородки и развернулся ко мне в пол-оборота.  Он был такой же, как всегда.  Я уверен, разбуди меня кто-нибудь посреди ночи через много лет, я без запинки бы перечислил наизусть все до единой его манеры и ужимки.  Я знаю, как он двигается — быстро и беспорядочно, и в то же время как-то гармонично и плавно. Знаю - ----------------- 1. - Слушай, хочешь устроить сопливые романтические посиделки и встретить закат на ветке Клинтовой яблони? - Конечно хочу, - сказал я, - как ты могла подумать, что я от такого откажусь? Скай улыбнулась. - Ты пока иди, я скоро догоню. Яблоня росла за домом, и к самой толстой из ее веток была приставлена стремянка. Я взобрался наверх и окинул ветку критическим взглядом. Выглядела она довольно надежно. И вид был ничего - не такой, как с Капелло, конечно, но все же неплохой. Внизу виднелись зеленые холмы, пересеченные желтыми тропинками и россыпь одинаковых оранжевых крыш Калмтауна. Солнце уже опустилось к горизонту, расплескивая вокруг коралловый свет. Я подумал, что приблизительно сутки назад, в такой же теплый вечер, умирал в луже собственной крови. Вскоре появилась Скай. С бутылкой вина. Забралась и села рядом со мной. - Оказывается, у Клинта здесь просто огромные винные погреба, - она заговорщически улыбнулась. - Это Клементин Бернарда Магреза пятнадцатилетней выдержки? Клинт нам шеи поперережет, если узнает. - Да. Это точно. - Маленькая загвоздка - а открывашки нет? Поскольку ситуацию вполне можно было отнести к экстренным, мы прибегли к не менее экстренным способам выхода из нее. В ход пошли мои зубы и ногти Скай, но вино мы все же открыли. И поскольку такой роскоши, как стаканы, у нас тоже не оказалось, всю бутылку мы выпили из горла. И я поймал себя на мысли, что впервые не думаю об антисанитарии. И это было хорошо. Мы оба смеялись, хотя никто не шутил. Просто до краев наполнялись вином, закатом, самыми первыми тусклыми звездами на конфетно-розовом небе и ощущением, что ничего плохого никогда не случалось и не случиться. - А потом она наклонилась и поцеловала меня. И это было одновременно чем-то внезапным и будто бы обычным, похожим на те ослепительные моменты, когда выходишь из тени на солнечный свет. И мне тоже пришлось наклониться, и закатное солнце слепило меня даже сквозь опущенные веки, и ветер дул в лицо, и Скай Чандлер, вкус ее губ и запах ее волос впервые оказались так близко ко мне, и от этого со мной случилось что-то странное, и сердце у меня почему-то заколотилось часто-часто, и я подумал, что мы сидим на этой ветке так высоко и Скай может упасть, и я тоже могу, и мне стало страшно, и даже если мы слезем с дерева, то нам все равно постоянно угрожает опасность, и Скай Чандлер может в любой момент погибнуть и я тоже, и она запустила руку в мои волосы, а вторая ее рука лежала на моем плече, и я подумал, что раз Скай сделала так, то ей нравится прикасаться ко мне, и может быть я не такое уж и гиблое дело, и я еще могу полюбить себя, и до меня внезапно дошли Клинтовы слова, и я понял, что впервые начинаю себе нравиться, а потом я одновременно почувствовал, как одна моя ладонь касается нагретой солнцем коры дерева, а вторая лежит у Скай на талии, и как ветер свистит в ушах, и как шелестят крыльями птицы, и как что-то шепчет мокрая трава внизу, и как просыпаются на коралловом небе первые звезды, и как вокруг меня бурлит, поет, шепчет, сверкает весь этот мир, такой огромный и прекрасный, а я сижу здесь, и мы со Скай Чандлер целуемся, а она может умереть, как и я, и на меня нахлынул такой поток чувств, что по всему телу побежали муражки, и я как-то неудачно дернулся и поперхнулся, и начал кашлять, и отстранился от Скай. Она секунду помедлила, а потом убрала ладонь из моих волос и сказала: - Прости, я не... Я не должна была этого делать. И она слезла с дерева по лестнице, быстро и осторожно, и убежала, сверкая вспышками своих рыжих, нет, клубничных волос, развевающихся при каждом шаге. А поскольку я кашлял, то даже не смог сказать ей, что ей не за что извиняться, и что все в порядке, хотя на самом деле ничего не в порядке, ведь она меня только что поцеловала, и я почувствовал себя странее, чем когда-либо и теперь я сижу тут и кашляю, и у меня даже слезы на глазах выступили, а я все прекратить не могу. Даже когда приступ кашля у меня прошел, и стемнело, я все еще сидел на ветке, и так бы и не слез никогда, но через пару часов здорово похолодало и мне пришлось спускаться. 2. И пока Скай передавала мне стакан с кофе, ее пальцы внезапно коснулись моих. - Чего у тебя руки такие холодные? - она подняла на меня озабоченный взгляд. - Не знаю. Все спрашивают. Я поставил кофе в подстаканник. Скай тоже. Мы молчали. За приоткрытым окошком шелестела листва, свистел ветер и шуршали колеса машин, несущихся вдаль по влажному асфальту магистрали. - Давай сюда. Скай взяла обе моих ладони в свои и переплела наши пальцы. У нее руки были сухие и теплые, даже горячие, и касаться их было приятно. Искренне восхищаюсь людьми с такими ладонями. Мои и правда всегда такой температуры, словно я все свободное время держу их в морозилке. А еще было здорово, что она не красила ногти никаким лаком. Не знаю почему, но мне подобное всегда казалось каким-то извращением. Я смотрел на Скай, а она - на мигающую аварийную кнопку на панели приборов. Ветер, врывающийся через опущенное стекло, трепал прядку ее волос, и меня прямо аж гипнотизировало то, как она туда-сюда развевается по ветру. Так прошло минут пять, а потом она расцепила наши ладони. - Ну что, так лучше? - спросила Скай. Я улыбнулся ей. А она мне. Но потом вдруг снова стала серьезной, завела машину и нажала на газ. 3. Я опустил глаза на свое предплечье. Там была здоровенная рана. Выглядела она так, как будто я додумался руку на крупной терке потереть. Короче говоря, от запястья до локтя было какое-то сплошное кровавое месиво с небольшим количеством островков кожи. Минуты две у меня было какое-то странное чувство, как будто я смотрю на картинку в учебнике первой помощи, а когда до меня дошло, что передо мной моя собственная рука, сначало стало жутко больно, а потом улица куда-то поплыла и перед глазами потемнело. Я сполз вниз по шершавой стенке, и кажется, порвал рубашку. Скай тут же оказалась рядом со мной. Она опустилась вниз и осторожно потрясла меня за плечо. - Черт. Черт-черт-черт-черт-черт. Черт. Эз, слышишь? Оставайся со мной. Все в порядке. Держись, ладно? Я кивнул, хотя в порядке не было ничего. Абсолютно. - Телефон сел, - пробормотала Скай. Я старался не рыдать, но получалось не особенно. Кажется, я издавал какие-то полу-всхлипы полу-стоны, и думаю, со стороны это звучало ужасно. Было больно. Жутко больно. И мокро. Кровь, пот, слезы и дождевая вода - чего было больше, уже неважно. Хорошо еще, решил я, что в таких ситуациях в кровь выбрасывается адреналин (медицинские термины всегда так успокаивают), а то бы еще быстрее концы отбросил. Скай тем временем сняла джемпер. - Черт, - сказала она после неудачных попыток как-то остановить им кровотечение, - на ОБЖ о таких ранах не говорили. Тогда она просто попыталась как-то приладить на место оторвавшиеся куски кожи. Мне даже показалось, что когда она прижала к моей коже свои сухие и теплые ладони, стало не так больно. Все вокруг все еще кружилось и плыло, но я заставил себя приподняться и положить здоровую руку Скай на плечо. - Скай, не делай ничего, ладно? Только не отпускай. Она подняла на меня взгляд и закусила губу. - Хорошо, хорошо, - сказала она, а потом вдруг спросила, подумав секунду, - хочешь, я тебе прочитаю что-нибудь? Вдруг будет легче. - Давай. P Она наклонилась ко мне поближе. - Тебе ль меня придется хоронить, - прошептала Скай, - Иль мне тебя, - не знаю, друг мой милый. Я бросил взгляд на ладони Скай и свое предплечье. Она все еще не отпустила руки. На землю накапала лужа крови. Бордовые ручейки струились и по запястью Скай. Моя кровь. На ее руках. Вообще, ночь была странно теплой и ясной для сентября. А подворотня, в которой мы сидели - странно светлой для места, которое освещается только луной. И еще, по асфальту, кажется, стал стелиться туман. Это было так красиво - рыжая Скай в изумрудном платье, окруженная призрачно-голубым туманом. И сонет Шекспира номер 81. Круто, что я умираю, когда вокруг так много прекрасного. - Но пусть судьбы твоей прервется нить, Твой образ не исчезнет за могилой. Ты сохранишь и жизнь и красоту, А от меня ничто не сохранится, - продолжала она. Никогда не думал, что буду слушать сонеты Шекспира, медленно окочуриваясь от потери крови. - На кладбище покой я обрету, А твой приют - открытая гробница, - сказал я. Продолжили мы в один голос. - Твой памятник - восторженный мой стих. Кто не рожден еще, его услышит. И мир повторит повесть дней твоих, Когда умрут все те, кто ныне дышит. Ты будешь жить, земной покинув прах, Там, где живет дыханье, - на устах. Мы встретились взглядами, и я улыбнулся. Она тоже. Все снова расплывалось, мне еле удалось сконцентрироваться на ее лице. И Скай выглядела так, словно сейчас заплачет. Но может быть, это были просто мои галлюцинации. А потом случилось еще что-то. Скай вдруг обернулась, как будто ее кто-то окликнул. Она медленно встала и отпустила мою руку. - Я сейчас, потерпи немного, ладно? Будь тут, - сказала она так, будто я вообще мог куда-то уйти. Мир медленно куда-то ускользал от меня, как я не старался его удержать. Звуки, предметы перед глазами - все тонуло в наплывающей мгле чернильного цвета. Плохо мне было или хорошо - я не знал. Слишком мало уже что чувствовал. Кажется, я даже начал взлетать. Или меня просто кто-то поднял с земли. *** Пахло сигарами, ароматическими свечами и индийскими специями. Господи. Это ж жуть. Если минут пять повдыхать хоть один из этих запахов, уже окочуриться можно. А тут все три, да еще и в нереальной концентрации. Где вообще так пахнет? Точно не в Раю. В Аду? Сомневаюсь. Вероятнее всего, в Аду по большей части пахнет тушеной человечиной. Вариант, что я жив, и не нахожусь ни в одном из загробных миров, я решил пока оставить. Хотя, обычно обоняние все же присуще живым существам. Я решил проверить, не остались ли у меня другие чувства. Выяснилось, остались - через какое-то время я осознал, что осязание при мне - я явно чувствовал нечто очень напоминающее плед под своими ладонями. Слух меня тоже не покинул, оказывается - где-то рядом раздались шаги и скрип двери. Осталось последнее. Зрение. Когда я открыл глаза, разглядел вокруг себя незнакомую комнату и понял наконец, что жив, то вместе с этим пониманием на меня навалилось и осознание того, насколько мне хреново. Голова болела так, как будто на нее упала наковальня. Все тело - как будто по нему асфальтовый каток проехался. И еще я был уверен, что если сделаю хоть одно движение, то непременно проблююсь. Несмотря на все вышеуказанные обстоятельства, я заставил себя сфокусировать взгляд на какой-то фигуре в противоположном конце комнаты. Это оказался парень, или скорее даже мужчина в черной футболке со стаканом чего-то похожего на виски в руках. Поскольку я немного не привык просыпаться посреди ночи на диване рядом с незнакомыми выпивающими мужчинами, то посчитал необходимым спросить: - Ты кто, к чертям, такой? Должен был выйти устрашающий возглас, но получилось что-то вроде невнятного хриплого шепота. Незнакомец усмехнулся и отхлебнул из стакана. - Кто я такой? Тебе это, приятель, ровным счетом ничего не скажет. Отсыпайся, парень. Он вышел, хлопнув дверью. Я собирался крикнуть ему "Стой!", но я сделал слишком много движений и от этого меня, естественно, замутило. Я лег обратно на подушку с мыслями о том, что у меня вряд ли найдутся деньги для оплаты штрафа за порчу чужого имущества своей блевотиной. *** Ладонь Скай обрушилась на мой затылок, залепив довольно нехилую затрещину. - Не смей больше никогда рисковать своей жизнью из-за меня! - крикнула она, откинув с лица пряди растрепавшихся волос. Вообще, это было довольно неожиданно. Когда я проснулся во второй раз и увидел рядом с собой Скай, я думал, мы будем обниматься. - Никогда так не делай, тебе ясно? Ты... Ты мог умереть сегодня ночью! У тебя сердце могло остановиться! Ты мог перестать дышать! Думаешь, мне этого хочется? Думаешь, я хочу, что бы тебя не стало?! Нет, дело не в том, что мне хотелось с ней обниматься, просто, я думал, обнимашки - естественная человеческая реакция на своего чудом выжившего друга, которого они видят в первый раз после вышеупомянутого чудесного выживания. - Я всю ночь у дверей этой комнаты торчала! Я всю ночь думала, что ты умрешь, из-за меня умрешь! Я... Ты... По-моему, у нее кончился словарный запас. И воздух тоже. Скай вскочила с дивана, на котором я валялся всю эту ночь, и убежала, хлопнув дверью. В комнате остались только я и этот чувак в черной футболке. Он пожал плечами, подпирая стену. Я вздохнул. Великолепно. Уезжая вчера из колледжа с целью разузнать что же за фигня происходит со мной, Скай, Тупитом и баром "Падающая звезда", я ну никак не предполагал, что получу от Скай затрещину за то, что едва не умер от потери крови, находясь при этом в совершенно незнакомом мне месте, смахивающим на музей, рядом с совершенно незнакомым мне человеком. - Я должен был умереть, - сказал я не то воздуху, не то себе самому, не то чуваку-в-черной-футболке. - Да, еще бы пара минут и ты был бы мертв. Но к счастью я вовремя остановил кровотечение. А еще спас вас от погони, дотащил тебя до этого дивана, зашил рану на твоей