deavile

[deavile]

III Я не человек

— Как твои дела?

— Стабильно, — бесцветно ответил я, сидя напротив сферы и рассматривая собственноручные записи.

— Ничего не получается?

— Ничего. — Пара листков была скомкана в моём кулаке. — Совершенно ничего.

Виктос не ответил.

Я вздохнул и грубо зарылся одной рукой в волосах в надежде, что это поможет найти в ничтожном мозгу ключ к ответам на поставленные передо мной вопросы.

— Времени мало, — твёрдо сказал хранитель спустя томительные секунды молчания.

— Я знаю.

— Если ты сам себе не поможешь, то всё может обернуться очень плачевно для тебя. Даже мне не по силам бороться с тем, через что сейчас придётся пройти нашему внутреннему миру.

— А что я, по-твоему, должен сделать? — вспылил я, вскакивая с места и отбрасывая мусор в сторону. — Чего ты от меня хочешь? Если ты бессилен, то чего можно ожидать от меня? Я — личность. Всего лишь чёртовая личность, которая едва ли понимает то место, в котором существует.

— Но ты выдающаяся личность.

— Это ты считаешь меня выдающейся личностью. На деле я — никто. И я ничего не могу сделать внутреннему миру, который своими шутками каждый раз хочет прикончить меня. Моя смерть неизбежна.

— Тебе не характерен драматизм, — строго приструнил меня Виктос. — Я не говорил, что ты умрёшь. Есть шанс, но он всегда присутствовал на протяжении твоего существования здесь.

— В этот раз мои шансы выжить намного меньше.

— Здесь поспорить не могу. Но не думаю, что стоит ставить себе негативные прогнозы с самого начала. Ты должен оставаться сильным. Обязан.

Я всегда обязан. Просто чертовски обязан всем и всему. Обязан хранителю. Обязан человеку. Обязан всем, кто живёт со мной под одной крышей. Обязан давиться негативом и принимать удар на себя.

Обязан до конца своих дней.

Это — мои оковы.

Это то, ради чего я действительно жил существовал.

Я просто личность.

Частица всей структуры внутреннего мира.

Я не человек.

— Разумеется. — Мне пришлось взять себя в руки. Я глубоко вздохнул и пригладил появившиеся складки на тёмной рубашке. В последнее время я выглядел не��яшливо, это мне совершенно не подобало. Однако сил на безупречный внешний вид оставалось всё меньше. Мысли стали занимать вопросы намного важнее. — К чёрту. Судьбу всё равно не изменить. Если мне в самом деле суждено рано исчезнуть — так тому и быть. На это повлиять невозможно. Всего лишь чёртовая философия о перерождениях, бессмертии и параллельных реальностях. А я, к счастью, презираю многие течения философии…

— Твоя точка зрения наиболее близка мне, — спокойно отметил Виктос. — Но ты часто сам себе противоречишь.

— Я основываюсь на логике и фактах. Это исключает противоречия, — возразил я.

— Действительность твои слова не изменят. — Виктос решил со мной не спорить. — Торопись. У тебя ещё есть возможность найти своё спасение.

— Не стоит. — Я стал собирать записи и клочки скомканной бумаги. — Я слишком устал. Моим решением будет взглянуть страху в глаза. Есть ли смысл существовать мне на деле, если я не смогу претерпеть то, что произойдёт с внутренним миром?

— Хочется верить, что структура внутреннего мира окажется благосклонной и одарит тебя милостью.

Верить в это или нет — неважно. К сожалению, от страданий меня милость структуры внутреннего мира не избавит. Нужно подготовиться к очередному истощению, чтобы точно не довести себя до контрольной точки.

Возможно, ожидание было для меня самым убийственным фактором.

— Что насчёт записей о резонизации? Когда ты позволишь мне внести их в общий архив? Думаю, другим хранителям будут полезны твои исследования. Как и личностям из других миров.

— Они со мной. — Я вытащил из-под ремня брюк позади книжечку с потрёпанным переплётом. — Ты сказал желательно оформить все записи в подобающем и понятном виде. Такой формат подойдёт? К тому же, Вита дополнила заметки и подобрала упрощённые формулировки взамен моим.

— Отлично.

До моих ушей дошёл негромкий гул. Рядом с мраморной подставкой хранителя словно из-под земли начала подниматься ещё одна, сильно напоминающая кафедру для выступающих.

— Каким образом это устроено? — поинтересовался я.

— Это несложный механизм. Ты первый, кто задался этим вопросом, — на удивление, весело от��звался хранитель. — Это что-то наподобие лифта. На твоём месте я бы предпочёл думать, что это магия чертогов и всё в таком духе — не забивай себе голову мелочами.

— Воспринять за условность, — понял я. — Что дальше?

— Положи книгу на «лифт». Она окажется в моей личной библиотеке, после чего я уже перепишу её в общий архив.

Я выполнил его просьбу и уже хотел было открыть рот для того, чтобы озвучить возникшие вопросы, как хранитель опередил меня:

— И, прошу, не спрашивай меня, как это работает.

Словно прочитал мои мысли.

Хорошо, возможно, иногда моё любопытство было дотошным для окружающих. Часто в мыслях у меня возникало желание назвать Клюкву «почемучкой», но, на деле, этой самой «почемучкой» был я.

Кафедра, так называемый «лифт», вновь пришла в движение и скрылась, оставив после себя чистый белый мрамор. Ничто не намекало на то, что под ним скрывался целый механизм.

— Ты решил не оставлять инициалы? — внезапно спросил хранитель.

— Это решение было принято вместе с Витой. С инициалами или без — это не имеет значения.

— Я бы поспорил. Ты же ведь был заинтересован в том, кто из некогда существовавших личностей написал ту удивительную энциклопедию. Думаю, преемникам из разных миров тоже захочется знать своих просветителей. Хотя бы их имена. На этом могла бы… построиться память.

— Та общая энциклопедия писалась под твоим присмотром. Ты тогда не озаботился насчёт памяти. Имена авторов отсутствуют.

— Именно твоё любопытство тогда позволило осознать мне эту оплошность. Материалы, поступившие от других хранителей, зачастую присвоены определённым личностям. Их труд ценится преемниками в какой-то степени. Насколько это возможно. Поэтому тебе и Вите выпала уникальная возможность стать услышанным за пределами родного внутреннего мира. Оставишь след в истории? Я могу вернуть исходный материал.

— Обсужу этот вопрос с Витой, — не особо воодушевлённо ответил я. — Можешь вернуть — я принесу книгу завтра.

Из чертогов я вернулся в девятом часу. За окнами библиотеки было темно. Меня настигла мысль, что день стал короче — «солнце» садилось раньше. Погода и вовсе не радовала: постоянные штормы… беспорядочные ветра… ливни и грозы… холод. Сегодня ветер особенно был ��ещадным, он растрепал вереск, пару кустарников даже вырвал с корнем. Теперь поля выглядели некрасиво, почти что уродливо.

К счастью, Виту искать мне не пришлось. Она нашлась сама в конце коридора второго этажа. Как я заметил, её любимым местом стал подоконник.

— I want your love and I want your revenge. You and me could write a bad romance, — напевала Вита себе под нос. На удивление, я никогда не интересовался музыкой мира человека, именно современной или известной. Эту песню я не узнал ни по мотиву, ни по словам. Она сидела ко мне спиной.

Вита внезапно задрала голову, и я заметил в её руке бутылку. Вновь она так беспечно распивала алкоголь в одиночестве…

— Виталина, — окликнул её я, когда она сделала большой глоток.

Чужие плечи вздрогнули.

— М?..

— Хочу обсудить нашу работу.

— Разве мы не обговорили по поводу неё всё, что только можно? — лениво отозвалась она, наполовину развернувшись ко мне. Вита опёрлась спиной о край оконной рамы и свесила одну ногу с подоконника. — Ты уже должен был передать наши записи Виктосу.

— Я собирался, но Виктос попросил нас подумать ещё раз насчёт инициалов. Он считает, что будет лучше, если мы оставим о себе память в виде наших имён.

Вита тяжело вздохнула и сдунула кудри со своего лица. Она была пьяна. Отвращения я вовсе не чувствовал, хотя опьянение напрочь презирал. Её что-то рассмешило.

— Память? О какой памяти он, чёрт возьми, говорит? — Несмотря на её ухмылку, звучала она отнюдь невесело. — Мы всего лишь очередные пешки под его присмотром. И когда наш человек окочурится, мы станем для него не более, чем пустым звуком. Хранители те ещё равнодушные твари, если ты вдруг не заметил. Мы не люди. Мы — исполнители, рабы.

— Ты звучишь весьма пессимистично, — аккуратно отметил я. — Имею ли я право спросить, как твои дела?

— Couldn’t be better, — бросила Вита, вновь отпив из бутылки. Внезапно она протянула её мне. — Have a drink with me. Then we… we will talk about everything.

Я с сомнением оглядел бутылку.

— Я нуждаюсь в собутыльнике, — протянула она, явно заметив мою заминку. — Заставлять не буду, don’t worry.

��ои пальцы обхватили горлышко бутылки, и я без скромности сделал большой глоток. Разумеется, это было самодельное вино. Мне не нравился вкус алкоголя совершенно, и я ненавидел испытывать лёгкое опьянение. Обычно в компании Виты я не выпивал, это меня мало интересовало. Однако, бывали случаи, когда разделить с ней одну бутылку не казалось глупостью.

Я боялся потерять контроль. Поэтому жёстко контролировал количество спиртного.

Если алкоголь и доходил до моего мозга… то он превращал меня в сонную и уставшую «размазню» — мне не хотелось ни думать, ни разговаривать, ни передвигаться. Я жаждал спокойствия и умиротворения. И тело становилось невероятно тяжёлым. Словно мои мышцы забивались свинцом.

Вероятно, опьянение было единственным состоянием, когда я не думал. Ни одна мысль не посещала мою голову. В этом была своя прелесть, но в то же время, на подкорке сознания, я понимал, что алкоголь не являлся для меня выходом. И это точно не то развлечение, от которого мне хотелось бы стать зависимым.

Вита ободряюще улыбнулась, и я вернул ей бутылку. Она развернулась ко мне полностью и отодвинулась к левому краю, приглашая сесть рядом. Заняв место, я достал книгу из-за пазухи.

— Так, что насчёт инициалов?

— Делай что хочешь, — без интереса ответила Вита. — Однако, думаю, будет вернее, если ты укажешь меня, как помощника или редактора. Смотря как корректнее звучит.

Я взглянул на неё в недоумении.

— Не смотри на меня, как дурак, — позабавилась она. — Всё, что там есть, было исследовано тобой. Я лишь внесла небольшие заметки и подкорректировала записи твоего авторства, чтобы они звучали менее пафосно. В общем, чтобы они были читаемыми, а не казались сборищем сложных терминов. Это далеко не пятьдесят процентов от сделанного, чтобы отмечать меня, как автора.

— Но мы партнёры.

— So… what? — насмешливо ответила Вита. Она прозвучала непозволительно кокетливо, и я нахмурился.

— Мы теперь вместе работаем.

— О, я прекрасно поняла с первого раза. Не стоит оправдывать то сдержанное название, что ты подобрал нашему союзу, my partner. — Вита лукаво прищурилась. — Стала бы я переходить дорогу нашей хозяйке. Она бы съела меня вместе с потрохами.

Вита вновь пригубила бутылку, и я с задумчивым видом вгляделся в титульную ��траницу научного пособия, написанного моим почерком.

— Решай сам, — отмахнулась Вита. — Можешь вообще меня не указывать, если хочешь. Всё равно это «наследие» никому толком не достанется. У нас нет семейных уз и связей, чтобы трястись за то, что нажито и сделано.

— Другие личности.

— Что? — не поняла Вита, внезапно положив голову на моё плечо и заглядывая в книжку.

Она действительно была пьяна. Я поднялся.

— Давай поговорим, когда ты будешь в состоянии.

— Я в состоянии, — нахмурилась Вита, встряхнув головой.

— Ты пьяна.

— Но я всё прекрасно понимаю, — спокойно объяснилась она. — Что не так?

— Мне кажется, тебе стоит задуматься над количеством алкоголя, что ты употребляешь. На будущее.

Мой взгляд упал на пустую склянку, что притаилась в углу, — это не первая её бутылка вина. Вита на замечание лишь усмехнулась и скрючилась на подоконнике, пряча лицо руками. Послышалось уставшее и ленивое мычание.

— Одиночество не повод топить себя в алкоголе, — произнёс я, скрываясь в своей комнате.

Спрятав книгу в ящике стола, я глубоко вздохнул и тяжёлой тушей упал на кровать. Передо мной был деревянный потолок — больше ничего. Взгляд переместился на завешанную моими чертежами и записями стену. Сколько бы я ни искал выходов из ситуации, пленником которой я оказался, ни один из вариантов не помог. Я потратил время впустую.

Близился очередной энергетический перепад, который Виктос предвидел за несколько недель. Всё это время я только и делал, что пытался найти способ облегчить свои муки, но всё оказалось тщетным — всё, совершенно всё.

Я пробовал забирать чужую энергию в больших количествах, использовал её на максимум, буквально перекрывал весь собственный энергетический фон — бесполезно.

Я пытался спроектировать механизм, что мог бы создавать энергетическое поле определённой характеристики — бесполезно. Энергия внутреннего мира распространялась за пределы всего — она проходила через все искусственные барьеры, соприкасалась с моим источником при любом раскладе.

Единственное, что мне оставалось, это сойти с ума и попробовать каким-то образом пересадить себе чужой источник энергии, который соответствовал бы всем критериям…

Чужой источник.

Искусственный.

Действительно, это тоже была мысль — чтобы избавиться от проблемы, нужно зреть в корень. Корень моей проблемы — иная энергия, чужеродный источник. Если я от него избавлюсь, то какова будет вер��ятность, что я стану полностью энергетически устойчивым и соответствующим?

Если создать альтернативу источника, зарядить её необходимой энергией и найти пути регулярного восполнения, то это правда могло сработать.

Но это будет игра на жизнь или смерть. Если лишить личность источника — сколько личность продержится ещё в функционирующем состоянии? Возможно ли вообще вызволить энергетический источник из личности?

В моей голове зародилось много вопросов.

Я подскочил и принялся записывать их в записную книжку, чтобы не забыть и уделить им внимание позже. Тогда, когда ��ридёт время. Если существовала вероятность исполнения того, что мне пришло на ум, то на это явно уйдёт много времени — возможно, долгие-долгие годы.

К вечеру мне приспичило принять ванну. Я разделся наполовину, аккуратно сложив одежду на тумбочке, и приблизился к ванне, чтобы включить воду. Моя рука без задней мысли повернула слегка заржавевший вентиль.

Послышался странный звук.

Вода зашипела.

Вдруг моё внимание привлёк едва заметный блеск над краном.

Леска.

Понятно.

Я задрал голову, и на меня обрушилась цветная лавина. Одна из опрокинутых банок упала с неприятным для моих ушей звуком и укатилась в неизвестном направлении. Ванна наполнялась — в чистой воде плавными изгибами мешалась краска. Получалась одна несуразная каша — неопределённый цвет с едва заметным фиолетовым отливом. Я бы даже сказал, что это — сливовый цвет.

Из груди вырвался обречённый вздох, и я резко сдёрнул леску. Позади меня упали оставшиеся банки. Я размазал краску на лице и зачесал испачканные волосы назад.

Клюква давно не осмеливалась на столь дерзкие шутки.

Мне просто хотелось верить, что краска была щадящей.

За дверью послышался звонкий хохот, и я легко признал в нём Клюкву.

— Пускай я проиграла ставку, но это того стоило! — громко заговорила она. — Кирилл, ты живой?

— Спасибо, что поинтересовалась, — равнодушно ответил я.

— Не обижайся. Я ставила не на тебя, — послышалось в ответ. Она, вероятно, приблизилась к закрытой двери ванной, потому что голос стал отчётливее. — Откроешь?

— Нет.

— Открой, я всё уберу. Не будешь же ты теперь в красках купаться.

Действительно. Я был испачкан, буквально разукрашен во все цвета радуги. Мне теперь соизволить ждать, когда эта необременённая здравым смыслом девчонка уберёт за собой? Повезло, что я успел снять белую рубашку, иначе бы ей сейчас нездоровилось. И повезло, что я не разделся полностью — конечно, мне было жаль классические брюки, ведь происходящее не исключало их деликатную ткань, но это лучше, чем выйти в свет в чём мать родила.

Я закрыл кран и отворил дверь, встретив Клюкву лицом к лицу. Насколько, конечно, это выражение было возможно с учётом нашей разницы в росте. Она тут же критично оглядела меня с ног до головы и вдруг глупо заулыбалась, прикрывая рот.

В стороне нашлась Марго, что скептично приподняла бровь и пожала плечами.

— Прости, дружище, я не смогла отговорить её от этой шалости. В этом вся Кира, не так ли?

— Карина! — вдруг заголосила Клюква, убегая от меня. — Тут Кирилл полуголый!

— Где?! Покажи мне быстрее! — показалась из комнаты Вита. В её голосе так и звучала наигранность.

— Мне нужна Карина!

Марго тихо посмеялась и сложила руки на груди, оглядев меня точно так же, как до этого сделала Клюква.

— Да, штанишки жаль, — сделала вердикт она. — Какой же ты худенький. Наверное, почти как наш отшельник, если даже не хуже.

Я оставил это без ответа, борясь с желанием закрыться в ванной обратно.

— Слушай, — продолжила Марго, — пускай Кира тут сама наведёт порядок. А ты давай к нам. Душ примешь, я твои брюки застираю. Думаю, с такой тканью нужно быть аккуратнее.

От предложения я не отказался, потому что мой внешний вид требовал незамедлительного исправления.

— Я сам застираю брюки. Одолжите таз, если это возможно, — озвучил я, когда оказался в чужой ванной комнате. На моём теле по-прежнему были только грязные брюки, и меня несколько смущала частичная нагота — претила лишь одна мысль оголяться в присутствии кого-либо. Но идея портить чистую одежду, надевая её на разукрашенный торс, тоже мне не понравилась.

— Ой, успокойся! — отмахнулась Марго. — Я застираю, можешь довериться моим опытным рукам хозяйки. Обещаю, твои брюки будут, как новенькие.

— Как хочешь, — равнодушно ответил я, склоняясь над раковиной, чтобы для начала хотя бы умыть лицо.

— Всё в порядке?

Я недоумённо бросил взгляд на Марго, что до сих пор стояла в дверях ванной комнаты и пристально рассматривала меня.

— Ты совсем не сердишься?

— Сержусь? — не понял я.

— Обычно ты иначе реагируешь на шалости. А здесь ты впервые угодил в настолько нелепое положение, и твоя реакция… — ничего? — Марго вовсе не смеялась надо мной, в отличие от Клюквы, что, возможно, до сих пор валялась от с��еха на полу нашей гостиной. — Где твои проклятья, ругательства и причитания?

— Ты хочешь, чтобы я разозлился?

— Да. То есть… нет! Я имела в виду, это странно, — заволновалась Марго, но быстро подобралась. — Это не похоже на тебя. Вот и всё.

Я лишь пожал плечами и принялся умываться. Марго протянула мне полотенце, и я с сомнением взглянул на неё.

— Ты не хочешь выйти за порог?

— Я жду, когда ты отдашь брюки, — без смущения ответила Марго.

— Сказал же, сам справлюсь.

— Я настаиваю!

— Ты несносна, — прошипел я под нос. — Выйди за порог, я отдам их через дверь.

Марго победно улыбнулась и выпятила грудь, нарочито громко хмыкнув. Она скрылась за дверью ванной комнаты, оставив меня в одиночестве. Я перевёл дух.

Это было неловко. Должно быть неловко.

Но я чувствовал чёртовую пустоту.

Я отложил кожаный ремень в сторону и снял брюки, передав их Марго.

Их ванная комната оказалась приятнее нашей. Светлые тона, ровно выложенная плитка — не придраться математически, миллиметр в миллиметр, даже в углах было всё симметрично и идеально отмерено. Ванна у них была, судя по всему, стальная.

Общее впечатление — уютная. Меня особо позабавила ваза с декоративными цветами на тумбе, что стояла напротив ванны.

Водные процедуры могли бы занять не так много времени, если бы не волосы. Краска оказалась назойливой и отказывалась спокойно смываться с моих светлых прядей. Мне пришлось провозиться с ними около двадцати минут, если не больше.

Уже в свежей одежде я покинул чужую ванную комнату и отправился на поиски Марго, чтобы узнать, как обстояли дела с моими брюками. Марго нашлась в гостиной. Она склонилась над тазом и лёгкими движениями, без натуги, застирывала брюки. Ей действительно приносило это удовольствие? Возиться с чужой грязной одеждой?

— Краска отмывается, — прокомментировала Марго, когда я присел на диван возле неё. — Твои брюки будут в порядке.

— Спасибо.

— Да не за что.

Марго подняла на меня взгляд и изучающе прищурилась.

— Что?

— Ничего. Просто я тебя почти никогда не видела без очков, — легко ответила она. — А ещё у тебя волнистые волосы, оказывается.

— Ты не знала?

— Зачастую ты их так укладываешь, что это правда не заметно.

— Мне кажется, волнистые или кудрявые волосы мне не идут.

— Ты их прилизываешь?

— Немного лака — я становлюсь собой.

— Надо же, — протянула Марго, улыбнувшись. — Предложи Карине тоже волосы прилизывать, а то они её не устраивают. Я считаю, иметь густые волосы, да ещё волнистые или кудрявые — это дар. У меня вот тоже волнистые, очень нравятся.

Послышался скрип половиц, и я обернулся через плечо. По лестнице спускалась София, на ходу завязывая хвост с помощью шелковистой ленты нежно-голубого цвета.

— Марго, ты не видела мою жёлтую кофту?

— Я её в корзину с грязной одеждой положила, — спокойно ответила Марго, не отрываясь от своего занятия. — Меньше будете раскидывать свои вещи там, где не надо.

— Прости, — тихо выпалила София. — Я просто забыла её убрать.

— Да вы постоянно забываете.

София стыдливо поджала губы и, наконец, соизволила оторвать взгляд от пола. Она бегло взглянула на меня, после чего зарделась и стушевалась, напоминая забитого пса. Как ей только удавалось жить с таким отношением ко всему? Карина не раз говорила, что София напряжённо настроена ко мне — боится моего присутствия. Не раз замечал, как она чувствовала себя скованно и неловко, если я находился в радиусе пяти метров от неё.

Пробовал ли я как-то решить этот вопрос, когда Карина лично об этом попросила? Не особо, но я пытался при общении с Софией подбирать слова помягче. Помогло ли это хоть немного сбавить градус напряжения между нами? Ни капли. Да и не сказать, что у меня часто выпадала возможность вести с ней беседы. Зачастую мы вынужденно обменивались словами. Всегда в компании.

София исчезла на кухне. Марго вдруг поднялась с тазом в руках и оповестила:

— Ты сиди здесь. Я пойду брюки в ванной постираю вместе с другими вещами.

— Тебе правда нравится разбираться с чужими проблемами? — приподнял я бровь. — К твоему вниманию, я не безрукий и вполне себе способен обо всём позаботиться без помощи.

— Одно дело постоянно подтирать за немощным идиотом, а другое — помогать другу. Так что, дорогой, не переживай. Мне только в радость постирать твои штанишки. Я считаю это целым достижением! Сам Кирилл Шепот позволил мне прикоснуться к его брюкам.

Марго пропала из моего поля зрения, и я пробормотал под нос:

— По-моему, таким поведением ты только стимулируешь развитие паразитов на твоей шее. Ты слишком удобная.

Я знал, что она меня не услышала. Когда-нибудь она сама поймёт, что проблема частично была и в ней — она всегда уступала и позволяла на себе ездить. Никто не отрицал её сильный характер и умение постоять за себя. Однако даже у такой невероятной личности были слабости.

Из кухни вдруг несмело выглянула София.

— Я там… ��м… поставила чайник, — тихо пролепетала она. — Не хочешь чаю?

Я ненавидел, когда люди общались подобным образом. Неужели в самом деле сложно говорить чётко и громко? Тем не менее, я постарался придушить внутреннего сноба и ответить лаконичным:

— Не откажусь.

Удивительно, что она осмелилась предложить чай. Она до этого избегала меня всевозможными способами.

София едва заметно кивнула и вновь исчезла. Я последовал за ней. Она копошилась на кухне и бренчала склянками, однако её движения тут же обрели меньшую свободу, когда я оказался в поле её зрения. Ссутулилась, зажалась, чуть ли была не готова врасти в несчастную столешницу перед ней.

Как Карине только удавалось общаться с ней? Я правда плохо представляю. София вела себя с ней так же или это только я заслужил лицезреть её горбатую спину и вечно поджатые губы?

— А… эм… — вдруг подала голос она и повернулась ко мне, слегка улыбнувшись. Явно от неловкости. — Ты пьёшь с сахаром… или без?

— Без.

— Хорошо, — кивнула она, вновь отвернувшись от меня.

Она предложила мне чай чисто из вежливости. Не думаю, что она захотела бы так мучиться в моём присутствии по собственной воле.

— Ты увлекаешься вокалом, верно? — решил разбавить я молчание, которое давило на неё. — Слышал, что твой голос многим по нраву.

София встрепенулась. На пол звонко упало блюдце, и она испуганно ойкнула, тут же потянувшись за ним. К счастью, не разбилось.

— Ну… да, — всё же натянуто ответила она.

— Внутренний мир одарил тебя голосом или ты сама развила в себе навык вокала?

София сконфуженно усмехнулась и, наконец, развернулась, поставив передо мной чашку чая.

— Сама. Просто я… занимаюсь этим много лет. Так что ничего удивительного.

На её лице едва заметно проглядывался румянец. Я явно был не тем человеком, с которым она хотела делиться подобным. Да и в целом разговаривать.

— Понятно.

София нелепо застыла возле стола, словно не зная куда себя деть. В другой руке у неё была своя чашка чая.

— Я… пойду к себе, — быстро выпалила она. — Приятного чаепития.

Сбежала. Кто меня действительно не желал видеть в роли гостя, так это определённо София. Столько мучений, хотя я сделал ровным счётом ничего.

Шли дни. Я ещё раз обсудил с Витой наше исследование. Было принято решение просто оставить наш след без всяких приписок в стиле «автора», «помощника», «редактора» и прочих подобных обозначений…

«Шепот К., Ви́но В.», — именно это я как можно аккуратнее вывел на первой пустующей странице, пока Вита ��озади меня приговаривала, что у меня руки от Бога. По её мнению, они были дарованы мне взамен эмоционального интеллекта — благодарю за столь… противоречивей комплимент, если это вообще можно принять за приятные слова.

Виктос внёс книгу в общий архив.

Я перестал искать способы спасти свою шкуру. Возможно, я сдался, а, быть может, бросил себе вызов. Тем не менее, я попросил Виктоса достать из общего архива любые записи от других личностей, что так или иначе касались энергии и внутреннего мира, а именно — природы личности. Вопросы, что я записал, остались пока не озвученными. Я задам их, когда придёт время.

Если моё время придёт не раньше.

Увлечения помогали мне на время забывать, что придётся испытать в скором времени. Всё время я занимался физикой или чтением художественной литературы, изучал чужие материалы о структуре внутреннего мира и продолжал работу над одним проектом — проектом, который мне действительно хотелось реализовать в ближайшее время. Но, боюсь, он всё ещё слишком сырой и имеет дыры как в своей конструкции, так и в действии.

Нервничать заставлял лишь общий энергетический фон. Я чётко ощущал каждое изменение и предвкушал грядущий энергетический перепад. Влияние частиц с каждым днём становилось всё ощутимее, и моё самочувствие, разумеется, постепенно ухудшалось.

Виктос сказал, что этот энергетический перепад будет самым мощным за всё время существования нашего внутреннего мира. В прошлый раз, если бы не Вита…

Я не знал, как себя вести. Стоило ли мне просить помощи? Совершенно не хотелось обсуждать с кем-либо этот вопрос. Карина явно обеспокоится, если узнает, какой пласт энергии на нас обрушится. Мне претило её самопожертвование.

Мне претила забота.

За последнее время я от всех отдалился. В моём окружении часто мелькала только Вита. Я давно не навещал Александра, а если он приходил ко мне сам — придумывал тысячу и одну причину, почему я не могу выделить ему хотя бы пятнадцать минут для общения. Почти сутками напролёт я корпел в своей комнате над чертежами и разбирался с книгами в библиотеке.

Отношения с Кариной тоже претерпели изменения. У меня сложилось впечатление, что мы без лишних слов и обсуждений одновременно решили взять паузу и на время забыть друг о друге. Это произошло резко. На удивление, незаметно для меня. Мы просто перестали нормально поддерживать общение. Она больше не интересовалась тем, чем я был занят всё время, не искала меня. Я поступал точно так же.

Мои мысли словно перестали вертеться вокруг неё. Я ��ыл погружён в работу — и всё. Только Вите удавалось меня временами отвлекать, потому что все наши разговоры сводились к одному — структуре внутреннего мира.

Я с тяжёлым вздохом приблизился к одному из окон библиотеки, чтобы его закрыть. Похолодело. Моё внимание привлёк…

…снег.

Снова?..

Паззл в моей голове сложился — ясно, к чему были редеющие вересковые поля.

Огромные хлопья нещадно падали с неба, покрывая доживающие своё наполовину облысевшие стебли кустарников. За время, что я провёл в библиотеке, на почве успел образоваться тонкий белый слой.

Мой взгляд резко метнулся к Клюкве, что появилась в поле моего зрения. Она, неряшливо натянув на себя забавную шапку, ловила хлопья и почти как ребёнок хлопала в ладоши. Иногда завидовал её умению радоваться даже таким мелочам.

Внезапно на стекле появилось бельмо. Я слегка отпрянул, не ожидая такой подставы.

С другой стороны по стеклу пробежалась зелёная перчатка, сметая прилипший снег. Передо мной оказалась Клюква, что по-прежнему по-идиотски улыбалась и держала в другой руке новый снежок.

— Ты видел? Это снег! — зазвенела она. Голос был слегка приглушён. — Я так рада!

— По тебе видно.

— Хватит киснуть в библиотеке, Кирилл, — протянула Клюква, вглядываясь в окно. — Сыграешь со мной в снежки?

— Нет.

— Ну конечно! Тебе твои книжки дороже, чем настоящее веселье, — наигранно надулась она. — Так и помрёшь в тоске и скуке.

— Застегнись. Холодно же.

Клюква растерянно опустила взгляд на свою распахнутую вязаную кофту и вдруг рассмеялась.

— О, не превращайся в Марго, пожалуйста! Тебе это не к лицу. — Она прилипла к окну. — Я всё Карине расскажу.

— Расскажешь что?

— Что я слышала от тебя что-то хорошее. Это действительно феномен! Жаль, что у меня нет камеры или диктофона, как у Марго. В обязательном порядке оставила бы себе это на память. Это намного лучше твоих «отвали», «идиотка» и «дурость».

— Я крайне сомневаюсь, что мне будет приятно оставшуюся часть дня слушать, как ты на весь особняк жалуешься на холод.

— Не оправдывайся, — улыбнулась Клюква, рисуя на окне невидимые рисунки. — Я же знаю, что ты добрый.

— Какая муха тебя укусила? — спокойно поинтересовался я. — Это побочное действие от снегопада?

— Никто меня не укусил, — серьёзно ответила Клюква, отстранившись от окна. — Просто я многое переосмыслила. Наверное, тебе тоже стоит заняться этим как-нибудь на досуге. Знай, я тебя люблю! Даже если ты постоянно ворчишь, злишься… — она начала загибать пальцы, — язвишь, отмахиваешься от меня…

— Это самое отвратительное, что я слышал, — скривился я. — Не смей больше говорить мне такое.

Клюква вдруг коварно улыбнулась, и я понял, что неосознанно только что развязал ей руки.

— Я люблю тебя. — Она вновь прилипла к окну. — Я очень сильно люблю тебя. Прямо умираю от любви к тебе.

Я неубедительно приподнял бровь.

— Люблю тебя, как брата, — почти что пропела она, явно действуя мне на нервы. — А ты меня любишь?

Из груди у меня вырвалось почти что шипение. Я взмахнул руками и отстранился от подоконника, отворачиваясь и уходя прочь. Вслед мне послышался громкий смех.

Разве можно раскидываться такими словами, особенно так глупо и нелепо? Клюква явно не понимала, что на самом деле значили эти слова.

Это отвратительные слова.

Их прощал я только одному человеку.

Мы не люди, перестань.

Следующим утром я проснулся с головной болью — нещадной. Она обвила мою черепную коробку, пробралась внутрь, коснулась воспалённого мозга. Верно, приближался энергетический перепад. С каждым днём меня одолевало всё большее напряжение.

В итоге я не смог настроиться на то, чтобы подняться с постели. Силы разом покинули меня, и я несколько часов пусто глядел в потолок, прокручивая из раза в раз навязчивые мысли.

К вечеру боль отступила — именно тогда начался мой день. За это время ко мне никто не пришёл.

Правильно, я никому не нужен.

В библиотеке мой взгляд зацепился за голубой вязаный свитер — растянутый от старости с вытащенными петельками вследствие неаккуратности хозяина. Среди книжных стеллажей, в глубине библиотеки, освещённой лишь одним подсвечником, на холодном полу восседала Карина, что смотрела в затемнённый угол и разложила перед собой листы.

Я не стал отвлекать её от странного занятия — притаился неподалёку. Мне показалось, словно я не видел её вечность — уже забылись мягкие рыжеватые волосы, широкие плечи и лёгкие движения. Когда я… в последний раз с ней нормально разговаривал?

На самом деле Карина изменилась — я чувствовал. Она стала отдаляться от всех, приобрела серость и угрюмость.

Она вдруг негромко заговорила:

— Чёрный человек, ты здесь?

Я заинтересованно наклонил голову, вглядываясь в съёжившийся силуэт — во всепоглощающей тьме Карина казалась маленькой и хрупкой.

— Прошу, поговори со мной. Я тебя больше не боюсь.

Она решила увлечься сатанизмом или, напротив, экзорцизмом?

— Homme noir, — резко перешла на другой язык она. Я свёл брови вместе, распознавая французский благодаря слегка картавой «р», что прозвучала приглушённо.

Карина напряжённо вглядывалась в тёмный угол. Прошли томительные две минуты — она разочарованно вздохнула и собрала листы, после обнимая себя за плечи. Её взгляд наполнился режущей печалью.

Она не хотела делиться со мной тем, что её тревожило.

Моя рука непроизвольно потянулась к ней, но, как только я хотел сделать шаг в её сторону, что-то меня остановило — кулак сжался. Я отступил, скрывшись за книжными стеллажами.

Фигуру Карины поглотила тьма.

[deavile]

II Истина по ту сторону

Старинные часы в гостиной пробили три раза.

Мои глаза до сих пор не сомкнулись — я лихорадочно вглядывалась в тёмный угол комнаты, держа перед собой тающую свечу. Запах расплавленного воска меня совершенно не успокаивал, не убаюкивал под покровом холодной ночи.

По треснувшему стеклу забарабанили первые капли, предвещая очередной ливень. Я устало перевела взгляд на приоткрытое окно. Полупрозрачные тюли вновь вздымались, напоминая мне своими изгибами ту самую ночь, где я впервые столкнулась со страхом лицом к лицу.

Я была отходчивой — ��есмотря на все выходки моего воспалённого воображения, мне удавалось на время забывать про них и вести себя, как прежде.

Однако сегодня было что-то не так.

Как бы я себя ни мучила, уснуть у меня не получалось. Моё тело сковывал страх. Мне казалось, что за моим каждым движением следила внимательная пара глаз.

Чёрный человек.

Мне хотелось верить, что я не сходила с ума, но чёрного человека видела только я — это пугало, обнадёживало, калечило меня изнутри.

Скрип.

Я ощутила волну мурашек, тут же схватившись за одеяло и натянув его на себя, словно оно могло уберечь меня в случае нападения. Детская привычка — одеяло спасало от любых бабаек. Однако не в моём случае...

Вновь раздался скрип.

Печатная машинка затряслась, задёргалась, а после начала печатать. Сама. Без моей воли. Моё дыхание стихло — я в ужасе наблюдала, как чернила стали красить один-единственный вставленный в машинку лист.

Очередное послание?..

Вдалеке раздался гром, и в это мгновение печатная машинка омертвела — больше не печатала, не тряслась. Пару минут я в страхе вглядывалась в машинку, а после собралась с силами и поспешно вылезла из-под одеяла, с подсвечником подбегая к столу. Я поставила источник света и схватилась за лист с новым посланием.

Оно было на французском. К сожалению, мне не удалось прочесть то, что для меня оставил чёрный человек.

Прошло два месяца с нашей личной встречи. За это время мне удалось немного привыкнуть к удивительным вещам. Виктос оправдывался тем, что это всего лишь фантом — концентрация оставшихся старых частиц повысилась в связи с переходом в новую часть жизни нашего человека. Я старалась думать так же — это был всего лишь фантом, что прицепился именно ко мне.

Я спрятала лист с французским посланием в столе, а после взяла подсвечник и взглянула на окно, отмечая полную луну.

Разумеется. Как не найти времени лучше?

Мне безумно хотелось спать, однако страх всё не хотел выпускать меня из кандалов.

Я вышла в коридор, тихо прикрыв дверь. Если чёрный человек в самом деле делил со мной одну комнату, то пусть — оставлю его на время в одиночестве. Дойдя до конца коридора, я занесла руку, чтобы постучать в «заветную» дверь.

Раскат грома. На этот раз громче.

Я постучала три раза. Ответа долго ждать не пришлось — дверь отворилась, являя мне слабо освещённую комнату с одной лампой, в которой тлела толстая свеча, и Шепота, что уже был переодет в спальную одежду. Он далеко не выглядел заспанным, даже очки по-прежнему красовались на его лице. Вскоре я заметила на полу очередной чертёж, а после и мазок графита на прямоугольном подбородке Шепота.

— Я думала, ты спишь.

— Боюсь, одна идея завладела мной.

— Что за идея?

— Расскажу, как всё будет готово, договорились? — отмахнулся он. — Тебе что-то нужно?

— Я не могу уснуть, — тихо призналась я. — Мне страшно.

Шепот не изменился в лице, лишь хмыкнул, открывая дверь шире, этим жестом приглашая меня внутрь.

— На сегодня я уже закончил.

Я прошла в маленькую комнату, перешагивая через аккуратный чертёж и ставя подсвечник на край стола, напротив лампы. На холсте было три вида некого механизма или устройства — напоминало две плиты на расстоянии.

— Чего ты испугалась? — поинтересовался Шепот, присев над своим чертежом. Он принялся его осторожно сворачивать. После он закрепил его верёвкой.

— Не знаю...

— А я не знаю, что с тобой происходит, — тяжело вздохнул Шепот, спрятав чертёж в шкафу.

Я не смогла найти достойного ответа.

— Со мной ничего не происходит.

— Действительно? — резко помрачнел Шепот. — Ты думаешь, я не чувствую? Я настолько хорошо тебя знаю, что мне хватает лишь одного взгляда, чтобы понять, что с тобой что-то не так. — Он приблизился ко мне, смотря прямо в глаза. — Но твои изменения видны даже невооружённым глазом. Ты стала пугливее. Тише. Ты напоминаешь мне чёртового параноика, что оглядывается по сторонам при малейшем шорохе. — Он прервался, схватившись за мои локти и слегка притянув к себе. — Это, отнюдь, совершенно не похоже на тебя, — почти шёпотом добавил он. — Ты не такая, Карина.

— Шепот, я не поним...

— Кирилл.

— Что? — уставилась я на него ошарашенно.

— У меня есть имя — Кирилл, — твёрдо повторил он.

Я слегка отвернулась, не в силах выдержать его строгий взгляд.

— Кирилл, пойдём спать.

Он тяжело вздохнул, а после отпустил меня, приближаясь к двери.

— Мне нужно умыться. Ложись.

Кирилл покинул комнату, оставив меня наедине со своими тревожными мыслями. Он чувствовал, что со мной было что-то не так — разумеется, он чувствовал.

Я неуверенно взглянула на его идеально застеленную кровать, а после осмелилась оттянуть покрывало и утеплённое одеяло. Мне не впервые находиться в его постели и спать вместе с ним. Кирилл дарил мне спокойствие, умиротворение. Рядом с ним мои страхи утихали. Мне казалось, что он мог меня защитить — всегда. Даже тогда, когда наши отношения были больше похожи на вечные разборки кошки и собаки.

Кирилл был надёжным.

Я легла в кровать и отвернулась к стене, натянув на себя одеяло. У н��го оно было, на удивление, очень мягким, приятным наощупь.

Спустя пару минут дверь скрипнула, и я не придала этому значения. Заметила только, что свет потух — в комнате стало темно. Кровать подо мной слегка прогнулась. Он не стал ничего говорить. Возможно, подумал, что я уже уснула.

Я помнила только, что он обнял меня, теснее прижав к себе, и оставил на оголённом плече трогательный поцелуй. На деле я не ожидала от него такой нежности, но мне слишком хотелось спать, чтобы ярко удивляться.

Дождь по-прежнему тарабанил по крыше особняка, завывало грозное тёмное небо. Я уснула под мелодию природы и дыхания Кирилла — легко и просто, без страха быть украденной чёрным человеком.

Наутро Кирилла возле себя я не обнаружила. На его часах показывало два часа дня. Видимо, я решила отоспаться за ту пару ночей, что провела в страхе перед чёрным человеком. Я поднялась, потянулась и пару раз зевнула, прежде чем привести кровать Кирилла в достойный вид — в такой же идеальный, как он любил. В зеркале я узрела гнездо на своей голове и тяжело вздохнула. Вот каким образом мне удавалось спать так, чтобы на моей голове образовывалось это?

На удивление, я чувствовала себя хорошо. Очень даже.

Я прикоснулась к дверной ручке, желая привести себя в порядок в своей комнате, однако выйти мне не удалось.

— Я настолько устала, что мало могу контролировать свою подавленную агрессию. Прости, что ты часто оказываешься под горячей рукой. Ты не заслужила получать от меня нагоняи вместо того придурка.

— Знаю-знаю, не нужно очередных извинений. Рада, что ты злишься не на меня.

В коридоре вдруг показались болтающие Марго и Кира, и я в страхе тут же закрылась обратно, наверняка громко хлопнув дверью.

— Разве Кирилл сейчас не на кухне? — удивилась Кира, и моё сердце ушло в пятки.

— Может, сквозняк.

— Кирилл обычно запирает комнату, если его там нет. Он у нас чересчур скрытный. Будто всем интересно, что у него в комнате.

— А разве не ты несколько раз пыталась застать момент, когда Кирилл покидал комнату на пару минут, чтобы посмотреть, что он там такого прячет?

— Ну... — замялась Кира. — Марго, у нас появилась прекрасная возмож...

— Нет, я не буду шариться в его комнате, — перебила подругу Марго.

— Ну пожалуйста! Если уж вдруг получать по шапке, то вместе! — взмолилась Кира. — Марго, мне правда интересно, что он скрывает, раз постоянно запирается. Может, у него там атомная бомба? Или он изобрёл целого робота?

— Я, конечно, наслышана, что Кирилл очень умный и тот ещё изобретатель, но крайне сомневаюсь, что ему удалось создать новую форму жизни и уж особ��нно атомную бомбу. Зачем ему таким заниматься?

— Марго! — жалобно протянула Кира.

Я затаила дыхание. Прошу, будьте разумнее, не суйтесь себя — здесь же я. Вряд ли я смогу найти хорошее объяснение тому, почему я была заспанной в его комнате. Ещё и в сорочке, что не доходила даже до колен.

Тишина за дверью вскоре прервалась тяжёлым вздохом.

— В последний раз я иду на уступки такого рода, поняла? — хмыкнула Марго. — Давай я постою на шухере, а ты пороешься в том, что тебе там у него интересно.

Нет...

Я слегка запаниковала, лихорадочно бегая глазами по его комнате. В шкафу попытаться спрятаться слишком глупо — Кира наверняка же полезет туда в первую очередь. Меня злило, что окна у Кирилла не было — я бы сейчас хоть через окно сбежала. В итоге не нашлось варианта лучше, как залезть под кровать. Я ожидала, что там будет много пыли, однако всё оказалось ровно наоборот — было чисто.

Дверь отворилась, и я затаила дыхание.

— И давай быстрее, — бросила Марго.

Кира оказалась в комнате, я узнала её по худым ногам и забавным гольфам.

— Какая у него серая и скучная комната, — поделилась с подругой Кира.

— А ты ожидала увидеть единорогов и пони?

— Мало ли, что он скрывает, но он, видимо, правда скучный ботаник и сноб. О, зато у него книжный шкаф классный! На сервант похож.

Я прижималась щекой к полу и следила за тем, как перемещалась Кира. Первым делом эту бестию потянуло открыть ящики в столе.

— Как он странно рисует, — фыркнула Кира. — Нет, чтобы развивать свой талант в творческом направлении, он какие-то свои детальки чертит. Ты бы видела, какие у него ровные круги с первого раза получаются.

— Может, потому что он не художник? Это же ведь чертежи, а не просто рисунки, — ответила за дверью Марго.

— Но мне грустно. У него такой талант пропадает!

Ничего у него талант не пропадает — он использует его по-своему.

— А, нет, он рисует, — хихикнула Кира. — Какую-то девушку нарисовал. Он даже с построения фигурами начал, вот это понимаю математик.

— Покажи. — В комнату ворвалась Марго.

Кирилл рисует? Никогда не слышала о таком. Максимум, что он делал похожее на рисование, — чертежи или наброски зданий, которые зачастую были математически высчитаны и выверены.

— На Карину похожа, — сделала вердикт Марго.

А здесь я оторопела.

— Она же даже без лица. Ничего не похожа.

— На фигуру посмотри. Только у Карины такие плечи и рельефные руки. А, и большая грудь, — заспорила Марго.

— Хотя... да, ты права. В этом что-то есть, — отозвалась Кира, а после захихикала.

Марго усмехнулась, и я ��очувствовала себя дурно.

— Это он по этой причине комнату запирает? Боится, что найдут его тайник с рисунками Карины?

— У него всего один рисунок, — возразила Марго. — Но это правда подозрительно. Отвечаю, они что-то от нас скрывают.

— Сейчас пороемся — ещё парочку доказательств найдём.

Вот так новости — они на полном серьёзе полагали, что мы скрываемся. Хорошо, они ещё не знают наверняка.

Следующим, разумеется, оказался гардеробный шкаф. Хорошо, что я не стала прятаться именно в нём.

— Ничего интересного, просто его гардероб. И парочка больших чертежей.

— Мне кажется, ему идут водолазки. Почему о�� их так нечасто носит, хотя у него их вон... штук пять точно есть, — прокомментировала Марго.

— Это же Кирилл. Может, у него в книжках что интересное найдётся.

Девочки затихли, и я насторожилась — слышала только, как открывалась и закрывалась дверь серванта. Они вдруг негромко рассмеялись.

— Вот это книжки Кирилл читает, — подала голос Марго. — Зачем ему это?

— Для Карины.

Они вновь прыснули со смеху, и я зарделась под кроватью, даже толком не понимая, что они у него там такого забавного нашли. Для меня, как они выразились.

— Не знаю, Кира, что ты хотела у него отыскать. Большая часть вещей ему вполне соответствует. Смотри, сколько задачников по физике и математике. Он их все, получается, решил?

— Наверное. И химия у него тут есть.

— О, чьи-то рукописи, — заметила Марго.

— Отдай.

Я услышала шорох листов. А вдруг это его работы? Кирилл же с ума сойдёт, если вновь что-то случится с его исследованиями!

— Это почерк Карины. Книжки её, наверное, — поделилась Кира.

— Прямо любовь до гроба. Он даже её книги в своём шкафу хранит.

А вот этого даже я не знала — обычно свои записи я хранила у себя, пару неудачных отдавала Кириллу, чтобы послушать мнение со стороны. Мне казалось, он от них избавлялся, ведь, как ни крути, они становились всего лишь мусором — кляксами в моём творчестве.

Вскоре они покинули комнату, и я смогла вылезти из-под кровати. Пол ощущался, на удивление, очень холодным, почти ледяным, поэтому я слегка продрогла. Приобняв себя за плечи, я быстро ретировалась из чужой комнаты в свою.

Печатная машинка больше не своевольничала, скромно стояла на столе пустой, без единого листа. Клавиши были русскими — вчерашняя запись явила себя во французском виде. За ночь она никуда не испарилась, всё так и лежала в столе рядом с моими рукописями. Я вздохнула и решила, что рано или поздно я со всем разберусь. По правде говоря, я так устала от чёрного человека.

С французским мне могли помочь словари. Однако зачем словари, если я была хорошо знакома с носителем столь романтичного языка?

Примерно в пятом часу я явилась в мастерскую безудержного творца, что восседал на лестнице перед большим холстом и вновь вдыхал в него жизнь. Его поза изрядно меня повеселила — ссутулился, скрючился, прямо Квазимодо. Кирилл бы не выдержал такого надругательства над спиной.

— Здравствуй, — скромно поздоровалась я, чтобы заявить о своём присутствии.

Влад встрепенулся и обернулся через плечо. Его серьёзный взгляд тут же потеплел, и он расплылся в мягкой улыбке.

— А, Карина, вновь ты ко мне со спины крадёшься, — подтрунил он. — Чем могу помочь?

— Можешь перевести, что здесь написано? — не стала ходить я вокруг да около, протянув ему лист.

Влад нагнулся и схватился за бумагу, тут же всматриваясь в таинственное послание.

— La vérité est de l'autre côté, — чётко прочитал Влад, задумчиво склонив голову. — Истина по ту сторону. Где ты это нашла?

— В библиотеке выпал листок из одной книги. Стало интересно, что здесь написано, а ты же у нас, скажем, француз в кавычках. Спасибо.

— Звучит воодушевляюще — истина по ту сторону. Подобно латинским сентенциям.

— Быть может, — усмехнулась я. — Но мне, напротив, кажется это пугающим.

— Почему? Это же просто выражение.

— Не знаю, — пожала я плечами, неловко улыбнувшись. — Что рисуешь? Вижу, ты взялся за грандиозную картину. Такой... внушительный масштаб.

Влад оглянулся на своё незаконченное творение — на холсте пока были неразборчивые тёмно-синие мазки.

— Хочу нарисовать горы на рассвете. Сегодня я случайно застал это зрелище из окна и не смог оторвать взора, пока солнце не взошло на небо. Меня настолько зачаровали переливы, ясный свет нового дня, что я тут же схватился за кисти. Пока тобою движет вдохновение — твори. — Влад вновь взглянул на меня. — Но мы ведь понимаем друг друга, верно?

— Верно, — улыбнулась я. — Мне очень нравится наш творческий кружок. Ещё бы Софи сейчас — устроили бы очередное чаепитие.

Влад по-доброму рассмеялся, ловко перевернув кисть между пальцами.

— Боюсь, принцесса сейчас снова трудится не покладая рук, совершенствуя свой ангельский голос, — почти что играючи промурлыкал он. — А когда ты подаришь мне возможность насладиться твоим пением, поэтесса?

— Как Вы пафосно ведёте ��еседу, сударь, — подхватила я его игру. — Отнюдь, в отличие от принцессы, голос у поэтессы не столь прекрасен и чист, сколь искажён и нелеп.

— Право, наговариваете, поэтесса, — возразил он. — Я уверен, петь Вы мочь хорошо. Не будьте столь жестоки, спойте как-нибудь на досуге.

— Поэтессе нужно подумать.

— Как скажете.

Расследование, что касалось чёрного человека, больших плодов не приносило. Всё, что у меня от него было, — его сказочное появление, испачканный лист со стихотворением и послание на французском.

Если это правда были всего лишь отголоски прошлого, то почему они все закреплялись за мной? Почему никто, кроме меня, не замечал их? Быть может, остальные так же молчали о своих наблюдениях. Я ведь тоже не позаботилась о том, чтобы включить кого-либо в своё исследование.

— Ты правда хочешь уверить меня в том, что печатная машинка может печатать на французском? — сомнительно поинтересовался Кирилл. — Эта модель совершенно не похожа на билингвальную.

— Билингвальную?

— Печатную машинку с двумя языками, — легко пояснил Кирилл, хотя я спросила это больше для галочки. — Язык меняется при смене регистра, но у тебя таковых регистров на машинке и нет. Даже кнопки не указывают на то, что языка здесь два. Что это за отсек?

— Не знаю, — ответила я, пожимая плечами. — Я открывала его с помощью специальной кнопочки позади, но ничего, кроме механизмов, я там такого удивительного не обнаружила.

Кирилл нажал на эту кнопку, открывая себе обзор на устройство печатной машинки.

— Странно.

— Что именно?

— Здесь будто два яруса. Что это за механизм? — прокомментировал он, куда-то внимательно вглядываясь. — Сейчас узнаем.

Он аккуратно засунул пальцы внутрь печатной машинки и стал делать что-то, что скрылось от моего взора. Внезапно печатная машинка вздрогнула и издала звонкий звук, как при переносе строчки.

— Зараза! — шикнул Кирилл, отдёрнув руку. Я поняла, что ему прищемило палец.

Печатная машинка удивила. Кнопки внезапно сменились, неведомый механизм со скрипом скрыл русские символы внутри, выдвигая на места промежутков новый ряд кнопок — французские буквы. Так, значит, в этой печатной машинке в самом деле пряталась ещё одна азбука!

— Какой у тебя интересный экземпляр печатной машинки. Ранее я не слышал о таком, — поделился Кирилл. — Билингвальные машинки устроены проще, здесь же свой индивидуальный механизм. Для каждой буквы своя клавиша, двойная клавиатура. Это внутренний мир так озаботился? Ты увлекаешься французским?

— Вовсе нет.

— Интересно, что приводит этот механизм в действие. — Кирилл закрыл отсек, рассматривая внешний вид машинки и щупая все возможные кнопки, �� которым я прежде не прикасалась, боясь сломать печатную машинку. Внезапно сбоку отворился ещё один мини-отсек. — Как я и думал, без регистров никуда. Однако здесь у них, подозреваю, несколько иная функция. Происходит не смена литерной ленты, сколько каждая клавиша привязана к определённому молоточку и своему литеру. Гляди, эта кнопка отвечает за открытие отсека. В нём два регистра. Переключаешь их в зависимости от необходимого языка. Сейчас стоит французская азбука. А нажмём сюда... — Послышался щелчок. Печатная машинка вновь затарахтела, клавиши со скрипом задвигались. Одни исчезли внутри печатной машинки, другие же явились на глаза. — Прошу, русская азбука.

— Удивительно, — только и смогла выпалить я. — Обычно регистры находятся выше клавиш, на видном месте. Я даже и не думала, что их нужно искать.

— В том-то и дело, что это в самом деле необычная билингвальная машинка. Говорю же, она индивидуальная.

— Откуда тебе известно, как устроены пишущие машинки?

— Я много чего знаю, — пожал плечами Кирилл. — Времени для изучения и исследования у меня достаточно.

— А над чем ты ломал голову той ночью? По правде говоря, я не особо поняла твои чертежи.

Кирилл тяжело вздохнул.

— Знаешь, я не люблю делиться планами до начала их реализации, — серьёзно ответил он. — Я с удовольствием поделюсь с тобой, как только удостоверюсь, что страдаю не ахинеей, а б��агим делом.

— Ещё одно нововведение в наш особняк? В таком случае тебе действительно стоит обсудить это с нами.

— За кого ты меня принимаешь? — нахмурился Кирилл. — Даже когда я работал над отоплением, я предупредил вас перед началом осуществления моей затеи. К тому же, тебе я и вовсе, скажем грубо, отчитывался о любых изменениях в моих планах. Как только я закончу наметки и начерчу чистовой вариант — с радостью его вам презентую. Мне наверняка понадобится помощь посторонних в реализации идеи. Конечно, если она не окажется провальной.

— Понятно, — выдохнула я. — Тогда буду с нетерпением ждать.

Особняк застонал под натиском сильного ветра — запахло свежестью. Тюль шумно колыхнулся, касаясь своими краями статной фигуры Кирилла.

— Мне нужно нанести визит Виктосу, причём срочно.

— Тебе нужна моя энергия? — догадливо поинтересовалась я.

— Да.

— Ты знаешь, что я не откажу.

Казалось, сценарий был одним и тем же, однако конец его оказался иным. Кирилл смотрел в мои глаза пристально, внимательно, слегка нахмурившись — наблюдал. За чем конкретно, увы, мне было не по силам угадать. Вновь он казался застывшей статуей — ��олодной, мраморной, неприкосновенной.

Я покрылась мурашками, когда ощутила слабый энергетический толчок. Кирилл прикрыл глаза и слегка отстранил руку. Его движения были... воздушными, в них прослеживалась таинственная изящность — это несколько отличалось от его привычной точной резкости.

Снова меня посетило это чувство.

В его глазах я видела дикий лес, первые весенние ростки и переливающиеся изумруды. Мне, как писателю и поэту, знакомы красочные сравнения, и только в его глазах я была готова вечность тонуть, даже если они были цвета далеко не морской волны. Заворожённая, я оставила робкий поцелуй в уголке его губ.

И это означало лишь одно — я вновь не устояла перед его чарами.

Кирилл шумно втянул носом воздух и поцеловал меня в ответ. Глубоко и дерзко, но при этом тягуче и медленно. Я сопротивляться не собиралась — легко сдалась и покорилась. Мои руки оказались на его плечах из желания быть с ним как можно ближе. Меня совершенно перестала волновать расстёгнутая вязаная кофта. Кирилл невесомо огладил мою талию одной рукой, и моё тело охотно отозвалось — мелко задрожало. Я ощутила приятное давление на затылке — из груди вырвался слабый стон, больше похожий на громкий выдох. Как назло, края вязаной кофты слегка спали с моих плеч, и я почувствовала смятение — раздеваться в мои планы не входило совершенно.

Однако Кирилл меня удивил. Разорвав поцелуй, он ни минуты немедля стал оставлять россыпь невесомых касаний покрасневших губ за ухом и спускаться с каждым невидимым следом на моей коже всё ниже. Кирилл дошёл до видной жилки на шее, и я неуверенно повернула голову, подставляясь.

Мне это нравилось — отрицать очевидное было бы глупостью.

Однако апогей моего смущения настал, когда он слабо оттолкнул меня от себя, и я запнулась о ножку собственной кровати. Я оказалась в объятьях мягкости и свежести покрывала, а ещё — Кирилла, что навис надо мной.

Его глаза были мутными, но всё такими же дурманящими и красивыми. В движениях вновь проявились так подходящие ему точность и резкость.

Кирилл оставил поцелуй в ямке между ключицами, и меня пробила дрожь. Моя рука запуталась в его волосах, и он прикрыл глаза, на мгновение замерев. Я прислушалась к своим ощущениям — слышала только собственное буйное сердцебиение и общее прерывистое дыхание. Лицо пылало, однако не только оно — фантомы поцелуев на шее тоже.

Тюли резко взметнулись почти что к потолку, и я ощутила порыв сильного ветра.

Я встретилась с его ��рищуренными глазами, что были направлены на меня. Он выглядел слегка потрёпанным, и только сейчас я заметила, что он всё это время нашего сомнительного развлечения был без очков.

Оставив его волосы в покое, я притянула его за лицо к себе и поцеловала. С ним было тепло, совсем не холодно.

Кирилл умел быть страстным, однако зачастую вся его страсть вкладывалась в любимое дело или ярость. Я по сей день помнила, как он грубо и страшно целовался, когда мы были в ссоре. Я тогда решила не сдавать позиций — укусила в ответ.

Кирилл отстранился, спустился ниже, принялся почти скромно целовать моё плечо. Я в знак одобрения погладила его по голове, параллельно с этим пытаясь привести белые волосы в порядок. Оказывается, у него тоже было пару непослушных прядей, однако ему, в отличие от меня, как-то удавалось с ними совладать.

Тюли вновь взметнулись, особняк страшно застонал.

«La vérité est de l'autre côté».

Я распахнула глаза. В углу моей комнаты, страшно темнеющем, вновь стоял чёрный человек, что просто смотрел. Сначала меня сковал страх — после дурное чувство. Меня вернула в реальность лямка бюстгальтера, которую бесстыдно опустил с моего плеча Кирилл.

Давать отпор чёрному человеку я не спешила — таращилась на него. Незваный гость сгустком плыл перед моими глазами, но отчётливо имел мужскую фигуру.

Он резко поднял костлявую руку и тяжело шагнул вперёд, напоминая ходячего мертвеца. Здесь я не смогла совладать с собой. Я выползла из-под Кирилла, нелепо ударившись головой об изголовье кровати. Моё и до того учащённое дыхание ускорилось ещё вдвое. Чёрный человек пропал из моего поля зрения, оставляя наедине с Кириллом, что принял сидячее положение. В его глазах читалось чистого рода недоумение.

Я шустро натянула лямку обратно и закуталась в расстёгнутую вязаную кофту, пряча глаза.

— Что случилось? — наконец озвучил Кирилл, вмиг посерьёзнев и утеряв ту мягкость в острых чертах лица.

— Давай остановимся на этом, — попросила я.

— Хорошо.

Он прозвучал чертовски холодно. Режуще. Я проследила за его действиями, пытаясь найти в нём любой намёк на обиду, однако, кажется, он просто вернул себе хладнокровный образ — не более.

Кирилл привёл себя в порядок быстро — пригладил растрёпанные волосы, поправил перекошенный галстук и надел очки, что оказались на столе подле печатной машинки. Он прикоснулся к дверной ручке и тяжело выпалил:

— Прости, если я зашёл слишком далеко.

Кирилл сбежал.

Это было в его характере.

На деле я не хотела останавливаться, но ему ведь н�� объяснишь — иначе придётся поведать о чёрном человеке.

Мне хотелось забыться...

— Веди стебелёк вот сюда, обмотай его вокруг других. Правильно делаешь, — тихо причитала Соня, пока я пыталась сплести свой первый в жизни венок. — Он же сейчас распустится! Придерживай!

Ромашки рассыпались в моих руках, и я недовольно вздохнула. Соня грустно поглядела на перекрученные стебли — я только несчастные ромашки испортила, чем сплела хоть что-то похожее на венок.

В стороне послышался грудной смешок. Мой взгляд метнулся к Владу, что, на удивление, с плетением венков справлялся куда лучше, чем я. Однако плёл он их по-своему — не так, как учила меня Соня. Ромашки в его руках сказочным образом сплетались в длинную косу.

— Терпение — всё получится, — отозвался он, скрепляя два конца цветочной косы с помощью оголённого, но крепкого стебля. — Смотрите, какая прелесть. Жаль, что кратковременная.

— Ничего, новый сплетёшь, — хихикнула Соня, со скрытым восхищением оглядывая получившийся венок. — Ромашек здесь вагон. Думаю, внутреннему миру для нас парочку вовсе не жалко.

Я огорчённо стала рассматривать перекрученные ромашки.

— Жаль, ты их испортила, — вздохнула Соня, забирая у меня цветы. — Вот эти уже точно в венок не пойдут.

Чувство вины, на удивление, я не испытала. Мои пальцы прикоснулись к одному бархатному лепестку.

— Любит.

— Ты серьёзно? — Лицо Сони вытянулось от удивления.

— Не любит, — невозмутимо продолжила я.

Влад тихо усмехнулся.

Остался последний лепесток.

— Любит.

— На кого гадала хоть? — поинтересовался Влад, когда я вздохнула и уставилась на Соню, что ожидала моих объяснений.

— Просто, — пожала плечами я. — От скуки. Венки у меня всё равно не получаются.

На деле я думала о чёрном человеке. То, что он меня любил по детскому предсказанию ромашки, нисколько меня не успокоило.

— Попробуй ещё раз, — настояла Соня. — Ты просто забываешь их придерживать, вот они у тебя и распадаются. Давай вместе венок сплетём, я помогу.

Возражать я не стала. Она нарвала новые ромашки и придвинулась ближе ко мне. Я принялась плести венок под внимательным наблюдением Сони, что иной раз помогала придерживать мне стебли и мягко подсказывала, куда вести стебельки. Ромашковый венок рождался у меня прямо на глазах.

— Смотри, какой красивый получился, даже аккуратный, — порадовалась Соня под конец, искренне улыбаясь. — Видишь, всё у тебя получается.

Я лишь покивала головой, а после не удержалась и нацепила свой первый удачный венок ей на голову. Она сначала ошеломлённо взглянула на меня, а после рассмеялась.

— Позвольте мне тоже присоединиться, — дал о себе знать всё это время тихо сидевший Влад.

Я ощутила небольшой вес на голове и тут же потянулась рукой к волосам, наткнувшись на венок. Влад улыбнулся мне, и Соня вдруг вскочила на ноги, почти что подпрыгнула.

— А ну нагнись, Влад!

Он понял её намерение и склонился. Соня с воодушевлением наградила его своим творением, аккуратно поправляя его чёрные пряди между белыми цветами.

— Что за взаимный обмен венками? — пробормотала я себе под нос, всё же находя это забавным.

— Символ нашей дружбы! — хихикнула Соня. — Ромашковые девочки. И мальчик, разумеется.

Я любила вереск, такой родной и домашний, но быть для них «ромашковой девочкой»... — почему бы и нет? Их компания заставляла чувствовать меня умиротворение.

— Влад, научи меня плести венки так же, — попросила Соня.

— Для принцессы всё что угодно, — развёл руки он, вновь присаживаясь.

Щёки Сони слегка зарделись, и я мысленно усмехнулась — их явно связывали более близкие отношения, если брать в общем нашу троицу. Не будь Сони рядом, быть можем, я бы никогда не сошлась с Владом характерами. Дело не в том, что мы как-то не подходили друг другу, скорее, мы просто особо не притягивались. Нашим связующим была Соня. Разумеется, сейчас глупо отрицать, что с Владом меня ничего не связывало — всё же за последнее время мы несколько сблизились, однако по-прежнему имели очень много границ по отношению друг к другу.

Он позволял со мной куда меньше, чем с Соней. Влад не делал мне личных комплиментов, реже тактильно контактировал и вёл более сдержанные беседы — и это нормально. Мне не нужно было его особое внимание.

Влад часто ради иронии называл Соню, как уже стало давно известно, принцессой. Меня такая участь стороной не обошла, однако стала я далеко не второй его принцессой, сколько поэтессой. Это звучало несколько строго, если сравнивать с прозвищем Сони.

Мне не хотелось больше вызывать у кого-либо ревность, поэтому, думаю, это правильное на данный момент общение с Владом.

В последнее время всё казалось мне странным. Я чувствовала себя фальшивой, ненастоящей, стала часто ловить себя на мысли, что меня на самом деле не существовало, что всё вокруг — иллюзия, картинка, которую я сама выдумала. И это ощущение было тяжёлым, неприятным.

Я стала часто смотреться в зеркало, словно хотела заметить какие-то явные изменения в себе. Их не было — разве что на лице появилась измождённость, что далеко не красила меня, а уродовала.

Точнее, говорить, что изменений не было, — глупо. Они были, но внутри. Я стала реже обращаться к грёзам. Писательство больше не казалось мне выходом из запутанных чувств. Что говорить, я почти перестала писать! Даже сочинять стихотворения. Все дни я проводила одинаково — следила за бытом и состоянием человека, иной раз общалась с другими. Всё это стало казаться мне затянувшимся днём сурка.

И это разъедающее душу опустошение… не давало мне покоя.

Чёрный человек оставил меня на время, но его призрачное присутствие чувствовалось на подкорке сознания. Его образ был выжжен в моей голове.

Прогулки в вересковых полях иной раз приводили меня в чувства — возвращалось вдохновение, пускай на жалкое мгновение. Я сидела в окружении лиловых лепестков и с аккуратностью рассматривала самый яркий стебель, усеянный множеством цветов. Это так удивительно. Структура внутреннего мира удивительна.

— Почему именно вереск?

Виктос дал ответ не сразу.

Я выжидающе стала бродить вокруг мраморной подставки хранителя.

— Потому что внутренний мир посчитал вересковые поля подходящими человеку.

— Но вересковые поля существовали ранее.

— Верно. Вероятно, нынешний человек похож на того, что был в прошлом. Это единственное логичное объяснение того, почему образ внутреннего мира повторился.

— Действительно ли перерождения невозможны?

— Они исключены, — опроверг моё предположение Виктос. — Каждый человек индивидуален. И перерождение точно не то, что возможно.

— Но ты ведь постоянно перерождался. С того самого момента, как появились на свете люди.

— Хранители не умирают, поэтому называть наше появление в новых людях перерождением очень сомнительное занятие. Разумеется, мы привыкли так выражаться, но на деле никакого возрождения в нашем случае не происходило.

— Понятно, — задумчиво ответила я. — В нашем особняке слишком много странных вещей, что не совсем вяжутся с нашим человеком или с кем-либо из нас. Мне кажется это несуразным. Ты говорил, что дом подстраивается под своих личностей, но… у нас это происходит как-то неохотно.

— А кто сказал, что внутренний мир не подстроен под вас? Он принял такой вид, который считает благоприятным для его жителей.

— Ранее протекающая крыша и отсутствие электроэнергии? Наш человек живёт в современном мире. Как и мы.

— Внутренний мир решил, что деревянной развалюхи вам будет достаточно. Видать, это ваше потаённое желание — жить в таких условиях.

— Спасибо ему, — хмуро пробормотала я.

— К слову, насчёт того стихотворения, о котором ты мне рассказывала…

Я встрепенулась, с интересом взглянув на сферу.

— В своём архиве я отыскал Людмилу.

— И кто же она?

— Очередная личность, что была под моим крылом, — выдал самое банальное хранитель.

— И всё? Это и так ясно.

— Она существовала в этом внутреннем мире. Имею в виду, в вересковых полях. Это только больше подтверждает, что виной паранормальных явлений служат частицы прошлого. Вероятно, в этом месте многое сохранилось от прошлых личностей, и в связи с повышением концентрации частиц прошлого стали проявляться явные фантомы.

— Меня бы это волновало куда меньше, если бы не тот факт, что преследуют эти фантомы в основном меня. Значит, чёрный человек — тень личности из прошлого?

— Вот почему фантомы преследуют именно тебя, я пока объяснений не нашёл. Может, твой источник наиболее чувствителен к частицам прошлого? — предположил хранитель. — А вот является ли чёрным человеком отражение прошлой личности… то вполне возможно. Не думаю, что тебе правда стоит его бояться. Это всего лишь остатки воспоминаний. Рано или поздно они рассеются. Эта сущность не живая, лишь имитация жизни. Иначе бы внутренний мир опознал чёрного человека, как живой объект, но такого не случилось — под моей властью находятся всего четыре живых объекта, и это — вы. Внутренний мир даже меня за живность не считает, а здесь ты со своими галлюцинациями…

— Но это не галлюцинации. Всё, что он делает, остаётся.

— Хорошо, я исправлюсь. «Со своими фантомами».

— А кто написал то стихотворение Людмиле? Оно было от мужского лица. Причём… оно несло интересный посыл. Почти что признание в любви. Во внутреннем мире любовь в таком плане — запретный плод. Я и Кирилл — чистое исключение из правил.

— Ты и Кирилл всё ещё под вопросом, — внезапно посерьёзнел Виктос. — Запретный плод сладок. Во все времена личности желали невозможного, беря пример с человека. И это не исключает ошибки прошлого. Это стихотворение — сплошная провокация, направленная на внутренний мир. Никакой любви, особенно в ту пору, не существовало.

— Но если писались такие стихи…

— Карина, нет. Даже если это признание в любви Людмиле, я крайне сомневаюсь, что оно действительно искреннее. Личности устроены иначе, чем люди, даже учитывая все ваши схожести. Вам это не нужно. Это отвлекает. Это мешает. Ваши чувства — копия того, что вы увидели у человека. Если так подумать, в вашем случае всё сомнительно. Быть может, даже дружбы между вами на самом деле нет.

— Нет, это уже правда звучит идиотски, — воспротивилась я. — Мы чувствуем. Это не может быть просто копирование увиденного. Я даже чувствую то, чего не видела. Виктос, ты меня запутал.

— Вам чувства не нужны, — твёрдо ответил Виктос. — Вы действуете, исходя из человека. Принимаете решения, исходя из характеристики, что была дана вам изначально. Вы — имитация человека. Вы — рабы, по сути своей. То, что составляет человека. Но из-за ограничений человеком отдельным стать не можете. И вы обязаны подчиняться внутреннему миру. Хранители давно обсуждают личностей с разных сторон, но внутренний мир чётко постановил, что вы не больше, чем исполнители, которые делают человека разумным и тем самым отличают его от животных. Вы всего лишь характеристики. Чувства здесь неуместны.

— Это нелогично. Я мыслю, как отдельная личность.

— Знаешь, внутренний мир развивался вместе с человечеством. Ранее личности не представляли из себя существ, идентичных людям. Вы в самом деле были просто сгустками энергии, которым соответствовали определённые качества. Причём изначально это были самые примитивные качества — добро и зло. Но мир чёрно-белым не являлся, как и люди не стояли на месте в своём развитии. Чем больше человек становился разумным, тем сильнее менялся внутренний мир. И тогда внутренний мир пришёл к выводу, что личности должны быть другими, чтобы поспевать за естественным течением эволюции. На Земле всегда должна быть господствующая ветвь живых организмов. На данный момент это — люди. Структура внутреннего мира тоже возникла с течением эволюции, разум появился благодаря тому, кому мы поклоняемся. Вы на свет появились благодаря ему.

— Хреновый ты проповедник, Виктос, — послышалось позади меня.

Я резко обернулась. Вита вальяжно приблизилась ко мне и всмотрелась в хранителя, что вспыхнул. Неужели она слышала всё, что я обсуждала с Виктосом? У неё явно был скрытый талант оказываться в нужном месте в нужное время.

— Интересную тему вы подняли, — продолжила Вита. — Глупо заявлять, что наша жизнь — фальшивка, особенно с учётом того, что мы определяемся, как живые.

— Как давно ты здесь? — спросила я, встретившись с ней взглядом.

— С того момента, как Виктос заговорил про эволюцию. — Её ответ меня успокоил, и я незаметно перевела дыхание. Значит, мне не придётся объясняться перед ней, о каком чёрном человеке мы вели беседу.

— Никто не отрицает, что вы живые. Просто ваши чувства и эмоции всегда ставились под сомнения, и по сей день ставятся. Когда-то личностей по эмоциональному диапазону приравнивали к хранителям, но вы были ниже в иерархии. Ваша цель была только в одном — исполнять и направлять. Ничего лишнего.

— Думаю, иерархия никак не изменилась. Всю ответственность за ошибки и проблемы человека ты перекладываешь на кого-либо из нас. Потакаешь нами, — с каплей забавы отозвалась Вита, облокотившись о подставку с Виктосом.

— Потому что в первую очередь ответственность несёте вы. Человек действует, исходя из ваших энергий. А если быть более точным, характеристик, предписанных вам.

— А разве не логичнее брать вину тому, кто направляет? — начала Вита, ткнув пальцем в светящуюся сферу. Виктос затрясся и издал шипение, похожее на помехи. — Мы направляем человека, а нас направляет… Интересно, кто нас направляет. What do you think, Виктос?

— Вас направляет хранитель.

— Exactly! — улыбнулась Вита. — Так, быть может, вся ответственность за человеческие ошибки в первую очередь должна быть на тебе?

— О, не думаю, что ты сможешь осуществить свою затею обвинить во всём хранителя, Вита. Мы следуем тому, что нам выдаёт структура внутреннего мира. Мы тоже своего рода исполнители с частичной властью.

Вита приподняла брови и усмехнулась, словно нашла слова Виктоса забавными. Она отстранилась от него и отряхнула руки.

— Значит, везде во всём виноват внутренний мир? Что это вообще за сущность такая — внутренний мир? — развела руками она. — Это что-то живое, но при этом нематериальное. И да, он — диктатор. Руководит тем, что нам чувствовать и какими мы должны быть. Внутренний мир сам подвластен эмоциональным порывам, разве не так? Он гневается, печалится, меняется.

— За его чувства говорит погода, — сказала я.

— Только вдумайся, Карина, какая это мощная сущность! — обратилась ко мне Вита, указывая на правый висок. — Он может следить за всеми внутренними мирами людей одновременно и проявляться в погодных условиях, как пример. Везде глаза. У каждой стены нашего чёртового особняка есть уши. Звучит жутко, но в то же время захватывающе. Это такой масштаб.

— Зачем ты пришла ко мне, Вита? — серьёзно поинтересовался Виктос, прерывая её бравые изречения.

Вита успокоилась и спрятала руки в карманах свободного комбинезона. Её взгляд вновь по-лисьи заострился, и я напряглась.

— Внутренний мир в последнее время только и делает, что подаёт нам знаки о своём неудовольствии. Ты собираешься оставить всё так, как есть? Может, ты во всём разберёшься и направишь нас, раз мы, личности, такие низшие в иерархии, ни в чём толком не смыслим?

— Я пока не могу ничего сказать по этому поводу, — спокойно ответил Виктос. — Что-то происходит, но я пока не знаю что.

— Ты никогда ничего не знаешь, хотя я почти уверена, что тебе обо всём известно. Но я нарываться не буду. Лезть в секреты хранителя — упаси меня внутренний мир от последствий… — Вита театрально взмахнула рукой, прикрывая глаза. Мне даже не думалось, что она была скептичной и пассивно-агрессивной по отношению к хранителю. Я бы не осмелилась так дерзить Виктосу.

— Ты верно говоришь. Лезть в секреты хранителя и внутреннего мира против их воли — затея плохая. Так можно и без «души» остаться, коей вы так дорожите.

По моей спине прошлись мурашк��. Я услышала скрытую угрозу.

— Well, раз уж так вышло, что ты ответа дать мне не можешь, я, пожалуй, пойду. Goodbye, my father!

Вита пропала так же, как и появилась. Я лишь проводила её взглядом и вновь заинтересовалась притихшим хранителем.

— Я так полагаю, Кира подначила Виту называть тебя отцом? — решила сбавить градус напряжения я.

— Чем бы дитя ни тешилось.

— А ведь внутренний мир в самом деле очень странный. Даже взять ту же повышенную концентрацию частиц прошлого.

— Да, странный, и мне это не нравится, — уже строже заговорил Виктос. — Возможно, всё серьёзнее, чем я изначально думал.

— То есть? — Моё сердце ушло в пятки.

— Меня только сейчас посетила мысль, что это не просто повышенная концентрация частиц прошлого. Что-то провоцирует их активность. Если даже отследить деятельность частиц, с каждым годом влияние провокатора усиливалось, и сейчас это усиление активности дошло до такой степени, что появились фантомы.

— Это плохо?

— Не знаю. Но я пока не могу найти провокатора.

— А сам облик нашего внутреннего мира не может быть провокатором? — предположила я.

— Но этот облик тоже чем-то спровоцирован. Где-то должен быть источник частиц прошлого.

— А если попробовать поговорить с фантомом… он может выйти на диалог? — вдруг озарила меня затея.

— Не думаю. Это не разумное существо, если ты про чёрного человека. Даже если он каким-то чудо-образом заговорит, то это явно будут отголоски прошлого, но точно не то, что имеет место в настоящем.

Почему я раньше не додумалась посмотреть страху в глаза? Быть может, чёрный человек — друг? Возможно, он действительно хотел мне что-то рассказать или показать…

Даже если это всего лишь фантом, отражение какой-либо прошлой личности… должна же быть причина, почему он преследовал именно меня. Виктос больше не отрицал его существование. Не означало ли это, что он мне правда не чудился всё это время? Он был настоящим.

Мне хотелось предположить, что это была та самая Людмила, но я сразу же отказалась от этой идеи — силуэт явно был мужской.

Ночью я решила действовать: взять разум в руки и попытаться во всём разобраться. Я достала из шкафчика стола стихотворение и послание на французском, оставила всё на своей кровати. Выключила везде свет, заперлась, чтобы ненароком меня никто не отвлёк. Все мои действия напоминали мне обряд. Словно я была ведьмой. Во мне жила последняя вера, что я правда не сходила с ума. Никогда не думала, что опущусь до того, чтобы в самом деле призывать то, чего не знаю. Или всё же кого.

Я подожгла одну-единственную лампу и притаилась на кровати, вновь устремив взгляд в угол, где он чаще всего объявлялся в моей комнате.

Окно я решила оставить открытым. Колыхающиеся тюли всегда были признаком его присутствия, но прямо сейчас они едва ли вздрагивали из-за ветра.

Минут двадцать я ждала в полном безмолвии. Я решила выбрать позднюю ночь, так как особняк в это время становился тихим и будто бы «мёртвым». Шумная и активная Кира отходила ко сну, Кирилл запирался в своей комнате. Вита тоже не была проблемой — она или ночевала в лес��, или так же тихо занималась своими делами в комнате.

— Надеюсь, ты правда дружелюбный, — прошептала я, всё ещё вглядываясь в угол комнаты.

В противном случае мне хотелось надеяться, что на мой крик помощи прибежит хоть кто-нибудь. Кирилл точно не должен спать в час ночи.

Однако чёрный человек всё не объявлялся. Тюли пришли в движение, но, скорее, от вновь усиливающегося ветра. Особняк внезапно страшно застонал, и я укуталась в одеяло, почувствовав неприятные мурашки по спине. В комнате стало холодно.

Я взялась за горящую лампу и поднесла её к французскому посланию, чтобы разглядеть буквы. Может, если я попытаюсь поговорить с ним, он меня услышит? Или он понимал только французский? Быть может, чёрный человек был отражением личности, что когда-либо существовала в человеке французской национальности. Как вероятность…

Но стихотворение, что осталось после встречи с ним, было на русском.

— «La vérité est de l'autre côté». Что ты подразумевал под этим? — по памяти попыталась прочесть я то, что написано. — «Истина по ту сторону».

Чёрный человек не отозвался.

На самом деле я была готова к этому, поэтому даже не расстроилась. Он всегда появлялся, когда моя бдительность была ослаблена. Быть может, мне стоит не ждать его, а попробовать поговорить с ним, когда он сам навестит меня?

Эту ночь, на удивление, я спала спокойно. Возможно, я поверила в милосердие чёрного человека и перестала слепо бояться неизведанного.

Утром я встретила Киру, что напевала под нос какую-то песню и заваривала себе чай.

— Доброе утро.

Кира взвизгнула. Я привыкла, что она всегда легко пугалась, поэтому просто улыбнулась, когда её ошарашенный взгляд оказался на мне. Если так подумать, за все годы, что мы провели вместе, она могла бы уже привыкнуть к таким утренним «подкрадулям».

— Доброе, — облегчённо выдохнула она. — Тебе тоже чай сделать?

— Что за чай в заварнике?

— Клюквенный. Знаю, ты не очень его любишь… но я могу поставить завариваться другой!

— Давай клюквенный, — отмахнулась я.

— Хорошо, — засияла Кира, доставая вторую чашку.

Она засуетилась на кухне, а я присела за стол, устремив взгляд в пустоту. Чувствовала себя отдохнувшей, даже тело приятно ломало.

— Твой чай, — улыбнулась мне Кира, звонко ставя передо мной чашку. Она фамильярно уселась на противоположный от меня край стола и распробовала свой чай. Я скривилась, но решила промолчать. Всё же от некоторых привычек человека, да даже личность, отучить было невозможно. Кира как с первого дня в особняке каталась с лестницы, так и продолжала. Так же, как любила садиться на столы и закидывать на них ноги. Мои замечания на неё мало влияли.

Она вдруг метнула взгляд на меня и со смущённым смешком слезла со стола, садясь за него, как нормальный человек. Ну, может, частично мои замечания всё же влияли… Выполнялось всё только в моё присутствие. Словно я не поняла по только что случившемуся, что, не будь меня рядом, она бы так и продолжила сидеть на столе.

— Ты сегодня такая красивая, — вдруг произнесла Кира.

— Это ты так вину загладить пытаешься? — прищурилась я.

Кира рассмеялась.

— Нет, — протянула она. — Просто сегодня ты… посвежее. Не то чтобы ты в остальные дни страшная. Короче, сегодня ты по-особенному красивая.

Я приподняла бровь, не понимая суть неожиданного комплимента. Просто в моём внешнем виде в самом деле мало что поменялось — я сегодня с утра лишь умылась и причесалась, что и делала обычно. Ни грамма косметики, ни чего-либо ещё. Да я даже сейчас перед ней в изношенной сорочке сидела. Может, всё дело в том, что я чувствовала себя выспавшейся? Всё же усталость мало красила человека.

— Спасибо?.. — неуверенно ответила я. — У тебя, кстати, гольфы милые. Новые?

— Да, я внутренний мир три месяца молила, чтобы он дал мне гольфики с совами. Наконец-то он меня услышал! Наверное, это самый лучший подарок, который когда-либо делал мне внутренний мир.

— Могу понять, — усмехнулась я. — Наш внутренний мир любит повредничать. Обычно одежда обновляется в моём шкафу сама в определённое время, без моих просьб. Только раз я просила его об одном платье — оно появилось в моём шкафу только спустя год.

— Интересно, он нам как куклам одежду выбирает? Вот как он понимает, что мне нравятся большие кофты и… допустим, те же гольфы. Или как он тебе даёт такую изящную одежду. Она же ведь тебе нравится, правильно понимаю?

— Ну, в большинстве случаев… Когда я появилась здесь, то плохо понимала, что мне нравится, а что — нет. Мой гардероб был… забавным. К слову, Ки… Шепот ещё застал те времена. В чём я только не ходила, пока не поняла, что мне нравится что-то более… даже не знаю, как выразиться верно.

— Винтажное? Английское? Академическое?

— Что?

— Ну, это примерные названия стилей. Это я сужу по твоей последней одежде.

— Вероятно. Я никогда одним словом свой гардероб не обозначала, — неловко посмеялась я. — Да и не разбираюсь, если честно.

— Но у тебя определённо есть вкус! — загорелась Кира. — Знаешь, подбирать образы интересно так же, как рисовать. Для меня, по крайней мере. И мне нравится видеть людей, которые знают, что им нравится и в чём они хорошо выглядят. У Влада, например, тоже элегантный стиль, приукрашенный романтизмом или каплей экстравагантности. Но оно и неудивительно, он личность яркая, как и я. Вообще по одежде можно многое сказать о человеке.

— Да, соглашусь, — кивнула я. — К слову, как там Марго поживает? Боюсь затрагивать при ней её самочувствие. Мало ли, посчитает за дурной тон.

— И правильно делаешь. Марго не очень любит об этом говорить даже со мной. — Кира тяжело вздохнула. — Но, думаю, у них не всё так плохо, как я напредставляла. Точнее, разумеется, конфликт между Марго и Сашей не разрешён, но огонь поутих. По крайней мере, она больше не срывается на мне и до сих пор искренне извиняется за свои эмоции. Мне так неловко, когда она это делает. Просто я её не виню. Нисколько.

— Видишь, Марго не имела в виду ничего плохого. Просто иногда держать всё в себе бывает… сложно.

— Я понимаю. Сама такая же, — усмехнулась Кира, как-то грустно. — Но слова ранят, и от этого не убежать. У Марго есть моё прощение, но в памяти-то всё осталось. Не то чтобы я злопамятная… просто иногда так тошно от осознания, что в какое-то мгновение твоя лучшая подруга посчитала тебя эгоисткой и навязчивой…

Я заметила нервозность Киры. Она всегда начинала говорить быстро и тихо, почти что бормотать под нос, словно боялась, что её кто-то подслушивал.

На самом деле за последнее время Кира стала доверять мне больше, чем было даже до этого. Я никогда ранее не видела эту её уязвимую сторону, где она переставала сиять и была просто обеспокоенным человеком. Сейчас же она делилась со мной искренними переживаниями и даже просила совета.

— К сожалению, это так. Поэтому истинное умение прощать не всем легко даётся.

— Возможно, я правда её не простила в правильном понимании, — призналась мне Кира, почти что испуганно. — Мы, казалось, всё так же общаемся и смеёмся, но мне бывает иногда… так сложно. Ловлю какой-то ступор. Страх, что я снова её обижу, задену. Что она на меня накричит и назовёт эгоисткой. Где-то внутри я её понимаю и очень-очень ценю. У меня правда много с Марго ценных воспоминаний, да и никто меня не понимает лучше неё, но просто… наверное, меня впервые так ранили. Даже вечные придирки Кирилла ко мне не такие больные, как та наша ссора.

— Я уверена, что всё наладится. Сейчас всем нужно время.

— Вот! — ��оскликнула Кира. — Я чувствую, что наступил какой-то переломный момент. Но я пока не понимаю. Просто всё резко изменилось. Больше нет этого чувства безмятежности. Какой-то лёгкости. Будто всё разом усложнилось.

— Это нормально. Мы взрослеем вместе с человеком. Безмятежность, скорее, про детство. Где нет ни забот, ни сложностей. Не переживай, всё образуется. Я уверена, что всё будет именно так.

— Кстати говоря, раз ты упомянула человека… — начала Кира, но вдруг смолкла.

— Что?

На кухне внезапно объявилась Вита.

— Good morning, мои дорогие сожители! Вы не видели мой портсигар? Maybe, я оставила его где-то здесь…

Я машинально оглядела кухню, не приметив ничего, что выбивалось бы из её интерьера. Показательно пожала плечами.

— Карина, признавайся, ты утащила. Курить понравилось? — подтрунила надо мной она, и я возмущённо на неё взглянула. Это явно не то, о чём я хотела бы распространяться. Кира бросила на меня ошарашенный взгляд. — Well-well, it’s just a joke, не нужно на меня так громко смотреть.

— Мо��ет, в лесу потеряла? — серьёзно предположила я.

— Всё возможно, — досадно вздохнула она, обходя кухню и суетясь возле нас. — Хотя нет. Мне кажется, я оставила его в мастерской Владислэйва.

— Кого? — удивилась Кира.

— Владислэйва. Я к нему так обращаюсь. А что? — спокойно пояснила Вита.

— Ничего, — сконфуженно ответила Кира, спрятав от неё глаза.

— Не буду мешать вашему милому чаепитию. Пойду навещу художника в детском саду «Ромашка».

Снова Вита исчезла так же быстро, как объявилась.

— Она общается с Владом? — спросила меня Кира, когда послышался хлопок входной двери.

— Судя по всему, да, — ответила я без интереса.

— Серьёзно? Она? — всполошилась Кира. — О чём они могут говорить?

— А что такого? — не поняла я. — Быть может, они друг друга неплохо понимают. Вдвоём появились позже остальных, вдвоём испытывали на себе давление «новеньких».

— Просто они такие… разные. Да и мне не верится, что Влад мог бы общаться с человеком, как Вита.

— Аргумент «они такие разные» звучит очень сомнительно. Многим ли ты похожа на меня?

— Ну, мы с тобой вдвоём люди творчества, так что чем-то да похожи, — начала спорить со мной Кира.

— Ладно, хорошо. Многим ли на тебя похожа Марго? Или многим ли я похожа на Шепота?

— Вообще-то Марго многим на меня похожа, нас только увлечения отличают, — насупилась Кира, напоминая мне недовольного ребёнка. — А вот против тебя и Кирилла у меня правда аргументов нет… Ну, может, их общение тоже что-то в вашем стиле.

— Это в каком ещё таком стиле?

— «Противоположности притягиваются», — пробубнила Кира.

— Почему тебя это так волнует? Пусть общаются, с кем хотят.

— Просто… это же Вита!

— Вита как Вита. Что с ней не так?

— Она странная, — слегка нахмурилась Кира. — Ты же сама недавно говорила точно так же.

— Я узнала её получше. Может, тебе тоже стоит, — вздохнула я. — Мы все со своими тараканами. Странно слышать такое от тебя. Ты ведь буквально самый необычный человек и сама же это в себе признаёшь.

— Ладно, проехали, — отмахнулась Кира. — Может, я правда сейчас очень необъективна.

— Ты необъективна, — согласилась я, отпивая из чашки. — Ты хотела сказать мне что-то по поводу человека. Ещё до появления Виты.

— А!.. — спохватилась Кира. — В общем, это тоже касается Виты.

— И что же это?

— Вчера я прочитала страницы главной книги. За последние месяцы. У меня сложилось впечатление, что Рита стала… другой. Прямо чувствуется приложенная рука Виты.

— Это естественно, — спокойно отреагировала я. — Вита новая полноправная личность.

— Но раньше в Рите чётко проглядывался именно твой образ. Вита очень сильно на неё влияет, и меня это пугает.

— Возможно, так нужно, — сомнительно отозвалась я.

— Но ты ведь главная.

— Никто меня главной не назначал. С детства просто за мной закрепилось звание «основы личности». Возможно, с возрастом человек может поменяться. Вероятно, мне пора в отставку.

Кира нахмурилась, причём так страдальчески, что мне даже стало дурно.

— Ну уж нет! Я привыкла, что Рита очень похожа именно на тебя. Мне так не нравится, когда она больше склоняется в сторону Виты. Это словно больше не моя Рита…

— Знаешь, Кира, я чувствую, что очень энергетически ослабла за последние месяцы. Не вижу в этом ничего страшного. Энергия непостоянна. Мы влияем на человека, но решения за него принимать не можем. Видимо, сейчас он больше нуждается в Вите, чем во мне. И это стоит лишь принять. Ты и Шепот же как-то жили всё это время, зная, что в большинстве случаев решение будет за мной.

— Но мы тебе доверяли. В этом разница. Вита совершенно мне не импонирует…

— Кира, — улыбнулась я, снисходительно и успокаивающе, — она такая же, как мы. Вита тоже заслуживает доверия, потому что у неё такие же цели и задачи. Она не будет вредить человеку. А даже если навредит, то явно не специально.

— Меня пугают такие изменения.

— Главное — доверие. Особенно между нами. Мы все ответственны за одного человека.

[deavile]

Том IV

I Чёрный человек

Редкими случаями мне снились странные сны с участием чёрного человека. Таинственный гость ни разу мне не навредил, однако каждый раз, после пробуждения, я чувствовала мандраж во всём теле и желание стереть себе память. Тёмная фигура наводила жути, заставляла мои волоски вставать дыбом и пятиться — я зажималась в углы, умоляла его не приближаться. Он стоял на месте и просто смотрел, словно пытался прожечь во мне дыру. Я не видела его глаз, но всегда чётко ощущала внимательный взгляд, что скользил по моему телу.

Это были просто кошмары.

Чёрный человек пугал меня настолько, что пару раз он мерещился мне в мире после пробуждения. Любой подозрительный шорох воспринимался мною, как потенциальная опасность — я боялась увидеть тёмную фигуру. Однажды мне показалось, словно я видела его длинную чёрную конечность в библиотеке. Она мгновенно скрылась за книжным стеллажом, когда я её обнаружила. Это было всего лишь моё воспалённое воображение.

Он мне везде мерещился, потому что я его боялась. Именно так я пыталась объяснить все свои страхи после захода солнца. Меня пугали тени. Я даже перед сном накрывалась почти с головой, чтобы чувствовать себя защищённой. Это были выработанные мною привычки.

Лишь один кошмар с его участием отличался от всех остальных — чёрный человек в тот раз оказался смелее. Сидел на краю моей кровати и держал меня за руку, шепча что-то неразборчивое. Я не могла ни сдвинуться с места, ни закричать, ни позвать на помощь. В тот момент мне казалось, что меня парализовало, а рот заклеили скотчем. Мне разрывало грудь от быстрого сердцебиения и криков, что не могли вырваться наружу.

Мне хотелось верить, что я сама придумала себе страх, что чёрного человека на самом деле нет. Однако, даже пытаясь уверить себя в этом, у меня не получалось избавиться от наваждения, что за мной кто-то следил.

Тот момент, когда в Шепоте мне померещился он, отложился в моей памяти ярко и точно — я была так напугана. Тёмная фигура нависала надо мной и вновь что-то шептала. Я не понимала, совершенно не разбирала тихих слов.

Почему я так боялась чёрного человека?..

Я бы молчала о нём дальше, ведь не придавала своим плохим снам большого значения, однако обстоятельства вынудили меня поделиться ��ёмным секретом.

Грохот заставил подскочить и моментально проснуться. Внутри всё колотилось и билось, моя грудная клетка судорожно поднималась и опускалась. Мне было больно. И снова страшно. Заслышав за окном гул и ливень, я поняла, что разбудила меня гроза. Светало, часы показывали начало пятого утра.

Всё было в порядке.

До того момента, пока взгляд случайно не зацепился за нечто, что выбивалось из привычного интерьера моей комнаты. Внутри тут же всё оборвалось, я застыла в немом шоке и вытаращила глаза, боясь сделать лишнее движение.

В углу, около открытого окна, стоял он — чёрный человек. Полупрозрачные шторы вздымались из-за сильного ветра, разделяя нас.

Он всё-таки пришёл за мной из сновидений? Или я всё ещё спала?

Моё дыхание словно остановилось.

А потом я бездумно выскочила из комнаты, как только он протянул длинную когтистую руку в мою сторону. Я прижалась к противоположной стене коридора, смотря на дверную ручку. В моих мыслях сразу же всплыли всевозможные молитвы.

Я должна проснуться. Это всего лишь очередной кошмар…

Дверная ручка внезапно дёрнулась. Я в ужасе попыталась вломиться в комнату Киры, но она оказалась запертой. Как я могла забыть! Она же осталась ночевать у Марго. Нужно позвать Виту или Шепота — я буду в безопасности. Мне хотелось верить, что именно так и будет.

Я судорожно схватилась за ручку двери Виты, моля её выйти и забрать меня, но никто не откликнулся — возможно, она тоже была не в особняке. Моя дверная ручка тем временем продолжала дёргаться, словно чёрный человек не умел открывать двери. Мне хотелось кричать, но из-за ужаса мой голос будто затерялся в глубинах, я могла лишь низко хрипеть и сипло пищать.

Осталась последняя надежда — Шепот. Я лихорадочно начала стучаться к нему, он всегда запирался — дёргай или не дёргая ручку, это было бесполезно. Вновь ничего — это точно был кошмар.

Я здесь была одна.

До моего слуха дошёл звук открытой двери — моей двери. Боясь взглянуть страху в глаза, я зажмурилась, забилась в конце коридора, упала на колени буквально под дверью Шепота и шёпотом молила пощадить меня. Мне казалось, что я слышала шаги — он точно приближался ко мне. Стёкла окна позади меня затрещали от раската грома, и я заткнула уши руками, чтобы ничего не слышать.

Раз-два-три…

Вдох.

Четыре-пять-шесть…

Выдох.

Семь-восемь-дев…

Я почувствовала, как к моей руке прикоснулись. Ощутив сильную дрожь, я дёрнулась в сторону. В чувства меня привела тупая боль в затылке. Мои глаза распахнулись — я была готова встретиться лицом к лицу с чёрным человеком.

— Карина, — услышала я зов. В ушах стоял гул, словно одновременно заговорило несколько человек.

— Карина. — Один характерный голос стал чётче.

Это же…

Моё зрение сфокусировалось, и вместо чёрного человека мне довелось увидеть Шепота. Он выглядел встревоженным. Его волосы были растрёпаны, очки отсутствовали, глаза были тёмными и сонными — всё же я до него достучалась. Обеспокоенно бросив взгляд на свою дверь позади него, я обнаружила, что она была открыта, вот только никакого чёрного человека поблизости не нашлось. Мне в лицо забился тёплый свет, и я прищурилась — Шепот держал в руке подсвечник.

— Что с тобой? Зачем ты меня разбудила? — потребовал он ответов.

— Он в моей комнате, — с ужасом прошептала я, всё ещё чувствуя, как быстро билось моё сердце.

— Кто? — не понял Шепот.

Я не смогла ответить, хотя очень хотела. Меня колотило. Шепот нахмурился в задумчивости, после чего молча отстранился от меня и двинулся в сторону моей комнаты. Не надо! — вдруг чёрный человек всё ещё там и просто ждёт удачного момента, чтобы напасть? А если он навредит Шепоту? Мне хватило сил лишь на то, чтобы безмолвно протянуть руку вслед.

Шепот скрылся в моей комнате, и я в страхе затаила дыхание.

— Здесь никого нет.

Он появился в коридоре целым и невредимым, после чего приблизился ко мне.

— Чёрт возьми, — глухо проронил он. — Тебя всю трясёт.

Я словно задыхалась.

Спустя мгновение Шепот тяжело вздохнул и схватил меня за предплечье. Моё тело плохо слушалось, но чудом мне удалось подняться на ноги и последовать за ним. Мы скрылись в комнате. Шепот отступил и поставил подсвечник на стол. Он усадил меня на кровать и аккуратно присел рядом. Он взял мои дрожащие руки в свои — впервые я чувствовала себя холоднее него, он был приятно тёплым.

— Тише, — мягко произнёс он, что было совершенно на него не похоже.

Моя грудь по-прежнему часто вздымалась. Это было похоже на то состояние, когда я проснулась в истерике. Было сложно охарактеризовать, что со мной происходило, но в этот раз всё шло намного легче — я не ревела, вовсе не кричала. Я постаралась сконцентрироваться на чём угодно, только не на чёрном человеке — впервые мои страхи показались мне настолько правдивыми и явными, и это будоражило кровь. Почему он меня преследовал? В какой момент я стала бояться тёмной фигуры? Всё выглядело так реально…

Может, я всё ещё была в царстве сновидений?

Шепот, что молча сидел рядом со мной, казался мне реальным — я не могла поднять на него стыдливого взгляда. Уже в который раз я не могла совладать сама с собой. Ему снова не повезло увидеть меня не в лучшем свете.

Я сконцентрировалась на своём дыхании, пытаясь его урегулировать. Мои пальцы непроизвольно сжали руки Шепота. Чёрный человек ушёл — со мной рядом был Шепот. А вдруг…

Вернувшийся страх сковал моё тело, и я осторожно поднялась с кровати, отстраняясь на несколько крохотных шагов от Шепота. Он не шелохнулся, и на лице осталась прежняя серьёзность — в тусклом свете единственного подсвечника он казался мне почти застывшей мраморной статуей. Только едва заметный наклон головы вбок выдал его недоумение.

Мне нужно было доказательство реальности. Что же…

— Книга, над которой я сейчас работаю, — потребовала я.

Шепот напротив меня нахмурился.

— Что?

— Назови книгу, которую я сейчас пишу, — дрогнувшим голосом повторила я, сделав ещё один шаг назад.

— С тобой всё хорошо? — поинтересовался он, поднимаясь с кровати.

— Не подходи ко мне! — предупредила я. — Просто назови книгу. Название.

— «Театр Времени».

— Мой любимый чай?

— Бергамот.

Шепот вновь присел на кровать, пронзая меня взглядом.

— Ещё вопросы? — спокойно уточнил он.

— Мой любимый цвет.

— Ещё абсурднее можно? — приподнял он бровь. — Возможно, зелёный.

Я выдохнула. Всё же это был мой Кирилл — не чёрный человек под прикрытием. Чего только его манера поведения стоила, Шепота ни с кем не перепутаешь. Наверное, он теперь в мыслях рассматривал варианты, что я сумасшедшая или являюсь лунатиком.

— Достаточно, — кивнула я. — Извини, я просто…

— Если тебе нужно было устроить викторину, насколько хорошо я тебя знаю, то могла хотя бы предупредить ради приличия, — саркастично отозвался Шепот. — А теперь вернись ко мне и объяснись.

Окончательно успокоившись, я глубоко вздохнула и вернулась на место.

— Кто был в твоей комнате?

— Никто, — пусто ответила я.

— Как мне это понимать?

— Возможно, это правда был очередной кошмар. Либо же моё воображение решило показать, на что оно способно, — покачала я головой. — Нет поводов для беспокойств.

— Серьёзно? — вдруг подскочил с кровати Шепот. — Это ты называешь «нет поводов для беспокойств»? Ты разбудила меня посреди ночи, нещадно ломясь в мою комнату, а после я нахожу тебя в панике под дверью. По-твоему, это нормальное явление?

— Для меня — да, — натужно ответила я. — Правда, это… это нормально.

— Это ненормально, — твёрдо отчеканил Шепот, становясь передо мной.

— Шепот, ничего серьёзного не произошло. Это нормально — пугаться кошмаров. Всякое может присниться, — заупрямилась я.

Во мне был непробиваемый внутренний барьер — мне было сложно признаться в своих истинных страхах, поведать о чёрном человеке. Самое главное — это стыд. Я не должна нагружать его проблемами, когда у него своих предостаточно.

— Ты хотела, чтобы я был с тобой во всём честен. Значит, ты тоже должна соответствовать, — серьёзно заметил он.

Ах! Он использовал моё же оружие против меня. Шепот был прав, но я не могла так легко открыться. Даже ему. Чёрный человек всегда был для меня загадкой, редким чудовищным сновидением, особо щепетильной темой. Никто о нём не знал, и вряд ли сейчас я была готова пересилить страх оказаться отвергнутой.

— Кирилл, пожалуйста, — слабо выдавила из себя я. — Я хочу спать.

Шепот фыркнул, после чего демонстративно указал рукой на свою дверь.

— Уход��.

Я уставилась на него, чувствуя нечто колющее внутри. Правильно. Так и нужно.

— Прости, — сорвалось с моих уст.

Пересилив слабость в теле, я поднялась и прошла мимо него, покинув комнату. Шепот даже не обернулся, я услышала лишь тяжёлый вздох. Стоило мне чуть отстраниться от его комнаты, как до слуха дошёл щелчок — как обычно, запер дверь.

Моё нутро похолодело, когда до меня дошла мысль, что мне нужно вернуться в свою комнату. А что, если чёрный человек просто притаился, чтобы оказаться незамеченным посторонним? Вдруг он сейчас готовился к моему похищению? Глупости, Карина! Я встряхнула голову, найдя в себе внутреннюю силу переступить через порог.

Пусто.

Никого нет.

Послышался отдалённый раскат грома — гроза ушла.

Несмело укутавшись в одеяло, я с опаской вгляделась в угол, где ранее стоял чёрный человек. Он был пуст, лишь тюль изредка колыхался от дуновений ветра. Комната наполнилась свежестью, и я глубоко вдохнула, стараясь внушить себе чувство безопасности. Моё сердцебиение по-прежнему было учащённым.

Я пыталась снова уснуть на протяжении двух часов. Не получалось — я барахталась с одного бока на другой, постоянно всматривалась в угол и изредка бросала взгляды на греческий бюст на полке над столом.

Мой страх стал настолько весомым, что я правда не могла сомкнуть глаз. В седьмом часу я сдалась и спустилась в гостиную, прихватив с собой подушку и одеяло. Попробую уснуть на диване — возможно, здесь у меня получится почувствовать себя в безопасности. На удивление, это правда сработало. Прошло минут пятнадцать, и я провалилась в сон.

Однако долго я не проспала — проснулась буквально спустя сорок минут. Меня пробудил свистящий на печи чайник. Из котельной показался чихающий Шепот. Точно — он же практически никогда не спал. Насколько я запомнила, ушёл спать он около трёх одновременно со мной, сейчас на часах было почти восемь утра. Весьма ожидаемо увидеть его на ногах в столь ранний час.

Я сонно приняла сидячее положение, укутавшись в одеяло. Было прохладно.

— Я включил отопление, — поделился Шепот, направляясь в кухню. — Сейчас станет теплее.

Мне пришлось кивнуть. Он вряд ли это увидел, но меня это совершенно не волновало.

— Ты решила, что дубовый диван лучше мягкой кровати? — саркастично поинтересовался он, снимая чайник с печи.

— Нет, — честно ответила я. — Мне было страшно спать в своей комнате.

Он скептично оглянулся на меня через плечо.

— Видимо, незваный гость тебя выселил. Ты встаёшь?

— Да, — неуверенно ответила я, — наверное.

Шепот молча достал из верхнего шкафчика две чашки, и я, всё ещё кутаясь в одеяло, прошла к кухонному столу, присев на первый попавшийся стул. У меня болела голова, однако меня радовало, что эта ужасная ночь закончилась, а самое главное, что я вновь была не одна. Присутствие бодрствующего Шепота меня успокаивало.

Передо мной появилась чашка чая, и по одному аромату я определила эрл грей.

— Спасибо.

Шепот молча выставил на стол вазу с фруктами и печеньями и присел напротив. Он не смотрел на меня, скорее, находился в своих мыслях. Я чувствовала странное напряжение — всё же ночной диалог вышел неудачным. Вероятно, он оскорбился, что я не смогла ему довериться. Раз он со мной разговаривал, всё было не так ужасно. Мы только недавно восстановили отношения, не хотелось бы снова разлучиться из-за мелочи.

Я несмело отпила из чашки, смотря куда угодно, только не на него.

— Ты же не собираешься теперь спать в гостиной всегда? — всё же заговорил он.

Меня схватило облегчение, когда напряжение между нами рассеялось в мгновение ока.

— Нет. Конечно, нет, — помотала я головой. — Это было исключение. Уже всё… в порядке.

— Почему ты не пришла ко мне?

Этот вопрос поставил меня в ступор. Я ошарашенно подняла на него глаза, пытаясь найти в нём любой намёк на иронию. Однако Шепот вновь был подобен невозмутимой статуе — напряжённые резкие черты лица, строгий взгляд и слегка поджатые губы. Он спрашивал это на полном серьёзе.

— Я подумала… подумала, что ты не хочешь меня видеть, — призналась я. — Да и зачем мне тебя теснить, словно у меня своей кровати нет.

Я нервно усмехнулась, находя ситуацию абсурдной.

— Но при этом ты всё равно ушла на диван, — возразил Шепот, не подхватив мою смешинку. — С чего ты решила, что я тебя отвергну?

— Ты же… — Я осеклась, беспомощно бегая глазами по его лицу. — Ты ясно дал понять, что недоволен моим молчанием. Мне показалось, я задела тебя.

— Вовсе нет. Я дал тебе возможность уйти спать. Не хотел на тебя давить.

— Но мне подумалось иначе.

— Прости, если я показался тебе грубым.

Извинение заставило меня вздрогнуть. Он редко разговаривал со мной столь откровенно.

— Я был обеспокоен, поэтому вёл себя несколько резко.

— Всё хорошо, — улыбнулась я. — Не произошло ничего критичного, чтобы извиняться.

Сложно было не заметить, насколько нрав Шепота стал более смиренным после нашего воссоединения. При любых конфликтах он старался вести себя иначе, хотя иногда я видела в его глазах желание спрятаться и убежать. Ему по-прежнему было сложно напрямую сталкиваться с раздражителями — всё ещё требовалось время для того, чтобы остыть. Тем не менее, он в самом деле стал разговаривать, уже реже избегал неприятных ему тем. Он решил воспользоваться нашим последним шансом.

Шепот правда пытался быть честным — он только что признался, что беспокоился. Словами. Он сделал это словами.

Вита оказалась права.

Мне было с самого начала известно, что Шепот груб, скрытен и недоверчив. Я сама выбрала его — моё сердце выбрало его. Всё могло быть иначе, если бы вместо пряника я выбрала по отношению к нему кнут. Всё могло быть иначе, если бы я продолжила ненавидеть его за простое существование. Всё могло быть иначе, если бы я отказалась от прощупывания его взглядов на жизнь.

Живя под одной крышей, я ведь могла его совершенно не знать — спорить и ругаться, но никогда не делить душу.

Это так удивительно — осознавать, сколько лет я с ним знакома, сколько между нами было ссор и размолвок. Мы определённо уже проделали большой путь, чтобы быть вместе. Возможно, это только начало — взрослая жизнь ожидала нашу Риту, и нам наверняка ещё придётся столкнуться со многими трудностями.

Временами расстраивало, что я не обладала способностью читать чужие мысли. Иногда бывали случаи, когда проще залезть в голову человека, чтобы узнать все ответы на вопросы, ежели спрашивать лично.

На этом строилось доверие. Насколько нужно доверять другому человеку, чтобы позволить ему знать тебя от и до? Существовали ли вообще такие отношения, когда только по одному взгляду… предчувствию… даже прикосновению… люди понимали друг друга? Это — романтизация. Или же единичные случаи. Но я невероятно сильно хотела иметь «родного» человека подле себя. Меня раздражало, когда Шепот не понимал меня с полуслова. Я не находила себе места, когда не могла объяснить его поступки по отношению ко мне.

Это же невозможно…

Сколько я ни пыталась «раздеть» Шепота, он по-прежнему боялся предстать передо мной нагим. Но сегодняшнее утро доказало, что я сама была такой же. Я оказалась не готова рассказать ему все свои беспокойства и секреты. Так, может, ещё слишком рано требовать от него — от нас — полного доверия? Быть может, полного доверия между нами никогда не будет.

Наверное, это нормально.

Дурное предчувствие после сложной ночи не давало мне покоя первую половину дня. Раньше я проще отходила от галлюцинаций и кошмаров, в этот раз всё было по-другому.

Потому что я не спала и видела его наяву — он тянулся ко мне, плёлся следом. Я ощущала мурашки по всему телу при малейшем воспоминании. Чёрный человек дёргал дверную ручку — дверь оказалась открытой. Я точно закрыла её, когда в ужасе выбежала в коридор. Это означало, что он выбрался из моих сновидений в ре��льность.

Если уж и искать ответы на все вопросы, то за этим следует обращаться к лицу, что было осведомлено обо всём намного больше, чем я. К вечеру ноги привели меня к Виктосу.

— Здравствуй, — бесцветно поздоровалась я, присаживаясь на белый мрамор перед голубой сферой.

— Что тебя беспокоит?

На удивление, я не испытывала страха перед хранителем. Рассказать о произошедшем кому-либо из других личностей было для меня непосильной задачей, но, заявившись сюда, в чертоги разума, я ощутила странную лёгкость — энергия главного источника словно усмирила мои беспокойства, и у меня открылось второе дыхание.

— Этим утром я видела чёрного человека.

— Чёрного человека?

— Ты можешь, конечно, пошутить, что я впечатлилась поэмой Есенина, но нет — я видела чёрного человека. Это — мой чёрный человек.

Мне казалось, что я звучала глупо и бредово. Только от одного представления картины, где я стала бы вещать о таком Шепоту, мои внутренности заскребло дурное чувство. Он бы наверняка в очередной раз назвал меня беспокойной дурой и смахнул всё на кошмар, который я спутала с реальностью.

— Чёрный человек? — ещё раз переспросил Виктос. Его голос был ровным и спокойным.

— Чёрный человек, — подтвердила я. — Он стоял в углу моей комнаты. Тянул ко мне свои отвратительные когтистые руки. В каждом моём сне он жаждет поймать меня. Я не знаю, что ему нужно.

— Дурные сны, значит, — выдохнул хранитель. — Признаюсь, ты заставила меня забеспокоиться.

— Это утро всё изменило. Я видела чёрного человека, — возразила я. — Наяву. Я видела его наяву.

Сфера вспыхнула в задумчивости.

— Ты уверена, что правда его видела? Может, ты от испуга спутала его с чем-либо в темноте?

— Это точно был чёрный человек.

— Предположим, я тебе поверил. Что дальше? — снисходительно отозвался Виктос.

Я опустила плечи и понурила головой. Внезапно моё тело показалось мне настолько тяжёлым, что я откинулась назад и распласталась на белом мраморе, глядя на сероватое небо. Вокруг меня плавно кружили голубые огоньки, образуя хоровод. Они запутались в моих волосах, и я шумно вздохнула — тревога уходила на второй план. Энергия хранителя в самом деле имела успокаивающий эффект. Я едва заметно улыбнулась, прикоснувшись к одному из огоньков. Он забавно задрожал и отлетел в сторону.

— Я не знаю, — тихо призналась я. — Мне кажется, что что-то не так. Давно кажется. До этого он мне постоянно только снился, иногда мерещился редкими случаями, а здесь — всё было так взаправду. И он преследовал меня, буквально наступал на пятки. Что он от меня хочет?

Виктос не ответил.

— Мне подумалось, что, может, ты знаешь, в чём проблема, — продолжила я, приподнимаясь на локтях. Огоньки испугались и выпутались из моих пышных волос. — Что ты можешь что-то знать о чёрном человеке.

— Чёрный человек, — задумчиво произнёс хранитель. — Впервые о таком слышу. Этой ночью, разумеется, я заметил аномальную активность энергии, и что странно — она вовсе не вызвана очередным перепадом. Может, это как-то связано с этим?

— Был скачок?

— Да, ночью, с двух ночи до пяти утра.

— Шепот, на удивление, ничего не почувствовал, — нахмурилась я. — Он очень чувствителен к любым изменениям.

— Я пытаюсь определить причину, — поделился Виктос. — Скачок, по моим исследованиям, не произвёл внешнее впечатление, то есть он никак себя не проявил. Поэтому, полагаю, Кирилл его не почувствовал. Это было именно внутри, практически с нулевым влиянием на среду внутреннего мира. Тогда напрашивается другой вопрос… Даже если ты в самом деле видела чёрного человека, почему этот скачок смогла почувствовать ты?

— Это плохо?

— Что именно?

— Что произошёл скачок такого характера. Это может означать что-то плохое или, напротив, хорошее?

Виктос призадумался, уменьшив интенсивность своего свечения.

— Это может означать всё, что угодно. Возможно, вмешивается сам внутренний мир. Он мог что-то изменить, не прибегая к огласке своих действий. Уже в который раз говорю, что здесь никогда не бывает ничего однозначного — всё делается по велению внутреннего мира, а он лишён стабильности и постоянства.

— Получается, тебе ничего неизвестно про чёрного человека? Может, это правда моё воспалённое воображение.

— Недаром ты писатель, — поддел меня Виктос.

— Ха-ха, очень смешно, — саркастично протянула я, поднимаясь на ноги и отряхивая джинсы. — Хорошо, пока не буду принимать случившееся сегодня близко к сердцу. Раз ты не чувствуешь ничего плохого… возможно, я в безопасности.

Хранитель ничего не сказал, когда я развернулась и стала направляться обратно к месту выхода. Молчание показалось мне напряжённым, словно Виктосу на деле было что сказать, но он решил не озвучивать свои мысли.

Спустя несколько дней плохое наваждение отступило — больше чёрный человек не давал о себе знать. Он никогда не объявлялся часто, обычно его приходы в кошмарах учащались, когда я чувствовала себя неважно. В этот раз он навестил меня не в период расставания, что меня удивило. В этот раз он пришёл, когда всё было хорошо.

Я сидела на покрывале в ромашковых полях, пытаясь продолжить работу над своей книгой. Софи, что распевалась недалеко от меня, совершенно меня не отвлекала, сколько вдохновляла. Закусив кончик чернильной ручки, я задумчиво уставилась на свой текст. Что-то мне не нравилось — не то, словно немного отклонилась от сти…

— Какой ужас!

Я сбилась с мысли, подняв взгляд на Софи, что стала раздражённо потирать горло и откашливаться. Выражение её лица было не очень довольным.

— Где вода? — приблизилась она ко мне.

Чернильная ручка тут же оказалась в чернильнице. Я поспешно схватилась за стеклянный графин и чашку, наливая ей воду.

— Спасибо.

— Что-то не так?

— Да горло что-то скребёт сегодня. И ноту одну вытянуть не могу, слишком высокая для меня, — поделилась Софи, поспешно отпивая из чашки. — В общем, всё ужасно.

— Со стороны вроде звучало неплохо, — озвучила я.

— Но та нота всё равно ужасна! Как её вытянуть? Только фальцетом, а мне он не нравится, — заворчала она, присаживаясь рядом со мной. — Эта нота должна звучать мощно, а у меня…

Я вздохнула и отложила записную книжку в сторону.

— Рано или поздно получится. Главное пытаться, — не смогла я найти слов лучше.

Софи лишь стала раздражённо ковырять кожу рук, смотря перед собой. Познакомившись с ней поближе, я сразу заметила, как мы с ней были похожи в творческом плане. Она очень щепетильно и ранимо относилась к вокалу, как я к писательству. И сильно расстраивалась, если у неё что-то не получалось. Она постоянно комплексовала из-за высоких нот.

Что мне не нравилось в её отношении к себе, так это страшная самокритика. Софи зачастую напрочь игнорировала свои хорошие стороны и успехи и гнобила себя за любую оплошность, причём страшно и коварно — буквально выедала душу изнутри. Это меня сильно беспокоило, но мои слова поддержки мало чем помогали. Я правда не знала, чем должна ей помочь, чтобы она перестала так категорично к себе относиться.

Потому что пела она в самом деле хорошо. Да, нельзя отрицать, что, быть может, ей было, куда дальше стремиться, но совершенствоваться можно постоянно. Даже когда ты уже профессионал своего дела. Пика идеальности достичь невозможно, да и понятие идеальности очень субъективно. Для меня Софи, как вокалистка, была идеальна, для неё самой — нет. Софи хотела быть ещё лучше, и пока, видимо, не достигнет идеала в своём понимании, хорошей она себя не почувствует.

А с другой стороны — я восхищалась её стремлением. Даже не знала, были ли мы взаправду в этом плане похожи. Она казалась мне невероятной в своём желании быть совершенной в любимом деле. Жаль, что Софи практически этого за собой не замечала.

— Сейчас у меня пропало желание пытаться, — вздохнула Софи. — Позже ещё попробую, а пока немного погрущу.

— Зачем грустить? — поинтересовалась я. — Можем вместе отвлечься. Я всё равно потеряла вдохновение.

Софи взглянула на меня, а после робко улыбнулась. Я недоумённо опустила одну бровь, пытаясь понять её резкую смену настроения.

— Пойдём Влада на чаепитие пригласим, — вдруг хихикнула она. — Он обещал показать нам свои навыки вокала.

— Давай, — согласилась я.

Влада мы, в итоге, не нашли — мастерская была заперта. Но Софи нашла нам занятие — предложила вместе почитать книгу из её личной библиотеки. Нам нравилось вместе знакомиться с чем-то новым и параллельно вести обсуждение происходящего. Иногда я поражалась тому, как в глобальном плане наши многие точки зрения совпадали. Мы редко ссорились из-за разных взглядов, это правда были единичные случаи. Разумеется, у нас отличались вкусы, например, в тех же жанрах книг или музыке, но мнения часто сходились — это и забавило меня время от времени.

Кажется, всё окончательно наладилось.

Вечером в библиотеке я пыталась найти словари английского и русского языков. У меня появилось странное желание прочесть несколько книг в оригинале, а у нас библиотека располагала несколькими книжными экземплярами на иностранных языках. Я могла нанять Виту в роли переводчика, но терпеть её присутствие часами я была не готова — только в редких случаях у меня рядом с ней засыпала бдительность.

Я набрала несколько толстых книг до подбородка и потащила их к столу, за которым обычно работал Шепот. Понятия не имела, где он находился, но прикрытое учебное пособие по физике, открытая чернильница и чашка чая дали мне знать, что был в библиотеке он недавно. Возможно, ненадолго отлучился. Я стала раскладывать книги и детально рассматривать, чтобы убедиться в их пригодности мне. Все эти словари мне не нужны — мне нужны те, по которым мне будет легко ориентироваться.

Перед глазами стали прыгать английские буквы, и я нахмурилась. Что за чертовщина?..

Позже моё внимание привлекли горящие свечи, что стали часто подрагивать, причём одновременно — из-за этого освещение становилось неприятным. Через доски просочился ветер? Я не ощущала прохлады. Это заставило меня лишь удручённо вздохнуть, и я вновь попыталась вчитаться в содержание одного из словарей.

Внезапно одна свеча потухла, оставив после себя восковое благовоние. Я вздрогнула, уставившись на неё — возможно, правда ветер. Настолько лёгкий, что я его не ощущала. Обойдя стол, я выдвинула ящик под столом и достала коробок спичек. Спичка загорелась.

Я обомлела, когда мой взгляд вновь вернулся к столу. Три подсвечника из четырёх оказались потухшими — вот так везение! В библиотеке стало темно, но ситуацию спасали один горящий подсвечник и свет из окна. Только я поднесла горячую спичку к потухшей свече, как произошло ровным счётом ничего. Я нахмурилась, попыталась снова — ничего. Ойкнув от жара, я быстро помахала обугленной спичкой и положила её на стол. Может, что не так со свечой? Попробую на другой. Новая попытка не увенчалась успехом. Спички?.. Спички загорались, тогда в чём…

Неожиданный порыв ветра взметнул несколько записей со стола вверх, образуя бумажный дождь. О нет! Это же записи Шепота! Я спохватилась, тут же забыв про свечи и спички. Наверное, Шепот очень разозлится, когда вернётся и увидит, что случилось с его материалами. Но откуда здесь чёртов ветер? За окном я вовсе не наблюдала ветреной погоды.

Я начала ловить листы и подбирать их с пола. Кажется, они были пронумерованы — славно… Вот сейчас соберу и сложу по порядку, чтобы Шепот меньше ворчал. Один лист, как назло, улетел в проход между стеллажами. Я положила собранную стопку на стол и направилась за последним.

Однако, к моему удивлению, последний лист оказался чистым, совершенно. Даже в плохом освещении это было легко заметить.

Но следующее заставило меня прирасти ногами к полу.

«Любовь моя, моя душа», — внезапно появилось на листке размашистым и небрежным почерком. Прямо на моих глазах. Вот так просто.

Кажется, строчки пошли дальше, словно загадочный невидимка позади меня держал ручку и писал на листе. Моё сердцебиение участилось, и я в ужасе кинулась к столу, чтобы взять единственный горящий подсвечник. Кто или что писало на этом листе? А главное — что именно?

«Любовь моя, моя душа,

Сердце бьётся неспеша.

И кошелёк мой без гроша,

Жизнь разбоя хороша!»

Это стихотворение?..

Меня отвлёк шорох из глубины библиотеки, и я подозрительно вгляделась в мрак книжных проходов — это могло быть что угодно. Даже из неоткуда взявшийся ветер. Я попятилась и присела за стол, поставив подсвечник рядом.

«Я — преступник, ты — «вдовица».

Ты свободна, я в темнице.

Я твой лев, а ты — царица.

Как бы мне сейчас не спиться».

Спиться?.. Какой странный смысл, если учитывать, что это, скорее всего, какая-то любовная ода женщине. Но кто его сейчас писал? Меня пугала неизвестность. Я несколько раз обернулась, чтобы убедиться, что рядом со мной никого не было. Может, это зачарованный лист? Ещё одна вещь, что должна храниться в архиве Виктоса, но по нелепой случайности затерялась в нашей библиотеке?

Этот лист буквально сам нашёл меня.

Шорохи из глубины библиотеки стали отчётливее, и я почувствовала дрожь в теле. Что-то определённо не так...

«Ты прости меня, Людмила,

Развратника и дебошира.

Жизнь твоя…»

Я резко вздрогнула, когда…

…когда увидела его.

Чёрный человек стоял в книжном проходе и явно смотрел на меня. Я, кажется, перестала дышать — тупо уставилась, держа листок в руках. Нет, пожалуйста, нет…

Не сейчас…

Зачем он снова пришёл?..

Ветер внезапно усилился, он шёл прямо из глубин библиотеки. Листья, что я собрала, вновь разлетелись по всему читальному залу. Я вскочила с места, случайно перевернув чашку чая. Жидкость расплескалась по всему столу, и я, всё ещё крепко держа в руках один-единственный лист, ринулась бежать к выходу из библиотеки.

У самой массивной двери я столкнулась с Шепотом, что резко поймал меня за плечи и остановил. Я не могла даже слова вымолвить из-за частого дыхания, мою грудь разрывало в прямом смысле.

— Что случилось?

— Пусти… — задушенно выпалила я. — Пожалуйста.

Меня ничего не волновало, кроме моего бегства. Он не должен меня догнать ни в коем случае!

Шепот растерянно отстранился, и я, случайно толкнув его плечом, скрылась за дверьми. Не может быть, чтобы чёрный человек выбрался из моих сновидений и теперь стал преследовать здесь! Не может такого быть! Это — просто очередная галлюцинация…

Всего лишь галлюцинация…

Добежав до гостиной, я обернулась — за мной не было хвоста. Чёрный человек остался позади. С минуту я ещё нервно озиралась по сторонам, пока окончательно не уверила себя, что это было моё разыгравшееся воображение и ничего более. Переведя дыхание, я устало присела за кухонный стол и положила перед собой исписанный лист.

Чёрт возьми!

Последние строчки, которые я не дочитала, были размыты. Я же перевернула чашку с чаем… Нет! Это вызвало лишь раздражение. Может, это какое-то послание от чёрного человека? Он действительно что-то хочет от меня? Мне ещё не хватало игр со своими кошмарами, чтобы окончательно сойти с ума.

Может, этого листка на самом деле не существует? Я сплю? Со мной правда что-то не так, что мне мерещится всякое?

Потерев лицо, я ещё раз вчиталась в стихотворение.

«Ты прости меня, Людмила, развратника и дебошира», — вчиталась я в последние понятные мне две строчки.

Людмила?..

Чьё это стихотворение? Возможно, автор был указан в конце, однако, благодаря мне и чёрному человеку, буквы были нечитабельны. Стиль не напоминал кого-либо из известных мне поэтов.

Кто такая Людмила? Почему я вообще застала, как это стихотворение написало себя само? Почему чёрный человек…

Может, это правда послание чёрного человека?

Глупости!

Тем более, я не знала никаких Людмил!..

Мне нужно отойти от шока и отдохнуть. Нужно просто… забыться.

Я поднялась из-за стола и ушла к себе в комнату, где спрятала лист в столе. Чуть позже я обязательно об этом подумаю, а сейчас меня почему-то слегка шатало и тошнило — мне правда нехорошо. Не удосужившись даже раздеться и расстелить постель, я отключилась.

Проснулась я от грохота.

Чёртовые грозы…

В последнее время я стала часто просыпаться по ночам от гневного рокота неба, вересковые поля сердились практически без остановки.

На часах было восемь вечера.

Я сонно поднялась с кровати и приблизилась к зеркалу, чтобы оценить свой внешний вид. Он был даже хуже, чем просто ужасным. Растрёпанные волосы, синяки под глазами и смятое платье — нужно что-то с этим делать. С тяжёлым вздохом я вручную попыталась разгладить складки на одежде, а после торопливо причесалась — опять блуждать с львиной гривой, потому что сил даже на банальную косу мне просто не хватило.

Мне чертовски хотелось пить.

На кухне я лениво стала заваривала чай. Из транса меня вывел командный кашель позади. Я застыла, как вкопанная, легко узнав в нарушителе тишины Шепота. Я медленно обернулась, сразу заметив его недовольную физиономию и пачку листов в руке, которую он раскрыл, как веер.

— Ты нич��го не хочешь мне объяснить?

Я растерялась.

— Что именно?

— Ты меня спрашиваешь? — со сдержанным возмущением уточнил он. — Зачем ты трогала мои исследовательские заметки? Ты испортила мне несколько листов.

Точно… Я же перевернула чашку чая. Даже несмотря на то что листы разлетелись в разные стороны, парочка осталась на столе. Только сейчас я поняла, что в руке у него были как раз залитые чаем записи — расплывчатые чернила буквально кричали об этом.

— Я… — хотела объясниться я, но слова застряли в моём горле комом.

— Зачем? — вновь потребовал Шепот. — Ты хоть понимаешь, насколько это важно для меня?

— Я не специально, — только и смогла выдавить я.

— Это понятно. Меня только волнует, зачем ты полезла в мои записи. Ещё и раскидала их по всему читальному залу. Даже если ты и испортила мне несколько листов, могла хотя бы ради приличия собрать всё в стопку? В итоге пару заметок я даже не смог найти.

Мои щёки обдало жаром.

— Мне жаль. Правда. Я не хотела.

— Верни.

— Что? — опешила я.

— Верни, если ты у меня что-то забрала.

— Я ничего не забирала.

Лицо Шепота дрогнуло в преддверии раздражения.

— Я видел, что в твоих руках был хотя бы один лист. Может, поэтому я не смог отыскать некоторые заметки? Если тебе было что-то нужно из моих исследований, ты могла просто попросить. Зачем прибегать к воровству?

— Но я правда ничего не воровала! — запаниковала я. — Это был мой лист. Мой.

— Тогда где остальные заметки?

— Я не знаю! Признаю, я виновата в том, что твои некоторые исследования пострадали, но я ничего у тебя не забирала.

Шепот недоверчиво взглянул на меня, после чего стал рассматривать испорченные листы в руках.

— Если я узнаю, что ты мне лжёшь…

— Я не лгу, честно, — нетерпеливо перебила его я. — Это был мой лист.

Он перевёл дыхание, явно пытаясь держать себя в руках. Я его перебила, а он чертовски не любил, когда окружающие так делали. Он и до этого был расстроен из-за своих испорченных стараний. Могу представить, какое разочарование он испытывал — если бы с моими записями так поступили, то, вероятно, я реагировала бы ещё хуже.

— Зачем ты копошилась в моих записях? — снова поинтересовался он. — Если ты ничего не забрала, тогда на кой чёрт ты вообще туда полезла?

А вот здесь я и вовсе не знала, как объясниться. Шепот терпеливо ждал моего ответа, сверля суровым взглядом. Мне было не по себе — я прижалась к столешнице позади себя и уставилась в ответ.

— Я требую ответа, — не выдержал молчания Шепот.

— Я вовсе в них не копошилась, — призналась я.

— А кто, по-твоему? Домовёнок Кузя или библиотечный эльф? — нахмурился он. — Ты попалась мне на глаза. И твоя спешка была уж больно подозрительной. Ты так испугалась моей возможной реакции на то, что ты устроила в библиотеке? В таком случае мне бы больше понравилось, если бы ты сразу во всём призналась, а не вновь притворялась невинной овечкой.

— Я никем не притворяюсь! — начала закипать я.

Почему из-за странного ряда событий я вляпываюсь в неприятности? У меня даже в мыслях не было прикасаться к записям Шепота, особенно без его разрешения. Чёрный человек бесчеловечно подставил меня.

— Я правда не знаю, как тебе всё это объяснить. Мне совершенно не нужны твои исследования. Поверь, я бы никогда без твоего позволения…

— Достаточно, — остановил меня Шепот. — Что с тобой происходит?

Вновь меня одолело оцепенение.

— Со мной? — растерянно уточнила я. — В каком смысле?

— Ты стала странно себя вести. Ты меня боишься?

— Что? Нет, конечно. Я просто… — мой голос дрогнул, и я беспомощно уставилась на серьёзного Шепота.

— Ты буквально трясёшься.

Только сейчас до меня дошло, что мои руки и ноги находились далеко не под контролем. Я неустойчиво стояла на ногах и хваталась за столешницу, как за спасательный круг. Вероятно, сейчас я выглядела жалко и отвратительно.

Я нервно сглотнула и опустила глаза.

Снова этот страх…

Он был вызван вовсе не Шепотом, что стоял передо мной.

— Карина.

Мои глаза закрылись. Нужно вернуть себе самообладание…

— Ты выглядишь неважно, — услышала я. — Что произошло в библиотеке?

— Ничего. Это я виновата, — вырвалось у меня. — Случайно задела стопку твоих листов.

— Меня уже не мои записи волнуют, — шагнул ко мне Шепот, отложив испорченные листы на кухонный стол, — а ты.

— Со мной всё в порядке, — нервно усмехнулась я, вновь поднимая на него глаза. — Что не так?

Шепот не изменился в эмоциях, лишь задумчиво опустил взгляд на пол. У него заиграли желваки на лице. Он покивал головой, словно сам себе, а после вздохнул и выдал тяжёлое:

— Ясно.

Мне защемило грудь.

Шепот молча развернулся и хотел уже было ретироваться, но спохватился и забрал испорченные листы с собой. Я осталась стоять на кухне, пытаясь усмирить сердцебиение.

Чёрный человек — моя проблема, несуществующая проблема. Глупо обременять ею кого-либо, даже если дело уже дошло до абсурда. Мне пришлось выставить себя последней растяпой, что посягнула на труды Шепота, хотя обстоятельства были иными. По моим ощущениям, это было лучше, чем если бы он посмотрел на меня, как на дуру, стоило лишь затронуть чёрного человека.

Чёрный человек — моя проблема, только моя проблема. Возможно, я придумала его сама. Но что скрывалось за тёмной фигурой? Чего я так катастрофически боялась, что этот страх принял материальную форму в моём представлении?

Лишь бы не повстречаться с ним вновь…

После этого я стала опасаться каждого подозрительного шороха, а ещё, в позднее время суток, постоянно озиралась по сторонам и вглядывалась в тёмные углы. Каждый мой день сопровождался страхом заметить в поле зрения чёрную фигуру.

Что меня больше пугало — это было в действительности. Как и моя открытая дверь, в знак очередного подтверждения выступили записи Шепота, что в самом деле оказались не на месте. Значит, тот фантомный ветер был реальным. Чёрный человек всё же существовал? Тогда почему он беспокоил только меня? Или другие тоже с ним встречались, просто так же, как я, из страха молчали и делали вид, что всё в порядке?

Нет, я не хочу верить в его существование…

Но лист со стихотворением по-прежнему лежал в моём столе. Это точно не мой стих — я не настолько сошла с ума. Мои глаза точно видели, как строчки написали себя сами.

А вдруг это правда архивная запись? Стоит ли мне показать это стихотворение Виктосу? Полагаю, что стоит.

Но для начала мне нужно было кое-что проверить. Эта мысль казалась мне смешной, но моя душа не усмирится, пока я не удостоверюсь в её глупости.

Шепот нашёлся на улице — колол дрова. Я не рискнула говорить ему что-либо под руку, поэтому молча наблюдала за ним на крыльце. Стоит признать, отопление в самом деле облегчило нам жизнь. Сейчас был затяжной период гроз и ливней, и частенько в деревянных стенах особняка в такую погоду было холодно. Меня радовало, что мы недавно всё же до конца полностью починили крышу — к нашему счастью, теперь потолок нигде не протекал, можно больше не переживать насчёт сгнившей древесины. Просто после того, как я лично познакомилась с плесенью на чердаке, у меня развилась фобия сырости. Повезло, что плесень я заметила на начальной стадии, получилось предотвратить полное заражение особняка. Конечно, если это был единственный её очаг. Думать о плохом мне не хотелось совершенно, поэтому я помотала головой и лишь вгляделась в силуэт Шепота.

Он обтёрся о рукав кофты и воткнул топор в пень. Я поняла, что он закончил, поэтому поспешно приблизилась и начала помогать собирать дрова. Шепот встретил меня молча, лишь бросил взгляд ук��адкой и шумно вздохнул.

Только в котельной я осмелилась подать голос:

— Ты… случайно не пишешь стихи?

Как только это вылетело из моего рта, я поняла, насколько идиотски это звучало само по себе. Шепот уставился на меня, как на дуру, и приподнял одну бровь.

— Стихи? — переспросил он.

Я неловко кивнула.

— Подожди… То есть, ты на полном серьёзе спрашиваешь меня, пишу ли я стихи? — с явной насмешкой ещё раз уточнил Шепот. — С чего ты вдруг решила, что я — творец поэзии? Разве этим не ты увлекаешься?

Это был ожидаемый исход — может, Шепот и читал прозу и поэзию, но сам за перо никогда не брался. Но мне просто нужно было убедиться, что я прав��а у него ничего не забирала. Быть может, то стихотворение на деле принадлежало ему. Однако теперь я точно была уверена, что нет — оно не его авторства.

Да и какой Людмиле он бы посвящал стихотворные строчки? К тому же, такие откровенные.

Значит, скорее всего, это стихотворение было как-то связано с архивом Виктоса. Однако я ошиблась с этим суждением, потому что на деле хранитель не сказал мне совершенно ничего дельного. Он сказал, что понятия не имеет, кому принадлежало это стихотворение. В потайной библиотеке его не было — но тогда… это правда дело рук чёрного человека?

— Людмила, — тяжело проронил Виктос, что показалось мне подозрительным.

— Ты знаешь Людмилу, о которой здесь может идти речь?

Сфера словно тревожно замигала, после чего потухла. Это меня встревожило, но я осталась невозмутимой, терпеливо ожидая ответа.

— Говоришь, это стихотворение написало себя само?

— Да, на моих глазах, в моих руках, — твёрдо подтвердила я, — но автор не я.

— И ты снова видела… чёрного человека?

— Да.

— Людмила…

— Я не понимаю, ты знаешь, о ком речь или…

— Тише, — перебил меня Виктос. — Я вспоминаю. У меня не очень хорошая память на имена личностей, особенно спустя время.

— Думаешь, это как-то связано с какой-то личностью из прошлого? Если конкретно, с Людмилой.

— Быть может, — хмыкнул Виктос. — Сейчас регулярно происходят энергетические скачки, поэтому я несколько растерян. Мне неведомо, что движет внутренним миром. У меня есть теория, что частицы прошлого могли материализоваться.

— Частицы прошлого?

— Так как хранители перерождаются, в нашей энергии содержатся частицы прошлого. Внутренний мир зачастую обновляется с новым владельцем, однако наш несколько уникален. Он похож на тот, что уже когда-то был. Причём сильно. Поэтому, подозреваю, в нашем случае повысилась концентрация частиц прошлого, из-за чего стали происходить, скажем, «паранормальные» явления. Появились фантомы, если по-другому. Лишь удивляет, почему чувствуешь это только ты.

Я задумалась, а слово «фантомы» меня и вовсе заставило покрыться мурашками. Могло ли это означать, что чёрный человек — фантом? Но, даже если так, почему он преследовал именно меня?

— А что ты имеешь в виду под «похож на тот, что уже когда-то был»? — уточнила я.

— Ветхий особняк не всегда был ветхим. В какие-то времена, во внутреннем мире другого, уже умершего человека, что находился под моим присмотром, он уже существовал, только в лучшем виде, новом. Каким-то образом спустя время, в нынешнем человеке, построился внутренний мир, идентичный прошлому, только если особняк потерял вид уютного и роскошного жилья. Я никогда не придавал этому особое значение, потому что у меня сложилось впечатление, что в моей энергии могло скопиться много частиц прошлого, и они так сказались на новом человеке.

— То есть… — Я осеклась, в шоке разглядывая крутящуюся сферу на мраморной подставке. — Хочешь сказать, что раньше наш разваливающийся особняк был в хорошем состоянии? Получается, мы живём в «прошлом»? Чисто теоретически… до нас в этом доме жили другие личности?

— Именно.

— Но разве внутреннему миру не выгодно дать нам пристанище получше? Да и внутренний мир в любой момент может поменять свой облик…

— Скорее всего, концентрация частиц прошлого по-прежнему высока. Я не знаю, когда эти частицы выветрятся из моего источника. Однако я не скажу, что чувствую их в огромном количестве. Искренне не понимаю, почему внутренний мир решил, что деревянная развалюха пригодна для жизни.

Я совсем запуталась.

— Вот что, Карина, — посерьёзнел Виктос, — тебе вовсе не стоит сильно бояться. Даже чёрного человека. Во внутреннем мире ты в безопасности. Здесь никто и ничто не может умышленно причинить тебе вред. Возможно, чёрный человек, которого видишь только ты, либо воплощение твоих страхов, либо сконцентрированная энергия с частицами прошлого. Другой вопрос — почему он беспокоит именно тебя… Здесь предположений у меня нет.

— Но чёрный человек не просто сконцентрированная энергия. Он словно… обладал разумом. Уверяю, он постоянно при встрече тянет ко мне свои руки и смотрит на меня.

— Знаешь, — неуверенно начал хранитель, — ты весьма впечатлительная личность. К тому же, у тебя хорошее воображение. Быть может, ты правда просто слишком его боишься, поэтому он тебе везде мерещится? Фантазия разыгралась, к примеру…

— Но уже было столько подтверждений! — в сердцах воскликнула я. — Хочешь сказать, я сумасшедшая? Открытая дверь, ветер в библиотеке, этот чёртов стих!.. Я не вру. Уверяю, это стихотворение не моего авторства. Я не знаю никаких Людмил, да и оно написано явно от мужского лица…

— Я не отрицаю наличие аномалий, — спокойно отозвался Виктос. — Это что касается чёрного человека. Быть может, ты настолько сильно испугалась «фантомов», что тебе было легче приписать эти проделки некому чёрному человеку.

Мои губы поджались в недовольстве.

— Слушай, я пороюсь в архиве, поищу загадочных Людмил в глубинах своей памяти. Как мне станет что-либо известно, я дам тебе знать. Договорились? Ты можешь мне доверять — внутренний мир не станет без надобной на то причины делать тебе больно. Только если он отрицает твоё существование, но на данный момент ты одна из важных личностей. Ты неприкосновенна. Чёрный человек ничего тебе не сделает.

Я судорожно вздохнула и кивнула, вглядевшись в лист со стихотворением. Мне всё это совершенно не нравилось — ничего непонятно, совсем. К тому же, я стала чувствовать себя самой настоящей дурой. Вдруг со мной правда что-то не так? Я где-то стукнулась головой?

— Хочу тебя попросить, — вновь подал голос хранитель.

— Да?

— Отправь ко мне Кирилла. У меня есть к нему серьёзный разговор.

Мои брови слегка опустились, и я наклонила голову.

— Ладно… хорошо.

Шепот нашёлся, как всегда, за рабочим столом в библиотеке. Выглядел он слегка потрёпанным и дёрганным, даже вечно причёсанные волосы на макушке торчали в разные стороны. Это меня обеспокоило.

— Всё в порядке?

— У меня не получается, — почти что прошипел Шепот с напряжённой челюстью.

Я несмело присела на край стола, вглядываясь в записи и страницы открытых книг. Мой взгляд метнулся к его лицу.