руке, переодел тебя в эту футболку. Приятно познакомится. Клинт Риверс. Чего-чего? - Ты... что сделал? Клинт хмыкнул. Повисла неловкая пауза. Точнее, неловко было мне, а Клинту, вроде бы, нет - он вставил между зубов сигару и прикрыл глаза. Я, как и полагается, немедленно закашлялся от дыма. - Хочешь? - спросил он наконец, покручивая сигару в пальцах. - Э-э... Я собирался разразиться тирадой на тему антисанитарии и вреда курения, но не успел. - Да я шучу, - хохотнул Клинт, - но могу предложить тебе кое-что другое. Жди. Он вернулся с чайником и чашкой и сунул последнюю мне в руки. Сначала я просто тупо пялился на нее, а потом решился спросить. - Что это? - Чай. Черный. С пятью кусками сахара. - Я не собираюсь это пить. - Очень даже собираешься. Иначе твое давление не придет в норму и не восполнится кровяной баланс. - А что, если ты задумал меня отравить? Кто ты вообще такой? Я тебе не доверяю. - Серьезно? Думаешь, если бы мне улыбалась перспектива твоей смерти, ты бы все еще здесь стоял? Я почувствовал себя идиотом второй раз за последние пять минут. Логично - зачем так мучатся, спасая жизнь тому, кого хочешь впоследствии отравить. Поэтому я все же выпил несчастный чай, самый горячий, крепкий и сладкий из всех, что я когда-либо пробовал. - Итак, - сказал Клинт прежде, чем я успел открыть рот, - отвечаю сразу на все твои вопросы. Раз - вы у меня дома. Два - да, я здесь живу. Три - живу один. Четыре - я не педофил и не маньяк-убийца. Будь добр, поверь на слово. Пять - я вам помог и еще помогу. Шесть - почему, объясню, когда успокоишь свою подружку и приведешь ее сюда. Я рассеянно кивнул, а потом спохватился. - Скай - вовсе мне не подружка. - Значит, вовсе не подружку. Налево, три пролета вверх, четвертая дверь по левой стороне. Кстати сказать, футболка на мне была с логотипом "Металлики". Я вышел за дверь и чуть не грохнулся в обморок во второй раз. Потолок возвышался над моей головой метров на... очень много, а все пространство, которое я смог охватить взглядом было просто гигантским нагромождением лестниц, готических окон, фресок, картин и витражей. Я привык бывать в подобных местах с фотоаппаратом и путеводителем под мышкой, и поэтому, пока я шел до своего пункта назначения, мне очень не хватало привычных контролеров, надписей "РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ" и "СО ВСПЫШКОЙ НЕ ФОТОГРАФИРОВАТЬ" расклеенных на всем, чем можно. Пересекая многочисленные коридоры и одолевая пролеты, я параллельно жалел Клинта, которому, наверняка, нелегко добраться ночью до туалета и найти дорогу назад в комнату. Я остановился у двери из светлого дерева с резной ручкой, которая вроде бы (вроде бы!) подходила под Клинтово описание. Она оказалась заперта, и тогда я в нее постучал. - Скай, я знаю, что ты там. Открой, пожалуйста. - Уходи, Эз. Просто уходи. Я не ушел, естественно. Сел на ковер и прислонился спиной к двери. Со стены напротив на меня смотрели портреты многочисленных угрюмых старикашек в военной форме. - Слушай, ты себя странно ведешь, - начал я спустя какое-то время, - вот правда. Так волнуешься за мою жизнь, и злишься на меня за то, что я так же волнуюсь за твою. Уверен, ты бы поступила как я, окажись ты на моем месте. Еще минут пять прошло в абсолютной тишине. Я начал медленно вставать. - Ладно, я пойду. Как надумаешь... Дверь открылась. Комната за ней окнами выходила на светлую сторону, и я сощурился от яркого света и перешагнул через порог. И Скай меня обняла. Крепко-крепко, уткнулась мне в плечо и обвила руками мою шею. И я прижал ее к себе покрепче и провел ладонью по ее волосам. - Прости. Прости, Эззи. Я просто очень за тебя испугалась, - сказала Скай, и мне на ключицу закапали ее слезы. - Я постараюсь. Постараюсь тебя больше не пугать. - И не умирай. Пожалуйста, никогда не умирай. - Не буду, только если ты тоже не умрешь. - Хорошо. Я тоже не стану. Мы еще постояли в дверях, и Скай касалась своей мокрой от слез щекой моей шеи, и я, кажется, тоже немного всплакнул, хотя с точностью сказать нельзя, где в тот момент были ее слезы, а где мои. Скай меня отпустила, улыбнулась и вытерла слезы. Жаль, потому что мне бы хотелось пообнимать ее еще немного - это очень приятное чувство, ведь Скай такая хорошая, теплая и маленькая, и вкусно пахнет. Хотя не уверен, что это правильно - много обниматься с девчонкой, с которой вы не встречаетесь и не собираетесь, и уж тем более если ты асексуал. Короче говоря, Скай села на кровать (с пологом), стоявшую посреди комнату. Из другой мебели тут были: комод (старинный), зеркало (старинное, в резной раме), туалетный столик (старинный), картина с какой-то бабушкой (с суровым взглядом) и еще витраж, украшавший окно (как вы уже догадались, старинный). - Классная футболоч 4. По законам логики, учитывая тот факт, что вчерашняя ночь явно не была одной из тех, в которые я спал сном праведника, и день сегодня выдался довольно-таки насыщенный, а завтра, ко всему прочему, было еще и первое сентября, мне не помешало бы хорошенько отоспаться. Но в два девятнадцать ночи, если верить циферблату электронных часов на прикроватной тумбочке, ото сна меня пробудило какое-то треньканье. Я оглядел комнату, не поднимая голову с подушки. Звуки доносились откуда-то с пола, и я спустил с кровати руку, выудив что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся телефоном. Никогда еще его звонок не казался мне таким мерзким. Я решил не считать, что звонить мне в два ночи перед первым сентября - это странно, и взял трубку. Диалог произошел следующий: Я : Привет. Н е к т о : Через десять минут ты должен быть на Балконе Капелло. Я : Какое заманчивое предложение. Н е к т о : Иначе у тебя будут неприятности. Я : Господи, куда же я задевал свой дефебрилятор. Н е к т о : Это не пустые угрозы. Я могу поссорить тебя с твоими друзьями. Могу накосячить в школе, а вину свалить на тебя. Я могу подтасовать результаты контрольных и обеспечить тебе по всем из них плохие оценки. Я могу превратить твою жизнь в ад. Я : А по-моему, ты просто можешь набрать еще один случайный номер и сыпать угрозами кому-нибудь еще, в надежде, что он испугается. Н е к т о : Я все о тебе знаю. Я : Оплатишь мое лечение в Швейцарии после этого инфаркта? Н е к т о : Ты приехал в колледж четыре дня назад. Твои лучшие друзья - Кайл Уэйнрайт и Робин Пейдж. Ты записался курс физики, углубленного английского и латыни. У тебя комната 339 в корпусе 12В и прямо сейчас у там открыто окно. Левая створка. Я : Ничего подобного. Меня зовут Пьетро Хуан и прямо сейчас я пью замечательный чилийский кофе и любуюсь на море с веранды виллы моей бабушки Марии. Дать ей трубочку? Н е к т о : Эз Уилланс, я знаю, что это ты. Я : Ах, Уилланс! Я тоже его знаю. Славный парнишка. Н е к т о : Парень, серьезно, хватит. Приходи на Капелло. Я : А волшебное слово? Н е к т о : Пожалуйста, чтоб тебя. Я : Другой разговор. Только где гарантия, что после этого визита я останусь жив? Н е к т о : Серьезно? Учитывая, сколько информации о тебе у меня есть, если бы мне нужно было тебя убить, ты бы сейчас со мной разговаривал? Через шесть минут на Капелло. Я : Было же десять! Н е к т о : Да, и четыре из них ты потратил на бессмысленные разговоры. После того, как загадочный Некто положил трубку, я немного посидел в раздумьях, не приснилось ли мне это, и стоит ли вообще сейчас куда-либо идти, но потом принял решения, что встреча в полтретьего ночи с незнакомым человеком, угрожающим мне очень даже похожа на следующий шаг к цели "жить жизнью настоящего подростка, полной опастностей и приключений". Тогда я скинул с себя одеяло и вылез из кровати. Процедура была очень неприятная (окно в комнате и правда было открыто). Я открыл шкаф, выудил что-то наиболее похожее на брюки, влез в них, а потом в кроссовки и оставшиеся три минуты потратил на дорогу до самого Балкона Капелло. На самом деле Балкон Капелло не был балконом, и никаким Капелло не принадлежал. Вообще-то это была крыша колледжской столовки, получившая такое поэтичное название из-за того, что туда можно было спокойно залезть как с девчачьей части территории, так и с мальчишеской. Предполагалось, что это будет вроде тайного места, единственного во всем "Сент-Лоуренс", где влюбленные могут пересекаться вопреки правилам, но на самом деле на Балкон просто приходила куча парней и девок с целью полизаться, проветриться и отдохнуть от надоедливых учителей на большой перемене. И вообще о нем знал весь колледж, включая, по-моему, профессоров. Но мне кажется, они просто из жалости к бедным подросткам, так яро желающим удовлетворить свою потребность в любви скрывали Капелло от директора. А назвали его в честь секретного место встреч Ромео с Джульеттой - одного из балконов дома, принадлежащего веронским купцам по фамилии Капелло. По ночам здорово холодало, и я страшно корил себя за то, что не утрудился взять толстовку. Красно-кирпичное здание столовки стремительно приближалось, и пожарная лестница на нем, мерцающая металлическим блеском в свете луны и фонарей, тоже. В голове неожиданно промелькнула мысль, что лето закончилось два с половиной часа назад, и вернется очень нескоро. Я взялся за холодный металл стремянки и полез вверх, стараясь перелезать с одной ступеньки на другую как можно быстрее. Когда высота была уже достаточная, что бы у акрофоба начался приступ паники, я наконец-таки ступил на черепицу. Внизу, за оградой колледжа спящий город сиял огромным количеством огней разных оттенков желтого цвета. Плюс еще и на небе все созвездия горели так, словно в них только что заменили лампочки. Вообще-то, Калмтаун очень спокойный, и днем - совершенно не примечательный. Но, звездной ночью, да еще и с Балкона Капелло, он выглядел так, что дух захватывало. Мое созерцания прекратилось очень внезапным и неприятным образом. Толчок, шаг, секунда - и я осознал, что обеими руками вцепился в дымоход, стоя на самом краешке крыши, надо мной нависает чья-то фигура в толстовке с опущенным капюшоном, а к моей шее так и вовсе приставлено холодное лезвие ножа. - Привет! - поздоровался я. - Привет, Пьетро Хуан. Выверни карманы, - шепотом ответил Некто. - И что ты хочешь в них найти? - Фонарик, фотоаппарат со вспышкой, диктофон. Все, что может мне помешать. - Ну, я эти джинсы с прошлого года не надевал. Там и не такое заваляться могло. - Выворачивай. - Знаешь, тут такое дело - я изо всех сил стараюсь не разбиться насмерть, и выворачивание карманов может очень посодействовать обратному. Некто на с��кунду задумался, а потом произнес: - Ладно, давай я сама. Сама? Неужели мне только что угрожала девчонка? Не убирая ножик, она наклонилась ко мне, запустив свободную руку сначала в один карман, а потом в другой. Думаю, не будь я таким отъявленным асексуалом, я чувствовал бы себя очень неуверенно из-за того факта, что рука какой-то девушки находятся в такой непосредственной близости с моим пенисом, но в данной ситуации я мог лишь благодарить свою физиологию. Так и не отыскав в карманах ничего из вышеперечисленного, она встала поудобнее и сказала: - Теперь - отвечай. - О, допрос. Круто. Лезвие надавило на мою кожу чуть сильнее. - Ты был на вечеринке у Эйбрамсонов позавчера? - Был, и? - Ты загадывал заветное желание в комнате у Тупита? - Я... Что? Ты не можешь этого знать. Я об этом сне никому не рассказывал. - Это был не сон, тупица. Ты что, в самом деле даже не подумал спросить у своих друзей, не делали ли они часом того же? - Но этого не может быть. Это <i>моя</i> галлюцинация. - Не галлюцинация, и не твоя. Так, проехали. Ты давал показания сегодня в доме Эйбрамсонов? - Я не понимаю. - На понимание у тебя еще будет время! Ты давал показания? - Да, черт подери, да! Как ты могла видеть тот же сон, что и я? - Не уходи от темы. Ты находил фотографию в Тупитовой комнате? - Я сейчас с крыши свалюсь. - Ты находил или нет? - Господи, да! Что за хрень происходит? Об этом-то откуда ты знаешь? - У тебя есть какие-то версии, как все это можно объяснить? - Ничего у меня нет. Я сейчас с крыши свалюсь. И вообще, это мне тут больше всего нужны объяснения. Прошла пара секунд, за которые она успела раздосадовано вздохнуть и убрать (наконец-то!) нож в карман. Потом незнакомка выпрямилась и отошла на пару шагов. Я не без помощи дымохода перелез на основную часть Капелло и встал напротив этой девочки. Поначалу я хотел удариться в панику, к чему и располагало все происходящее, но потом подумал, что все это чересчур странно, что бы быть правдой. Так что это или сон, или еще одна галлюцинация (больше не притронусь к алкоголю), либо у меня началась шизофрения. Бессмысленно же паниковать, если ты спишь, галлюцинируешь или шизофреник. Поэтому я просто решил отнестись к сложившейся ситуации со всем возможным спокойствием и рассудительностью. И начал непринужденную беседу. - Привет. - Привет. - Мне все еще нужно опасаться падения с крыши или вспарывания глотки? - Посмотрим. - А кто мне только что гарантировал, что я останусь жив? - Ты жив. - Да, но не будь я таким ловким и коо��динированным... - Ой, заткнись. - Ножик, кстати, из кухни стащила? - Заткнись. - Ты девчонка. - Да что ты? - Просто если захочу тебя найти, мне будет намного легче со знанием этого факта. - Сомневаюсь. Теперь, когда мы стояли напротив (она - спиной к городу, так что ее лицо, скрытое капюшоном, не освещалось ни единым лучиком света), я осознал, что она мало того, что девчонка, так еще и ниже меня чуть ли не на две головы. И я повелся на ее-то угрозы?