— Что ты пытаешься сделать?

— Спасти себя, разве не очевидно? Мне казалось, научись я пользоваться чужой энергией, то смогу что-то придумать… Найти способ избежать страданий во время энергетических перепадов. Но как бы я не вертел функции энергии, в любом случае получается отрицательная резонизация. Меня каждый раз бьёт заряд!

— Какой заряд?

— Энергетические перепады настолько сильны, что ломают защиту, которую я выстраиваю благодаря твоей энергии, как пример. В чертогах разума так не работает по той причине, что там энергия пускай и сильна, но распределена равномерно. Я попросил Виктоса сконцентрировать максимально возможную энергию в самодельном источнике. То есть, в этом мини-генераторе, — он показал мне маленькую конструкцию, что напоминала ту, что использовалась при опыте с лягушкой, — колоссальный заряд энергии. Такой, что пробивает даже твою энергию и доходит до моего источника. Это похоже на энергетический перепад, только при нём я испытываю такое не на мгновение, а постоянно.

— То есть, ты сейчас намеренно делал себе больно?

— Суть не в этом, — насупился Шепот, поднимаясь из-за стола. — Я экспериментировал, пытался придумать альтернативную защиту. В итоге ни капли успеха! — Он резко взмахнул рукой и показал мне ожоги на пальцах левой руки. — Только одно разочарование… И боль. Я правда не знаю, что делать. Не хочу умирать.

И вот — снова.

— Кто сказал, что ты умрёшь?

Я знала, что мой вопрос был дурацким. Мне прекрасно было известно, что такая вероятность была — если бы я не делилась с ним энергией во время энергетических перепадов, он уже мог исчезнуть. Просто мне хотелось хотя бы заверить его, что не всё было так плохо. Не нравилось видеть его в таком почти безумном состоянии.

— Всё к этому и ведёт, — беспомощно выпалил Шепот, отвернувшись от меня и уперев руки в бока. Он даже слегка ссутулился, что совершенно было для него не характерно. — Прошлый чуть меня не убил. Так каждый раз, знаю, но мне всё хуже и хуже. Мой организм не справляется. Ты только посмотри, как я исхудал, если сравнивать с тем, каким я изначально призвался. Это же уродство.

Из моей груди вырвался усталый вздох. Шепот в последнее время сам не свой, от слова совсем. Он раньше нао��орот говорил, что для него смерть — известный конец всего живого, она ему не страшна. Сейчас же он выглядел бледным, почти безликим, стоило ему только подумать об энергетическом перепаде. Словно кто-то… или что-то заставило бояться его смерти.

Быть может, он просто устал от боли.

— Знаю, что тебе сейчас не понравится то, что я скажу, — смело начала я, даже не смотря на него, — но ты не пробовал для начала хотя бы о себе позаботиться? Нормально есть, нормально спать, нормально отдыхать. Ты сам себя изводишь. Постоянно. Даже сейчас. Вместо того, чтобы попробовать восстановиться и подготовиться к следующему перепаду, ты себя только больше добиваешь.

Шепот повернулся ко мне голову в профиль. Его желваки вновь играли на лице — явный признак недовольства.

— Сказать нечего? — не выдержала я минуты молчания.

Он нервно сглотнул и вновь отвернулся, понурив головой.

— Ты уже даже топором с трудом замахиваешься, сегодня заметила, — решила продолжить я. — Ты физически очень слаб. Сейчас. Не хочу тебя ни к чему принуждать. Больше нет. Но если тебе не всё равно на мои чувства… то буду рада, если ты начнёшь хотя бы спать, как нормальный человек.

Он так и ничего не сказал. Молчал подобно провинившемуся щенку. Шепот грешил этим, когда затрагивались слишком личные темы, а нагрубить мне у него уже не считалось за норму — в итоге ему оставалось только молчать и покорно слушать.

— А вообще Виктос просил тебя зайти к нему.

— Зачем?

— Сказал, что хочет серьёзно поговорить. Большего мне не дано было знать.

— В таком случае, — проронил он, поворачиваясь ко мне полностью, — мне нужна твоя энергия. Я почти всю израсходовал на эксперименты.

— Конечно, — легко согласилась я.

Мои руки потянулись к кофте. Как всегда — это давно перестало быть чем-то удивительным и смущающим. Потому что в это не вкладывалось никакого лишнего смысла, кроме проведения необходимой Шепоту резонизации. Меня забавило лишь, что Шепот старался не смотреть — разглядывал вещи в стороне или впечатывал взгляд мне прямо в глаза, если мы вели во время этого диалог. Очаровательно с его стороны, но я совершенно в этом не нуждалась — мне правда было всё равно, увидит он что-то или нет. Раньше, быть может, для меня это правда было важно, но, думаю, сейчас это одно из самых невинных действий между нами. По крайней мере, некоторые поцелуи у нас правда получались намного интимнее и «грязнее», чем всего лишь одно прикосновение.

По правде говоря, если бы он…

— Спасибо, — пробормотал Шепот, отстраняясь и потупив взгляд.

Я лишь неуверенно кивнула и начала застёгивать кофту обратно. Появилось предчувствие, что собственные мысли меня обожгли, и на смену, казалось, хладнокровию пришло смятение.

Он исчез в чертогах, а я тем временем встретилась в гостиной с Кирой, что сидела на подоконнике и, странно скрутившись, что-то старательно чиркала в тетради для рисования.

— Шепот бы дал тебе книгой по хребту, — весело произнесла я.

Она вздрогнула и удивлённо взглянула на меня, после чего прыснула со смеху и выпрямилась. С её уст слетело растерянное айканье, и она начала потирать левое плечо. Затекло, как я поняла.

— Ты опять забыла штаны надеть? — спросила я, оценивая её внешний вид.

— Зачем мне штаны, если я в длинной кофте? Одежда сковывает мои движения!

— Искренне не понимаю, как тебе всё равно. Могу понять ещё в обществе девочек, но в случае с мальчиками…

— А почему я должна их стесняться? Они какие-то другие, чем девочки? — не поняла Кира. — Кириллу плевать, хотя сколько раз он уже засекал меня буквально голой.

— Зато Владу ты до сих пор в кошмарах снишься в одних трусах, — заметила я.

Она расхохоталась.

— О, бедный мальчик, — театрально вздохнула она, вытирая воображаемую слезу. — Было бы мне ещё что прятать. Понимаю, будь у меня грудь, как у тебя, а по итогу — ничего. Если мальчикам можно ходить в таком случае без верха, то считаю, что я тоже имею право!

— У нас кто-то из мальчиков ходит без верха? — приподняла я бровь.

Шепота я ни разу не видела в таком виде — он всегда был одет, зачастую плотно и полностью. Лишь раз я увидела его в майке, чему тогда очень удивилась. Но это было оправдано — стояла жаркая погода, в вересковых полях она была редким явлением. Влада я тоже без верха не встречала, хотя его образы были иной раз весьма экстравагантны и… необычны с точки зрения того, как мог одеться мужчина в моих представлениях.

— Саша, но это редко, — пожала плечами Кира. — Он иногда так спит, когда жарко. А ты привыкла видеть его только в толстовках да кофтах?

— И в спортивках ещё, конечно.

— Ну, это тоже, — усмехнулась она. — А вот, я видела его голую грудь! Завидуем молча, девочки!

— Уже не могу найти места от зависти, — подхватила я шутку. — А он тебя в трусах видел?

Кира сдунула прядь с лица в стиле «ещё спрашиваешь», после чего отложила тетрадь в сторону и спрыгнула с подоконника.

— Видел. Но он попросил меня одеваться, потому что я его смущаю в таком виде. Чего у меня там такого смущающего? Я буквально доска-два-соска. Меня так Марго дразнит. Повезло же вам с формами!

— Ну, подозреваю, у Саши несколько иные понятия в плане… одежды.

А ещё я давно поняла, что у всех было разное мнение касательно той или иной внешней особенности. Я считала свою грудь неуклюжей и непропорциональной всему телу, в то время как Кира её буквально боготворила и часто восклицала в духе: «Вот бы мне такую же!». Марго постоянно причитала, чтобы я не прятала свои формы, меньше сутулилась.

— Даже как-то обидно, что я одна такая плоскодонка среди всех, — надулась Кира, почти что по-детски. — У меня даже ярко выраженной талии нет. У Виты, может, груди тоже практически не видно, но у неё такая красивая талия! Марго вообще топ-модель по всем параметрам, это даже не обсуждается.

— Кира, ты красивая, — улыбнулась я. — Твоя сила в детском очаровании. Ты же любишь всё милое, и это правда тебе подходит.

— А может мне не нравится, когда все воспринимают меня, как ребёнка, — возмутилась Кира. — Детское очарование. Но я ведь вовсе не ребёнок.

— Но ты же сама поддерживаешь этот образ, разве нет? — не поняла я.

— То, что я почти всегда весёлая и не следую каким-то правилам, автоматически делает меня ребёнком? — потребовала она ответа. — Виту же вы ребёнком не воспринимаете, хотя она порой капризничает из-за уборки по расписанию или творит дичь похлеще меня. Всё дело во внешности, получается? Даже если я оденусь во всё чёрное, я почти уверена, что моя «маленькость» и милое лицо не позволят мне выглядеть иначе, чем глупый ребёнок.

Она меня запутала. Я словила ступор — так, мне нужно ещё раз переосмыслить всё то, что она сказала до этого.

— Вот взять Кирилла, к примеру, — начала Кира, — у него отвратный характер. Все это знают. Считаю, его внешность это прекрасно отражает. Он груб на черты лица, ощущается статным и высокомерным на вид… Или Соню. Она мягкая и нежная, её внешность тоже это передаёт. Мною она воспринимается хрупкой, хотя выше меня.

— Но разве то, что ты сейчас описываешь, как раз-таки и не является доказательством того, как образы влияют на восприятие людей? Ты привыкла, что Шепот высокомерен и холоден — его внешность, естественно, в твоих глазах теперь отражает его натуру. Соня ощущается хрупкой вовсе не из-за внешности, сколько из-за манеры поведения. Это всё ��ависит от того, как человек себя подаст. Сама внешность мало на что влияет. Ты сама зарекомендовала себя, как личность, что любит детские шалости. В этом нет ничего плохого — просто это твой образ. И странно ожидать от окружающих, что они будут воспринимать тебя как-то иначе.

— Но образ ведь не отменяет того, что у меня внутри, — расстроенно возразила Кира. Она заметно приуныла, и я почувствовала себя нехорошо. — Образ — это рамка, тебе так не кажется? Все привыкли видеть меня клоуном. А на деле ведь я не только шут. Но почему-то никто не хочет увидеть настоящую меня, даже когда я хочу это позволить. Как сейчас. Мне не нравится говорить так серьёзно, но я уже устала. Даже Марго меня полностью не понимает, хотя я открыта для неё. Это задевает, но не хочу её винить. У неё своих проблем полно. Намного серьёзнее, чем мои внутренние недопонимания.

Я застыла, в шоке смотря на неё. Кира вздохнула и пусто уставилась перед собой, но после за мгновение преобразилась — широко улыбнулась, как делала всегда.

— Ладно, это я глупости говорю, — хихикнула она.

— У тебя и Марго… всё хорошо? — догадливо поинтересовалась я.

Последние три дня я совершенно перестала видеть их в��есте, хотя они обычно не отлипали друг от друга. Кира часто ночевала не в особняке — нашла себе место в ромашковых полях, в комнате Марго.

Губы Киры внезапно задрожали.

Она вдруг расплакалась, и я вздрогнула от её первого всхлипа.

— Она назвала меня эгоисткой и инфантильной дурой, — просипела она. — Я не хотела делать ей хуже. Она неправильно меня поняла. Мне наоборот хотелось… Я просто хотела… А она подумала…

Кира начала задыхаться и заикаться. Вновь я стояла столбом и совершенно не знала, как реагировать. Мне редко доводилось видеть её в таких состояниях, оттого это всегда ошеломляло.

— Раньше всё срабатывало, — продолжила Кира. — Я всегда этим пользовалась. Марго смеялась и переставала грустить. А в этот раз… она накричала на меня, прогнала и нарекла теми именами, которых я больше всего боюсь. Неужели я правда эгоистка?.. Вот правда? Всё это время я была такой противной?

— Она так сказала?.. — тихо переспросила я.

— Сказала, — ещё пуще разревелась Кира. Она начала вытирать слёзы рукавами кофты. — Я терпела все её выходки на эмоциях, а здесь… не выдержала. Мне прекрасно известно, что Марго сейчас не в лучшем настроении, но я старалась быть рядом с ней. В итоге я сделала только хуже…

— У Марго что-то случилось? — стала разбираться я.

— Не знаю, могу ли разговаривать с тобой насчёт неё откровенно, поэтому просто скажу, что последние месяца три она нервная и вспыльчивая. Я знаю причину, потому и пыталась помочь. Но у меня ничего не получилось. Они вдвоём на меня давят, и я не имею понятия, чью сторону выбрать. А что, если я не хочу выбирать чью-либо сторону? Что, если я просто хочу, чтобы они наконец-то перестали вести себя так по-идиотски и помирились?

Кажется, я начала понимать, что к чему было — и кто был вторым виновником её слёз, разумеется. Очень сложно оставаться сильной, когда перед тобой стоит выбор из двух зол.

— Ты не виновата в их конфликте, — мягко начала я, приблизившись к ней. — Даже то, что наговорила тебе Марго на эмоциях, наверняка неправда. Всем иногда характерно раздражаться, злиться… это естественно, ведь от чувств и эмоций не убежишь. Знаю, что ты наверняка это понимаешь. Мне кажется, Марго вовсе не хотела, чтобы всё получилось именно так. Чтобы ты из-за неё плакала.

Не сказать, что я знала много. Скажем, просто по случайности слышала краем уха о проблемах ромашек, да и Соня иной раз неподробно делилась со мной беспокойствами. Никто не отменял мою наблюдательность — всё равно были заметны изменения, особенно в отношениях Саши и Марго. Только слепой не увидит, что между ними что-то произошло.

Поэтому прийти к выводу, что бедная Кира разрывалась на две части, было несложно.

Кира прикрыла глаза и помотала головой, агрессивно растирая слёзы — их было так много, что даже удивляло.

— Слова могут ранить, — спокойно продолжила я. — И забавно, что ранят нас сильнее всего близкие сердцу люди. Но это и логично — мы впускаем к себе в душу другого человека, доверяем самое сокровенное. Разумеется, больнее чувствовать нож от друга, чем от врага. Потому что друг в твоём понимании не должен так к тебе относиться, ведь он же знает тебя, чувствует тебя. В отличие от врага, от которого нападение будет ожидаемым исходом событий. Поэтому то, что ты чувствуешь боль и обиду, совершенно нормально. Учитывая, что у тебя не было злых умыслов.

Кира не смотрела на меня, пилила слезливым взглядом пол. Мне показалось, что она чувствовала стыд за свою искренность — это так не похоже на неё. Ей характерно громко смеяться и не стесняться мелочей, но в то же время она всегда старалась прятать печаль. Возможно, только сейчас до меня дошло, что Кира подразумевала, когда рассуждала на тему характеров и образов.

Она была заложницей образа всеобщего шута. Её ранило несерьёзное отношение к ней и её чувствам, она тоже нуждалась в признании и авторитете. И ведь даже я… всегда игнорировала настоящую Киру, хотя столько раз её образ на моих глазах трескался подобно подтаявшему льду. Её никто не захотел понять.

Когда она радовалась — для всех это было естественно.

Когда она плакала — все реагировали на неё, как на расстроенного ребёнка.

Когда она пыталась донести серьёзные вещи — её никогда не слушали.

Всё это время ей делали так больно, закрывали глаза на её попытки проявить себя в полной мере, отказывались нормально выслушать. Я тоже была виновата. Живя с Кирой столько лет под одной крышей, мне так и не удалось найти ключ к её душе. Потому что я не захотела.

— Не представляю, как тебе сложно находиться между позициями двух близких, — искренне произнесла я. — Но, думаю, правильным будет в этой ситуации выбрать себя. Это не твоя проблема. Это не должно тебя разрушать. И тебе вовсе необязательно всегда быть покладистой и доброй для важного человека. Ты же всегда была такой… живой и искренней. Этим ты меня и восхищала. Поэтому ты не эгоистка, Кира. Ты имеешь право обидеться на Марго. Но я почти уверена, что она сожалеет о сказанном. Её понять можно, но, прошу, ставь себя всегда на первое место. Ты у себя одна.

Кира громко всхлипнула, после чего пустила неловкий смешок.

— Я не хотела, чтобы кто-то видел меня в таком виде…

— Всё нормально, Кира, — заверила я, осмелев притянуть её к себе и обнять. Она не стала сопротивляться, лишь ослабла в моих руках и уткнулась в грудь, вновь разревевшись. Наверное, ей это было необходимо. — Приятно, что ты смогла доверить мне слёзы. Я всегда буду рядом. Пускай у нас не так много общих интересов, ты для меня как младшая сестра.

Она не знала, что за её спиной в этот момент я снова видела его.

[deavile]

XIV Глаза не лгут

— Всегда задумывался, есть ли в других внутренних мирах личности, что заинтересованы изучением энергии так же, как я.

— Beyond a doubt, — хмыкнула Вита, фамильярно усевшись на край моего рабочего стола. — Крайне сомневаюсь, что на весь белый свет ты один такой любознательный.

— Однако, — задумчиво остановился я возле книжного стеллажа, — Виктос признался мне, что я пока единственный, кто выявил явление резонизации. Хранители обмениваются между собой информацией, они подсоединены к единому источнику. Есть и другие личности, что копаются во внутреннем мире, но доступ к их исследованиям у меня закрыт. Это конф��денциальная информация. Хотя Виктос может делиться со мной чужими открытиями пересказом. Я не первый, кто придумал иные источники энергии.

— Ты про эту штуку? — качнулась Вита, кивая на мини-генератор с голубой энергией, что стоял на столе.

— Абсолютно.

— Interesting… I have one question.

— Слушаю.

— Я недавно задумалась об одном увлекательном событии. Помнишь, мы проводили эксперимент с лягушкой?

Моим ответом послужил кивок.

— Влад тогда пострадал при контакте с твоим изобретением, так как взаимодействовал в большом количестве �� чужеродной энергией. Но смею напомнить, что ты тоже имеешь энергию, отличную от нашей. Как так вышло, что ты можешь спокойно взаимодействовать с генератором?

Действительно. Я давно успел простроить цепочку событий, что приведёт к вопросам такого рода. Вот только, ожидал их сразу же, в момент эксперимента даже были готовы объяснения, но Вита соизволила поинтересоваться этим именно сейчас.

— Я использовал энергию Карины.

— А почему ты не поделился столь любопытными свойствами энергии со мной? Мне казалось, мы теперь ведём совместное исследование.

— Думал, ты достаточно сообразительная, чтобы понять это на интуитивном уровне, — пожал я плечами.

— Здесь ты прав, — кивнула Вита. — Я в самом деле догадалась до многих мелочей самостоятельно. Ты сейчас расходуешь мою энергию взамен своей?

— Да, — спокойно признался я, не находя в этом ничего постыдного.

Моя родная энергия не имела в себе частицы, что могли бы обеспечить комфортное присутствие во внутреннем мире. Это работало в обратную сторону — внутреннему миру, как и другим его жителям, неприятен мой энергетический источник. Мне пришлось искать альтернативу. Не хватало лишь одного энергетического обмена для гармоничной интеграции. Условно, совокупность мелочей, где затрагиваются процессы, напрямую связанные с энергией, помогают мне чувствовать себя полноценной личностью. Стоило мне научиться самостоятельно распределять энергию, усиливать и уменьшать её показатели, менять один заряд на другой, жизнь заиграла новыми красками. Я нёс меньший вред как себе, так и окружающим.

— И чем же моя энергия лучше?

Мои брови непроизвольно нахмурились.

— В каком смысле?

— Ранее ты использовал в лице источника Карину, причём весьма продолжительное время. Но спустя время внезапно поменял свой выбор на меня. Мне подумалось, что причина в самой энергии. Моя приятнее, больше подходит для потребления в таком ключе?

Она снова нападала.

Я легко замечал намёки, прекрасно чуял оказываемое давление с первых секунд. Не было сомнений, что Вита вновь решила испытать удачу и попытаться выпытать истину. Однако у меня отсутствовало малейшее желание вести беседы на темы, что прямо или около касались Карины.

— Вопрос кроется в комфорте, — тяжело ответил я. — Мне легче проводить энергетический обмен с тобой.

— Why? Казалось, вы были очень близки. Неужели ей сложно поделиться энергией с другом?

Моя челюсть напряглась. Вита определённо пыталась чего-то добиться провокационными вопросами. Возможно, она чувствовала напряжение, что разразилось между мной и Кариной после расставания. Мне казалось, я вёл себя как можно обыденнее. Не сказать, что я чувствовал себя дискомфортно, если рядом была Карина. Я резко установил новые границы и относился к ней, как было до всей этой бессмысленной ереси, построенной на «любви до гроба». Не в моём характере излишне долго зацикливаться на прошлом.

Карина — моя коллега. Не более. Больше никто не подойдёт ко мне ближе, чем на метр.

— Несложно.

Мои суждения про один метр оказались ложными, потому что через несколько секунд меня застали врасплох тем, что прижали к книжному стеллажу. На удивление, мне удалось сдержать невозмутимое лицо, но такая наглость заиграла раздражающими пульсациями в висках. Вита приблизилась неприлично близко к моему лицу, а после прошептала буквально в губы:

— Если я тебя сейчас поцелую, ты посчитаешь это за измену Карине?

— Нет, — вырвалось у меня тихое и поразительно для самого же себя спокойное.

Вита слегка вскинула брови, после чего слегка отстранилась с бормотанием «даже не удивился». Она по-прежнему держала мои руки прижатыми к книжным полкам, и я даже не пытался сопротивляться. На удивление, мне удалось привыкнуть к непредсказуемым действиям Виты. Разумеется, я был удивлён её очередной выходке, но смущения или возмущения не ощущал совершенно. Она явно не намеревалась меня целовать.

Ясно.

— Я догадывался, что ты всё знаешь, — ровно озвучил я. — Потому и не удивился.

— А быть в столь неловком положении для тебя ничего не значит?

— Прозвучит странно, но ты настолько непредсказуемая, что подобные действия от тебя были ожидаемыми.

Вита рассмеялась мне в лицо.

— Indeed…

Она всё же соизволила отпустить мои руки и отстраниться на приемлемое расстояние. Я важно поправил очки и полы пиджака, ожидая следующей атаки.

— Почему наш поцелуй не был бы изменой?

Любопытный вопрос. С точки зрения того, почему она вообще требовала на него ответа.

— Потому что это произошло бы против моей воли — это первый аргумент, — невозмутимо начал я. — У меня больше нет отношений — это второй аргумент. Даже если бы я поцеловал тебя в ответ, это уже не может фактически являться изменой. Мне некому изменять.

— Любопытно получается, — усмехнулась Вита. — А если бы я тебя по-дружески обняла? Предположим, ты ещё в отношениях.

Я приподнял бровь.

— Что ты от меня хочешь? — по слогам спросил я, смотря ей прямо в глаза.

— Почему, по твоему мнению, Карина изменила, если она сделала ровным счётом ничего?

Этот вопрос поставил меня в ступор.

— Она рассказала? — разочарованно уточнил я, отворачиваясь и вытаскивая первую попавшуюся книгу из стеллажа, чтобы целенаправленно смотреть куда-либо, но только не на самодовольную Виту.

— И я рада, что она хоть кому-то высказалась.

Больше всего не любил, когда в мои проблемы или недомолвки с кем-то вмешивались посторонние. Боюсь, откровение Карины сказалось на мне негативно, ежели положительно — мне неведомо, на что надеялась Вита.

Сильно ли меня оклеветали? Полагаю, Вита достаточно смышлёна для того, чтобы до суда выслушать мою версию произошедшего.

— Сколько тебе известно?

— Немного, — хмыкнула Вита. — Скажем, Карина не особо-то жаловалась. Я ожидала от неё фонтана эмоций и негодования, но всё оказалось несколько иначе.

Я бегло вглядывался в текст книги, осознав, что мне попался исторический справочник по периоду Смуты.

— Мне известно только то, что ты дерзко обвинил Карину в измене ни за что.

Мои брови опустились.

— Ни за что? — со скрытым вызовом уточнил я. — У меня была причина закончить с ней отношения.

— Ох, Влад пару раз с ней обнялся — какая трагедия! Учитывая, что это делалось в рамках съёмок. У них отсутствовал романтический подтекст.

Издевательство.

— Тебе откуда знать, что у них было, а что — нет? Я видел, как он на неё смотрел, — с нотками раздражения начал я, захлопнув книгу и развернувшись.

— Он вошёл в роль, — спокойно отозвалась Вита. — Даже если бы Влад смотрел на неё влюблёнными глазами взаправду… то что с того? Важна ведь сама Карина. А она не в ответе за чужие чувства. Как и ты, смею заметить.

— Прошу, не суй свой нос туда, куда не просят. Карина не маленькая девочка. Если её так волнует моё мнение, пусть сама и отчитывается.

Вита усмехнулась.

— Вот только проблема в том, что ты даже не собирался её слушать. В жизни не поверю, что такая, как Карина, не кинулась за тобой с объяснениями. — Её взгляд двинулся сверху вниз, и это меня оскорбило. — Это так подло — заставлять человека чувствовать вину за то, в чём он не виновен. Она не должна отдуваться за твои тараканы в голове.

— С моими тараканами всё в порядке, — фыркнул я из раздражения.

— Первое время я не находила в тебе ничего опасного. Показалось, что ты всего лишь обычный травмированный мальчик с проблемами доверия. Мне даже стыдно силой мериться со столь закомплексованным человеком. Но теперь я прекрасно понимаю, почему тебя выделяют за твой мерзкий характер.

Мои внутренности перевернулись от услышанного.

— Я погляжу, урок тобой был не усвоен, — серьёзно начал я. — Следи за своим языком! Твоя прямолинейность граничит с бестактностью.

— Вовсе нет. Сейчас я говорю тебе чистую правду, чтобы всего-навсего открыть глаза. Ты забился в своём уютном уголке, где вокруг лишь одни лжецы и предатели, и даже не желаешь как-либо меняться. А страдают от этого твои близкие.

Возмутительно!

— Я меняюсь! — вырвалось у меня.

У Виты был ошалелый взгляд. Когда она услышала мой выкрик, её глаза только больше налились алым цветом и хищно прищурились. Чёрт возьми. Она знала мои слабые места. Ни в коем случае нельзя позволить ей управлять мной с помощью них.

Я почувствовал панику. В горле образовался ком, и я нервно сглотнул пару раз, пытаясь привести себя в чувства.

— Ты сам придумал проблему, Кирилл, — вальяжно протянула Вита. — Я даже поговорила с Владом для пущей убедительности. По его же словам, ничего между ним и Кариной не было. К тому же, присутствовала Соня в лице свидетеля. Увы, её допросить у меня не вышло. Не хочу заставлять трогательную девицу трястись только от одного моего слова в её сторону.

— Почему ты вмешиваешься? Сколько моралей мне ни читай, это ни на что не повлияет, — собрался я с духом, пытаясь держаться непоколебимо.

— Ты же меняешься, разве нет? Не повод ли задуматься над своим проступком? — наигранно удивилась Вита. — Критика в этом случае уместна?

— Не лезь, — ужесточил я свой голос, — в мои дела.

— Well… — развела руками Вита, словно легко сдалась. — Печально. Карина явно будет расстроена тем фактом, что её бывший — полный ублюдок с отсутствием банального понимания своих ошибок. Оклеветал бедную девушку, заставил чувствовать её грязной… инфантильно выставил виноватой и свалил в закат — вот это настоящий мужчина, на пример которого ты равняешься? Я вижу лишь слабака.

Была бы у меня возможность выключить звук у Виты, я бы ею воспользовался, однако, к сожалению, мне приходилось выслушивать колкие высказывания в свою сторону и терпеть. Потому что, если сорвусь… — уверен, станет только хуже.

— Я не называл её грязной.

— Она себя таковой чувствует. Карину несложно прочитать, если захотеть. О, поверь, она так тебя любит, что я порой искренне не понимаю, как тебе удалось заслужить такую щенячью преданность.

Это — последняя капля.

Я зажмурился, раздражённо потирая переносицу. Мне нужно успокоиться — не верить словам Виты, не верить словам Виты, не верить словам Виты…

Изначально я мыслил правильно — любовь мною не заслужена, а оттого она мне противна. Не умел любить, следовательно, и любимым быть не имел права. Я сжал челюсти, стараясь абстрагироваться от давящего чувства в груди. Мне даже начало казаться, что я задыхался.

Чёрт. Чёрт. ЧЁРТ!

Глубоко вздохнув, я поправил галстук и осмелился взглянуть Вите в глаза.

— Да, ты во всём права, — ровно ответил я. — Я тоже этого не понимаю. Надеюсь, мой «проступок» открыл ей глаза на то, как сильно она ошибалась.

Вита, кажется, была застигнута врасплох моим стальным спокойствием. Всё было понятно без слов — я просто всё принял и смирился.

— Полагаю, ты хотела добиться эффекта, что я, осознав всю тяжесть своих отвратных поступков по отношению к Карине, побегу падать пред ней ниц и молить о прощении? — приподнял я бровь. — Смешно. Мы не в дешёвой драме, где всё предписано сценарием.

— Well, ты сделал свой выбор, — пожала плечами Вита. — Больше ничего от меня не зависит.

Мне пришлось прикрыть глаза и внутренне перестроиться. Мысленно благодарил выдержку, потому что я редко контролировал раздражение в таких критических для себя ситуациях. Как же это отвратительно — когда в твои проблемы суют нос посторонние. Лишь каплю я был разочарован в самой Карине. Мы договаривались никому не разглашать о своих отношениях, пока вдвоём не придём к решению раскрыть пред всеми карты.

Однако, исходя из моей же логики, она мне больше ничем не обязана, как и я ей. Следовательно, она имела полное право делиться всем, чем хотела. Но здесь поднимался вопрос уважения — я же не выставил её «грязной», как выразилась Вита, в присутствии остальных. В моих планах было всего лишь прекратить весь фарс с любовью и сделать вид, что между нами никогда не было ничего больше, чем натянутая дружба.

— Вернёмся к теме про энергию, — откашлялся я. — Как я уже говорил, в других внутренних мирах существуют другие личности, что изучают структуру места, в котором они призвались. И что самое интересное…

Попытка переключиться с неприятного обсуждения на другой разговор сработала, и до самого вечера я и Вита углублялись в мои исследования и вносили её поправки и иные формулировки, которые, как ей казалось, звучали логичнее, чем мои. Не знаю, чем ей не нравились записи моего стиля — по её словам, я воспринимал «лаконичность» слишком буквально. То есть, если бы это читал не я, то это был бы просто набор научных терминов без должного пояснения. Но я ведь писал, явно предполагая, что таким будут интересоваться осведомлённые личности, а не просто заблудившийся в условной библиотеке читатель.

Виктос заинтересовался моими открытиями и экспериментами, поэтому преданно ожидал завершения. У меня иногда складывалось впечатление, что я работал над научной диссертацией. Разумеется, теперь мне придётся в сноске «автор» добавить второе имя, так как Вита за последний месяц внесла немало поправок и даже помогала мне в некоторых аспектах. Не почтить её вниманием было бы не очень уважительно.

Я не любил работать в команде от слова совсем, предпочитал заниматься интересами наедине, потому что всегда любил руководить процессами и делать именно так, как я хочу. Когда у тебя есть соратник или соавтор, назовём это так, многие детали требуют согласования — к «консенсусу» не всегда удаётся прийти мирно. Однако Вита была уникальна своей покладистостью. Это звучало странно, потому что Вита обладала далеко не смиренным характером.

Соглашусь, она вносила много поправок поверх моих, но, на удивление, никогда не просила удалять уже имеющиеся выводы. Вита вписывала их ниже.

К тому же, она позволяла мне быть главным — именно я выбирал направление и как пойдёт ход работы. Ни разу не было, чтобы она мне перечила или пыталась сделать всё по-своему. Признаюсь, меня это в ней подкупило, как в помощнике, поэтому работать вместе с ней получалось более, чем удачно.

Иногда мне казалось, что Карине не хватало именной этой покладистости. В её характере всегда переворачивать всё вверх дном и никого не слушать — взбаламученная девчонка без тормозов. Порой её заносило.

И вновь встретиться лицом к лицу с её нравом мне «посчастливилось» очень скоро, буквально спустя несколько дней после моих новых наблюдений о ней.

— Этот моральный урод получил по заслугам! — заупрямилась она, сложив руки на груди.

— Уж от тебя, столь чуткой натуры, я не ожидал поверхностного анализа персонажа, — спокойно отозвался я, рассматривая книгу в руках. — У него есть все предпосылки на исправление.

— После такой концовки первого тома я крайне сомневаюсь, что такой, как он, способен на исправление и уж особенно заслуживает прощения. Да пусть у него хоть будет самое ужасное прошлое в мире, это никак не оправдывает его поступки в настоящем!

— Не оправдывает, но объясняет, — ответил я, раскрывая книгу в надежде найти нужную страницу. — Разве ты не заметила ближе к концу, что герой стал давать оценку своим поступкам? Это ли не показатель того, что он медленно, но верно ��ачал вставать на путь исправления?

— По-твоему, нормально разрушить целое государство манипулированием юной принцессы, что не видит дальше своей короны? Ты просто представь, сколько погибло мирных людей во время революции! И главной фигурой на шахматной доске был именно он — тот самый распространённый типаж злодеев, хитроумный кукловод! Вау, я так поражена «новой» идее автора!

— Суть не в самом перевороте, сколько в духовном пути главного героя. Это — книга от лица антигероя. Возможно, ты уже встречала такие произведения в литературе, поэтому тебе они приелись, но для меня это всё ещё один из любимых ходов ведения сюжета.

Карина напыщенно взглянула на меня из-под густых бровей, после чего почти стервозно вздохнула и вновь начала шагать туда-сюда по читальному залу. Мне редко доводилось видеть её столь возбуждённой.

— Я крайне сомневаюсь, что у этого персонажа есть великий потенциал, о котором ты так твердишь. Первый том показал мне, насколько он отвратительный. Что-то подобное я ощущала, когда читала Лермонтова.

— Для меня Печорин — серый персонаж. Условно, это было отражение самого поэта-писателя. Не более, чем душевные излияния. Любопытно. Какой же смелостью обладал Лермонтов?

— В любом случае я не хотела бы иметь ничего общего с Печориным или этим кукловодом, — на последнем слове Карина специально сделала забавный акцент, что это звучало несколько саркастично, ежели серьёзно.

— Впереди ещё два тома, — заметил я. — Не думаю, что все два тома автор будет описывать его преступления. Он положил начало духовного развития героя, поэтому, полагаю, к концу третьего тома мы получим персонажа, что покаялся в своих грехах.

— Ты так уверен в этом? — коварно усмехнулась Карина. — Автор мог завертеть всё так, что сюжетный ход будет не в искуплении, а в том, что такие люди неисправимы. У героя руки по локоть в крови. Я крайне сомневаюсь, что это сотрётся бесследно спустя время.

— Не отрицаю, твоя мысль имеет место быть, — задумался я. — Но это в любом случае несёт в себе мораль. Наблюдать за идеальными героями скучно. Неидеальность — вот что интересно. Мне нравится, когда персонажам позволено ошибаться, даже порой слишком серьёзно. А образ всеми любимого героя, что ратует за пацифизм и всегда готов умереть за мир, стал для меня отталкивающим. Конец в таких сюжетах всегда един — добро побеждает зло.

— Вот только в жизни мудаки зачастую мудаками и остаются.

— А то ты жизнь в человеческом понимании повидала, — не сдержал я едкого замечания.

Она многозначительно взглянула на меня, всё ещё хмурясь и держа руки сложенными на груди.

— Люди не меняются, — серьёзно проронила она. — А даже если начинает казаться, что да, могут… это оканчивается разочарованием.

Я наклонил голову, вдумываясь в её слова. Возможно, мой эмоциональный интеллект имел на такой уж и высокий уровень развития, но намёки понимать мне зачастую удавалось с первого раза.

— Очень интересно, кто же тебя так разочаровал, раз ты придерживаешься такой позиции, — начал я, вглядываясь в её силуэт.

Бесит.

— Ответ очевиден, не находишь? — холодно бросила она.

Я приблизился к ней в непонятном желании искоренить подобные мысли из её глупой головы, но в итоге застопорился — ни прикоснуться, ни поругаться в личном тоне… Мы больше не были в отношениях, следовательно, она не обязана была со мной любезничать. Особенно при условии, что мы всего лишь коллеги-сожители. Всего лишь, правда же?

— Чего ты так взбесился? Я сказала что-то… запретное? — поинтересовалась Карина, слегка наклонившись ко мне. Она добавила шёпотом: — А между нами есть запреты?

Эта идиотка!..

— Когда ты злишься, твои мысли прямо по глазам читаются, — горделиво продолжила она. — Небось, находишь меня грязной распутницей. Смотреть противно?

— Я не называл тебя так, — сдержанно выдавил я, смотря ей прямо в глаза.

Как ей хватало наглости демонизировать меня? Что Вита, что Карина пытались выставить меня полным ублюдком, однако всё было совершенно не так! — настоящий дьявол стоял предо мной, учитывая, как она искусно надавила на жалость змеиной натуре Виталины.

Карина прикрыла глаза.

— Знаешь, когда я читала первый том… — начала она, — у меня сложилось впечатление, что главный герой чем-то на тебя похож. Вы мыслите категорично, радикально. Тогда внутри меня проснулось такое отвращение… А видеть, как ты оправдываешь этого персонажа, мне было ещё омерзительнее.

Я озадачился. Карина обычно никогда не нападала подобным образом.

— Выгодно ты устроилась. Приравнять меня к преступнику, потому что я задел твоё эго, — почти что прошипел я. — Ведёшь себя до безобразия эгоистично, меня даже тошнит.

— А теперь представляешь, как меня постоянно от тебя тошнило? — с возмущением отозвалась она, отстранившись. В её глазах промелькнула тень печали, которую я едва ли уловил. — Неприятно слышать, да? Твоя манера, я старалась.

— Почему ты просто не можешь вести себя так, как было до всего этого идиотского представления? — вырвалось у меня. Мой голос слегка надломился, хотя я даже на тон его не повысил.

— До какого представления? — поинтересовалась она. — До того, как ты приписал мне измену? Хочешь дальше со мной целоваться среди стеллажей? Что ты, мне несложно! Только скажи — я до смерти тебя зацелую! Или до того, как мы начали отношения? Мой ответ — нет! Ты думаешь, это так легко осознать мысль, что тебя бросили из-за недопонимания? Или думаешь, что я должна спокойно это воспринять и не чувствовать даже малейшей капли обиды, потому что ты заставил чувствовать меня неправильной? Действительно! Тебя никогда особо не волновали мои чувства. А сейчас и подавно! Если ты меня так сильно ненавидишь… зачем вообще соглашался на отношения со мной? Зачем редкими случаями притворялся, будто тебе не наплевать на меня? Зачем мы вообще всё это делали, если ты не хочешь ничего решать и просто… «стереть» все наши воспоминания?

Я чувствовал, как желваки активно двигались на моём лице. Бровь едва заметно дёрнулась.

— Заткнись немедленно.

— Ты всегда меня затыкаешь! — насупилась Карина. — При любом неудобном случае ты закрываешь мне рот и даёшь понять, что не хочешь говорить со мной, слушать меня, а самое главное — слышать. Ты постоянно избегаешь серьёзных разговоров. Когда тебе плохо, ты грубишь и язвишь без причины, хотя я всегда пыталась сделать всё возможное, чтобы облегчить твою боль! Ты мне мало что рассказываешь… Я даже не знаю, что с тобой происходит. Раньше ты не был таким. Почему ты думаешь, что я должна бегать за тобой и постоянно в страхе молиться, чтобы ты там не окочурился где-нибудь из-за энергии, когда не могу тебя найти? А взамен я получаю обвинение в измене! Хотя у меня даже ни одной мысли никогда не было променять тебя на другого партнёра. Даже после всех твоих выходок!

Мне хотелось закрыть глаза и на этот раз выключить звук Карине.

— Признаю, я сама не подарок, — уже спокойнее продолжила она. — Однако, в отличие от тебя, я всегда искренне просила прощения. И правда сожалела о содеянном. Я была готова от многого отказаться ради тебя, а ты словно просто нашёл удачную причину избавиться от меня. Просто ответь на один вопрос. Честно. Как есть.

Мои глаза прищурились в преддверии катастрофы.

— Ты меня вообще любил?

Прямо сейчас я тебя ненавижу. А, может, ненавидел всегда.

Я несильно толкнул её к креслу, стоящему позади неё. Она растерянно уселась в него, всё ещё смотря на меня исподлобья, как затравленный зверь. Мне пришлось прикрыть глаза, когда я склонился и буквально впился в её губы.

Мог ли я объяснить это логически? Теоретически — да. Моя злость настолько была сильной, что я был готов поднять руку, но на неё — никогда. Даже если передо мной стояла бы иная девушка… Для меня подобный поступок был дном моральных ценностей. Раньше я мог слегка ударить Карину по руке или макушке книгой, но это даже ударом с натяжкой не назовёшь — хлопок, не более. �� итоге мой мозг решил, что лучшее нападение — просто её заткнуть. Хоть как. Неважно. Главное, чтобы она больше не открывала рот. Особенно в мою сторону.

Карина сначала напряглась, упёрлась руками в мою грудь, но спустя мгновения обмякла и даже ответила, самостоятельно углубив. Дальше логически объяснить я не мог совершенно ничего, потому что мы просто целовались — так, словно это было нормально.

Я задохнулся от удивления, когда Карина стала агрессивнее. Теперь хотелось сбежать мне, а не ей. Моя рука потянулась к её челюсти в надежде помочь прекратить весь этот омерзительный фарс. Я сжал пальцами её скулы, и она ахнула, отлипнув от меня.

Губы жгло.

В прямом смысле.

— Мне больно, — с возмущением выпалил я, ошалело смотря на Карину.

Мои глаза опустились на её губы, что были измазаны в крови. Я прищурился в недоумении — укусов с моей стороны не было, а вот с её... Второй, всё ещё забинтованной, но уже вполне функционирующей рукой я потянулся к собственным губам, обнаружив красные пятна на белых бинтах. Много красных пятен, что позже превратились в одно огромное.

— Ты нормальная? — вырвалось у меня, когда я вновь прикоснулся к губам, начиная впитывать кровь бинтами.

— Сказала же, что до смерти зацелую, — выдохнула она, вытирая со своих губ мою кровь. — Я приняла твой поцелуй за согласие. А как иначе?

Крови было много. Никогда не думал, что губы могут так сильно кровоточить. У меня иногда трескались губы, но не до такой степени — здесь же происходил целый потоп. Моя белая рубашка, увы, была тоже окрашена в красный.

— И не думаю, что с бывшими принято целоваться. Сам говорил к тебе не прикасаться. В итоге уже второй раз лично покушаешься на мои личные границы. Если соскучился, так и скажи.

Я разъярённо вцепился в волосы на её затылке, и она издала звук, похожий на что-то между вздохом и стоном. Это заставило меня нахмуриться, и я машинально ослабил хватку, боясь сделать непозволительно больно. Пусть дальше кусается — я физической боли уже давно перестал бояться. В её глазах я совершенно не нашёл ни одного намёка на страх или дискомфорт. Она смотрела с каплей азарта, и я в ужасе отшатнулся.

— Так тебе это нравится, извращенка, — с отвращением произнёс я. — Дура!

Не удосужившись получить от неё ответа, я поспешил ретироваться из библиотеки и найти любой способ, чтобы остановить кровотечение. Больно. Она, идиотка, явно постаралась, чтобы так мне губу прокусить. Откусила бы ещё — чего мелочиться?

Вот поэтому чистой неженкой Карину я никогда не считал — она была двоякой и искусно меняла манеру общения в зависимости от ситуации. Да, её губила же собственная доброта, но при этом капля злопамятности в ней присутствовала. Но самое противное качество в такой натуре — гордость. Я чувствовал, что сильно обидел её.

Разумеется, теперь за это я поплатился.

На следующей день моя нижняя губа припухла и излишне выделялась на фоне бледной кожи красноватым оттенком. Смотря на себя в зеркало, я хотел хоть как-то избавиться от этого недоразумения, потому что прекрасно понимал, что у остальных могут возникнуть вопросы.

Что она за зверь…

Действительно ненормальная.

Вчера моим «ранением» поинтересовалась только Вита. Мне пришлось искусно выдумать, что я, когда копошился со своими исследованиями, неудачно запнулся о ножку стола и ударился об его угол. По реакции Виты я совершенно не понял, поверила она мне или нет — на самом деле, это было не так важно.

— Стой! Подожди! — окликнула меня Марго, когда я поднимался наверх по лестнице.

Я тяжело вздохнул и развернулся, приметив рядом с рыжей бестией вторую — эти зелёные косы порой у меня по горло стояли.

— Что-то нужно?

— Ну-ка… — подлетела ко мне юркая Кира, внимательно вглядываясь в моё лицо.

Марго же позволила себе бесцеремонность, схватив меня за подбородок. Не нужно гадать, чтобы осознать, что же их так смутило в моём внешнем виде.

— Ты с какой собакой покусался, что у тебя так губа распухла? — рассмеялась Марго. — Зато теперь видно, что ты живой, а не ходячий труп. Губы порозовели.

Я нахмурился, вырываясь из её хватки.

Так называемой «собаке» имя было Карина, но не стану же я с ними этим делиться.

— Кирилл решил стать калекой, — хихикнула Кира. — То палец, то губа. А дальше что?

— Понятие «случайность» тебе незнакомо? — приподнял я бровь.

— Признавайся, что делал, — прищурилась Марго.

— Просто ударился об угол стола. Достаточно?

— Ты аккуратнее, а то сломаешься ещё. Худенький такой, мама дорогая, — тут же начала ухмыляться рыжая бестия. Знал, что она меня провоцировала таким гиперопекающим отношением. Это — её тайное увлечение.

— Насмотрелись? Я могу идти?

— Иди-иди! — хихикнула Кира, «по-дружески» толкая меня в плечо, за что получила от меня осуждающий взгляд.

Руки.

Время никого не ждало и всё так же, как прежде, шло своим ходом. С Кариной никаких изменений не наблюдалось — мы всё так же терпели друг друга, беседовали и иной раз спорили. Про мою прокушенную губу речь больше никогда не заводили, словно этого не было вовсе. Действительно. Может, она наконец поняла, что я от неё хотел? Я хотел просто вернуться к тому, с чего мы начинали — когда мы были просто коллегами. И никакие больше мысли… чувства не должны нам мешать поддерживать деловой тон друг с другом.

Однако я ошибся с суждением, что чувства не встанут мне наперекор.

Я читал в гостиной, в то время как Марго, Карина и Кира пытались испечь «нечто» совместными усилиями. Меня мало отвлекали их разговоры и хихикающие щебетания, разве что Кира редкими случаями пронзала мой слух радостными выкриками и визгами, из-за чего я вздрагивал и ворчал на неё себе под нос.

Всё было в порядке. До определённого момента.

В одной научной книге про психологию и психосоматику с уклоном в медицину, с которой я знакомился по причине внутреннего противоречия в надежде найти ответы на все вопросы, мне встретился интересный термин «алекситимия». По памяти, это — тяжёлая форма непонимания собственных чувств и эмоций. Это также может проявляться по отношению к другим людям. Так называемая алекситимия, основанная на неумении оценивать чувственную составляющую жизни, была просто характеристикой личности — не синдромом, не расстройством, не болезнью. С медицинской точки зрения. Это не особо редкое явление среди людей, хотя таких индивидов, разумеется, всегда было меньше.

Когда я пытался найти решение внутренних проблем, то при изучении такого любопытного термина у меня сложилось впечатление, что это всё же не моя остановка. Мне всегда казалось, что я зачастую понимал окружающих. Меня смущало лишь одно — я совершенно не понимал себя. Чувства в особенности. Каждый раз сложно быть честным, потому что почти никогда не возникало однозначного ответа на вопрос. Если это не научная стезя, конечно.

Мне нравились науки именно по этой причине. Они были логичными и понятными. Это не художественные произведения, где в работу включается активное воображение и умение переживать события вместе с героями. Это далеко не пример по математике, где в результате может быть один ответ, а самое главное — он точный, не может быть оспорен.

Однако, благодаря Карине, мне всё же пришлось многое пересмотреть и признать, что, возможно, я правда страдал отсталостью как в чувственном, так и эмоциональном плане. Она не раз, ещё в отношениях, называла меня «противоречивым» и «непостоянным».

И сейчас я мог вкусить горькость своей необразованности в таких вопросах.

Девушки по-прежнему были заняты выпечкой, пока я усердно пытался вчитаться в учебник по физике. На удивление, смысл ускользал при каждом прочтении. А потерялся он и вовсе, когда в деревянный особняк заявился Владислав собственной персоной. Не с пустыми руками.

Меня это насторожило.

— Леди, уделите мне минуту вашего драгоценного внимания, — «слащаво» выразился он.

Совершенно претила его натура, построенная на угождение женскому полу. Возможно, я несколько гиперболизировал, но в целом — доля правды есть. Владиславу удалось стать «дамским угодником», но со мной или Александром у него отношения не склеились от слова совсем. Ему и в женском обществе хорошо — что ж, «рад» за него.

— Какая красота! — взвизгнула Кира, кидаясь к Владиславу. — Цветы!

— Специально собирал для вас букеты. У меня много хризантем выросло, решил найти им достойное применение.

— Серьёзно? — всё ещё пищала Кира, что меня стало порядком раздражать.

Я лениво бросил взгляд в их сторону из-под полуприкрытых ресниц. Кире достался жёлтый букет, с которым она тут же начала счастливо скакать по кухне. Марго достался вызывающе-красный. По правде говоря, красный — дерзкий цвет, волевой и кричащий о своей опасности. Оттого он меня порядком нервировал.

По иронии судьбы — Карине достались нежно-фиолетовые хризантемы, отдалённо напоминающие оттенок вереска.

— Этот цвет тебе идеально подходит, — почти что промурлыкал ей Владислав, когда вручал эти треклятые цветы. — Прекрасно отражают твою робкую натуру.

Была бы моя воля, я бы коварно посмеялся. Карина и робкая натура — антонимы. Я никогда не спорил с тем фактом, что, несмотря на своеобразный характер, Карина обладала человечностью и бескорыстной добротой, которая часто оказывалась не оценена по достоинству. Однако робкой натурой её не назовёшь совершенно — в ней жили жестокие дьяволята, и их лучше не «драконить», дабы была возможность избежать взрыва или пожара.

Однако Карина искренне улыбалась. Я умел отличать её фальшь от реальности, и сейчас она улыбалась действительно потому, что хотела. Тошнить меня начало, когда она с каплей трогательной мечтательности на румяном лице вздохнула полной грудью аромат хризантем. Внутри что-то неприятно заворочалось, — и опять я не мог дать название этому чувству, вместе с которым на меня напала подавленность.

А после пришло раздражение — то ли на Владислава, то ли на Карину.

Почему многие девушки любили, когда им дарили цветы?

Лиловые хризантемы стояли на почётном месте — общем кухонном столе, посередине. Несколько раз, проходя мимо них, я ловил себя на мысли выкинуть их, но из оставшегося уважения к Карине не давал себе разрешения. Цветы просто меня раздражали. И Карина каждый чёртовый раз, когда была рядом, подходила к ним и вдыхала их аромат, чему-то улыбаясь. Я бы уверен, что, даже когда я не видел, она делала это. В этих хризантемах было совершенно ничего особенного, но они заставляли её беспечно улыбаться.

Пока вовсе не завяли — на том моё раздражение снизошло на нет.

Но рано было расслабляться, ведь час от часу не легче. Дни шли, а раздражители только больше себя проявляли.

— У нас кое-что для тебя есть, — услышал я в стороне.

Оглянувшись, я тут же почувствовал напряжение. Владислав обращался к растерянной Карине, что стояла возле раковины и натирала стаканы. София, неловко улыбающаяся ей, насторожила меня ещё пуще.

— Что? — спросила Карина, отстраняясь от раковины.

Владислав раскрыл папку и достал оттуда рисунок. С такого ракурса мне не удалось разглядеть изображение, но по глазам Карины я предположил, что там было нечто интересное. София же неуверенно сгорбилась, чем заставила меня вздрогнуть, и только после этого развернула небольшой листок Карине.

— Вы рисовали меня? — удивлённо выпалила Карина. — Зачем?

— Скажем, у нас появилась желание порадовать тебя, — усмехнулся Владислав.

— Конечно, мой рисунок, по сравнению с Владом, смешной, но, надеюсь, он не оскорбительный, — пролепетала София.

Карина несколько секунд растерянно бегала глазами то по одному рисунку, то по другому, после чего расплылась в улыбке.

— Это... необычно. Спасибо вам. Всё в порядке, Софи, мне нравится твой мультяшный стиль.

— По правде говоря, долго не решался тебя рисовать. Даже не знаю почему, но, тем не менее, Соня дала мне повод, и я с радостью принялся за реализацию твоего портрета, — начал вещать Владислав, начиная меня раздражать своей излишней учтивостью. Его голос словно насквозь был пропитан скрытой манерностью. — Тебе очень идёт это белое платье. Почему ты так редко его надеваешь?

Карина тут же раскраснелась.

Бесит.

Опомнился я, когда мне свело челюсть от напряжения. Вновь меня посетило это отвратительное чувство, которое мне было непонятно. Ни один термин в моём словарном запасе не подходил под его ощущение.

А ещё я знал, о каком белом платье шла речь, что меня раздражало ещё больше.

— Скажем, — неловко усмехнулась Карина, — это платье для лучших времён. Надеваю его, когда есть настроение.

— Раз я видел тебя в нём однажды, это нужно исправлять. Соня, что нам нужно сделать, чтобы заставить Карину больше радоваться? Ты наверняка знаешь лучшую подругу от и до.

Чёрт возьми, они несносны…

Нарочито громко захлопнув книгу, я поднялся и поспешил ретироваться. Последнее, что я успел ухватить боковым зрением — Карина, что слегка повернулась в мою сторону, и неловко прикоснулась к предплечью.

Этот Владислав — настоящий…

У меня не находилось нормального термина к обозначению такого рода юношей, кроме как «дамский угодник». Хотя несколько раз я слышал такое интересное слово, как «подкаблучник» из отвратного лексикона Александра. Он обычно всегда называл Владислава так, словно ему претило даже его имя. «Подкаблучник» — странное слово. Оно трактуется, как «под каблуком»? Под женским каблуком. Любопытно.

Признаться честно, отсутствие Карины рядом не прошло для меня бесследно. Я привык ко многим вещам, что касались её, и перестроиться было сложно — иногда у меня по памяти возникало желание специально подкрасться к ней и прижаться к спине. Она всегда мимолётно пугалась, хмурилась, но никогда не отталкивала. Сейчас такого позволить себе я не мог, и даже после расставания желание не пропало. Этому я был удивлён.

Я чувствовал к ней отвращение. Раз она была мне противна, я должен наоборот чувствовать тошноту только о малейшей мысли, что мы могли бы взаимодействовать подобным образом. Но тошнота ко мне не приходила — значит, то было не отвращение, а нечто другое?

Больше меня нервировало, что я в самом деле посвящал ей много внимания в мыслях и всегда краем глаз отслеживал её действия, если она была поблизости.

— Последний месяц ты какой-то злой, — прозевал Саша, прикрывая рот рукой.

Вновь на его голове был сальный ворох светлого пшеничного цвета. Меня стали раздражать любые мелочи, как, например, неухоженность и неаккуратность моего друга. В этот раз мне было даже мерзко присесть на край его кровати. Я остался стоять посреди комнаты.

— В каком плане?

— Ну… не знаю, язвишь и сарказничаешь больше обычного, — пожал плечами он, откинувшись на подушки. — И всегда хмуришься. У тебя всё нормально?

— Нет, я каждую ночь прячу заплаканное лицо под одеялом.

Саша забавно встрепенулся после моих слов.

— Реально? Что случилось?

— Это сарказм, идиот, — закатил глаза я.

— Да как же ты задрал, — обиженно пробормотал он. — Я тут искренне интересуюсь им, а он фигнёй страдает типа крутой.

Ещё меня стала раздражать его манера общения.

— А если на полном серьёзе?

— Я всегда таким был, — терпеливо вздохнул я.

— Не обижайся, но сейчас ты полный стервятник. Раньше ты был… попроще.

— Ты знаешь, как я ненавижу навязчивость.

— Ага, — просто согласился Саша. — А ещё ты ненавидишь заботу и жалость. Стоит тебе заслышать слащавости, так ты сразу всех затыкаешь. Ой, знаешь что? Список твоих нелюбимых вещей, наверно, не уместится в одном томе.

Я лишь махнул рукой в стиле «отвали», выслушивая очередную порцию того, какой я плохой и вредный. Саша никогда не стеснялся тыкать меня лицом в минусы, как и я его. Наверное, если посмотреть на нашу дружбу со стороны, можно под��мать, что мы тайно друг друга ненавидели.

— Ты хоть что-то любишь? А, ну книжки любишь. Физика — твоя жена, даже не спорь. О, я понял! Ты любишь всё, что связано с этими твоими науками. Да уж, тяжело жить с мозгами. Они настолько у тебя огромные, что тебе даже не хватает места для чего-то простого.

— Ты пригласил меня для того, чтобы поведать мне о моих интересах, которые я знаю прекрасно и без твоего напоминания? — сложил я руки на груди.

— Точно! Ты же ещё Карину любишь. Мы настолько давно её не обсуждали, что у меня и вовсе вылетела из головы твоя влюблённость.

Меня передёрнуло.

— Ошибаешься, — лаконично ответил я.

— Разве? Ты же как-то у меня тут весь трясся, не зная что делать с чувствами.

— Как я и говорил тогда, это была всего лишь ошибка. Не было и нет никакой влюблённости. Я и Карина — коллеги.

— М… Коллеги… — странно протянул Саша. — Ладно. А я уже подумал, что это прикольно. Ты бы мне объяснил, каково целоваться, если бы ты вдруг с ней сошёлся.

Моя бровь приподнялась.

— Уже который раз замечаю у тебя странную фиксацию на поцелуях.

— Просто интерес, — приподнял он руки в сдающемся жесте. — Ну, серьёзно. Мне вообще много чего интересно. В плане общения с людьми. Типа… я почти никогда ни с кем не обнимался. Только Кира если сама меня обнимала. Да и вообще у меня как-то не клеятся ни с кем отношения. Если бы не ветреность Киры, она бы никогда со мной не стала общаться. С тобой у меня вообще на постоянке какие-то разборки, кто из нас хуже. Конечно, пока ты не начнёшь опять нудеть про свою физику или очередные эксперименты.

— Думаю, если ты предложишь Клюкве ради эксперимента поцеловаться, она тебе ни в чём не откажет, — презрительно заметил я. — У этой девчонки совершенно нет тормозов.

— Слушай, это мысль. Она вообще на многое соглашается. Но в то же время… не буду ли я выглядеть, как дурак, когда такое… типа… предложу?

Из моей груди вырвался ядовитый смешок.

— Ты мне сам как-то предлагал поцеловать Карину. По твоему мнению, это было просто.

— Не сравнивай мышь с китом, а! Ты был влюблён в Карину, а у меня другая ситуация… Мне просто интересно.

Я не был влюблён в Карину, но решил воздержаться от замечания.

— Объясни свой интерес Клюкве. Уверяю, она тебя поцелует быстрее, чем ты закончишь говорить.

Саша лишь хмыкнул.

Покинув комнату друга, я собрался уходить. Однако в коридоре столкнулся лицом к лицу с Владиславом.

— Какая неожиданная встреча, — приветливо улыбнулся он. — Редко вижу тебя в роли нашего гостя.

Я лишь кивнул, не находя нужным что-либо объяснять.

На удивление, такового раздражения к нему я не испытывал. Он заставлял моё нутро переворачиваться только тогда, когда рядом с ним была Карина.

Бесит.

Пиком моего раздражения стал всего один момент, который показался мне настолько возмутительным, что я просто… не выдержал.

Притаившись в гостиной, я переписывал новые физические формулы из учебника в тетрадь. Меня в процессе сопровождала только тикающая секундная стрелка — больше ничего.

— Стой! Вот так! Отлично! — внезапно прорезался в мою голову голос Марго.

Я нахмурился.

— Карина, смотрим на меня!

Вздрогнув, я оглянулся на приоткрытое окно в гостиной. Звуки доносились оттуда. Отложив материалы на низенький стол, я неспеша поднялся и аккуратно приблизился к окну. Тюль неприятно облизал мою фигуру, и моя кожа покрылась мурашками. Отодвинув открытую створку, я стал искать глазами источник шума.

— Кира, тебя видно в кадре!

— А, ой! Простите!

В итоге я нашёл целую компанию — Марго, Кира, Владислав, София и Карина. Марго держала в руках фотокамеру, направив её на Карину, что застыла в изящной позе на фоне заката. Закат — лучшее время в вересковых полях, так что я был совершенно не удивлён выбором места для съёмок.

Марго увлекалась фотографией, и она нередко показывала мне удачные фото с участием как разных вещей, так и присутствующих рядом с ней. Она даже каким-то образом умудрялась фотографировать исподтишка меня, что я находил непозволительным. Тем не менее, я вовсе не злился, когда она в очередной раз приставала ко мне со своей фотокамерой, чтобы показать, какой я «фотогеничный». Все мои фотографии были однотипными — я читал или занимался физикой.

Во мне проснулся интерес. Карина была одета в то белое платье, которое надевала, как она сама сказала, в лучшие времена.

Вывела меня из себя вовсе не Карина.

— Отлично! Но я хотела снять что-то ещё… — призадумалась Марго, опуская камеру. — Так, Соню я засняла, Влада тоже… М! Влад, вставай рядом с Кариной! У меня в голове есть интересная композиция для фотографии, а раз вы сегодня одеты, как день и ночь, это лучшая возможность, которой стоит воспользоваться.

Вглядевшись в образ Владислава, я отметил его мрачные одеяния — это совершенно разилось с нежным платьем Карины. Он облачился в чёрную рубашку с так называемыми рюшами на рукавах и строгие брюки. Мне хотелось фыркнуть от банальности — для целой фотосессии можно было подобрать что-то поинтереснее.

Владислав приблизился к робко стоящей Карине.

— Встаньте лицом друг к другу. Хорошо! Давайте я вас сейчас сама поставлю, как мне нужно.

Марго вручила фотокамеру Кире, после чего приблизилась к своим «моделям». Поза, в которую она их поставила, разожгла во мне что-то душащее и склизкое, меня даже затошнило. Они стояли непозволительно близко — Карина в прямом смысле прижималась к его груди, невесомо держась за его предплечья.

— Хм… — оглядела их оценивающим взглядом Марго, когда отошла на приличное расстояние. — Кира, верни мне камеру. — Она навела её на них, наверняка проверяя ракурс и светотень. — Выглядит круто, но, мне кажется, будет лучше, если ты, Влад, опустишь свои руки чуть ниже. Да, на поясницу. Отлично! Скажите же, что красиво.

Кира и София согласно закивали.

Я устремил свой взгляд на «пару». Во мне что-то закипало. Словно кто-то поджёг верёвочку динамита, и до взрыва оставались считанные секунды.

Владислав вдруг наклонил голову вниз и что-то негромко сказал, от чего Карина заулыбалась и крепче впилась в его предплечья. Она в самом деле улыбалась, а не включала невинную овечку. Я раздражённо отстранился от окна и впился выздоравливающей рукой в галстук, что внезапно стал меня душить.

Как же я её ненавидел.

Лучше бы я никогда не соглашался на эту ересь с отношениями.

Лучше бы я её больше никогда не видел.

Лучше бы меня просто не было.

Мной управляла слепая ярость, когда я, без лишних объяснений, словил Карину в коридоре на втором этаже и впечатал в стену. Она раздражённо уставилась на меня. В моей голове не было никаких объяснений, почему я так поступил — мне просто хотелось с ней что-то сделать. Что именно — сам, к сожалению, не знал.

— И что ты делаешь? — подала она голос первой.

— Какого чёрта он прикасается к тебе так?

Карина оторопела, расширив глаза. Только сейчас я заметил, что на ней, оказывается, присутствовал макияж. Я редко видел её при параде, что меня заставило на секунду удивиться.

— Кто он? Как так? — нахмурилась Карина. — Ты ведёшь себя, как идиот. Если нас кто-то поймает в таком положении, будет много вопросов, тебе так не кажется?

В её глазах метали молнии, и я лишь задумался, когда она вновь успела зачерстветь по отношению ко мне. Первое время после расставания она вела себя подобно серой мышке, но в последнее время преобразилась в лучшую сторону и засветилась. И я не знал — раздражало меня это или нет.

— Чем он лучше меня? — вырвалось у меня прежде, чем я подумал.

И сам же испугался.

Карина несколько секунд смотрела на меня, как на дурака, а после я понял, что высвободил из глубинных клеток её разъярённого зверя. Ей явно не понравился мой вопрос.

— Почему ты ведёшь себя так, будто бросила тебя я?! Я никогда не считала его лучше тебя! Как ты вообще додумался… — Она резко осеклась, набирая воздух в лёгкие. — Нам лучше не быть громкими. Может, он правда лучше тебя. По крайней мере, с ним мне не приходится ��репираться без повода.

Я ослышался?..

Это меня довело до точки кипения. Я хотел уже со всей накопленной злостью впиться в её губы, как она невозмутимо предотвратила поцелуй, приложив пальцы к моим губам.

— Только попробуй, и я тебе точно губу откушу, — пригрозила она низким голосом. — Напоминаю, бывшие не целуются. Или ты так свою агрессию показываешь? Ты так со всеми, с кем ругаешься?

— Быстро же ты восстановилась, — с ядом выплюнул я. — Это ли не подтверждение тому, что я тогда видел? Ты изначально хотела расстаться первой, верно?

— Пошёл к чёрту! — рявкнула Карина.

Меня отрезвила звонкая пощёчина. Силы она, конечно, не пожалела — челюсть свело ноющей болью, и я машинально приложился рукой к горящей щеке. Давно она меня не ставила на место подобным образом, я даже успел соскучиться. Она выскочила из моего плена, отстраняясь от меня на несколько шагов.

— Если тебе удобно думать, что я по натуре самая настоящая блядь, — думай! Не запрещаю! Мне уже плевать на твоё мнение! Хоть проклинай меня в мыслях! — вновь завелась она. — Если ты думал, что я буду лить крокодильи слёзы, потому что ты меня бросил, то ты глубоко ошибался. У меня достаточно чести, чтобы не падать перед тобой на колени и унижаться. Не сдалась мне твоя любовь! Если бы ты меня любил, то не допустил бы даже мысли, что я могла так с тобой поступить. Ты бы мне поверил! Ты ведёшь себя, как полный мудак! У меня всё хорошо, а потом появляешься ты и пытаешься ни с того ни с сего поцеловать. Ради чего? Скажи мне! Самоутвердиться?

Впервые меня раздражал её голос, что стал срываться от напряжения. Я даже не смотрел на неё, пытаясь не вдумываться в слова, однако выходило плохо.

— Я тебя ненавижу, — уже спокойно проронила она. — Теперь я точно с уверенностью могу сказать, что виноват именно ты. Я себя больше ни в чём обвинять не буду. И любить, возможно, тоже. Не подходи ко мне больше.

После этих слов она резко развернулась и почти что убежала на нижний этаж, оставив меня в полнейшей тишине. Я сжал ноющую челюсть.

Впервые я совершенно ничего не понимал.

Мне кажется, во мне только что умерло нечто важное, я даже мелко содрогнулся. Подступила чёртовая тошнота, и здесь я осознал, что противно мне было вовсе не от Карины.

От себя.

Она меня ненавидела — прекрасно, это было взаимно.

В конце коридора я внезапно для себя обнаружил Виту, что сидела на подоконнике окна и лукаво улыбалась. Я нахмурился, без слов приблизившись и вцепившись в ручку двери моей комнаты.

— Да уж, ты полный мудак. Впервые слышу, чтобы Карина так красноречиво выражалась, — прокомментировала она.

— Заткнись, — слабо произнёс я, закрыв за собой дверь.

Это было ошеломляюще.

Несколько дней я провёл в тяжёлых раздумьях.

Та тошнота, вызванная неприязнью к себе, открыла мне глаза — всё шло от того, что я отрицал очевидное. У меня была неистовая жажда держать людей на расстоянии, и я не раз сталкивался сам с собой в битве, когда осознавал значимость Карины именно в моей жизни. Меня это нервировало.

Нервировало, что я не мог спокойно прийти к согласию сам с собой.

Нервировало, что Карина перешла все возможные грани.

Мне было не плевать на то, что она меня ненавидела. Мне было тошно после осознания сказанных ею слов.

Возможно, я правда был виноват во всём фарсе, что сейчас происходил между нами. Но это было так чертовски сложно призна��ь.

Я был виноват.

Каждый раз, произнося эти слова в мыслях, я бесился, но в то же время понимал, что во мне так завывала поверженная гордыня. Именно гордыня, не гордость — мне нравились люди, что умели признавать ошибки. К таким, к сожалению, я не относился. Меня нужно тыкать лицом в проблему или давать пощёчину, как поступила со мной Карина… только тогда из меня выбивается вся моя юношеская спесь и я осознаю последствия.

Это всё казалось мне таким сложным…

Почему я так поступал? Зачем выводил её из себя, если прекрасно знал, что между Владиславом и Кариной в самом деле ничего невозможно? Для этого нужно постараться. Даже наши отношения были аномалией — тем, что не должно существовать во внутреннем мире. Так почему я позволил себе обозлиться, принять такую мелочь близко к сердцу?

Зачем я делал ей больно?

Чёрт возьми, я же в самом деле мерзкий.

Я скривился, пусто смотря в книгу.

Именно поэтому я думал, что не заслуживал Карину, когда только узнал о том, что наши чувства были взаимны. Я не заслуживал любовь, потому что не умел правильно любить. Я умел лишь метаться из одного чувства в другое — всегда мешал любовь с ненавистью, потому что мне было так легче понимать, что всё было так, как я привык.

Изначально я не был «приучен» к доброму отношению. Изначально внутренний мир оставил меня в полях в одиночестве, заставляя бороться как за свою, так и за жизнь человека. Изначально я был сгустком чёртового негатива, которому чуждо понятие истинной доброты. Другое отношение меня пугало, заставляло покрываться мурашками, чувствовать себя уязвимым и не в своей тарелке.

Теперь я мог частично охарактеризовать свои чувства, что преследовали меня столь долгое время.

Тяжело вздохнув, я спустился в гостиную. На кухне хозяйствовали Кира и Марго — это уже стало привычной рутиной.

Я чувствовал… опустошение. Физика мне не давалась из-за тягостных дум, на которые я постоянно отвлекался.

— Мне казалось, Карина будет печь с нами, — услышал я краем уха.

— Я тоже так думала. Но, когда я ей предложила присоединиться к нам, она сказала, что хочет побыть одна, — пожала плечами Кира.

— С чего это вдруг?

— Карине иногда это необходимо. Она выглядела серьёзной, поэтому я не стала её допрашивать. Мало ли, ей просто нужно проветрить голову.

— Она ушла на улицу?

— Да. Как испечём, позовём её, если она сама к этому времени не вернётся. Наверняка на готовое с радостью прибежит, — посмеялась Кира, разбивая яйца в миску.

Мои брови опустились вниз.

Несколько минут я колебался, пытаясь делать вид, что читал книгу, пока Марго и Кира переговаривались между собой и пекли, как я понял из их обсуждений, пирог с персиками. Любопытно, что они вообще взялись за выпечку в столь поздний час — почти десять. Уже было темно.

К чёрту! — я захлопнул книгу и спустя несколько секунд меня и след простыл. Мне удалось выйти на улицу незаметным. Кажется, моросило. Я поёжился, чувствуя свежую прохладу. Застегнув пиджак, я стал пробираться сквозь вереск буквально вслепую. Я был благодарен свету из окон особняка — в такую темень он был кстати.

Небо было практически затянуто тучами — где-то проблесками пробивалось звёздное небо. Луну найти, к сожалению, я не смог. Спряталась от моего позора, потому что я явно стукнулся головой, раз всё же рискнул принять такое решение.

Карина нашлась позже, чем я полагал, — мне думалось, она вновь ушла к озеру, однако оказалась в стороне от него. Она стояла под редкими каплями и вытягивала руки к небу, словно общалась с ним. Моё внимание больше привлёк её внешний вид — она была в лёгкой блузке с кружевом и длинной юбке, напоминая мне девицу из средневековых романов.

Чем не ведьма? Недаром даже раздражающая меня рыжина пробивалась в её русом цвете волос.

— Карина.

Она резко вздрогнула и застыла, словно оцепенела от испуга.

— Холодно, не находишь? — попытался разрядить я обстановку, неторопливо делая шаги навстречу к ней.

Через пару секунд она отмерла и устремила на меня серьёзный взгляд с проскальзывающей ноткой презрения. Карина была коварной — это стоило признать. На ходу я стянул с себя пиджак и, как только приблизился, без её разрешения накинул на почти голые плечи. Дура. Правда же холодно.

Карина просто смотрела на меня. Пиджак соскользнул с её плеч, и она даже не удосужилась поймать его. Он просто упал на вереск, и я с раздражением приподнял бровь. Теперь она не просто дура в моих глазах, а упёртая дура.

— Не нужна мне твоя забота.

А ведь мне действиями было легче разговаривать, чем словами. Почему она этого не понимала?

— Я — кретин.

— Знаю, — пусто ответила она. — Спасибо за напоминание.

— Я серьёзно. Мне жаль.

Карина неубедительно отстранилась от меня на шаг, после чего уныло оглядела с головы до ног.

— Из-за чего?

— Из-за всего.

Она промолчала. Её равнодушие начало меня раздражать.

— Я… Если кратко, то… Просто мне было… Понимаешь… — хотел было я уже объясниться, как понял, что совершенно не могу связать даже одного предложения. Я просто не мог это высказать словами. Выглядел, как полный идиот.

Я устало потёр переносицу, приподнимая очки. Разговоры были явно не по моей специальности, особенно серьёзные. Чтобы быть к ним готовым, мне нужно много времени. К этому диалогу я был совершенно не готов, потому что отсутствовало время на подготовку. Сейчас или никогда — я выбрал сейчас.

Слова делу не помогут.

Карина же продолжала на меня пристально глядеть, словно пыталась залезть в самую душу. Возможно, она просто упивалась моими жалкими попытками принести ей извинения. Потому что даже одно слово «прости» в настоящий момент мне было произнести практически невозможно. Меня словно лишили дара речи.

Я упал.

Упал пред нею на колени.

Её глаза тут же утратили безразличие с каплей недоверия. Теперь в них читались испуг, удивление и любопытство.

— Что ты делаешь? — негромко поинтересовалась она.

— Показываю, насколько мне жаль, — с тяжестью ответил я, чувствуя, как внутри меня всё ещё взывала к себе гордыня.

Раньше я думал, что ни перед кем не встану на колени.

Она наклонила голову, выражая лишь жадный интерес. Карина не воспринимала это за трогательное извинение перед ней — она увидела в этом что-то другое, что заставило её на мгновение хищно прищуриться.

— Как думаешь, если я расскажу всем, что передо мной упал на колени сам Кирилл Шепот, какова вероятность того, что мне поверят?

Издевалась.

Может, я правда заслужил.

Я позорно промолчал, зажмурившись. Меня всего колотило изнутри. Во что я ввязался, когда принимал в себе эти пожирающие меня изнутри чувства? Они определённо сводили меня с ума. Как и она, что почти что царственно стояла надо мной.

— Отвечай, — потребовала она. — У тебя ведь хорошо с математикой.

Тишина.

Она, кажется, сжалилась надо мной, резко отвернувшись.

— Встань. Смотреть на тебя тошно…

Я послушался, чувствуя боль в коленях — ударился о холодную почву, когда падал. Мои брюки наверняка больше не могли похвастаться безупречностью.

— Если ты хочешь заслужить моё прощение, тебе необязательно падать передо мной на колени, — начала она, не смотря на меня. — Я просто хочу, чтобы ты искренне признался в том, что поступил, как полный идиот. Меня раздражает твоя противоречивость. Я никогда не знаю, кто меня будет ждать завтра — мой Кирилл или холодный Шепот. Как ты оклеветал меня вкупе с отвратительным поведением…

— Я никогда не считал тебя... грязной, — осмелел я, сделав к ней шаг. — Да, я — полный идиот, что решил перенести ответственность на тебя.

Эти слова мне дались чертовски тяжело, но они произвели свой эффект — она тут же повернулась ко мне.

— Обещай мне, что будешь со мной во всём честен.

Меня это заставило сжать челюсти. Для неё это имело такое большое значение? Видя чистую серьёзность в глазах, я тяжело вздохнул и оскорблённо процедил:

— Обещаю.

Борись, Шепот. Борись сам с собой. Если твоя гордыня вырвется наружу, она сделает всё только хуже.

— Я тебя прощаю, — уже мягче ответила Карина. — Однако ты должен понимать, что я больше не буду за тобой бегать. Это был последний раз.

— Значит, последний шанс, — хмыкнул я, смотря ей в глаза.

— Твои внутренние терзания не впервые встают против нас. Если мы, конечно, всё ещё существуем.

Я нервно сглотнул, скользнув глазами ниже.

— Можно тебя поцеловать? Без угрозы остаться безгубным, — выпалил я.

— То есть, когда мы были с тобой в разногласиях, ты не смел спрашивать разрешения, а сейчас вдруг решил, что оно требуется. Мне интересно, что происходит в твоей голове.

Если быть честным, я сгорал от нетерпения. Уж не думал, что я так по ней соскучился — по аромату, по вкусу, по трепетному касанию.

Её разрешением послужило действие первой — она притянула меня к себе за шею, подарив такой желанный поцелуй. Я впервые за долгое время почувствовал облегчение. Чувствовать её в прямом понимании было всё же приятнее, чем ссылаться на воспоминания.

Моя рука поднялась вверх по спине, после чего скрылась в копне её густых волос. Мне было просто интересно.

Она тут же ахнула, разорвав поцелуй.

— Серьёзно? — не сдержался я от довольной ухмылки.

— Перестань, — смущённо нахмурилась Карина.

Я слегка ослабил хватку на затылке, и она покрылась мурашками.

— Уж не думал, что тебе нравятся грубости, — подстегнул её я.

— Это было похоже на грубость, когда ты злился.

Моя бровь подлетела вверх.

— Тебе нравится, когда я злой?

— Нет, — твёрдо ответила Карина, всё же отмахнувшись от моей руки. — Когда ты злой, ты становишься самым несносным человеком в мире. Могу наговорить ещё пару ласковых слов.

Я слегка нахмурился.

— В другой раз, — спокойно ответил я, поднимая пиджак и отряхивая его. — Пока с меня достаточно.

Пиджак вновь оказался на её плечах, и на этот раз она его приняла.

Мы в темени направились к деревянному особняку.

— Я много думала… — начала Карина. — Прости меня.

Я встрепенулся.

— За что?

— За то, что ударила в тот раз. Всё же я не должна была так поступать.

Это заставило меня давиться смехом.

— Мне это было нужно, так что правильно сделала.

— Но это неправильно.

Она выглядела виноватой, и меня это смутило.

— Всё в порядке, — попытался заверить её я. — Я заслужил. Это даже не треть того, что было, когда ты разбила мне нос.

— Тогда была иная ситуация, и ты мне в самом деле был противен.

— И в чём отличие? В этот раз я тоже был тебе противен.

— Нет, — опровергла она. — Я просто была разочарована твоим поведением.

— Если тебе от этого станет легче, то прощаю.

У меня совершенно не было обиды на неё.

— Получается, мы снова вместе? — неловко уточнила Карина.

Я лишь кивнул, за что получил облегчение на её лице.

Когда мы приблизились к порогу, она оглянулась на меня и предложила:

— Я зайду первая. Отвлеку Марго и Киру.

— В этом есть необходимость?

— Думаю, будет крайне странно, если мы с тобой явимся вместе, когда я зарекалась, что хочу побыть одна.

— Как хочешь.

Она отвернулась и хотела было уже зайти, как я окликнул её:

— Карина. Мой пиджак.

Когда она оглянулась, я увидел её растерянный взгляд. Вскоре пиджак оказался в моих руках, и она скрылась в особняке.

Кажется, я всё же немного в себе разобрался.

[deavile]

XIII Я одна средь обломков стою

Я с раздражением захлопнула книгу.

Читать про любовь стало для меня не развлечением, а настоящим мучением.

Часы с римским циферблатом звонко отмеряли ход качающимся туда-сюда маятником. Тиканье было единственным звуком в гостиной, и оно утешало, дарило ощущение, что я вовсе не одна в столь пронзающей душу тишине.

Погода с самого утра строила козни — затянутое тёмными тучами небо, отвратная духота и редкий рокот внутреннего мира, который раздавался где-то вдалеке, со стороны зеленеющего на горизонте леса. Робкими порывами напоминал о себе ветер, разрежая поле из вересков.

Знала, что надвигалась гроза.

Прошёл уже почти месяц после расставания. Мне даже стало казаться, что Шепот в лице моего молодого человека был всего лишь сновидением, чем-то нереальным и сказочным. Я уже почти забыла, каким он был на самом деле внутри, как мягко улыбался и скромно смеялся. Забыла его прикосновения, взгляды, слова и поцелуи.

Словно этого и не было.

Вдруг я придумала Кирилла сама? Может, его никогда не существовало? Всегда был только холодный и отстранённый Шепот.

Я просто хотела быть любимой…

Хотела быть особенной, той самой героиней из романтических книг — быть во власти такой красивой и трепетной любви. Но истина крылась в том, что это всё было лишь на страницах. Возможно, Шепот изначально был прав.

Правильной любви не существовало.

Всё это — обыденность и театр…

Я запуталась.

Дружба тоже была формой любви. Не значит ли это, что тогда вообще никто не умеет любить?

Надежда на примирение жила во мне до тех пор, пока не настал день показа фильма. Марго и Соня собрали всех в ромашковых полях, чтобы устроить сеанс кино. На совместный вечер согласились все, кроме него.

Он просто не пришёл.

Тогда я почувствовала, что во мне разбилось нечто важное. Весь фильм я сидела с режущим горло комом и мокрыми глазами, пытаясь осознать, что именно меня довело до столь подавленного состояния. Я пыталась притронуться к осколкам, собрать разбитое в целое, чтобы всё забыть и больше не оглядываться, однако… лишь пуще резалась и забывала, как дышать. Воспоминания ранили меня сильнее любых острых, словно нож, слов.

Было бесполезно надеяться. Он всё сказал, даже несколько раз подтвердил свои слова поведением — я больше была ему не нужна. И тот поцелуй в гостиной ромашковых полей на деле ничего не значил.

Я жила, как обычно. Не в моём стиле постоянно убиваться по людям. Но отрицать, что иной раз я дико скучала и думала о нём слишком интимно, не могла.

Боюсь, я любила его по-настоящему. И люблю по сей день.

Даже после того, как он отказался от меня и оставил наедине со столь убийственными чувствами.

Динь!..

Я вздрогнула. Часовая стрелка сдвинулась на час дня.

Нужно просто всё забыть.

Всё было хорошо. Правда. У меня были друзья. Пускай я не могла открыть душу им полностью, они стали для меня главным источником тепла. Мы вместе творили, смеялись и дурачились — это стало моим спасением.

Шепот снова допустил ошибку.

Любовь существовала. Возможно быть любимой и любить одновременно.

Я больше не буду за н��м бегать.

Никогда.

В свободное время я стала чаще читать и заниматься писательством, даже пристрастилась к работе на печатном станке. Меня пугала тишина, и щёлкающие звуки меня успокаивали. Забавно, ведь раньше они выводили меня из себя.

Библиотека так и осталась местом, где я могла уединиться со своими мыслями. Даже если рядом был Шепот. Мы просто вели себя так, словно не замечали друг друга, лишь иной раз обменивались словами.

В один день вновь оказавшись в библиотеке, я была обескуражена картиной, что разворачивалась в читальном зале. Казалось, я не должна обращать на это никакого внимания, ведь нас больше не связывало ничего особенного, однако проигнорировать что-то непривычное всегда было сложностью, особенно для меня.

Редко приметишь Шепота, спящим в месте, которое может посетить любой желающий. Вернее сказать, редко увидишь его в принципе спящим.

Я в сомнениях глядела на него, распластавшегося на рабочем столе. Выглядел он уж больно измученным и уставшим, что не могло меня не обеспокоить. Уже не так важно, в каких отношениях мы состояли — его здоровье в любом случае важно, в особенности для внутреннего мира.

Однако будить я его не намеревалась — он бы в любом случае не послушался моих советов уделить себе больше внимания. Меня хватило лишь на то, чтобы убедиться, что у него не было жара, погасить тлеющие свечи и убрать канцелярские принадлежности, в особенности чернильницу, чтобы он ненароком не перевернул её во сне и не испортил вследствие этого свои записи. По отрывкам, что виднелись моему глазу, я поняла, что он продолжал работать над резонизацией.

Хорошо, я немного согрешила…

Мне было сложно удержаться от того, чтобы не запустить пальцы в его растрёпанные волосы. Он, видимо, настолько утомился, что даже не пошевелился. Однако я отдёрнула себя почти сразу же, как осознала свою оплошность — несколько раз мысленно перед ним извинилась за наглость и отругала себя за слабость.

Я больше не имела на это права. Он бы наверняка разозлился, будь в сознании.

Но это всего лишь условности. Мной наверняка двигала привязанность, от которой, увы, избавиться не так-то просто, особенно после разлуки. Мы жили в одном доме, часто пересекались в коридоре и делили между собой быт, но пытались вести себя почти как незнакомцы. Просто сожители. Сожители, которые могли поспорить на неоднозначную тему. Сожители, что знали друг друга вплоть до любимого цвета и вкуса чая, но больше не рисковали открывать друг другу душу.

Лучше бы мы не виделись вовсе…

Или даже лучше бы мы никогда не соглашались на отношения. Это я всё испортила. Многое было сделано по моей инициативе. Если бы не я…

Почему я обвиняла во всём себя?

Разве отношения это не про совместную ношу?

Шепоту удалось внушить мне чувство вины. Я правда чувствовала себя паршиво, словно в самом деле изменила в тот день.

Всё же моя сила была всего лишь красивой картинкой. Мне легко начать ненавидеть себя. Даже если, казалось, я ни в чём не виновата.

Но довольно об этом.

Моя жизнь не заканчивалась на расставании.

Недавно нас настигли грозы и ливни. Они шли дни напролёт, почти не переставая. Крыша в деревянном особняке вновь начала подтекать, поэтому при первой удачной возможности мы принялись за очередную починку дома. Я и Вита выкорчёвывали старые прогнившие доски, пока Шепот пытался сообразить подкладку и новые элементы кровли. Кира же была его девочкой на побегушках, что подавала ему то да это, с интересом разглядывая его мерки и чертежи.

Погода сегодня была неясной, поэтому я опасалась, что мог вновь начаться ливень. Мы решили менять крышу частями, чтобы избежать неудобных ситуаций. По крайней мере, если мы останемся без крыши во время плохой погоды, будет такая себе жизнь. Как минимум, затопит чердак, а после и второй этаж с нашими комнатами. Как раз крыша с чердаком и подтекали.

— Почему ты не рисуешь? — услышала я внизу вопрос Киры. — У тебя рука хорошо набита. Ты ровные линии без линейки рисуешь. Завидую белой завистью.

— Рисовать и чертить не одно и то же, — терпеливо ответил Шепот. — Дай мне уровень.

— А это ещё что?

— Большая линейка, — вздохнул тот.

— Вот эта? А я думала, что она тебе для огромных чертежей нужна.

Я услышала лишь удручённый вздох.

— Карина.

Меня пробила дрожь, стоило заслышать собственное имя. Я повернулась к Вите, что пыталась установить со мной взгляд, чем спровоцировала моё смущение.

— Всё в порядке? — поинтересовалась она, наклоняя голову. — Ты витаешь в облаках.

— Просто задумалась.

— О чём?

— О чём нужно, — негромко ответила я, с усердием выдёргивая гвоздь из сквасившейся доски.

Вита хмыкнула, откидывая старые элементы кровли в сторону. Хотелось надеяться, что она не расценила мой ответ за грубость.

— Я не буду вмешиваться, — произнесла она. — Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что тебя что-то гложет. Если вдруг нужен хороший слушатель, я всегда могу выделить тебе время.

Услышанное меня поразило. Я взглянула на неё с каплей удивления, а после неловко опустила голову, чувствуя себя не в своей тарелке.

— С чего бы? — сконфуженно спросила я.

— Для этого нужна особая причина? — усмехнулась Вита. — Мы с тобой неплохо поладили. Думаю, это нормально хотеть помочь кому-то облегчить его ношу.

— Лучше бы ты делала вид, что со мной всё нормально, — пролепетала я. — Мне так легче.

— Understood.

Мы потратили на починку ещё два часа. За это время Шепот успел перестроить часть крыши, которую я и Вита расчистили для работы. Возможно, мы могли преуспеть в этом деле больше, если бы не внезапно надвигающаяся гроза. Ветер не щадил никого из нас. Некоторые инструменты Шепота разлетелись в разные стороны, да и мы едва держались на крыше. Складывалось впечатление, что шла вовсе не гроза, а шторм.

Кира начала суетиться внизу и лихорадочно собирать разлетевшиеся инструменты, что-то визгливо причитая. Вита и Шепот без лишних слов спустились с крыши по лестнице, и я последовала их примеру, однако, как только я стала держать путь вниз, лестница вдруг резко колыхнулась от особо сильного порыва ветра. Мне хватило и секунды, чтобы осознать один факт — я падала вместе с лестницей.

— Прыгай! — услышала я крик Виты.

Механически я отцепилась от лестницы. Меня это спасло от положения быть придавленной, однако от падения с высоты — нет. Моё сердце ушло в пятки, мне всё свело в груди. Однако я не кричала, образовался ком в горле.

Ничего, не умру…

Максимум что-то сломаю.

Я закрыла глаза, готовясь к боли.

Где-то в стороне раздался громкий треск, а следом гул и визг Киры. А после меня тряхнуло, и я упала весьма странным образом.

Потому что я вовсе не упала.

Меня поймали.

От ушибов меня это не спасло. Мне кололо руку и, кажется, немного поясницу. А ещё сильно кружилась голова.

Я на кого-то упала…

Точнее, этот кто-то попытался меня поймать, но в итоге пострадал вместе со мной, тем самым смягчив моё падение.

Гадать мне долго не пришлось.

Я встретилась с испуганными зелёными глазами, что за мгновение охладели и приобрели стальную нотку. Шепот нависал надо мной, параллельно придерживая мою голову над землёй.

Моё сердце чертовски сильно колотилось, что заставляло мою грудную клетку трещать. И я почти не дышала, чувствуя тиски в горле.

Ветер нещадно хлестал его по лицу, и ворох белёсых волос беспорядочно колыхался между нами. На фоне серого неба он выглядел по-особенному холодным и даже бездушным, особенно, когда его глаза утратили хоть малейшую искру на жизнь.

— Живые? — приблизилась к нам Вита.

— Нет, ходячие мертвецы, — хмуро съязвил Шепот.

— Как Карина страшно упала! — подоспела растрёпанная Кира. — Ничего не сломали?

— Только лестницу, — заметил спаситель, отстраняясь от меня.

Я осталась лежать на спине, смотря на гневавшееся небо.

— Карин, ты в порядке? — присела рядом со мной Кира.

— У неё шок, сейчас пройдёт, — протянула в стороне Вита.

Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла вздохнуть полной грудью и принять сидячее положение. Кира подле меня начала задавать вопросы касательно самочувствия, но я её даже не слушала, смотря на Шепота, что едва заметно кривился и потирал правую руку.

— Ты пострадал, — не думая, вымолвила я.

— Всё нормально, — фыркнул он.

Ничего не нормально.

У него был тремор на одну руку, и, кажется, два пальца начали синеть и распухать.

— Дай взглянуть, — попросила его Вита. — Судя по тому, как ты её ловил, подозреваю, что возможен не просто ушиб, а целый вывих, если не перелом.

— Говорю же, я в порядке, — стал упираться Шепот.

В знак протеста он попятился от нас на несколько шагов, а после резко дёрнул за палец правой руки. Меня оглушил его надрывной вопль. Аж душа замерла. Шепот стиснул зубы, прижав руку к груди.

— Значит, вывих, — сделала вердикт Вита. — Так нельзя делать. Ты можешь усугубить травму.

Она приблизилась к нему и схватилась за правую руку, рассматривая посиневшие пальцы. Больно было наблюдать за тем, как она их щупала, пока Шепот хмурился и явно пытался делать вид, что он почти ничего не чувствовал.

— Wonderful! Похоже, тебе повезло. Ты вправил сустав.

Шепот выдернул свою руку из её хватки.

— Однако на недели две дискомфорт тебе точно обеспечен, если даже не больше, учитывая, как ты небрежно себя исцелил, — спокойно продолжила Вита. — Хотя личности восстанавливаются быстрее, чем люди. Можно сделать вскидку на несколько дней, но недели страданий тебе в любом случае не избежать.

— А это ведь правая рука, — сочувствующе заметила Кира.

Вита усмехнулась, словно находила всё произошедшее забавным.

— Что ж, Кирилл, походу, тебе придётся стать амбидекстером. Функционал твоей правой руки сейчас крайне ограничен.

Шепот иронии не оценил, лишь прошипел что-то под нос и стал удаляться к особняку. Ветер тем временем набирал обороты и завывал ещё пуще.

— Well, не будем медлить, — отвлекла меня Вита. — Давайте соберём инструменты и вещи и поторопимся укрыться в особняке. Погодка сегодня, конечно, особо добра к нам.

Втроём мы быстро сориентировались и спрятались в деревянных стенах стонущего от напора ветра дома. К сожалению, я прихрамывала, а после обнаружила у себя под штаниной брюк большой синяк, что только набирал фиолетово-синюю расцветку. Это в любом случае лучше, чем если бы я себе что-нибудь разбила или сломала.

— Карина, можно тебя на минуту? — обратилась ко мне Вита.

Кира оглянулась на нас, однако не стала мешать и ушла наверх.

— Да, конечно.

— I won't take up much of your time. Хочу попросить тебя проследить за Кириллом. Тебе это удастся лучше, чем мне.

— В каком смысле проследить? — нахмурилась я.

Вита тяжело вздохнула.

— У него вывих, а он явно не собирается всерьёз заниматься восстановлением, — уточнила она. — Уговори его наложить фиксирующую повязку, иначе последствия могут быть плачевными. Я, конечно, чуть в осадок не выпала, когда он так беспечно вправил себе сустав. А если бы он разорвал себе суставную капсулу? Хотя я не могу утверждать, что он уже этого не сделал. На глаз такое определить проблематично.

В этом был смысл…

— Мне кажется, что он вряд ли ко мне прислушается, — с сомнением ответила я.

Он больше вообще ко мне не прислушается.

— Да ну, не говори глупостей, — усмехнулась она, положив руку мне на плечо, чему я удивилась. Она слегка наклонилась ко мне. — Все мы знаем, что… he's unlikely to want to upset his girlfriend. Если ты понимаешь, о чём я.

Пускай я не знала перевод всех только что произнесённых вскользь слов, благодаря одному мне удалось уловить главный смысл.

— Боюсь, это больше не назовёшь моим козырем, — неловко улыбнулась я.

— Больше? — вдруг преобразилась Вита. — Так, значит, между вами что-то произошло?

— То есть… это с ним не работает, — взволнованно исправилась я.

— Возможно, ты просто не умеешь грамотно играть на его чувствах.

— Я и не собиралась играть на чьих-то чувствах.

— Во благо ему, разумеется, — ухмыльнулась Вита. — Включи своё женское обаяние. Приласкай, попробуй прийти к компромиссу. It`s simple, right? Come on!

Я слегка нахмурилась. Никакое «женское обаяние» мне здесь не поможет.

— Лучше займись этим ты. Ты как раз, как я заметила, разбираешься в травмах, — твёрдо ответила я. — Да и с Шепотом ты неплохо спелась. Повредничает, но рано или поздно ты его уломаешь. У тебя по-другому просто быть не может.

Вита растерянно приподняла брови, с сомнением выдохнула «well» и удалилась, оставив меня в покое.

К моему ожиданию, Вите в самом деле удалось позаботиться о Шепоте. На следующий день я обнаружила его с забинтованной рукой. Я сомневаюсь, что он сам решил оказать себе должное лечение. Он один из тех людей, что даже с переломами оставят всё на самотёк и будут жить дальше, как ни в чём не бывало. Как беспечно, особенно для кого-то вроде него.

Но он пострадал из-за меня.

Если бы я не упала на него. Или же…

Зачем он стал меня ловить?

Хотя это был глупый вопрос. Думаю, если бы он не побежал меня спасать, это бы попытался сделать кто-то другой. Я бы тоже не стала стоять на месте, наблюдая, как кто-то падает с большой высоты.

Мне пришлось лицезреть, как он левой рукой пытался почистить яблоко от кожуры и разрезать его на дольки. Шепот, к слову, ел некоторые фрукты странно — всегда чистил груши и яблоки. Заметила я это не так уж и давно, тогда, когда таскала ему свои первые потуги испечь шарлотку. Он тогда что-то пробубнил про кожуру на дольках яблок, и после этого я стала всегда их чистить, если использовала в выпечке.

Он раздражённо вздохнул, когда нож звонко съехал по деревянной дощечке.

— Съешь уже так, — не сдержалась я от комментария. — Или давай я тебе почищу и разрежу, если по-другому никак.

Шепот закрыл глаза после моих слов, словно оценивал моё предложение.

— Хорошо.

На самом деле я ждала его ворчания или просто отказа. Удивившись, я помыла руки и забрала у него нож, принявшись за яблоко. Долго с ним я не возилась, быстро оформила, как любил Шепот, и отстранилась.

— Спасибо, — пусто сказал он. — Дальше я сам.

Шепот стал выкладывать дольки на тарелку.

— Очень больно? — вырвалось у меня.

Я не знала, зачем пыталась продолжить беседу. Но мне хотелось.

— Тебе какая разница?

— Просто… интересно, — несмело выпалила я. — У меня никогда не было вывихов.

Он не ответил.

Я оставила его.

Дни стали для меня меланхоличными. Ко мне снова вернулось одиночество.

Писательство помогало мне отвлекаться от навязчивых мыслей.

Меня преследовал страх вновь потерять хватку и вернуться к тому состоянию. Такие упадки сил казались мне чем-то тёмным и ужасным. Не хочу испытывать столь сильное отчаяние опять.

— Кушай-кушай, совсем исхудал, — ворковала гостящая у нас Марго рядом с Шепотом, что корячился с ложкой. — Ты мой калека.

— Перестань выставлять меня инвалидом, — фыркнул он в ответ.

— Давай я тебя с ложечки покормлю, а то мне как-то грустно следить за твоими попытками нормально поесть.

— К твоему сведению, моя левая рука неплохо справляется.

— Ты так странно держишь ложку.

— Потому что по-другому неудобно. Не мешай мне.

— Ой, — наигранно вздохнула Марго, — нарадоваться не могу, что ты ешь, как нормальный человек.

Шепот закатил глаза, и Марго рядом коварно расхохоталась.

Да, наблюдать за этим было забавно, но между тем мне пришло осознание, что многие замечали главную проблему Шепота и пытались всячески ему помочь. Я знала, что была особая причина. Однако ею он не поделился даже со мной.

У Марго и Виты явно получалось лучше заботиться о нём. На удивление, он с ними даже спорил меньше. Только сейчас мне пришло осознание, что он будто всегда запрещал мне проявлять по отношению к нему заботу.

Может, он расстался со мной вовсе не из-за «измены», а потому, что я была для него никудышной девушкой? Он мог просто найти хороший предлог…

Вита наверняка являлась для него идеальным вариантом, учитывая, сколько у них общего и как они хорошо понимают друг друга.

Или даже Марго?.. Она точно знает, как найти к нему подход.

Карина, остановись.

Я просто себя накручивала. Какова бы ни была истинная причина, я вовсе не должна чувствовать себя виноватой. Даже если он в самом деле бросил меня не из-за фильма и Влада, это не делает меня неправильной или плохой. Это будет означать только одно — я не его человек.

Домыв посуду, я оставила Шепота и Марго наедине. Мне стоит развеяться. В последние дни я слишком углубилась в рефлексию, и это ожидаемо вызвало уст��лость. Иногда мне просто хотелось отключить свою голову, ничего не чувствовать, ни о чём не думать. Я думала постоянно.

На крыльце особняка я встретилась с Витой, что курила папиросу. Не нравились мне её дурацкие привычки.

Я намеревалась молча пройти мимо неё, но она внезапно окликнула меня:

— Карина.

Пришлось остановиться.

— Wait a second.

— Слушаю.

— Не хочешь прогуляться? — хмыкнула она, вальяжно отстранившись от сигареты.

— С тобой? — нахмурилась я.

— А что?

— Ты что-то от меня хочешь? — Прозвучало весьма сомнительно.

— Нет, — ответила она, вновь затянувшись. — Хотя… хочу тебе кое-что показать.

Я совру, если скажу, что она меня не заинтересовала.

— И что же?

— Следуй за мной.

Вита потушила папиросу о портсигар, после чего приблизилась ко мне.

— Не робей, dear.

Она двинулась в вересковые поля, и я, всё ещё обуреваемая сомнениями, двинулась следом за ней.

— Сразу предупреждаю, путь будет долгим.

Я хотела развеяться? Хорошо.

Спустя время, что мы брели по полям всё дальше от особняка, мне пришло осознание, что она вела меня в лес.

— Ты решила кому-то скормить меня в лесу?

Вита бесстыдно рассмеялась.

— Yes, of course. Веду прямиком к медведям, — отшутилась она. — Просто расслабься и гуляй. Не беспокойся, ничего плохого случиться не должно.

Ладно. Подожду до того момента, пока она не приведёт меня в нужное место.

Я любила лес, в особенности обожала зелёный цвет. Здесь он был практически везде, и это успокаивало. Уходящее солнце просветами прорывалось в тёмную гущу деревьев, окропляя алыми участками почву. Под ногами было много вылезших на поверхность корней и подсохшей опавшей хвои. Где-то в стороне напевали мелодии энергетические птицы.

Но больше мне нравился шёпот внутреннего мира, что выражался в трогательном шелесте листьев и колыхании покрытой росой травы.

И пахло… свежестью, словно новым началом. Я слышала аромат леса, и он меня чуть ли не опьянял.

Начало смеркаться.

Мы не разговаривали почти всю дорогу. Я больше витала в своих мыслях, в то время как она ворковала с птицами на ветвях и иной раз словно от скуки пинала шишки под ногами.

— Ничего, что темнеет? — аккуратно поинтересовалась я.

— Мне ничего, — хмыкнула Вита. — А тебе?

— Хотелось бы ночью быть в особняке.

— Ничего не обещаю. Однако то, что я хочу тебе показать, можно увидеть только в тёмное время суток.

Я нахмурилась, искренне не понимая, что она подразумевала. У меня всё ещё были сомнения на её счёт, но, раз я уже проделала такой путь, глупо было бы разворачиваться и уходить ни с чем.

— Мы пришли, — оповестила Вита, остановившись перед зарослями кустарников.

— И?

Она лишь оглянулась на меня, а после хмыкнула и с усилием раздвинула ветви кустарника, открывая обзор на узкую тропинку, что вела на возвышенность.

— Иди первой.

— Ладно, — согласилась я, проходя вперёд.

Не дожидаясь Виты, я стала взбираться наверх. До моих ушей дошло отдалённое журчание, чей-то стрекот. Целая какофония звуков! Надо мной вспорхнула сова, ухнув словно гром средь бела дня. Я вздрогнула. Всё же поздним вечером лес навевал жуткие ощущения, как бы любим он мною ни был.

Стоило мне подняться, как передо мной открылось серебристое озеро, в отражении которого мерцали первые звёзды и отсвечивала одинокая луна. Оно было окружено небольшой поляной на нашем берегу и полукругом хвойных деревьев. Напротив меня, через гладь озера, царствовала одна-единственная ива, что опечаленно склонилась к стеклянной поверхности. Я тихо ахнула, находя это зрелище впечатляющим.

— Это ещё не всё, — внезапно раздался позади меня хриплый голос Виты.

Меня пробила дрожь.

— Побежали.

— Что?

— Просто беги. Обещаю, тебе понравится.

Не успела я даже уточнить, к чему всё это, она схватилась за моё запястье и заставила ринуться следом за ней вниз с возвышенности.

Внезапно передо мной будто колыхнулся мир — темень прорезал зеленоватый свет. Над головой поднялись огоньки, начиная кружиться в замедленном танце. Я в удивлении застыла, оглядывая чудо-явление. Вита тем временем продолжила бежать вперёд по травянистой поляне, оставляя за собой ворох зелёных огоньков. Почти вся поляна ожила, засияла в спокойной глуши.

Я подняла руки, и на них присело несколько огоньков.

— Светлячки? — спросила я.

— It's a gorgeous sight! It's cool, you have to admit, — отозвалась моя спутница, наконец остановившись.

— Какая красота…

— Я знала, что ��ы оценишь, — усмехнулась Вита, приближаясь ко мне.

Я с неверием взглянула на неё.

— Почему?

Её глаза встретились с моими.

— Что почему?

— Ты показала мне это.

— Не знаю. Почему-то захотела показать это именно тебе, — пожала она плечами.

Это было весьма удивительно, должна признать.

Светлячки порхали возле меня, напоминая мне голубые огоньки — продолжение Виктоса — в чертогах разума. Даже странно понимать, что на деле эти светящиеся букашки ненастоящие и могут рассыпаться на энергетические частицы в мгновение ока.

— See, — обратилась ко мне Вита, ловя двух жучков.

Я заинтересованно стала следить за её действиями. Не прошло и секунды, как она распахнула ладони и оттуда показались голубые искры, что быстро рассеялись в воздухе. О чём я и думала — энергетические частицы. Охваченная этим зрелищем, я рискнула попробовать, поймав одного светлячка. Он всё трепетался и трепетался в моих руках. Фокуса с голубыми искрами не произошло.

— Неправильно делаешь, — взяла меня за руки Вита. — Дело в твоей энергии. Ты должна их энергетически подавить, тогда они под давлением распадутся на частицы.

— Подавить? Я не умею, — сомнительно отозвалась я.

— Кирилл тебя не научил? It`s simple! Я сейчас прозвучу глупо, но ты должна просто почувствовать.

Почувствовать?..

Я растерянно смотрела на Виту, которая хихикнула мне в лицо, явно находя мою озадаченность смешной.

— Теперь я понимаю, что имел в виду Кирилл, когда говорил, что личности не знают даже самих себя, — сказала она. — Ты несёшь в себе энергию. Ты можешь ей в каком-то роде управлять. Мы можем даже использовать этот трюк со светляками друг на друге.

— То есть, если ты сейчас подавишь меня энергетически, я точно так же распадусь на искры? — не поняла я.

Вита рассмеялась.

— Боюсь, мы намного сложнее устроены, чем существа внутри мира. Я могу повлиять на тебя как положительно, так и отрицательно, всё зависит от моего настроя. Скажем, моя энергия может оказывать влияние на твоё самочувствие.

— А, — дошло до меня. — Так это всем известно. Тот же Шепот, от которого постоянна исходит энергия, отличная от нашей.

— Если ты самый сильный по энергии, то можно всем управлять, — вдруг произнесла Вита.

Пускай её уголки губ по-прежнему были приподняты, я заметила в её глазах коварный блеск.

— В каком смысле? — аккуратно уточнила я.

— Кирилл этим активно пользуется, если ты не заметила. Тогда, когда он заступился за тебя, я сначала подумала, что впервые испугалась, что он всё-таки сильнее меня. Не спорю, правда сильнее, но не в том плане, в котором изначально мне показалось.

Она замолчала, вытянув руку. Несколько светлячков присело на неё, и Вита со странным обожанием стала разглядывать их. Букашка в моих руках по-прежнему трепыхалась, но стоило мне попробовать «почувствовать» энергию, она тут же превратилась в голубые искры. Я поражённо уставилась на оставшиеся проблески голубой энергии.

— Ты меня слушаешь?

— Да, конечно, — отозвалась я.

Вита усмехнулась.

— Я всегда стою до последнего, и Кирилл никогда не казался мне соперником, что в самом деле может одержать надо мной верх. Точнее, он достойный противник в интеллектуальном плане, там я не умаляю его способностей, но духовно… Согласись, что он весьма неуравновешенный, пускай старается казаться другим.

Я тяжело вздохнула, не понимая суть всего диалога.

— Ты решила посплетничать со мной насчёт Шепота?

— Дослушай для начала, — ухмыльнулась Вита. — Не притворяйся святошей.

Что ж, ладно. Она же для чего-то со мной этим делилась.

— Он задавил меня энергетически.

Я усмехнулась, взмахнув руками от услышанного абсурда.

— Просто признай, что в тот раз он просто был прав. Незачем придумывать себе оправдания.

— Я не придумываю себе оправдания, dear. Давно уже живу с признанием, что тогда поступила неправильно, извинения тобой были услышаны, — вполне серьёзно ответила Вита. — Дело в другом. Неужели ты не чувствуешь порой, как его энергия… давит, будто притесняет? Это из-за другой энергии, знаю, но напряжение рядом с ним меняется в зависимости от ситуации.

— Раньше, — начала я, начиная медленно приближаться к озеру, — я хорошо чувствовала различия в нашей энергии. Может, ты просто ещё не привыкла. Хотя, сколько я уже общаюсь с ромашками, я по-прежнему ощущаю различие зарядов. Однако с Шепотом я больше этого особо не наблюдаю.

Здесь мне пришло озарение.

— Знаешь… я кое-что поняла.

— What?

— Я перестала чувствовать ярко энергию Шепота не так давно. На удивление, я даже особо не заметила перемену до этого момента. Последние месяцы мне даже было с ним… комфортно?..

За моей спиной раздались размеренные аплодисменты. Я обернулась, приметив довольно ухмыляющуюся Виту.

— Что и следовало доказать.

— Что?

— Я только что благодаря тебе подтвердила свою теорию.

— Какую теорию? — заволновалась я.

— Чужой энергией можно пользоваться.

— И как я помогла тебе прийти к подтверждению?

Вита запустила руки в свободные брюки и стала неторопливо шагать ко мне.

— Сколько времени ты уже проводишь энергетический обмен с Кириллом? Точнее, проводила. Он недавно попросил стать его источником взамен тебе. Он не объяснил почему, но, быть может, ты мне дашь ответы на все вопросы.

Я нахмурилась, находя её слова ошеломительными, как и сам вопрос.

Мы начали отношения примерно девять месяцев назад. Или даже больше — я точную дату не помнила. Делиться с ним энергией я начала раньше…

— Год? — озвучила я так, будто спрашивала уточнения у Виты.

— Well… Если кратко, Кирилл намеренно делает для тебя своё присутствие комфортным.

— Это каким образом?

— Ты отдаёшь свою энергию. Кирилл её впитывает в своё ядро, после чего она начинает принадлежать ему. Он может пользоваться ею так же, как собственной. Судя по тому, что ты не знала о факте управления энергией, полагаю, ты и не знала, что Кирилл этому прекрасно научен. Скорее всего, в твоём присутствии он выдвигал отданную тобой энергию на первый план, заглушая свой энергетический источник, что, следовательно, приводило к тому, что ты переставала ощущать гнёт от его энергии и даже начинала чувствовать рядом с ним комфорт. Для личностей энергия очень важна, и собственная — самая приятная.

Серьёзно? Она это не выдумывала или в самом деле всё так и было? Звучало вполне себе логично, но в то же время это была Вита. Раньше я ведь и правда чувствовала сильный гнёт от Шепота, а у него энергетический характер сам по себе был душным и тяжёлым. Даже если сравнивать с ромашками, у которых тоже иной источник энергии, Шепот энергетически ощущался в разы противнее. Хотя тот же Саша иной раз душил меня своей энергией не похуже Шепота.

— И как ты пришла к этой теории? — поинтересовалась я.

— После нескольких энергетических обменов с Кириллом я начала замечать смену атмосферы рядом с ним. Он явно переключается на мою энергию, когда я поблизости. Thank him, of course, but… меня это стало смущать. Иногда он использует свою энергию. Тогда чувство давления возвращается.

Значит, Шепот даже здесь косвенно заботился о тех, кто с ним рядом. Это показалось мне очаровательным, однако… возможно, вскоре я сама почувствую существенную разницу в его энергии. Мы больше не проводили энергетический обмен, следовательно, моя энергия вскоре совсем выветрится из его ядра, и меня снова начнёт несильно душить его присутствие. Это вовсе не страшно, в физическом плане.

Что ещё меня поразило, так это то, что мне по-прежнему было комфортно в его присутствии, хотя он больше мог не стараться угодить моему источнику энергетически. Получается, Шепот до сих пор думал о моём комфорте? Или же я просто наивно пыталась ухватиться хоть за что-то, чтобы заверить себя, что ему не всё равно на моё существование?

— Это и правда интересное наблюдение.

— True.

Я тяжело вздохнула, приблизившись к серебристому озеру. Светлячки, парящие в воздухе, освещали едва заметную рябь на водной поверхности. В потёмках я потянулась к воде. Кожа покрылась мурашками, когда я почувствовала обжигающий холод.

Шорох.

Чуть поодаль от меня, возле берега, Вита начала внезапно раздеваться. Решила искупаться — поняла я. Какая безумная идея… Вода же была до одури холодной. Однако та, словно совершенно не ощущая мороза кожей, за раз скрылась за поверхностью. Я вгляделась в рябь, которую она оставила после себя, в надежде молясь на то, чтобы её не схватила какая судорога и она вынырнула. Меня не смущала её нагота, зато беспокоила излишняя смелость.

Вита была сложным человеком для понимания. Особенно в такие моменты. Но я не собиралась ни предупреждать её о возможной опасности, ни как-либо осуждать за поведение — мои права заканчивались в особняке, в котором я отвечала за порядок и покой. Здесь же была предоставлена полная свобода как ей, так и мне.

В чувства меня привели брызги. Я рвано вздохнула, слегка отстранившись от берега. Внезапно окатившая меня вода замылила обзор, и мои глаза зажмурились.

До моих ушей дошёл смех.

— Не надо, — спокойно осадила я Виту. — Меня совершенно не привлекает перспектива вымочить свою одежду.

— Так разденься.

— Не хочу.

— Come on, Карина! — воскликнула она, уплывая дальше от берега. — Ты не знаешь, что теряешь.

— Холодно.

— Не стесняйся. Будто у меня нет того, что есть у тебя, — подтрунила Вита.

Я поджала губы.

— Трусишь? Уж не думала, что роковая хозяйка особняка боится холодной воды. Или ты плавать не умеешь? Не вижу в этом проблемы, я тебе помогу.

Она переходила на блеф. Зачем ей так нужно заманить меня в озеро? Хочет утопить? Так своеобразно отомстить за все те наши перепалки или мои замечания в её сторону?

— Хорошо, — важно ответила я, пытаясь не терять самообладания. — Я присоединюсь к тебе.

— Чую, к дождю, — хихикнула Вита.

Было прохладно, но я всё же не стала менять своего решения. К тому же, озвученного. Я начала неторопливо раздеваться, чувствуя дрожь в теле. У меня отсутствовало обострённое чувство свободы, поэтому оголиться до конца смелости мне не хватило — я оставила нижнее бельё. Плевать. Главное, чтобы верхняя была сухой, а всё остальное — терпимо.

Вита буквально облизывала меня глазами, и мне было довольно неловко. Я не очень любила открытые вещи. Максимум решалась на лёгкие платья, чья длина была чуть выше колена, и то даже в них иногда чувствовала себя нагой. А в нижнем белье я ещё ни перед кем не представала.

Мои щиколотки щекотала холодная вода, и я приобняла себя за плечи. Я уже замёрзла.

— Let`s go! — поддержала меня Вита.

Набравшись решимости, я прошла дальше, пока вода не оказалась по мои рёбра. Я втянула живот от волн мурашек, начиная трястись. Вита сравнялась со мной, потянувшись. Интересно, у неё вообще присутствовало чувство стыда? Хотя с её размером-то груди, быть может, я бы тоже не стеснялась.

— Чем быстрее нырнёшь, тем меньше будешь страдать. Когда привыкнешь, будет не так холодно. Давай со мной вместе.

На счёт три, который она, конечно же, вела на английском, я задержала дыхание и окунулась почти с головой. Меня окатил мандраж, и я тут же вскочила, растирая ладонями плечи. Вита вновь рассмеялась, начиная меня обрызгивать, и я, сплёвывая воду, вертела головой в немом знаке протеста.

— Перестань! — всё же вырвалось у меня, когда я свыклась с перепадом температуры.

Вита расценила мои слова, как призыв к действию. Зараза… Я пошла в атаку, ударив под определённым углом по водяной глади ладонью — поднялся целый ворох брызг. Не нужно быть физиком, чтобы знать, как это работало. Вита отстранилась, когда мой водяной заряд прилетел прямо в её довольную физиономию.

Поднялся ещё пущий смех, и я сама не сдержалась от коварного смешка.

Мы явно разыгрались. Признаю, ей удалось меня втянуть в свою авантюру, я вовсе не была против. Некоторое время мы так и плескались в озере, иной раз пытаясь догнать друг друга в воде. Впервые я ощутила себя самым настоящим ребёнком, что просто резвился без задней мысли.

Моя голова наконец-то была пустой.

Вита скрылась под водой, и я стала опасливо оглядываться, чтобы в случае чего предотвратить покушение на меня. На удивление, она всё не появлялась. Прошла, наверное, минута — Вита так и не вынырнула. Меня схватило первое беспокойство.

Однако спустя мгновение меня отвлёк бюстгальтер, что вдруг ни с того ни с сего расцепился и стал беспорядочно висеть. Чёрт… Ненавижу эти моменты. Вот только произошло это не по великой случайности, как было обычно.

— Да сними ты его. Мне больно смотреть на то, как он туго затянут, — заговорила позади меня Вита.

— Ну уж нет! Это неприлично! — возразила я, придерживая руками бюстгальтер.

— Я голая.

— Это ты, а это — я! Не могу себе такого позволить.

Вита усмехнулась.

— Здесь никого нет. А меня твоя грудь волнует в последнюю очередь. — Она обошла меня, оказавшись передо мной. — Почему ты постоянно заключаешь себя в рамки? Даже если тебе так нравится… сегодня ты могла бы просто быть собой. Без всяких предрассудков. Не в этом ли настоящее счастье?

Я подозрительно прищурилась, всматриваясь в её серьёзное выражение лица.

— Разве тебе не понравилось? — спросила она прямо. — Ты мне казалась уж больно напряжённой. Я решила показать тебе, что такое свобода. Но ты, наверное, так и не поняла.

У меня не было достойных слов, чтобы дать ответ. Вита сложила руки на груди, а после покачала головой.

— Well… Это нормально. Мы просто с тобой слишком разные.

— Но однажды ты сказала, что мы, напротив, похожи, — наклонила я голову в интересе.

— Похожи, но эту схожесть сложно объяснить или показать. Хотя, стоит признать, мы с тобой вдвоём пытаемся казаться теми, кем не являемся. Right? Я нахожу это забавным.

Здесь я и вовсе потеряла дар речи, неловко позволив бюстгальтеру упасть на водную гладь.

Плевать.

Позже мы сидели на берегу и обсыхали под взором вошедшей в полные права луны. Мы больше не разговаривали. Просто молчали. Где-то слышался стрекот сверчков, редкими случаями мимо нас пролетали зелёные светлячки.

Лесная благодать…

И уже было не так холодно, на удивление.

Вита достала из кармана отложенных в сторону брюк портсигар, доставая одну папиросу. Она бросила взгляд на меня, после чего протянула металлическую коробочку мне — предлагала присоединиться. Я невозмутимо приняла дар. Мне удалось заметить проблеск удивления в глазах Виты, а после она лишь хмыкнула и пожала плечами, общаясь со мной жестами, мол, «без вопросов, пробуй». Она подожгла зажигалкой свою папиросу, в то время как я неуверенно зажала сигарету между губ. Никогда не думала, что докачусь до подобного — это такая гадость…

Внезапно Вита наклонилась ко мне и соединила наши папиросы, тем самым давая моей поджечься. Меня это смутило — а зажигалка ей на что? Зачем всё так глупо усложнять? Она, словно заметив моё замешательство, отстранила от губ сигарету и улыбнулась.

— Всегда хотела с кем-то так сделать, но никто таким, кроме меня, не промышляет, — оправдалась она.

Я совершенно не имела понятия, как курить. Отследив действия Виты, я втянула. В итоге моё тело стало содрогаться в кашле, пока Вита прыснула в кулак и с ехидством наблюдала, как я пыталась нормализировать своё состояние. Да что не так? А как тогда?..

— В первый раз у меня так же было. Да и не только в первый, — поделилась Вита. — Ты не затягивайся, как пылесос. Аккуратненько…

— Мне уже не нравится.

— Каждому своё, — фыркнула она.

С какой-то да попытки у меня получилось нормально затянуться и выдохнуть, но восторга это не вызвало. Мне наоборот стало противно от самой себя.

До чего ты докатилась, Карина…

Противоречишь сама себе.

Я скривилась, потушила сигарету в воде и спрятала в кармане аккуратно сложенных брюк. Вита нашла это забавным, улыбаясь.

А потом мы снова молчали, глядя на звёздное небо.

— Well, может, ты окажешься разговорчивее, — вдруг произнесла Вита. — Что случилось между тобой и Кириллом? Я пыталась вытянуть из него правду, но он молчит подобно удаву.

— Тебе-то что?

— Интересно. И, может, самую малость мне жаль тебя. Ты наверняка так скисла из-за него.

Это звучало возмутительно.

— Вовсе я не «скисла».

— Снаружи — нет, внутри — вполне.

— Я чудесно себя чувствую и без него, — заиграла во мне задетая гордость.

Вита хмыкнула.

— Не отрицаю. Однако в том, что тебе грустно, нет ничего плохого. Даже если виной печали является определённый человек. Конечно, если это не перерастает в зависимость… Вот именно тогда переходятся все возможные грани.

Я приобняла свои колени, вглядываясь в серебристую гладь, что отражала звёздное небо.

— Не люблю это чувство.

— Какое? — повернула ко мне голову Вита.

— Что меня оставили, — призналась я. — Мне всегда так страшно терять близких. Или что я окажусь недостаточно достойной, чтобы быть рядом с ними.

Вита долго молчала, и я уже успела тысячу раз пожалеть, что рассказала всё это именно ей.

— Одиночество — страшная штука. Даже мне оно претит. Есть большая разница между «быть одним» и «быть одиноким». Даже в английском. Одно слово может обозначать два смысла. Где ты просто один, как факт, а где… ты именно одинок. I`m home alone or I`m alone everywhere.

Я не нашла хорошего ответа.

— Тебя оставляли? — спросила Вита.

— Да, — тихо выпалила я. — Теперь да.

Вита шумно вздохнула, вытянув ноги и погрузив их в воду.

— Почему вы расстались?

Разумеется, она всё поняла без лишних объяснений.

— Из-за фильма. Он посчитал непозволительным моё поведение. Условно, я ему изменила.

— Разве вы не просто снимали фильм? Я ничего криминального не увидела при просмотре.

— В том-то и дело, — устало усмехнулась я. — Между мной и Владом не было ничего. Мы делали это ради фильма. Даже поцелуя не было. Но я теперь не знаю, правильно ли я всё же поступила… Может, я правда не имела права позволять такое даже понарошку. Шепот выглядел таким разбитым. — Я прикрыла глаза, прошептав: — И вот снова чувствую себя последней тварью.

— Зная Кирилла, я подозреваю, как всё пришло к расставанию, — бесцветно отозвалась Вита. — Но измена прежде всего считается изменой своим чувствам. Well, как наблюдатель, виноватой я тебя не считаю. Ты не изменщица.

— Но в его глазах всё иначе.

— Не давай ему управлять тобой. Чем больше ты будешь прогибаться под его капризы, тем более далёк ваш путь к счастью. Кирилл, разумеется, партнёр трудный, но ты должна понимать, что тоже дала своё согласие, когда позволяла орудовать своим чувствам. Я не вижу ничего непоправимого. Вам двоим нужно просто научиться понимать друг друга и не кидаться из крайности в крайность при назревании конфликта. Вот что, dear, даже не смей из-за него реветь. Ещё увидишь, он сам осознает свою оплошность и вернётся. Если, разумеется, правда любит. За его чувства мы говорить не имеем права.

Я взглянула на Виту, находя всё происходящее здесь странным. Без понятия, что заставило меня так легко открыться ей — обычно я избегала говорить о своих истинных чувствах. Из всех знакомых я смогла доверить свои беспокойства именно Вите, и это пугало меня.

Говорить о том, что болит, всегда было непосильной ношей.

— Well, ты, кажется, хотела ночью быть в особняке. Пора возвращаться, — поднялась Вита, подбирая свою одежду.

Я последовала её примеру. Когда мы были вдвоём одеты, она оглянулась на меня.

— Он вернётся, — серьёзно произнесла она. — I promise.

[deavile]

XII Любовь со смертью венчается

— Слушайте, у меня есть предложение! — задорно объявила Соня, аккуратно закрывая мою записную книжку. — Давайте снимем фильм.

— Фильм? — удивился Влад.

Прошло всего несколько дней, а я уже обзавелась новым другом. Разумеется, я подразумевала под ним Влада. На удивление, Соне каким-то образом удалось стать для нас двоих связующим звеном, и уже как три дня мы пересекались, вместе проводили время и смеялись с локальных шуток друг друга. Влад оказался не таким уж и серьёзным, как показался на первый взгляд. Он имел отличное чувство юмора, а иногда даже смущался незначительных мелочей.

Сегодня я рискнула показать им одну из своих законченных историй. Мне хотелось послушать мнение со стороны, и эти двое согласились без всяких возражений уделить моему творчеству внимание. Собрались, как уже стало принято с недавнего времени, в мастерской. Критики таковой я не услышала — они просто с удовольствием читали вслух, параллельно обсуждая со мной сюжет.

По итогу книга им понравилась, хотя я находила её несколько простецкой, писала больше для души, однако, как ни странно, слог в ней был уж больно вкусным и цепляющим. Кажется, я нашла свой идеальный стиль — простая, но аппетитная лирика. Влад назвал меня творцом, пишущим картины словами. Я смутилась, но точно нашла столь искренние слова приятными для моего эго.

— У Марго есть хорошая камера. Если мы её вежливо попросим, она может нам её одолжить. Разумеется, мы не будем относиться к фильму серьёзно. Просто... я подумала, что это было бы весело? Так сказать, испытаем себя в актёрском мастерстве. Если, конечно, вы хотите.

Соня выглядела вдохновлённой, и эта идея не показалась мне дурной. А что — дельная мысль. По правде говоря, я бы хотела испытать себя в какой-либо роли. Влад выглядел немного недоумённым.

— А жанр? Сюжет? — озвучил он мои мысли.

— Всё в моих руках, — улыбнулась Соня, махая нам книжкой.

— Ты хочешь снять фильм на основе моей книги? — наконец дошло до меня.

— Да, — уверенно кивнула Соня. — Ты правда классно пишешь. И парень у нас есть для мужской роли.

— Тогда ты — главная героиня, — пожала плечами я. — А я, пожалуй, отыграюсь за второстепенных и побуду режиссёром, если позволите. Писала ведь я.

Соня тут же зарделась и бросила на Влада неловкий взгляд, что всё это время казался мне излишне задумчивым.

— Я думала, что ты... побудешь в роли главной героини, — пролепетала Соня. — Там же столько неловких моментов... Имею в виду...

— Прикосновения, поцелуй? — бесцветно уточнил Влад.

Мне показалось, что в его глазах промелькнули задорные искорки. Кажется, он нашёл застенчивость Сони забавной. Та лишь затравленно кивнула.

— Ну нет, я целоваться с Владом точно не буду, — подняла я руки в сдающемся жесте. — Думаю, Соня, тебе это принесёт больше удовольствия, чем мне.

— Карина! — тут же вспыхнула она, крепко сжав мою записную книжку. — Необязательно же... То есть, мы же снимаем понарошку! Можно как-то сымитировать...

— Тем более, — усмехнулась я. — Бери главную героиню.

— Карина, я не смогу, — твёрдо настояла Соня. — Я же буду всего смущаться, даже понарошку. Не смогу отыграть так, как нужно... Я очень хочу снять этот фильм, но мне кажется, что... с главной ролью ты справишься лучше.

— Но у тебя наверняка хорошие актёрские способности! — возразила я. — И мне кажется, что книжная героиня прямо создана для тебя. Твой образ прекрасно ей подходит. Серьёзно.

Соня беспомощно вздохнула и отвернулась. Она всегда так делала, когда чувствовала раздражение. Я просто не хотела, чтобы она снова спряталась за чужими спинами и отнесла себя на второй план. У неё есть все задатки актёра — я рассуждала совершенно искренне, без капли обмана и юмора.

— Впервые видано, чтобы люди боролись не за главную роль, а за второстепенную, — протянул Влад в стороне. — А ещё мне нравится, что вы меня даже не спросили.

— Точно! — вздрогнула Соня, слегка раскрасневшись. — Разумеется, мы ничего снимать не будем, если ты откажешься...

— Да согласен я, — усмехнулся он, деловито облокотившись на колонну. — Решайте, кто из вас будет моей пассией на время. Или вам настолько противно целоваться со мной понарошку, что никто из вас не желает взять главную роль?

— Нет, конечно... — поникла Соня. — Я просто очень стесняюсь. Я себя знаю. Мы так нормально ничего не снимем, потому что я буду вечно шугаться каждого твоего движения.

Полагаю, мне не хотелось брать главную роль по похожей причине — в каком-то плане это правда будет неловким занятием. Если я стану главной героиней, мне придётся всячески взаимодействовать с Владом, а моменты в книге я помнила прекрасно. Так ко мне прикасался только Шепот. Поцелуй сымитировать можно, необязательно целоваться вживую, но прикосновения-то... будут явными, иначе даже шутливый фильм будет выглядеть... ну... слишком странно и фальшиво.

— Хорошо. Вполне себе понятная причина. Тебя никто и не собирается заставлять, так что не переживай, — принял ответ Сони Влад. — Карина?..

— Раз так сложились обстоятельства, то главная роль, получается, достаётся мне, — тяжело вздохнула я.

— Тогда я буду режиссёром и второстепенными персонажами! А ещё я попрошу у Марго помощи, чтобы она потом помогла мне склеить фильм. Как вам такая идея распределения?

— Разумно, — согласился Влад.

Я кивнула. Голова же была занята тягостными раздумьями, на что мне пришлось подписаться. Пришла к выводу, что всё было в пределах допустимого. Постельных сцен не предусматривалось, книга сама по себе получилась маленькой и простой, писала ведь в основном ради красивых романтических моментов, ничего пошлого и вульгарного там не было. Что я, не смогу пару раз обняться с Владом, потрогать его за плечи или руки? Ничего критичного — совершенно...

Соня пробормотала что-то про то, что Марго, возможно, уже ушла в вересковые поля к Кире, а после убежала под предлогом попросить камеру для съёмок.

— Да уж, не ожидал, что принцесса окажется столь инициативной, — вздохнул Влад. — Сразу виден дух творца. С ней не соскучишься.

Я улыбнулась. По правде говоря, меня умиляло, как Влад ласково называл Соню принцессой. И в чём он был не прав? В ней правда присутствовали черты принцессы — очаровательный образ, бескорыстная доброта, скромность.

— Она просто в правильной компании.

— И то верно. Заметно, что нам она позволяет намного больше, чем остальным, — согласился Влад, распуская шишку на голове.

Признаться честно, я ему не завидовала. Судя по всему, его волосы тоже были весьма густыми. Если мои волосы ощущались тяжёлыми, то какую же тяжесть приходилось носить ему каждый день... У меня бывали периоды, когда я стриглась под карэ. Однако, боюсь, карэ меня совершенно не красило. Текстура волос была уж больно непослушной, пряди закручивались кто куда, пришлось вскоре отказаться от короткой длины.

Раз Влада всё устраивало... — почему бы и нет? Но за такой длиной наверняка нужен надлежащий уход. Мне даже страшно представлять, сколько неудобств он испытывает при их мытье. Как кошмар, честное слово.

— Знаешь, Карина, волосы у тебя, как у куклы, — вдруг произнёс он.

Я оторопела. Видимо, он заметил, как я следила за его стараниями заплести себе косу.

— Как... у куклы? — глупо переспросила я.

— Мне Соня так сказала однажды. Говорит, что красивые. Сейчас пригляделся — думаю, она права. Ты богата на волос, структура интересная.

Теперь это всё объясняло. Такие странные комплименты были в стиле Сони. В начале нашей дружбы она вела себя несколько странно по отношению ко мне — вечно стояла над душой, говорила всякого рода приятные слова и комплименты, причём с поро��а. До сих пор помню, как она сильно засмущала меня перед Марго. И ведь, будучи такой робкой и молчаливой, не побоялась громко сказать мне, что я красивая! Марго потом подхватила и начала подтрунивать, делая комплименты по мелочам. Сбежала я тогда из ромашковых полей красной, как рак.

— Ну, я бы не стала хвастаться своей львиной гривой. Редко могу позволить себе распущенные волосы. Если их качественно не уложить, то они будут доставлять только неудобства. А у меня, увы, не всегда есть настроение наводить на себе красоту.

Влад тихо посмеялся.

— Вот мои волосы прямые. А мне волнистые нравятся. Даже сейчас, погляди, какие у тебя волны красивые.

— Спасибо, — тихо ответила я, слегка отвернувшись.

Странно себя чувствовала, когда мне делали комплименты без повода. Когда хвалили моё творчество — другой разговор.

Вот Шепот... А что Шепот? Шепот комплиментов мне просто так не делал. Мои творения оценивал по достоинству, когда прямолинейно и даже грубо критиковал, когда скромно хвалил. По поводу внешности он никогда мне ничего не говорил. Честно, я только сейчас поняла, что совершенно не имела понятия, что ему нравилось в людях, если говорить только про внешность. Считал ли Шепот меня красивой? Максимум, что он замечал, это мою сутулость и всегда просил держаться прямо. По его словам, я начинала выглядеть статно. А как мне понимать его статно?

От мыслей отвлекла меня Соня, что хлопнула дверью мастерской и похвасталась нам добытой камерой. Да уж, такого навороченного чуда у нас в вересковых полях не отыщешь — жили мы уж в слишком древнем особняке.

Ориентируясь по книге, мы стали искать плюс-минус подходящие локации, даже редкими случаями переодевались, чтобы каждый раз свежо выглядеть в кадре. Первые минуты съёмок мне было неловко, меня дико смущала включённая камера, что словно следила за каждый моим движением. Воспринималась она мною, как опасность.

Однако... узрев, как искусно входили в роли Влад и Соня, я всё же расслабилась и почувствовал какую-никакую уверенность. Соня иногда кружила вокруг нас с камерой, давала подсказки, говорила, как сделать лучше.

Всё бы ничего... Романтические сцены всё же сбивали меня с толку. Мне было дико неловко, когда мне приходилось более интимно взаимодействовать с Владом. Тот выглядел так, будто ему в самом деле это доставляло удовольствие — уметь бы мне так же входить в образ, как он. И смотрел он на меня иногда так... влюблённо. Разумеется, до съёмок он никогда так на меня не смотрел — я прекрасно понимала, что он играл. Признаться, из него получился бы славный актёр. Не то что из меня, что кое-как старалась не дрожать на камеру от каждого его, казалось, невинного прикосновения.

— Карина, не обижайся, но сейчас ты выглядишь очень холодно и деревянно, — услышала я замечание Сони.

Влад тут же вышел из образа — его взгляд охладел и принял оттенок непонимания.

Чёртова сцена поцелуя... Знала я, что целоваться вовсе не нужно, но всё никак не могла собраться с силами. Стоило Владу только чуть наклониться, я немела... и всё — просто тупо застывала, словно передо мной стоял вовсе не Влад, а хищник, загнавший меня в ловушку.

— Да не могу я...

— Я не понимаю, ты стесняешься или что? — поинтересовалась Соня.

— Не знаю, — беспомощно вздохнула я, опустив руки по швам. — Просто не могу.

— Ты так красиво описала в книге волнение при первом поцелуе. Прочувствуй свою героиню, что ли, — растерянно стала предлагать Соня. — Всё ты можешь, я знаю. Написала же как-то.

— Написать и сыграть — не одно и то же, — возразила я. — Я теряюсь, когда Влад ко мне приближается.

— Представь на месте меня... кого-нибудь другого? — предложил Влад. — Может, так получится.

— О! — загорелась Соня. — Давай, Карина, представь какого-нибудь своего любимого персонажа из книги или ещё откуда. Наверняка же кого-то тебе хотелось поцеловать.

— Не думаю, что любимые персонажи выбираются по такому критерию, — сомнительно отозвалась я.

— Но всё равно же у тебя есть идеал молодого человека, не так ли? Не стесняйся, — настоял Влад. — Представь на месте меня брутального мачо, и я уверен, что всё пойдёт, как надо.

Это окончательно выбило меня из колеи — я бесстыдно расхохоталась. Брутальный мачо? Надо же было до такого додуматься!

На самом деле идея была стоящей. Нужно себе внушить, что передо мной стоял вовсе не Влад, а Шепот. Вот только как обмануть сознание?

— Готовы? — спросила Соня.

Я уверенно кивнула.

Как же Влад поразительно преображался за секунду — завидовала белой завистью.

Так, я собираюсь целоваться с Шепотом, не с Владом. На удивление, самовнушение вроде как начало работать. По к��айней мере, я не вышла из-за образа, когда тот ко мне слегка наклонился. Мои ноги чертовски тряслись, но я максимально пыталась контролировать тело, чтобы ненароком не упасть от волнения.

Я дёрнула уголком губы, больше нервозно, но съёмка не прервалась. Мои руки по сценарию огладили плечи напротив — какой же всё-таки был заметный контраст в плане роста.

Шепот обычно не распускал руки. Редко я удостаивалась чести ощущать, как его руки ложились на талию или путались в моих волосах. Здесь же всё было с точностью да наоборот — Влад притянул меня ближе к себе за талию, и я чуть было не отстранилась механически. Вместо того, чтобы расчувствоваться должным образом, я вдруг испытала страх. Что сказал бы Шепот, увидев меня в таком положении? Да, я не собиралась целоваться с Владом по-настоящему, но сам тот факт, что я позволяла ему даже такое... — у меня закружилась голова.

Краем глаза я заметила, как камера опустилась ниже, Соня спрятала от зрителя наши лица, и я облегчённо выдохнула. Однако меня по-прежнему нервировало лицо Влада, что находилось непозволительно близко. Мне казалось, подвинулась бы я на миллиметр вперёд, мы могли бы в самом деле поцеловаться — уже не понарошку.

— Снято.

Я резко дёрнулась назад. Влад легко выпустил меня из оков, выпрямляясь в полный рост.

— Получилось? — бесцветно поинтересовался он.

Соня с самым сосредоточенным лицом стала пересматривать запись на камере, после чего подняла на нас взгляд и кивнула с довольной улыбкой.

— Шикарно смотрится, будто вы и правда поцеловались за кадром. Карина, у тебя отлично получилось отыграть невинную нервозность. Признавайся, кого представила?

Знала бы она, в честь чего на моём лице мелькала эта невинная нервозность. Теперь мне было слегка дурно на душе, словно я совершила какое-то преступление, хотя на деле ничего такого не сделала.

— Ну... — запнулась я, начиная быстро работать извилинами мозга. — Диймара.

Это первый книжный персонаж, что пришёл мне в голову.

— Диймар Шёпот? — уточнила Соня.

— Ага. Не спрашивай.

— Не буду, — усмехнулась она. — Хотите шутку? Если поменять букву ё на е, получится Шепот. Ты поэтому Кирилла стала называть Шепотом в своё время?

— Вовсе нет. Он у меня ассоциировался с шипением и шорохом, и каким-то образом к языку прицепилось именно Шепот, — тут же возразила я.

— Интересно, конечно, — хмыкнул Влад, сложив руки на груди. — Что ж, осталось доснять мелочи, не так ли?

Соня твёрдо кивнула.

Вплоть до самой ночи мы возились с последними моментами и кадрами.

Вернулась в вересковые поля я в двенадцатом часу. Да уж, творческая работа требовала уйму времени. Я считала, что мы ещё быстро управились — повезло, что книгу я написала маленькую, а то так съёмки могли длиться и несколько дней. По моим расчётам, фильм должен получиться примерно на тридцать минут. Уж не знаю, получилось ли за такие жалкие минуты раскрыть всю химию между персонажами, которую я так старательно расписывала в книге. В любом случае фильм планировался больше ради юмора — посмотреть на себя со стороны и посмеяться, если вдруг там всплывёт что-то нелепое.

В библиотеке я нашла Шепота, что читал толстую книгу в любимом кресле.

— Ночи доброй, — обратилась я к нему.

Тот, на моё удивление, никак не отреагировал. Может, погрузился в книжный мир? Я тоже в процессе чтения и писательства иногда могла не слышать, что происходило вокруг меня.

Я приблизилась к нему и присела на подлокотник его кресла, заглядывая в книгу. Опять физику изучал — могло ли хоть что-то утолить его жадный ум? Моя рука потянулась к его волосам.

— Не кажется ли тебе, что пора взять пер...

— Не трогай меня, — огрызнулся Ше��от, отстраняясь от моей руки, как от пощёчины.

Я удивилась, тут же спрятав руку за спиной. Только сейчас до меня дошло, что он пребывал не в самом лучшем настроении — глаза выражали непробиваемый лёд, плечи были излишне напряжены. Несмотря на то, что я знала его нрав от и до, меня ранила его дерзость.

— Что тебя так расстроило? — поинтересовалась я, всё ещё пытаясь звучать мягко и спокойно.

Его челюсть вдруг напряглась. Мне даже словно послышался скрип зубов. Не помню, чтобы он когда-либо так сильно злился. Даже во время наших споров и недомолвок он никогда не выглядел настолько обременённым подавленным гневом.

В моё отсутствие произошло что-то ужасное?

— Что случилось? — уже с волнением спросила я.

— Я пойду спать, — с натугом выпалил Шепот, резко поднимаясь из кресла и захлопывая книгу.

— Но подожди!..

— Заткнись.

— Хватит так со мной разговаривать! Разве я виновата, что у тебя плохое настроение?! — с первой ноткой раздражения крикнула я ему вслед.

Его и след простыл.

Во мне поселилось дурное предчувствие. С Шепотом было что-то не так — он никогда не уходил спать так рано. Сложилось впечатление, словно ему просто хотелось избежать разговора со мной. Опять он секретничал!

Весь последующий день он старался меня игнорировать, сторонился любых знаков внимания, даже несколько раз грубо говорил, пытаясь пресечь любые наши взаимодействия.

Что происходило? Это заставляло меня только бояться и недоумевать. Неужели я успела его чем-то обидеть? Но я ведь вроде ничего такого не делала...

Самое интересное, что мне казалось, будто его ломал вовсе не гнев. Он выглядел разбитым, словно произошло непоправимое. Серьёзно. Что здесь было, пока я гостила в ромашковых полях? Неужели опять энергетический перепад начался? Нет, бред — он был буквально месяц назад, да и Шепот не выглядел больным. Его явно гложило что-то внутри.

На все мои попытки выяснить, в чём заключалась его проблема, он лишь огрызался или молчал, пытаясь задушить меня тишиной. Как же меня бесила его неприступность в таких вопросах! Он совершенно не умел делиться бедами и чувствами. Может, поэтому иногда он и был таким психованным, потому что все его подавленные эмоции тупо фонтанировали, когда достигали пика?

Что больше меня возмущало — с остальными он общался, как прежде. Получается, проблема касалась всё же меня.

Почему бы ему прямо не сказать, что его во мне не устраивало?

— Шепот, что за цирк ты устраиваешь? — предприняла я ещё одну попытку, когда мы остались в библиотеке наедине.

Тот вновь проигнорировал меня, невозмутимо перелистывая страницу книги возле стеллажа.

— Шепот, я знаю, что ты меня прекрасно слышишь.

Ноль реакции.

Издевался, что ли?!

— Кирилл.

И нет — не сработало. Я словно была для него пустым местом. Это меня, разумеется, снова ранило. Он ведёт себя так странно уже три дня.

Я не выдержала раздражения и приблизилась к нему, хватая за локоть.

— Посмотри уже на меня! — пытаясь спрятать гнев, выдавила я.

— Я сказал тебе больше не трогать меня, — холодно и твёрдо произнёс он, вырываясь из моей хватки.

— Это ещё почему? — нахмурилась я. — Скажи, что я сделала не так. Мы же не дети, чтобы убегать друг от друга.

— Мне кажется, ты прекрасно знаешь причину.