[aboyintheattic]

Венди вздохнула и запустила руку в в волосы, убирая их с лица.  — Я когда заканчивала школу, ну, в последний год, — начала она, — все думала, что мне дальше c жизнью делать. Смотрела на однокашников, слушала, что они говорят. И знаешь, что? Все твердили прямо точь в точь одно и то же. Каждый первый, кого ни возьми считает себя гением и прочит себе великое будущее. Кто стихи пишет, кто прозу, кто играет на гитаре, кто картины рисует, кто в актеры хочет пойти, кто высшую математику щелкает, как орехи — все только и говорят, как свалят из города при первой возможности и устремятся в большой мир — издавать романы, совершать открытия и так далее. И я так привыкла к этим разговорам, что казалось, что по-другому вообще никак нельзя. Уже свыкалась с мыслью, что скоро уеду из Гравити Фолз и буду колесить по свету и искать себя. А потом вдруг внезапно думаю — черт, а это же совершенно необязательно. Ну в самом деле — не всем же быть гениями. Кто-то все еще должен стоять у прилавка, рубить дрова, делать операции... Будь в нашем мире одни великие умы, которые бы посвящали всю жизнь научным трудам и шедеврам искусства, цивилизация, черт ее дери, полетела бы в тартарары. Нет ничего плохого и унизительного в том, чтобы быть простым человеком, не творческим и не знаменитым. Люди постоянно говорят, что нельзя болтаться в серой массе, что надо стремиться к большему, искать себя... А что, если я не хочу искать себя? Я уже нашлась. Я знаю, кто я такая, и где мое место — а оно здесь, в Гравити Фолз, рядом с близкими. Я не гениальная. Я не особенная, я обычная. Я — серая масса. И я этому рада.  1 Я перевел взгляд с Мэйбл  — Подъем, Дип. Сегодня много дел, — она шуршала сплошь исписанными страничками ежедневника, поправляя пряди коротко остриженных волос.  Я не решился еще раз драматично застонать, опасаясь пыльной бури в собственных легких.  Я перевел взгляд с Мэйбл на ее половину комнаты, и сердце защемило от того, насколько они обе аккуратные.  Нет, серьезно. Иногда у меня возникает чувство, что нас перепутали в роддоме, и биологические родители сестры — пение птиц на рассвете и солнечный свет, а мои — кофе и ночные кошмары. — Подъем, Дип. Сегодня много дел, — она шуршала сплошь исписанными страничками ежедневника, поправляя пряди коротко остриженных волос.  Я не решился еще раз драматично застонать, опасаясь пыльной бури в собственных легких. I — А теперь покройте подшипники синей краской.  Нет, это была далеко не первая фраза про подшипники, произнесенная бестелесным жизнерадостным голосом за это утро.  Я был без понятия, кто дает мне эдакие советы, а главное — зачем.  Я не очень-то хотел красить подшипники синей краской — я хотел лежать, уткнувшись лицом в подушку и никуда не торопиться, чем, в общем-то, и занимался. — Затем впрессуйте специальные шарики в сепараторы. Ага, с радостью. Что вообще такое сепараторы? Решив, что от небольшого количества телодвижений ничего страшного не будет, я повернул голову вбок и открыл глаза. В комнате было до жути светло, так что закрывать их снова не было никакого смысла. Еще было как-то промозгло, несмотря на жаркий август на дворе — я списал это на отсутствие сверху на мне одеяла. Моя прекрасная пуховая крепость, ночь напролет надежно защищающая меня от проблем реального мира теперь, свернутая в аккуратный валик, покоилась на верхней полке шкафа.  Это сестра одеяло туда зафинтила, она же, наверняка, и окно раскрыла. Мэйбл никогда не будила меня сама — только создавала все условия для того, чтобы я не мог спать.  За годы совместного проживания при кардинально разных биоритмах и степенях организованности, у нас с ней сформировалось нечто вроде неписанного свода правил, одно из которых заключалось в том, что ночью в комнате хозяйничаю я, а днем — сестра, точнее говоря, с утра она убирает весь накопившийся за темное время суток бардак, что она, в общем-то, уже и сделала. Выкинула коробки из-под пиццы, сложила разбросанные провода, подмела пол и поставила ноутбук на зар��дку. Единственным, что отдаляло комнату от состояния безупречной чистоты был я. Я бросил взгляд на сестрину половину комнаты, и сердце защемило от того, насколько они обе аккуратные.  Нет, серьезно. Иногда у меня возникает чувство, что нас перепутали в роддоме, и биологические родители сестры — пение птиц на рассвете и солнечный свет, а мои — кофе и ночные кошмары. Но теперь к подшипникам.  Бестелесный жизнерадостный голос, как выяснилось, был не таким уж и бестелесным. Он принадлежал парню, с широкой улыбкой втирающему мне с экрана ноутбука инструкцию по сотворению собственными руками какой-нибудь никому не нужной херни. Если мне не изменяет память, это называется "Сделай сам". Кому и зачем вздумалось включать это на моем ноуте с утра пораньше, я не знал, да и особо не задумывался — просто закрыл экран, дабы поскорее убрать эту жизнерадостную улыбку с глаз долой. Из-под клавиатуры выглядывал краешек белой бумаги, исчерченный фиолетовой ручкой с блестящими чернилами. Не к добру это.  Я выудил бумажку из-под ноутбука. По верхнему краюшку шла надпись "Список занятости", выведенная аккуратным почерком с завитушками.  Я глубоко вздохнул. Сомнений не оставалось. "Дипп!  Я произвела расчёт, учтя время твоего последнего появления онлайн и число часов сна, которое тебе обычно нужно для восстановления, и вероятнее всего, цифра, которую я получила, соответствует цифре, которую ты сейчас видишь на часах.  К тому времени, как ты это прочитаешь, я уже успею приготовить завтрак, съездить в дом престарелых и заскочить в программу озеленения (передать им свои фикусы), рассортирую что-то из нашего хлама по коробкам — что только на свалку, что отдать нуждающимся, а что еще можно переформировать в нечто дельное, и раздать всем списки занятости на сегодня.  Однако я ни в чем тебя не виню. Лишь прошу выбраться наконец из комнаты, разыскать меня и узнать побольше о том, чем тебе предстоит сегодня заняться.  Вполне возможно, что ты найдешь меня в гостиной, потому что в это время я собиралась поклеить там новые обои.  До встречи! М." У моей сестры Мэйбл самый большой КПД из всех, кого когда-либо видел свет. Она быстро соображает, великолепно все организует, успевает везде и всегда, делает все одна за всех и никогда не жалуется. Я постоянно думаю о том, что никто из нас (и в особенности я) ее не заслуживает. Из-за недавно произошедшего дерьма она больше всех загружена — встает ни свет ни заря, строчит всем расписания, с велика почти не слезает — ездит в десять мест на дню, и ведет себя так, словно все это ей нравится. В то время, как Стэн не прекращая ворчит и сетует на жизнь, Венди ноет, как ей все это надоело, ну а я... тоже, в общем, хорош.  Единственное объяснение тому, что я все еще прозябаю здесь — не хочу расстраивать сестру. Каждый день таскаясь по пунктам из своего распорядка дня, я напоминаю себе, сколько она для меня сделала, и чувство несправедливости немного отступает.  Я медленно принял сидячее положение, зажмурился и подождал, пока перестанет кружиться голова, и направился в ванную.  Шарахнулся от своего отражения в зеркале, стащил с себя шмотки и залез в душевую кабину.  Попрыгал под обжигающими струями, немного привел себя в чувство и сразу вылез, обернув полотенце вокруг бедер — Мэйбл говорит, мы должны экономить ресурсы планеты во избежание глобального потепления.  Я почистил зубы и повернулся к зеркалу, застыв со щеткой во рту, и критически оглядел свое отражение во весь рост.  Я глубоко вздохнул и ткнул себя пальцем в живот. Ситуация была та же, что и всегда — ни мышц, ни жира. Просто кожа, а за ней — пустота.  Запустил пятерню в еще влажные после душа волосы и убрал их со лба — со времени последней стрижки они уже порядком отросли и теперь образовали на моей голове нечто напоминающее прическу Джонни Деппа в "Аризонской мечте".  Нет, я не утверждаю, что выгляжу, как Джонни Депп. У нас просто... просто похожи прически. Я предпочитал особенно не заморачиваться из-за внешности, потому что прекрасно понимал, что размышления о ней непременно натолкнут меня на мысль, что я неправильно за собой слежу, а там уж цепь ассоциаций доведет меня до того, что я вообще в корне неправильно живу! Несмотря на то, что об этом 24/7 кричало мое подсознание (и сестра), я не хотел, чтобы подобные мысли сотрясали уютный бардак в моей голове и жизни, над которым я в поте лица трудился последние годы. Условия, мне в общем-то, позволяли — переходный возраст смилостивился надо мной, и я каким-то чудом за все подростковые годы не покрылся прыщами с ног до головы, не разжирел, не облысел, не стал готом и не покрасился в розовый. С двенадцатилетия ничего особенно не изменилось — разве что в росте я вытянулся раза в полтора. Достаточно тощий, чтобы поглощать бургеры без видимых последствий, достаточно высокий, чтобы дотягиваться до верхних полок и завоевывать этим зрительские симпатии, да и рога у меня вроде бы не растут.  Единственное, что меня действительно немного напрягало — я провел ладонью по лбу, приподняв лохмы, — ох. Никуда не делось. Феномен в виде Ковша Большой Медведицы, красовавшегося у меня на лбу, был достаточно странным, чтобы его не смог объяснить ни один врач, но недостаточно эффектным, чтобы сделать меня главным героем какой-нибудь программы о сверхъестественной чухне для впечатлительных бабушек.  Впрочем, его все равно не видно за челкой.  Я закончил сеанс самолюбования, добрел до комнаты, закинув полотенце в стирку, схватил со стула наиболее чистую футболку (это оказалась черная, с логотипом "НАСА") и наименее мятые джинсы, облачился во все это и сбежал по ступенькам вниз. 