— Представляешь, не знаю! Ты вдруг стал отталкивать меня. Что я должна подумать?

— Вдруг? — почти что хищно прищурился он. — Никогда не бывает ничего вдруг.

— Я готова выслушать все претензии, — тяжело вздохнула я.

— Ты не заставишь меня произнести это вслух.

— Тогда как я пойму, что не так? — возмутилась я.

— Что меня ещё больше удивляет, — хмыкнул он, слегка наклонившись ко мне, чтобы быть на одном уровне глаз, — так это то, как тебе хватает наглости строить из себя невинную овечку. Как же это отвратительно...

Я опешила. Он говорил с таким отвращением, что по моей спине даже пробежались мурашки. Его взгляд был пустым — точнее, разбитым, словно он был раненным зверем.

— Я не понимаю, — тихо выпалила я, смотря ему в глаза.

— Мы расстаёмся.

Что?

Нет, я наверняка ослышалась. Мне даже показалось, что у меня земля ушла из-под ног. Я наивно ожидала, что Шепот рассмеётся мне в лицо и скажет, что это он так решил неудачно пошутить, но нет — его сте��лянный взгляд оставался таким же стеклянным, и спустя мгновение он просто выпрямился и ушёл.

Он оставил меня одну с мыслями, что...

...что мы расстались.

Да нет же! Он не мог меня бросить! Это просто... шутка. Или нет...

Он меня бросил?..

Что за бред?

Наверное, мне просто снился кошмар.

Он меня бросил.

Когда до меня дошло осознание, я облокотилась спиной на книжный стеллаж и пусто уставилась в пол, чувствуя, как грозилось выпрыгнуть из грудной клетки моё энергетическое сердце.

Плакать не хотелось.

Но мне определённо было больно.

Стоило догадаться, что наши отношения не продержатся долго. Недаром всё же существовала мысль, что личности по натуре своей аромантичны и не способны на влечение подобного рода. Наверняка внутренний мир предусмотрел такие казусы — для нас это было бесполезным занятием.

Но тогда почему..? Почему мне было так больно?

Если бы мне в самом деле было всё равно, я не стала бы так убиваться. Сейчас же внутри меня переворачивались внутренности, сердце стучало в бешеном ритме — мне казалось, что я в самом деле задыхалась.

В своей комнате я всё же позволила себе выпустить пар после всего случившегося — слёзы брызнули из глаз, опаляя кожу солью. Я вовсе не впадала в крайности. Всего лишь бесшумно плакала, пытаясь найти в себе злосчастную причину, из-за которой Шепот решил закончить наши отношения. Раз он так поступил, значит, я сделала нечто омерзительное по отношению к нему — но что именно?.. Сколько бы ни напрягала извилины головного мозга, я всё не могла прийти к ответу. Всё было хорошо. Всё стало плохо именно в тот день, когда я гостила в ромашковых полях.

Когда я гостила в ромашковых полях…

Может, он так сильно обиделся на меня из-за того, что я отодвинула его на второй план? Меня не было весь день.

Но нет — звучало бредово. Шепот не нуждался в постоянном внимании, и точно не в его стиле обижаться из-за подобных мелочей, так ещё и до такой степени, чтобы расстаться.

Да почему он просто не мог сказать прямо? Разве я не имею право знать причину, почему между нами всё кончено? Как же меня чертовски раздражал его скверный нрав! Нередко наши недомолвки случались именно по его вине. Шепот любил умалчивать. Он был чёртовым тихушником!

Когда шок после расставания был пережит, я твёрдо убедила себя, что не отступлю. Я должна знать причину. Даже если наши отношения больше невозможны.

Разумеется, в глубине души я надеялась всё вернуть.

Глупо и наивно?.. Может быть. Но я не могла поступить иначе. Мы ведь совершенно не разобрались в ситуации.

Проснулась утром я с головной болью, однако пересилила подавленное настроение и успешно нацепила на себя привычную маску миролюбия. Мне не привыкать скрывать отчаяние, даже если чертовски больно. Я видела Шепота с самого утра, но мы успешно игнорировали друг друга. Мне не хватало смелости вновь начать разговор, а он выглядел холоднее любой статуи. Так подумать, прошло столько времени — я и забыла, что он мог быть таким безразличным и ледяным.

Мне приходилось смеяться в компании Киры и Марго, что вновь устроили день выпечки. Через силу. Все мои мысли на деле были посвящены Шепоту, который читал книгу в гостиной. Он ни разу не взглянул на меня, а вот я — великое множество.

Как же меня это ранило…

Вчера он выглядел так разбито, когда заявлял о расставании, а сегодня ни капли сожаления и печали — привычный Шепот. Хотя кто мог утверждать, что он не скрывался так же, как я? Я ведь тоже пыталась вести себя, как обычно.

Но что же я сделала, раз так обидела его?..

Шепот не обижался без причины — его задевало либо недоверие, либо моё переходящее грани поведение во время конфликтов. Однако я не могла вспомнить хоть один момент за последнее время, где я оплошала в таком плане. Может, не заметила?.. Но обычно я чувствовала, что отнеслась к нему грубо. Здесь же всё было не так очевидно.

Завести разговор с Шепотом у меня получилось только ближе к вечеру, снова в биб��иотеке. Кажется, это было самое подходящее место, чтобы оставаться наедине.

Мне казалось, что он весь день только и делал, что читал. Где бы я его ни видела, в его руках была книга. Даже сейчас он спокойно наслаждался чтением в кресле.

— Шепот. — Я испугалась собственного твёрдого голоса.

Звучала я отнюдь не холодно и колко. В моём тоне чувствовалась уверенность. И правильно. Не думаю, что в такой ситуации уместно показывать слабости.

У того едва заметно вздёрнулась бровь — первый намёк на раздражение.

— Давай поговорим, — попросила я.

Глупо. Он ведь сейчас оскалится и скажет, что нам не о чём разговаривать. Как говорится, надежда умирает последней.

— О чём? — прозвучало предостерегающе. Книга в его руках звонко захлопнулась, и это выдало его напряжение. Он не выглядел больше, как мой Кирилл. Он выглядел, как Шепот. Прямо как в нашу первую встречу — потемневшие глаза, поразительная точность в движениях, идеальная осанка и слегка вздёрнутый вверх подбородок.

Мне было больно. Очень. Однако я осталась невозмутимой.

— Очевидно, о нас.

— В каком смысле?

— Не надо делать вид, что ничего не было, — нахмурилась я, оскорбившись.

Эта напыщенность всегда выводила меня из себя, а сейчас — особенно. Я пыталась разобраться, а он словно игрался.

— Было, — хмыкнул Шепот, — не спорю. Но я уже высказал всё, что хотел.

— Ты высказал буквально ничего. Заявил о расставании, а я так и не поняла, в чём причина.

— Почему ты спрашиваешь причину у меня, когда всё прекрасно понимаешь? — резко скривился Шепот.

— Как я могу понимать?

Почти что издевательская усмешка.

— Даже сложно осознать, что ты способна на такое. Так ты в придачу нагло делаешь вид, что ничего не совершала. Это меня только злит пуще, — с ухмылкой произнёс Шепот, оглядывая меня сверху вниз. Нервно — чувствовала. — Но, полагаю, я должен выразить тебе благодарность. Если бы не ты, я бы в самом деле поверил, что любить и быть любимым не так уж и плохо. Я изначально был прав. Но теперь я наверняка защищён от столь глупых ошибок.

— О чём ты говоришь?.. Я правда не понимаю! Может, тебе приснился кошмар и ты спутал его с реальностью? Я ничего не делала!

— Я, по-твоему, настолько идиот, чтобы не суметь отличить сон от реальности? — резко огрызнулся Шепот. — Даже не смей оправдываться.

— Ты обвиняешь меня в том, чего я не делала!

— Видимо, мне настолько нечем заняться, что я выдумываю себе галлюцинации, как ты смеешь якшаться с другим.

Здесь я опешила.

Минуту…

— Якшаться с другим?

— Полагаю, Владислав более подходящий для тебя вариант, не так ли? — будто с каплей иронии поинтересовался Шепот. — Как быстро, однако, вы сблизились.

Его глаза за мгновение утратили холод и вновь наполнились отчаянием.

Глупость какая!..

Мы неправильно поняли друг друга — и такая мелочь так сильно ранила его.

Значит, он застал нас в какой-то момент, когда мы снимали фильм. Но ведь я вовсе не «якшалась» с Владом, как выразился Шепот! Это была всего лишь актёрская игра, мы не целовались. Не зря я думала, как на это пос��отрит Шепот. Возможно, без контекста это правда выглядело так, словно я… грязная изменщица.

— Всё не так. Я могу объяснить…

— Нет. — Твёрдое и законченное, как точка. — Я увидел достаточно. Вы были непозволительно близко. Ты тянулась, чтобы… — он замешкался, подрагивая посиневшими губами. — Это было омерзительно.

— Но…

— Оставь меня в покое. Сделаем вид, что в самом деле ничего не было. Я даже забуду твою ошибку, — уже спокойно продолжил Шепот. — Всё равно никто ничего не знал. А твой поступок лишь доказал, что любви таковой не существует. Всё это глупые предрассудки. Так что задумайся, не случится ли подобное с Владиславом.

— Да не нужен мне Влад! — вспылила я. — Мы просто снимали фильм. Так вышло, что мы играли влюблённую пару. С нами даже Соня была. Мы не были одни, а всё то, что ты видел, это было сделано в рамках фильма. Мы не целовались, всего лишь делали вид. Максимум… мы обнимались, но в этом не было какого-то… контекста. Мне самой было не по себе.

— Серьёзно? Снимали фильм? — переспросил Шепот. — Ты можешь выдумывать что угодно, ничто оправданием тебе не послужит. И Софию, к твоему сведению, рядом с вами я не заметил.

— Но это правда!

— Покажи.

Мой рот тут же закрылся. Я не могла показать ему фильм, потому что он ещё не готов. Камера на данный момент у Сони, она решила заняться монтажом и корректировкой.

— Сейчас я не могу, но потом…

— Вот и всё, что нужно было доказать.

— Ты мне не доверяешь? Ты серьёзно думаешь, что я… променяла тебя на Влада? Тебе не кажется это смешным? Шепот, в самом деле…

— В первую очередь, — сделал характерную паузу он, — я доверяю своим глазам. И поверь, я всё видел. Играли вы там или правда целовались — в любом случае я считаю это непозволительным.

— Но я же… Шепот, ты что, ревнуешь?

— Ты сама дала повод, — фыркнул он. — То, как он на тебя смотрел… То, как он тебя трогал… То, как ты себя вела!.. Ты считаешь, что это нормально?

— Это игра! Абсурд! Мы буквально живём во внутреннем мире, где сама любовь под вопросом. Ты думаешь, Влад уже успел познать всё на свете? Мы буквально исключение из правил или… не знаю, аномалия! Какая к чёрту измена?

— Да суть уже даже не во Владиславе! — внезапно рявкнул Шепот.

Меня пробила дрожь. Я ошарашенно уставилась на разъярённого Шепота. Впервые довелось увидеть его в таком несдержанном виде, почти доведённым до бешенства. Даже тогда, когда мы ругались, дрались и только-только познавали друг друга, он никогда не поднимал на меня голос подобным образом.

— Если к тебе может любой прикасаться так, то это мне не по нраву, — пришёл в себя Шепот, поправляя очки и смотря перед собой, не в мои глаза. — Это непозволительно. Дерзко и вульгарно.

Вновь во мне заскрёб когтями по затворкам сознания озлобленный зверь.

— Я не твоя собственность, — отчеканила я, чувствуя дрожь в ногах. Меня начинала душить почти что детская обида.

— Я и не говорил, что ты моя собственность. Мне плевать на твои отношения с кем-либо, пока это не переходит грани. Ты в самом деле полагаешь, что я буду спокойно смотреть на то, как Владислав обнимает тебя за талию и прижимает к себе? Поистине чудесное зрелище!

— Но я же позволила этому случиться не просто так…

— Мне неважно. Твои оправдания с фильмом я тоже ставлю под сомнения, — нахмурился Шепот, сложив руки на груди. — Ты часто обвиняешь меня в том, что я не особо внимателен к твоим чувствам. А внимательна ли ты? Меня больше удивляет, что ты не находишь в случившемся ничего критичного. Я бы не позволил другой того, что позволяю тебе.

— Так я такого же мнения, — возразила я. — Между мной и Владом не было даже крупицы того, что было у меня с тобой. Почему ты такой категоричный? Меня обижает, что ты даже не пытаешься прислушаться ко мне. Ты зациклился на том, что ты уже предан. Но это ведь не так.

— Я не хочу больше с тобой разговаривать, — отрезал Шепот.

— Кирилл, пожалуйста…

— Мой ответ — нет. Я категоричен, а оттого и защищён. Для меня это было твоей ошибкой, и подобное я прощать не намерен.

— Вот значит как, — хмыкнула я. — Таким темпом ты навсегда останешься одиноким. И виноват в этом будешь только ты сам. Потому что от ошибок никто не застрахован, и, если ты продолжишь каждый раз вычёркивать всех из твоей жизни по мелочи, что тебе не угодила, ты правда рискуешь остаться один.

— Одиночество всегда было моим спутником, если ты не заметила. Ты только доказала мне, что впускать кого-то к себе в душу чревато последствиями, — в тон ответил мне Шепот, совершенно не оскорбившись.

Зато я оскорбилась. Меня доводила до мандража его пустота в глазах. Такое ощущение, словно ему всегда было всё равно на наши отношения, оттого, наверное, и отказался так быстро от моего присутствия в его жизни.

Слёзы предательски скатились по моим щекам.

— И слёзы твои меня не подкупят, — заметил перемену во мне Шепот, деловито подперев подбородок рукой.

— Право, — сдавленно начала я, — ты такой странный. Не могу понять, бесчувственный ты камень или в тебе всё же есть что-то человечное. У тебя отсутствует постоянность, коей ты так хвалишься. То в один день забудешь все мои самые страшные грехи, то в другой оттолкнёшь из-за незначительной мелочи. А ведь я всегда тебя прощала, когда ты так поступал. Да даже бы сейчас простила, если бы ты сделал то же самое в ответ.

— Мне плевать.

— Я поняла с первого раза, — насильно улыбнулась я сквозь застывшие слёзы. — Хорошо, мы всё решили. Впредь мы с тобой как незнакомцы.

После этого разговора мне стало плохо настолько, что я отключилась, как только моя голова коснулась подушки. Хотелось только и делать, что спать-спать-спать. Желательно никогда больше не просыпаться. Не думалось, что меня из строя так легко выведет расставание. Я полагала, что так случалось только в книжках.

А ещё раньше казалось, что Шепот доверял мне полностью, что наша любовь в самом деле являлась подлинной и вечной. Верно, влюблённым свойственно быть наивными. Быть может, Шепот меня никогда не любил. Потому и оставил без труда. Мы не были людьми. Против законов внутреннего мира не пойдёшь, как ни пытайся.

Последние дни тянулись ужасно. Я чувствовала себя отвратительно, особенно если видела Шепота или даже пересекалась с ним взглядами. Он стал для меня главным раздражителем — моё настроение тут же портилось, стоило ему промелькнуть в поле моего зрения.

Разумеется, я молчала о своём несчастье и изо всех сил пыталась спрятать боль за невинными и скромными улыбками в компании. Мне было некому высказаться. Наши отношения были тайными. Будут ли оправданы мои жалобы? Может, я правда сама виновата?

— У меня вчера получилось взять правильно очень высокую ноту! — радостно поделилась Соня. — Я так долго корячилась, всё пыталась понять, как её правильно взять. Получилось ведь!

Я, Соня и Влад вновь собрались втроём в мастерской. Мы привыкли собираться нашей компанией и просто разговаривать. Много разговаривать. Мне было интересно. И кажется, я правда подружилась с Владом, хотя между нами по-прежнему присутствовала некая неловкость. На самом деле складывалось ощущение, что мы не могли друг другу открыться в полной мере. Что я, что он — одна сапога пара. Я вела себя при нём скромно и вежливо, редко позволяла себе свободу действий и слов.

— Поздравляю, — усмехнулся Влад. — А ты на себя наговаривала.

— Но у меня по-прежнему есть проблемы с высокими нотами, — возразила Соня.

— Уверен, что вскоре ты будешь брать их свободно.

Я кивнула в подтверждение его слов, пусто смотря перед собой. У меня было предчувствие, что сегодня мне стоило отказаться от их компании и побыть одной. Диалоги со мной вязались тяжело, я постоянно теряла нить обсуждения и считала ворон.

— Ты же ведь вроде тоже увлекаешься вокалом, как мне известно, — вдруг обратил на себя моё внимание Влад, что смотрел на меня. — Как твои успехи?

— Да какая из меня вокалистка, — усмехнулась я.

— Ты её не слушай, — тут же встряла Соня. — Пускай заниматься она начала не так давно, у неё уже много чего получается. Мы даже можем петь вместе!

— Тогда вы просто обязаны спеть мне дуэтом.

— Ну, — застеснялась Соня, бросив на меня боязливый взгляд, — обещать ничего не будем.

— Твои уши свернутся в трубочку, — посмеялась я. — Именно от моего вокала.

— А ну цыц! — шикнула на меня Соня. — Нормально ты поёшь.

Влад лишь улыбнулся, следя за нашей мини-перепалкой.

— К слову, как продвигаются дела с фильмом? — поинтересовался он у Сони.

Зараза. Как по больному. Если бы не этот фильм, я бы не поссорилась с Шепотом. Но ничьей вины здесь не было, однако отрицать того, что мне стала противна мысль о тех съёмках, не могла.

Неужели я правда повела себя неправильно? Мне стоило отказаться и всё же убедить Соню быть на моём месте? Я серьёзно изменила или это всё были предрассудки Шепота?

Я запуталась.

Он даже не захотел подумать над тем, что я сказала. С одной стороны я понимала, почему он так поступил со мной, а с другой — меня душила обида. Его проблемы с доверием всегда вставляли палки в колёса — они чувствовались мной, мешали нашим отношениям. Я знала, что он многое скрывал от меня. Разумеется, я полагала, что он может оказаться весьма ревнивым, если бы только появился повод.

И как по заказу — Влад, который даже не знает о том, что стал предлогом для расставания. Но вины его здесь не было, это даже не обсуждается. Здесь виновата моя опрометчивость. Виновато искалеченное восприятие Шепота. По щелчку он переключился с позиции любимого на преданного мною — и ведь не переубедишь, потому что в его глазах всё выглядело иначе. Он боялся, а оттого и отказался от меня. Решил больно сделать первым, называется.

— Работаю над ним вместе с Марго. На удивление, для первого раза у нас получается весьма атмосферная картинка, — ответила Соня.

— Всё в порядке? — вдруг переключился на меня Влад.

— У меня? — подпрыгнула я от неожиданности. — У меня всё в порядке.

— У тебя глаза на мокром месте, — беспокойно заметила Соня. — Что случилось? Ты сегодня странная.

Нет-нет, только не допрашивайте — позорно разревусь ведь. Дикой силой воли мне удалось сдержать слёзы.

— Ничего. Говорю же, всё в порядке, — улыбнулась я. — Иногда слезятся глаза. Это нормально.

— Надеюсь, что это правда так, — тихо ответила Соня. Она смотрела на меня подобно щенку, отчего на душе стало дурно.

Влад ничего не сказал, но по его взгляду было видно, что моя отговорка прозвучала неубедительно. Даже было к счастью, что он решил промолчать.

— Когда фильм будет готов? — перевёл тему он.

— Не знаю, но примерно… через неделю? Просто мы прямо так основательно взялись. Хочется же хороший результат, — пожала плечами Соня.

— Подождём.

Дни всё продолжали тянуться.

Я не совсем была согласна с тем, что время лечило, однако… боль всё же притупляло. Свыкнувшись с мыслью, что меня и Шепота больше ничего не связывало, я уже спокойно воспринимала его присутствие и вроде бы вернулась в обычное состояние. По крайней мере, мне больше не хотелось реветь от любых вопросов касаемо моего самочувствия и в целом от понимания, что произошло несколько дней назад.

Шепот вёл себя холодно и равнодушно, ничего примечательного в его поведении не наблюдалось — он не кусался без причины, но и не оказывал каких-либо знаков внимания. Словно мы правда вернулись к тому, с чего начинали. И если первые дни после нашего расставания мы старались игнорировать друг друга, то сейчас даже вернулись к спорам и пререканиям. Как было раньше. Складывалось впечатление, словно время повернули вспять.

И для других это тоже было привычной рутиной — почти все знали, как мы спорили друг с другом. Оно и к лучшему, наши отношения ведь не были афишированы, а оттого и заметить перемену было практически невозможно. Разве что иной раз Вита лукаво щурилась в нашу сторону, но я не воспринимала это за что-то тревожное — мало ли, это просто мои предрассудки.

В один прекрасный день на кухне я корячилась с банкой варенья. Какого чёрта крышка была так туго закручена? Никогда не сталкивалась с такой проблемой. Взяв полотенце, я начала вновь пытаться добиться своего — ничего не получалось!

— Дай мне.

Я вздрогнула, приметив позади себя Шепота.

— Я сама.

— Уж больно мне смотреть на твои потуги.

— Какая тебе разница? — хмыкнула я, нахмурившись. — И без твоей царской руки справлюсь.

— Такими темпами ты не успеешь испечь пирог.

— Я справлюсь сама, что непонятного? — настояла на своём я.

Шепот лишь тяжело вздохнул и без всяких возражений оставил меня в покое, притаившись в гостиной с очередной книгой.

С крышкой у меня разобраться так и не получилось. Серьёзно?.. Я искренне не понимала, почему не могла с ней справиться. Банку варенья я не трогала с момента её появления — внутренний мир решил посмеяться надо мной?

Ничего не успеваю!

— Шепот, — чувствуя неловкость, позвала я, — открой. Меня бесит эта банка!

— А как же я сама? — с сарказмом поинтересовался он, поднимаясь с кресла.

Я не придумала что ответить, позорно промолчав. Шепот приблизился и попытался открыть банку, и к моему злорадству у него не получилось. Он едва заметно нахмурился, после чего выхватил у меня полотенце и попытался вновь. С характерным щелчком крышка сдвинулась, и Шепот тут же расслабился.

— Впервые такое вижу, — задумался Шепот, оглядывая крышку. — Так и с голода умереть можно, если всё будет в подобном доступе.

— Всё, не отвлекай меня, осталось не так много времени, — спохватилась я.

Марго вновь предложила устроить чаепитие. В итоге я вызвалась помочь Марго и Кире с выпечкой. Кира убежала стряпать нечто удивительное в ��омашковые поля, а я решила покорячиться самостоятельно — самое время проверить, насколько выросли мои навыки.

К моему счастью, я успела испечь пирог с малиновым вареньем, а самое главное — не испортить. Все уже ушли в ромашковые поля, а я только достала пирог из печи. Красиво оформив сие творение на расписном большом блюдце, я с любовью накрыла его чистым полотенцем. Мне не хотелось ничего испортить в самый последний момент.

В ромашковых полях стоял небольшой гул. Марго что-то причитала, разливая кипяток в чашки. Кира же активно делилась, судя по всему, чем-то весёлым, потому что на её лице сияла лучезарная улыбка и Влад рядом с ней мягко улыбался. Глазами я нашла даже Сашу, что сидел тише мыши и ниже травы — смотрел перед собой, в пустоту.

Ко мне подбежала Соня, с интересом разглядывая полотенце.

— Что испекла?

— Пирог, — улыбнулась я.

— М, вкусно пахнет, — поделилась она, принюхавшись. — Малина?..

— Да, ты угадала.

— Прошу к столу, — посмеялась Соня.

Стоило мне приблизиться, как ко мне тут же метнулась Марго, суетливо дёргая за полотенце.

— Так, мама пришла, молока принесла, — проблеяла она. — Что тут у нас? Ух ты, какая красота. Горжусь! Надеюсь, на вкус он такой же, какой на вид.

— Я тоже надеюсь, — отозвалась я.

— Давай я его разрежу и поставлю, — забрала блюдце у меня Марго.

— Тебе помочь?

— Да я уже со всем закончила, только твой пирог остался. Присаживайся, не переживай.

Соня похлопала по стулу рядом с ней, и я поняла намёк, заняв своё место. По другую сторону от меня сидел Влад, что кивал каждому слову Киры. Как назло, напротив меня оказался Шепот, что с безразличным видом красиво складывал салфетки. С чего бы это он таким занимался?

— Возьми Соне и себе, — обратился ко мне он, протягивая две аккуратно закрученные салфетки.

Я спохватилась. Как очаровательно, салфетки напоминали розы.

— Зачем это?

— Марго попросила придумать что-то с салфетками, я и придумал, — спокойно ответил он. — В этот раз решили устроить, видимо, чаепитие «аристократов».

Соня с интересом стала разглядывать салфетку в виде розы. Шепот, конечно, обладал умелыми руками, это отрицать было глупо.

— Какая милота! Вы только посмотрите! — вдруг запищала Кира. — Салфетка в виде розы!

— Розы — романтичные цветы. Интересный выбор, — вальяжно прокомментировал Влад, смотря на салфетку в руках Киры. — А мне роза полагается?

— Прошу, — холодно отозвался Шепот, протягивая ему розу.

На удивление, к Владу он тоже относился никак. Хоть своё обещание выполнил — в самом деле забыл все обиды.

— А из бумаги подобное можно будет сложить? — поинтересовался Влад. — Как ты это делаешь? У меня одна идея для картины появилась. Не поделишься секретиком?

Шепот молча стал складывать салфетку, и Влад внимательно следил за каждым его движением. Как удивительно он создавал гармошку, при этом загибая некоторые края подобно лепесткам. Секретом оказалось то, что он использовал, оказывается, не одну, а две салфетки.

— Ага, — понял Влад. — Любопытно. Благодарю за мастер-класс.

— Ну-ка, разбрелись! — объявила Марго. — Я несу звезду сегодняшнего нашего чаепития.

Под «звездой» она подразумевала мой пирог, который был аккуратно разрезан на расписном блюдце. Он оказался в центре стола, и меня это несколько смутило — к нему столько внимания… А вдруг я оплошала? Я ведь его не пробовала.

— Карина испекла. Чтобы потом все высказали своё мнение! — шутливо пригрозила Марго. — Что ж, давайте приступать. А где…

Внезапно дверь в прихожей хлопнула и все оглянулись. На пороге гостиной показалась Вита с глубокой тарелкой в руках.

— Хотела спросить, где Вита, а она тут как тут. Премию за эффективные появления беспрекословно достаётся тебе, кикимора болотная, — сложила руки на груди Марго. — Что ты там принесла?

— Виноград, — ответила она. — Нашла сегодня в лесу целые виноградные залежи. Специально для вас отобрала самые сочные плоды.

— Ставь на стол и присаживайся, — миролюбиво кивнула Марго.

Вита без лишних слов поставила тарелку на свободное место и присела рядом с Шепотом, что тут же предложил ей розу из салфеток. Меня это позабавило, особенно, когда Вита случайно её распустила. В мозолистых руках повисли две салфетки. Она едва слышно прыснула от абсурдности, и Шепот в ответ слегка улыбнулся.

Я опустила глаза на чистую тарелку перед собой.

— Здесь всё выглядит таким приторно сладким, — сделал вердикт Шепот.

— Не переживай, Кирилл, мы подумали про привередливого тебя и испекли овсяные печенья. Специально добавили как можно меньше сахара, чтобы ты смог съесть хоть что-то, — тут же завелась Марго по другую сторону от него. — Тебе нужно плотно кушать, так что не вороти нос и ешь. Вон ещё фрукты есть и виноград Виты. Да и ты обязан попробовать пирог Карины. Где ещё видан такой красивый пирог?

— Пожалуй, откажусь, — фыркнул Шепот.

Все принялись пробовать вкусности. Соня первым делом потянулась к моему пирогу, и я в напряжении ждала её вердикта.

— Слушай, вкусно, — ответила она. — Он такой мягкий, прямо воздушный.

— Серьёзно? — спросила я, тоже потянувшись к своему пирогу.

— Да, вкусно.

Я попробовала. Должна признать, что это правда было вкусно. Неужели я испекла хоть что-то, к чему почти нельзя было придраться? Судя по тому, как его уплетала Кира, это был мой триумф.

Большую часть чаепития все разговаривали. Я частенько шутила с Соней и Владом. Повезло, что мне посчастливилось оказаться между ними — или же Соня специально заняла мне выгодное место. Когда все наелись, за столом просто продолжились беседы.

Я и Шепот иной раз переглядывались, но чисто по случайности — всё же сидели напротив друг друга. Заметила, что он чувствовал себя вполне комфортно в компании Виты и Марго. Одна постоянно что-то негромко ему вторила, вторая предлагала ему съесть чуть ли не весь стол, а ещё подкладывала ему фрукты и печенья. Тот, разумеется, это замечал, но ничего не говорил.

— О, Влад, заплети Карине ту косу, — спохватилась Соня.

— Какую? — не поняла я.

— Помнишь, у него такая пышная коса была. Просто нам подумалось, что на твоих волосах это будет выглядеть ещё шикарнее.

— Да ну, — сомнительно отозвалась я.

— Если она позволит, заплету, — спокойно ответил Влад.

— Давай, — пожала я плечами.

— Тогда отодвинься чуть от стола, чтобы волосы твои не летали, — попросил Влад, поднимаясь.

Я послушалась и распустила низкий хвост. Пусть плетёт, всё равно уже все занимались тем, чем хотели. Марго показывала что-то на фотокамере Кире и Саше. Камера была другой — не той, на которую мы снимали фильм. Шепот и Вита о чём-то негромко беседовали, параллельно смакуя виноград.

Не очень люблю, когда мои волосы трогают, но сама разрешила — сама терпи. Влад явно старался быть аккуратным, даже я обходилась со своей копной без пощады.

— Густые — это точно, — отозвался Влад.

— О, Влад, смотри, у меня и твои фотографии есть, — вдруг оживилась Марго, поворачивая свою камеру в нашу сторону.

Влад наклонился, приглядываясь, и заулыбался.

— Да ты мне тут целую тайную фотосессию устроила, — отозвался он.

— Красиво, — выдохнула Соня.

Вновь я пересеклось взглядом с Шепотом. И в этот раз выглядел он не безразлично, сколько слегка недовольно. Может, это не было видно невооружённым глазом, но я слишком хорошо его знала — поджатые губы и слегка вздёрнутая бровь говорили за себя.

Это из-за Влада? Или я просто слишком много думаю? Может, мне просто показалось?

Однако мысль, что мне могло показаться, отпала, когда он стал смотреть на меня чаще, чем было ранее. Он точно пребывал в плохом настроении, пускай пытался вести себя естественно.

— Не слишком туго? — наклонился ко мне Влад.

Я растерялась.

— Н-нет, нормально.

Шепот закрыл глаза, хмурясь, после чего что-то сказал Вите и вышел из-за стола.

— Ты куда? — забеспокоилась Марго, забыв про свою фотокамеру.

— Сейчас вернусь.

Он исчез из моего поле зрения. Прошло около пяти минут — он не объявился. Не буду отрицать, что я стала чувствовать беспокойство. И оно вырастало с каждой пройденной секундой. Мне не понравился его взгляд.

— Готово, — объявил Влад, отстраняясь от меня.

Я повертела головой и стала пытаться нащупать косу. Ощущалась массивной и пышной — даже не могла представить, как она выглядела.

— У Влада коса выглядела эффектнее за счёт длины, но у тебя всё равно пышнее, — сделала вердикт Соня.

— Благодарю, — улыбнулась я. — Я, пожалуй, отлучусь на минуту, если позволите.

— А куда? — округлила глаза Соня.

Я кашлянула, якобы, на что-то намекая, а после поднялась из-за стола и вышла. Соня протянула понимающий звук, после чего повернулась к Владу, потеряв ко мне всякий интерес.

Ноги привели меня в безмолвную гостиную. Когда вокруг царствовала тишина, всё воспринималось иначе — мою душу всегда посещали необъяснимые чувства, приятные и тёплые. Такие, которые хотелось хранить, прямо как украшения в шкатулке. Ответ на это был один: я просто нуждалась в спокойствии.

В гостиной, как я и ожидала, нашёлся Шепот, что стоял перед зеркалом, что висело на одной из стен, и перевязывал галстук. Странно. Мне казалось, его галстук и так сидел выше всех похвал — хотя сейчас его концы выглядели небрежно, словно их успели несколько раз помять.

Зато я убедилась, что с ним всё в порядке. Почему меня посетила столь глупая тревога? Потому что меня насторожило недовольство Шепота. Он мог казаться внешне холодным и сдержанным, но внутри он всегда был импульсивным — я это чувствовала. Но сейчас, стоя перед ним, я даже не знала что сказать. Да и стоило говорить? Просто я чувствовала должной разбавить эту неловкую обстановку. Я ведь сама пришла по его следам, и это, как минимум, должно вызвать у него вопросы.

Шепот приметил меня, однако остался невозмутимым.

— Тебе нужно зеркало? — просто вопрос.

Нет, не нужно…

— Да, — ответила я, несмело приближаясь.

Когда с галстуком было покончено, Шепот тут же отстранился, предоставляя мне место у зеркала. Только он хотел ретироваться, как я спохватилась.

— Подожди. Я хотела кое-что уточнить.

Он остановился, твёрдо и ровно, прямо как солдатик, после чего неторопливо развернулся. Его лицо вновь не выражало ровным счётом ничего.

— Ты же ведь по-прежнему нуждаешься в энергии. Просто хотела сказать, что я могла бы…

— У меня всё решено.

Я вздрогнула, всматриваясь в его лицо.

Одно сплошное безразличие — как же оно меня раздражало…

— Как?

— Тебе так интересно? — приподнял он одну бровь.

Я осмелилась приблизиться к нему, чтобы уж точно говорить один-на-один, после чего растерянно вымолвила:

— Разумеется, интересно. Ты же ведь многое теряешь в отсутствие необходимых энергетических элементов. Например, встреча с Виктосом будет многого тебе стоить. А мы… ты всегда проводил энергетический обмен со мной, и…

— Можешь не переживать, ты мне теперь ничем не обязана, да и никогда не была, — бесцветно ответил он.

— Я это знаю, — уже твёрдо сказала я, — но факт остаётся фактом. Тебе это нужно. Особенно в энергетические перепады. Я могу, как и прежде, осуществлять с тобой обмен. Хотела сказать, чтобы ты не стеснялся у меня просить.

 — Слушай меня внимательно, — отчеканил Шепот. — Я сказал, что у меня всё решено. Твоя помощь мне больше не нужна.

Меня одолело бессилие. Я уставилась на него. В моей голове активно осуществлялся мыслительный процесс. Он сказал, что с энергией у него всё решено, следовательно, он нашёл способ, как восполнять элементы, которые у него отсутствуют в его собственном ядре. Если он нашёл своеобразный источник, и этот источник не я, значит…

Значит, его источником выступает кто-то другой.

Глупой я не была — сразу поняла, кто был запасным вариантом.

— Вита научилась всем мелочам? — поинтересовалась я.

Шепот внезапно хмыкнул с едва заметной ухмылкой:

— Должен признать, в познании резонизации ей не понадобилась даже моя помощь.

Я тяжело вздохнула, пытаясь переварить только что осознанный факт.

— Неужели тебе настолько противна мысль хоть как-то взаимодействовать со мной? В резонизации ведь нет ничего такого, — не удержалась я от прямолинейности.

— Именно, в ней нет ничего такого, так что я искренне не понимаю, почему ты выглядишь столь расстроенной, словно от неё зависела именно твоя жизнь, — монотонно ответил Шепот. — Мой отказ от резонизации с тобой вызван лишь благими намерениями. Не вижу смысла издеваться друг над другом.

Издеваться друг над другом? Он считал любые взаимодействия со мной издевательствами? Его слова и холодное поведение больше походили на издевательство, чем резонизация между нами.

— Рада, что тебе есть к кому обратиться, — пролепетала я.

После этого повисла неловкая тишина. Я подняла взгляд, приметив, что он смотрел с точностью на меня, причём непонятно — не было пустоты, но и охарактеризовать мелькавшие там проблески жизни было сложно.

Невозможно было логически объяснить, как так вышло, что мы вдруг ни с того ни с сего начали целоваться. Особенно с пониманием, что мы вроде как больше не состояли в отношениях. Но мы позволили этому случиться вместе. Потому что хотели — я знала. И чувствовала. Шепот может сколько угодно строить из себя неприступного сноба, но против чувств он всегда был бессилен. У меня больше не осталось никаких сомнений. Мы просто неправильно поняли друг друга.

И ведь я вовсе была ему не противна, как оказалось. Он целовался аккуратно и неторопливо, даже позволил немного распустить руки. А ещё я чувствовала привкус винограда — забавно.

Вот только вся забава пропала, когда он внезапно отстранился, встряхнул руки, с «кривизной» на лице развернулся и ушёл, оставив меня одну в тихой белой гостиной. Разумеется, куда же без его характера! А ведь потом будет делать вид, что здесь ничего не было — мне просто показалось.

Я перевела дыхание и растерянно поправила слегка задравшуюся кофту с небольшим вырезом. С удивлением я обнаружила, как рыжеватые волнистые пряди упали на мои плечи. Мои руки тут же потянулись назад в надежде нащупать косу, с которой так долго возился Влад, но она не обнаружилась — мои волосы были распущены. Резинка тоже нигде поблизости не наблюдалась.

Вот же засранец!.. Он стащил мою резинку и нарочно распустил косу! Теперь понятно, с чего он так свободно руки распускал. Может, и целоваться согласился по этой же причине? Вот были же такие личности, которым обязательно нужно нагадить другому!

Кирилл чёртов Шепот! Вскоре я совершенно забуду с ним, что такое рассудок — он был невыносимым! И ведь, зараза, все эти дни делал вид, что он весь такой важный и гордый, словно ему плевать на меня. Сам по итогу прокололся — он точно ревновал, да ещё и так глупо! В его голове я совершенно дурой выгляжу? Сначала якшаюсь с Владом, а потом за спиной с бывшим целуюсь? Тотальный идиот!

[deavile]

XI Мир дан нам в ощущениях субъекта

— Я тебя молю, дай мне убраться в твоей комнате, — устало вздохнула Марго.

Это давно стало для меня привычной картиной. Помочь, увы, я мало чем помог, поэтому предпочитал не вмешиваться, если это не перетекало в очередную сильную ссору. Марго, по моим наблюдениям, изрядно устала и даже опустила руки, потому что с каждым разом всё меньше напирала и быстрее сдавалась в попытках поставить Сашу на истинный путь. Должен признать, ромашковые поля претерпевали явно не лучшие времена. Особенно хорошо это чувствовала Соня, что нередко делилась своими опасениями со мной.

Даже если так — в силах кто-либо из нас на это повлиять? Единственный, кто мог сбавить напряжение, был сам Саша. Однако он был почти неисправим. Он ненавидел, когда на его недостатки указывали, сразу уходил в оборону и огрызался. В последнее время он и вовсе легко раздражался и порой первым начинал ссору, если ему что-то не нравилось.

Одним словом, вся доброжелательная атмосфера, что встретила меня, когда я только зародился, испарилась в мгновение ока. Да и я чувствовал себя должным помочь. Даже сам не мог вспомнить, когда я решил взять на себя ответственность за происходящее. Всё же присутствовала твёрдая уверенность, что внутренний мир призвал меня не зря. Сложно было оспорить тот факт, что я являлся зачастую посредником и легко проникался даже к самым сложным людям. Не зря же внутренний мир потребовал кого-то именно с такими качествами, ведь так?

— Закрой дверь, — низко ответил Саша.

— Да у нас скоро тараканы разведутся, я серьёзно, — упиралась Марго.

Саша нахмурился и потупил взгляд.

— Саша.

— Ты опять начинаешь? Ты мне даже вздохнуть не даёшь.

— Пойми, ты живёшь не один.

— Да плевать мне. Я же никого не трогаю.

— Ты невыносим, — сжала челюсти Марго, а после отстранилась от двери и прошла мимо меня, направляясь к лестнице.

Я лишь оглянулся ей вслед, после чего перевёл взгляд на Сашу, что, на удивление, не спешил запираться в своей комнате. Спустя мгновение наши взгляды встретились.

— Иногда мне кажется, что она хочет переделать меня под тебя.

— Что? — озадачился я.

— Ну, ты же весь такой идеальный. Не то что я.

— Дело вовсе не в этом, — спокойно нашёл ответ я. — Она хочет спасти тебя от саморазрушения, которое ты в себе не можешь признать.

— Знаешь, ты тоже раздражаешь меня своими нравоучениями. Ты не прав. Я сам выбрал так жить.

— Именно, ты выбрал убивать себя. Не радикально, а мучительно и медленно. Нравится?

— Мне всё нравится.

Конечно, хотелось верить в правдивость его слов, но я знал, что это было далеко не так. Саша ненавидел себя. А больше всего в себе он ненавидел слабость, но даже у такого забитого мальчика внутри буйствовала гордость. Ему было тошно признать, что у него просто-напросто не хватало сил поставить себя на ноги самостоятельно.

Уже в своей мастерской я просто ходил туда-сюда в раздумьях. Не мог найти себе места от внезапно проснувшегося беспокойства.

Всё было намного сложнее, чем мне даже казалось. У меня складывалось впечатление, словно все решили посходить с ума. Даже Виталина. Её слёзы мне могли только присниться. Пускай я увидел почти ничего, и мне не совсем стало ясно, из-за чего именно она расплакалась... сам тот факт, что она не всегда улыбалась, что-то сломал внутри меня.

Я знал, что она улыбалась сквозь боль. Это очевидно — для меня. Глаза говорили о людях намного больше, и в кровавых глазах Виталины всегда буйствовала душераздирающая пустота.

Мне было больно. За других.

Каждый день чувствовать сильное, почти что бьющееся током напряжение между Марго и Сашей и на постоянной основе поддерживать поникшую принцессу в самом деле стало для меня мучительными занятиями. Я делал это по прихоти, от сердца, но и свою усталость отрицать не мог.

Помогало рисование. Но не во всём.

Я присел возле колонны и схватился за голову. От всех мыслей у меня изрядно запульсировали виски. Стоило теплить надежду, что всё в скором времени разрешится. Проблемы существовали всегда. Быть может, этот период необходимо пережить нам всем.

До моих ушей дошёл скрип двери. Я тут же встрепенулся и поднял взгляд на незваного гостя.

Передо мной стояла Кира. Миниатюрная. Меня всегда забавил её рост. Для меня она казалась дюймовочкой — без сарказма и шуток. Просто заметил, что из всех знакомых я был самым высоким. Только если Кирилл немного меня подпирал, но я всё равно оказался выше — даже какая-то детская гордость клубилась внутри меня от знания этого незначительного факта.

— Привет, — лучезарно улыбнулась она.

Я растерянно кивнул.

— Слушай, у меня тут дельце к тебе есть...

— Какое? — не удивился я.

— Если тебе не составит труда, — неуверенно начала Кира, — не мог бы ты дать мне критику?

Моё лицо вытянулось от услышанного.

— Прости?..

— Мне нужна критика. Как художнику от художника.

— Я не критик. К тому же, боюсь, твои работы на высшем уровне. Мои навыки ничем не лучше твоих.

— Довольно лести, — усмехнулась Кира, но взгляд был направлен в пол, что меня насторожило. — Даже я сама признаю, что главным художником теперь являешься ты.

— Что ты хочешь этим сказать?

Кира забегала глазами, а после подобралась и натянула улыбку ещё пуще прежнего.

— Ничего. Просто хотела сказать, что восхищаюсь твоими рисунками. Так... что насчёт критики?

— Я не эксперт. И мне правда неясно, для чего тебе моя критика. Объективности от меня добиться будет сложно, у нас разные взгляды на искусство.

— Понятно. Тогда ладно...

Внезапно мне в голову ударила хорошая идея.

— Хотя, стой, я могу дать тебе критику.

— Правда? — вновь оживилась Кира.

Только сейчас я заметил в её руках аккуратную папку с предполагаемыми рисунками, что она принесла мне на оценку. Значит, она подготовилась заранее — прекрасно.

— Да.

Кира довольно хихикнула и без всякий церемоний присела рядом со мной, положив мне острый подбородок на плечо. Зелёные косы стали щекотать мою руку, и я лишь покачал головой. Полагаю, иногда я позволял очаровательным леди слишком много.

В моих руках оказалась папка. Я раскрыл её, сразу же наткнувшись на пейзаж вересковых полей.

— Знаешь, ты невероятно хорошо работаешь с цветом. Только погляди, какие здесь плавные переливы, — начал я, показывая ей всей рукой на нарисованный закат. — Светотень вроде не нарушена. Картина выглядит очень вкусной, насыщенной, яркой. Я бы ещё сказал, что чувствуется... жизнь. Именно! Нарисовано с душой.

Я нисколько не врал. Ни о том, что сейчас говорил Кире. Ни о том, что из меня такой себе критик. Потому что у меня даже никогда не возникало желания раскритиковать Киру. Возможно, её картины не считались идеальными, но они были не хуже моих. Я тоже иногда совершал ошибки разного рода. Если недочёт несерьёзный, человек, что не является по натуре художником, даже и не заметит, что что-то не так. С моими картинами работало — работало и с картинами Киры.

— А тебе не кажется, будто картине воздушности не хватает? Мне наоборот казалось, что здесь всё получилось душащим и мёртвым, — отозвалась Кира.

Мне пришлось даже наклонить голову для пущей убедительности в своих суждениях.

— Мне кажется, что всё в порядке. Говорю тебе, как художник художнику. Вересковые поля выглядят живыми, а закат и подавно. Замечу, пейзажи у тебя получаются слаще на вид, чем у меня. К тому же, смею заметить, ты уделяешь больше внимания деталям, в то время как я делаю акцент на первый план. Фон и то, что позади, для меня играет второстепенную роль.

Кира задумчиво промычала, после чего отстранилась от моего плеча и убрала рисунок с закатом в сторону. Она стала выглядеть сосредоточенной, словно в самом деле прислушивалась к каждому моему слову.

Следующим рисунком оказался портрет Марго. Очаровательно. Видать, я не один питаю желание рисовать понравившихся людей.

— Погоди, — нахмурилась Кира, после чего выхватила у меня папку из рук и стала в ней что-то искать. — Вот. Это старый портрет, а это — я вчера нарисовала. Как думаешь, если я подарю Марго новый, ей понравится? Или всё же не стоит?

— Дари, конечно. Думаю, ей будет приятно, — поддержал я затею. — Смею заметить большой прогресс между этими двумя портретами. Когда ты рисовала старый?

— Полгода назад? Чуть больше? — стала вспоминать Кира.

— Поразительно. Старый тоже неплох, но новый выглядит намного точнее, реалистичнее и детальнее. Ты быстро осваиваешь навыки рисования.

— Про прошлый портрет Вита сказала, что у меня сильная асимметрия. Вот я и взялась за выравнивание своего глазомера.

— Сильная асимметрия? — сомнительно переспросил я. — Не сказал бы, что она сильная. Да, нарушено построение лица, но не критично. Всё равно заметно, что полгода назад у тебя были уже весьма хорошие знания об анатомии. Ты тогда начинала с построения?

Кира лишь кивнула.

— Скорее, ты просто немного просчиталась. Видишь, линия глаз немного не соответствует наклону головы? — стал рассуждать я, показывая пальцем воображаемую линию на портрете. — На новом же ты это исправила, здесь у тебя углы соответствуют полностью. Главное, что ты это увидела и поправила, что уже похвально.

— Ну, конечно. Рисование для меня... имеет огромное значение, если можно так выразиться. Ты, наверное, меня понимаешь, — неловко отозвалась Кира.

Сейчас она ощущалась далеко не той вечно весёлой и взбаламученной девчонкой, какой я привык её всегда видеть. Разумеется, я предполагал, что Кира была личностью неоднозначной, и весь её позитив — образ на публику. Мы все зачастую приобретаем в обществе определённые роли и маски.

— Понимаю, — улыбнулся я краем губ. — Думаю, твой портрет поднимет Марго настроение.

— И правда, — усмехнулась Кира, начиная теребить одну из своих длинных кос в руках. — В последнее время она нервная.

— Это доставляет хлопот? — поинтересовался я.

— Да нет, наверное... Бывает, что она может на меня прикрикнуть, но я вовсе не обижаюсь. Я всё понимаю.

Я лишь покивал головой. Полагаю, Кира была осведомлена, как обстояли дела в ромашковых полях. Марго наверняка не скупилась на гневные тирады в присутствии лучшей подруги.

Все остальные рисунки Киры я пытался комментировать так же подробно и красочно, стараясь выделять только хорошие стороны. На деле недочётов было мало, почти что не было погрешностей, так что я был искренним. Кира, на удивление, обладала хорошим чувством цветокора и светотени, я даже поразился её мастерству. Не то чтобы у меня были с этим проблемы, но иногда моего опыта было недостаточно — несколько раз перерисовывал, выравнивал цвет, корячился со своим восприятием цветов, чтобы в итоге передать всё так, как нужно.

А ещё Кира любила уходить куда-то в абстракции, иногда. Таких картин, по правде говоря, у неё не так много — я увидел лишь несколько. До одури мне запомнилась картина, что отдалённо напоминала горестный и даже депрессивный пейзаж. Пробрали до дрожи облака, напоминающиеся чьи-то искривлённые страдальческие лица, словно они вопили что есть мочи, от боли, причём душераздирающей. Даже не знаю, какие точно чувства вкладывала в ту картину Кира, но если она хотела напугать или заставить зрителя испытать дурные ощущения — у неё получилось.

Такие картины зачастую были мрачными и странными, в отличие от других, что меня насторожило, по правде говоря. Кира рисовала такие яркие и красивые пейзажи, не скупилась иной раз на нежные и симпатичные портреты, даже уходила в мультяшный стиль, а здесь — это. Причём картины метафоричные, скрытые, неоднозначные, но поголовно все жуткие и совершенно не вяжущиеся с образом беззаботной и легкомысленной Киры.

Я замер, когда взялся за последний рисунок в её папке. Силуэт девушки, кажется. Чёрный, на белом фоне, будто бы в дымке, словно в тумане. И по этому силуэту было видно, что неизвестная девушка душила саму себя нитями, такими же чёрными.

— Любопытно, что ты пыталась этим изобразить, — неуверенно отозвался я, не зная, как правильно комментировать увиденное.

Кира нисколько не смутилась.

— Самоненависть.

— О, — выдохнул я, теперь по-новому взглянув на её картину.

— Якобы, человек убивает сам себя, но это образно. Поэтому здесь всё в тумане. Как тебе объяснить?.. Будто бы это не реальность, это — голова человека. И человек настолько себя ненавидит, что из раза в раз душит себя за любые неудачи.

Весьма позитивно...

Разумеется, это было далеко не так. По Кире я не заметил какие-либо знаки и намёки, что могли бы меня заставить за неё переживать. К тому же, она осмелилась показать столь дерзкие рисунки мне. Возможно, к ней это и правда не имело никакого отношения. Всё же она — творец. Мало ли, ей просто захотелось изобразить такое отвратное чувство в виде картины.

— Как ты только это придумываешь... Я правда восхищён твоим умением обыгрывать любые чувства и ситуации в рисовании. У тебя действительно талант, но и твой труд, вкладываемый в это дело, крайне похвален.

— Ну, я рисую зачастую то, что вижу.

А это заставило меня усомниться в своих выводах касательно Киры.

— То есть... хочешь сказать, что даже вот эти картины вдохновлены чем-то реальным?

— Да, — просто ответила Кира. — Почему ты выглядишь столь встревоженным? Если ты вдруг думаешь, что у меня не порядок с головой, то это не так. Я просто наблюдаю.

Интересно, за кем она наблюдала подобную самоненависть. Я наслышан, что Кира, кажется, хорошо общалась с Сашей. Быть может, она тоже видела его насквозь? Или он ей доверял свою потаённую боль? Не мне судить... Вдруг вдохновителем на такую ужасную картину был вовсе не Саша. Я всё же не знал всего, что происходило в вересковых полях.

— Хотя то, что я ненормальная, может, частично правда, — хихикнула Кира. — Мне часто говорят, что я безбашенная, полоумная и всё в таком духе. Но, конечно, не в том смысле.

— Что ж, интересной ты составляющей, Кира, — задумчиво произнёс я, вручая ей в руки папку.

По рисункам мне удалось узнать о ней много нового. Теперь даже было как-то сложно назвать Киру легкомысленной. Такое ощущение, словно она правда специально строила из себя дурочку.

— Знаю, — улыбнулась ещё шире Кира. — Спасибо, что потратил на меня время.

— Мне только в удовольствие, правда.

И я вовсе не соврал из вежливости. Кира помогла мне прийти в себя и отвлечься от тревожных мыслей касательно обстановки в ромашковых полях.

Шли дни. Почти ничего не менялось. Только если громкая ссора Саши и Марго несколько забылась, снизился градус напряжения. Марго и вовсе перестала спорить с Сашей, видимо, просто смирившись, что тот неисправим. Это выглядело удручающе, однако дышать на время стало легче...

Зато проявилась одна приятная вещь — принцесса, кажется, перестала так сильно изводить себя волнениями и даже стала чаще улыбаться в моём присутствии. Меня радовало, что нам удалось подружиться. Найти подход к Соне было сложно по той причине, что она постоянно осторожничала и с подозрением относилась к людям, которых плохо знала.

Но у меня получилось!

Кто бы мог подумать, что Соня умела быть громкой и шумной, а самое главное — весёлой? Она шутила со мной, рассказывала истории и даже делилась чем-то личным. И её искренняя улыбка была широкой и живой.

Соне было важно чувство комфорта рядом с человеком. За это время мне нередко говорили, что я — уютный человек. Но секрет крылся лишь в том, что я умел слушать и слышать, особенно понимать. Даже если понять другого почти невозможно, я пытался до последнего. Я всегда старался избегать ссор и конфликтов, они мне претили до глубины души.

Считал ли я принцессу своим другом? Возможно. Я часто проводил время с ней наедине в мастерской. Неважно — в молчании или беседуя.

Сегодня я решил немного прибраться в мастерской. По крайней мере, как минимум избавиться от творческих завалов на столах. Стоило ли говорить, что белая мастерская теперь была вовсе не белая? Но это уже неважно. Я отсортировал рисунки и скетчи, а после принялся разгребать содержимое ящиков одного из столов.

Внезапно послышался робкий стук. Обернувшись, я приметил Соню, что выглядывала из-за двери.

— Ты не занят?

— Ну, я тут немного увлёкся уборкой, но ничего не имею против твоего присутствия. Не думаю, что ты мне помешаешь, — пожал я плечами.

— Я тут не одна.

— Если моя мастерская открыта, значит, я рад гостям, — ответил я, вновь принявшись разгребать ящики.

Моя мастерская стала чуть ли не музейной комнатой, если честно, но мне это даже льстило. Я любил показывать свои творения. Неважно, кто забрёл в мою мастерскую. Всем был рад, так сказать. Даже если однажды ко мне зайдёт на огонёк Кирилл, я ему не откажу в экскурсии — однако я крайне сомневаюсь, что этот сударь хоть раз меня навестит, особенно по своей воле. Полагаю, самые натянутые отношения у меня были именно с ним. Как бы я не пытался к нему подступиться, чтобы сгладить напряжение, тот стоял на своём. Ну, не хочет — не надо. Может, соперника во мне видит или я настолько противоречу его традиционным взглядам. Не мне ж судить...

— Здравствуй.

Я вздрогнул.

Второй гостьей оказалась Карина. Она, признаться честно, тоже ни разу не захаживала ко мне. Полагаю, её подговорила Соня. Они вроде крепко дружили.

— Привет, — ответил я. — Не ожидал твоего визита, буду честен.

— Прости, если смутила, — улыбнулась Карина. — Кое-кто постоянно тобой восхищался, что и надоумило меня выведать, что ты за личность такая.

Соня тут же слегка зарделась, бросив беспомощный взгляд на подругу. Меня это лишь позабавило.

— Вовсе не смущаешь, — усмехнулся я. — Боюсь, открытий интересных ты не сделаешь.

— Ничего же, если я покажу несколько твоих картин Карине? — невинно поинтересовалась Соня.

— Пожалуйста, — махнул я рукой. — Картины здесь для того и висят, чтобы их показывать.

— Спасибо. Карин, пойдём я тебе покажу свою любимую. Она вон там.

Я лишь проводил их взглядом в конец мастерской, после чего отвлёкся на ящики. Я достал оттуда пачку рисунков — тех, что мне не нравились, или которые просто прятал от чужих глаз. Некоторые можно и вовсе выкинуть — мазня какая-то, в прямом смысле. В этой пачке нашёлся и рисунок Виты. Я тут же спрятал его под другими творениями.

Ох, опять сортировать. Когда я только успевал рисовать столько?..

— Красиво рисуешь.

Я вздрогнул и схватился за грудь, подпрыгнув. У Карины вырвался смешок, и я усмехнулся следом за ней, когда осознал нелепость ситуации.

— Вы, видимо, все в вересках любите красться.

— А вы, судя по всему, любители испугаться.

Соня похихикала в стороне. Она на что-то отвлеклась, но на что — неясно. Может, какую картину рассматривала. Карина же не спешила отстраняться от меня. Её взгляд за что-то зацепился, и я проследил за ним.

Ах, точно...

Одним из моих первых творений здесь был... Кирилл. Я специально спрятал его тогда в ящике, потому что посчитал эту картину личной. Она уже и забылась, всё-таки на виду не висела, в ящике пылилась. Карина бросила на меня непонятный взгляд, после чего робко потянулась к рисунку, словно боялась, что я сейчас остановлю её.

Но останавливать я не пытался. Всё равно уже увидела — есть ли смысл прятать?..

Карина внимательно рассматривала рисунок, причём так серьёзно, что мне даже стало не по себе. Я ждал вердикта, будто от её мнения многое зависело. Мне померещилось, что она улыбнулась краем губ — на мгновение. Может, она вовсе и не улыбалась, всего лишь показалось.

— У меня много вопросов.

— Даже так?..

— Как тебе удалось уговорить его?

— А я не уговаривал. Просто наблюдал. Это был быстрый набросок, который я позже закончил без участия самого Кирилла, — спокойно ответил я.

Карина вновь бросила взгляд на рисунок. Она смотрела на него как-то... по-тёплому. Возможно, мне правда тогда не померещилась её улыбка.

— Никогда не видела, чтобы он так улыбался.

Я не знал, что на это ответить.

— Хорошо. Почему ты решил нарисовать его? Мне казалось, вы не очень ладите, — не стала ждать моего ответа Карина.

— Я ловлю моменты, а не рисую только то, что нравится, или тех, к кому испытываю симпатию.

— Вот как.

Карина вернула рисунок на место. Её глаза, что вот горели чем-то трепетным, вмиг охладели. Я даже не замечал, что у неё всегда был такой тяжёлый и холодный взгляд. Отнюдь... эта мелочь очень выбивалась из того образа, что я успел составить в голове, просто наблюдая за ней.

— Если хочешь, можешь забрать этот рисунок себе, — предложил я.

— Зачем он мне? — не поняла она.

Мне показалось, что...

— Я просто предложил. Подумалось, он тебе понравился. Да и, насколько могу судить, у тебя хорошие отношения с Кириллом, — объяснился я.

— Ну, не настолько же, чтобы хранить с ним рисунки, — усмехнулась Карина. Она так выглядела, будто я задел её за живое.

— Как знаешь.

— Лучше не показывай Шепоту, — вдруг произнесла Карина. — Он не одобрит.

— Почему ты так уверена в этом?

— Просто знаю. Пусть это останется между нами. Я сделаю вид, что не видела этого.

Я смог лишь кивнуть. Всё же не моё дело...

— Карина, иди сюда! Тут ещё кое-что интересное есть, — послышался голос Сони.

Карина улыбнулась мне напоследок и приблизилась к принцессе, что начала показывать ей одну из моих картин. Я лишь остался стоять, как дурак, задумчиво рассматривая рисунок с Кириллом. Ну, значит, будет просто дальше пылиться в ящике — выбрасывать точно не стоит, я здесь изрядно запарился со светотенью.

На удивление, с Кариной я тоже не имел близких контактов, поэтому наши взаимодействия ощущались несколько неловко. У нас никогда не было нужды лично вести диалог или даже просто быть наедине. Признаться честно, я её практически не знал. Слышал только мелочи о ней или то, что она, кажется, увлекалась прозой. В общем, тоже в своём роде творческая личность.

Разбираться с пачками рисунков я закончил быстро. Приблизившись к двум прекрасным дамам, я предложил Карине самолично показать несколько своих творений и рассказать про них интересные вещи. Та согласилась и, как мне казалось, с интересом слушала. Самое удивительное, что она интересовалась картинами не с точки зрения такового искусства, сколько с точки зрения композиции, анатомии и как и чем я пользовался.

— Кстати, Влад, можешь Карине ногти сделать? — спросила Соня под конец экскурсии.

— Нормальные у меня ногти, — возразила Карина, но больше с ноткой иронии, ежели серьёзно.

Мой взгляд тут же опустился на руки гостьи.

— Любопытно, — бросил лишь я, чем привлёк внимание Карины.

Та, заметив мой оценивающий взгляд, сжала руки в кулаки.

— Нет, если серьёзно, Карин, то просто попробуй, — продолжила Соня. — Конечно, если Влад не против.

Я всегда не против. С девчонками прямо наловчился, даже сам не заметил, как мне понравилось заниматься подобным.

В итоге Карина согласилась. Работы предстояло немало — несмотря на ухоженность сидящей передо мной девушки, ногти были просто в отвратном состоянии.

Пока я пытался хоть как-то исправить ситуацию Карины, Соня успела разыграться и стала дурачиться. Это меня нисколько не смущало, сколько радовало. В самом деле... Кто бы мог подумать, что в столь стеснительной особе таилась озорная юмористка? Карина охотно отвечала на её шутки и стрелялась ими в ответ, хотя у неё, в отличие от принцессы, преобладал добрый сарказм. Странно называть сарказм добрым, ибо он напрямую относился к жёсткому юмору, но в случае Карины она использовала его не для того, чтобы высмеять или оскорбить, а для забавного продолжения диалога. И он был к месту.

— Как результат? — попросил я оценку, когда закончил.

Карина стала рассматривать нежно-лиловые ногти с матовым покрытием. Всё же она ассоциировалась у меня с чем-то воздушным и мягким. По крайней мере, именно такой образ у меня сложился в голове.

— Мне нравится, — спокойно вынесла вердикт Карина, а после стала странно двигать пальцами. — Только теперь не оставляет ощущение, словно у меня прищепки на пальцах.

Я посмеялся, замечая, как следом за мной прыснула Соня.

— Мне тоже так казалось, когда он в первый раз сделал мне ногти, — сказала она.

— Это нормально. Ты потом привыкнешь, — успокоил я Карину.

— Благодарю. Полагаю, теперь ты местный мастер маникюра.

Из моей груди вырвался смешок.

— В каком-то роде да, — согласился я. — Осталось сделать маникюр парням и Вите — будете все при параде.

— Шепота можешь не ждать, — игриво возразила Карина. — И Виту, полагаю, тоже.

— Я и Сашу слабо с ногтями представляю, — выпалила Соня. — Вообще парни мне не представляются.

— Они не придут ко мне из консервативных побуждений или других причин, и в этом нет ничего плохого, — пожал я плечами, показывая безразличие. — К слову, о Вите... Она сейчас в особняке?

Карина вопросительно взглянула на меня, излишне изучающе, а после бесцветно ответила:

— Наверное, уже в особняке. Уходила ловить лягушек. Хотела ставить какой-то опыт с Шепотом.

— Славно. Просто подумалось, что я давненько с ней не виделся, — неловко кивнул я.

Соня бросила на меня нечитаемый взгляд, а после смущённо опустила его на руки. Это показалось мне... странным?..

— Думаю, сейчас самое удачное время с ней встретиться, — невозмутимо предложила Карина. — К тому же, я тоже собиралась навестить их. Мне интересно, что они затеяли. Им ведь зачем-то понадобилась лягушка.

Ненавязчивое предложение звучало заманчиво и интригующе.

— Ты пойдёшь? — обратилась к принцессе Карина.

Соня покачала головой.

— Сама знаешь, — тихо усмехнулась она. — Да и... если им пригодилась лягушка, значит, они что-то с ней будут делать. Не люблю смотреть на страдания животных, даже если они ненастоящие.

Само очарование, что и следовало ожидать.

— Хорошо, — кивнула Карина. — Влад?..

— Пожалуй, пойду с тобой. Ты меня заинтриговала.

Экспериментаторы нашлись в вересковых полях за особняком. Ранее здесь не было деревянного стола. Вероятно, его специально поставили здесь для проведения опыта, в котором я уж сильно заинтересовался. Мой интерес был скорее детским, чем вызванным желанием узнать новое.

Вита разводила что-то в двух пробирках, пока Кирилл разматывал виток проволоки. Кажется, мы успели к началу эксперимента, что не могло меня не радовать.

Я не видел Виту, казалось, вечность. Она ни капли не изменилась, разве что чёрные кудри стали чуть длиннее, чем обычно — ранее чёлка не лезла ей в глаза, а сейчас она через раз сдувала пряди с лица. Всё же она в самом деле была очень красивой, особенно, когда была чем-то увлечена и предельно сосредоточена в процессе. На её губах до этого всегда красовалась фирменная ухмылка, а сейчас — строгая серьёзность.

— Я развела известковую воду, — поделилась она с Кириллом. — Ты уверен, что твой источник сработает?

— Сработает. Я проверял его в цепи на лампочке.

— Где ты взял лампочку?

— Маргарита одолжила, — ответил он, не отвлекаясь от своего занятия. — Всё же энергия внутреннего мира обладает многими полезными свойствами. Она способна действовать, как электричество в человеческом понимании.

— Значит, лампочка зажглась, — догадливо отозвалась Вита, едва заметно ухмыляясь. — А цепь ты из чего составил, если не секрет? Тоже лисичка щедро одарила материалами?

— Что, по-твоему, я сейчас держу в руках? — скептически приподнял бровь Кирилл.

— А-а-а, — нарочито долго протянула Вита. — Я задала и правда идиотский вопрос.

— Проволока за счёт алюминия хорошо проводит электрический ток. У нас, конечно, не совсем электричество, но принцип действия у энергии внутреннего мира такой же. Так что проволока без каких-либо препятствий спокойно проведёт заряд в пробирку, — важно поделился Кирилл.

Именно после этого эти двое заметили нас и уставились, как истуканы. Взгляд Кирилла небрежно скользнул по мне, но я проигнорировал сию демонстрацию недовольства. Вита улыбнулась будто сама себе, закрепляя вторую пробирку на держателе.

— Наши зрители подоспели. Welcome to the show!

— Увы, вы пропустили часть, где мы разделывали лягушку, — хмыкнул Кирилл, отрезая часть отмотанной проволоки маленьким ножом.

— Зачем вы так с невинным животным? — поинтересовался я, пытаясь найти вскрытый труп лягушки.

— Жива она, — ответила Вита. — Просто подарили ей инвалидность. Нашли за кого переживать. Эта побитая лягушка всё равно вскоре превратится в энергию.

— Но она ведь всё равно подобна жизни, — тихо возразил я.

— Ты знаешь моё отношение ко всему сугубо энергетическому, — процедила Вита. — Это фальшь, не более. Имитация жизни, которой в них нет.

Я лишь кивнул. Просто тогда напрашивался вопрос, почему мы были живыми, а животные — нет. Зависели мы ведь от одной и той же энергии.

Карина, что до этого молча следила за действиями экспериментаторов, приблизилась к Кириллу и будто невзначай поскребла по его локтю. Тот на мгновение нахмурился, а после отшатнулся.

— Зачем? — пусто спросил он, оглядывая Карину. — Я на мгновение подумал, что ты правда когти отрастила.

Такая реакция меня позабавила. Кирилл заинтересованно стал рассматривать руки Карины — какой, однако, очаровательный жест. Просто мне казалось, что он не из тех, кто будет обращать на это внимание.

— Если это тебе поможет избавиться от привычки грызть ногти — пожалуйста, — сделал вердикт Кирилл. — Но естественные ногти мне всё равно нравятся больше.

Какая разница, что ему нравилось, если главное, чтобы нравилось ей? Однако Карина не возразила, хотя я ожидал от неё подобной реакции. Она просто улыбнулась и снова поскребла Кирилла, на этот раз по плечу, словно в каком-то угрожающем жесте.

— Перестань, — протянул Кирилл, отстраняясь. — Вита, куда лапу дела?

Вита всё это время лукаво косилась на этих двоих, а после вздрогнула, когда Кирилл внезапно окликнул её. Я приблизился к столу, детально рассматривая всё, что на нём творилось. Моток проволоки, держатель с двумя пробирками, несколько склянок, на одной из которой красовалось CaO. Кажется, это была какая-то известь — не особо разбираюсь в химических формул, да и в целом химия для меня неизведанная наука. В стороне от Кирилла нашлось ещё несколько инструментов наподобие ножа и каких-то непонятных креплений, а ещё нечто непонятное, что едва заметно отливало голубым свечением. Вита же расположила возле себя клеёнку, которая подозрительно краснела по краям — ею что-то было укрыто, и у меня закралась мысль, что там пряталась именно лягушка или то, что они от неё оторвали.

Она пододвинула клеёнку Кириллу и стянула её, открыв вид на...

Ой, фу!.. Я, конечно, не особо чувствительный, но всё равно подобного рода зрелища кидали меня в мандраж. Карина же заинтересованно наклонила голову, и ни один мускул на её лице не дрогнул. Всё же верески иной раз меня пугали, все были как на подбор в чём-то непредсказуемы.

Это была всего лишь лапа лягушки, обескоженная и краснеющая. Мне казалось, что я видел все мышечные волокна и даже оголённые нервы. Не могу долго смотреть — чем детальнее рассматриваю, тем хуже мне становится.

— У меня вроде получилось остановить кровотечение. Лапа лягушки живая, нерв должен реагировать на раздражитель, — прокомментировала Вита.

— Как она может быть живой, если вы её отрезали от лягушки? — спросила Карина.

— Magic, — усмехнулась та в ответ. — Пока эта часть тела жива, но на время. Разумеется, двигаться сама по себе не будет, потому что больше не под контролем лягушки, однако... А зачем я, собственно, трачу время на объяснения? Вы сейчас сами всё увидите.

Кирилл подготовил пробку с крюком, а после без капли отвращения на лице взял в руку краснеющую лапу лягушки. Вот так просто. Я бы, наверное, не осмелился, из любопытства палкой бы потыкал максимум. Карина рядом с ним сомнительно взглянула на него, а после стала внимательно следить за действиями Кирилла.

— Ты аккуратнее, особенно с нервом. Повредишь — всё пойдёт насмарку, — беспокойно прокомментировала Вита.

Однако всё прошло успешно — теперь лапка лягушки висела на пробке с помощью крюка.

— Теперь нужно подготовить два конца проволоки и провести цепь от лапки к источнику, — обращаясь к напарнице по эксперименту, пояснил Шепот. — Возьми нож и отточи слегка концы.

Вита принялась за исполнение своеобразной команды. Кирилл тем временем положил пробку с лапкой на окровавленную клеёнку, вытер руки о рядом лежащую тряпку и отвлёкся на странную штуку с голубым свечением, которую я давно приметил. Это и есть тот самый источник энергии?

— Почему это нечто светится? — поинтересовался я.

Кирилл взглянул на меня, как на идиота, однако я выдержал невозмутимый вид.

— Скоплению энергии характерно иметь свечение. Я одолжил немного у хранителя. У него прекрасно получается создавать энергетические шары, — тем не менее, ответил он.

— Можно рассмотреть детальнее и потрогать? Мне просто интересно, — попросил я.

Кирилл внезапно ухмыльнулся, чем поставил меня в ступор.

— Прошу, — деловито хмыкнул он, протягивая мне источник энергии.

Я без лишних сомнений принял позволение и сразу же пожалел. Из моего горла вырвался задушенный стон, и я чуть ли не выронил вручённый мне источник. Кирилл догадливо подставил руки, и я буквально бросил в него это обжигающее творение.

Мои ладони адски горели, и я почти что вышел из самообладания — меня поразила ослепляющая боль. Кирилл поставил источник энергии на стол, а после без церемоний схватился за моё запястье, с интересом рассматривая покрасневшую кожу.

— Только идиот по собственной воле полезет к чужеродной энергии. Я, конечно, ожидал, что тебе будет неприятно, но не думал, что ты получишь ожог, — серьёзно прокомментировал он.

Во мне проснулось раздражение.

— То есть, ты предполагал, что для меня это может закончиться плохо, и всё равно позволил прикоснуться к этой штуке? И откуда мне было знать, что чужая энергия может так сильно навредить?