[aboyintheattic]

На чердаке что-то изменилось. Мое барахло, естественно, пребывало в том же состоянии, что и утром, да и перестановку мебели никто не устраивал, но что-то было не так. Во-первых, створка окна была приоткрыта. Я до этого вообще понятия не имел, что оно открывается.  А во-вторых, на столе лежало письмо.  Письмо. В конверте.  У меня на столе. Тонкий слой пыли, конфетных оберток и смятых бумажек немного отодвинули властным движением руки и оставили здесь его.  Лежать и аж светиться от своей белоснежной безупречности в свете почти уже отступивших сумерок.  У меня дыхание перехватило, пока я широкими шагами уменьшал расстояние между собой и этой прелестной находкой.  Бумага зашуршала под пальцами, порвалась почти ровно по корешку и внутри обнаружилась аккуратно сложенная записка, на которой миленьким таким частым почерком было начертано: "Дипперу Пайнсу.  ПРИГЛАШЕНИЕ На лучшие десять часов вашей жизни.  Гарантировано: взрыв мозга, пицца, возможность насладиться потрясающими пейзажами, истории, которые вы потом расскажете своим внукам, круги под глазами, адреналин, и даже (внимание!) никакой сопливой философии. Совершенно бесплатно! Вам понадобится только велик, умение на нем кататься и крепкие нервы.  Не упустите такое предложение!  Я прекрасно пойму, если сегодня в полпервого ночи вы не окажетесь у оврага, того, который между фуникулером и ратушей, в напряженном ожидании своих ночных приключений, хотя при таком раскладе дел вы и будете веки вечные считаться последним трусом, но эту подробность мы опустим.  С глубочайшим уважением, Б." — Черт, — выдохнул я.  — Кто написал? — неожиданно прозвучал тонкий голос из темноты. Позвоночник ссыпался прямиком в мои боксеры, потому что мое слабое тело не выдержало груза навалившихся на меня обстоятельств, и я рухнул на пол.  — Господи, Мэйбл, нельзя так людей пугать, — сказал я сестре, которая помогала мне подняться с ламината.  — И в мыслях не было, но ты меня даже не заметил, когда вошел, — она пожала плечами, — так что за письмецо?  — От Билла, — ответил я без обиняков, пытаясь всяческими телодвижениями поставить свои кости на место, — приглашает меня... короче, прочитай сама.  Сестра включила настольную лампу и пробежала глазами по строчкам, усевшись рядом со мной на моей кровати.  Хмыкнув, она вручила записку обратно мне и заявила:  — Иди.  — Конечно нет.  — Иди!  — Да он это не серьезно.  — Дип, он серьезно. Абсолютно. Он тебя ждать там будет. Иди.  — Я его один раз в жизни видел. И вообще он псих. Кто знает, что он там вытворять собирается? Что это вообще за "лучшие десять часов"? Мэйбл закусила губу, между бровями у нее залегла морщинка.  — Он не псих. Мы все странные. У него просто не получается это скрывать.  Господи, почему он вообще ее так волнует? По мне так Билл Сайфер был просто крайне подозрительным типом, от которого надо бы держаться подальше, ну или как минимум не ходить с ним на романтичные прогулки под луной.  — И ты ему нравишься.  Что?  — Диппер, он тебя будет ждать там. Он не очень хорошо с людьми ладит, а тебя вон на что позвал. Ты ему очень нравишься.  В голове совершенно некстати вспыхнула картинка со вчерашнего дня — я несу какую-то околесицу, а Билл смеется, надо мной смеется, и его ладонь с тонкими пальцами касается веснушчатой щеки, а в уголке глаза залегли морщинки.  Я зажмурился и отогнал от себя это воспоминание.  А потом осознал, что почему-то вскочил с кровати, несмотря на жуткую костную боль. — А, решился все-таки? — сестра недвусмысленно сощурилась.  — Ничего подобного. Пойду покурю.  Я схватил со стола зажигалку и сбежал по лестнице.  Выскочив на крыльцо, я, естественно, не нашел никакой вечерней прохлады, на которую рассчитывал. Было уже темно, но на западе еще розовела последняя полоска заката. Все тонуло в ритмичном стрекотании цикад, шепоте качающихся от теплого ветра верхушек деревьев и свете первых звезд.  Я зажег сигарету и выпустил в ночной воздух клубы дыма. Его кстати было не очень много, потому что я взял пачку легких. Тяжелые куда-то спрятала Мэйбл со словами, что мне пора бросать.  На городской ратуше часы били до жути громко. Уверен, весь Гравити Фолз от этого звука только что проснулся в холодном поту. Даже я вздрогнул.  Посчитал удары — пробило полночь. У меня оставалось еще полчаса на принятие решения.  Черт, что? Почему я вообще об этом думаю? Я не собирался ехать.  Еще одно воспоминание, такое же яркое и странное — мы спускаемся с холма, дует ветер, Сайфер запускает пятерню в свои светлые волосы и убирает их с лица.  "Ты ему очень нравишься".  Господи.  Чьи-то шаги по лестнице отдались эхом в пустом доме. Это вполне могла быть Мэйбл, а еще одна поучительная лекция от нее была действительно последним, что я сейчас хотел услышать, так что я спустился с крыльца и свернул на задний двор — он выходил на восток, там заката видно не было, и над лесным массивом уже стелились синие сумерки. Было как-то душно, одежда липла к телу, и я стянул рубашку и повязал вокруг бедер, а пока этим занимался, сигарета, естественно, куда-то вывалилась, и я полез в сухую траву ее искать, чтобы она случаем не спалила весь город.  Я облазил несколько квадратных метров прежде чем понял, что она упала мне в карман и уже намеревалась прожечь в нем дырку, и я чертыхнулся, и выпрямился, и наплевал на все правила санитарии, и вставил ее обратно между зубов. А потом я собрался прислониться к забору и наткнулся на велик.  На свой велик, который на днях здесь оставил. Он обиженно звякнул цепью и заблестел в слабом свете не то заката, не то луны. Это был именно тот велик, про который было сказано в приглашении. Именно тот, ездя на котором, я мог бы провести лучшие десять часов своей жизни.  Снова шаги, теперь уже ближе. Кажется, кто-то топтался на крыльце. Я закатил глаза, положил руки на шершавый руль и двинулся к задней калитке, умоляя высохшую под солнцем траву не шуршать, а велосипедную цепь не скрежетать.  Калитка заскрипела так, что наверняка далеко не один турист-палаточник пулей вылетел из леса, решив, что где-то неподалеку ошивается стая кровожадных волков.  Впрочем, теперь уже было неважно — я все равно уже вышел за ограду участка. Возвращаться назад прямо сейчас было бы весьма нелогично, потому что я и велик с собой припер — не для того же, чтобы видом полюбоваться.  Несколько часов мне так или иначе придется провести за порогом отчего дома, хотя бы чтобы не вызывать подозрения у близких (голову даю на отсечение, за малейшими проявлениями моей активности сейчас следит как минимум Мэйбл, а возможно и Стэн).  Я выудил из кармана горстку белых таблеток (мне их Венди отдала, а то у самой от них голова болит) и бросил в рот. Слизистую от них, конечно, как будто средневековый бунт атакует, но прошибают они нехило — вообще спать не хочется. Лет десять назад продавались в свободном доступе, а теперь хрен раздобудешь. Вообще-то, меня и без таблеток в сон не клонило. Это я так, на всякий пожарный. Я оттолкнулся от пыльной земли и запрыгнул на седло, перекинув ногу через раму. Педали крутить было не надо — дорожка к центру города шла под горку. Так что я просто несся вперед и смотрел. Не на мерцающий город, не на дымку над лесом. Так, просто в ночь. Теплую, ветреную и совсем светлую. Клочки черного бархата таяли в море золотистых огней снизу и серебренных там, повыше. Дорожка свернула на сонную городскую улицу. Тут уклона уже не было, и на педали пришлось поднажать. Я, честно говоря, был без понятия, куда еду, но мне это не особо мешало — я исколесил Гравити Фолз вдоль и поперек, и теперь мог бы запросто найти любую точку с закрытыми глазами.  Это не за одно лето произошло, конечно. Первый раз я тут очутился пять лет назад, когда родители сбагрили нас с сестрой к двоюродному дедушке после окончания учебного года. Я в те времена с ума сходил по всякой мистической шняге, поэтому доставал всех до невозможности со своим теориями и догадками. Дома в Общество Задолбавшихся от Диппера входили только Мэйбл и родители, а по приезду сюда круг немного расширился. Серьезно. Не шучу. Я ночей не спал, выискивал в окрестностях всякие аномалии, дневники вел. Даже глюки какие-то пошли. Стэн об этом маме с папой сообщил, и в результате по приезду домой меня затаскали по психологам, а в школе начали считать чокнутым, ну да ладно. Теперь это все равно позади.  Честно говоря, я по тем временам даже скучаю немного. Тогда все казалось каким-то значимым, что ли. Не бессмысленным. Он тормознул у какого-то совершенно непримечательного домишки посреди окраинной улицы. Ничего прекрасного и фееричного я пока не заметил, но решил обосновать это тем, что от обещанных десяти часов счастья прошло от силы минут семь. Колеса зашуршали по асфальту, подняв облачко пыли, я спрыгнул на землю, прислонил велик к фонарному столбу. Билл, стоя в свете лампы, рылся в своем рюкзаке. За неимением других вариантов я оглядел окрестности. Два ряда однообразных коттеджей. Один фонарь на всю улицу. Два толстенных кота у цветочной клумбы. Где-то вдалеке шум воды, значит, река или озеро рядом.  Меня так и подмывало спросить, какого черта мы здесь делаем, но я все молчал. Штука в том, что с Сайфером надо быть осторожным. Это тебе не простой человек с адекватными реакциями.  — Все здесь, — провозгласил он, застегнув молнию рюкзака, которая в свою очередь победоносно звякнула.  — Какие все?  — Сейчас узнаешь. Идем.  Он перекинул лямку через плечо и двинулся вперед по пыльной улочке так, словно готовился пересечь как минимум тихоокеанскую тропу, но затормозил через пять метров, завернул за какой-то совсем уж темный угол и поставил ногу на первую перекладину пожарной лестницы чьего-то дома. А потом на вторую, а потом на третью.  — Забирайся, чего стоишь, — громким шепотом сказал он мне, глядя сверху вниз. Я положил ладонь на холодный металл, и нехотя преодолел несколько ступеней. Если быть точным — четыре. На пятой мне потребовалась передышка. Я подумал, что это немного странно, что мне семнадцать, и я вроде ничем не болею, а от четырех ступеней лестницы почему-то начинаю хрипеть и задыхаться, и голова у меня кружится. С задворок сознания тонкий голос сестры обеспокоенно произнес: "Бросать тебе надо". Да. Определенно надо. Но не сейчас. Потом. — Ну же, Крошка Джон, у нас на хвосте слуги короля, — раздался шепот Сайфера уже ближе, когда я поднялся еще выше.  Я театрально закатил глаза, хотя на деле я действительно сейчас напоминал себе Крошку Джона, который неуклюже перебирал конечностями и пыхтел рядом с грациозным Робином, преодолевающим все препятствия на раз-два. Билл отбил барабанную дробь пальцами по верхней ступеньке. Переступил с ноги на ногу по красной черепице. Даже пробовал свистеть. Потом ему это, видимо, надоело и он перегнулся через перекладину, схватил меня, мнущегося по пять минут на каждой высоте, за локти, и затащил на крышу, несмотря на все мое этому сопротивление. — Ты что творишь! — оскорбился я, поставленный в конце концов на крышу, которая была похожа на чешуйчатый бок какой-нибудь экзотической рыбы, переливающийся в лунном свете.  Сайфер криво улыбнулся, смахнул с лица упавшие на него пряди, наклонился ко мне и прошептал: — Не кричи.  Он развернулся и направился вверх по наклонной, к самой трубе. Я в бессилии всплеснул руками и последовал за ним. На этот раз, наплевав на все свое недомогание, я старался идти с Сайфером в ногу и при этом не пыхтеть.  Мы остановились на ребре крыши, я оперся об трубу для пущей устойчивости и мысленно погладил себя по голове за приложенные усилия.  А потом выпрямился и огляделся вокруг, как будто только что покорил какую-нибудь мировую вершину и готовился воткнуть в ее каменистую землю флаг своей страны, как истинный первопроходец. Ветер на этой высоте дул сильнее, мне пришло��ь придерживать отросшую челку пятерней, чтобы она не лезла в глаза.  Я еще никогда не видел город с такого ракурса. В нем от этого, конечно, ничего не изменилось — он был тот же, что и прежде, маленький и сонный.  Ровные ряды оранжевых крыш, таких же, как эта, убегали вдаль, переплетались друг с другом и опутывали весь Гравити Фолз, как рыбацкая сеть.  Сосны, частые за городом, реже — в нем, склоняли верхушки под порывами теплого ветра и шуршали хвоей, в унисон с колесами машин, со свистом несущихся по магистрали, чертя фарами светящиеся линии в темном воздухе.  Я вдруг подумал о том, что мы тут с Биллом совершенно одни — кроме нас на некоторых крышах сидели только коты, улицы внизу пустовали, окна горели в ничтожно маленьком количестве домов. Город на пару секунд стал каким-то большим, значимым и незнакомым. Как будто мне снова было двенадцать. Как будто все было не бессмысленно. Я сам вдруг оказался маленьким. Рядом с вековыми соснами, рядом с почти что полной луной, даже с этим домом, на крыше которого я стою и чьих хозяев даже не знаю. Я стоял тут и гнулся под порывами ветра, и смотрел на созвездия, наверху они складывались из звезд, а внизу — из огней окон, фонарей и машинных фар, и размышлял о том, что может быть, Гравити Фолз никогда не был таким уж маленьким и скучным. Может быть, вообще все вокруг никогда не было таким, как мне всегда казалось.  Чувство было до чертиков странное, я нахмурился и поскорее его от себя отогнал. Повернулся к Биллу — он смотрел в другую сторону, держа подмышкой какой-то сверток в пергаментной бумаге. Я вспомнил о том, что все еще не знаю, какого хрена мы торчим на чьей-то крыше на окраине города, в то время как мне обещали лучшую ночь в моей жизни, но прежде, чем я успел возмутиться, Сайфер развернулся ко мне и наконец-то соизволил мне что-то разъяснить.  — Задаешься вопросом, что мы здесь забыли, а?  — Уже минут двадцать как, спасибо, что заметил.  Он перехватил сверток поудобнее и поправил свои лохмы. Ветер свистел все громче и он подошел ко мне поближе, чтобы не срываться на крик. — Как думаешь, почему я остановился у хозяина ломбарда?  — Аренда дешевая? — И это тоже, да, но в основном... Знаешь, Дипп, я ведь не просто так землю топчу. У моего существования есть цель — я решил посвятить себя благим умыслам и стать безымянным добродеятелем.  — И в чем же это заключается?  — Я когда только пришел работать в ломбард, и начал разбирать экспонаты, то обнаружил, что там целая куча великолепного антиквариата. Любой коллекционер бы за каждую такую штучку душу продал. Будь старик посообразительнее — сколотил бы на них целое состояние, а тут они только пылятся и ржавеют. А потом еще обнаружил, что у старика на каждый предмет — целое досье. Кто сдал, что, когда, с какой целью, в каком возрасте... Там столько историй! Пятнадцатилетние малявки закладывали жутко ценные вещи, чтобы достать денег на какую-нибудь ерунду.  — Ерунда, — сказал он и засмеялся. Видимо, ему доставляло удовольствие превращать все, что для меня важно в никчемную бессмыслицу.  Поезд уже тронулся, по его лицу пробегали золотистые полосы солнца. Иногда в пятнышки света попадали его губы, иногда веснушки на щеках, иногда, если опустить взгляд ниже, из тени выглядывали его тонкие запястья.  Через какое-то время я понял, что если не отведу взгляд, то я ошметками разлечусь по всему вагону, так как внутри у меня взорвутся непонятно откуда взявшиеся петарды.  Вообще, тут ни одного человека кроме нас не было, и он мог бы выбрать любое другое место, но счел своим долгом плюхнуться рядом со мной.  Коленки, локти, плечи — все это теперь соприкасалось. Короче, у меня произошло короткое замыкание и мозг отказывался обрабатывать любую информацию кроме того, что он сидит рядом со мной, рядом со мной, со мной, со мной, со... Я даже в окно пытался смотреть, и уверен, что окрестности в восемь утра правда выглядели очень красиво, но для меня весь пейзаж слился в одно размазанное пятно.  — Ты спать хочешь? — спросил он, повернувшись ко мне.  Я не знал, хочу ли я спать или нет, потому что не мог об этом подумать, но решил ответить отрицательно.  — А я вот хочу.  И тогда он просто свернулся калачиком, положив голову мне на грудь, так, что его щека касалась моей ключицы.  Ему было все равно, кажется, а у меня аж дыхание перехватило. Слишком близко и слишком впервые оказались запах его волос и тепло его кожи.  Волосы, к слову сказать были просто потрясающие. Я впервые увидел их на таком расстоянии — золотистые и растрепанные, блестящие и идеальные — я таких еще ни у кого не видел. Я бы не отказал себе в удовольствии запустить в них пятерню и протянуть несколько прядей сквозь пальцы, тем более, что он кажется, сразу отрубился — только сопел и ресницы у него подрагивали.  Я уже почти коснулся его шевелюры ладонью, но он вдруг открыл глаза и схватил меня за руку.  — Можно вопрос? — спросил он.  — Да, что такое?  — Мы эту ночь забудем?  — В смысле?  — Ну, когда все поменяется. Когда все уже не будет иметь такого значения. Мы ее забудем?  Мне казалось, что он несет какую-то околесицу, но судя по его виду, это его правда очень волновало. Поэтому я ответил. — Ну, забудем, наверно. У нас же... еще много таких будет? Тогда он хмыкнул, снова закрыл глаза и успокоился, только мои пальцы еще сильнее сжал.  — Сделай одолжение. Запомни эту. Я так и не решился погладить его по волосам. Всю дорогу пялился в пустоту и не шевелил ни единым мускулом, а пейзажи за окном расплывались перед глазами золотыми и зелеными разводами. Билл спал у меня на плече сном праведника и я не переставал завидовать тому, как легко у него получается плевать на чужие чувства и эмоции. А потом поезд замедлил ход, пятнышки света застыли, и мы приехали.  Мы взяли велики и выкатили на перрон, без единой души, тонущий в солнечных лучах. Вдалеке уже виднелось море кирпичных крыш, холмы, петляющая дорога, по которой мы сюда и прикатили, и шпиль ратуши.  Чувство было такое, словно я какое-нибудь невообразимое число световых лет скитался по далеким галактикам, и наконец, прорвав временную линию и нарушив все законы физики и логики, вернулся в родной край, который покинул еще в молодости.  Тот факт, что на самом деле я всего лишь несколько часов поколесил по окрестным полям, я решил опустить. — Что, возвращение на родину? — спросил Сайфер.  Он легонько пихнул меня в бок. Я обернулся. Он уже перекинул ногу через раму, готовясь стартовать. Все, черт возьми, кончалось, и реальность, от которой я впервые за много-много месяцев действительно смог убежать, неспеша сваливалась на меня ��пять. Как будто я стоял под заснеженной елкой и тряс ее за ствол, а на меня падали маленькие кучки снега, постепенно превращаясь в огромный сугроб.  — Э-э, ну да, — я зажмурился, собирая остатки воли в кулак, — слушай... — Какие-то вопросы? — усмехнулся Билл, остановившись в пол-оборота ко мне.  — Вообще-то да, есть один.  — Ну так спрашивай. — Я все сегодня... ну, я все понял правильно?  Он мог бы сейчас уйти. Усмехнуться и укатить навстречу солнцу, как образцовый супергерой. Оставить меня с бессмысленным бодрствованием по ночам, зачитанными до дыр книгами, кругами под глазами, дымом от тяжелых и безнадежной потерянностью в крошечном сонном городе. Бросить в бесконечных раздумьях о том, что же, черт, значила та сигарета, те разговоры, те прикосновения, те места, где никто не бывал, и виды, которые он показал только мне. Мог бы заставить все это лопнуть, как мыльный пузырь, позволить этой ночи сделаться просто ночью, парочкой хороших впечатлений, историей, которая когда-нибудь придется к слову, фотографией в альбоме летних воспоминаний. Мог бы. Но поступил совсем по-другому.  Он мне улыбнулся. Не издевательски, как в лавке, когда мы первый раз увиделись, не насмешливо, как улыбался всю эту ночь.  Эта была настоящая улыбка. Так улыбаются, когда чувствуют себя неподдельно счастливыми.  Он положил велик на землю и подошел ко мне.  А потом он меня поцеловал. Не резко, не жестко, не быстро, не грубо, — не так, как наверно мог бы. Наклонился, слегка повернул голову, накрыл мои губы своими, и почти сразу углубился, мягко толкнувшись внутрь. Он обнял меня за талию и притянул к себе — нас разделяли слои футболок, но я все равно чувствовал тепло его кожи. Я как-то не следил за траекторией движения своих конечностей, поэтому не сразу осознал, что одна моя ладонь лежит у него на спине, а другая запущена в волосы. Руки я мысленно похвалил. Им там было самое место. Запах одеколона на его шее немного перебили запахи ветра, сосен и цветов с того поля, но все равно было потрясающе. Мы двигались медленно, никто никуда не спешил, он чуть сильнее сжал ладони, обнимая меня крепче, я провел пальцами по его шее. Я подумал о том, что давно не целовался, да меня всегда и не особо тянуло. В моем понимании поцелуи были чем-то вроде склизской пьяной мороки, с бесконечным нервяком по поводу того, где чей язык и кто кого обслюнявил. Так я до сих пор не целовался никогда.  Это был не просто поцелуй. Это была страница в истории.  В смысле, в этот момент нельзя было отделить одно от другого. Теплые костлявые ладони Билла на моей спине, ветер, качающий верхушки сосен, шум колес тормозящих поездов, ткань футболки под моими руками, звон часов на далекой ратуше — все было одним целым. Я бы так простоял еще несколько минут, часов или сонных солнечных дней.  Но он остановился, а потом исчез. Серьезно. Я даже сообразить не успел, а его уже нет. Вот я еще чувствую его сбившееся дыхание на своей шее, а вот он уже превратился в черный силуэт на горизонте.  Пора бы уже привыкнуть, что он так делает. Выдает что-нибудь такое, нелогичное, неожиданное, без объяснений и намека на беспокойство о последствиях, что-нибудь, что так просто не забудешь.  Он уже уехал, а я стоял и пялился на дорогу и холмы, и на меня вдруг накатило такое странное чувство, как будто он, этот Сайфер, специально все подстроил, и даже то, что от него якобы не зависело, все равно зависело от него, что все это происходит не по-настоящему, а по написанному им сценарию, и погода, и этот рассвет, и то, что электричку отменили, и мой приступ, и даже то, что я задал этот вопрос — он заранее знал, что так будет и все подстроил.  Потом я решил, что у меня от недосыпа уже глюки начались и отогнал от себя эту ерунду.  Взял велик и погнал домой. Всю дорогу смотрел только вперед — созерцания красоты мне и так, наверное, на полгода вперед хватило. Перед входом в дом отряхнулся и причесался пятерней, чтобы хоть в ужас никого не повергнуть, поднялся в комнату, по счастливой случайности никого не встретив, упал на кровать и заснул, клятвенно пообещав себе, что разберусь абсолютно со всеми проблемами и вопросами, как только немного восстановлю силы. Сонные дни тянулись, как липкие ниточки желтой смолы, пристающие к ладоням от коры деревьев. У меня по прежнему сохранялось чувство какой-то нереальности всего происходящего, но я по этому поводу уже не парился. Не смотрел ни на дату, ни на часы — ложился, когда Мэйбл говорила, вставал, когда будил Стэн, весь день маялся, выполняя пункты из списка занятости, в перерывах между разборкой хлама в доме, поклейкой обоев, закупкой новых экспонатов и продажей старых зависал с Венди в кафешке — мы брали что-то до крайности вредное и калорийное, курили то легкие, то тяжелые — что удавалось достать, болтали о какой-то ерунде и смеялись. Но главным, что делало августовские дни в Гравити Фолз, проходящие за капитальным ремонтом Хижины какими-то непонятными и прекрасными, были воспоминания. О той самой ночи. Они вспыхивали ни с того ни с сего, такие яркие, что я как будто снова оказывался в тех моментах. Я не спешил их отгонять, закрывал глаза и совершенно против своей воли расплывался в улыбке. Не знаю, замечал ли это кто-то из окружающих, но как бы там ни было, мне они об этом знать не давали.  Мне казалось, что я все еще сплю с тех самых пор, как повалился на свою кровать в девять утра, придя с вокзала. Все было слишком хорошо и спокойно. У меня по жилам как будто сладкая газировка бежала, а внутри было пусто и солнечно, как на центральной площади во время сиесты. Помнится, я тогда пообещал себе разобраться со всеми проблемами и вопросами, как только проснусь? Ха. Ничего подобного. Я наоборот отпихнул их все в самый-самый дальний уголок сознания, и уже и вспомнить не мог, кем был тот парень с кругами под глазами и бесконечным нервяком по любому поводу, часами пялящийся в потолок собственной комнаты и размышляющий о бренности бытия. Господи боже, да какая разница, какой во всем этом смысл и есть ли он вообще? Я уже ничему не придавал значения, мне просто было хорошо. Как будто и не могло быть плохо.  Думаю, я дошел до чего-то вроде нирваны. Мэйбл, кучу времени убившая на изучение буддийских методик медитации, никогда не достигала таких высот. Из нирваны я вышел так же неожиданно, как вошел в нее.  Случилось это в один из многочисленных солнечных полдней, похожих друг на друга, как близнецы. Хижина пустовала, я только что закончил расстановку новых стеллажей в библиотеке, сестра вернулась с озеленения, и мы приняли коллективное решение взять перекур и устроить марафон "Секретных материалов", нажарив попкорна и развалившись на диване в обнимку.  Мы распахнули все окна и двери и включили кондер и два вентилятора на полную мощность, но тем не менее жарко было до ужаса. Сестра заколола волосы, чтобы не липли к щекам, всевозможными разноцветными заколками и теперь была похожа на себя двенадцатилетнюю. Она вытянулась, положив свои длинные ноги на тумбочку для телика, и лениво подтягивала ко рту горсти органических чипсов из морской капусты ("Идеально для веганов!" — гласила надпись на упаковке). Я подбирался ко дну второй по счету миски с карамельным попкорном и обмахивался позавчерашней городской газетой. "Температура достигла рекордных высот!" — сообщал заголовок. Да уж, достигла. Это точно.  Мы были где-то на шестой серии, и *...*.  Я подумал о том, что Билл сказал почти то же самое, когда мы ждали электричку.  Билл... Да, Билл.  Интересно, где он сейчас и что делает?  Интересно. Где он...  И что делает... Тут-то оно и случилось.  Реальность накрыла меня, как снежная лавина, выплеснулась на лицо ледяной водой, разбудила громкой трелью будильника.  Вокруг как будто резко стемнело, улыбаться резко расхотелось, воздух из легких напрочь вышибло, и я вскочил с дивана.  — Тебя пчела, что ли, ужалила? — мгновенно среагировала Мэйбл. Я стоял, выпучив глаза, держался за спинку дивана и пытался отдышаться.  — Дипп? Ты чего? Сестра убавила громкость у телика и тоже поднялась на ноги. — Ничего, я... ничего, все в порядке, — заверил я ее, — Просто мне очень нужно с тобой поговорить. О Билле.  — О Билле?  — Да, о нем. Сколько уже дней прошло с тех пор, как мы виделись?  — Четыре, вроде как. Я закатил глаза и воздел руки к небу.  — Четыре, — прохрипел я на выдохе.  Сестра скрестила руки на груди и нахмурилась.  — Он сказал, что я все понял правильно, понимаешь? Я, черт возьми, я... С той ночи все стало совсем по-другому, и с ним тогда было просто... просто прекрасно, понимаешь? Я... я думал, теперь он... теперь мы с ним... Я сейчас даже не вспоминал об этом, просто... как будто из головы вылетело, а теперь... Четыре дня, Мэйбл! Он мне даже номера не дал, и мы даже не общались, и теперь я даже не знаю, что все это было, и было ли что-то вообще, потому что это не похоже на правду, и я просто не... Я...

[aboyintheattic]