Однако как только я высказал все возмущения, мой пыл утих. Кирилл не выглядел виноватым, да и глаза его горели скорее жестоким интересом моим повреждением, ежели сочувствием или раскаянием. Кажется, теперь подопытной была далеко не лягушка, а сам я.

— Зато теперь на опыте запомнишь, куда руки совать точно не следует, — пожал плечами Кирилл.

— Ожог-то сильный? — тихо поинтересовалась Карина.

Вита вдруг отвлеклась от своего занятия и вышла из-за стола, поспешно приближаясь к нам.

— Дай взглянуть, — потребовала она.

Я протянул ей свои ладони. Её глаза стали изучающе скользить по моей повреждённой коже.

— Кажется, дерму задело. Ожидай пузыри, — услышал я вердикт. — Но сейчас тебе лучше как можно быстрее погрузить руки в холодную воду. Карина, отведи его к озеру. О, и ещё, если у нас есть перекись или какой антисептик, обработай ему края повреждений. Где сам ожог — не нужно, иначе вызовешь только большее раздражение.

Это меня удивило. Вита без колебаний вернулась к проволоке и ловко провернула нож в руке — я почему-то наблюдал за этим со странным восторгом, пока Карина не отвлекла меня.

Нам пришлось обойти особняк, чтобы добраться до озера. Ладони всё ещё неприятно жгло, но я пытался не выглядеть слишком беспокойно или болезненно. Я опустил руки в ледяную воду, тяжело вздохнув. Холод заставил покрыться меня мурашками. Карина отлучилась куда-то в особняк, бросив, что сейчас вернётся.

Время тянулось мучительно долго. Ладони больно покалывали. Вода стала собираться рябью из-за моих движений, и это было чарующим зрелищем — вода в их маленьком озере была такой же прозрачной и чистой, как и в том, что скрывалось в лесу. Природа — удивительная вещь. Ромашковые поля были ничем не хуже, да и они мне стали родным домом. Однако стоило отметить, что атмосфера отличалась в зависимости от внутреннего мира.

В ромашковых полях было уютно, тепло и светло — присутствовало в воздухе мягкость и, казалось, чувственность. Там была лёгкость.

А вот вересковые поля давили и душили — нагоняли тоску. Даже вспомнить их лес, ту одинокую иву...

Но у каждого были свои взгляды на любые вещи. Быть может, вересковые поля просто не для меня. Недаром же я призвался во внутреннем мире с ромашками.

Карина вскоре вернулась с баночкой и ватой. Она подбежала ко мне и аккуратно присела на корточки подле, забавно поправляя полы платья. Сопротивляться её помощи я не стал — на благо же, да и Вита прик... попросила.

— Твоё платье... — начал было я, пытаясь предупредить, что некоторая часть ткани упала на водную гладь.

— Ничего. Подумаешь, края намокли, — перебила меня она, беря в руки одну из моих ладоней.

И снова мне было неловко в её присутствии. Кажется, она правда была вызвана именно тем, что мы с ней почти никак не пересекались отдельно. Даже в мастерской присутствовала Соня, а сейчас мы остались только наедине.

— Не злись на Шепота, — вдруг произнесла Карина, обрабатывая края ожога. — Он наверняка не хотел тебе вредить.

— Глупо его оправдывать, если он знал, — возразил я. — Но я вовсе не злюсь. Обидно только, что кисточку в руках теперь будет держать проблематично. Как и всё остальное.

— Ты прав, — просто согласилась она.

Когда с самым неприятным было покончено, я вернулся вместе с Кариной к экспериментаторам, что к этому времени уже успели построить цепь с источником энергии и пробиркой, в которой находилась лапа лягушки.

— Вы вовремя, — обратилась к нам Вита. — Можно начинать проведение опыта.

Я и Карина застыли, как вкопанные, с любопытством смотря на конструкцию. На удивление, пока мне не приходило в голову, что именно они собирались проверять. Вита вышла к нам и театрально поклонилась, громко объявляя:

— Что ж, дамы, сейчас мы представим вам...

Кирилл в стороне шумно выдохнул, и я заметил тень насмешки в его глазах.

— Прости... Дамы?.. — аккуратно перебил я Виту.

Та, ничуть не смутившись, рассмеялась.

— Дамы и господа, верно, — кивнула она, облокотившись на стол позади себя. — Просто стало интересно, заметишь ты или нет.

Либо Вита так искусно выкрутилась, либо в самом деле решила пошутить — мне было без разницы. Подобного рода ирония меня совершенно не задевала, сколько забавила.

— Вернёмся к главному, — посерьёзнела Вита. — Известно, что в привычном понимании всё живое функционирует за счёт кровотока, то есть... газообмена. Кислород важен для жизни. Ну, не учитывая некоторых анаэробных товарищей, конечно... Но суть не в этом. Мы привыкли думать, что наша жизнь зависит в частности от энергии. И ведь на деле мы предполагаем, что наш организм идентичен человеческому, как и других существ. Мы дышим, верно?

Она взглянула на нас с намёком на ответ, и я растерянно кивнул, даже не особо обдумывая.

— Alright. Но наше сердце, якобы, зависит от энергии. И здесь происходит странная такая путаница. Мы зависим от кислорода, но зависим и от источника энергии. Учитывая, что кислород — тоже источник энергии, естественный и важный. А, знаете, в биологии принято, что всему есть логическое объяснение.

— Разве кислород и энергия не могут быть равносильны для нас? — задала вопрос Карина.

— Думаешь в правильное русло, — ответил Кирилл. — Я бы сказал, что кислород и есть энергия. Однако сейчас мы хотим проверить, во что кислород преобразуется при действии.

— В углекислый... газ?.. Нет? — несмело предположил я.

— Верно. Но это не главное.

— Если кратко, мы хотим проверить, каков энергетический цикл во внутреннем мире — идентичен реальности или есть свои особенности, — преобразила всё выше сказанное в цель Вита.

— Все объяснения потом. Лучше начать эксперимент сейчас, — вернулся к сути Кирилл.

Вита кивнула, уходя за стол. Я и Карина притаились в ожидании некого чуда.

— Let's go, коллега, — иронично кивнула Вита.

Меня это смешило, но было видно, что те тоже относились к этому с каплей забавы.

Кирилл пришёл в действие, замыкая, как я понял, ключ во всей цепи. Свечение на источнике быстро заморгало. Смею предположить, что заряд пошёл по проволоке. В это же мгновение лапа, находящаяся в пробирке, едва заметно вздрогнула, а после пришла в движение. Я даже ощутил дрожь от увиденного. Всё же несколько пугает, когда конечности двигаются без хозяина.

Такие махинации стали автоматически повторяться через несколько секунд. Только сейчас я заметил, что ключ был непростым, а тоже в каком-то роде модифицированным — с помощью стяжки в виде верёвки сам открывался и закрывался.

— Что должно было произойти? Или это всё? — нарушила тишину Карина, вглядываясь в пробирку. — Как это имеет отношение к вашей цели?

— Мы растрачиваем энергию в ходе жизнедеятельности, и даже любые физические усилия забирают её немало, — заговорил Кирилл.

— В ходе рефлекса, следуя логике энергетического обмена, должен выделиться углекислый газ, — подхватила Вита. — Но сейчас невозможно понять, выделился он или нет. Нужно подождать некоторое время.

Только сейчас до меня дошло, что ток, идущий от источника к лапке, был раздражителем. Он заставлял все ещё живую конечность реагировать — нерв ведь был ещё при полном его функционале.

— И сколько нужно ждать? — спросил я.

— Полчаса — это минимум, я бы сказал. Но перед тем, как мы оставим пробирки, нужно позаботиться о должной температуре, — ответил Кирилл, поджигая рядом стоящую лампу с помощью спички.

— А зачем вторая пробирка? — не остановился я с вопросами.

— Она контрольная.

Я кивнул в знак понимания.

— Well, теперь каждый найдёт, чем себя занять. Если вам интересен результат, подходите через минут тридцать-сорок.

Я тяжело вздохнул и взглянул на свои обожжённые руки. Вот что мне теперь делать? Чувствую, даже ложку мне будет проблематично держать. Кирилл отказался уходить далеко, ссылаясь на то, ято он будет присматривать за экспериментом. Карина без объяснений скрылась в особняке. Я же отошёл в сторону, пытаясь придумать, чем себя занять в эти долгожданные минуты.

— Не переживай. Личности восстанавливаются быстрее, чем обычные люди, — послышался голос Виты. — Но могу всё же посочувствовать. Ожог — вещь неприятная. Могу показать свои шрамы.

Я удивлённо вскинул брови, когда она без моего согласия задрала рукав своей широченной рубахи.

— Частенько провожу химические опыты. Вот этот большой, например, от паров соляной кислоты. Знаю технику безопасности наизусть, но потом как ударит дурость мне в голову — делаю глупости.

Возле локтя тянулось пятно, что было темнее её основного тона кожи. Оно не было уродливым. Видать, ожог и правда был давним, лишь одно напоминание осталось.

— Ты, значит, знаток химии? — спросил я.

До этого мне доводилось встречать Виту с тетрадями, что были исписаны химическими формулами и реакциями, однако я ни разу не спрашивал об её увлечениях лично.

— Знаток — громкое слово, — хмыкнула она. — Так, провожу время с пользой... Скажем, мне интересны природные процессы.

— Физика?.. — непонимающе пролепетал я.

— Химия и физика связаны, так что можно сказать, что и физика входит в сферу моих интересов, — пожала она плечами. — Кирилл — целая находка для меня. Если соединить наши знания и умения, получится нечто невероятное. Как сейчас, например.

Думаю, она была права. Сегодня мне удалось увидеть их совместную работу. Могу сказать, что они правда понимали друг друга почти с полуслова Приятно иметь подле себя человека, что в чём-то разделяет твои вкусы и взгляды. Я мог похвастаться Кирой — прибедняться не буду. Если нужно почесать языком касательно творчества, это точно к ней, хотя... неплохим вариантом была и Соня.

— Я вас боюсь, — не смог сдержать неловкой усмешки я.

Вита прищурилась, и в её глазах засияли искры забавы.

— Почему?

— Просто, полагаю, наши сферы кардинально отличаются. Скажем, где-то я вас не понимаю. Но всё равно вами восхищаюсь. Люблю, когда люди питают страсть к какому-либо занятию. Они сразу расцветают.

— Как говорится, каждому своё.

На этой ноте мы разошлись. Я вернулся к себе, чтобы позаботиться о руках. Жжение было уже не таким сильным, но всё равно было крайне неприятно от контакта с любой поверхностью. Вита сказала ожидать пузыри, и это разочаровало меня — как рисовать и творить, когда ты буквально без рук?

Я решил облегчить свои муки и, корячась от редкой боли, с колоссальными усилиями сам себе несильно перебинтовал руки, чтобы уменьшить прямой контакт чего-либо с повреждённой кожей. Честно, так стало лучше, мне было по силам даже прикасаться, пускай ожоги всё равно давали о себе знать лёгким покалыванием.

Про время, разумеется, я не забыл. Мне был интересен исход эксперимента, поэтому, вновь оказавшись в вересковых полях, я твёрдо держал путь к столу с двумя пробирками. Кирилл блуждал неподалёку. Заметив меня, он незамедлительно приблизился к месту эксперимента с каменным лицом — мне кажется, он был бы идеальным актёром для декораций. Дерева, например. Такой статичной и сдержанной мимике можно было даже позавидовать. В зависимости от ситуации.

На самом деле для меня были важны внешние эмоции — так легче понимать человека. И всегда было интересно, что у каждой личности была своя манера выражения чувств. Кто-то, как принцесса или Кира, обладал лицом, — скажем так несуразно, — с субтитрами. Честное слово, одного взгляда Сони мне хватало, чтобы понять, в каком настроении она пребывала. Кира вообще словно из мультика вылезла, анимированный персонаж, никак иначе. А вот кто-то был, как Кирилл... Таких людей я называл статуями. Серьёзно, то ли у них был колоссальный самоконтроль, то ли они правда по природе своей обладали мёртвой мимикой. Иных объяснений у меня не находилось.

Виту я мог бы отнести к категории Кирилла, однако... всё же в ней была изюминка. Она не обладала живой мимикой, даже её ухмылки были изрядно сдержанны и аккуратны. Вот только, как мне казалось, она имела талант к актёрству. Вита иногда искусно притворялась эмоциональной. У неё правда неплохо получалось, но я нутром чувствовал, что она всег�� лишь включала шута. Увы, её актёрские навыки не идеальны, пускай хороши. Истинный актёр должен уметь играть глазами, а они у неё — пустые. Всегда.

Но я знал, что внутри она была далеко не пустой.

— Как руки? — поинтересовался Кирилл.

— Жить можно, — ответил я, внимательно его оглядывая.

Честно, не мог я понять характер наших отношений. Плохо он ко мне относился или хорошо — правда непонятно. Что я точно знал, так это то, что его раздражал мой внешний вид, но он относился к этому терпимо, а сейчас, быть может, и вовсе привык.

— Если вдруг тебя будет донимать нечто странное, — начал Кирилл, — в энергетическом плане, скажи мне об этом. Мало ли, твой сегодняшний печальный опыт с чужеродной энергией как-то негативно скажется на тебе.

Я слегка нахмурился.

— Это нужно расценивать как беспокойство обо мне?

— Это нужно расценивать, как проявление интереса к характеру энергии внутреннего мира, — невозмутимо отчеканил Кирилл.

— Понятно, — кивнул я, а потом мне резко пришла в голову шальная мысль: — А жаль. Я уже подумал, что ты за меня волнуешься.

— Не много ли тебе чести? — едва заметно дёрнул он бровью.

Какой непробиваемый... — надо же, в самом деле статуя. Интересно, можно ли лишить его контроля над собой? Нет, правда, он держался похвально — по себе знаю, как это иногда сложно или даже невозможно.

Придумать достойный ответ я не успел, к нам подоспела Карина.

— Я не рано? — тихо поинтересовалась она.

— Вовремя, — ответил Кирилл, разглядывая две пробирки. — Осталось дождаться Витал... Виту.

Это заставило меня вздрогнуть. Кирилл просто оговорился или он в самом деле хотел произнести Виталина? Мне казалось, она не распространялась о своём полном имени. И чувствовал я себя до этого момента особенным, потому что подобное позволялось знать только мне. Теперь же всё стало выглядеть иначе.

Карина на это не обратила никакого внимания. Всё же это было любопытно... А какие отношения связывали Кирилла и Виту? Судя по всему, им правда было интересно проводить время друг с другом. Да и я уже не раз натыкался, когда они вместе что-то обсуждали на научном языке.

Почему меня вообще это беспокоило? В том, что Вита сблизилась с кем-то помимо меня, не было ничего критичного или неправильного.

— The intermission came to an end. The show continues! Dear viewers, take your seats, — послышался хриплый голос Виты позади. Она звучала восторженно и чётко, почти что по-дикторски. К слову, должен признать, у неё была хорошая дикция, а ещё она искусно переключалась с одного акцента на другой. Я не знаток английского, но Вита никогда не звучала грубо или ломано, когда говорила на иностранном языке. (Антракт подошёл к концу. Шоу продолжается! Дорогие зрители, займите свои места).

— Кажется, эксперимент прошёл ожидаемо нашей гипотезе, — обратился к ней Кирилл.

— Дай-ка взглянуть, — юрко обогнула его Вита, наклоняясь к пробиркам.

Я присмотрелся, отметив, что пробирка с лапой лягушки изменилась — вода заметно помутнела. Мне даже показалось, что наверху образовалась белая тоненькая плёнка.

— В принципе, не особо удивительно, что внутренние процессы здесь протекают так же, как в мире человека. В процессе дыхания выделился углекислый газ, — заключила Вита, поднимая пробирку с помутневшей водой. Она потрясла её. Белая плёнка тут же затерялась в содержимом пробирки, вода стала более мутной.

— Карбонат кальция? — неуверенно спросил Кирилл.

— Ага, — кивнула Вита.

Я вроде понял, но... не понял. Только так я мог описать своё состояние сейчас, наблюдая за исходом их эксперимента.

Кирилл остановил автоматические действие ключа и отсоединил его от электрической цепи. Действия энергии больше не наблюдалось.

— А можно поподробнее? — попросила Карина.

— Из-за воздействия тока мышцы лапы лягушки сокращалась, происходила работа и задействовался кислород. После сокращения выделялся углекислый газ. Привычное течение газообмена, — стал пояснять Кирилл. — В пробирке у нас известковая вода, смею напомнить. Углекислый газ прекрасно вступает с гашёной известью в реакцию с образованием карбоната кальция. Именно это и помогло нам выяснить, протекал ли газообмен в привычном нам понимании.

— Покажу наглядно, — хмыкнула Вита. — Вода помутнела из-за образования белого осадка, то есть карбоната кальция. Wait a second. — После этого она схватилась за тетрадь, что лежала на столе, и стала что-то поспешно писать вложенной в неё чернильной ручкой. Спустя мгновение она показала нам написанное. — Вот, глядите. Гашёная известь — это гидроксид кальция. Когда он вступает в реакцию с углекислым газом, то есть оксидом четырёхвалентного углерода, происходит самое банальное. Образуется осадок карбонат кальция, который вы можете заметить в пробирке, и вода.

Что ж, ладно, вроде теперь всё окончательно встало на свои места.

— И вы это продумали сами? — со сдержанным восторгом спросила Карина.

— Единственное, что здесь продумано, это источник Кирилла. Он специально мастерил его для эксперимента, — усмехнулась Вита. — Я подглядела опыт в старой книжке. Наша идея была не открыть что-то новое, а проверить, как работает определён��ый процесс во внутреннем мире. И судя по итогу эксперимента, наше сердце работает не только за счёт энергии. Нам так же важен кислород. Так что биологически мы правда мало чем отличаемся. Хм... Надо будет углубиться в нашу физиологию. Интересно, как у нас работает иммунитет. А он вообще имеется? Мы не подвержены болезням и заразам. Кирилл, ты — мой первый подопытный. Только ты болеешь энергетически. Твой организм ведь пытается как-то бороться, значит, смею предположить, что иммунитет у нас всё же имеется. Но опять же... твой недуг не вызван какими-либо антигенами...

— Ты опять заговорилась, — едва заметно улыбнулся Кирилл.

Да, они определённо были друзьями. Теперь у меня не было никаких сомнений. Всё же общие интересы и цели объединяли людей.

— А... — осеклась Вита, улыбаясь шире. — Well, оставим это для другого раза.

[deavile]

X Замерзает воздух, сердце застыло, холод внутри меня

Я впервые гостила в ромашковых полях. У меня не было таковых причин заявляться к ним — I don`t know, but I have never been a welcome quest. Однако сегодня в вересковые поля пришла Марго и буквально заставила погостить у них, чтобы все попробовали её пироги по новому рецепту. Это коснулось и меня, чему я, по правде говоря, удивилась. Вроде ничего удивительного, потому что она звала всех, но почему-то я оценила этот жест неоднозначно.

Может, потому что до этого меня никто никуда не звал и не приглашал?

Дом у них был поприятнее нашего деревянного особняка. Было видно, что всё было оформлено и отстроено с комфортом — нигде не протекала крыша, стены были далеко не деревянными, да и мебель выглядела более современной и продвинутой. Не сказать, что я прямо-таки жаловалась на старинный особняк, учитывая, что я привыкла ночевать в лесу. Особняк таил в себе особенную атмосферу, словно даже другого времени, прошлого, а белоснежный дом в ромашковых полях — мечта любого человека, что желал для себя в первую очередь хороших условий.

Светлые цвета и тона несколько утомили мои глаза, но должна признать, что сделано было всё со вкусом — ничего лишнего, чистенько и приятно. Чего только одна просторная гостиная стоила. А какой у них приятный диван! У меня не было стеснения из-за незнакомой обстановки — я развалилась на диване и расслабилась. Well, это намного лучше твёрдого и потёртого жизнью дивана в нашей гостиной. Карина его регулярно чистила, даже заставляла Шепота иной раз менять ему обивку, однако от этого никто не переставал чувствовать жёсткую деревянную структуру — вот бы и нам мягкую мебель. Не знаю, как у других, но у меня даже матрас был такой себе — вообще у меня кровать пружинная, всегда растягивалась под моим весом пуще некуда. Однако ничего лучше длинной травы для меня не было. Ложишься и чувствуешь — свежестью пахнет. И земля не такая уж и жёсткая. М-м, лесная благодать...

В лесу ночью я иногда любовалась звёздами. Они были далёкими, и я знала, что на деле их нет — красивая картинка внутреннего мира, не более. Но должна признать, что они меня завораживали. Иногда я даже разговаривала вслух, будто обращалась к ним.

— Быть может, вы не просто звёзды, а будущие личности? — спросила я их однажды, когда находилась в лесу в полном одиночестве.

Поблизости где-то в кустах стрекотали сверчки, а вдалеке завывали энергетические волки. Они мне не страшны, потому что к личностям относились миролюбиво — настоящими хозяевами были мы, а у этих существ даже таковой жизни не было. Так подумать, внутренний мир с точностью интерпретировал реальный — тот, что открыт нашему человеку. Почему и зачем? Для чего нам физическое тело, если наша функция имела чисто энергетический характер?

Я присела и достала из кармана широченных брюк табак. Удивительно, но я нашла у себя как-то в шкафу портсигар. Сначала я искренне недоумевала, зачем внутренний мир наградил меня им, причём так внезапно. Что ж, благодарю, внутренний мир, за странную заботу — решил, чтобы я не только спилась, но и закурила. Курить я не спешила, не была любительницей табака.

Однако в эту ночь что-то щёлкнуло в моей голове, и я почти не думая зажгла одну из папирос с помощью спички. Увы, я не стала выглядеть пафосно, впервые втянув. У меня заслезились глаза, и я сильно закашлялась, чуть ли лёгкие не выплюнула. На удивление, у меня сработал не просто кашель, а рвотный рефлекс — неприятно... Но курить мне это не помешало, спустя пару робких затяжек, ибо я поостереглась вновь задохнуться, я уже вовсю втягивала в себя дым.

Всё равно не поняла иронии. Запах был не особо приятным, да и смысла я не видела — туда-сюда, туда-сюда, вдыхаешь-выдыхаешь. Одиноко, извольте, чертовски. Душа ныла. И курила я даже не от тоски, сколько от скуки — хотя бы лёгкие работали, пускай курение явно не аукнется мне здоровьем в будущем. Хотя какая речь про здоровье? Я же не человек, всего лишь личность. Максимум мой и так прокуренный голос станет ещё более режущим слух.

Isn't it bloody? (Ну не гадость ли?)

Я выкинула эту заразу, затоптав ногой, чтобы ненароком не устроить пожар во внутреннем мире. А то он мне потом спасибо скажет — избавится из-за моего неуважения. Я, конечно, иронизировала в мыслях.

И почему-то именно в гостях у ромашек я поймала себя на мысли, что не отказалась бы закурить. Боюсь, Марго выставит меня за порог быстрее, чем я достану папиросу. Не буду лучше рисковать, да и у меня всё же были какие-никакие рамки приличия.

Марго сказала, что мы, верески, можем чувствовать себя, как дома. Я воспользовалась этим правом и обошла весь дом, в итоге в конце первого этажа обнаружила приоткрытую дверь.

Interesting...

Раз она не заперта, значит, не предполагала каких-то тайн. Я без стеснения толкнула дверь, и меня озарил яркий свет. Что-то сподвигло меня зашипеть и машинально прикрыться, будто я сгорала. Ненавижу такие моменты, особенно когда тьма резко сменяется светом.

Передо мной открылась просторная белоснежная комната с высоким потолком и огромными окнами. Я приметила несколько колонн, будто в греческом храме оказалась. Везде были расставлены банки с красками и разбросаны кисти. Я обернулась, приметив позади себя целую картинную галерею на стене. Ого...

Конечно, комната не была прямо-таки белой — где-то стены и полы были испачканы в краске, и здесь явно обычная уборка уже не поможет. На самом деле у этого был свой шарм: это смотрелось намного лучше, чем чисто белый цвет, будто я в больнице оказалась.

На столе возле одной из колонн, центральной, я приметила стопку рисунков. Я приблизилась, с интересом их рассматривая.

Мне уже даже не нужно было гадать, чтобы угадать, кому принадлежала эта цветная мастерская.

— Хватит в углу прятаться, — скучающе произнесла я, даже не глядя на хозяина мастерской.

Тот показался из-за крайне колонны, улыбаясь в стиле «ты меня раскусила».

— Просто ты так фамильярно зашла, не хотел отвлекать от твоего маленького исследования.

На моих губах появилась ухмылка.

— Ты поэтому мастерскую открытой держишь? Чтобы сюда захаживал кто угодно и любовался твоими картинами?

— А чем это плохо?

— Ничем. Твои картины красивы, так что ими грех не хвастаться.

— Приятно слышать. Ты у нас... в гостях?

Я взглянула на него лукаво. Было видно, что Влад крайне озадачен моим визитом. И правда, я сама никогда не думала, что хоть раз заявлюсь в ромашковые поля.

— Yes, I`m your quest.

— Bienvenue! (Добро пожаловать!)

— Разве Марго не звала тебя на чаепитие?

— Нет. Возможно, она ещё просто не дошла до меня. Я так полагаю, она пригласила всех вас?

— Именно, — кивнула я, запуская руки в карманы и раскачиваясь на пятках. — Ничего так у вас домик, уютненько.

— Полагаю, для тебя такой дом — роскошь, учитывая, что ты предпочитаешь жить в лесу.

— Да нет, — пожала я плечами. — Но диван у вас обалденный. Была б я вором, украла бы диван.

Влада это рассмешило, и он по-доброму усмехнулся на мои слова. Улыбался мне так лучезарно, что я даже озадачилась. На удивление, он был единственным, от кого я не чувствовала тревоги или напряжения — значит, не так уж я и противна окружающим?

— Влад, Марго зовёт тебя на...

Я резко обернулась. В дверях стояла удивлённая Соня, что пялилась на меня, как на иностранку. Так подумать, я и правда здесь чужая — мне привычно. Я улыбнулась, но она лишь потупила взгляд и нервно сжала подол скромного платьица.

— А вот и приглашение, — усмехнулся Влад. — Ты чего так засмущалась, Соня?

Та просто помотала головой, поджав губы.

— Ладно, раз Марго зовёт, ей лучше не перечить. Пойдём, Витали... — вдруг Влад резко оборвался, — Вита.

Я взглянула на него насмешливо, а после вздохнула и первая направилась на выход из мастерской. Соня испуганно шмыгнула в сторону, пропуская меня. Словно я бы её задавила, если бы она не соизволила отойти — такой дикий страх я не от кого не ощущала, как от неё.

Очаровательно, что Влад помнил о неразглашении моего, скажем так, настоящего имени. Хотя оценить то, что он чуть не проговорился, я не могла. Виталина — имя красивое, даже женственное. Таковой я себя не ощущала. Меня в платье-то представить сложно, самой забавно от таких мыслей.

Носила имя, которое мне не подходило. Вита звучало уместно и лаконично, без лишних смыслов и изящных звучаний — да, тоже несло значение жизни, если идти от латинских истоков, но... why not?

Чаепитие было для меня интересным опытом, потому что я тоже была одним из приглашённых гостей. Обычно я была в стороне или занималась своим — здесь же целая компания. Все что-то возбуждённо обсуждали, а кто-то, как я и Соня молча наблюдали за происходящим. Мне показалось, что кого-то не хватало — м, точно, Волчика.

— Пожалуй, мы пойдём, — произнесла Карина, поднимаясь из-за стола. — Что ж, Марго, это было чудесное чаепитие, твои пироги — нечто.

Кирилл последовал её примеру.

— Куда это вы собрались? — подозрительно прищурилась Кира.

Я посмеялась в мыслях. Быть может, они хотели провести время наедине, пока в особняке никого не было — dear, будь проще.

— Ты всё равно в особняк в ближайшее время не собираешься, — едко ответил Кирилл. — Благодарю за чай и угощения, но нам правда нужно идти.

— В смысле? Куда вы так торопитесь? — всё не унималась Кира. — Что опять за секреты от меня?

— Никаких секретов. Ты, наверное, забыла, но сегодня по расписанию генеральная уборка в библиотеке, — спокойно пояснила Карина. — Чем я и Шепот раньше начнём, тем быстрее закончим.

— А, — тут же остепенилась Кира. — Тогда удачи вам там, не задохнитесь от пыли.

Кирилл чуть ли не закатил глаза, заметила я, но сдержался и просто направился к выходу. Карина поспешила за ним.

На удивление, я не торопилась сегодня. Не сказать, что мне нравилось быть в гостях, но и дискомфорта не было. К тому же, я всё ещё не допила свой остывший чай. Во время чаепития я лишь отмечала детали, кто как разговаривал, двигался и вообще из интереса анализировала поведение. Кира, например, была очень активной в мимике и рассказывала что-либо с наигранными эмоциями, однако на ней они выглядели естественно — будто она хорошая актриса. Марго мало чем отличалась от Киры, но у неё присутствовала некая размеренность — всего в меру. Соня почти не разговаривала, но она обладала яркой мимикой и говорящими глазами. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как она относилась к той или иной теме, поднятой в разговоре. Влад мог говорить много, но чётко по теме — рассуждал целостно и красиво, чем-то он напоминал мне Кирилла в таких же ситуациях. За это чаепитие я заметила, что они на самом деле похожи ведением диалогов — они даже в споры вступали, но вели их деликатно и аккуратно, что мне даже понравилось. Достойные друг друга оппоненты. А Карина отличалась удивительным умением рассказывать что-либо так, будто читала книгу — её интересно слушать, голова далеко не пустая. Она размеренная, немного скромная и старалась не говорить лишнего, а, если и говорила, можно было заметить её нервозность.

Полагаю, мне просто нравилось сидеть и за всеми следить, параллельно слушая их беседы.

— А ты чего молчишь кикимора болотная? Уж в жизни не поверю, что тебе рассказать нечего, — вдруг акцентировала на мне внимание Марго.

— Она ещё та балаболка, если начнёт рассуждать, — подхватила Кира. — Но ей, видимо, особое приглашение нужно.

Я усмехнулась. По правде говоря, да — я чаще всего молчала и наблюдала, но, если задать мне конкретный вопрос, нуждающийся в размышлениях, я не стеснялась ими делиться. Конечно, если это не касалось напрямую меня.

— Вы так оживлённо вели беседу, не смела её прерывать, — ответила я, облокотившись на стол.

— Как тебе мои пироги? — тут же спросила Марго.

— Вкусные, но, мне кажется, можно было подольше подержать их в духовке. Получились бы более румяными.

— Ты всегда такая придирчивая? — вдруг нахмурилась Кира.

Я изогнула бровь.

— У тебя какие-то проблемы? — вырвалось у меня.

Я вовсе не придирчивая. У меня спросили мнение — я ответила. Что на этот раз я сделала не так?

— Нет, просто... тебе будто вечно что-то не нравится. Всем всё понравилось, а ты, как всегда, нашла, к чему придраться.

— Я не все.

— Ты типа себя особенной выставить пытаешься?

Мне начинал не нравиться тон, с которым со мной вела беседу Кира. Она по-прежнему относилась ко мне с настороженностью и, как мне казалось, таила какую-то обиду. Чем я так могла её обидеть?

— А это к чему? — спросила я. — Меня спросили мнение. В таких случаях я имею полное право ответить честно. К тому же, я ни к чему не придиралась. Ты сама оценила мои слова негативно, хотя я сказала в первую очередь, что пироги вкусные.

Кира опустила взгляд вниз. Я поняла, что ей пришло осознание её проигрыша в этом нелепом споре — набросилась на меня она, причём необоснованно. Рядом с ней Соня нервно стала теребить кожу рук.

Атмосфера совершенно испортилась.

— Кикимора болотная права. Меня вовсе не задели её слова. По сути, она ничего такого ведь не сказала, — подала голос до этого молчавшая Марго.

Влад лишь тяжело вздохнул и стал задумчиво водить пальцем по краю чайной чашки, словно его это не касалось. Так и было — могла понять его скуку.

— Я... Простите, — вдруг поднялась из-за стола Кира.

— Ты куда? Всё в порядке? — тут же встрепенулись Марго.

Я заметила, что у Киры испортилось настроение, однако через секунду её лицо озарилось привычной улыбкой. Нет, dear, меня не проведёшь — глаза-то чуть ли не плакали.

— Я сейчас вернусь, — ответила она и ушла.

Неужели её так задела наша странная перепалка? Или я снова сказала что-то не то?

— Странная она сегодня, — пожала плечами Марго. — Будто не с той ноги встала.

— У кого не бывает плохого настроения? — включился в беседу Влад. — Мне вот что интересно, Вита. Как тебе удаётся проводить столько времени в лесу? Небось, ты эксперт по выживанию.

Я поняла, что он пытался перевести тему и вернуть прежний настрой.

— О, кстати, часто об этом задумывалась, но всё забывала спросить, — легко отвлеклась Марго. — Просто ты один раз пропала почти на месяц. Кира даже думала, что ты сбежала от них и больше не вернёшься.

— А что сложного? Когда лес — твой дом, ты готов ко всем его причудам, — ответила я без интереса.

— А спишь ты на чём? Питаешься чем? Вот, например, я бы нашу тихоню, — Марго махнула рукой в сторону Сони, — ни за что одну в лесу не оставила. А если бы она ушла сама, я бы себе покоя не находила. Она бы там уже в обморок от одного вида медведя упала.

— Лесные звери не опасны. Они даже не живые.

— Но страшные же. Люди в реальности очень боятся диких зверей, — подала тихий голос Соня. — А вдруг один из зверей внутреннего мира оживёт и кинется на тебя...

— Ну это уже фантазии. Такого не будет, — отмахнулась я. — Ты, наверное, в шоке будешь, когда скажу, что один раз я спала в берлоге медведя. Зверь всё равно исчез на утро, в энергию рассыпался. Вёл себя так, будто меня не было рядом. Зато мне тепло было в ту грозовую ночь.

— Ты вообще чего-нибудь боишься? — искренне удивилась Соня. — Я бы не осмелилась спать рядом с медведем, даже ненастоящим.

— Да это ты трусиха просто. Ты даже малейших шорохов боишься, — усмехнулась Марго. — Хотя я бы тоже несколько раз подумала, прежде чем идти спать в медвежью берлогу.

— Шорохи страшные, когда не знаешь, что или кто их издаёт, — пробормотала Соня.

Влад ничего не говорил, но улыбался. Почему-то захотелось назвать его дураком — такой довольный от чего-то.

— А чего бояться? Личности — существа живучие. Даже если так получится, что меня задерёт медведь, я не умру, пока сама того не захочу. Да, мне будет больно, но боль — вещь обыденная.

Зачем лишние предрассудки, когда по сравнению с людьми у нас есть многие преимущества? Даже если кто-то когда-то осмелится убить меня из других личностей, они не смогут этого сделать, пока я сама не отдам им свою жизнь — личности из-за энергетической сущности, как и звери, способны к регенерации. Конечно, она весьма медленная и приносит ту же боль, но... сам факт её существования уже даёт меньше поводов переживать.

Смерть стоит бояться только энергетическую. Но меня она вряд ли будет так сильно беспокоить, как Кирилла. Его страх ощутим, и во время последнего энергетического перепада мне удалось увидеть, насколько для личностей важна энергия. Кто знает — если бы я тогда не догадалась поделиться своей энергией с Кириллом, он, быть может, уже был трупом. Но колотило его сильно, даже мне дурно было наблюдать за этим.

— Вот как, — подозрительно кратко ответила Марго.

— То есть, ты не боишься боли или смерти? — аккуратно поинтересовался Влад.

— Нет, — легко ответила я, пожав плечами. — А что страшного? Я искренне не понимаю. Умрёт только суицидник, но суицидников спасать не нужно — это их выбор.

— Хорошо, — серьёзно согласилась Марго. — Тогда что бы ты сделала, если бы увидела кого-то, кто хочет покончить с собой? Я не говорю про кого-то из нас, но вот просто...

Interesting...

Подобного рода вопросы стали меня напрягать.

— Well, не буду много глагольствовать. Я просто позволю это сделать.

Воцарилась тишина. Влад больше не улыбался, а Соня подозрительно смотрела вниз. Марго лишь прожигала меня нечитаемым взглядом, а после понимающе хмыкнула.

— Даже если это твой близкий человек?

— У меня нет близкого.

— Давай представим, что он ��сть. Что тогда?

Я наклонила голову в изучающем жесте. Мне было сложно считать настроение Марго, но я точно могла сказать, что она была не согласна с моей точкой зрения. Эти вопросы имели провокационный характер.

— Мой ответ не изменится. Я не хочу играть в героя. Если он решил уйти — он уйдёт. И никакая любовь не спасёт его. Это уже мёртвый человек. Ему легче надеть петлю на шею, чем вернуть себе страсть к жизни. Особенно, когда жить уже не хочется.

— Интересно, как ты можешь об этом так легко рассуждать, когда у тебя даже близкого человека нет, — вдруг заговорила Соня. — Если ты никогда не любила, тебе и представить такую ситуацию не по силам.

— Смею напомнить, что вы сами поставили такой вопрос. Я ответила в меру своих возможностей, — аккуратно объяснилась я.

— Но ты не права! — громко возразила Соня, чем заставила вздрогнуть не только меня, но и всех остальных. — Так легко рассуждать о смерти... Мало того, что ты ничего не боишься, будто ни человек вовсе, так ещё и обесцениваешь чужие чувства.

Я приподняла бровь. Всё это время она сидела тише мыши, а здесь, поглядите-ка, вспылила. Мне впервые удалось увидеть Соню в таком свете. Судя по всему, Марго и Влад были удивлены не меньше её поведением.

— Я ничего не обесценивала. Я говорила лишь за себя.

— По тебе видно, что ты воспринимаешь эту тему несерьёзно. Задерёт тебя там медведь или нет — тебе смешно, хотя это страшно. А позволять так легко вершить человеку над собой суд — отвратительный поступок. В твоих силах что-то изменить, а ты будешь просто смотреть? Как вообще можно стоять в стороне, когда кто-то заносит над собой косу?

— А как ты хочешь спасти человека, что будет всегда искать возможность умереть? Не проще ли позволить ему сделать с собой то, в чём он так нуждается? Ты заставишь его только больше страдать, а смерть для него — спасение.

— Любой человек заслуживает понимания и нормального спасения, и такие люди не исключение, — продолжила Соня. Её губы затряслись, будто она хотела плакать, но не могла себе позволить. Она таким невинным взглядом на меня смотрела, что было даже дурно спорить с ней серьёзно.

— Это бесс-мыс-лен-но, — отчеканила я.

— Когда речь идёт о близких, это не бессмысленно. Ты просто не понимаешь, как это больно — осознавать, что у кого-то всё настолько плохо, что он хочет... сделать это с собой.

— Говоришь так, будто сама понимаешь.

Соня внезапно вздрогнула и застыла. В её глазах заплескались первые искры гнева вперемешку с горечью. Внезапно она встала из-за стола и просто ушла. Я успела заметить лишь то, что она заплакала, когда отвернулась.

Уже второй человек ушёл из-за меня. Что я делала не так?

— Тебе не стоило говорить последнее. Ты ведь многое не знаешь, — сделала мне строгое замечание Марго. — Могу понять, ты человек другой, со своим мнением, но подбирай слова правильно. Не будь столь самоуверенна в том, что говоришь. Пожалуй, на этом чаепитие можно закончить.

Марго поднялась и направилась следом за Соней. Меня лишь душило что-то непонятное. Быть может, это чувство вины? Но разве я виновата? Эту тему начала не я, но всё сложилось так, будто... вся вина за происходящее на мне.

Влад встретился со мной взглядом, после чего тяжело вздохнул и вышел из-за стола. Он ничего не сказал.

На кухне вдруг появился Волчик, заспанный и растрёпанный. Небось, только что проснулся.

— Мне показалось или я слышал, как Соня громко разговаривала? Подумал, что уже приснилось, — обыденно поинтересовался он, приближаясь к столу. — Ух ты, что за пироги?

— Наверное, приснилось, — ответил Влад. — А пироги бери, они для всех.

Волчик лишь хмыкнул и взял один из пирогов, без всяких церемоний пробуя. После чего он буквально рухнул на стул и стал медленно жевать. Выглядел он, конечно, как всегда очень жизнерадостно — я, разумеется, иронизировала.

— Марго решила меня не звать?

— Звала, насколько знаю. Ты просто снова видел десятый сон, — спокойно ответил Влад. — Тебе как Кирилл замок по твоим запросам сделал, до тебя не доберёшься.

— Круто...

Я встала и молча ушла. Мне было тошно.

Следующую неделю я провела в лесу. Почему-то мне не хотелось появляться у кого-то на глазах. И к табаку пристрастилась — зараза... Ненавижу его вонь, но почему-то продолжала закуривать из раза в раз. Всю эту неделю.

На самом деле последние дни были, как в тумане. Толком ничего не помню...

Well, я всё-таки вернулась в особняк, и там были только Кирилл и Карина. Первый точил ножи на кухне, а вторая натирала верхние шкафчики — привычная им рутина.

— Good morning, — поприветствовала их я. — Погляжу, вы с утра в работе.

— Да какая работа, — отмахнулась Карина. — Как там, в лесу? Погода была капризной.

— Ха, нормально. Пожалуй, пойду в душ.

В душе я тупо стояла под струями воды и не могла понять, от чего мне так тяжело внутри. Обычно меня посещала тоска, но с ней я привыкла совладать, а это... — противное чувство. И ведь оно не оставляло меня ни на минуту.

Может, я правда сделала что-то не так в тот раз? Мне не стоило так беспечно делиться своим мнением? Всё же не все думали так, как я. Сколько раз я уже встречалась с негативом, когда просто говорила в лоб то, что думала.

Я говорю слишком откровенно или люди вокруг меня просто не готовы мириться с правдой?

«Тебе не стоило говорить последнее. Ты ведь многое не знаешь».

Хм...

Yes, that's true...

Я многое не знала. Полагаю, в тот раз я сказала лишнее. Мне в самом деле иногда нужно заклеивать рот скотчем. Хах, ладно, это уже в прошлом. Только вот почему я никак не могу стереть из своей памяти эти большие и плаксивые глаза Сони? Смотрела на меня так, будто я не человек, словно она поверить не могла, что существуют такие, как я.

Точно, мне ничего не понять, я ведь никогда не любила.

После душа я не удержалась, открыла окно в конце коридора и села на подоконник. Спичка вспыхнула в моих руках, и я без лишних раздумий подожгла очередную папиросу. Карина меня убьёт, если увидит, но в одно мгновение мне стало так плевать на последствия.

Я всё ещё иногда закашливалась, когда курила. Ну не умела я нормально вдыхать, как бы не пыталась. Стоит чуть задуматься, и всё...

— А ну убери эту гадость!

Она легка на помине.

Я неубедительно обернулась на неё. Карина не выглядела сердитой, сколько просто недовольной моей выходкой.

— Я же открыла окно, не парься.

— Всё равно пахнет. Занимайся этим на улице.

— Будешь?

— Я похожа на... — осечка.

— На кого?

Карина замялась, и я поняла, что она хотела сказать что-то неприятное, но сдержала себя. На моих губах появилась лишь ухмылка.

— Слушай, оставь меня в покое, ладно?

— Выглядишь болезненно. Что-то случилось?

— Отвали, сказала же, — прошипела я, сжав губами папиросу.

Ярость бесновалась внутри меня. Я затянулась и выдохнула, пытаясь привести себя в чувства.

— Прошу прощения?..

— Я сказала, что ничего не случилось, — сдержанно исправилась я.

— Как знаешь, — тихо дала ответ Карина.

Мх...

От чего ж хреново так?

Дурное чувство не отпускало меня уже почти три недели. Я даже лично сталкивалась с Соней, но она игнорировала меня — я тоже, потому что впервые не находила в себе смелости начать разговор. Да даже если бы я начала... что бы я сказала? Мне неясно, является ли та перепалка с Соней объяснением моего депрессивного периода. Никогда ещё меня так не жрала совесть...

Но пребывать в состоянии Волчика казалось мне отвратной затеей — три чёртовых недели я не могла найти себе места, мне хотелось то ли сдохнуть, то ли просто почувствовать облегчение. Нет, я не хотела признавать, что склонна к упадкам. Всё всегда сходило мне с рук. Меня мало волновали споры и ссоры, но здесь...

Что, внезапная совесть проснулась, Виталина? Где ж всё это время она у тебя скрывалась? Если уж быть бессердечной мразью, то до конца, а не просыпаться совести внезапно и душить.

Well...

Я не была отнюдь хорошим человеком, следовательно, должна забить и отпустить эту ситуацию.

Но какого-то чёрта не получалось!

Оттого я злилась.

Не только на себя, но и окружающих.

Даже если они н��чего не делали.

— Сегодня генеральная уборка, так что желание поваляться откладываем на потом и начинаем, — заявилась одним утром в гостиную Карина. — Кира, давай обойдёмся на этот раз без твоего нытья. От тебя прошу только протереть пыль на подоконниках, это не сложно. Вита, ты тоже сегодня не отлёживаешься. Уберись в ванной комнате, искренне прошу. Я сегодня отойду от своих привычных обязанностей и приберусь под шкафами и мебелью. Давно пора бы сдвинуть их и убрать эту ненавистную мне пыль, что наверняка накопилась там по самое не хочу.

Меня передёрнуло. Я и уборка? Так ещё и в ванной комнате? Она издевалась...

— А Кирилл отлынивать, что ли, будет? Можно я тогда тоже мужчиной стану, если у него такая привилегия? — тут же возмутилась Кира, с недовольством поглядывая на Кирилла, что спокойно чаёвничал на кухне.

— Вообще-то наш единственный мужчина в доме сегодня будет мыть полы. Не так ли, Шепот? — продолжила Карина, сложив руки на груди.

— Ясно, — отмахнулся Кирилл, не отрываясь от книги.

— Ты меня слушаешь? Я сказала, что ты будешь мыть полы.

Кирилл раздражённо отвлёкся от книги и хмуро взглянул на Карину.

— Чем тебе не угодил мой ответ? Я прекрасно понял с первого раза, что мне нужно помыть полы.

Карина и Кира удивлённо переглянулись, а я лишь с тяжёлым вздохом откинулась на подушки дивана. Мне сдохнуть хотелось, а не в ванной комнате убираться.

— Я... ожидала другой реакции, — подобралась Карина. — Просто обычно ты другими обязанностями занимаешься, уборка на твои плечи падает редко. Я готовилась к возмущениям.

— Ага, в стиле «я же мужчина» или «варить борщи и натирать полы — обязанность женщин», — подхватила Кира.

— Меня больше интересует, с чего вы взяли, что я придерживаюсь такой позиции. Если я часто что-то чиню, мастерю и слежу за технической частью особняка, это не значит, что я разделяю обязанности на мужские и женские. Просто мне нравится заниматься больше всем ранее перечисленным, чем уборкой или, условно, той же готовкой, — сказал Кирилл подобно автоответчику. — Это, видимо, вы патриархата придерживаетесь, раз ищете от меня подлянку. Вот так и живи в бабском батальоне, сожрут ведь.

Хоть что-то заставило меня усмехнуться. Такое ощущение, что возмущения были только у меня.

— А можно я поменяюсь с Кирой, а, хозяйка? — поинтересовалась я, лукаво прищурившись.

— А можно просто сделать свою работу? — без интереса ответила Карина.

Какая... строгость, причём внезапная.

— Come on, я никогда даже ванну не чистила. Ты уверена, что я с этим разберусь?

— Руки на месте? На месте. Я как раз распределяла обязанности в меру ваших возможностей, так что, будь добра, просто встань и выполни свою часть работы. Договорились?

Почему-то это меня начало злить. Карина разговаривала со мной с таким высокомерием, словно самая главная здесь — она одна. Как ни странно, Кирилл с такой манерой поведения был уже привычен, а вот Карина...

— А я не хочу.

— Прекрасно, не Кира, так кто-то другой, — раздражённо вздохнула Карина. — Не кажется ли вам глупым из раза в раз ныть, хотя уборка — обыденность? Как дети малые...

— Мне казалось, уборка в полном её понимании — чисто твоя обязанность, не учитывая цу-е-фа.

Карину передёрнуло.

— Когда у вас есть чем заняться, не спорю, я беру на себя большую часть уборки, но сегодня, осмелюсь заметить, вы все валяете балду. Если уж работать, то вместе.

— О, что за борьба за равенство, — театрально вздохнула я, прикрывая рукой глаза.

— К тому же, я вам не персональная горничная.

— Well-well, мы поняли, что ты умница-красавица, а мы — ленивые паразиты, — вырвалось у меня прежде, чем я подумала.

Карина характерно нахмурилась, и я почувствовала, что она начала откровенно злиться. Обычно она вспыхивала подобно спичке, а в этот раз... бросила на меня лишь тяжёлый взгляд.

— Хорошо, я сама займусь ванной комнатой. Раз ты не собираешься убираться, уходи.

What?..

Я нервно рассмеялась.

— Ты меня выгоняешь? Не много ли ты на себя взяла?

— Уйди на время и не мешай убираться, — непоколебимо уточнила Карина. — Тебе лучше меня не нервировать.

— А то что? — с вызовом спросила я. — Я погляжу, ты сегодня смелее, чем обычно. Кусаться научилась?

Боковым зрением я приметила, как Кира бросила беспомощный взгляд в сторону Кирилла. Что это ещё за перестрелка?

I didn't understand...

Я не могла объяснить, почему упиралась и намеренно злила Карину. Казалось, мы только поняли друг друга, а сейчас я зачем-то нарывалась на явный конфликт. Даже осознавая свою ошибку, я уже не могла отступить.

К тому же, Карина, на удивление, больше не выглядела жалкой в моих глазах, наоборот — достойным оппонентом. В прошлую нашу громкую перепалку она казалась мне куда беззащитнее, чем сейчас. Никогда бы не подумала, что она обладала таким тяжёлым и давящим взглядом.

— Убирайся.

Приказ.

Она смеялась надо мной, что ли? Да кто она такая, чтобы мне указывать?

— Это — мой дом тоже. Я никуда не уйду, — процедила я, поднимаясь с дивана и выходя к Карине.

— Твой дом — лес. Пожалуйся ему на меня. Может, он тебя пожалеет.

What?!

Мне снился дурной сон? Why?.. Это отнюдь совершенно не было похоже на прежнюю Карину. Да ещё и так ответила, даже голос ни разу не дрогнул.

— Не стыдно ли тебе так со мной разговаривать при других? Ты звучала далеко не деликатно и мило, как ты любишь.

— Мне всё равно.

— Решила показать всем, какая сучность внутри тебя обитает?

Кирилл вдруг внезапно захлопнул книгу и отложил её в сторону, привлекая к себе внимание.

— Соизволь помолчать.

У меня пробежали мурашки по спине от такого стального тона. Его голос прозвучал намного ниже обычного, будто вырвался из самых глубин.

Это он мне?

Yes, he said me that...

Я была... ошарашена.

— Не смей разговаривать с Кариной подобным образом.

Ха-ха...

Ха-ха-ха!

О, это чертовски смешно!

Или нет...

Я смогла лишь глупо улыбнуться в ответ.

Кирилл приблизился ко мне, тем самым благородно загораживая Карину.

— Ранее ты не затыкал меня во время наших с ней перепалок. Это же ведь дело только меня и Карины, не так ли?

На удивление, Кирилл даже бровью не повёл, буквально пожирая меня взглядом. Возможно, я его недооценила, когда полагала, что моя выдержка больше его. Сейчас мне в самом деле хотелось спрятать глаза. Зародилась странная нервозность. Ладони начали потеть. Участилось сердцебиение.

— Я не вмешиваюсь в ваши разборки. Однако ты переходишь некоторые границы, тебе так не кажется? Назвать Карину сучностью даже я себе ни разу не позволил.

— А в чём я не права?

— Уж не думал, что ты меня разочаруешь. Это твой дом, верно, однако в нём есть определённые правила и обязанности. Не нравится их соблюдать — проваливай. А уж осмелиться завуалированно назвать главную хозяйку сукой — действительно подвиг, только позорный.

— Тебе нравится подчиняться ей? — продолжила держать оборону я.

Конфликтовать с Кариной — ладно, а вот с Кириллом — совершенно другие ощущения. Во мне впервые колотилось волнение, потому что в глубине души я признавала свою ошибку. Казалось, что внутри меня сгорало просто всё, и это ощущалось по-дьявольски больно. Однако моя идиотская гордость всё равно была сильнее.

— Подчинение здесь ни к чему. Ты хоть знаешь, через что ей пришлось пройти, когда тебя даже в помине не было? — серьёзно потребовал Кирилл, будто отчитывал провинившегося ребёнка. — Дело не в ней. В общем уставе. Никто не желает ограничивать твою свободу. Все готовы терпеть тебя любой. А вот переход на личности у меня пресекается сразу же.

Карина позади Кирилла лишь тяжело вздохнула и приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но не решилась.

— О, поверь, я ещё не переходила на личности. But I can...

— Даже не смей, — угрожающе низко пророкотал Кирилл. — Ты не имеешь никакого права.

— Перестаньте, — наконец-то встряла Карина.

— Не лезь, — раздражённо бросил Кирилл.

— Я не просила заступаться за меня, — неодобрительно настояла Карина, сложив руки на груди.

— Это просто очередное воспитательное разъяснение.

Я похожа на щеночка, чтобы меня воспитывать и дрессировать? Такой ответ от Кирилла меня не удовлетворил, и я напряглась лишь пуще, чем было до этого.

— Какое право имеешь ты, чтобы учить меня?

— Мои права всем известны. Ты ещё многого не знаешь, чтобы показывать всем свой авторитет. Извинись перед Кариной немедленно.

— Я не буду извиняться перед ней.

— Уходи.

Я рассмеялась, однако нервно, и Кирилл, кажется, понял, потому что в его глазах промелькнула тень удовлетворения от победы. Мне не хотелось признавать, что прямо сейчас я правда выглядела больше глупо, чем серьёзно — чисто теоретически я в самом деле взъелась на Карину просто так, а в настоящий момент даже не могла с достоинством постоять за себя.

Меня колотило изнутри.

Unfortunately, I wasn't at my best.

— Уходи, — по слогам повторил Кирилл, давя на меня ещё сильнее. — И назад ты не вернёшься, пока не осознаешь свою ошибку. Я тебя больше не пущу.

Я не выдержала его взгляда и опустила глаза вниз.

Чёрт...

Это — мой самый позорный проигрыш. Отчитал меня, как маленькую девочку, так ещё и перед всеми. Я просто... чувствовала такое унижение, что... Мне было... Я хотела... Да к чёрту!

Вновь поднять взгляд у меня сил не нашлось, поэтому, глядя куда-то в ноги, я развернулась и направилась к выходу из особняка.

— Мне кажется, это было слишком жестоко, — услышала я голос Карины.

— Зато ей будет достаточно одного раза. Она, кажется, забылась, где и с кем живёт.

— Это просто Вита.

— У Виты какое-то особое право?

Это просто Вита.

Я знала, что проблема была во мне. Честно, мало понимала, какая именно мешала мне спокойно уживаться с кем-либо, но у меня хотя бы присутствовало осознание её существования.

Так затравленно я ещё себя никогда не чувствовала.

Мало помню, как я добралась до своей излюбленной ивы. Возможно, я шла в слепой ненависти, даже не обращая внимания на дорогу. Впервые я ушла в лес не просто по прихоти, а потому, что выгнали, и я хотела спрятаться. Уж меня-то точно укроют кроны деревьев от позора.

Однако даже здесь меня ожидала напасть. Возле ивы сидел никто иной, как Владислэйв, что старательно чертил в своей папке с рисунками. Да нет, какого чёрта...

У меня было слишком разбитое состояние, чтобы с ним видеться. Мне казалось, что, если кто-то спросит меня хоть о чём-то, я по-идиотски разревусь. Настолько было тонко моё самообладание сейчас. А позориться ещё и перед Владом — такое себе предложение.

Тихо уйти у меня не получилось, потому что Влад заметил меня и поприветствовал кивком. На его губах появилась мягкая улыбка. Обычно я всегда улыбалась. В этот раз не получалось. Я просто тяжело вздохнула и вдруг поняла, что, если сбегу прямо сейчас, это будет выглядеть в его глазах вдвойне страннее, ежели он просто увидит меня немного... не в духе.

В итоге я просто приблизилась.

— Я как предчувствовал, что ты появишься, — задорно отозвался он.

Хоть у него было хорошее настроение.

Я молча схватилась за кору дерева и стала лезть наверх. Вряд ли он полезет за мной — там он меня не достанет.

— Всё в порядке? — аккуратно поинтересовался Влад.

— В полном.

— Уверена?

— Я тебя ударю, если ты продолжишь, — непроизвольно вырвалось у меня.

— О, — понимающе отозвался Влад, — значит, не уверена.

Я почувствовала раздражение, но решила промолчать. Сейчас ещё с Владом разругаюсь — будет прекрасно. Хотя что я потеряю? Я и так не имела никого поблизости. Просто если до этого ко мне относились никак, на этот раз — негативно.

В моих руках вновь оказалась зажжённая папироса. Что ж, теперь значится, я — самый настоящий паровоз.

Внезапно до моих ушей дошла возня и кряхтения. Я хмыкнула и опустила взгляд вниз, приметив, что Влад стал пытаться залезть на иву следом за мной. О, чёрт, что ж ему на месте не сиделось? Ну, хоть какое-то представление после отвратного начала дня — пусть пытается, художник ненаглядный.

С горем пополам Влад залез и присел возле меня на ветвь ивы. После этого он ойкнул и стал разглядываться свои руки — искал занозы, поняла я.

Вдруг Влад закашлялся, и я вздрогнула, бросив на него взгляд. Он нелепо стал отмахиваться от дыма, что испускала моя папироса, и я почти что коварно ухмыльнулась.

— Фу, — протянул Влад, закрывая нос рукой. — Как ты куришь эту гадость?

— Я себе тоже такой вопрос задаю.

— Выкинь её. Не помню, чтобы ты таким промышляла.

— Отвали.

Я была серьёзна.

— У вас что-то... случилось?

Его вопрос был проигнорирован.

— Я, конечно, не твой друг, но могу выслушать. Если хочешь. Я умею хранить секреты.

— Какая из шести букв в слове тебе неясна? — спросила я.

— Понял, — поднял руки вверх Влад. Так похоже на меня...

— Зачем ты вообще ко мне залез?

— Я подумал, ты захочешь поговорить.

Это заставило меня рассмеяться. Однако спустя мгновение мой смех утих, и я потушила папиросу о подошву своего ботинка.

— Похоже, что я настроена на беседу?

— Не очень. Но мне кажется, тебе это нужно.

— Когда кажется — креститься надо, — хмыкнула я, спрятав потушенную папиросу в кармане.

Влад лишь вздохнул, явно чувствуя себя бессильным — было видно невооружённым глазом. Знала я, что он всем так помогал, раздавал частички себя. Лучше бы так о своём благополучии заботился, герой. А в при��це на белом коне я не нуждалась.

Сама себе и рыцарь, и принц.

— Так всё же... что случилось? — попытал ещё раз удачу он.

— Как думаешь, больно ли будет при ударе о воду с такой высоты?

— Защищаешься, — неловко усмехнулся Влад. — Я же ведь чувствую, что что-то не так.

Чем дальше он напирал, тем сильнее меня начинало душить. Лучше бы я всё-таки сбежала, как только приметила его у ивы.

— У меня всегда всё так, как должно быть, — огрызнулась я. — Оставь меня, alright? Ты знаешь, как я люблю проводить время в одиночестве.

— Но это же ложь, — несмело произнёс Влад.

Меня передёрнуло.

— Значит, я ошиблась, когда полагала, что ты меня хоть немного знаешь, — повернулась я к нему, явно напирая. — Я обожаю одиночество.

Влад не шелохнулся, ни капли не испугавшись моей пассивной агрессии, которую мне было сложно удержать.

— Тебя одолевает чувство вины?

— Не выдумывай ерунду, — фыркнула я.

— Знаешь, у нас в ромашковых полях не лучшая ситуация. Если дело в Соне, то она наверняка уже остыла и не злиться на тебя.

— Будто меня волнует её мнение.

— Впервые вижу тебя такой агрессивной.

— Может, потому что ты нарушаешь моё личное пространство? — раздражённо ответила я. — Так бывает. Твоя муза оказалась не той идеальной девушкой, которую ты представлял. Oh, you are disappointed...

— Виталина, — медленно начал Влад, — всё в порядке?

Снова он за своё...

Моё горло начало першить, и я отвернулась. Ещё немного, и ведь я правда сейчас столкну его с ветви ивы прямо в озеро.

Нет, у меня не всё в порядке.

И в голове не все дома, раз я какая-то неправильная, что не могу ужиться вместе с остальными.

Одна предательская слеза скатилась по моей щеке, и я нахмурилась, желая избавиться от этого давящего чувства. Да, Вита, let's go, рыдай-рыдай, будто не ты сама виновата во всём.

С момента призыва меня впервые одолели слёзы, и это так странно ощущалось. Я ничего не имела против слёз, но прямо сейчас мне было стыдно. Было ли право у меня плакать? Сама же ведь напросилась. И Кирилл во всём прав — я почти ничего не знаю. Да, будучи ничего не зная, смела возносить себя над Кариной. Им и без меня жилось прекрасно, а я иногда будто это забывала.

По сути, они были старше меня. Их связь с человеком окрепла задолго до моего рождения. А я в этом месте всё ещё никто и никак себя не проявила — только и делала, что предъявляла свои права.

Ха-ха...

Верно, даже у Кирилла рано или поздно должно было кончиться терпение. Ка��дой хозяйке в пару положен хозяин.

Моя заносчивость вышла мне боком. И Влад был прав, затрагивая Соню. Меня съедало чувство вины, и я не могла с ним справиться.

Всегда думала, что я выше чувств и умею с ними совладать. Но, кажется, нет ни одного человека и существа, что мог бы в полной мере контролировать то, что внутри. Это похоже на цунами. Сжигающий внутренности пожар. Беспощадное землетрясение.

Иногда внутри всё рушится. Прямо как карточный домик. Забирает права на царство опустошение. После слепой ярости и печали всегда приходит оно — отвратительное равнодушие.

— Тебе вовсе не стоит прятать свои слёзы. Если хочешь, то лучше проплакаться. Легче станет, — утешительно начал Влад.

— Не смей меня жалеть, придурок! — рявкнула я, даже не смотря на него. — Я сама напросилась. Это заслуженно.

Мне было стыдно смотреть на него. Я не могла в таком виде чувствовать себя комфортно в глазах других.

Рёбра затрещали, и спина стрельнула ноющей болью. От перенапряжения. Я даже сама не заметила, как буквально пыталась через силу остановить слёзы. Казалось, я превратилась в самый настоящий комок нервов.

Спустя мгновение я почувствовала прикосновение к своему сжатому кулаку, и я рефлекторно отстранилась.

— Я тебя ударю, если ты ещё раз меня тронешь.

— Хорошо, — согласился Влад, будто назло пододвинувшись ко мне и вновь схватив за руку.

Я раздражённо фыркнула и пихнула его в грудь, однако несильно — больше как предупреждение.

— Даже не мог подумать, что ты, оказывается, такая драчунья. Больно, — на удивление, примирительно отозвался Влад, потирая то место, куда я его пихнула.

Он издевался, что ли?

— Да хватит уже! — вырвалось у меня. — Я на клоуна похожа?!

— Нет, но капля забавы в тебе есть.

Я взбесилась.

— Ты такой невыносимый! Я просто хотела побыть в одиночестве, чтобы прийти в себя, а ты прицепился ко мне, как клещ! Я чисто по-человечески попросила тебя отвалить, но нет — ты будешь доставать меня и выводить из себя! Я просто... в таком бешенстве! Honestly, at least one more word…

— Ты так очаровательно злишься, — перебил меня Влад.

— You...

Тут меня резко прошибло осознание.

— Полегчало? — ухмыльнулся он.

Я стиснула зубы и столкнула Влада с ветви. Он испуганно ойкнул, а после до моих ушей дошёл громкий плеск воды. Я удовлетворённо хмыкнула и отряхнула ладони друг о друга.

— I hate you! — крикнула я ему, когда он вынырнул и начал отплёвываться от воды.

Влад лишь громко усмехнулся и стал плыть к берегу.

— Ты ведь всё прекрасно поняла, — услышала я внизу. — Будешь дуться?

— I feel better, of course, but the desire to kill you has not gone away. If you touch me again, I'll drown you. No kidding. (Мне полегчало, конечно, однако желание убить тебя никуда не делось. Если тронешь меня снова, я утоплю тебя. Без шуток).

— Что?

— Anyway, fuck you.

— Ага, ты решила, что, если ты перейдёшь на английский, я от тебя отстану?

— You're the worst fool, and that's why I hate even looking at you. Now. Although... it was funny... and that's good. Yes, I definitely needed to let off steam. Thanks. But only for this. (Ты последний идиот, и мне даже смотреть на тебя противно. Сейчас. Хотя... это было забавно... и даже хорошо. Да, мне определённо нужно было выпустить пар. Спасибо. Но только за это).

— Будем считать, что, раз я услышал благодарность, ты наговорила мне много хорошего.

— О, определённо.

Я даже не заметила, что после такого эмоционального всплеска желание плакать в самом деле пропало, как и противное удушье. Кажется, я ощутила небольшое облегчение — я могла дышать полной грудью.

Влад стоял под ивой и старательно выжимал свою одежду. Он был похож на промокшего насквозь котёнка — его длинные волосы облепили его выразительное лицо, да и рельеф его тела стал лучше виден. Я наклонила голову в интересе, привычно лукаво улыбнувшись. Кажется, кто-то старался держать себя в форме.

— Мне приятно твоё внимание, — отозвался он, внезапно задрав голову и взглянув на меня.

— Можешь раздеться — приму за извинение.

— Размечталась. Думаю, я поплатился тем, что незапланированно искупался.

Я усмехнулась, подперев рукой подбородок.

— Быстро же у тебя меняется настроение, — заметил Влад.

— Просто ты сейчас так нелепо выглядишь.

Влад лишь улыбнулся и собрал волосы вместе, выжимая. Меня это рассмешило ещё пуще, и я расхохоталась. Вот именно поэтому я предпочитала короткие причёски. Длинные волосы, особенно ухоженные, без спора красивые, но более практичные и удобные были именно короткие.

Пускай мне тогда полегчало, я не решалась возвращаться в особняк ещё недели две. Думаю, этого времени достаточно, чтобы все остыли.

Вернулась я поздно вечером.

Нашла я только Карину, что заваривала чай на кухне. Мне не хватило смелости дать о себе знать, поэтому я застыла на пороге, наблюдая за ней.

— Ты голодна? — внезапно подала голос Карина.

И это всё, что она могла сказать?

Карина развернулась ко мне боком, тяжело смотря в ожидании ответа. В её глазах не было ни обиды, ни счастья — целое ничего.

— Молчание — знак согласия, — пожала плечами она, доставая из верхнего шкафчика тарелку. — Кира приготовила солянку. Она получилась вкусной, так что, полагаю, ты останешься сытой и довольной.

Я всё ещё стояла в оцепенении, почти что пропуская все её слова мимо ушей. Буквально через мгновение на столе появилась тарелка супа вместе с ложкой. Карина тяжело вздохнула и твёрже сказала:

— Мой руки. Присаживайся. Ешь.

Отнюдь, я не могла назвать это принуждением, потому что она погрубела, скорее, из цели привести меня в чувства и вернуть в реальность. Да и к тому же, я в самом деле была чертовски голодна.

Я помыла руки и присела за стол, отрешённо глядя в тарелку. Под гнётом её взгляда я чувствовала себя глупым ребёнком. Возможно, надо мной так издевалось чувство вины.

— На самом деле я хотела извин...

— Когда я ем — я глух и нем, — перебила меня Карина, сразу же показав мне, что она была не намерена слушать меня.

Well...

Попытки завести разговор были отброшены. Я взялась за ложку и стала есть. Было в самом деле вкусно — впервые у меня не было никаких замечаний. Карина в это время лишь натирала столы. Я чувствовала напряжение между нами, но не знала, как от него избавиться.

Я понимала, что Карина пыталась задушить меня совестью — весьма хороший ход, потому что, даже зная, что она пресекала любые мои попытки помириться намеренно, я всё равно велась. Мне в самом деле было дурно вспоминать тот день, когда я буквально ни с чего взъелась на неё, завуалированно оскорбила, а после получила нагоняй от Кирилла.

Я сама себе была отвратительна.

— Спасибо, — произнесла я. — Тебе нужна помощь?

— Нет, я сама прекрасно справляюсь.

Я поднялась из-за стола и помыла за собой посуду.

— Давай поговорим, — сдалась я.

Карина застыла с полотенцем в руках, а после приподняла бровь. Так похоже на Кирилла. Кажется, люди в самом деле могли перенимать привычки друг друга — даже Влад будто бы в некоторых моментах копировал мою мимику или целые движения, вероятно, неосознанно.

— Мне это не нужно. Если тебя интересует, я вовсе не обижена. В чём-то ведь ты права, а мне пора научиться принимать правду.

— Я была не права, когда сказала про сучность.

— Рада, что ты это признала. Но всё же я в самом деле устала играть в добрую фею. Частично ты была правдива в своих словах.

— Прости, — произнесла я, смотря ей в глаза.

На самом деле я не находила что-то сложного в извинениях, особенно, когда выдавался такой удачный случай.

Карина опустила взгляд на полотенце, после чего вздохнула и повесила его на спинку кухонного стула. Я только сейчас заметила, что на её лице присутствовала странная серость — глаза были уставшими и губы белели.

— Прощаю, если тебе от этого станет легче, — ответила она.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— А как же? Со мной что-то не так?

— Well... Просто поинтересовалась, из вежливости.

— Знаю я твою вежливость, — фыркнула Карина, проходя мимо меня. — Будь осторожна, не попадись Шепоту под руку. Ты сильно разозлила его в прошлый раз.

— Он до сих пор злится?

— Не сказала бы, однако он явно не скажет тебе добрых слов при встрече. Даже не знаю, почему он так жесток к тебе. Ничего колоссального не произошло, но он почему-то воспринял ту неприятную ситуацию так, будто ты оскорбила его, а не меня.

Это заставило меня усмехнуться.

— Скорее, ему было обидно за тебя. Радуйся, что у тебя такой защитник.

Карина слегка нахмурилась.

— Будто я в нём нуждалась...

— Полагаю, что да, — лукаво прищурилась я. — А то вдруг бы я навредила его королеве.

— Помнится, ты как-то говорила мне про то, что тебе нужно заклеить рот скотчем. Это идея с каждым разом кажется мне всё более привлекательной, — достойно ответила Карина. — Мне подобных шуток от Киры с лихвой хватает.

— А у меня есть один личный вопрос. Можно?

— Ты когда-то спрашивала разрешения?

— Хорошая заметка, — усмехнулась я. — Но я серьёзно.

— Давай.

— Почему вы скрываетесь? Даже радует, что я — единственная, кто знает.

Карина приобняла себя за плечи, смотря куда-то в пустоту. Мне всё продолжало казаться, что она была чем-то явно расстроена, но у меня никак не получалось найти причину. Про Кирилла она отзывалась вполне себе спокойно, так что вряд ли это могла быть их очередная ссора.

— Сейчас — не знаю. По привычке. Первое время мы решили не оглашать отношения, потому что не были уверены в правильности своего решения. Прошло несколько месяцев — конечно, такой себе срок, но, по крайней мере, у меня никаких сомнений не осталось. Проблема только в том, как отреагируют остальные. Да и... мы не любители проявлять свои чувства публично. Пока так спокойнее.

— Я заметила, вы в библиотеке предпочитаете зажиматься.

Я уже предвкушала яркий румянец на бледных щеках Карины, однако та отреагировала степенно. Просто перевела на меня насмешливый взгляд и улыбнулась краем губ.

— Право, мы вовсе не зажимаемся. Но полностью оспорить твоё суждение не могу. Я рада, что мы всё разъяснили и даже мило поболтали, но, знаешь, я, наверное, пойду спать.

— Да, конечно, — не стала препятствовать я. — Приятных снов.

[deavile]

IX Но болит недостаточно сильно

Раньше энергетические перепады не имели для меня значения. Что они есть, что их нет — живи себе спокойно дальше.

Теперь — всё иначе.

— Кто-нибудь видел Шепота? — поинтересовалась я у присутствующих в гостиной.

Марго переглянулась с Кирой, а после молча пожала плечами.

Если Шепота нигде не было, это означало только одно — он прятался и, что наиболее вероятно, чувствовал себя самым отвратительным образом. Зная, как он тяжело переносил энергетические перепады, я прекрасно понимала, что ему сейчас была нужна помощь. Разумеется, он её не попросит, даже у меня.

Его нигде не было. Я даже исследовала ромашковые поля. Не мог же он уйти в лес подобно Вите — для такого нужно немало физических сил, а, насколько мне помнится, выносливости в такие моменты у него критически мало.

Во мне стало прорастать беспокойство, однако поделиться им мне было не с кем — мою опеку над ним могли неправильно расценить. Казалось, никого не волновало его состояние, кроме меня одной.

Шепот раздражал меня таким отношением к себе — каждый раз, когда ему плохо, он сбегал и искусно прятался. Мне надоело играть с ним в прятки. И донести до него, что я переживаю за него, невероятно тяжело.

Я села на ступени лестницы у входа в деревянный особняк, перебирая в голове все места, куда мог уйти Шепот. У меня была уверенность, что я проверила просто всё, что только можно — нигде его не было, будто и правда сквозь землю провалился. Одарила же его судьба талантом скрываться, даже Вита могла позавидовать.

— В последнее время все выглядят опечаленными.

Она легка на помине.

Вита стояла передо мной, лукаво прищурившись. Я подняла на неё тяжёлый взгляд, пытаясь дать намёк, что не настроена вести приятные беседы.

— Чердак, — просто произнесла она, задумчиво хмыкнув.

Что это значило?..

Точно...

Чердак!

Мои глаза тут же распахнулись от осознания. Вита усмехнулась такой реакции, после чего прошла мимо меня и скрылась в особняке. Всё же мне тяжело давалось понимание такого типа людей, как она. Мне казалось, она питала ко мне скрытую неприязнь, но при этом между нами уже было достаточно моментов, которые подтверждали обратное — Вита вовсе не давилась желчью в мою сторону.

Значит, вот где ты притаился, Шепот. Любопытно, откуда Вите было известно — это не могло быть ложью. Как бы я к ней не относилась, она вовсе не пустословила.

Я стала аккуратно подниматься по деревянной лестнице, стараясь не шуметь. Было ощущение, будто Шепот сбежит, если обнаружит меня ещё до того, как я покажусь ему во всей красе. Чердак казался пустым — много-много сена и пыли. Тихой остаться у меня не получилось — я чихнула, отмахиваясь от серых витающих клубков. Затхлый запах врезался в нос. Наверное, здесь тоже стоило бы время от времени поддерживать чистоту...

Темно, практически ничего нельзя было нормально разглядеть — единственным источником света служили маленькие щели между досками. Вероятно, когда во внутреннем мире буйствовала зима, здесь было очень холодно. Даже представлять страшно такой дубак.

Я двинулась вперёд, внимательно всё рассматривая. Ничего, пусто, безмолвно — никакого намёка на чужое присутствие. Неужели Вита меня всё-таки обдурила, как наивную дуру?

А, нет, вовсе нет...

В левом углу я нашла того, кого искала. Шепот лежал на куче сена, полностью раскрытый и даже с расстёгнутой наполовину рубахой. Его волосы были растрёпаны — редко увидишь вечно собранного Шепота в таком неряшливом виде.

Прямо камень с души — живой...

Он весь взмок, и глаза заметно слезились. Даже без его подтверждения было ясно, что дела у него нехороши. Как ему пришло в голову спрятаться на чердаке? Так сильно хотел, чтобы его никто не тревожил? Видимо, я никогда не пойму в полной мере его постоянное желание сбежать, спрятаться, забиться в угол.

Шепот спал или был в беспамятстве — в такие моменты сложно понять, уснул он по своей воле или вынужденной. Моё присутствие не заставило его никак на меня среагировать. Я приблизилась и присела на жёсткое сено возле него. От него исходил адский жар. Моя рука потянулась к его лбу. Казалось, он был не хуже костра — раскалённая сковорода. Так непривычно для вечно холодного и прохладного Шепота.

На удивление, ему было не так плохо, как я уже успела нафантазировать в своих мыслях. Обычно его сильно лихорадило и трясло, и спал он беспокойно — здесь же едва слышно дышал. Быть может, этот энергетический перепад не такой уж и страшный?

Я прикоснулась к белой обнажённой груди. Самое удачное время для обмена энергиями, пока Шепот в отключке — он не станет упираться и возникать. Однако любопытно, что мой эксперимент всё же показал результаты в мою пользу. После того обмена энергиями мне не было плохо, хотя Шепот по-прежнему осторожничал и не позволял мне часто с ним взаимодействовать на энергетическом уровне. Что-то его беспокоило во мне...

Вроде приятно, что он волновался за моё состояние. Это ведь означало, что ему на меня не всё равно, однако я не могла понять, что заставляло его так нервничать. Шепот не был похож на человека, что любил преувеличивать проблемы или надумывать отсебятину.

Странно...

Такое ощущение, будто Шепот уже с кем-то обменивался энергиями до этого. Его энергия вполне себе была стабильна, пускай это особо не сказывалось на его физическом состоянии.

Расстёгнутая рубашка.

Нет лихорадки.

Я вгляделась в деревянный пол чердака. Он был застелен пылью по самое не хочу, однако также здесь остались следы с песком и грязью — в вересковых полях недавно был дождь. Свои следы и Шепота я отличила сразу, однако были ещё одни...

Разумеется, это была Вита.

Неужели Вите было известно, что такое резонизация? Или Шепот самолично попросил у неё помощи? Тогда почему у неё, а не у меня? Во мне зародились противоречивые чувства, и я отстранила руку от груди Шепота. Наверняка у всего этого было объяснение — мне не стоит надумывать раньше времени то, что не подтверждено. Быть может, Шепоту было настолько плохо, что он уже просто попросил о помощи первого встречного. Или Вита могла сама против его воли помочь — однако тогда спрашивалось, откуда ей известно, что можно обмениваться энергиями. Может, Шепот поделился? Это вроде не было секретной информацией, да и он любил рассказывать о своих открытиях.

Из груди вырвался тяжёлый вздох, и я решила откинуть зловредные мысли в самый тёмный угол разума. Мне уже давно было известно, что я имела проблемы с доверием и могла неправильно расценивать те или иные ситуации — у меня искажённое восприятие некоторых вещей.

В итоге я просто улеглась рядом с Шепотом и стала прислушиваться к его дыханию — главное, что пока он всё переносил более менее нормально. Моё беспокойство слегка утихомирилось. Вряд ли нас кто-то потревожит, только если не Вита — честно, на неё мне было уже всё равно. Возможно, она уже давно всё поняла, что происходило между мной и Шепотом. Это не так важно...

Всё же такое скрывать вечно не получится. Рано или поздно кто-то всё равно догадается. Например, Вита. Кире было известно, что мы взаимно влюблены, однако весть про официальные отношения до неё не доходила — это не спасало меня и Шепота от её вечных двусмысленных шуток.

Пригревшись, я задремала.

Проснулась я от возни рядом. Мои глаза резко распахнулись. Кажется, Шепот не мог найти себе места, потому что я услышала обречённый полухрип-полустон, а после он обессиленно упал на лопатки рядом со мной.

— Как ты? — тихо спросила я.

На самом деле вопрос глупый, но я чувствовала себя должной что-то сказать.

Шепот открыл рот, чтобы ответить, но тут же сомкнул губы обратно. Видимо, ему не хотелось или было тяжело говорить. Он задрал голову, обнажая белую шею, и мне без слов стало ясно, что его чертовски ломало. Я приподнялась на локтях и нависла над ним, осторожно прикасаясь одной рукой к его щеке. Он по-прежнему был горячим. Казалось, ещё чуть-чуть, и из его ушей пойдёт дым. На удивление, Шепот не отпрянул, а прильнул к моей руке. Вероятно, для него моя ладонь ощущалась приятно прохладной.

— Зачем ты ушёл сюда? — задала вопрос я. — Здесь явно не лучшее место.

Я сомневалась, что Шепот был способен на ответ, и оказалась права, когда он просто тяжело вздохнул и промолчал. Мне следовало бы отстать от него и не наседать с вопросами, пока он в таком состоянии — ему наверняка сейчас больше всего хотелось застрелиться, чем разговаривать со мной.

— Засыпай, — прошептала я, оставив робкий поцелуй на его лбу. — Во сне будет легче.

Шепоту стало легче под вечер. Всё это время я старалась быть рядом с ним, пускай приходилось время от времени отлучаться. Меня могли потерять, а лишних вопросов вызывать не хотелось.

Я читала прихваченную с собой книгу, пока Шепот пытался привести себя в чувства и избавлялся от сена. Краем глаза я заметила, как он стал застёгивать рубашку. Внезапно его руки замерли.

— Ты поделилась со мной энергией? — бесцветно поинтересовался он. Его голос звучал хрипло и ниже обычного, у меня даже пробежали мурашки по спине.

— Кто-то успел сделать это до меня, — ответила я, стараясь не отрываться от книги.

Тем не менее, мои лишние и глупые сомнения отпали — судя по всему, Шепот даже не знал, что с ним провела резонизацию Вита. Значит, она сама вызвалась ему на помощь.

— И правда, — ответил лишь Шепот, однако я не совсем поняла суть этого ответа. Будто это было чем-то обыденным. Он отреагировал спокойно, даже равнодушно, что меня удивило.

— Тебя совершенно не интересует, кто это сделал?

— Я знаю, — хмуро бросил Шепот.

— И как ты к этому относишься?

Шепот смерил меня тяжёлым взглядом, и я почувствовала себя неуютно.

— Знаешь, мне нужно привести себя в порядок, — перевёл тему он.

— Почему ты решил уйти на чердак?

— Захотелось.

— Шепот, мне не нравится.

— Почему меня это должно волновать? — раздражённо спросил он, и этот вопрос заставил меня задохнуться от возмущения. — Если я ушёл, значит, так нужно.

— Так не делают. Я же переживаю. Почему ты просто не мог попросить у меня помощи? Я бы тебе ни в чём не отказала.

Всё вновь вело к очередной перепалке, и я напряглась.

— Думаешь, мне доставляет удовольствие, когда меня видят таким? — с вызовом поинтересовался Шепот.

— Ты можешь прятаться от кого угодно, но я искренне не понимаю, почему ты скрываешься от меня. Мне больно, когда ты так делаешь.

Шепот внезапно схватился за виски.

— Просто заткнись, — грубо сказал он. — Мне и без тебя головной боли хватает.

Я внутренне оскорбилась. Услышать такое от Шепота было для меня уже чем-т�� отравляющим душу. Он впервые меня затыкал, причём так жестоко. Мои губы сжались, и я в самом деле больше ничего не сказала — обида задушила, даже противный ком в горле появился.

Что я делала не так?

Между нами повисла неприятная тишина. Шепот поднялся и потянулся с недовольным стоном. Я проигнорировала это, пытаясь сделать вид, что книга была интереснее, чем его состояние — на самом деле я знала, что это не так, но во мне вновь проснулась гордость.

Прежде чем уйти, Шепот бросил едва слышное:

— Прости.

Уже в особняке я пыталась отвлечься от мыслей касательно Шепота и занималась домашними делами — мне приспичило убраться на кухне, а потом и в гостиной. Однако против своего сердца пойти у меня не получилось. Я поставила на плиту кастрюлю — готовить я не особо умела, но всё же безрукой не была.

Время было очень позднее — близилось к десяти.

— Я и не думала, что ты не прочь перекусить поздними часами.

Меня пробила дрожь от неожиданности. Я оглянулась через плечо, приметив Виту, что деловито отодвинула кухонный стул и фамильярно уселась, обхватив ногами его спинку. Она любила так сидеть — совсем неэтично, однако и мы не в светском обществе. Её взгляд был прикован ко мне, словно она внимательно меня изучала. Это заставило меня смутиться.

— Ты что-то хотела? — не сдержалась я.

— Пытаюсь понять, почему ты такая расстроенная, — честно призналась Вита.

Во мне отозвалось удивление.

— Зачем тебе это?

— Неужели ты такая кислая из-за него?

— Из-за кого? — насторожилась я.

Вита лишь хмыкнула, задумчиво водя пальцем по деревянной спинке стула.

— Знаешь, я тебя не понимаю, хотя пытаюсь. Мне тяжело даются чувства, — на удивление, откровенно начала Вита. — У меня всегда вызывало недоумение твоё поведение, если дело касалось Кирилла. Ему так легко на тебя повлиять — ты готова прислушаться к нему, ранимо воспринимаешь его грубости, беспокоишься и даже ревнуешь. Извини, если я опять говорю то, что ты не хотела слышать. Однако я это делаю не просто так. Мне просто интересно, почему ты это делаешь. Твои некоторые действия не поддаются логике. По крайней мере, моей.

Я опешила. Возмущения не было. Меня больше поразило, что Вита заинтересовалась подобным. Мне казалось, она всё это время насмехалась надо мной, а на деле ей просто была интересна моя модель поведения.

— Потому что я люблю его — вот и весь ответ, — призналась я.

Повисла тишина. Вита подняла на меня глаза, и я не могла понять, что в них отражалось. Она просто глядела на меня так проникновенно, что хотелось даже прикрыться, будто я была нагой.

— А ты смелее, чем я думала, — усмехнулась Вита, вновь спрятав глаза. — Откуда у тебя уверенность, что твои чувства истинны? Любовь не может жить вечно, а нам, личностям, она и вовсе не подвластна.

— Я бы не делала всего этого для него, если бы не любила. И нет нигде точного подтверждения, что личности не способны на любовь. Сила дружбы же нам по силам, а это — любовь.

— Любовь такая нелогичная, — ответила Вита. — Разве это не странно, когда человек становится зависимым эмоционально?

— Мне кажется, ты понимаешь это слишком категорично. Я вовсе не так сильно зависима от Шепота, как ты можешь подумать. Да, мне может быть не по себе после ссоры с ним, но у меня так с каждым человеком, с которым я хорошо общаюсь. Разумеется, мне будет неприятно и больно, однако это проходит со временем или решается. А прислушиваться к чужому мнению — совершенно нормально. Для этого вовсе не обязательно с ним соглашаться. У меня с Шепотом во многом расходятся точки зрения, но я не стремлюсь при первой же возможности во всём поддакивать ему, как и он мне. Можно просто любить и уважать — при этом остаться самим собой.

Вита сейчас не казалась мне опасной и даже лукавой. Я чувствовала себя странно, рассказывая ей, казалось, простые истины.

— Ты так легко призналась мне в этом.

— Я знаю, что ты знаешь, — ответила я.

Это заставило Виту улыбнуться — думала, хитрая лиса, мы совсем дураки? Признаться в том, что я люблю Шепота, перед Витой у меня не вызвало трудностей. Мне даже стало легче.

— К слову, — начала я, — ты поделилась своей энергией с Шепотом?

Вита приподняла брови и вновь взглянула на меня.

— Да.

— Откуда ты знаешь, как это делать?

— Кирилл как-то упоминал про резонизацию в наших беседах. Конечно, я не знала, как происходит сам процесс, однако... мне помогла смекалка, — ответила она.

— К чему такой жест доброй воли? — поинтересовалась я, вовсе без ревности.

— Мне не чуждо сочувствие, — серьёзно ответила Вита. — Однако, боюсь, Кириллу банально не выжить, если он так и продолжит прятаться по углам. Я ведь могла там и не появиться.

Я была с ней согласна. Шепот — чёртовый идиот, что не понимал в полной мере все последствия энергетического перепада. Виктос не раз предупреждал меня, чтобы я не спускала с него глаз, особенно во время энергетических перепадов. Он мог умереть — это Виктос мне сказал в один из моих визитов. Я уверена, что Шепот тоже это знал, однако зачем-то упрямился и отказывался от помощи.

Внезапно до моих ушей дошло шипение. Я тут же повернулась к плите, когда крышка стала подпрыгивать на кастрюле. Какая из меня кухарка — одно разочарование...

Вита тихо рассмеялась, когда я стала торопливо вытирать тряпкой плиту. Вроде не испортила — жить можно.

— Это ведь для него?

— Он почти не ест, когда ему плохо, — объяснила я. — Я решила приготовить ему что-нибудь лёгкое.

— Мило, — просто бросила Вита, а после поднялась.

Она покинула особняк, оставив меня одну в глубоких раздумьях — после такого удивительно... приятного разговора появилось много-много мыслей. Вита никогда не казалась мне такой растерянной, и так странно, что даже её вопрос касательно любви интересовал. Получается, не так уж и сильно она от всех отличалась. Просто ей было сложно, однако... трудно было нам всем — как ни крути, мы не люди, а всего лишь частички человечества. Нам чужда именно человеческая жизнь. Мы живём, грубо говоря, в четырёх стенах, беспокоимся об одном и том же, у нас одна работа, и она — общая.

Вита ведь тоже являлась маленьким хранителем человека, и было бы странно, будь она в самом деле каменной и картонной, без чувства долга и робкого сочувствия к своему человеку. Нас это всех и объединяло — мы несли одинаковую ответственность, и это иногда приводило к повторяющимся вопросам и проблемам.

Ведь когда-то я точно так же, как и Вита, задавала странные вопросы Виктосу касательно любви, пыталась понять и достичь, казалось, недостижимое. В итоге я достигла — мне хотелось верить, что я правда в полной мере понимала и радости, и беды любви. Неважно какой — дружеской, родственной... или романтической.

Шепот вроде скрылся в своей комнате.

Стоять перед его дверью уже было не так волнительно — постепенно привыкаешь к подобному. Раньше я даже сунуться сюда боялась, а сейчас порой была желанным гостем.

На удивление, наша небольшая перепалка на чердаке обернулась нам без последствий — моя обида быстро улетучилась. Шепот впустил меня без лишних слов, извинений, приветствий. Даже внимания на чашу не обратил, хотя я ожидала вопросов. Выглядел он лучше, чем тогда, на чердаке. Быть может, энергия Виты так на него влияла или энергетический перепад сбавил свои обороты.

— Насколько мне известно, ты сегодня ничего не ел, — разочарованно начала я.

По правде говоря, это было ни капли не наигранно. Если раньше я ещё закрывала глаза на состояние Шепота, на его отношение к себе, то в последнее время меня это очень беспокоило, а то и раздражало, если Шепот в своём самочувствии был виноват сам — как можно забыть поесть, как можно практически жертвовать сном изо дня в день?

Самое главное — его это не смущало, он и не жаловался особо, наоборот не прибеднялся, будто его это в самом деле не колыхало.

Однако только сущий дурак не заметит его нездоровую бледность, резкую потерю веса и круги под глазами. Честное слово, Шепот с каждым годом становился только хуже. Раньше он не был таким зацикленным на своих мыслях, идеях, делах... К нему эти дурные привычки пришли постепенно, что сильно мне не нравилось. Кто его торопил? Кто ему не давал хотя бы банально выспаться? Его никто не заставлял вставать в шесть утра.

— Я не буду это есть, даже не предлагай, — отрезал Шепот, присаживаясь на свою кровать.

— Ты в анорексики записался? — внезапно для себя строго спросила я. — Это уже не нормально, Шепот, и мне это не нравится.

— К твоему сведению, анорексия — психическое расстройство. Я не страдаю подобным, — пояснил он, словно намереваясь разозлить меня ещё больше. — Меня мутит от любого запаха чего-либо съестного, и не только — не могу я есть, даже если хочу.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мне нужно быть терпимее — будто я Шепота не знала, да и правда... не мне его судить. Мне неизвестно, через что он проходит каждый энергетический перепад.

— Ты хоть попробуй для начала. Это пресный и очень лёгкий суп, для тебя старалась. Там всего по минимуму.

Шепот нахмурился. Однако, спустя время он всё же сдался, и, на удивление, мой суп не то чтобы пришёлся ему по вкусу (буквально вода с овощами), однако есть вроде мог, пускай неторопливо и томительно. Я видела, как он не особо охотно двигал челюстями, и это меня огорчало — так не должно быть, ему точно нужна помощь. Как сказала Вита, в один из таких перепадов Шепот может просто-напросто умереть, к тому же, он даже не просит о помощи — наоборот сбегает и прячется, что только усложняет ситуацию.

Врутренний мир, сбереги его, пожалуйста, раз принял — перестань его мучить, мне так больно на него смотреть. Раньше, когда Шепот только-только появился, он тоже чувствовал энергию, она оказывала на него влияние, но несильное, почти незаметное — плохо ему становилось только в комнате с главной книгой. Виктос сказал, что главный источник с годами подпитывался, рос в мощности вместе с человеком, а это, в свою очередь, приближало Шепота к ещё большим мучениям.

Однажды он правда может не вынести, и такая мысль меня пугала.

Внутренний мир, зачем ты его принял, если по итогу собирался убить? Я только этого не понимала — для чего давать шанс на жизнь, чтобы потом её против воли пытаться отнять?

— Как себя чувствуешь?

— Я не хочу разговаривать на эту тему, — холодно ответил Шепот.

Его раздражали вопросы касательно самочувствия. Он всегда реагировал одинаково — только в последнее время перестал прятать недовольство.

Моя беспомощность в этой ситуации сковала руки, и я просто скромно присела на край его кровати, будто боялась случайно с ним соприкоснуться. На самом деле внутри меня что-то неугомонно бушевало — хотелось то ли врезать Шепоту, то ли вынести весь гнев на внутреннем мире.

Вот только... толка ни от одного, ни от другого никакого. Это никак не изменит всю ситуацию, никак не поможет Шепоту. Истерить, плакать, злиться — бесполезные занятия.

Почему я не могу помочь...

— Карина.

Я вздрогнула.

— Да?

Мне было не совсем понятно, как за одно мгновение я оказалась прижатой к подушке, а сверху надо мной нависал Шепот — в любом случае я была в шоке и смущении одновременно. В моей голове пронеслась сразу тысяча мыслей, и ни одна не объяснила всю сложившуюся ситуацию.

Шепот выглядел ни злым, ни игривым — лишь уставшим и больным. Не прошло и полминуты, как он просто навалился на меня и поудобнее устроил голову на моей груди. Это заставило удивиться, однако ничего против я не сказала.

На удивление, мне было вовсе не тяжело. Это ощущалось даже как-то... по-своему приятно.

— Дверь, — тихо сказала я.

— Ко мне почти никто никогда не заходит, забудь.

Я несмело прикоснулась к белой макушке Шепота, зарываясь пальцами в его волосы. До одури любила так делать, но мне не всегда выпадала удачная возможность. Он, на удивление, отреагировал положительно, будто бы тянулся вслед за моими руками. Пускай сегодня Шепот был весьма груб на словах... он нуждался в чужом внимании, и это было заметно.

— Я не хочу умирать.

Это не то, что я хотела от него услышать.

Такие слова поставили меня в ступор, и я замерла, прислушиваясь к его дыханию. Он сказал это бесцветно, едва слышно, однако с ноткой дрожи. Ему было страшно — поняла я.

— Ты не умрёшь, — первое, что пришло в голову.

— Откуда тебе знать?

— Я не позволю.

— Внутренний мир не спросит твоего позволения, — вздохнул Шепот, стискивая мои рёбра в удивительно крепкой хватке.

— Я уверена, что ты в силах со всем справиться.

Он внезапно усмехнулся, вот только без доли искренности. Слышалась лишь горечь, которую будто бы хотели закопать поглубже.

— Посмотри правде в глаза — я уже изношенный. У меня даже нет уверенности, что я выживу во время второй волны. А дальше, вероятно, всё будет только хуже. С таким телом мне не справиться. И это злит.

— Ты не виноват в том, что всё так получилось.

— Я должен быть сильнее.

Весь этот разговор был тяжёлым, и я смогла лишь глубоко вздохнуть.

— Либо в самом деле должен умереть, чтобы не мучить ни себя, ни человека, — ровно и невозмутимо продолжил Шепот.

В последнее время Шепот стал... меланхоличным и даже равнодушным к некоторым событиям. Я давно замечала в нём небольшие изменения. Он будто бы сдавался, постепенно, не справлялся. Вот только с чем...

Это так больно слышать. Я крепче вцепилась в его волосы, что, быть может, уже делала ему больно, однако он ни слова больше не сказал.

— Пока внутренний мир не забрал твою жизнь, пока Виктос не назначил тебе казнь в виде удаления... значит, ты ничего не должен, — неуверенно ответила я, пытаясь притупить колющую боль в груди. — Энергетическая смерть почти невозможна. Хранители предохраняют личностей от неё раньше своим приговором.

— Хранители не выносят приговор. Приговор — решение внутреннего мира, а хранители ему следуют. И, поверь, энергетическая смерть вполне осуществима в моём случае, я знаю, — поправил меня Шепот. — Я почти уверен, что внутренний мир точно такой же, как мы: живёт, дышит, развивается... Просто он не материальный, как и Виктос. И общается с нами через знаки и намёки. Погода, время года, даже те же вересковые поля — всё это позволяет нам понимать внутренний мир в каких-либо аспектах.

Внутренний мир... Мы столько всего не знаем о том месте, где живём и существуем — и так личность за личностью. Но чтобы он был живым?..

Он был живым.

Я не знаю, откуда во мне появилась такая уверенность в замечаниях Шепота, но это было согласие. Не может быть иначе.

На самом деле всё это казалось мне таким смутно напоминающим что-то, будто я уже переживала подобные чувства когда-либо. Какое, однако, странное наваждение. И слова такие знакомые, словно я уже их где-то слышала. Может, Шепот кого-то цитировал?

А ещё у меня появилось предчувствие, что Шепот что-то недоговаривал. Ощущение, что его последний месяц или даже больше что-то очень сильно беспокоило, однако он не находил решимости с кем-либо этим поделиться. Или же просто не хотел.

И все эти рассуждения про смерть...

Неужели он настолько боялся, что слова Виктоса заставили его кардинально поменяться? Шепот вечно что-то искал, суетился, злился, когда у него явно не получалось — в такие моменты разговаривать с ним практически невозможно, кусался уж шибко больно.

— Если тебе нужно быть сильнее, почему бы для начала не позаботиться о себе? — аккуратно задумалась я. — Может, твой организм не справляется, потому что он и так ослаблен? Как он должен бороться, когда он уже покалечен?

Я опять начинала ходить по тонкому льду — Шепот агрессивно реагировал на подобные темы, и мне пришлось понять, что это — его главная проблема, и именно она вызывала у него необоснованную злость даже по отношению ко мне. Он словно пытался её игнорировать, будто этого нет и незаметно. Либо же у него просто не находилось сил помочь себе самостоятельно, а просить помощи для него нечто нереальное.

— Я не могу.

— Почему?

Я почувствовала, как его хватка на мне усилилась. Он начинал злиться. И нет — мне не страшно.

— Почему? — твёрдо повторила я.

Шепот не ответил.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем я бросила все надежды на ответ. Мы молчали, словно соревновались, кто кого перемолчит, и в итоге всё обернулось тем, что Шепот просто уснул на мне. Я тяжело вздохнула и стала путаться рукой в его светлых волосах, будто бы утешая сквозь сон.

Он уснул — уже хорошо. Рядом со мной он спал лучше, и я не знала, была ли причина во мне или просто так получалось.

Мне тоже нужно поспать, уже поздно.

Проснулась я, как поняла благодаря часам на столе, в восемь утра.

Моей первой мыслью было — где Шепот? На мне его не было, однако вся мо�� тревога тут же улетучилась, когда он нашёлся рядом со мной: по-прежнему спал, едва дыша и утыкаясь в моё плечо.

По правде говоря, мне нравилось просыпаться не одной. Это вызывало у меня меньше необъяснимой тревоги. И, как ни странно, этим утром мне не было до одури холодно, как обычно.

Я аккуратно приняла сидячее положение, чтобы ненароком не разбудить Шепота — чем он больше спал, тем лучше. Моя рука потянулась к его лбу. Горячий. Однако Шепота вроде не колотило, что уже было славно — видимо, энергия Виты ещё оказывала на него утешительный эффект.

На кухне я старалась не шуметь. В деревянном особняке особо не разойдёшься — возню на кухне порой было слышно даже на верхнем этаже.

— Good morning.

В последнее время я стала частенько сталкиваться с Витой по утрам, что сначала меня напрягало, а теперь просто вызывало привыкание. Насколько знаю, она спала по утрам, но вот уже несколько дней замечала её в добром здравии с ранних часов.

— Могу заметить, ты стала реже уходить в лес, — вместо приветствия в лоб сказала я.

В ответ послышался лишь смешок. Я оглянулась через плечо, при этом продолжая старательно намывать посуду.

— Рада, что ты стала находить особняк своим домом, — последовало от меня, как продолжение.

— От тебя такие слова слышать удивительно, — ответила Вита. — Well, могу поспорить, ты многое переосмыслила.

— Всё же мне не хочется быть извергом.

— О, ты не изверг, dear, — с ноткой трогательности протянула Вита, что заставило меня насторожиться. — Просто тебе не кажется, что пора подумать конкретно о своих чувствах, а не чужих? Не спорю, гнать меня из особняка было весьма эгоистично с твоей стороны, но... это вытекает из ряда других причин, верно?

Мне не совсем было понятно, куда клонила Вита.

— Подавляя свои эмоции, ты накопила в себе много негатива. Потом появилась я — главный раздражитель. Ты не выдержала такого натиска и... нашла во мне человека, на котором можно отрываться. It's simple!

Это было не очень приятно слушать, потому что каждое сказанное ею слово — правда.

— Oh, I'm sorry! — тут же спохватилась Вита, прикрывая рот рукой. — Молчу-молчу. Это получилось случайно, не обижайся. Мне правда иногда стоит держать рот закрытым, в этом ты была права.

Я ничего не ответила, не найдя подходящих слов. У меня было дурное предчувствие — что-то не так. То ли с окружающим меня миром, то ли со мной.

После вчерашнего разговора с Шепотом меня и вовсе давило чувство тошноты, словно мне нанесли удар под дых. Было тяжело дышать, думая обо всём, что он вчера осмелился сказать — мне претила эта зацикленность на смерти.

Смерть...

Поздним вечером к нам несколько дней назад заходили Влад и Соня. Они выглядели не в духе, и я сразу заподозрила что-то... нехорошее. Поэтому, когда Соня только заикнулась про то, можно ли ей остаться у меня в комнате на ночёвку, я без лишних раздумий согласилась — почувствовать смятение подруги мне несложно, пускай для меня всегда проблемно найти подходящие слова и в самом деле помочь.

Той ночью она долго не могла уснуть, всё ворочалась на моей кровати и мешала спать. Позже до меня не дошло, что её что-то беспокоило. Я не спала ради неё в надежде, что смогу хоть как-то разделить с ней её потаённую боль. Мне стало сложно предлагать помощь, поэтому я не просила её рассказывать, делиться — казалось, если будет нужно, Соня сама всё выложит.

— Карин...

— М? — отозвалась я, сонно листая свою записную книжку.

В комнате горело лишь несколько подсвечников, заставляя наши тени страшно изгибаться на светлых стенах. Даже статуя с греческим профилем на верхней полке казалась сущим дьяволом — тьма всегда меня пугала, особенно в моей комнате. Я боялась, что чёрный человек вернётся и заберёт меня с собой.

— Мы ведь не можем умереть? То есть... если только хранитель нас не удалит, — несмело подала голос Соня.

Я нахмурилась, из-за усталости даже не совсем понимая, что она конкретно у меня спросила. После осознания моё тело застыло. Соню почти никогда не беспокоили такие вопросы, и это заставило меня насторожиться. Что-то произошло, но я не знала и, быть может, не узнаю.

— Почему ты этим интересуешься? — поостереглась я.

— Просто... захотелось узнать.

— Жизнь и смерть — это цикл, где одно сменяет другое. Разумеется, рано или поздно наш путь подойдёт к концу. Вместе с человеком умрём и мы, — ответила я.

— Но я имела в виду не это...

Значит, и тебя эта мысль затронула. К моему глубочайшему сожалению.

— Личность может умереть с человеком. Личность может умереть по условной воле хранителя. Личность может умереть от энергетических обстоятельств, — начала пусто перечислять я, будто не смерть обсуждала, а планы касательно уборки. — А ещё личность может убить себя сама.

Соня подозрительно долго молчала, и я лишь прикрыла глаза, одолеваемая давящей сонливостью. Слишком много мыслей в моей жизни касалось плохих вещей — так отвратительно, потому что тонуть в негативе мне совершенно не нравилось.

Вот увидишь, Рита, все мы выберемся.

— Откуда у личности столько власти, чтобы посметь самой решать, как закончится её жизнь?

Услышав такое, я даже очнулась от дрёмы. Мне впервые удалось увидеть Соню в таком вдумчивом и серьёзном настроении — обычно она всегда казалось мне мягкой, скромной, сострадающей, чуть ли не хрустальной.

— Это всё взаимосвязано, — ответила я. — Если хотя бы одна личность чувствует себя плохо, то и на человеке это сказывается. Следовательно, умирает личность — внутренне или даже внешне умирает человек. Многие путают власть человека и власть личностей. Думают, что наше состояние зависит от человека, но на деле всё иначе... Мы — это человек. Личности и есть сама душа, а человек — общая оболочка. И благо мы ему желаем, потому что хотим блага для себя.

Вдруг мне пришло понимание, что я заговорила чересчур серьёзно. Ещё никогда я не беседовала в таком ключе с Соней. Мне казалось, такие темы не для неё.

— Разумеется, это всего лишь мои мысли. Тебе вовсе не нужно с ними соглашаться или внимать им. Прошу прощения. Ты явно хотела услышать не это, — исправилась я.

— Ты сказала, что жизнь и смерть — цикл. Учитывая, что хранители перерождаются, способны ли к подобному мы и люди?

— Нет, так сказал хранитель. Я имела в виду цикл в другом понимании.

— Ты не веришь в реинкарнацию?

— Нет, разумеется. А ты?

— А я просто не знаю, — ответила Соня. — На самом деле мне не нравятся такие разговоры, но... не убивай себя ни при каких обстоятельствах.

Это заставило меня чуть ли не задохнуться.

— Конечно, — растерянно согласилась я. — Тебе нет смысла беспокоиться. У меня даже мыслей не было.

После этого разговора мне было не по себе от всего происходящего.

Из моих рук внезапно выскользнула мыльная тарелка. Громкий звон оглушил меня, и я поняла, что снова ушла в свои мысли.

— Растяпа, — вырвалось у меня.

— Всё в порядке? — внезапно поинтересовалась Вита.

У меня уже и из мыслей вылетело, что на кухне была не только я.

— Да, в полном, просто задумалась. Сейчас всё уберу.

[deavile]

Стекло подъехало, приятного аппетита, мой милый странник, — хихоньки-хахоньки кончились

VIII Успокой меня, мне не справиться

Мне приснился вечнозелёный лес и озеро с зеркальной гладью — это был чарующий пейзаж, где моё сердце нашло место. Вода шла мелкой рябью от грациозного и изящного лебедя, что царственно двигался по воде. Казалось, я видел два неба — голубое, тягучее, влекущее в самые недры, однако это была всего лишь искусная иллюзия природного зеркала. Хотелось схватиться за пух облаков, таких мягких на вид, нежных.

Помню аромат ласкающего ветра, что заставлял могучие ветви шёпотом напевать таинственную мелодию — так звучал лес. Воздух был прохладным, по-приятному свежим. Во сне я чувствовал сильное желание остаться здесь навсегда.

Только одинокая ива уныло склоняла голову над серебристым озером. Я знал это место — прекрасное, дарованное внутренним миром, повезло же иметь такие чудеса воображения поблизости. Оно мне снилось, словно для напоминания о моей внутренней тоске. Как бы не было потрясающе то место, оно навевало лишь горечь и меланхолию.

Именно поэтому с самого утра я старательно кропел над своей новой картиной, пытаясь всеми силами ухватиться за остатки дурманящего сна и запечатлеть как можно больше деталей. Рисование могло отвлечь меня от беспокойств, унести в идеальный мир фантазии, где всё на своих местах.

— Саша и Марго сегодня вновь сильно поругались, — несмело поделилась Соня, бродя по моей мастерской и рассматривая одни и те же картины уже в который раз.

Я насторожился, отстранив кисть от холста. Принцесса выглядела не особо радостной, когда заявилась ко мне сюда — казалось, было то, что её беспокоило. Давно не секрет, что я — славный слушатель и советчик. Нередко моего мнения спрашивала Марго, иной раз помощи просили Соня и Кира.

— Разве это не элемент рутины? — аккуратно поинтересовался я.

— Знаешь, — тихо начала Соня, — в этот раз я очень сильно испугалась. Мне казалось, ещё чуть-чуть... и они бы в самом деле подрались. Они ругались громче обычного, и Марго чуть ли не насильно тащила Сашу из комнаты, да ещё так грубо... Сколько я здесь живу... эти двое ещё никогда так себя не вели.

Понятно.

Я замер, обдумывая только что сказанное принцессой. По правде говоря, в ромашковых полях явно начались не особо радостные дни — вечные перепалки, все хмурые, а Соня частенько пряталась в моей мастерской, словно моё присутствие её успокаивало. По крайней мере, меня радовало, что она мне доверяла. В первые дни принцесса и вовсе избегала встречи со мной.

— Это может пугать, — ответил я, прочистив сухое горло. — Могу понять твои опасения. Порой бывают ситуации, когда к решению проблемы прийти не так уж и просто.

— А ты не можешь...

Соня внезапно осеклась, и я заинтересованно взглянул на неё, ожидая продолжения. Однако принцесса лишь смутилась и понурила головой, сложив руки перед собой.

— Могу что..?

— А ты не можешь их как-то... помирить? — осмелела Соня. — Прости. Наверное, это глупо, да и ты не обязан...

Помирить? А я разве не пытался? Сколько попыток я предпринимал, сколько беседовал лично с каждым, выслушивал их точки зрения и старался направить на нужный путь — всё бесполезно. Одна слишком горда, а другой даже и не желает слушать меня. Они как упёрлись рогами в ворота, так и продолжают упираться.

— Прости, пожалуйста, — вновь подала голос Соня, ссутулившись. — Я сказала бред. Просто ты всегда такой собранный, советы дельные даёшь. Мне и показалось, что...

— Боюсь, пока они сами не придут к пониманию происходящего, проблема не решится, — задумчиво ответил я. — Здесь даже я бессилен.

— Мне страшно...

Мне тоже.

Не успел я ещё полностью освоиться во внутреннем мире, как на мои плечи каким-то чудо образом упала ответственность за мир во всём мире. У меня было чувство, что это — моя миссия. Что я обязан решить эту проблему, однако получалось худо. Какой бы авторитет мне не удалось заработать за столь короткий срок, мои слова значили на деле не так уж и много. Как ни крути, мы все равны, и каждый жаждет бороться за самого себя.

Страх принцессы мне был ясен. Она пряталась за моей спиной в надежде, что я всё решу и всегда защищу в случае чего — я сам дал право полагаться на себя, поэтому теперь обязан нести за неё ответственность. Меня никто не принуждал — я сам так решил. Соня вовсе не инфантильная, поэтому у неё есть все шансы выбраться из пучины страхов.

Другое дело — Саша. Настолько сломленного человека я ещё нигде не видел. Полное равнодушие к происходящему, наплевательское отношение не только по отношению к окружающим, но и себе — на вид он простое ничто, его будто и не должно существовать. Но я почему-то верен мысли, что Саша не бесполезный, как он привык думать. Внутренний мир не так глуп, следовательно, даже у Саши есть своя задача в этом месте — он не ничтожество.

Марго — заложница ситуации. Однако у меня нет сомнений, что ей всё по силам. Она явила мне себя, как сильную личность, и это — факт, который нельзя оспорить. Достаточно понять, что до моего появления она держала здесь всё совершенно одна — какая же воля у неё должна быть, чтобы тащить такой груз годами.

— Честно, мне тяжело находиться в доме, — тихо призналась принцесса. — Такое ощущение, будто меня что-то... душит, прогоняет.

— Разумеется, атмосфера нынче не доброжелательная, — согласился я, пусто смотря на всё ещё не законченную картину. — Сегодня ты напугана больше обычного. Быть может, попросишься на ночь к Карине?

— Зачем? — недоумённо нахмурилась Соня.

— Я подумал, что тебе это поможет отвлечься и разгрузиться. В последние дни ты выглядишь очень удручающе для меня. С Кариной тебе вроде легче, я прав?

— Д-да... — неуверенно ответила принцесса. — Очень ценю дружбу с ней, но мне иногда кажется, что я могу быть навязчивой. Да и она занята своими делами постоянно. Не хочу ей мешать...

— А ты не пробовала для начала спросить? —поинтересовался я.

— Просто она...

— Ты не должна бояться свою подругу, тебе так не кажется? — упрямо продолжил я, уже наперёд зная, что примерно ответит Соня.

Та слегка сконфузилась и стала нервно теребить руки.

— Я её вовсе не боюсь. Мне просто не хочется как-то обидеть её, помешать...

— Моё дело — предложить. Дальше всё на твоё усмотрение, — тяжело вздохнул я.

Картину я так и не закончил.

Под вечер Саша и Марго вновь сцепились, на этот раз в моём присутствии. У меня была мысль спокойно выпить чаю с шоколадом, а в итоге вместо приятного чаепития я получил картину, как Марго в очередной раз пыталась донести свою истину до Саши, что просто воротил нос и мысленно, вероятно, посылал её далеко-далеко за звёздочкой.

Я никогда не вмешивался в их перепалки, потому что был третьим лишним, однако сегодня пришлось...

О стену разбилась тарелка. Я вздрогнул и тут же отлип от чашки чая, устремив взгляд на взбаламученную Марго. Саша же прикрыл руками голову, стоя как раз-таки возле той самой стены.

— Ты больная, что ли?! — тут же возмутился он, с ужасом отстраняясь от осколков. — Убить меня собралась?!

— Поверь, я тебя правда когда-нибудь придушу! — ответила Марго.

— Можешь не беспокоиться, я сам себя придушу, — бросил Саша, ринувшись вверх по лестнице.

Я вскочил, заметив в этом что-то тревожное.

— А ну вернись! — взревела Марго, кинувшись за ним.

Всё происходило слишком быстро — я двигался как-то машинально, стучался вместе с Марго в его комнату, едва ли понимая, что тоже становился участником конфликта. Зная внутренне буйство Саши, за ним нужно приглядывать и ни в коем случае не оставлять в таком разъярённом состоянии одного.

Дверь всё никак не открывалась, а сам беглец не отзывался.

— Идиот, если ты решил с собой что-то сделать, я тебя с того света достану! — шипела Марго, чуть ли не плача.

Она же тоже за него переживала — я это знал.

— Отойди, — скомандовал я.

Марго послушно отстранилась, и я, не особо думая, со всей силы ударил локтём по дверной ручке, выбив её с корнем. Она звякнула о пол, и я поспешно отворил дверь. Марго чуть ли не навалилась на меня, когда стремилась быстрее проникнуть внутрь. В итоге я оказался в стороне.

Саша нашёлся, как всегда, на своей кровати, завёрнутый по самое не хочу. Марго тут же кинулась к нему, с волнением причитая.

Камень с души упал, когда мне пришло осознание, что с Сашей всё в порядке — он просто в очередной раз сбежал. Марго крепко вцепилась него и разревелась, удивив этим не только самого беглеца, но и меня.

— Идиот, ещё раз так сделаешь... — бормотала обрывками она.

— Ты чего? — тупо спросил спустя время Саша. — И отцепись от меня. Сначала тарелки в меня швыряешь, а потом обниматься лезешь.

Марго лишь крепче сжала его, и я вновь почувствовал себя лишним.

— Вы ещё и дверь мне сломали, спасибо, — раздражённо вздохнул Саша. — Так чего ревёшь-то? Кто-то помер?

Я вышел из комнаты, прикрыв дверь. Она, конечно, теперь не закрывалась нормально, но... быть может, эта дверь ничего не стоила. Саша и Марго сейчас получили прекрасный шанс поговорить — станется хорошо, если у них всё получится.

Всхлип...

У меня вырвался тяжёлый вздох, когда в конце коридора я наткнулся на плачущую принцессу. Она сидела на полу в углу, вся тряслась и старательно вытирала слёзы, но это мало помогало ей привести себя в чувства.

— Испугалась? — мягко спросил я, присев рядом с ней.

— А если он правда когда-нибудь себя убьёт... — провыла Соня, пряча своё лицо.

— Эй-эй, думаю... — начал я утешительным тоном, а потом резко смолк.

У меня впервые не нашлось подходящих слов.

Саша вряд ли в самом деле мог совершить самосуд — всё это сугубо для привлечения внимания. Или я себя так пытался утешить? Мне всё же неведомо, что в его голове....

— Если я всё-таки уйду к Карине, ты сильно обидишься? — прерывисто спросила Соня.

— Почему я должен обидеться?

— Ты останешься один... с ними, — ответила принцесса, рвано переводя дыхание.

— Я буду в порядке. У меня всё под контролем, ты же знаешь, — усмехнулся я.

У меня ничего не под контролем.

Именно с такими мыслями я сидел под одинокой ивой в вересковых полях — наступил поздний вечер, наш дом превратился в сонное царство. Я не знаю, состоялся ли тот разговор, но два зачинщика всех раздоров явно были не в лучшем духе. Марго проигнорировала меня, когда я поинтересовался её самочувствием, и заперлась в своей комнате. Саша уснул — я даже проверил, комната-то его теперь всегда открыта. Соня ушла ночевать к Карине, я даже её проводил — а потом ноги привели меня сюда, к одинокой иве.

Мои руки непроизвольно затряслись, и я глубоко вздохнул — держи себя в руках, Владислав. Если не ты, то кто?

Интересно, что думает обо всём Альтус. Стоит нанести ему визит, давно не бывал в его пристанище.

— Уже темнеет. Не пора ли птенцу возвращаться в своё гнездо? — внезапно появились передо мной чьи-то глаза.

Я с воплем отстранился, завалившись на бок.

Хриплый и коварный смех. Конечно, кто же это, как не она — Виталина.

Она висела вверх тормашками, ловко зацепившись ногами за низкую ветвь ивы. Какая же она всё-таки удивительная — даже в своих появлениях.

— Ты ведь прячешься здесь, я права? — уже серьёзно поинтересовалась Виталина, искусно раскачавшись и зацепившись руками за ветвь. На самом деле я даже начал переживать, что она сейчас сорвётся.

— Прячусь? — растерянно спросил я. — С чего бы?

Та в ответ лишь хмыкнула, после чего внезапно исчезла из моего поле зрения. Я стал оглядываться, не понимая, как ей удалось так проворно скрыться с моих глаз — поистине загадочная личность, без всяких преувеличений.

— Oh, dear...

Я обернулся, приметив её позади себя.

— Ты весь дрожишь.

В горле появился противный ком. Мне пришло осознание, что меня душили слёзы — так некстати, прямо перед леди...

— Je suis désolé... (Мои извинения...)

Я отвернулся, пытаясь сдержаться. У меня появился страх, что Виталина сейчас рассмеётся и посчитает происходящее не более, чем забавным фарсом.

Однако всё оказалось совершенно иначе.

Она взяла меня за руки — неожиданно легко и мягко — и заставила посмотреть на неё. Мне не хотелось думать о том, как я выглядел прямо сейчас в её глазах.

Я почувствовал, как по левой щеке скатилась слеза. Мне пришлось шумно вздохнуть, потому что казалось, что я задыхался. Виталина делала совершенно ничего — я не совсем понимал, чего она добивалась.

— Если хочешь плакать — плачь, — твёрдо произнесла она. — Скольким ты говорил нечто подобное?

Как же это больно для меня прозвучало. Я знал, что она сделала это специально, и повёлся.

Мои руки выскользнули из слабой хватки Виталины, и в знак своего маленького возмездия я без предупреждения прижал её к себе, уткнувшись в острое плечо. Та явно не ожидала стать подушкой для моих слёз в прямом смысле — из груди вырвался удивлённый вздох.

И я тихо заплакал.

Перед Виталиной я не чувствовал ответственности. Перед Виталиной мне вовсе не хотелось играть в хладнокровного героя.

Перед Виталиной я просто был собой.

[deavile]

VII Мы — это свобода, искусство и мир

Обычно я хорошо определял эмоции и чувства — не только чужие, но и собственные. На этот раз у меня было мало понимания, что я в самом деле чувствовал, и это слегка выбивало меня из колеи.

Я мог лишь растерянно смотреть на рисунок, оставленный Витой. Она просто взяла и ушла, даже не оглянулась. Мне, конечно, было известно, что женщина должна оставлять после себя больше тайн и вопросов, ежели ответов, однако меня это расстраивало.

Но, боюсь, у Виты прекрасно получилось взбудоражить меня и буквально прицепить к себе с помощью интереса — она определённо пригласила меня на совместную игру, однако каковы правила и каков приз...

Кто ты, Виталина?

Уж не знаю, какими чарами она была награждена при призыве во внутренний мир, но я бессилен в этом случае. Я даже думал о ней, как о своей музе и вдохновении, настолько она была для меня эталоном чего-то непостижимого. А ведь так подумать, я совершенно её не знал и мог лишь чувствовать. Не сказать, что мне было характерно идеализировать людей или выдумывать кому-либо определённые черты, однако у меня была твёрдая уверенность, что я смогу поладить с Витой и понять её.

Мне хотелось приблизиться к ней, коснуться не Виту, а именно Виталину, кою она так скрывает на публике.

Хорошо...

Мне стоит взять себя в руки и не думать о ней слишком много — каким бы рациональным и уравновешенным я ни был, это не означало, что я не мог оказаться пойманным эмоциями или глупым накручиванием. Психология одна в большинстве случаев, пускай у каждого че��овека есть в этом плане свои особенности и мелочи.

Я спрятал рисунок в столе, чтобы на него ненароком кто-то не наткнулся. Пусть это останется только между мной и Виталиной.

Шли дни. Вита вновь пропала из моего поля зрения — да она прямо чудное мгновение! Я редко с ней пересекался, и мне было известно почему. Вита часто оказывалась в плену у леса. Иной раз я даже осмеливался на прогулки в вересковых лесных чащах, мало ли, поймаю вдохновение или наткнусь на Виту. Вот только, всё оказалось не очень просто — мою музу не так-то просто найти, даже зная, что она где-то бродила по лесным тропинкам. Всё-таки местность была огромная, и встреча с ней для меня была бы самым настоящим чудом.

Одну тайну я уж точно стал разгадывать — Виталина была волком-одиночкой, лишним человеком и просто потерянной душой. Однако мне казалось, что всё было не так однозначно. Как бы не была сильна её любовь к тишине и спокойствию, одиночество не очень её радовало. По крайней мере, такое сложилось у меня мнение за все встречи с ней.

Да и какой человек будет счастлив, будучи отвергнутым?..

Я намывал посуду, пока Марго суетилась на кухне. Мне было приятно узнать, что она высоко оценила порядок, который навели я и Соня. Таить не буду — я поделился с Марго тем, что убирался не один, хотя Соня просила не говорить, потому что боялась осуждения хозяйки. Это было сделано мною намеренно, и вовсе не потому, что мне хотелось проговориться. Принцесса была слишком зашуганной, чтобы перестать видеть пелену сомнений. У меня была уверенность, что Марго поймёт и даже будет рада узнать, какие усилия приложила Соня.

Что уж говорить, я оказался прав. Марго потом весь вечер удивлялась тому, что полы мыла в самом деле Соня, а не я — по её словам, ей было сложно поверить, что принцесса умеет делать хоть что-то правильно. Это могло прозвучать груб��, однако я понимал, откуда могли взяться столь нелицеприятные отзывы.

— У тебя такой дизайн ногтей интересный.

Это заставило меня в замешательстве обернуться на Марго. Та с интересом смотрела на мои мыльные руки, держа кухонное полотенце.

— Правда? Спасибо, — усмехнулся я.

Киру тоже как-то раз заинтересовали мои ногти. Она так радостно их обсуждала, словно вообще впервые узнала о том, что рисовать можно не только на холсте. На самом деле такая радость была объяснима, с её же слов — ей было непривычно видеть юношу без консервативных замашек. Мне легко удалось понять, что я несколько отличался от здешних парней. Дело не совсем заключалось во внешнем виде, сколько в мировоззрении и принципах.

Например, я в самом деле несколько раз вступал в споры с Кириллом. Он не одобрял мой внешний вид, но суть была не в этом, сколько в том, что он просто был другого воспитания, если такое можно употребить к личностям, и мнения. Для него неприемлемо, чтобы юноши имели длинные волосы или красили ногти, использовали косметику. С девушками — наоборот.

На самом деле спорить с Кириллом одно удовольствие. Пускай он явно не был настроен ко мне положительно, но я его уважал хотя бы за то, что во время споров и конфликтов он не переходил на личности и со всей своей нелюбовью к тому, что я с собой делаю, не цеплялся к внешнему виду, как к аргументу.

Да, Кирилл — педант. Да, Кирилл был человеком со многими ограничениями, однако было кое-что, что не давало мне злиться на него или быть яро не согласным. Он ограничивал себя точно так же, как и других, то есть, по сути своей, соответствовал своей точке зрения и мог доказать её на своём примере — это уже говорило о его твёрдых принципах.

Но меня всё равно забавляли люди с подобной устаревшей точкой зрения. Почему из-за того, что внутренний мир даровал мне тело мужского пола, я должен обязательно подстричься чуть ли не налысо и выглядеть блекло на фоне прекрасных девиц? Да и, к слову, внутренний мир сразу прислушался к моим желаниям — я призвался таким, какой есть сейчас. Но, если Кириллу комфортно жить в установке, что мужчины главнее женщины, несут большую часть ответственности и должны выглядеть максимум ухоженно и статно, — пожалуйста. Главное пусть соответствует своим словам.

Хотя, честно говоря, я не заметил, что он как-то принижал тех же девиц просто за то, что они, простите, представители женского пола. Были, конечно, моменты, когда он, например, пытался взять за что-то ответственность в моментах с Кариной, да и он всегда с ней был деликатен и сдержан, прямо как джентельмен со своей леди. Ну, честно говоря... от них была атмосфера той самой пары в патриархальном обществе, в правильном понимании — где и женщина, и мужчина значимы одинаково, просто по-своему. Странно, конечно, думать о них, как о паре, но их дуэт был... вдохновляющим. Они неплохо вместе смотрелись и вполне друг другу соответствовали.

Прямо люди из светского и аристократического общества...

Забавно. Я поглядел бы на них, будь они в самом деле любовной парой. Однако жаль, что такое возможно только в моих снах, вызванных впечатлением и вдохновением.

Но мне было приятно, что в основном девушки поддерживали мои, так сказать, особые увлечения для юноши, хотя, по сути, они на деле самые обычные. Кира всё так и надеялась хоть раз заплести меня, но я всё не позволял. Остальные никак не выражались в мою сторону негативно, и я считаю, что это правильная реакция — я не должен удивлять. Как по мне, такие вещи вполне должны стать обыденными.

В итоге заинтересованность Марго моим дизайном ногтей привела к некоторым интересным последствиям — она попросила меня сделать ей что-нибудь тоже. Для меня было странно услышать подобную просьбу, однако, если честно, я был даже рад. Для меня это просто повод потренироваться и порисовать.

— Возьми вон там стул в углу, — указал я Марго в сторону, пока сам принялся доставать нужные кисти и инструменты. — Не сказать, что я мастер в этом деле, но давай попробуем. Что бы ты хотела?

— Знаешь, я доверюсь твоему вкусу. Вот сделай мне ногти такие, которые, как ты думаешь, мне подойдут, — ответила она, садясь напротив меня на только что принесённый стул.

Я усмехнулся:

— Тогда потом не жалуйся, если тебе не понравится.

— Уверена, что мне понравится. Я ж всё равно в таких вещах не разбираюсь. Что сделаешь, то сделаешь. Просто я себе все ногти поломала да повыдирала, пока везде руками работала. Красивой тоже быть хочется, знаешь ли, — ответила Марго.

Мне нравилась её расслабленность в таких вопросах. Оно и понятно, ей просто было некогда думать о подобном.

— Ну да, ноготочки у тебя не в лучшем виде, буду честен. Ничего, это всё поправимо, — заметил я, присаживаясь.

Марго лишь ухмыльнулась и предоставила мне свои руки, мол, делай, что хочешь. Раз мне дали волю выбора и вкуса — я ею воспользуюсь. Марго ассоциировалась у меня с чем-то ярким и дерзким, волевым и свободным. Полагаю, ей были бы в к лицу светлые и насыщенные цвета, скорее, тёплых оттенков под стать её красно-рыжей шевелюре. Хотя...

Можно подчеркнуть её глаза, используя такой нейтральный и успокаивающий цвет, как зелёный. Мне всегда казалось, что цвет рыжих — это зелёный. Он был им к лицу.

— А что это у тебя за надпись? — вдруг спросила Марго, кивая на мою правую руку.

Дизайн моих ногтей был простым — в основе прозрачное покрытие, однако присутствовали графические элементы чёрным лаком. Например, на левом большом пальце у меня был тонкими линиями нарисован маленький туз-черви. На правом же как раз-таки красовалась надпись, что так заинтересовала мою подопытную. Я, признаться честно, никогда никому раньше не делал, так сказать, маникюр, только себе любимому.

— М? Тебя так волнует мой дизайн? — позабавился я.

— Так что значит вот эта надпись?

— Oh, lady, c'est un cas intéressant. J'ai peur que tu sois effrayé, — почти что промурлыкал я. (Ох, леди, это очень интересный случай. Боюсь, поведаю, испугаешься).

— Очень понятно, спасибо.

Это заставило меня пустить смешок.

— Grand Guignol, — с характерным французским акцентом произнёс я, — или же Гран-Гиньоль. Известный театр ужасов в Париже, если очень кратко.

— Я погляжу, ты ярый фанат Франции. Вита вон на своём английском порой так шпарит, будто её человек англичанин. А ты на французский, значит, налёг, — прищурилась Марго, следя, как я принялся готовить её ногти к работе.

— Да, мне нравится Франция, и я этого не скрываю.

Работа продвигалась далеко не молча — Марго не привлекала затея сидеть в тишине, поэтому она активно вела со мной разные беседы. Мы говорили и про повседневность, и про важные моменты, даже затрагивали жизнь нашего человека. Мне было интересно послушать что-то про девочку, за которую я частично нёс ответственность. ��тановилось даже печально, когда я понимал, что что-то в этой жизни заставило стать её запуганной, трусливой и тихой, почти незаметной серой мышью. Даже забавно, что я был наоборот ярким по сравнению с ней. Вероятно, я появился здесь, как надежда на то, что в будущем наша девочка вернёт себя и научится спокойно жить в этом мире, не боясь каждого шороха.

Теперь мне было ясно, почему во внутреннем мире присутствовали такие личности, как Саша и Соня. Вероятно, они выполняли функцию защиту и фильтра. Саша защищался, а Соня остерегалась, стала бояться всего и всех. Наш человек был запуган, и меня это не радовало.

Кто с тобой это сделал, моя леди?..

Марго могла быть не только бойкой и терпеливой матерью в кавычках, но и ранимой обычной девушкой. Сначала наш диалог в самом деле начинался беззаботно, а после он приобрёл серьёзный и печальный оттенок — тоскливо-синий, морское дно. Марго больше не улыбалась и стала выглядеть ещё сильнее измождённой, чем она казалась мне до этого. Бедная леди, даже слова для её поддержки мне было сложно подобрать.

— Всё было прекрасно. Она была нормальной. Вот ты можешь представить, что раньше наш человек был очень артистичным, активным и не боялся так сильно окружения? Она была ещё той авантюристкой. Я даже сама не представляю, что заставило её так измениться. Поверь, я всё для неё делала, и нам было хорошо вдвоём. Разумеется, я её и сейчас люблю такой, какая она есть, но... мне просто обидно, — рассказывала Марго, иногда поджимая губы. — Я всё делала. Всё, что только можно. А потом появились эти двое... и испортили её.

Она опустила глаза, и это заставило меня прищуриться в готовности искать любые признаки слёз. С лица эмоции и чувства считывать легче, особенно, если человек плохо контролировал мимику и внешнюю эмоциональность.

— Ты уверена, что они виноваты в этом? — лишь тихо спросил я, готовя ярко-зелёный лак.

— Полностью. Как только они появились, всё пошло коту под хвост, — рвано вздохнула Марго, а после вытерла глаза о предплечье.

Значит, я всё-таки не ошибся. Она хотела пролить слёзы, но почему-то яро сопротивлялась. Её дело — не хочу лезть к ней в душу, хотя, признаюсь, где-то в глубине души меня задушило моё сильное сострадание.

— Я не думаю, что здесь есть их вина. Личности не призываются просто так, чтобы испортить жизнь человеку. Если так подумать, от нас человек и зависит, — спокойно ответил я.

— Ты такой терпеливый и невозмутимый. Я даже завидую. Ни разу не видела, чтобы ты злился или ходил расстроенный. Как тебе только удаётся держать холодную отчуждённость, особенно живя под одной крышей с Сашей? — грустно посмеялась Марго.

Я растерялся.

— Не думаю, что холодная отчуждённость мне подходит.

— Напротив, — возразила Марго, — ты на вид не особо эмоциональный, знаешь ли. И у тебя явно стальные нервы. Я правда не понимаю, как тебе удалось заставить Соню помыть полы правильно. Она такая непутёвая, если честно. Мне всегда не хватало терпения с ней, иногда вот прибить её хочется за медлительность и тупость.

— Я просто пытаюсь относиться ко всему с пониманием, вот и весь секрет, — невозмутимо ответил я.

На самом деле...

Если говорить откровенно, я просто не нашёл человека, которому могу полностью довериться без задней мысли. Да, я сблизился с Марго в короткие сроки, но почему-то у меня не возникало желания делить с ней душу — выслушать её мне несложно, да я так мог стать слушателем для кого угодно.

— Даже к Саше?

— Даже к Саше. Он не так плох, как ты думаешь.

— Почему вы все его защищаете? — вздохнула Марго.

— У него явные проблемы, как и у нашего человека. Его поведение нездорово, если можно так выразиться. Счастливые люди уж точно не забиваются в комнате, — рассудил я. — Почти уверен, что он сам себя точно так же не любит, как и ты его. Когда человек себя не любит... это очень тяжело. Для его окружающих и него самого. Сложно полюбить себя. Вот позволь задать тебе вопрос слегка личного характера. Ты сама себя любишь?

Марго вдруг умерила своё недовольство и в самом деле задумалась, отведя взгляд куда-то в сторону.

— Наверное... Не знаю... У меня не так много времени думать об этом и вообще о себе, — неуверенно ответила она. — Но я бы точно не позволила себе так зарасти в грязи, как Саша.

Всё, что я мог сказать по поводу Марго, так это то, что её любовь к себе явно была спорная. Если бы она себя в самом деле правильно любила, то вряд ли стала так себя загонять в обязанностях и за всеми бегать, как в самом деле настоящая мать. Она раздавала всю себя, совершенно наплевав на собственное самочувствие.

— Понимаю. Это сложный вопрос.

— А ты себя любишь? — задала она встречный вопрос.

— Я? — смешок. — Я себя люблю. Ещё как.

Может, моя любовь к себе была не так уж идеальна, однако свои границы отстоять я всегда сумею и уж точно не позволю кому-то использовать меня. Я не стану трудиться, если чувствую себя не в ресурсе или плохо. Конечно, если для этого нет важной причины. Иной раз всё равно приходилось терпеть недуги и последствия плохого настрония.

Я хочу жить так, как хочется мне. Меня мало волнует мнение окружающих. Если я хочу красить ногти и иной раз причудливо одеваться, я буду это делать, и никакой консервативный Кирилл мне это не запретит.

Дальше Марго вновь переключилась на более позитивные темы, и процесс пошёл быстрее.

— Сейчас покрытие сделаю, и готово, — сказал я.

Ярко-зелёный цвет определённо был Марго к лицу. Мне вполне себе уже нравился результат, а вот сама моя подопытная ничего не комментировала, поэтому я даже не знал, понравилось ли ей то, что я сделал с её ногтями.

Внезапно раздался шум в начале мастерской. Я вздрогнул и тут же обратил внимание на источник шума. Обнаружилась всего-навсего Соня, что в страхе пыталась удержать банку с краской на столе. Видимо, она чуть её не опрокинула — у меня часто случались подобные казусы. Жаль в такие моменты мне было вовсе не себя, сколько саму краску. Внутренний мир, разумеется, предоставил мне все материалы для самореализации и творчества, однако восстанавливались ресурсы непредсказуемо. Не было точного расписания, поэтому краску и прочее я всё равно сильно берёг и пытался использовать экономно.

Соня, поймав мой взгляд, тут же зажалась и смутилась, словно я сейчас отругаю её за поднятый шум. В мою мастерскую мог войти кто угодно, я особо-то не скрывался и не запирался. Закрывал я мастерскую только если занимался чем-то личным, как, например, спал или просто хотел побыть в одиночестве, а так — моя мастерская всегда рада гостям, желательно спокойным и тихим. Так иногда ко мне забегала Кира и любовалась моими картинами, а порой следила за процессом рисования моих картин. Она всегда громко восхищалась моим мастерством, хотя сама рисовала хорошо. Например, мне казалось, что её пейзажи получались экспрессивнее и ярче моих, она так точно передавала цвет, светотень и переливы, что я даже завидовал белой завистью. Как говорится, у художника есть как сильные стороны, так и слабые.

Иногда ко мне захаживала, на удивление, принцесса. Она тихо приходила и так же тихо уходила, однако не в этот раз. Соня просто молча присаживалась возле меня и следила за тем, как я рисовал или просто чиркал от скуки. Она никогда со мной не разговаривала, а даже если я пытался, то с тяжестью шла на диалог. В итоге я просто привык к её безмолвному присутствию, и меня даже почти не смущало, когда она в прямом смысле стояла у меня над душой, пока я кропел над очередной картиной. Возможно, принцессе, как и Кире, нравилось следить за процессом рисования.

— Проходи, не стой на пороге, — обратился я к Соне, вернувшись к своему занятию.

Она наверняка была смущена всей ситуацией, поэтому не осмеливалась легко приблизиться к нам. Тем не менее, вскоре она взяла себя в руки и бесшумно подошла, с интересом вглядываясь в то, чем я занимался.

— Сонь, смотри, какая у меня теперь красота на ногтях, — подала голос Марго, улыбаясь ей. — Нравится?

Та неловко улыбнулась и скромно кивнула, и это заставило меня слегка приподнять уголки губ. Значит, Марго всё-таки понравился результат. Это не могло не радовать.

— Ты тут такие красивые переливы сделал. На свету даже кажется, что у меня ногти в самом деле переливаются разными оттенками зелёного, — прокомментировала Марго, когда я закончил работу. Она вытянула одну руку, рассматривая свои ногти. — Ну, Влад, талант! Теперь у меня хотя бы руки как руки, а не пакли с огрубевшей кожей.

— Да нормальные у тебя руки. Главное, что золотые и из правильного места растут, — усмехнулся я.

— Ой, скажешь тоже...

— Рад, что тебе всё-таки понравился результат.

Марго поднялась из-за стола. Улыбка на её лице даже скрыла усталость. Теперь она выглядела не такой уж убитой и опечаленной. Это не могло меня не вдохновить. Приятно делать добро другому человеку, особенно ближнему.

— Пойду Кире похвастаюсь, пусть обзавидуется. Она тоже ногти красит, но, знаешь, коряво, а ты мне вон что наделал, — задорно хихикнула Марго, после чего стремительно направилась к выходу из мастерской. — А, да, Влад, спасибо!

Соня по-прежнему осталась стоять возле моего стола, будто хотела что-то сказать, но снова стеснялась. Мне кажется, я вскоре научусь понимать её без слов.

— Тоже ногти хочешь?

Она не ответила, лишь только сильнее засмущалась.

— Садись, я сделаю. Мне несложно, — предложил я.

Принцесса нервно затеребила свои руки, как всегда делала при малейшем волнении, а после застенчиво улыбнулась мне и с осторожностью присела напротив меня.

Эх, девчонки, заставите меня мастером по маникюру стать! Не удивлюсь, если ко мне после Марго Кира заявится, а я уверен, что она объявится уже скоро с точно такой же просьбой.

Тяжело оказаться в бабском батальоне, если можно так несуразно выразиться. Лично я себя иногда чувствовал не в своей тарелке, потому что меня в основном окружали одни девушки. С Кириллом и Сашей у меня как-то отношения не особо заладились, мне и поговорить с ними не о чём, только если с Кириллом в очередной раз поспорить всегда была возможность.

— Какие хочешь? — поинтересовался я, рассматривая её ногти. — Должен заметить, у тебя хорошая ногтевая пластина. Думаю, работать с ней мне будет одно удовольствие.

Соня что-то ответила, однако я не расслышал. Я характерно наклонился к ней, и она в панике отстранилась от меня, словно испугалась. До чего же стеснительная...

— Прости, я не расслышал.

— Неяркие...

— А, понял, хорошо, — тут же среагировал я.

[deavile]

VI Ты как всегда одна и как всегда красива

Проснулся я с приятной мыслью спокойно выпить с утра пораньше чаю, однако...

— Давай, чёрт тебя дери! — крикнула Марго, пытаясь вытащить Сашу из комнаты.

— Да отстань ты от меня, — пробубнил тот в ответ, упираясь в дверном проёме.

— Тебе нужно принять душ, а мне убраться в твоём свинарнике! Не беси меня!

— Да не лезь ты в мою комнату! — не сдержался Саша, грубо выдернув свою руку из крепкой хватки Марго. — Я ж не диктую тебе свои правила!

— Мне не нужно, чтобы ты плодил мне здесь тараканов!

Я невозмутимо отпил из своей чашки. Ругались они прямо посреди коридора, что пройти мимо них было опасной затеей.

Да и мне было интересно — не буду скрывать.

— Почему ты вечно ко мне цепляешься? Можешь просто отстать? Что сложного в том, чтобы просто отстать от человека? Я тебя же не трогаю, — стал возмущаться Саша. — Как вы меня все достали! Я вообще могу нормально пожить в своём же доме?!

Я впервые видел, как вечно спокойный и равнодушный ко всему Саша разозлился. Полагаю, даже такому человеку, как он, надоело, что кто-то вечно пытался залезть в его личное пространство. С одной стороны его понять можно, а с другой — я больше склонялся к мнению Марго.

— Будто ты кому-то такой бесполезный сдался! — не стала отступать Марго. — Жил бы ты нормально, а не тухнул в своей каморке — к тебе вопросов не было бы!

— Да, я бесполезный. Что дальше? Может, мне нравится быть бесполезным? Просто оставьте меня уже все в покое!

Саша вытолкнул Марго за порог своей комнаты и агрессивно захлопнул дверь. Мне даже показалось, словно стены затряслись.

— Только попробуй расплодить мне тут живность!

Я и до этого наблюдал за перепалками между Марго и Сашей, однако в этот раз их конфликт явно имел серьёзный характер. Марго тяжело вздохнула и тихо выругалась.

— Вот что ему надо вообще? Почему у кого-то сожители более менее нормальные, а мне какие-то бытовые инвалиды достались? — уже с какой-то печалью начала говорить Марго, судя по всему, обращаясь ко мне. — Это в самом деле то, что я заслужила, — подтирать задницы вечным детям? Не справляюсь я уже. Человек растёт, а из-за них он и слова в обществе пикнуть боится. Я стараюсь-стараюсь, кое-как пытаюсь человека социолизировать, а эти... Тьфу! Чего я тут распинаюсь? Ты меня извини, я это... погорячилась немного.

— Устрой себе выходной, — ответил я.

— Какой выходной? Я пока все дела не сделаю, мне свободного времени не видать. Дом большой, если ты не заметил. Мне прибраться сегодня нужно хотя бы на первом этаже.

— Тогда давай я уберусь, а ты пойдёшь и повеселишься с Кирой. Думаю, она будет рада провести с тобой весь день, — предложил я, вновь отпивая из чашки.

— Ну-ну, не придумывай мне тут! Ты и так мне помогаешь. Я не буду наглеть и скидывать на тебя все дела. Это то же самое, что делает Саша по отношению ко мне, — заупрямилась Марго.

Мне было несложно догадаться, что её ответ будет таким. Марго привыкла разбираться со всем самостоятельно. Я не мог отрицать, что во мне проснулось сочувствие. Как никак, она в самом деле брала на себя большую часть ответственности, потому что если не она, то никто.

Однако ей повезло — у неё появился я, и мне было совестно принимать тот же паразитический образ, коим прославился на весь дом Саша. В любом случае сегодня я был лишён вдохновения, поэтому как раз найду, чем себя занять.

— Ты заслуживаешь немного отдохнуть. Ничего не случится, если ты на один день всё оставишь на кого-то другого. Мне как раз нечего делать. Уж мне-то ты можешь доверять.

— Раз так, то я тогда быстро приготовлю что-нибудь, чтобы вы не голодали тут без меня, — спохватилась Марго, резко сорвавшаяся с места.