1 Стоило нам усесться, ее пальцы, длинные и тонкие, залезли в мою пачку и вытащили горсть картошки. Я закатил гла��а, в то время, как Венди, хихикая, запихала себе за щеку всю эту кучу. — Зачем есть мою картошку, если своя есть? — В этом и удовольствие, — она подмигнула мне. Я не пытался спорить, а не то сестра непременно бы взъелась на меня за то, что я не уважаю права женщин и оскорбляю ее тонкую феминистичную натуру, хотя по-моему, это мои права тут не уважали. Я умудрился сесть как раз на то место, где все солнечные лучи решили сойтись клином и прожечь сетчатку моих глаз, поэтому сейчас кое-как елозил на кресле, пытаясь выбрать ракурс, с которого бы были видны обе мои спутницы. На некоторое время за нашим столиком воцарилось долгожданное молчание, слышалось только смыкание челюстей. Мы с Венди ели картошку с бургерами, Мэйбл — какую-то соево-веганскую муть с непроизносимым названием. Я смотрел по сторонам. Народу в полпервого дня во вторник набилось немного — за столиком у окна сидела парочка, которая к еде даже не притронулась, потому что никак не могла перестать целоваться, рядом с ними — парень, который в библиотеке работает, еще через стол — две девушки с волосами каких-то вырвиглазных оттенков, я их тоже знал, они вместе с сестрой прозябают в волонтерской программе озеленения города (видимо, озеленение решили начать со своих волос). Вот, собственно, и все. Честно говоря, не помню, когда я в последний раз натыкался на какое-нибудь новое лицо в этом городе. — Давайте рассказывать сказки, — Мэйбл хлопнула в ладони, расправившись со своим блюдом. Это для нее нормально — сестре вечно в голову бредовые идеи взбредают. Например, остричь свои локоны под экстремальное каре. Или записаться во все возможные волонтерские организации. Или уговорить меня провести семнадцатое лето своей жизни в Гравити Фолз, самом сонном из всех когда-либо существовавших городов. — Диппер первый, — крикнула Венди и пихнула меня в плечо. Я дожевал картошку и смерил их уничижительным взглядом. — Давным-давно... — начал я. Они смотрели то на меня, то друг на друга и хихикали. За окном просвистела машина, шорох колес по асфальту всплыл из памяти как далекое, давно забытое напоминание о городской жизни. Боже. Всего два месяца прошло, а я уже совсем деградировал — звуки машин начинаю забывать. Вообще, у этого городка было какое-то совершенно ненормальное влияние на человеческую сущность (ну или возможно, только на меня). Стоило пересечь его черту, как понимание времени, смысл жизни и жизненные ориентиры таяли, как лед в моей коле под лучами солнца. Странное это дело, — так, эээ.. было одно королевство. Там правил мудрый и добрый король, и оно, эээ... процветало. И еще у короля было двенадцать, нет, двенадцать — многовато. Семь. Семь сыновей. Король понимал, что когда он состарится, то кому-то из принцев придется взять королевство на себя. Он не хотел передавать власть старшему, как было заведено у монархов, потому что видел в каждом из детей потенциал. И тогда он поставил принцам условие — за месяц они должны найти себе невест и следующим королем станет тот, чья избранница понравится отцу больше всего. И вот все принцы занялись поиском жен, но только один принц... эээ... принц... — Принц Диппер, — подмигнула мне Мэйбл. — Ну, пусть Диппер. Так вот, он... не женился. — Потому что ему нравились мальчики! — Нет, нет... Не поэтому. Это было толерантное королевство. Ему просто это было не надо. Он не хотел управлять королевством, а хотел питаться фастфудом, курить, не спать по ночам и тратить деньги на спецвыпуски "Капитана Америки". Королевство в его планы не входило. Но проблема была в том, что через месяц, когда принцы предстали перед королем со своими невестами, все девушки оказались так хороши, что, как король не старался увидеть среди них ту, которой можно отдать свое предпочтение, они понравились ему все, абсолютно одинаково, и ничего не оставалось, кроме как отдать королевство Дипперу, который вовсе пришел один. А поскольку Диппер нихрена не управлял королевством, а только портил свое здоровье и маялся дурью, то оно пришло в упадок, пошли войны, восстания, голод и чума, короля Диппера все возненавидели, и он вошел в историю как отвратительный парень. Конец. — Концовку слил, — буркнула Венди. Мэйбл перегнулась через стол и растрепала мне волосы. — А теперь слушайте нормальную историю. По моему, она рассказала что-то серьезно классное, но я не слушал, потому что засмотрелся на посетителей, и проводил параллели между собой и принцем Диппером. Кроме одинаковых имен я нашел у нас много общего. *** Обычно я ныл из-за того, что Орегон, в котором я по счастливой случайности провожу каждые каникулы — самый промозглый из существующих штатов, и за все три летние месяца в нем выдается в лучшем случае неделя без проливных дождей, однако в этом году вектор моего нытья немного сместился. Солнышко вознамерилось ласково заглянуть на это лето в нашу местность и заодно превратить ее в некое подобие душегубки. В Калифорнии такое творилось постоянно, но если там, дома, меня это не особенно трогало, ибо я передвигался короткими перебежками из одного кондиционируемого помещения в другое, то в Гравити Фолз такой роскоши не наблюдалось. С кондиционерами тут было туго, и поэтому я, как отважный борец с солнечной радиацией, уже спустя неделю был награжден почетными орденами в виде ожогов, а аристократичная бледность моей кожи сменилась на позорный загар. Однако к августу я к такому раскладу дел немного привык, и если в начале июня я уже в холодильнике готов был спать, то этой ночь я вполне нормально провел на своей кровати, лежа в компании ноутбука и недоеденной пиццы, накрывшись фланелевой рубашкой в клетку. Утро четвертого августа началось в половину первого дня, когда я сидел, прислонившись спиной к запыленному стеклу окна на чердаке Хижины Тайн, лавки моего двоюродного дедушки, вытряхивал из своих лохм крошки от пиццы и читал начертанную на вырванном из ежедневника листке фиолетовой ручкой с блестящими чернилами записку от сестры. Из форточки тянуло золотистым полуденным маревом, где-то вдали гудели прибывающие на городской вокзал электрички. С центральной площади пробили часы на местной ратуше. Здравствуй, очередной день в Гравити Фолз, такой же как позавчера, вчера и завтра. "Дипп! — гласила записка, — Я произвела расчёт, учтя время твоего последнего появления онлайн и число часов сна, которое тебе обычно нужно для восстановления, и вероятнее всего, цифра, которую я получила, соответствует цифре, которую ты сейчас видишь на часах. К тому времени, как ты это прочитаешь, я уже успею приготовить завтрак, съездить в дом престарелых и заскочить в программу озеленения (передать им свои фикусы), рассортирую что-то из нашего хлама по коробкам — что только на свалку, что отдать нуждающимся, а что еще можно переформировать в нечто дельное, и раздать всем списки занятости на сегодня. Я нисколько не намекаю на слегка несправедливое распределение наших обязанностей, лишь прошу выбраться наконец из комнаты, разыскать меня и узнать побольше о том, чем тебе предстоит сегодня заняться. Вполне возможно, что ты найдешь меня в гостиной, потому что в это время я собиралась поклеить там новые обои. До встречи! М." Пришла пора вставать, поэтому я перекатился на бок, сполз с кровати на пол комнаты и вперил взгляд в карту звездного неба на потолке нашего чердака. За пять лет она немного повыцвела (особенно вследствие совершенно ненормального уровня солнечного освещения в этом году), но созвездия все еще вполне можно было различить. — Центавр. Волосы Вероники. Южный Крест. Кассиопея. Северная Корона. Цефей. Андромеда. Феникс... нет, Гончие Псы. Да, было время, когда я ходил с кругами под глазами не потому, что ночь напролет смотрел сериалы, а потому, что заучивал как "Отче Наш" созвездия Южного Полушария. Я оперся ладонями о нагретый солнцем и потрескавшийся от старости деревянный паркет и медленно принял сидячее положение, стараясь не организовать себе приступ вертиго. Коробка из-под моей пиццы (пеперонни без лука и с двойной порцией колбасок) загадочным образом мигрировала из-под кровати в мусорное ведро. Видимо, сестра постаралась. Вообще, за годы совместного проживания при кардинально разных биоритмах и уровнях организованности у нас с ней сформировалось нечто вроде негласного свода законов, один из которых заключается в том, что днем в комнате хозяйничает она, а ночью — я, проще говоря, с утра она убирает весь бардак, скопившийся за время моего ночного господства. Нет, серьезно. Иногда у меня возникает чувство, что нас перепутали в роддоме, и биологические родители сестры — пение птиц на рассвете и солнечный свет, а мои — кофе и ночные кошмары. Немного собравшись с мыслями, я встал на ноги и принялся за утреннюю рутину. В ванной у нас висел плакат (угадайте, чьими стараниями) с памяткой о том, что экономия водных ресурсов планеты поможет нам избежать глобального потепления, поэтому я, ознакомившись с его содержанием, стал принимать как можно более короткий душ и выключать воду в кране, пока чищу зубы. После всех этих процедур я застелил постель, отыскал в кармане куртки пачку, зажег сигарету и дымил, пока влезал в н��именее мятые джинсы и наиболее чистую футболку (эта оказалась с логотипом "НАСА"). Захлопнул ноутбук, на котором почему-то крутилось какое-то видео из разряда "Сделай сам", где жизнерадостный парень с лучезарной улыбкой втирал мне инструкцию по сотворению своими руками какой-то херни из подручных материалов. Кажется, он сказал что-то про то, что подшипники надо покрыть синей краской. Что вообще такое подшипники? Бычок я потушил как раз перед лестницей, чтобы ни в коем разе не вызвать подозрений у родственников, наивно полагающих, что я уже более-менее образумился и не курю хотя бы с утра. В гостиной царило настоящее буйство красок. В такие жаркие дни Венди не утруждалась ноской одежды, поэтому сейчас поглощала яичницу, сидя по-турецки на стуле у окна прямо в своем малиновом купальнике, который сочетался с гривой ее рыжих волос так, что это вызывало одновременно чувство ужаса и восхищения. Она отдала мне, спрыгнувшему с последней ступеньки лестницы, честь и пошла к плите, налить себе кофе. Весь потрескавшийся пол в огромной комнате, за исключением крохотных островков с диваном, столом и телевизором, был устлан полиэтиленовой пленкой, всей в разноцветных пятнах. У дальней стены, рядом с прилавком, предварительно сняв с нее все экспонаты и объявления, прыгала Мэйбл с валиком в руках, разбрызгивая повсюду капли лаймово-зеленой краски. Радиоприемник, настроенный на главную частоту Гравити Фолз, только что закончил играть что-то вроде "Ай Фил Гуд" из "Красотки" и принялся за вещание "Хорари Ньюс". Меня всегда немного смущала эта рубрика, потому что в таком скучном городе и для еженедельных новостей-то событий маловато, а уж что там можно наскрести для ежечасных — вообще за гранью вообразимого. — Привет, — я топтался рядом с сестрой, стараясь не поскользнуться на пленке, — помочь? — Сама справлюсь, — она встала на цыпочки и дотянулась валиком до самого верхнего края стены, оставив сверкающий след, — доброе утро. Сегодня у меня для тебя дело другого масштаба. Сестра лучезарно улыбнулась и отошла влево, пройдясь валиком по другой части стены. Я застыл, не зная, куда податься, чтобы не наступить на лужу краски, ковер или ногу Мэйбл, прокручивая в голове слова "дело другого масштаба" и на молекулярном уровне чувствуя, как из-за них во мне поднимается, будто вода в Ниле в сезон дождей, паника. — Иди пока завтракай, — бросила сестра, перекрывая голос радиоведущего, только что сообщившего, что недавно в продуктовом магазине было совершено мелкое ограбление. Настоящий экшн. Я дошел до кухни, облокотился о плиту и поднял крышку сковородки. Заморачиваться и класть омлет с беконом на тарелку, садиться за стол, а потом еще и мыть посуду было выше моих сил, так что я просто достал вилку из ящика под раковиной и принялся поглощать еду прямо в таком положении. Венди и Мэйбл открыли все возможные выходы в пространство, включая двери и окна, настежь, поэтому солнечно было просто до ужаса, и мне пришлось подвинуться немного за холодильник, чтобы не ослепнуть. — Как спалось? — спросила Венди, вставшая у раковины со своей тарелкой и открывшая кран. Во все стороны полетели серебристые капельки. — Нормально, — я проглотил здоровый кусок бекона, — меня подшипники разбудили, — я решил приврать для драматичности, — это ты то видео включила? — Нет, — она выдавила мыло на ярко-желтую губку и сжала ее в кулаке, — это наверно Мэйбл с Пассификой, она заходила утром. — Пассифика? Нортвест? — Она самая. — Что вообще Пассифика Нортвест делает в моей комнате с утра пораньше? — я плеснул в свою чашку кофе в состоянии крайнего недоумения. — Диппи, — снисходительно улыбнулась Венди, вытирая уже чистую тарелку вафельным полотенцем, — если ты вдруг запамятовал, то эта комната до сих пор считалась не только твоей. Я подавился кофе и откашлялся, а потом сказал: — О. Ну да. Точно. Мэйбл подоспела как раз к концу удручающе неловкого разговора. — Господи, уже почти час, — она всплеснула руками, — Дипп, ты все? Я как можно скорее напихал за щеки побольше еды, сполоснул вилку под краном и кивнул. — Отлично, — она скрестила руки на груди. Пальцы у нее были в красивых желтовато-зеленых разводах от краски, и майка тоже. — Так что там за дело ты мне подготовила? Сестра достала с верхней полки коробочку из-под чая с надписью "Семейный бюджет", выудила оттуда пару купюр и вручила мне. "Семейный бюджет". Без шуток. Абсолютно серьезно. Я столько раз был на мели, а у нас в шкафчике над вытяжкой стоит коробка денег с надписью "Семейный бюджет". Чего я еще не знал о Хижине Тайн? — Пойдешь в антикварную лавку — кивнула мне сестра, — заберешь там кое-какой товар и оплатишь его. Я сделала заказ еще позавчера, так что уже все скорее всего успели упаковать. А потом еще сходишь на почту, там должны были придти лекарства для леди Кавендиш, мне их вечером вести в дом престарелых. Заказ оформлен на мое имя, их тоже оплати. Ладно, братишка? Все звучало не так и катастрофично, хотя и немного странно. — Погоди-погоди... Антикварная лавка? — Ну да. — Та самая, которую держит МакГаккет вместе с ломбардом? — Ага. — Господи, Мэйбл. Он же совершенно из ума выжил. Ему можно совсем за товары не платить. И вообще, что ты собралась там покупать? — Кое-что для хижины, — сестра невозмутимо пожала плечами. — Да как ты... Вообще смогла с ним договориться? Она встала на цыпочки и потрепала меня по волосам. — С МакГаккетом я и не общалась. Он нанял себе помощника. — Помощника? — Ну да. Ты заберешь у него покупки из лавки и с ним же сходишь на почту, он должен помочь с бумагами. — И кто он хотя бы такой? — Ну, зовут его Билл Сайфер... — Билл Сайфер? — раздался сзади крик Венди, — и с ним наш Дипп сегодня время проводить собрался? — она расхохоталась, — Мэйбл, смотри, чтобы он не вскружил ему голову, а то у твоего братца совершенно отобьется работоспособность. Мэйбл тоже прыснула и прикрылась чашкой с кофе. — Вы о чем вообще? — прошипел я, наклонившись к сестре. — О Билле! — ответила Венди, которая вообще не должна была это услышать, — об этом совершенно потрясающем юноше. — Что в нем такого потрясающего? — Ну, он красив, как Аполлон, — Венди вскочила со стула, закружилась в пируэте и продолжила говорить с интонациями как из школьного драмкружка, — умен не по годам, и... совершенно необыкновенен, — она отвесила поклон, — а вообще этот парень прикатил сюда в начале лета, снял комнату в доме у МакГаккета и устроился работать в его же лавку и дом престарелых. И вскружил половине города головы. О нем уже чуть не легенды слагают — говорят, он до жути загадочный и таинственный. И еще... короче, много о нем болтают. Я его встречала пару раз в книжном — редкий красавчик. Странно, от него вроде как все девчонки кипятком писают, а он все ходит один, без всякой компании. Я что-то слышала про то, что он бежит от прошлого. После минутной слабости, Мэйбл наконец вновь включилась в процесс и поставила кофе на стол. — Ну все, хватит, — она повернулась ко мне, — это ерунда. Билл хороший парень — мы с ним часто встречаемся в доме престарелых. Между прочим идет на звание лучшего работника в этом месяце! Он правда хороший. Только немного неординарный. Я поднял брови. Только неординарных Биллов нам тут не хватало. Мне совсем не улыбалась перспектива целый день проводить в компании черт пойми кого, да еще и с такими рекомендациями от сестры и Венди. Просто подумать страшно. Я заранее представил весь спектр чувств (среди присутствующих: смущение, неловкость, стыд, напряжение, волнение, вина), которые мне предстояло испытать, и чуть не заскулил. — Рассказывать не буду, все сам увидишь! Мэйбл сделала шаг вперед, и я автоматически попятился. Входная дверь и все с нетерпением ожидающие меня за ней проблемы становились все ближе и ближе. — Давай я сделаю что-то другое, а? — попытался отговориться я, — ты же знаешь, я не люблю общаться с незнакомыми людьми, тем более с этим вашим неординарным Биллом! — Нет, — отрезала Мэйбл. — Черт возьми, до проверки еще почти месяц! Почему обязательно сейчас? — Потому! Несмотря на всю свою миниатюрность она вдруг стала огромной, как скала, стремительно надвигающаяся на меня и давящая своей тяжестью. Я только и успевал, что переставлять ноги, дабы не оказаться погребенным под нею. — Я покрашу стены. Обои поклею, уберусь. А ты сама сходишь, давай, а? Ну Мэ-эйбл, пожа... Мы уже свернули в коридор. Я пятился, а лицо сестры с нахмуренными бровями то ныряло в пятнышки солнечного света, льющегося из окон, то погружалось в тень. — Диппер, ты с начала лета ни одного дня нормально не провел. Нельзя же всю жизнь общаться со стенами и потолком в комнате! Книги это хорошо, но тебе иногда нужно выходить в реальный мир. Важна со-ци-о-ли-за-ци-я. Понимаешь? Так ты хоть с кем-то проведешь время. Так что это ради твоего же блага. — Но... Она вытолкнула меня за порог и захлопнула входную дверь. Я всплеснул руками. — Почему я всегда такой безвольный? Я же мужчина, в конце-концов. Гладко вытесанные доски мне ничего не ответили. Неудивительно. — Может и так, — прозвучали откуда-то сзади насмешливые интонации Венди, — но без Мэйбл ты бы уже давно погряз в собственном сумасшествии, коробках от пиццы и ворохе нестиранной одежды. Так что... Подумай об этом. Я повернулся. Венди прислонилась к забору и застегивала крепления на роликах. Я не успел заметить, как она вышла из дома. — А ты-то куда намылилась? — я засунул руки в карманы и спустился с крыльца, шаркая ногами по высохшей от жары траве. — К бассейну. Скоро моя смена. — Черт, точно. Я то думал, может со мной съездишь. Она вздохнула и похлопала меня по плечу. — Да чего ты так распсиховался? Всего лишь часок-другой пошкандыбаешься по городу с очень милым парнем. — И очень неординарным. — Ну, может и так. Разве это плохо? — Да нет, просто странно. Венди хмыкнула и убрала руку с моего плеча, а потом выпрямилась и отряхнулась. — Думала, в твоем понимании "плохо" и "странно" — одно и то же. — Они часто похожи. Она пожала плечами и достала из рюкзака пачку сигарет и зажигалку. Огонек и дым, потянувшийся тонкой струйкой, было почти не видно, так вокруг было солнечно. Я похлопал себя по карманам — моих сигарет там, естественно, не было, а возвращение за ними домой положило бы начало катастрофе, так что я просто удрученно вздохнул. Вселенская тоска длилась несколько мгновений, пока Венди не протянула мне свою пачку. — На. Мне все равно на посту курить не разрешат. — Ты просто ангел божий, — кивнул я ей, наклонился к зажигалке и выпустил в нагретый, застоявшийся и искрящийся золотом воздух клубы дыма. Она подмигнула мне и развернулась, укатив вниз с холма Хижины по аллее, окаймленной высоченными соснами. Кружевная тень мелькала на ее длиннющих волосах, они развевались и вспыхивали, как бенгальские огни в ночи под Новый год, пока я смотрел ей вслед. Красиво. Вообще, в любом другом городе девушка в малиновом купальнике и с рыжими кудрями до поясницы, рассекающая по улицам на роликах, вызвала бы как минимум легкое неодобрение в косых взглядах остальных жителей. Но в Гравити Фолз все слишком хорошо притерлись к нравам друг друга, чтобы удивляться чьим-либо выходкам. Ладно. Ладно, ладно. Я смял купюры и сунул их в карман джинс, развернулся и потопал к заднему двору за великом. Тут было едва ощутимо, но все же попрохладнее — слева падала тень от сосновой рощицы. Она с каждым летом все разрасталась вширь и ввысь, препятствуя полному превращению Хижины Тайн в микроволновку. Металлический руль у велика нагрелся, так что стереть об него руки теперь представлялось еще легче обычного. Я снова проклял себя за то, что не захватил перчатки. Воздух плавился и плыл волнами. Сосны взлетали вверх на сотни метров и покачивались под горячим ветром. Я подумал о том, что на их верхушках, наверное, сейчас довольно свежо. Небо тоже как будто выцвело от жары и перекрасилось в такой светло-светло голубой, как незабудки на винтажных чайных сервизах. На нем была парочка облаков, я подумал о том, как было бы здорово, если эти ребята бы вдруг ненадолго сошлись вместе и загородили солнце, но они такого, по видимому, не планировали. Просто висели в вышине, пушистые и золотисто-белые, как карамельная сахарная вата на ярмарк�� штата в июле, и никуда не торопились. Вообще все как будто застыло. Солнце ни на миллиметр не собиралось сдвигаться со своей крайне удобной для медленного сожжения всего живого позиции. Даже птицы не пели, да и в городе было тихо. Хижина стояла как бы на отшибе, возвышалась на холме над всем городом — почти ниоткуда в Гравити Фолз не открывался такой вид на него самого, как с нашего двора. Мне всегда это нравилось. Я все детство на это место ходил. Вечером, утром, днем — неважно. Сидел часами и думал — вот здорово. Меня никто не видит, а я вижу всех. И все. И как город опутывает сетка одинаковых желтых крыш. И как машины мчатся вдаль по магистрали. И как на водонапорной башне гнездятся аисты. И как на пожарных лестницах чьих-то домов сидят коты. Странное было чувство, то ли плохое, то ли хорошее. У меня и сейчас такое. Как будто совсем один. Как будто вот-вот растворюсь в мареве и исчезну, как мираж в пустыне. Я поежился. Солнечный свет стал вдруг каким-то слишком материальным, даже захотелось стряхнуть с себя всю эту золотую пыль. Делать было нечего. Надо было приводить себя в чувство и ехать навстречу неотложным делам. Я оттолкнулся от пыльной земли, вскочил на седло и покатил по тропинке вниз с холма, слушая треск сухой травы под колесами. Вообще, за семнадцать лет я успел привыкнуть к тому, что мои планы (и в частности планы на лето) нихрена не осуществляются, однако эти каникулы в результате какого-то удивительного неподчинения правилам отвечали абсолютно всем моим ожиданиям. Когда я расправился с экзаменами, и, покидав вещи в чемодан, запрыгнул на заднее сидение отцовского минивэна, все мои надежды на начинающиеся каникулы умещались в емкое "как следует поспать, пожрать и пострадать херней". И они — вау! — сбылись. Почти. Три дня назад, когда мы со Стэном, сидя на диване в гостиной, смотрели новости, поглощали тосты с вареньем и обсуждали назначение в городе нового мэра, в мое счастливое лето вторглись некоторые неприятности. Неприятности в виде двух парней в черных костюмах и не менее черных очках, немедленно засветившие своими удостоверениями и назвавшиеся "инспекцией по торговле". Это не было особой проблемой — подобные инспекции заявлялись в Хижину Тайн с отупляющей регулярностью, однако, хотя всем было прекрасно известно, что данное заведение не отвечает примерно ни одному из длинного перечня требований к торговой точке, они каждый раз каким-то чудесным образом покидали ее без Стэна и ордера на его арест. А вообще арестовать его было бы очень даже к месту. По нормальным ценам в Хижине продаются только некачественные товары, качественные можно купить лишь втридорога, экспонаты и развлечения вгоняют в ужас (и не только внешним видом, но и стоимостью), да и вообще царит антисанитария. Все местные давно отлично осведомлены о хаосе и жутких махинациях, господствующих в Хижине, но вот регулярно проезжающие мимо туристы — нет, а поскольку мой дедушка всегда был гением маркетинга и как никто другой умел зазывать клиентов и выкачивать из них деньги, его лавке до сих пор удавалось отлично держаться на плаву. Поэтому поначалу я из-за инспекторов вообще не парился, даже в разговор не вслушивался — мы даже у телика громкость не убавили. Уверенность в том, что дед сейчас запросто заболтает этих придурков не покидала ни меня, ни его. Долетела до меня только пара шуточек Стэна про их костюмы, с отсылками к "Людям в черном". Шутки были и правда хорошие, я даже засмеялся, правда все веселье внезапно куда-то пропало, когда в воздухе загремели наручники, и прозвучало что-то вроде "руки на капот". Никакого капота рядом не было, потому что мы были в доме, но звучало все это как-то устрашающе противоестественно, поэтому я вскочил с дивана и начал психовать. Что я тогда нес — не помню, зато отлично помню, что оттащили меня от ребят в костюмах (в шерстяных, в тридцатиградусную-то жару) сбежавшиеся на шум Мэйбл и Венди. Разобравшись с ситуацией, сестра уединилась с парнями на парковке перед домом и в очередной раз проявила свою удивительное способность решать все проблемы. Не знаю уж, что она там пустила в ход — гипноз, женские чары или НЛП, но после недолгой беседы инспекция чудесным образом согласилась никого пока не арестовывать и имущество не отнимать, а дать нам шанс привести Хижину в порядок и придти с проверкой через три недели, с условием, что как только нам стукнет по восемнадцать, ее перепишут на нас, ибо Стэн, цитируя: "больше не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к управляющему торговой точкой". Короче говоря — ужас. Хреново было в тот день всем, и не только потому, что для капитального ремонта Хижины за три недели придется выложиться по полной, но и потому, что теперь придется переделать ее из самой необычной лавки, которую только можно встретить в совершенно заурядное заведение, и вдобавок взвалить на себя управление ею. Но за решетку тоже никому особо не хотелось, поэтому теперь у меня просто голова пухла от бесконечной мотовни взад-вперед по городу и выполнением дел из списка занятости, который составляла мне сестра каждое утро. За последние дни я достиг такого автоматизма, что позволял телу функционировать самостоятельно, без помощи сознания, а последнее попросту выключал, а когда включал обратно, то обнаруживал себя то за получением каких-то посылок на почте, то за сортировкой книг, то задыхающимся от приступов кашля в пыльной библиотеке, за наматыванием километров на велике, иногда с каким-то грузом на багажнике, поклейкой обоев, завинчиванием шурупов, время от времени — за поглощением картошки фри в компании Венди в какой-нибудь забегаловке, за успокоением в край вымотавшейся Мэйбл или за наполовину притворным смехом над шутками Стэна о горькой действительности, а вопрос "на кой черт я вообще все это делаю?" я успевал задать себе только улегшись в кровать под покровом ночи и проваливался в сон, так и не успев на него ответить. Так что сегодня было своего рода исключением. Антикварная лавка и ломбард МакГаккета находились рядом с центральным парко��, в старом доме с чердаком и голубятней на крыше, который романтично выделялся на фоне рядов одинаковых скучных коттеджей, словно его с фундаментом вырвали с улочки какого-нибудь там Амстердама или Парижа и вписали сюда, в обстановку Гравити Фолз. Сам старик МакГаккет, который его держал, тоже был тем еще феноменом. Впечатление милейшого старикашки, которое он обыкновенно производил, немного портил тот факт, что он уже лет двадцать как абсолютно выжил из ума. Терял нить повествования посреди разговора, забывал свое собственное имя, не узнавал старых знакомых и далее по списку. А еще держал ломбард, предпочитая не брать во внимание тот факт, что им, как и соседствующей антикварной лавкой, давно никто не пользуется. Я подозревал, что единственным покупателем там была Мэйбл, которая иногда из жалости скупала чуть не полмагазина и не просила сдачи на кассе. Ах да, представления о современных ценах старик тоже ни малейшего не имел. В дом престарелых его забирать не стали, видимо, решив, что ему и так недолго осталось, родственников у него никаких не наблюдалось, и сиделок он не нанимал, так что то, каким образом он вообще сводит концы с концами и в принципе выживает — оставалось великой загадкой на протяжении многих лет. Думаю, это был один из главных риторических вопросов во Вселенной, вроде "откуда мы пришли?", "зачем живем?", и да, "что не так с МакГаккетом?". Если честно, я ни об одном из них предпочитал особо не задумываться. Как и вообще обо всем, что могло вывести меня из колеи. Может, старик в некотором роде и вызывал у меня чувство жалости, но я был явно не до такой степени сердобольным, чтобы без конца его жалеть. В отличие, например, от моей сестры. Она вот была сердобольной. Просто на всю голову. Не знаю, как и чьими стараниями так вышло, но с самого вступления в более-менее осознанный возраст у Мэйбл появилось какое-то неукротимое желание всех спасать. Но если в детстве это ограничивалось элементарным тасканием домой блохастых котят и щенят, то в ближайшее время приняло совсем уж какие-то извращенные формы. Пару лет назад сестра зачем-то втемяшила себе в голову, что она — что-то вроде второй Матери Терезы, и пошло-поехало. Сначала отказалась от мяса, а потом и вовсе в веганы заделалась, ест в основном одну траву. Волосы остригла чуть не короче моих и отдала на парики для больных после химиотерапии. Дома почти совсем не бывает — колесит по всему штату, ищет, где, как и кому помочь. Что ни митинг — так она обязательно в первых рядах и с огромным плакатом. Отдала бездомным чуть не половину гардероба. По вечерам читает при свечах — экономит электроэнергию. К деревьям, конечно, уже раз сто себя привязывала, чтоб очередную куцую рощицу не вырубали — куда же без этого. В общем, с ума сходит — носится и помогает, озеленяет, убирается, готовит, отдает, жертвует, покупает, экономит и далее по списку. Короче, не знаю, что с ней не так. Все это конечно очень хорошо, но черт дери, разве ей помешало бы хоть немного подумать о себе? Она же так убьется когда-нибудь, с этой всеобщей помощью. Я в последнее время только и делаю, что умоляю родителей как-то привести ее в чувство, но они только руками разводят. К сестре придираться не за что — она даже учебу умудрилась не запустить. Учится как всегда почти на все свои "отлично" и колледж себе подыскала, целых два — "престижный" и "доступный". Понятия не имею, зачем еще и с "доступным" маяться. Будто сомневаться приходится, что она в крутой поступит. Но, как бы там ни было, Мэйбл все равно самая лучшая, несмотря на все свои сверхценные идеи. Мы с ней с самого детства не разлей вода, и никто так не понимал меня и не помогал мне так, как она. Где бы и кем бы я был без нее — не знаю. Наверно, я до сих пор в конец не запустил свое существование только потому, что постоянно напоминаю себе, в каком я долгу перед Мэйбл. Например, если на меня внезапно накатывает волна негодования под лозунгом "а какого черта я все лето прозябаю в сонном захолустье, пытаясь соорудить нечто приличное на развалинах старой лавки моего не менее старого дедушки, если это лучшие годы моей жизни, и публика наподобие моих одноклассников сейчас наверняка обдалбывается вусмерть на вечеринках в элитных клубах, крадет родительские машины, практикует изощренные сексуальные методики и вообще живет на полную катушку, а я — здесь?", то я повторяю себе, что да, пусть все дерьмо, но это ради сестры, ведь так я смогу хоть как-то оправдать ее ожидания, правда? Правда. Я свернул у прачечной и нырнул в тенистую улицу рядом с центральным парком. От колес велика стремительно разбежались две жирные кошки, развалившиеся было на нагретом солнцем асфальте. Асфальт, кстати, был потрескавшийся, как будто его использовали в качестве декорации к блокбастеру о землетрясении, а из трещинок в нем пробивались пучки зеленой травы. Где бы я был, если бы не сестра? О, не здесь. Как можно дальше отсюда. Антикварная лавка материализовалась за ближайшим поворотом так же внезапно, как приближаются экзамены, к которым ты не готовился, пребывая в абсолютной уверенности, что времени в запаса еще пруд пруди. Я тормознул на тротуаре напротив входа и прислонил велик к фонарю на кованном столбе. Привязывать его не имело ни малейшего смысла — никому в городе и в голову не пришло бы позариться на мой велосипед, а если бы и пришло, то рассекретили бы негодяя настолько быстро, что даже экшн не успел бы начаться. Здесь реально все друг друга знают. Как облупленных. Я решил не тянуть кота за хвост и тем самым не давать страху разгуляться, решительно шагнул к двери лавки и потянул за ручку. Было закрыто. Черт. Чудесно. Прекрасно. Я выудил из кармана телефон и посмотрел на время — пять минут второго. Причина развернуться и укатить назад была просто с ума сойти какая веская, но чувствовать себя последним чудаком на букву "м" рядом с сестрой, которая сейчас трудится в поте лица мне не особенно хотелось, поэтому я нашел компромисс и решил подождать еще десять минут. Десять минут — и все, можно ехать домой с чистой совестью. Так и так, никакого Билла Сайфера там нет, должно быть, он проспал или ушел в запой, или вступил в программу защиты свидетелей и изменил имя и внешность, или у него умерла бабушка, но мне в общем-то все равно, так что не суть, а теперь дайте я покрашу стены, помою пол и всякое такое, а потом уйду к себе и буду спокойно деградировать, а вам всем будет даже придраться не к чему, окей? Я остановился у фонарного столба перед входом и медленно-медленно поднял голову, охватывая его взглядом. У подножия лестницы сидели два бронзовых льва, старых, выцветших и почему-то с зеленым отливом, таких, будто они не плавились под солнцем в современной американской глубинке, а таинственно, с тусклым блеском выглядывали из сумерек в какой-нибудь, прости Господи, викторианской Англии. Львы смотрели на меня очень скептично. — Привет, славный малый Диппер, который не знает, что делать со своей жизнью и поэтому просирает ее, — расплылся в мерзкой улыбочке левый лев. Правый согласно закивал. — А еще холит и лелеет свою прогрессирующую социофобию и избегает элементарного общения с людьми! — присоединилась к ним голова бульдога на дверном молотке. — Ой, а сами то хороши, — прошипел я, — в вас значимости еще меньше, чем в этой антикварной лавке, хотя меньше и так уже некуда, но не в лавке дело, а в вас, потому что вы чертовы бронзовые львы, а они никогда никому не были нужны, хотя, может стой вы в местечке получше, с вами бы хоть туристы фоткались, но вы в Гравити Фолз, а тут и туристов-то нет, кроме меня и моей сестры, но мы с вами фоткаться не станем, потому что она сейчас красит стены, а меня вы только что оскорбили. На улице было пусто. От асфальта поднимался едва заметный пар. Моего монолога никто не слышал. До четверти второго оставалась минута. И это, черт дери, была прекрасная минута. Картина моего счастливого возвращения домой обрисовалась у меня в воображении необыкновенно ярко, я даже заранее ощутил невероятное облегчение. А еще внезапно подул долгожданный свежий ветер, и я встал посередине дороги, и мои лохмы разлетались в разные стороны, и я впервые заметил, как красиво ровная цепочка коттеджей сворачивает за угол извилистой улицы, и было хорошо, просто чертовски хорошо, я был практически готов дать точное определение слову "счастье". А потом на горизонте появилась фигура. Поскольку за последнее время я завел привычку заглатывать тома мировой литературы по ночам, лежа и при свете фонарика, что кстати, отлично отвечало моей тенденции портить здоровье, то зрение мое, естественно, значительно ухудшилось, и мне потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, чем эта фигура, собственно говоря является. Это было нечто определенно слишком высокое для человека, слишком узкое для транспортного средства и слишком материальное для плода моего воспаленного воображения. Поначалу мне было страшновато, но потом фигура приблизилась, да и я поднапряг глаза, и я наконец увидел. Это все же был человек. На велике. Стоящий. Этот парень выпрямился во весь рост, встав на педали и раскинув руки в стороны, и, подставив лицо ветру, он на полной скорости несся под горку прямо к антикварной лавке, освещаемый золотистыми потоками солнца. Зрелище было потрясающее. Я как будто прирос к месту и вообще вошел в какой-то транс, так что даже не предпринимал попыток анализировать происходящее и просто смотрел на этого чувака, как, знаете, смотрят на закат или на полотна прерафаэлитов, и непонятно откуда возникшее, но прямо-таки пьянящее чувство счастья все еще меня не оставляло. Парень на велике все приближался и приближался, а колеса его транспорта крутились все с той же невероятной скоростью, и где-то в уголке моего затуманенного сознания промелькнула мыслишка о том, что что-то здесь есть неправильное, а потом, когда он был уже практически у столба, еще одна: "убьется ведь". И все вернулось в норму так же внезапно, как ее покинуло. Было больно. Везде. Всему. Ужасно больно. Больно, темно и страшно. Это сначала, а потом наступило осознание. Того, что рядом со столбом, о который парню предстояло убиться, стоял еще и я, и что благодаря тому, что это осознание не наступило парой мгновений раньше, я сейчас лежу на земле, придавленный великом и корчащийся от боли, а этот самый парень... — Дружище, — прозвучал незнакомый глубокий голос у меня над ухом, и за мою ледяную ладонь взялась чья-то теплая. Я открыл глаза. Прямо надо мной маячило лицо велосипедиста. Я заметил, что у него были светлые волосы, чуть отпущенные, как мои, но не такие, как мои — они отливали золотом и аккуратно лежали вдоль его лица с выпирающими скулами. Он стоял так, что закрывал мне солнце, но не полностью, так что все выглядело так, словно он в нимбе из солнечных лучей. Я почему-то подумал про Аполлона. Аполлон... Я вскочил с земли, наплевав на все болевые ощущения и отпихнув от себя руку Билла Сайфера. И я снес его волной. Нет, чертовым цунами из ругательств. Начав с самых простых и заканчивая самыми изощренными. Я выругался больше раз, чем за все прожитые семнадцать лет, и должно быть, испортил себе карму настолько, что мне уже никогда, даже если я постригусь в монахи, откажусь от земных искушений и буду целыми днями переводить бабушек через дорогу, не светит искупление. А потом у меня кончился воздух. Я закашлялся и выдавил наконец из-себя нечто, принадлежащее к разряду нормативной лексики. — Какого черта... Он не ответил, только ухмыльнулся, поднимая велик с асфальта и пристраивая его к фонарю. — Издеваешься? — я обессиленно всплеснул руками, — мне вообще-то больно. — Это я понял. — Может хоть объяснишь, зачем ты меня переехал, нет? — Не люблю банальные способы начинать разговор, — он пожал плечами. — Но это — просто ужасный способ начать разговор. Он снова улыбнулся. — Но мы же разговариваем! — Ты придурок, — заключил я. — Очень может быть. Придурка зовут Билл Сайфер, кстати. — Я в курсе. — Пайнс, никак? — Да. Диппер. Он протянул ладонь для рукопожатия, я машинально подал свою в ответ. Это движение почему-то отозвалось жгучей болью и я сбивчиво выдохнул. — Черт, что за хрень? — прошипел я, осматривая свое запястье на предмет продырявивших кожу костей и вскрытых вен. Ничего подобного там не оказалось, но болеть оно продолжало. Я наткнулся на взгляд Сайфера, тоже устремленный на мою руку. В нем сквозило какое-то совершенно неуместное участие, мне это показалось ужасно нелепым, и я с учтивостью осведомился, чего это он пялится. — Да ничего, — ответил Билл, — пойдем внутрь. Мы подошли к двери, и он выудил из кармана громко звякнувшую связку ключей. Они, как ни странно, выглядели весьма прозаично и не были ни бронзовыми, ни старинными, ни какой-нибудь удивительной формы. Ключи повернулись в замке и Билл открыл дверь. Она оказалась скрипучей и, судя по всему, жутко тяжелой, ибо даже сквозь все позерство на его лице мелькнула гримаса боли. Мы вошли, я задрал голову вверх и с огромным трудом подавил восхищенное "вау". Свет в лавку проникал сквозь высокие узкие окна, как в готических соборах (не то чтобы я завсегдатай готических соборов и разбираюсь в их архитектуре, но догадываюсь, что окна там выглядят примерно так же), расположенные аж где-то у покатого потолка. Тут вообще были высоченные потолки, высоченные даже для двухэтажного дома. Солнечные лучи пробивались сквозь завесу книжной пыли и терялись где-то в лабиринтах огромных стеллажей. На них стояли книги, столько книг, сколько по-моему я за всю свою жизнь не видел, больше, чем в школьной библиотеке и Хижине Тайн вместе взятых, и куча каких-то разнообразных старинных предметиков (видимо, антиквариат). Все, как один, отливали таинственным тускло-бронзовым блеском. В общем, тут было очень-очень клево, и я даже почти перестал жалеть, что вообще на это пошел. Я будто попал в библиотеку какого-нибудь чертового Хогвартса, серьезно, выйди сейчас из-за угла профессор Дамблдор, потрясающий своей длиннющей бородой и размахивающий палочкой, я бы ничуть не удивился. Единственным, что не вписывалось в загадочно-старинную обстановку лавки и слегка портило ее атмосферу, был Билл Сайфер, сосредоточенно рывшийся в кипах каких-то бумаг за прилавком. На меня он не смотрел и никуда не торопился, поэтому мне внезапно предоставилась возможность как следует его разглядеть. Вообще-то он был довольно смазливый. Внешность в самый раз для поп-певца, от которого все девочки-подростки поголовно писают кипятком. Высокий, даже выше меня, худой, ходит с прямой спиной, да и волосы у него хорошо лежат. Может, он бы мне даже понравился, если б не улыбался, как будто возглавляет список самых разыскиваемых маньяков Америки. И да, не был опасным для общества психом. Когда моя сестра составляла о нем положительное мнение, то явно не брала во внимание тот факт, что Билл развлекается, используя людей вместо тормозов для велика. Кстати о маньяках — неплохо было бы подыскать себе какое-то средство самообороны на случай, если Сайферу приспичит снова выкинуть нечто угрожающее моему здоровью и безопасности. Пока я проходился глазами по полкам, в поисках чего-то, чем можно обороняться и клял себя за отсутствие привычки везде и всюду брать с собой перцовый баллончик, Билл закончил копаться в бумажках и выпрямился, с хлопком кинув какой-то документ на прилавок. — Подпиши во-от здесь, — он ткнул пальцем на одну из строчек и протянул подошедшему мне ручку. Я покорно поставил свою подпись и сложил руки на груди, стараясь сохранять во взгляде максимальное количество льда. — Сейчас принесу товар, — он вылез из-за прилавка и подмигнул мне, удалившись куда-то в лабиринт стеллажей пружинистой походкой. Вернувшись со стопкой коробок, он водрузил их на прилавок. Я закатил глаза. Чего там Мэйбл назаказывала на три ящика? — Сто двенадцать долларов, сорок девять центов, — отбарабанил Сайфер и улыбнулся широко-широко. И на сто баксов. Я выудил из кармана купюры, наскреб оставшуюся мелочь из завалявшихся в карманах джинс монет и взялся за коробки. Запястье снова заныло, но на этот раз я, проявив все свое мужество, никак не отразил этого на своем лице. Кое-как доковыляв до двери, которую мне поспешил любезно открыть Билл (я состроил ему притворно-благодарную гримасу), я выбрался на улицу, на которой за прошедшие пятнадцать минут ничего не изменилось, только стало еще жарче, хотя казалось бы, куда уже? Коробки рухнули на багажник моего велика, и я, поднаторевший за долгие дни бесконечных перевозок всякого барахла в разные концы города, молниеносно управился с креплением, а потом стянул с себя рубашку (рука продолжала болеть при каждом движении) и выдохнул. Казалось, вдыхаешь и выдыхаешь примерно одно и тоже. — Эй, космонавт, — Билл снова зазвенел своими ключами, возясь с дверным замком. Он вприпрыжку сбежал по лестнице, опершись по дороге о морду одного из львов, подошел к столбу, мне и велику и ткнул пальцем на мою футболку. Меня как-то разморило, и к тому же напрягала рука, поэтому острить в ответ было лень. Тем более, что футболка у него была черная, без единого принта. Никаких тебе логотипов дерьмовых рок-групп или дебильных пошлых надписей. Даже смеяться не над чем. Да и в общем-то, Билл Сайфер больше меня не колыхал. Мучения на сегодня официально закончились, и мои мысли были заняты только тем, как бы поскорее добраться до Хижины и залечь куда-нибудь с вентилятором под боком. — Ага-ага, — я перекинул ногу через раму, предвкушая поездку с ветерком, от которой, вероятно, могло бы стать немного попрохладней, —ну что ж, приятно было пообщаться. Прощай и... — Рано радуешься, — подмигнул он мне, усаживаясь на собственный велик, — нам с тобой еще на почту надо.

[aboyintheattic]

ГЛАВА ПЕРВАЯ Несмотря на то, что дом Кэсси Эйбрамсон располагался в коттеджном поселке под названием "Испанский квартал", схожести с архитектурой Испании в нем было примерно столько же, сколько во мне желания здесь сейчас прозябать.  То есть, поясняю, ничтожно мало.  Вдаль убегали ровные ряды кирпичных стен и кованых решеток, обвитых виноградной лозой, и конца и края всему этому, куда голову не поверни, видно не было.  Так что даже мне, никогда не страдавшего боязнью замкнутых пространств, казалось, грозил приступ клаустрофобии.  Я уже меланхолично констатировал первые признаки в виде учащенного дыхания и трясущихся рук.  Август выдался странный — днем было жарко ровно настолько, насколько холодно ночью, и побочные эффекты таких перепадов температуры тоже были налицо. "Испанский квартал" был поэтично окутан туманом, похлеще, чем у стен Кенсингтонского дворца. Кайл наклонился к зеркалу заднего вида какой-то машины и в семнадцатый раз за сегодняшний вечер поправил свою косую челку. — Эту ночь вы точно никогда не забудете, — сказал он, распрямившись. Несмотря на то, что Кайл повторял эту мантру уже десятый раз за последние полчаса, я все еще не был уверен в его словах. Во-первых потому, что промывание желудка в окрестных больницах явно делают не на высоком уровне. Во-вторых потому, что прошло уже куча времени с начала тусовки, а мы все еще не могли найти дом Эйбрамсонов среди однотипных кирпичных коттеджей и это романтичное блуждание по ночным улочкам уже начинало порядком надоедать. А в-третьих потому, что последние несколько часов я провел в состоянии адского нервяка по поводу ожидания первой в своей жизни тусовки, и каждая зря потраченная секунда, увеличивающая срок этого ожидания, только обостряла накал страстей в моей душе.  — Мы уже на сорок минут опоздали, — сообщил я, разглядывая положение стрелок часов на фонарном столбе. Отражение тускло мерцающей фонарной лампочки подрагивало на глади лужи, появившейся не то от недавнего дождя, не то от ночной росы. — Не смеши меня, Эз, — Робин спрыгнул с капота вышеупомянутой машины, и вприпрыжку подбежал ко мне. В желтом свете фонаря его волосы казались еще рыжее обычного, аж смотреть больно было, — Кто станет приходить на вечеринку вовремя? Тускло мерцающая лампочка в этом фонаре была не одинока. Вообще, по моему, все осветительные приборы, находившиеся в поле зрения, решили устроить сегодня забастовку и перегореть. Именно поэтому сквозь окутанную туманом прохладную августовскую ночь пробивались оранжевые неяркие огоньки, искрящиеся повсюду, как свечки в глазах хэллоуинских тыкв. — Прийти на вечеринку вовремя — лучший способ мгновенно отворотить от себя взгляды всех кошечек, — подал голос Кайл, который прислонился к стене очередного коттеджа из красного кирпича и маялся с туристической картой. Я уже много раз пытался объяснить ему, что называть девушек кошечками — отвратительный сексизм и вообще попахивает зоофилией, а не милое ретро, как ему кажется, но он от меня отмахивался, — эффектно появиться можно только, если придешь попозже. — Представляешь, — Робин наконец отошел от света фонарной лампочки и я смог без прищура смотреть, как он активно жестикулирует, описывая данную ситуацию, — все танцуют, а тут открывается дверь — и входим мы, и все замирают и смотрят на нас и...  Кайл победно вскинул руки вверх. Карта развевалась в воздухе, как знамя поверженного врага. — Дом Эйбрамсонов - 37Б, а не 73Б. И сейчас я даже не буду пытаться сформулировать, что сделаю с придурком, который битый час таскал нас по округе в поисках не того дома, как только предоставится возможность.  Робин закатил глаза. — Я просто переволновался.  Поскольку из всех окон 37Б лился яркий свет, а от музыки даже стены вибрировали, можно было с уверенностью сказать, что мы достигли своего пункта назначения.  Кайл поправлял свою челку, глядя на этот раз в темное стекло дома напротив.  — Для всех кошечек с этой вечеринки сейчас наступит самая интересная часть программы, — он подмигнул мне и Робину, который (видимо, это заразно) тоже смотрелся в стекло и приводил в порядок не челку, правда, а свое кольцо в губе. Кольцо в носу и четыре, нет, пять сережек в каждом ухе (я еще молчу про серьгу в языке), должно быть, и так были в порядке. - Эту ночь вы точно никогда не забудете. *** Знаете что? Если бы я был директором колледжа, я бы выбрал для него какой угодно слоган, только не "«Сент-Лоуренс» - пусть сердечные дела не мешают учебе!" Кого такое вообще может привлечь? Выясняется, целую кучу вполне приличных людей (включая моих маму с папой), которые, прочитав эту надпись на брошюре, загорелись идеей отправить своих детишек учится в подобное заведение.  В общем, по итогам прожитых мной довольно скучных и довольно бессмысленных шестнадцати лет, состоящих сплошь из получения образования и следования бесконечным правилам, я оказался в "Сент-Лоуренс" - колледже, где мальчики и девочки действительно учились в разных корпусах и в учебное время пересекаться им возможности не пр��дставлялось, и где я, кстати, надеялся начать наконец-то жить интересной, веселой и безумной жизнью, как и подобает настоящему подростку. И кстати, уже немного продвинулся в достижении этой цели - не прошло и недели, с тех пор как я перетащил свой чемодан с вещами из отчего дома под кровать в колледжской комнате, а уже обзавелся парой неплохих друзей в лице Кайла и Робина, а еще прямо сейчас я сижу и потягиваю из своего бокала какую-то алкогольную бурду в компании левоватых, но по виду довольно крутых пацанов и периодически смеюсь над их шутками на самой клевой вечеринке уходящего лета.  Вечеринка эта устраивается каждый год, 30 августа, в доме у Кассандры, которая предпочитает что бы ее звали Кэсси Эйбрамсон и ее свободного брата Тупита, в смысле, Питера. Их дом находится всего в паре кварталов от колледжа, где все гости тусовки и учатся, и здесь в самом деле предоставляется очень удобная возможность наконец пообщаться с противоположным полом. Это меня Кайл по дороге просветил. Он приехал в колледж еще два месяца назад и уже успел во всем тут досконально разобраться, запомнив даже самые мельчайшие подробности. Например такие, что Пита, сводного брата этой Кассандры-Кэсси все звали довольно говорящим именем Тупит. В лично я с ним не знаком, поэтому тупой он или точно сказать не могу, но раз народ говорит - наверно, правда.  Сейчас Кайл с Робином шерстили публику в поисках подходящих девушек, с которыми можно было бы познакомиться. Я подобным не интересовался, но и сидеть тут с этими чуваками и слушать их шутки (это были эдакие заядлые спортсмены из школьной команды по лакроссу и особым чувством юмора не отличались) мне тоже надоело и я решил пойти проветриться. Проветриваться было особо негде, так как в данном помещении была просто огромная концентрация людей на квадратный метр, и каждый из них либо пил, либо танцевал, либо сосался с кем-то. И музыка била по ушам, и алкогольная бурда совершенно перестала мне нравится, и вообще я опасался, что докачусь до промывания желудка и поэтому поставил свой стакан на столик и хотел уже сматываться, и тут из противоположного угла комнаты мне помахала какая-то девушка. Я был уверен, что она махала именно мне, так как я возвышался почти над всеми присутствующими здесь головы на полторы-две, и поэтому пошел к ней, продираясь сквозь толпу. Повторюсь, я себе пару не искал, но раз уж она мне помахала, значит, что-то ей нужно, и возможно, это важно.  - Эй! - сказала она, когда я подошел достаточно близко, что бы услышать ее.  - Привет, - сказал я. Говорить приходилось громко из-за орущей из усилителей песни. - Я тебя тут раньше не видела, - она прислонилась к окну и отхлебнула из бутылки пива, которую держала в руке. У девушки были темные волосы, густо подведенные глаза и сережка, кхм, в пупке, который открывал ее короткий топ.  - Я в колледже всего три дня. Меня здесь еще много кто не видел. - М-м, - она улыбнулась, - я Кэсси Эйбрамсон, а ты?  - А я - нет.  Она хохотнула. В языке у нее сверкнула серьга. Кэсси уже была порядком пьяная, и, могу предположить, что ей уж точно в скором времени не помешает промывание желудка.  - Меня зовут Эз Уилланс, - представился я.  - За Эза Уилланса, - она снова сделала глоток, уселась на подоконник.  Потом она протянула ту же бутылку мне. - За знакомство, - сказала Кэсси. Я выпил, хотя это и было негигиенично до ужаса. - Слушай, Эз Уилланс, - я отдал Кассандре бутылку и она забралась на подоконник с ногами, обняв коленки, - что вообще за имя такое странное - Эз?  По моему, вопрос был скорее риторический, но я решил ответить. - Это сокращение. Полный вариант ты не выговоришь.  Она снова усмехнулась.  - Ну и как тебе в колледже?  - Не могу пока судить, - я пожал плечами. - А я вот могу, и скажу тебе честно, - Кэсси наклонилась ко мне ближе, распространяя запах приторных духов и спиртного, - здесь неплохо. Разве что трудновато найти себе пару.  На последних словах она зачем-то понизила голос, и он стал похож на кошачье мурчание. - Эз Уилланс, - промурлыкала Кэсси совсем рядом с моим ухом, - как ты смотришь на то, что бы мы с тобой прошлись по дому? Чего? Я совершенно искренне не понимал, какая связь между трудностями с поиском пары и экскурсией по дому, и зачем вообще мне его показывать, если это совершенно типичный коттедж и здесь наверняка нет ничего примечательного, и как вообще из всей этой ситуации выкрутиться и оставить Кэсси наедине с ее похмельем.  - Идем, - сказала Кассандра и потянула меня за рукав рубашки.  - Слушай, давай как-нибудь в другой раз, - я высвободился из ее хватки и начал постепенно отдаляться, уходя в толпу, - Уверен, у вас в доме много интересного, но мне надо в туалет и вообще... Короче, спасибо за предложение, возможно, позже!  Последние строчки мне пришлось прокричать, что бы Кэсси услышала. Она с минуту смотрела мне вслед, а потом снова приложилась к пиву. Я прислонился к стенке и собрался вдохнуть поглубже, но не успел. Меня кто-то схватил за руку и так сильно дернул, что я инстинктивно шатнулся назад, повернул куда-то за угол, и в результате потерял равновесие. Я летел вниз и готовился к худшему, однако вместо обещающего быть довольно неприятным соприкосновения с полом, моя пятая точка коснулась чего-то мягкого.  Чем-то мягким оказался ковер, лежащий на ступеньке лестницы, на которую я и сел. Напротив меня сидел Кайл. Ну конечно.  - Больно же, - я потер запястье, которое он только что едва не раскрошил в порошок. - Это что сейчас было? - он поправил съехавшую на лоб челку. - Что - "что"?  - Я стою, никого не трогаю, и тут вижу - ты болтаешь с Кэсси Эйбрамсон, - произнес он так, будто Кэсси Эйбрамсон была никем иным, кроме как Альбертом Эйнштейном. - Ну и? - Как тебе удалось вообще?  - Она мне сама помахала. На этих словах мне показалось, что глаза Кайла, которые и так уже порядком округлились, сейчас вылезут из орбит. Он издал какой-то странный звук, похожий одновременно на смех и предсмертный хрип. - Сама? Сама помахала? Эз, да ты хоть понимаешь, что другие парни душу дьяволу продать готовы, что бы она их хоть взглядом удостоила? И ждать они готовы годами, а ты три дня назад приехал, и она сама с тобой заговаривает! Это же Кэсси Эйбрамсон, вторая самая завидная кошечка всего "Сент-Лоуренс"! В воздухе повисло молчание. На темном ковре лестницы в ритм музыке покачивались маленькие пятнышки золотистого света, проникающего из зала. Кайл пил что-то из своего стакана, глядя на них взглядом, полным отчаяния. - Не знаю зачем, но мне эта Кэсси дом посмотреть предложила. Я отказался, не понимаю, что вообще может быть интересного в этом до... Кайл? Все содержимое бокала выплеснулось на ковер, мои джинсы, Кайлову рубашку, а остатки коктейля, которые он еще проглотить не успел, прямиком мне в лицо.  Последующие пять минут я провел за стучанием Кайла по спине, очищением от остатков алкогольной бурды джинс, а так же выслуживанием Кайлова монолога, обращенного не то ко мне, не то ко всем известным человечеству божествам, которые на нем отыгрываются, и именно поэтому "вторая самая завидная кошечка всего колледжа хочет затащить в постель тощую каланчу с идиотским именем, которая приперлась сюда три дня назад и не понимает даже самого очевидных намеков, а не меня, хотя я все для этого делаю". Закончив произносить данную фразу, он повернул голову и посмотрел на меня так, как будто в первый раз увидел.  - Без обид, - сказал Кайл. - Ничего. Тебе надо было выговориться.  - Спасибо. Просто понимаешь, это - Кэсси Эйбрамсон... - Вторая самая завидная ко.. девушка колледжа. - Именно. - А кто первая? - О, первая - Скай Чандлер. Но на нее даже не рассчитывай. В те редкие дни, нет, даже часы, когда у нее нет парня, она занята поиском нового, а поскольку очередь из кавалеров этой кошечки протянулась на много-много ступеней социальной лестницы, то вероятность того, что ее следующим бойфрендом станешь ты - ничтожно мала.  - Я и не собирался... - Да, кстати, теперь надо озаботиться проблемой поиска тебе кошечки, раз уж ты отшил Кэсси с ее предложением... Срань господня, до сих пор не верится, что ты мог трахнуть ее и отказался. Меня всего аж передернуло от одной мысли, но Кайл, видимо, принял отвращение на моем лице за гримасу сожаления и поэтому продолжил. - Так, ну, из кандидатов есть Пегги Джефферсон, она, правда, мордашкой не особо вышла, но зато фигура у нее супер, она конным спортом лет с трех занимается, в общем, если на лицо не смотреть, то вполне можно... - Кайл. - Что? Ну, если не Пегги, тогда... Тогда пусть будет Розмари Эйдриан, она та еще милая кошечка. А, нет, подожди, это ее-то месяц назад с какой-то девчонкой застукали? Да, вроде ее. К таким лучше не соваться. Значит, можно Кэролайн Питерс, надо, правда, подождать немного, у нее сейчас есть хахаль, но они уже вот-вот порвут, то и дело собачатся... - Ка-а-айл. - Эз, тебе не угодишь. Тогда попробуй подкатить к Эбигейл Анвин, она ничего, только уже два года с первого курса на второй не может перевестись, но... - Кайл, в конце концов! - Я тебе девушку пытаюсь найти, Эз! Я здесь лучший знаток всех кошечек, и без моей помощи ты... - Мне не нужна девушка, ясно тебе? Девушки меня не интересуют! С секунду Кайл молчал, и я смог прислушаться к пьяным крикам тех, кто танцевал в комнате за углом от нашей лестницы. Их стало больше, да и музыка бабахала еще громче, а число открывающихся бутылок пива (и не только пива) тоже явно стало возросло. Веселье было в самом разгаре. - Понятно, - сказал парень после недолгой паузы, - ну, ты не переживай, это не страшно. Тут все очень толерантные. Выбор, правда, не такой большой, как с девчонками, но он все же есть. Генри Флеминг, к примеру, отлично подойдет, или Артур Джоунс, правда не знаю, в какой, э-э, позиции они там любят быть, но... Я согласно кивал головой в такт словам Кайла, пока мы не дошли до позиций и я наконец не въехал и не высказал ему, что я думаю о тех людях, которые принимают меня за человека нетрадиционной сексуальной ориентации. - А за кого еще можно принять парня, который говорит, что девушки его не интересуют?  Кайл растерянно хлопал глазами, совершенно сбитый с толку.  Хорошо, что я мне уже не в первый раз приходилось попадать в подобную ситуацию, и со временем я научился успешно ее разруливать. Я набрал в легкие побольше воздуха и произнес: - Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха? Мужчины не занимают меня и женщины тоже, как ни оспаривают это ваши улыбки. - Даже так, - подытожил Кайл. - Это "Гамлет", если что. "Гамлет", а так же точное определение моей асексуальности.  - Твоей чего? - Асексуальности.  - Легче от этого словечка не стало, приятель. - Это значит, ни к кому меня не тянет. Ни к девушкам, ни к парням.  - Ага, - Кайл уставился в пространство. Мне были буквально видны усилия, с которыми его мозг пытался переварить полученную информацию. Потом он перевел взгляд и поправил свою челку, - а это заразно?  Я покачал головой, но парень уже не обращал на меня внимания.  - Ни к девушкам, ни к парням! - он вскочил на ноги и принялся отряхивать джинсы от засохших капель коктейля, - "Гамлет"! Робин обязан это узнать. Жди здесь, я скоро.  Кайл повернул за угол, где его поглотило море разноцветных огней и заставляющей уши кровить музыки. Мы с возвратившимися вскоре Кайлом и Робином решили, что хватит уже драть глотки и пытаться перекричать динамики, дабы хоть одно слово из произнесенной тобой реплики было услышано собеседником и отправились вверх по ступенькам в поисках чуть более тихого места для разговора.  Подъем по лестнице еще никогда не казался мне таким долгим. Не знаю уж, дело в Робине, или в том, что он пил, но алкоголь подействовал на него явно как-то странно. Помимо того, что нам с Кайлом каждые две-три ступеньки приходилось спасать его от падения назад и многочисленных переломов, он и еще и не переставал ржать и сократил весь свой словарный запас до "о да, детка". Нет, серьезно. До этого момента я и представить себе не мог, насколько огромный спектр эмоций можно выразить этими тремя словами.  А еще у Робина смазалась подводка. Она вообще в принципе не особенно сочеталась (как, кстати, и пирсинг) с его ярко-рыжими волосами и миллиардами веснушек, а в размазанном виде придавала бедному парню такой вид, что у меня кровь в жилах стыла каждый раз, как он ко мне поворачивался.  В результате, не смотря на все противящиеся этому обстоятельства, мы как-то доползли до второго этажа и ввалились в первую же попавшуюся дверь.  Видимо, вела одна она в одну из спален. Свет зажжен не был, но прямо напротив окна стоял фонарь, и соответственно, ориентироваться в данном пространстве представлялось возможным. Робин плюхнулся на кровать, и видимо уткнулся лицом в подушку, так как его смех теперь доносился немного приглушенно, Кайл - на кресло, а я сел на пол, прислонившись спиной к двери. На ней висел, к слову сказать, плакат какой-то группы, но я ее не знал, и слава богу, ибо лица участников коллектива с этого плаката были достаточно убогие, да и название какое-то нечитабельное. Кайл рассматривал комнату, раскручиваясь на своем кресле. Робин боролся с приступом хохота. Я силился прочитать название группы.  Но через некоторое время мы прекратили эти занятия, так как в противоположном конце комнате внезапно чиркнула спичка и затрепетал огонек свечки.  В следующую секунду произошло сразу несколько вещей.  Во-первых, Кайл резко крутанулся на несчастном стуле, по дороге сшибив что-то со стола, что-то, что падая, подозрительно звякнуло, вызывая ассоциацию с разбивающимся стеклом. Во-вторых, Робин внезапно вскочил с кровати и по-видимому, нажал на выключатель, так как комната озарилась люминесцентным светом лампочки и перед нами предстал какой-то мелкий пацан в футболке с участниками той же группы, что и на плакате, и спичечным коробком в руках. - ТУПИТ?! - как гром раздался в наступившей тишине голос Робина. Так вот он оказывается какой, Тупит. Мелкий, мне чуть не по локоть, да и с такой прической, что ему прямая дорога только к парикмахеру. И музыкальный вкус у него явно не ахти.  - Ты чем тут занимаешься? - Кайл смотрел куда-то вниз. Я опустил взгляд туда же и увидел, что весь пол в комнате исчерчен какими-то непонятными каракулями. По краю одной каракули, чего-то вроде звездочки, Тупит проставил свечи, одну из которых уже зажег. - Э... Это что, пентаграмы? - поинтересовался я. - Я все объясню! - пискнул Тупит, - только пожалуйста, не говорите никому!  К Робину вернулся исчезнувший было приступ смеха.  - О да, детка! - задыхался он, - Пентаграмы! О да!  Кайл уже направлялся к выходу из комнаты, схватив меня и Робина за локти по дороге.  - Надо народ сюда притащить, пусть поржет, как наш Тупит вызывает Сатану, - сказал он скорее не нам, а Тупиту, который просто не знал куда себя деть. - Нет, пожалуйста! - пропищал он в спины уходящим нам, - Я... я исполню любое ваше желание!  Робина накрыла такая волна хохота, что нам пришлось остановиться и подождать, пока наступит отлив.  - Желание, говоришь. - с задумчивым видом протянул Кайл, прислонившись к дверному косяку, - ну и какое же желание ты сможешь исполнить, а? Сначала повисла тишина, нарушаемая только Робиновым смехом. А потом Кайл получил ответ на свой вопрос: - Самое заветное.  Мне, должно быть, показалось, но с голосом Тупита что-то случилось. Он перестал быть писклявым, и зазвучал как-то ниже и глубже. Именно поэтому я сделал шаг внутрь комнаты, а уж зачем за мной последовали Кайл и Робин, который внезапно перестал ржать, я не знаю.  Глупо, конечно, но неожиданно я и вправду задумался, что загадал бы, если бы кто-то мог исполнить мое заветное желание.  Сдать все экзамены на отлично? Хорошо устроиться в жизни? Накачать мышцы? Нет, заветное - это не то. Заветное желание - это то, которое ты ото всех, а иногда и от самого себя тщательно прячешь, которое хранишь в самом темном уголке своей души. И даже одна мысль о его исполнении кажется такой невозможной, что ты предпочитаешь не пускать ее в свою голову. Есть ли такое у меня? И если есть, то какое? Люстра на потолке комнаты, которую зажег Робин, больше не горела. Когда ее успели выключить, я не заметил, как не заметил и то, когда успели закрыть дверь, отделяющую спальню от коридора. Теперь единственное освещение в комнате снова составлял уличный фонарь, и самый яркий его луч падал на лицо Тупита.  Лампочка в этом самом фонаре, видимо, решив добавить моменту драматизма, вздумала перегореть, и на последнем издыхании окрашивала его кожу в самыеразные цвета. Минуту назад она еще была желтой, как у первоклассного китаезы, асейчас уже стала такой потрясающе оранжевой, словно Тупиту вздумалось окунуть голову в кислоту. Наконец лампочка погасла и на пару секунд комната погрузилась в кромешную тьму.  А потом зажглись свечи. Те, которые стояли на полу вокруг Тупитовой пентаграмы.  В их свете я смог разглядеть Кайла и Робина, подпирающих стену рядом со мной и завороженно глядевших в сторону Тупита.  Тупита, вообще-то, видно не было. Видны были его очертания тела, причем теперь он каким-то образом стал казаться значительно выше и явно мощнее, а также его глаза. И, должно быть, из-за мерцания свечей, мне показалось, что в них пляшут красные огоньки.  Думаю, если кто-нибудь еще вчера сказал мне, что я буду делать то, что сделал после этого момента, я бы отправил этого человека в психушку. Но сейчас все происходящее вокруг казалось вполне правильным и логичным, а слова Тупита - убедительными. И то, как Тупит сообщил, что сможет исполнить самые заветные желания, и то, как сказал нам написать их на бумажках, и то, как я внезапно обнаружил у себя в руках эту самую бумажку, и то, что чернила в ручке, которой я писал, были какого-то странного красного цвета и не менее странной консистенции, и то, как жег бумажку над пламенем одной из свечей в пентаграме, и то, как то де самое делали Кайл и Робин - все эти моменты проплыли мимо меня будто в густом тумане, который никак не хотел развеиваться. И когда я следующим полуднем проснулся в кровати своей коллежской комнаты номер 338 с настолько апокалипсической головной болью, что удивлялся, как мне хватило сил дотянутся до прикроватного столика и взять с него заранее приготовленные три таблетки аспирина, когда, не помня абсолютно ничего, что случилось после тех самых "туманных моментов", я естественно свалил всю эту историю с Тупитом на бредни пьяного сознания и решил, что оставшуюся часть вечеринки мне все же удалось отлично повеселиться, и когда я собирался проведать Кайла с Робином и предложить оставшийся аспирин им, то все же не мог отделаться от одного воспоминания о вчерашней ночи - момента, когда я выводил на бумажке для заветного желания единственное слово - "Приключение".

[aboyintheattic]

[aboyintheattic]

Here are the opening shots of My Own Private River.

I am sharing this today, on the 21st anniversary of River’s death, as I know so, so many River friends and fans are desperate to see some of this film. While I’ll never upload the entire movie to stream online, I figure that as there’s actually no copyright attached or mentioned anywhere in James Franco’s book (which my DVD copy of My Own Private River came with) and as there’s nothing before the film saying to not share, copy, etc, I think it will be okay to share short clips. (I’m sure some people will say, well if there’s no copyright disclaimer anywhere, why not share the full movie? But, I just feel uncomfortable doing this. Clips are okay, but not the full movie, in my opinion!)

Also, when I first bought the book with the film, I shared a short clip on Instagram and tagged James Franco. He liked the post and started following me! If there was a major issue with that, I’m sure he would have done something about it. I met him in person the day I posted that clip at his Psycho Nacimera exhibition, he recognised me, knew it was my Instagram, and was all like “Heeeyy! (big Franco smile!) so again, if he didn’t want a clip online, he would and could have said to me then and there. So, yes, I am thinking these short clips will be okay.

So, here you are, River friends! Enjoy! I hope you will all the respond to this opening the same way I did; with great happiness and excitement that River feels so amazingly alive and vibrant in these previously unseen moments! 

I hope to upload some more clips of MOPR soon (with totally new scenes that aren’t included in Idaho!)

Much love! x

[aboyintheattic]

My Own Private Idaho (1991)

[aboyintheattic]

my own private idaho | gus van sant | 1991

#125 | 2015

[aboyintheattic]

My Own Private Idaho (1991)

[aboyintheattic]

“This road will never end. It probably goes all around the world.”

My Own Private Idaho (1991) dir. Gus Van Sant

[aboyintheattic]

River Phoenix on the set of “My Own Private Idaho”

[aboyintheattic]

“I always know where I am by the way that the road looks. Like I just know that I’ve been here before. I just know that I’ve been stuck here, like this one fucking time before, you know that? Yeah. There’s not another road anywhere that looks like this road - I mean, exactly like this road. It’s one kind of place. One of a kind… like someone’s face… Like a fucked up face.“

[aboyintheattic]

-I want you to know the truth about your mother. -I know the truth about my mother. -I mean the real truth. - I know. - You don't know. -You wanna go around through life believing the lies? Is that what you want? Listen to me when I'm talking to you.

River Phoenix as Mike Waters  -from the script of My own private Idaho (1991)

[aboyintheattic]

My Own Private Idaho (1991)