Я успел ухватиться за её руку, остановив.

— Не надо, мы справимся. Просто займись собой сегодня.

Глаза Марго удивлённо расширились, когда она взглянула прямо на меня. Я впервые видел её такой растерянной и неловкой.

— Ладно, хорошо... — отстранилась она от меня. — Ты точно не шутишь?

— Я похож на шутника? — ухмыльнулся я.

— Нет, просто... — начала она, однако не закончила. — Тогда я пойду приведу себя в порядок.

— Это правильное решение, — согласие.

Марго кивнула и стала неспеша спускаться по лестнице. Наверняка я заставил её чувствовать себя не в своей тарелке.

Полагаю, чем раньше я начну, тем быстрее закончу. Только для начала мне нужно собрать свои шикарные волосы в пучок.

Пока я натирал окно в прихожей, Марго суетилась, и это заставило меня улыбнуться. Суетилась она вовсе не в процессе уборки, сколько в том, как спрятать свою усталость. Думаю, у неё не так много времени, чтобы наводить на себе красоту или просто банально позаботиться о себе.

— Тебе точно не нужна помощь? — неловко поинтересовалась Марго. — Я всё ещё могу остаться.

— Успокойся. Мне нравится работать руками, если ты не заметила, — усмехнулся я.

Вскоре Марго ушла, и я остался в полной тишине. Мне нравилась тишина, особенно, если я чем-то был занят. Скучно не было — я витал где-то в своих мыслях, пока руки выполняли то, что должны.

Дом был белым, красивым, о таком грех не заботиться. Здесь всегда было светло и совсем не страшно — даже моя мастерская была больше в белом оформлении, хотя, учитывая, что я рисую, скоро эта просторная комната будет во всех цветах радуги.

Я вытирал кухонный стол. Он был длинными и вместительным, прямо можно устраивать пир на весь мир, и — удивительно, стол был из белого дерева с глянцевым покрытием. Марго в самом деле была идеальной хозяйкой, если смотреть на то, что дом и так был вполне себе чистым и убранным без моего вмешательства.

Очнулся я от своих мыслей, когда ко мне скромно приблизилась Соня. Я обратил на неё внимание и поинтересовался, что ей нужно, однако она просто смущённо молчала и нервно теребила кожу рук. С ней мне было сложно общаться по той причине, что она просто... не разговаривала. Точнее, разговаривала, однако очень тихо, мало и скромно, словно я её убью за лишнее слово.

— Ты так и будешь стоять или, быть может, скажешь хоть что-нибудь?

— Могу я... помочь? — едва слышно поинтересовалась Соня, что мне даже пришлось напрячь слух.

Помочь? Удивительно. Соня редко предлагала свою помощь, особенно, если её ни о чём не просили.

— Конечно, — дал согласие я.

Думаю, Марго будет приятно узнать, что над всем кропел не только один я, но и Соня.

Я наказал ей протереть полы, пока сам занимался пылью. Раз принцесса соизволила протянуть руку помощи, то, я уверен, дом будет убран в более краткие сроки.

Однако я ошибся в своих суждениях, когда заметил кое-что в Соне — она обращалась со шваброй и тряпкой так, словно впервые взялась за мытьё полов. Что ж, я мог и догадаться, что, кроме Марго, здесь никто ничему почти не научен. Я видел, как Соня старательно хмурилась и водила шваброй по полу, но, к сожалению, мыла полы она неправильно и лишь растаскивала пыль по углам. На это было даже больно смотреть.

Мне пришлось лишь тяжело вздохнуть и покачать головой, пока она не замечала. Ничего страшного — всё поправимо.

— Видно, что ты стараешься, — аккуратно начал я, приблизившись к ней.

Соня вздрогнула и тут же подобралась, прижав швабру к своей груди. Её глаза расширились, и она стала напоминать мне самого настоящего напуганного оленёнка. С ней стоило быть очень аккуратным и даже нежным в плане общения, потому что... она явно была из тех людей, что очень боялись общества и жить с другими в целом.

— Тебе не кажется, что вся пыль должна оказаться как минимум на тряпке, а не в углах? — как можно мягче поинтересовался я, пытаясь намекнуть ей на проблему.

Соня тут же раскраснелась и стушевалась. На её лице было сложно заметить румянец, однако в этот раз она явно испытала слишком сильный стыд, раз это было видно невооружённым глазом.

— Прости...

— За что ты извиняешься? — растерялся я.

Соня не ответила, отвернувшись от меня. Хорошо, это оказалось даже сложнее, чем я представлял. Насколько же она была зашуганной? Я вовсе не хотел её ругать или прогонять. Просто хотел прийти к компромиссу и спокойно объяснить, как нужно.

— Соня? Я, если что, не ругаюсь, — попытался сгладить ситуацию я.

— Прости, что я так ужасно мою полы, — пролепетала она. — Я просто вообще ничего не умею. Когда я пыталась помочь Марго, она всегда на меня ругалась и прогоняла, если я всё только портила и делала хуже... Я могу уйти. Просто мне подумалось, что в этот раз...

— Эй-эй-эй! — тут же спохватился я, поднимая руки в сдающемся жесте. Кажется, так часто делала Вита. Видимо, перенял от неё, когда иной раз наблюдал за ней со стороны.

Соня тут же взглянула на меня ошарашенно. Честно, она правда на меня так жалостливо смотрела, что мне было страшно сделать даже лишний вздох. Мало ли, сбежит и начнёт избегать встречи со мной. У принцессы были говорящие и, я бы сказал, очень эмоциональные глаза — такими можно легко манипулировать и управлять людьми, однако Соня не вызывала у меня чувства намеренного манипулятора. Если я и замечал за ней проблески психологических уловок и капризов, то в основном она это делала на сильных эмоциях.

У неё было мало контроля над собой, и это было очевидно не только для меня. Мне мало понятно, что пришлось испытать Соне вместе с человеком, что она стала столь трусливой и замкнутой, но у такого беспомощного поведения явно были свои причины. Я привык ко всему относиться снисходительно — люди были разными.

— Всё в порядке. Мне очень приятно, что ты помогаешь мне так, как можешь, — продолжил я, улыбаясь. — Просто давай я тебя научу, как правильно, и мы вместе обрадуем Марго чистым домом. Я вовсе не злюсь.

— Марго уже пыталась меня научить... Я не умею. У меня руки не из того места растут...

— Запомни, — сказал я, — даже если ты что-то не умеешь, никогда не поздно научиться. Мы все разные, и у нас всех свои умения и таланты. Если не получилось в первый раз или даже было несколько провальных попыток, это не значит, что ты не сможешь этому научиться. Главное хотеть, верно?

Соня сомнительно стала поджимать губы. Мне казалось, что тронь я её сейчас даже кончиком пальца, она взвизгнет и убежит куда глаза глядят. Я впервые видел перед собой настолько невинного человека. Она вообще была настоящей?

— А ты... не будешь на меня кричать, если у меня не получится даже после твоих объяснений?

— Что за странный вопрос?

На самом деле я знал, почему она спрашивала именно это.

— Просто... я настолько во всём бездарная, что я уже даже начинаю всех раздражать своей бесполезностью... Марго всегда начинала злиться на меня, когда я спустя нескольких попыток делала всё точно так же... Давай я лучше просто уйду. Из-за меня ты будешь только ещё больше возиться...

Это заставило меня печально вздохнуть — как я и предполагал...

— Для начала перестань бояться меня. Расслабься, — спокойно посоветовал я. — Ты слишком сильно переживаешь по поводу того, какие замечания тебе могут сделать. Быть может, именно поэтому ты делаешь всё так же и не учишься. Твоя тревожность тебе просто не даёт нормально усваивать информацию. Я не кусаюсь и ругаться не буду, а если и буду — я тебе разрешаю предъявить за это мне прямо в лицо, потому что я даю тебе обещание. Не сдержу — сам опозорюсь. Договорились?

— Не надо никаких обещаний... — засмущалась Соня.

Я лишь улыбнулся.

— Давай я тебе на примере покажу, как нужно, а дальше ты сама. Согласна?

Соня вздохнула и протянула мне швабру — это был знак согласия. В итоге я постарался показать ей как можно понятнее и даже объяснить. Уж никогда не думал, что мне придётся кого-то учить мыть полы, но Соня и Саша, видимо, были особыми случаями. Я вовсе не осуждал их — мало ли, что у них здесь творилось, пока меня не было. Я как никак всё ещё новенький и только начинаю постигать тайны своего человека.

Вскоре я вернул швабру Соне, и та решительно начала заново мыть полы, подбирая всю пыль, что она растащила. Первые минуты я последил за её усилиями и был вполне удовлетворён проделанной работой. Да, она мыла полы всё ещё неуверенно и так, словно боялась моего вердикта, однако уже старалась не оставлять после себя мусор. Ничего, просто привыкнуть к ручному и домашнему труду нужно — если будет мыть полы на постоянной основе или хотя бы через раз, быстро освоится. Просто принцесса ещё явно была в смятении и страхе.

— Вот видишь, всё у тебя получается, — попытался поддержать её я.

— Ты просто не придираешься так, как Марго. Ты уверен, что я хорошо мою? А то вдруг Марго вернётся и начнёт ругаться...

— Всё в порядке. Не думай о Марго и просто мой дальше, у тебя неплохо получается.

Видимо, Марго держала здесь строгий порядок, раз Соня так боялась её мнения насчёт всего.

Соня на самом деле не так долго училась, как она мне заявляла. Быть может, дело было в том, что она, кажется, перестала так сильно нервничать в моём присутствии и стала проявлять больше инициативы. Я мог заметить, как она внимательно следила за моими действиями и внимала всем объяснениям. Наверное, мне удалось найти с ней общий язык, что меня не могло порадовать.

— Вот и всё, — выдохнул я. — Ты большая молодец. Без тебя я бы занимался уборкой на первом этаже дольше.

Принцесса лишь смущённо отвернулась от меня. Полагаю, ей всё же нравилась похвала, однако она совершенно не умела её принимать. Вероятно, её почти никогда не хвалили или не делали каких-либо комплиментов.

— Я планирую ещё кое-что приготовить. Ты наверняка тоже чувствуешь себя голодной. Поможешь мне? — дружелюбно предложил я.

— А можно?.. Я просто готовить не умею... Да и вдруг из-за меня что-нибудь взорвётся или сгорит...

— Не выдумывай. Ты же будешь на кухне со мной. Хочешь, научу готовить ризотто с курицей и грибами? Хотя я сам его ещё никогда не готовил, но как-то увидел у Марго его рецепт в блокноте.

— А ты умеешь готовить?

— Я бы не сказал, что из меня шеф-повар высшего уровня, но, если есть рецепт, сориентироваться в большинстве случаев смогу, — хмыкнул я. — Но я уверен, что кухню мы не сожгём.

— Ну... давай попробуем...

На самом деле я тоже испытывал сложности с готовкой, потому что блюдо такого плана готовил впервые, но мне и принцессе удалось вместе разобраться. Соня отказалась работать с плитой, потому что боялась её, поэтому я просто давал ей нарезать продукты, а сам занимался преимущественно приготовлением этих компонентов.

Думаю, результат сложно назвать шедевром, однако это было съедобным и даже приятным на вкус. Марго пока никто не превзошёл, и я вряд ли когда-нибудь превзойду её умение только по запаху определять, что нужно добавить в то или иное блюдо, чтобы получилось ещё вкуснее.

Соня вскоре улыбнулась мне на прощание, как мне хотелось верить, искренне и убежала наверх. Я домывал посуду, и у меня вдруг промелькнула занятная мысль.

Я стоял перед дверью в сомнениях, а после вздохнул и рискнул постучаться.

Ответа не последовало.

Хорошо, это было ожидаемо.

— Саша, я могу войти?

Мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать хоть что-то. Раздражённый вздох за дверью — ага, не спал наш хорёк всё-таки.

— Ладно.

Услышав такой ответ, я сразу же дёрнул за ручку и вошёл в комнату. Ужас, как же здесь было душно и темно, будто в парилку зашёл. Я даже потерял дар речи, когда увидел подобный беспорядок. Мне, конечно, самому было сложно похвастаться порядком в мастерской, ибо у меня краска была даже на потолке, однако здесь и правда можно ферму тараканов разводить. Не удивлён, почему Марго так злилась на Сашу и даже пыталась вмешаться в его личное пространство.

Кровать была не застелена, криво стояла — где-то с матраса в одну сторону стянулось пожелтевшее постельное белье, а где-то даже валялись фантики и прочий мусор. Честно, мне было некомфортно здесь находиться. На полу было много крошек и пыли, что, казалось, пройти мне здесь хотя бы несколько шагов, я нацеплю на себя всё, что только можно.

Сам Саша, как царь, сидел на горе из одеяла и покрывала, на своей кровати. Он смотрел на меня с нотками раздражения, пускай его лицо по-прежнему казалось беспристрастным.

— Что тебе нужно? Если тебя сюда отправила Марго, можешь уходить, — сонно и равнодушно пробубнил Саша, потирая глаза.

Дорогой мой, я даже чувства потерял при виде твоего образа жизни....

Его толстовка была уже вся закатана и в пятнах. Кажется, раньше она была белоснежной, однако теперь её больше можно было охарактеризовать цветом слоновой кости. Блондинистые волосы Саши были лохматыми и сальными, где-то даже запутались в маленькие комочки. Я и до этого замечал, что у моего товарища были явные проблемы с гигиеной, однако в этот раз почему-то я явно зацепился за все мелочи.

Затхлый запах. Я нервно и шумно выдохнул воздух носом, словно пытался так защититься от всей этой грязи.

— Я просто хотел предложить тебе спуститься и отведать ризотто, что я и Соня приготовили вместе. Ты, вероятно, очень голодный, — растерянно выдал я.

— Не буду я ничего есть...

После этих слов Саша, подобно обиженному ребёнку, лёг и отвернулся от меня. Я понял, что так он пытался намекнуть мне покинуть его комнату, однако у меня были другие планы.

— И часто ты так о себе не заботишься?

— А тебе разве не всё равно? — скучающе и едва слышно ответил вопросом на вопрос Саша.

— Мне неприятно... нет, даже больно видеть тебя в таком плачевном состоянии. Может быть, это прозвучит для тебя грубо или нетактично, но... у меня сложилось впечатление, что тебя самого не устраивает такой расклад жизни.

Я пытался говорить как можно аккуратнее, но мне правда хотелось донести до него ту мысль, что радикально пыталась вбить ему в голову Марго.

Саша тяжело вздохнул и закутался в одеяло. Он явно хотел защититься от моих, пускай мягких, но больных нападков.

— Не твоё дело.

— Я... я знаю, — слегка потерялся я в своих мыслях. Мне стало дурно. — Знаешь, мне сложно представить, какой груз тебя заставляет так жить, но, может, тебе стоит пересмотреть свои приоритеты и понять кое-что о самом...

— А давай ты просто уйдёшь и не будешь читать мне морали, напоминая одну рыжую... девку, — уже с нотками раздражения ответил мне Саша.

— Рано или поздно тебе всё равно придётся столкнуться со своими проблемами, хочешь ты этого или нет. Убегать вечно не получится. Подумай о человеке. Что ты желаешь для нашей девочки — такой же образ жизни, как твой, или чтобы она была открыта миру и могла стремиться к высотам? — стал строже я.

С такими людьми, как Саша, на самом деле стоит быть жёстче. Соня, конечно, была похожим случаем, однако она уже хотела и пыталась измениться. Этот экспонат же всё ещё отрицал в себе таковые изъяны, защищал и жалел себя, был настроен больше на свои тараканы.

Типичный нытик.

Это тоже проблема, но очень тяжёлая — таким людям нужна помощь вовсе не близких, сколько профессиональных специалистов. Я, конечно, не психиатр и даже не психолог, но моей целью было просто заставить его задуматься. Если Саша сам не захочет что-то менять, он не поменяется — ему будет суждено тухнуть в своём бардаке до конца дней нашего человека, тем самым отравляя не только свою, но и его жизнь.

— Вы можете от меня просто отстать? Вы издеваетесь сегодня надо мной или что? — стал ещё сильнее раздражаться Саша.

О да, он постоянно кажется всем безэмоциональным и равнодушным, однако вся его подноготная легко вылазит наружу, если нарушить его зону комфорта. Именно этим я сейчас и занимался. Ради профилактики. Мне не нравилось причинять окружающим дискомфорт, но должен же я хотя бы предпринять попытки... Был ли смысл просто сложить руки и смириться со всем? От Саши жизнь человека тоже зависела, а мне хотелось для нашей девочки только лучшего.

— Просто хочу дать тебе хотя бы совет...

— Не нужны мне твои советы. Ты мне никто, и я тебя не знаю, — приглушённо огрызнулся Саша, уткнувшись в подушку.

— Попробуй поискать проблему не в окружении, а в себе. Быть может, к словам Марго в самом деле стоит прислушаться, — ледяным тоном продолжил я.

— А, ну да, давай начни втирать мне, что я типа ничтожество, ничего не могу и не умею. Я знаю все её слова наизусть. Выйди уже, моралист фигов, — откровенно разозлился Саша и даже соизволил развернуться ко мне. — Я и без её слов сдохнуть хочу. Я настолько ленивый, что мне себя задушить даже лень.

— Все тебя считают ничтожеством, потому что ты сам так о себе думаешь. Возьми и докажи обратное. Давай поговорим по твоим понятиям. Будь мужиком, а не простой соплёй.

— А, то есть... ты хочешь сказать мне, что типа ты — мужик? У тебя вон ногти накрашены и волосы до жопы.

Я не должен реагировать. Его слова заставили меня только вздохнуть, причём печально и бессильно.

— Не переводи тему разговора. Мы говорим о тебе, а не обо мне, — спокойно осадил я Сашу. — Мой внешний вид ни на что не влияет.

Мне было легко заметить, как задвигались его скулы — он был очень-очень зол. Разумеется, я не полагал, что Саша тут же прислушается к моим словам и пойдёт доставать звёзды с неба. Здесь нужно намного больше работы и усилий, и, увы, не моих. Он должен сам всё понять, принять и работать над собой.

Я перевёл дыхание и развернулся, прикасаясь к дверной ручке.

— Если что, ризотто всё ещё теплое и на плите, — смягчил тон я, оставив его наедине.

Наверное, мне не стоило лезть...

Однако я не могу просто этого не делать, особенно, когда Саша для меня далеко не никто, как он выразился по отношению ко мне. Мы не были с ним близкими друзьями и приятелями, это я могу признать, но мы были... так сказать, братьями. Разве этого не достаточно, чтобы вызвать у меня беспокойство? Особенно учитывая, что это сказывается и наверняка дальше будет сказываться на нашем общем человеке.

Он должен взять себя в руки, а не умирать. Мне хотелось верить, что однажды до его сознания дойдёт истина. Саша вовсе не был плохим человеком — у него очень большое сердце. За время проживания здесь я успел заметить, как он мог иной раз ярко улыбаться, когда Кира творила какую-то необъяснимую белиберду, или как он беспокоился за дружбу с Кириллом. ��а, он огрызался со мной, по крайней мере, прямо сейчас, но рядом с Кирой и Кириллом он был другим. Он может быть другим. Он может стать лучшей версией себя.

Но почему-то не хотел и не хочет...

Вечером Марго всё ещё не вернулась. Наверное, она очень хорошо проводит время с Кирой. Я решил прихватить свою излюбленную папку и тоже навестить вересковые поля.

Мне нравились рассветы и закаты — светотень в это время суток была по-особенному занимательной. Пускай я прихватил всего лишь грифель, коим в цвете не поработаешь, однако я просто собирался найти глазами картину, чтобы сделать набросок, а позже в своей мастерской поработать над ним детально.

Рисование должно успокоить все мои лишние беспокойства.

Интересно. Деревянный особняк в закатных лучах выглядел очень аппетитно для моего внутреннего художника. Мне нравился отсвет красного солнца в стекле окна, а ещё в отражении можно было заметить макушки лилового вереска.

Я принялся за скетч.

— Мне бы твои глаза художника.

Это заставило меня вздрогнуть. Грифель, как назло, соскользнул и оставил после себя некрасивую зигзагообразную черту. Я раздосадованно вздохнул, однако не спешил сильно расстраиваться — это всё поправимо, карандаш же всё-таки.

Позади меня притаилась Вита, что заглядывала мне через плечо. Странно, я совсем не почувствовал её приближения. Как ей удалось притаиться, когда посреди был вереск, что разносил шёпот по всему полю? Или это я настолько углубился в своё творчество, что потерял все органы чувств?

— Зачем они тебе?

— Не знаю. Мне просто нравится, как ты сразу подмечаешь детали и видишь пропорции. Никогда бы не подумала, что художнику тоже важно видеть фигуры.

Я оглянулся, чтобы видеть её лицо. Вита усмехнулась, встретившись со мной глазами. На самом деле я боялся, что оттолкнул её от себя тогда, когда посмел затронуть личную для неё тему. Не совсем понимаю, что на меня тогда нашло, но почему-то мне показалось, что разделить её горечь было тогда лучшей идеей.

Отреагировала она неоднозначно — прогнала. То ли от смятения, то ли от негодования.

— Думаю, у тебя с этим проблем нет, — ответил я, — Виталина.

— Я же просила тебя так меня не называть.

— В присутствии кого-либо ещё. Наедине ты мне так и не дала однозначного ответа. Мне нравится называть тебя Виталиной, и я знаю, что тебе нравится это слышать.

— Ты странный.

Это заставило меня негромко посмеяться. На самом деле я почему-то чувствовал себя рядом с ней несколько нервозно. У меня не было страха перед ней, а вот было ли волнение... — да, и ещё раз да.

— Почему?

Вита прищурилась.

— Потому что.

— Остроумно.

Кажется, я понял, почему чувствовал себя так неловко рядом с Витой. Она была одной из всех, чей ход мыслей мне было понять сложнее всего, но, между тем, мне казалось, будто я могу её понять и принять. Вита выглядела отчуждённой и... лишней.

Интересно — ей холодно?

— А можно мне попробовать?

— Что? — не понял я, ибо только что вылез из своих раздумий.

— Порисовать.

Я никому не давал свою папку с рисунками и, уж тем более, пользоваться своим грифелем. Даже Кире. Однако почему-то мысль дать порисовать Вите у меня не вызвала отторжение, сколько интерес.

— Держи, — нашёл я чистый холст для неё и протянул ей.

Вита почему-то улыбнулась, и мне показалось, что эта улыбка имела какой-то подтекст. Вот только, я его совсем не понял. Она приняла грифель из моих рук и стала внимательно оглядываться.

Спустя мгновение она принялась за рисование. Я хотел из интереса взглянуть на её старания, но она вдруг отстранила от меня папку с холстом со словами:

— Не подглядывай.

Её тон звучал слегка игриво, и это даже поставило меня в замешательство.

Я послушался и лишь тихо сидел возле неё, разглядывая её черты лица вблизи. Всё-таки она правда была очень красивой. По крайней мере, по моему мнению. Острая линия подбородка, острые черты носа, однако вовсе не такие резкие, как у Кирилла. Ещё у неё были «кошачий» изгиб губ. Больше всего моё внимание, наверное, привлекали родинки. Их было много, и самые занимательные и эстетичные были под правым глазом — две, от большой к маленькой.

— Хватит на меня пялиться. Если уж так хочешь полюбоваться мной, делай это не столь откровенно, — вдруг насмешливо подала голос Вита. — Ты сбиваешь меня с мысли.

Это заставило меня сильно смутиться. Мне даже показалось, будто мои уши запылали ярким пламенем. Я нервно сглотнул и отвернул от неё голову.

— П-прошу прощения.

Она хотела мои глаза художника, а я хотел её уверенность и бесстрашие. Мне казалось, словно такую, как она, почти ничего не может смутить и сбить с толку. Почти.

— Ты только со мной такой неловкий или со всеми? Просто о тебе все отзываются по-другому.

Я нахмурился.

— И что же про меня говорят?

Вита усмехнулась, бросив на меня ехидный взгляд.

— А тебе всё расскажи.

— Нет, я серьёзно.

— «Вау! Вы видели, какой Влад красивый и ухоженный? А как он великолепно рисует! Марго вообще говорит, что он на все руки мастер и такой хороший! Я бы так его и затискала! Но он такой отчуждённый... Видите ли, у него границы есть», — передразнила Вита. По её тону мне показалось, что она пыталась изобразить высокий и звонкий голос Киры.

Хорошо, если это Кира, то такие слова вполне могут быть похожи на правду...

— Вот как.

— Все девочки от тебя без ума, — улыбнулась Вита, продолжая при этом работать карандашом.

Я вот не мог рисовать во время диалога. Мои мысли сразу путались, и я порой даже забывал, что хотел изобразить на холсте, пока болтал.

— Даже ты? — вырвалось у меня.

Вита подняла взгляд на меня, и её глаза лукаво прищурились.

— Оставлю это на твой суд, — игриво ответила она, а после поднялась, захлопнула папку и протянула её мне. — Я, пожалуй, пойду.

— П-подожди! — спохватился я, приняв папку.

Однако Вита даже не оглянулась.

Она просто взяла и ушла? Это заставило меня впасть в ступор, но я быстро пришёл в себя и стал даже как-то судорожно рыться в своей папке, чтобы найти её рисунок.

Ой...

Наверное, первым делом я должен заметить, что для первого раза у Виты в самом деле неплохо получилось, и она даже начала рисовать с геометрического построения... Думаю, с анатомией у неё не было бы проблем, будь она художником. Она умела подмечать детали. Что для меня было неудивительным, так это неаккуратные линии. Сразу видно, что рисовал человек далеко не художник, рука не поставлена.

Но больше всего меня удивило, что Вита нарисовала меня.

«Пускай я не художник, но, надеюсь, ты понял, что я имела в виду этим рисунком. Виталина~», — было написано внизу холста.

[deavile]

V А ты в себе разберись, каждый от чего-то зависим

— Я не пущу тебя.

С таким раскладом событий мне пришлось столкнуться, когда я вернулась к ночи в деревянный особняк. Карина вытолкнула меня за порог и сказала идти спать куда угодно, но только не здесь, пока я в таком состоянии.

— Мне известно, что ты считаешь себя хозяйкой дома, однако это и моё пристанище тоже, — сонно ответила я.

Хотелось спать. Я едва ли соображала для разговоров, поэтому раздражённая Карина на моём пути — целое испытание. Почему же мне так не везло по возвращению сюда? Сама судьба намекала мне на то, что меня здесь никто никогда не ждал.

Зачем внутреннему миру лишняя личность?

— Я не потерплю алкоголиков в особняке. Хочешь бухать, делай это где угодно, но не здесь.

— Я не алкоголик.

— Все так говорят.

— Послушай, — начала раздражаться я.

— Я не буду слушать твои оправдания. Уйди и протрезвей.

— В чём твоя проблема?

Меня раздражала её авторитарность во внутреннем мире. На вид добрая девушка, что готова протянуть руку всяк входящему, однако всё не так просто. На деле Карина та ещё властная персона, ещё и упрямая впридачу. Мне было сложно сопротивляться такому влиянию по той причине, что её все поддерживали. Она, несмотря на свой мягкий образ, смогла подчинить себе всех в этом особняке, даже меня. Именно она устанавливала общие правила и раздавала команды, а ещё злилась, когда её корону грозились сбить с головы.

Сучка.

Удивительно, почему это замечала только я. Дело не в том, что я была к ней как-то негативно настроена. Наоборот — я оценивала её трезво, примечая как хорошие, так и плохие стороны. Однако эту доминантную черту, что Карина так славно прятала при остальных, как мне казалось, была видна только мне.

Да, меня это злило. Я ненавидела, когда мне указывали, а уж особенно отчитывали за поступки, где моей вины нет. Как она смеет называть меня алкоголиком? Если у тебя, dear, есть какие-то травмы, это не моя забота.

— Проблема в тебе. Я не хочу, чтобы в этом доме витал даже малейший запах алкоголя, — не стала отступать Карина. Она по-прежнему стояла в дверях, не намереваясь впускать.

Конечно. Кому до меня дело? Карину уж точно не волновала я, и ей было выгодно не сталкиваться со мной как можно дольше. Я чувствовала, что ей было неприятно моё присутствие даже в трезвом состоянии, особенно, если я находилась рядом с Кириллом.

— Тебе не кажется, что ты берёшь на себя много? — спросила я.

Честно, хотелось перестать сдерживать в себе раздражение и плюнуть ей в лицо для профилактики. Мне сделать это было бы просто, однако жаль осквернять её миловидное личико.

— Я беру на себя достаточно. Не хочешь жить по правилам, значит живи дальше в своём лесу. До тебя здесь все соблюдали всё...

— И слушались тебя, верно? — перебила её я.

Нет, я молчать не буду. Если она так жаждет выслушать правду о себе, мне несложно поделиться.

Карина на мгновение потеряла дар речи, приподняв брови. Я знала, что она не любила, когда её перебивали, однако ей никогда не было по силам заткнуть оппонента в ответ. Таким умением располагал только Кирилл, что мог осадить одним взглядом. Карина же, несмотря на всё своё желание быть уважаемой, терялась.

— Я вообще не понимаю, с какого перепуга ты вдруг стала видеть во мне противницу, — начала я, не стесняясь. — Я пытаюсь относиться к тебе снисходительно, прощаю все твои выходки и слухи, которые ты про меня распускаешь, однако и моему терпению рано или поздно может прийти конец. Мне кажется, тебя нужно поставить на место, и я это сделаю, не сомневайся. Это не только твой дом, но и всех остальных, кто отвечает за Риту. Почему, например, Соне можно войти сюда просто так, а мне нужно специальное разрешение от тебя?

Глаза Карины расширились, и я почувствовала превосходство.

— Ты можешь не любить меня, тебе это никто никогда не запретит. Нельзя любить всех, как бы ты не пыталась. Даже я даю тебе это право. Не люби меня. Мне не нужна твоя любовь. Всё, что я хочу от тебя, это хотя бы уважение. Я знаю, что ты меня боишься, не скрывайся. Просто не самоутверждайся за счёт меня, alright? Для Кирилла ты всё равно будешь самой лучшей, что бы я не делала. Почему даже я это понимаю, а ты — нет?

— Да как ты смеешь? — задохнулась Карина.

— Где я не права? Давай, поправь меня, — с вызовом приблизилась к ней я.

Она попятилась. Я заметила, как её тело задрожало под тяжестью моего взгляда. О да, я пьяна, но это не выключало мне мозги окончательно. Моему контролю над собой мог позавидовать даже Кирилл, что на самом деле не такой хладнокровный и ровный, каким он себя показывал при всех.

Я перешагнула через порог.

— Не смей так говорить про меня, — на удивление твёрдо отчеканила Карина.

Надо же, пришла в себя.

— Я вовсе не боюсь тебя. Мне не нравятся такие скрытные люди, как ты. Мне не нравятся люди, что тихушничают и скрывают даже самое банальное. Как я могу быть уверена в твоей безвредности, когда ты буквально смотришь на всё оценивающе и хищно?

Я не была задета словами, сколько её внезапной решимостью. По моим наблюдениям, Карине тяжело давалось отстаивать свои границы и с кем-то серьёзно ругаться. Да, она иногда ссорилась с Кириллом по мелочам, однако это не сравнится в самом деле с тяжёлыми конфликтами.

— Чем я отличаюсь от тебя?

— Что?

— Я спросила, в чём отличие меня от тебя, — невозмутимо повторила я. — Не делай вид, что не понимаешь. Ты точно такая же двуличная, как я. Только я это спокойно признаю, а ты убегаешь от правды. Думаешь, у меня за всё время не получилось понять, кто ты на самом деле такая? Как много удовольствия тебе доставляет улыбаться и всем нежно отвечать, когда на самом деле хочется нагрубить и поругаться? Неужели только я заслужила видеть тебя настоящую? Прямо как сейчас.

— Я не двуличная...

— Нет, ты двуличная. Первое время ты и при мне пыталась вести себя, как принцесса в роскошном замке. Уже тогда мне претила твоя напускная слащавость.

Карина сжала кулаки, и я уже даже побоялась, что она на меня сейчас кинется в жажде ликвидировать меня из-за моих наблюдений касательно неё. Я была наслышана от Киры, что Карина раньше нередко распускала руки в сторону Кирилла — то нос ему разбивала, то пощёчины любезно дарила. Удивительное у них развитие отношений, однако.

— Именно поэтому ты мне и не нравишься, — тихо ответила Карина.

Я наклонила голову, не совсем понимая, что она имела в виду.

— Ты не чувствуешь, когда нужно остановиться и помолчать.

— Почему я должна молчать о правде?

— Тебе бы понравилось, если бы я с порога начала говорить ужасные вещи о тебе? Или, может быть, то, что ты наоборот пытаешься скрыть от других?

— Поверь, я на правду о себе порой натыкаюсь и без разговоров с кем-то.

Мой ответ — нет, не понравилось бы. Я испугалась, когда Владислав озвучил то, что мне было не лестно о себе слушать. Вероятно, Карина сейчас чувствовала то же самое, что и я в то мгновение.

Только сейчас до меня начало доходить, по какой причине я так сильно не нравилась ей.

В любом случае... Карина меня вынудила. Если бы она не встала на моём пути, я бы вряд ли стала с ней ругаться. У меня никогда не было мыслей рассориться с кем-то намеренно.

— Alright-alright, — подняла я руки в сдающемся жесте. — Возможно, я правда наговорила лишнего. I`m sorry. Покочую на чердаке.

Я решила отступить. Радовало, что в особняке был чердак, на который можно было взобраться по лестнице на улице. Там много-много сена, из которого выйдет вполне себе удобная постель, если меня резко вырубит в моём состоянии.

— Проходи.

Внезапно за Кариной появился Кирилл, что заставил вздрогнуть не только её, но и меня. Должна признать, что Кирилл, на удивление, умел ходить тихо, когда хотел — даже я порой не могла услышать его приближающиеся шаги.

— Что ты застыла на пороге? Я дал тебе право — иди в свою комнату, — приподнял бровь Кирилл.

Я взглянула на Карину, что вдруг нахмурилась и сложила руки на груди. Она даже не посмотрела на серьёзного Кирилла, и я почувствовала в воздухе напряжение. О-хо-хо, кажется, сегодня любовная парочка обязательно поссорится.

Это уже было не моё дело.

Поспешно стянув с себя ботинки, я прошла и с сомнением бросила взгляд на Кирилла. Тот лишь кивнул в сторону лестницы, будто просил поскорее ретироваться. Что ж, меня не нужно просить дважды. Прежде чем я завернула за угол, я услышала:

— Давай-ка серьёзно поговорим.

Я замедлилась, чтобы услышать больше. Не стоило осуждать меня за любопытство.

— О чём?

— О тебе.

— Ты всё слышал?

Well, я всё-таки не буду подслушивать, проявлю уважение. Да и я была уверена, что для серьёзного разговора они найдут более уединённое место, чем прихожая.

Приятно, что меня всё-таки пустили. Не без помощи Кирилла, конечно же. Прямо мой спаситель. Интересно, поругаются ли они из-за меня — в любом случае... это уже меня не касалось. Если бы Карина не нарывалась, быть может, всего этого не было.

Однако я правда сказала слишком много.

А что? Я не боялась говорить правду в лицо. Меня не стоит выводить из себя — не советую.

Я быстро ополоснулась от лесной пыли, а после закрылась в своей тёмной комнате и завернулась в одеяло. Мне редко доводилось спать прямо ночью — мой распорядок дня был крайне странным. Я спала преимущественно утром, а после весь день и всю ночь занималась невесть чем. Ночью я могла жить без правил, особенно надиктованных Кариной. Ночью я могла спокойно выпивать в гостиной, не боясь, что меня отчитает Карина. Ночью я могла играть с Кириллом в шахматы или карты, не заботясь, что Карина нас прервёт на середине игры. Кирилл тоже был странным в плане сна. Точнее, я вообще не видела, чтобы он спал и даже не представляла, когда он успевал это делать — иногда он мог уйти спать раньше меня, а иногда занимался своими делами и за четыре утра, а в такое время я как раз отправлялась спать.

Мне почему-то было приятно от мысли, что Кирилл меня пустил, несмотря на то, что его так называемая возлюбленная была против. Я рада, что он не поддавался влиянию отношений с ней и всё равно делал всё по-своему. Быть может, мне нет дела до их поцелуев и прочего, однако я сильно боялась того, что Кирилл станет плясать под дудку Карины.

Well, довольно мыслей...

Лунный свет, что просачивался сквозь дырявые занавески, убаюкал меня, и я наконец-то отключилась.

Проснулась я от того, что мне показалось, будто я падала, — ногу свело судорогой, и я сонно зашипела, пытаясь не свихнуться от внезапной боли. Ненавидела такие пробуждения. Не знаю, преследовало ли подобное остальных, однако я часто могла проснуться от судорог или странных ощущений, что я вечно куда-то падала. Это было объяснимо тем, что мозг, в нашем случае источник энергии, проверял, живой ты или труп. Когда организм входит в глубокий сон, включается, так сказать, энергосберегающий режим. В такие моменты мозг может словить глюк и подумать, что ты умираешь, поэтому начинает подавать импульс в тело, чтобы пробудить. По правде говоря, я часто не высыпалась из-за этого, потому что мой организм буквально не давал мне глубоко засыпать. Что ж ты вечно думаешь-то, что я умираю? Вроде живее живых.

У меня не было часов в комнате, однако по небу, которое виднелось сквозь потрескавшееся стекло и полупрозрачные занавески, я могла предположить, что сейчас было раннее утро. Очень раннее.

Моя голова чертовски раскалывалась, а ещё мне было душно и жарко. Действительно, чего я ожидала после пробуждения, когда осушила почти две бутылки вина одна — выпила я очень много. Даже больше своего обычного, так сказать, алкогольного рациона.

Я умылась, а после буквально сползла вниз по лестнице. Безумно хотелось пить.

— Доброе утро.

Я вздрогнула. Обычно после опьянения и когда я немного трезвела, моя внимательность снижалась до критического уровня. Мне было сложно анализировать и вообще думать. Хотелось просто занять себя чем-то монотонным, пока неприятное наваждение не исчезнет.

— Good morning, — ответила я хрипло.

Мой голос по утрам звучал слишком угрожающе и страшно — со стороны так послушаешь, можно подумать, что это юноша в период ломки голоса. Забавное наблюдение.

Кирилл лишь отпил из чашки, не отрываясь от чтения за столом в гостиной. Я доковыляла до кухни и налила себе стакан холодной воды. Осушила его так, будто вообще никогда не пила.

— Который час?

— Пятый, — равнодушно ответил Кирилл.

— В это время я бы ещё спала, — просто заметка. — Ты вообще спать ложился?

— Почему тебя это так волнует?

Кирилл был очень странным, если дело касалось его, особенно таких банальных вопросов, как у него дела. Он всегда сначала с осторожностью спросит, к чему такое любопытство, а потом уже подумает — отвечать или нет. Наверное, премию за недоверие явно получил бы он. Такая излишняя осторожность, будто малейшую крупицу информации о нём можно будет использовать против него.

Карине он нравился, хотя тоже был скрытным и часто тихушничал. Что за двойные стандарты?

— Просто интересно.

— Нет.

Я громко усмехнулась, услышав такой ответ.

— Позволь поинтересоваться, на каком чудо-топливе ты функционируешь.

— Дело привычки.

Много же у него необычных привычек...

Я уже хотела удалиться в свою комнату, чтобы одеться соответствующе, однако меня остановили:

— Присядь.

Ой?

Это заставило меня всё ещё сонно улыбнуться, однако я послушалась и заняла место напротив задумчивого Кирилла. Он не выглядел встревоженным, но достаточно серьёзным. Что-то мне подсказывало, что он далеко не шахматные тактики со мной обсуждать собирался.

— Есть что-то, чем ты хочешь со мной поделиться? — облокотилась я на стол локтями.

Мой тон звучал ребячливо и даже кокетливо. Мне просто не нравилась такая давящая атмосфера.

— Возможно, я не должен вмешиваться, однако меня это беспокоит. Как ты настроена к Карине?

Не таких разговоров я от него ждала, каюсь.

— Обычно.

— Точнее.

— А можно мне узнать, почему тебя так волнует моё мнение касательно Карины? — лукаво улыбнулась я.

— Не пытайся переиграть меня моими же методами, — холодно ответил он.

Иногда раздражало его умение развидеть явные манипуляции или психологические трюки. Я пыталась акцентировать внимание на нём, однако он это просёк. Не все могли легко попасться на удочку. Быть может, это меня и зацепило так сильно в Кирилле.

— Если серьёзно. Почему ты так этим интересуешься? — посерьёзнела я, хотя не спешила прятать улыбку.

— Ответишь на вопрос — я поделюсь.

Ха-ха! Мне явно хотелось подружиться с Кириллом просто ради того, чтобы так едва заметно перепираться и кидаться стрелками. Мне нравилось подобное времяпровождение, особенно когда на смену делам приходила скукота.

— К Карине я настроена больше позитивно, ежели отрицательно. Такой ответ тебя удовлетворит?

— Похоже на ложь.

— Не оскорбляй меня, — прикрыла глаза я в знак предупреждения. — У меня нет причин тебе врать.

— Если я могу судить по тому...

— Верно, не тебе судить.

— ...что произошло вчера на пороге особняка, — невозмутимо продолжил Кирилл, нахмурившись, — это отнюдь не было похоже на позитивный настрой.

Я устало вздохнула. Можно хоть где-то мне не напоминать про Карину? Однако я понимала, почему он так был этим обеспокоен. Как никак, Карина для него была не просто дуновением ветра, сколько важным человеком. Эта мысль заставила меня слегка скривиться.

— Я просто сказала ей правду.

— То есть, ты полагаешь, что она лицемерная? — всё так же безэмоционально уточнил Кирилл.

Любопытно.

Мне было сложно определить его настрой ко мне, поэтому я не знала, какую манеру поведения использовать. Готовиться к спору или расслабиться?

— Nah.

— Вчера ты, скажем условно, назвала её двуличной.

— Well, I can explain, — сдалась я. (Хорошо, я могу объяснить.)

Кирилл наконец-то соизволил поднять взгляд на меня, отложив книгу в сторону. По глазам легче считать настроение, вот только...

Какого чёрта он сегодня утром такой закрытый? Обычно я всё равно могла прочитать хоть что-то по его движениям и действиям, а здесь — ничего. Он словно узнал о моей проницательности и теперь пытался вести себя менее естественно, чтобы ненароком не дать мне подсказок касательно него.

Быть может, Карина ему что-то про меня наговорила, и он всё-таки решил отстраниться от меня? Мы и так не были особо близки, однако Кирилл всё равно был ко мне теплее настроен, чем сейчас — даже тогда, когда он был хмурым и не в настроении, он хотя бы сильно это не скрывал. Я не удивлюсь, если и в этот раз мне придётся прогнуться под Карину и потерпеть поражение. Она, конечно, может сильно повлиять на Кирилла, учитывая их... интересные взаимоотношения.

Если та�� называемая любовь приводила к зависимости одного от другого, то... мне она противна. Я уже не раз поднимала в своей голове тему о том, что чувства только мешались или заставляли терять себя.

Тошнит.

— Быть может, она не лицемерная, однако в ней мало искренности. Понимаешь, к чему я веду? Она вечно осуждает меня за подобное, хотя сама грешит этим же. Я вовсе не намерена конфликтовать, если ты так переживаешь за свою подружку. Вряд ли я буду сильно кусаться. У меня нет причин яро защищаться.

— Мне всё равно, есть между вами конфликты или нет — это ваши личные разборки. Я этим интересуюсь потому, что ты увидела в ней проблему. Подтверждал твою точку зрения лишь для того, чтобы удостовериться в том, что ты вчера сказала всё это не под действием эмоций.

— Я похожа на человека, что часто попадает под влияние эмоций?

— Нет, — ответил Кирилл, деловито отпив из чашки. — Просто Карина доведёт до белого каления даже камень.

Меня рассмешил такой ответ, однако я смогла сдержать хихиканье. А что? Кирилл был прав. Карина может казаться для всех нежной феей, однако характер у неё далеко не сахар — властная, капризная и на самом деле очень ранимая. Значит, её истинную сторону замечала не только я, но и Кирилл. Это меня не могло порадовать, ибо мне не хотелось чувствовать себя такой одной.

— Я рад, что мои опасения разделяет ещё один человек.

— Какие? — уточнила я, прищурившись.

— Возвращаю тему к Карине. Я говорю про её неискренность. Не то чтобы я считаю правильным обсуждать кого-то с кем-то, однако здесь дело в том, что я боялся поговорить с Кариной на эту тему. У меня были сомнения, что заключались в моём неумении оценивать свои наблюдения. Мало ли, я просто мог себе это надумать.

На моих губах появилась едва заметная ухмылка. Кирилл, ты неопытен в общении точно так же, как я, однако тебя ещё преследует неуверенность в себе и тотальное недоверие. Ты настолько недоверчивый, что не веришь даже самому себе.

— Вчера я даже обрадовался, что хоть кому-то хватило смелости сказать ей это в лицо. Мне вовсе не нравится видеть её расстроенной. И мне не нравится, когда её оскорбляют или унижают. Просто...

— Просто ты хотел, чтобы Карина наконец-то поняла одну вещь касательно себя? — продолжила я его мысль, когда он запнулся. — Well, после того, что я ей наговорила, она явно задумается. Если ты хочешь поблагодарить меня, то вперёд. Это не так уж и сложно.

— На самом деле это я должен был ей сразу об этом сказать.

Кирилл задумчиво уставился в свою чашку. Мне показалось, что он испытывал вину перед Кариной. Я могла судить по его слегка поникшим плечам и тому, как он стыдливо опустил глаза.

— Какая разница?

— Забудь, — отмахнулся Кирилл, после чего тяжело вздохнул и поднялся.

Он убрал за собой, после чего взял книгу в руки и направился к лестнице. Я оглянулась на него.

— Тебе ещё раз доброго утра, а мне, пожалуй, приятных снов, — сказал он, после чего исчез наверху.

Я осталась совершенно одна в гостиной. Слышалось только уже привычное тиканье деревянных часов.

Что Кирилл имел в виду? На удивление, у меня не совсем получилось понять то, что он спрятал за своими последними словами. Слишком много мыслей для человека, что страдал от похмелья. Моя голова по-прежнему гудела.

Однако, кажется, в этом особняке теперь я была одной не спящей.

Всё утро я не могла найти себе места — то мне слишком жарко, то наоборот холодно, то у меня невыносимо болела голова, то меня даже в самом деле подташнивало. В этот раз я что-то очень тяжело переносила последствия после алкоголя. Под ивой хотелось утопиться — именно так я могла охарактеризовать mood.

Ближе к восьми утра я всё-таки слегка отошла от тумана сна и противного состояния. Я стала пробовать решать задачи по химии, хотя, честно, это не лучшая идея. Мои мозги плавились при чтении завороченных условий, и в итоге мне приходилось думать целых пять минут, чтобы отличить метанол от этанола, хотя там думать нечего. Не зря говорят, что алкоголь вреден для организма.

Ха-ха! It`s joke, of course. Вряд ли я смогу отупеть за один день. Просто мне было не очень хорошо, чтобы заниматься умственной деятельностью, особенно учитывая, что буквы передо мной порой просто прыгали или расплывались. Я пыталась снова уснуть, однако безуспешно — чёрт побрал бы эту головную боль.

Внезапно послышались чьи-то шаги. Я вздрогнула.

Мягкая и даже изящная поступь, почти на носочках — так я могла описать шаги, опираясь только на слух. Ох, это мог быть только один человек...

— Good morning.

Я решила подать голос первой, потому что заранее предчувствовала гнетущую атмосферу. Она слишком горда, чтобы говорить со мной, особенно будучи оскорблённой.

Кухня. Безмолвно упорхала, нежная фея, что на самом деле таила в себе разъярённого дракона.

Закусив кончик чернильной ручки, я осмелилась бросить взгляд на спину Карины, что игнорировала меня и, кажется, заваривала чай. Какие у неё мощные и широкие плечи! — внезапно заметила для себя я. Сто процентов это было одним из её комплексов, из-за которых она как раз-таки и чувствовала себя так подавленно почти всё время. Однако, признаюсь, её фигуру это ничуть не портило.

Признаться...

Не буду подливать масло в огонь. Если она выбрала игнорировать меня, то пусть поступает так, как знает. Мне неведомо, о чём вчера говорили Кирилл и Карина, однако я почти была уверена, что они меня затрагивали. Главное, что Кирилл со мной разговаривал — всё в порядке, значит.

Я вернулась к своим попыткам решить хотя бы одну сложную задачу.

Внезапно на столе передо мной появилась чашка. Я приподняла брови, а после взглянула на Карину, что держала в руке вторую и словно боялась посмотреть на меня.

Та-а-ак...

Interesting...

— Я хочу извиниться за своё поведение вчера.

— Well, let`s go, — усмехнулась я.

— В этом нет ничего смешного, — собралась Карина. — Я просто на дух не переношу пьяных и даже подвыпивших людей. Мне сложно чувствовать себя в их присутствии безопасно и комфортно. Я понимаю, что не должна быть столь эгоистична, ведь это правда не только мой особняк... В общем... Зачем я вообще оправдываюсь? Извини — именно это я имею в виду.

— Ты сама решила извиниться передо мной или этому твой блондинчик поспособствовал?

— Перестань думать, что я так сильно завишу от мнения Шепота. Я правда чувствую вину, — твёрдо ответила Карина.

Это заставило меня улыбнуться. Какая же она всё-таки очаровательная и без всех своих масок нетронутой принцессы. Она и так была тонкой натурой, и то, что ей тоже было характерно испытывать отрицательные эмоции, никак её не портило.

Карина, ты хочешь быть идеальной, верно? Поэтому ты так сильно ограничиваешь свой спектр чувств и эмоций, позволяя быть себе только радостной, доброй и весёлой?

— Тогда и ты прими мои извинения. Пожалуй, мы с тобой квиты, — ответила я, поднимаясь и протягивая ей руку для рукопожатия. — Мы открыли друг другу истины и были всего лишь честными, не так ли? Однако мне стоило выразить свои мысли вежливее. Прошу прощения за свою бестактность.

Она долго смотрела на мою протянутую ладонь, а после вздохнула и свободной рукой ответила на жест. После этого градус напряжения между нами понизился и практически исчез. Карина присела напротив меня за стол, и мы решили вместе почаёвничать — удивительно, что она в знак искренности своих извинений заварила мне чай тоже.

Вроде бергамот. Не особо разбираюсь во вкусах чая... или как правильно выразиться?

[deavile]

IV Мой лучший друг — одиночество

Рита была моим человеком.

Когда я появилась здесь, то долгое время не могла понять, в чём моя ценность — во мне не было той заботы, коей светилась Карина. Она оберегала человека, как зеницу ока.

Ха-ха!

Тщетно пытаться быть той, кем я не являюсь. Мне не хочется строить из себя доброжелательную и открытую подругу для каждого, когда на самом деле во мне искренности ни на грамм не больше, чем в хитрой лисице. С самого начала у меня не было ощущения, что Рита нуждалась в излишней заботе и поддержке. Она девочка — ох, нет, уже девушка — самостоятельная. Мне не выпала участь следить за её взрослением.

Однако источником всех секретов была главная книга.

Хм...

Мне известно, что детство сильно влияет на то, каким человек по итогу станет — будет это герой или злодей, а, быть может, и ни то, и ни другое. Даже самые прекрасные принцы в сказках наверняка имели плохие стороны. Идеала не было, нет и никогда не будет.

Рита — обычный человек. Травм и душевных ран не избежать, однако в её истории были моменты, которые заставляли меня тяжело вздыхать и даже на мгновение отвлекаться.

Маленькая девочка всегда была жертвой издевательств, унижений и оскорблений. Даже прискорбно. Я не удивлена, почему она теперь вечно сомневалась в себе и не могла спокойно принять комплимент. Прямо как Кирилл...

Ох, точно...

Я могу смело предположить, что Кирилл появился явно позже Карины. Он — защитная реакция и всё то, что осталось после ран человека. Как же неприятно читать про этот период...

Тошнит.

Однако это мир, и он несправедлив со всеми. Я не любительница кого-либо жалеть, да мне даже себя почти никогда не жаль, однако такую беззащитную девочку, что ревёт в тайне от родителей, я бы обняла просто в знак утешения. То, что она чувствовала обиду, было нормальным.

Вряд ли все те люди вообще тебя заслуживали, Рита. Почему ты позволяла так себя дурить?

Ты не веришь в то, что тебя кто-то в самом деле любит. Ты думаешь, что любовь нужно заслужить. Ты придерживаешься мысли, что такой человек, как ты, просто не заслуживает хорошего отношения без причины.

Неприятно.

Какая же ты жалкая, Рита...

Я злюсь на тебя, потому что сама такая же. Ох, dearest, my little girl, мы вместе с тобой прячем внутри то, что стыдно показать. Легче быть тенью, не так ли?

Если тебя будут не замечать, никто и не подумает над тобой глумиться — такая тактика и защита тебе к лицу? Твоё существование порой просто выдумка для окружающих, и ты позволяешь так к себе относиться?

Глупости, dearest!

Где твоя гордость? О, она в тебе есть — ты гордо делаешь вид, что тебя больше ничего не колышет, смотришь на обидчиков холодно и угрожающе, не подпускаешь больше к себе никого. Ты замыкаешься, готовишься к обороне — нравится, когда тебя остерегаются из-за твоего напускного равнодушия.

Ты не плачешь на людях, потому что считаешь свои слёзы глупыми и бессмысленными. Когда тебе грустно, ты делаешь вид, что злишься и тебе плевать.

Даже при близких ты неискренняя. Лгунья и актриса — не более. Ты устаёшь от всех, потому что тебе не нравится надевать на себя маску шута. Тебе кажется, что настоящую тебя никто не полюбит, ведь ты не вечно смешная, не всегда хочешь много болтать — но ты это делаешь и делаешь, чтобы с тобой был хоть кто-то. Ты утверждаешь, что не привязываешься больше к людям, однако сама по-прежнему пляшешь под чужую дудку и выставляешь себя жалким посмешищем.

И единственный человек, перед которым ты всегда была обнажена, оставил тебя. Тебе не нужны были маски. Ты чувствовала себя счастливой и защищённой.

Однако в самый тяжёлый период, когда ты больше всего нуждалась в поддержке, тебе не к кому обратиться за помощью. Ты одна. Все против тебя. Ты — вредитель. Ты — никто.

Bastards...

Ты привыкла к одиночеству. Тебя отвергли, предали в один момент и заставили чувствовать себя ненавистной всеми.

Не могу больше.

Я захлопнула толстую книгу. Мне не было бы так дурно, если бы книга была про выдуманную героиню, однако эта история ведала про живого человека — моего человека.

Я — твоя тоска, Рита.

Каждый раз, когда мне становилось тошно, я без контроля напивалась. В опьянении меня не терзало странное чувство, и я легко засыпала. Обычно, в трезвом уме, мои мысли успокаивались только к четырём часам утра. Я знала, что, если напьюсь, проснувшись, буду испытывать головную боль. Меня это не останавливало. Головная боль даже мешала мне много думать — хоть какой-то умственный отдых.

Карина часто пыталась поругаться со мной, когда я возвращалась пьяной и оказывалась замеченной ею. То, что я напилась, не значило, что мне хотелось вести себя как неадекватное животное. Меня всегда клонило в сон в состоянии алкогольного опьянения, поэтому мне всегда было не до свиста-плясок. Однако Карина воспринимала мою любовь к вину радикально. У неё явно были травмы, связанные с алкоголем. Теперь мне было примерно ясно, почему Карина так сильно не переносила меня выпившей. Её просто мысленно возвращало в тот период с печальным опытом. Она боялась меня.

Но даже в опьянении у меня был проблеск разума, и я оставалась спокойной. Во мне не просыпался резко какой-то неизведанный зверь, что хотел доминировать и травмировать несчастную Карину. Мне до неё и дела не было.

Один раз ради интереса я напоила Кирилла. Мне удалось уговорить его просто попробовать. На самом деле это был хитрый манёвр. Я думала, что хотя бы в лёгком опьянении Кирилл слегка раскрепостится и расскажет о себе что-то личное — мне хотелось узнать его поближе.

Однако произошло всё ровно наоборот. Кирилл ещё больше замкнулся и почти со мной не разговаривал, прислушиваясь к своим ощущениям. Быть может, он был озадачен тем, что впервые чувствовал опьянение. Быть может, на него алкоголь действовал не так, как на большинство. Но зато я узрела очаровательное зрелище, когда он грозился уснуть прямо за столом. Я рассказывала ему про шахматные тактики, и его это, судя по всему, утомило после вина.

Кирилл не умел пить. Ему хватило двух бокалов обычного вина, чтобы закрыться, молчать, как сом в воде, и захотеть спать. Я же была вполне себе трезвой и после целой бутылки.

У Карины был талант — как ей удалось добиться того, чтобы Кирилл её целовал, а не отталкивал незаметными жестами, как меня? Что бы я не делала, Кирилл не позволял мне приблизиться к нему.

Ха-ха! Я вовсе не хотела, чтобы Кирилл целовал меня тоже. Мне было интересно узнать его, как личность, глубже и, — так уж и быть, признаю, — просто подружиться. У нас было слишком много интересов.

Я вновь сбежала в лес с бутылками вина.

Чертовски хотелось забыться, особенно после прочитанного о Рите. Я не особо чувствительная и сопереживающая. Меня сложно довести до слёз грустной историей или растрогать добрыми словами. Я принимала всё ровно и правильно. Моя душа ни за что не должна затрагиваться чужими словами или мнением, жизнями и судьбой.

Сначала я, потом — всякие Риты, Кириллы, Карины, Марго и прочие.

Если будешь уважать и любить себя, то, считай, ты уже наполовину счастлив. Однако, как бы иронично это не звучало, я не чувствовала облегчения от своего самолюбия. Это славно, что я самостоятельная и независимая. Это прекрасно, что я могу постоять за себя и проигнорировать чьи-то грубые слова. Это чудесно, что мой лучший друг — одиночество.

Хм...

Мне грустно. Я снова вызвала у себя подавленное состояние, а это не помогало мне. У меня была удивительная способность фильтровать эмоции на людях. Меня злит лицемерие, которое проявляет по отношению ко мне Карина, но, даже со всей своей злостью, я прекрасно понимаю её пассивную агрессию и пытаюсь не отвечать подобно ей. В итоге нервы больше треплет она, а не я — даже жестоко с моей стороны, но это правильная реакция на негатив.

Это не значит, что я никак не отвечу Карине, если она скажет что-то непростительное или пойдёт лично на меня — я уже припрятала для неё несколько патронов, если она осмелится сунуться ко мне не с объятиями, а ножом.

Ха-ха! Шучу-шучу, мне некогда таким заниматься, да и моя обида на Карину не так сильна, чтобы ожидать от неё в страхе выкрутасов. В любом случае мне легко защититься, и мне совершенно неважно, кто будет выступать моим оппонентом. Свою честь я буду отстаивать до последнего.

Я напилась. Снова.

Лес не осудит меня за мою слабость. Он примет меня любой: и трезвой, и пьяной. Для своего состояния я выбрала небезопасное место — всё та же ветвь ивы. У меня было сильное головокружение, однако я не страшилась упасть в воду и, мало ли, захлебнуться.

Честно, я бы в такой момент пожелала умереть.

Посчитал бы внутренний мир это за самосуд? Если бы посчитал, он бы мне позволил задохнуться — и никто бы меня не нашёл. Мой лучший друг — одиночество, и мне суждено будет сгинуть в его удушающих объятиях.

Я рассмеялась, думая о том, как бы я жалко барахталась, если бы начала тонуть. С каждой секундой меня бы тянуло всё ниже и ниже, отдаляя от света за кронами деревьев. Тянуло бы до тех пор, пока двери Ада не захлопнулись с громким скрипом передо мной, спрятав от меня последний источник света.

Когда я была пьяна, то была несколько импульсивна в своих мыслях — они могли доходить до абсурда или страшных вещей. Зато после нескольких минут размышлений я спокойно засыпала, как младенец. Это то, что мне нужно — спать, когда тошно.

Какой ужас...

О чём я думала? Мне резко пришло осознание, и я перестала смеяться, ещё больше чувствуя себя паршиво. Я не тот человек, что упадёт в пучину самобичевания — я так не сделаю, ни за что. Слишком уважаю себя, чтобы позволить себе пасть так низко.

Нужно отмыться от этих непритязательных мыслей. Нужно извиниться перед собой же за такое отношение.

Я слезла с дерева, ободрав руки до крови и получив несколько заноз — наверняка Виктос меня отругал. Мною давно было просечено, что хранитель буквально слышал каждый наш шаг и отслеживал моральное состояние по энергетическому фону. Не удивлюсь, если при встрече с ним он намекнёт на моё самочувствие, а я была уверена, что мой энергетический фон сейчас невероятно колбасился.

Всем характерно уставать даже просто от жизни, и я не была исключением. Мне правда было тяжело спокойно сосуществовать с остальными.

Шорох.

Это уже становится интересным...

Я пнула камень, что улетел с громким хлюпом в прозрачную воду озера — только лебедей на зеркальной поверхности не хватало для яркой картины.

Хочешь удивлю, dear?

Меня преследовало лёгкое головокружение после вина, однако это не позволило утратить мне координации — я спокойно расстёгивала пуговицы на свободной рубашке. Для меня уже традиция очищаться в пресном озере.

Шорох.

Я без стеснения сняла рубашку, откинув её в сторону.

— Ой.

Шорохи позади меня только усилились, и это заставило меня криво ухмыльнуться. Я не боялась стоять спиной, и так прекрасно зная, кто оказался тем смельчаком, что посмел потревожить меня посреди раздевания.

— Ой? — саркастично озвучила я. — Не думаю, что подглядывать за леди красиво.

На самом деле я специально начала раздеваться. Мне хотелось поглядеть на замешательство и почувствовать превосходство, когда я ставлю кого-то в неловкое положение. Меня вовсе не смущала моя частичная нагота, потому что я не придавала многим вещам такое огромное значение. Подумаешь, некто увидел мою голую спину.

— Je m'excuse! (Приношу свои извинения!)

— Зачем ты следил за мной? — холодно спросила я.

Странный он, однако тоже по-своему занимательный — было бы его только можно прочитать хотя бы частично...

— Боюсь, я не следил, а случайно наткнулся. Я рисовал иву на другом берегу. Потом я приметил тебя и захотел просто, так сказать, сделать перерыв и поздороваться. Когда я обошёл берег и хотел подойти к тебе, ты вдруг начала...

Я обернулась через плечо, приметив Владислава. Пускай мне было сложно сказать, что он за человек, но его шаги даже по лесной траве я узнаю из тысячи — для меня походку, внешние привычки и характер движения запомнить и отличить легче всего.

Well, я могла сделать вывод, что он говорил правду, потому что его присутствие я почувствовала совсем недавно. Я всегда легко ощущаю и нахожу на себе чужие взгляды.

— It`s very interesting, — произнесла я. — С чего ты вдруг решил из всех возможных мест отправиться в наш лес, ещё и так далеко? Не боишься заблудиться?

— Карина так нахваливала ваш лес, что я не удержался и из любопытства отправился сюда, чтобы попытать удачу найти вдохновение. Нашёл его в этой одинокой иве — чужая среди своих. Вокруг сосны да ели, а здесь — целая ива.

— Удивительно, как её конкуренция не погубила, — не особо вдохновенно хмыкнула я. — Хотя это внутренний мир. Логику можно выключить.

Я лишь отвернула голову от него и покачала головой, чтобы отогнать пьяное наваждение. Интересно, заметил ли он, что я была немного не в трезвом уме. Мало ли, тоже хвост подожмёт и сбежит, потому что я, видите ли, не в адеквате.

Алкоголь не сделает из меня тех тварей. Сколько бы я не пила, никто ни разу от меня никак не пострадал — я не ругалась, не дралась, не вела себя даже как-то несуразно.

— И часто ты так... в лесу гуляешь? — несмело поинтересовался Влад.

Смелее, я не кусаюсь.

— Я здесь живу.

— Правда?

— Правда, — вздохнула я. — А это моя лучшая подруга — ива.

Я вновь оглянулась на Влада, и он непонимающе нахмурился, словно в самом деле принял мои слова буквально. Это не смогло меня не рассмешить, поэтому лесную тишь нарушил мой хриплый голос.

— Всего лишь шутка.

Быть может, алкоголь украл всё моё стеснение или я сразу была такой отшибленной по мнению многих, однако я стала дальше раздеваться. Плевать — всё равно у меня было намерение искупаться, так что почему я должна отказываться от водных процедур из-за горе-художника.

— Ты что делаешь?

— Что?

— Я же... Ладно.

Я оглянулась на него и коварно улыбнулась, когда увидела, что он смущённо отвернулся. Было бы чего стесняться, dear. Я уверена, что ты и голых женщин рисовал, раз с анатомией вообще проблем нет. Красиво рисуешь — я оценила. Твой рисунок, конечно, закинула куда-то в ящик, однако там ему безопаснее.

Какой он, стоило заметить, воспитанный. Не удивлена, почему все девчонки были от него без ума — и умный, и красивый, и вежливый, и просто по-своему придурковатый. Последнее я, конечно, уже от себя добавила.

Я отвернулась. Мне всё равно, собирался он смотреть на меня или нет — не было возмущений ни от первого, ни от второго. В воду я зашла с прерывистом вздохом, потому что она оказалась, на удивление, дико холодной. Меня это не остановило, поэтому спустя секунду я уже полностью окунулась в воду и сразу же вынырнула, обхватывая себя за плечи. Я аж полностью протрезвела.

Холодно.

Мне всегда холодно. Пора привыкнуть.

— Если ты не желаешь присоединяться, можешь уходить, — сказала я.

— Ты странная.

Я усмехнулась.

— Скажешь тоже.

— Боюсь, тебе придётся постараться, чтобы увидеть меня голым, — послышался язвительный ответ.

Надо же, проснулся. Я уже успела заскучать, пока Владислав смотрел куда угодно, но только не на меня. Хотя он до сих пор не осмеливался взглянуть хотя бы раз.

— Мне не особо интересно, — призналась я.

Я повернулась к нему лицом, однако он всё упрямо смотрел в сторону. Мне нравилось провоцировать и проверять выдержку кого-либо в том или ином аспекте. Какой он хорошенький — в прямом смысле. Соня бы такого себе завернула, если бы была посмелее.

Чувство паршивости по-прежнему присутствовало. Честно, я планировала провести этот вечер в одиночестве, но так несуразно столкнулась с Владиславом. Я вышла из озера с мыслью, что он хотя бы из любопытства посмотрит на меня, однако нет — стойкий и упёртый. Well, здесь могу даже позавидовать. Если бы он разделся передо мной, я бы чисто ради интереса посмотрела.

Я схватилась за свою рубаху, отряхнула от пыли и начала лениво натягивать, специально действуя на нервы Владислава. У меня всё ещё была надежда, что он взглянет, и я даже не знала, почему так сильно хотела спровоцировать его. Может, от скуки — я часто делала странные вещи, чтобы привлечь внимание или занять себя чем-то увлекательным.

Взглянул на меня он только после того, как я застегнула рубашку наполовину. И то смотрел прямо в глаза — не стеснялся. Я лишь улыбалась, как обычно, словно не находила в происходящем что-то несуразное. Вряд ли бы какая-нибудь Карина осмелилась раздеться перед ним. Мне нравилась моя безбашенность.

Или же я должна выразить благодарность вину за храбрость.

— Ты всегда улыбаешься сквозь боль?

...

Я застыла.

— Что? — переспросила я, улыбнувшись ещё шире.

Наверное, мне послышалось.

— Ты улыбаешься, а глаза пустые. Мне ли, как художнику, не отличить смерть от жизни.

Возмутительно.

Честно, теперь натянуто улыбаться было сложно. Моя тоска по одиночеству внезапно усилилась.

Мне стало страшно.

Кем ты был, Владислав, раз смеешь задавать такой вопрос? Никто. Никогда. Не замечал. Или просто не хотел замечать...

Некомфортно.

— Ты вроде любишь прямолинейность.

— Нравится говорить правду? — фальшиво усмехнулась я, понимая, что он буквально отражал моё поведение с окружающими.

Это своеобразный урок для меня или Владислав просто решил внезапно поделиться своими наблюдениями?

— Не всегда. Однако мне просто интересно.

— Я буду рада, если ты оставишь меня одну.

Я перестала улыбаться, потому что уже просто не было сил, да и он меня раскусил — дохлый номер. Владислав долго смотрел на меня, после чего кивнул и развернулся.

— До встречи, Виталина.

Я дёрнула плечом.

Виталина.

Никто меня так не называл, кроме меня самой. Пугает его проницательность — я знала, что мы были похожи.

Я его прогнала, потому что не хотела, чтобы кто-то видел меня уязвимой, а прямо сейчас я себя именно так и ощущала. Страшно, когда кто-то мог залезть в твою душу без спроса, как всегда делала я.

Well, Владислав, мне стоило признать, что ты не просто хорошенький, но и до одури интересный юноша.

[deavile]

III Имя твоё на губах замерло

Мой герой.

Именно так называла меня Марго. Прошло всего около двух недель, как я здесь появился, однако за столь короткий срок мне удалось понравиться главной хозяйке очаровательного дома. Марго чуть ли не сдувала с меня пылинки, а за любую, порой даже малейшую, помощь благодарила так, словно я ради неё горы свернул. Мне было несложно протереть пыль, пока она занималась полами. Я не вредничал, если она просила меня постоять возле плиты. Иногда бытовые дела даже помогали уйти в себя и собраться с мыслями. Мой мозг часто отключался и уходил далеко-далеко, в то время как руки делали всё машинально — уборка или готовка не требовали умственных усилий.

За это время я лишь понял, что, видимо, до моего появления за всё здесь отвечала Марго — уборка, готовка, исправность и в целом порядок. Познакомился, конечно, я не только с Марго. Саша оказался юношей неразговорчивым и неловким. Со мной он вёл себя странно либо никак не реагировал. Я пытался поговорить с ним на нейтральные и обыденные темы, чтобы узнать о нём побольше, исходя из мелочей, однако ему тяжело давалось общение. Напрашивались только предположения — либо стеснение, либо неумение коммуницировать. Склонялся больше ко второму, потому что Саша был нелюдимым и чересчур пассивным. Между ним и Марго часто вспыхивали бытовые конфликты, где вторая вопила на него из раздражения и злилась за его бездействие. Саша лишь раздражённо вздыхал и запирался в своей комнате. Хорошо, мы имеем инфантильного ребёнка, будто бы находящегося в переходном возрасте. Когда сам не знаешь, чего хочется. Саша определённо проблемный человек.

Была ещё она — принцесса. Вслух я, конечно, её так не называл, потому что знал, что ей не понравится. София — красивое имя. Как мне казалось, оно было ей к лицу, под стать нежной внешности и большим грустным глазам. Однако Соня была настолько робкой, что первые дни в прямом смысле пряталась от меня. Лично с ней я поговорил только на четвёртый день, и то по моей настойчивой инициативе. Ей просто было неловко сбегать посреди начавшегося разговора. Я специально выбрал такую ситуацию для нормального знакомства, чтобы у неё не было возможности спрятаться. Это могло показаться подлым с моей стороны, но я делал это из лучших побуждений. Мне не хотелось, чтобы она боялась меня. Если я не ошибся, у меня получилось немного подступиться к ней. По крайней мере, сейчас она не пряталась от меня и могла даже спокойно находиться в моём присутствии, пускай явно зажималась и нервничала, когда я делал акцент именно на ней.

Дом в ромашковых полях оказался настолько приятным и комфортным для меня, что я просто был в восторге, когда Марго предоставила мне целую просторную комнату с огромными окнами. Сделала она это, потому что узнала о моём увлечении. Рисование — моя отдушина. Мне нравилось копировать действительность и передавать красоту, запоминать рукой, копить особые моменты. Марго сначала хотела пристроить меня в обычную комнату, однако после настойчиво заселила в мою нынешнюю, так сказать, мастерскую. До этого здесь хранился разного рода хлам, но, видимо, я настолько понравился Марго, что мы вместе перетащили все вещи в свободные и ненужные комнаты, чтобы я смог воспользоваться всем пространством в полной мере. В итоге за две недели я хорошо обустроился в своём пристанище — мои некоторые картины уже висели на стенах, везде были расставлены банки с краской и прочие материалы для ��исования. Так сказать, у меня здесь царствовал творческий беспорядок. Я заметил, что Марго была чистюлей и, мне казалось, её будет раздражать моя небрежность во время рисования, однако она совсем ничего не говорила против. Даже тогда, когда один раз угодила ногой в банку краски в поисках меня.

Меня всё устраивало.

Самым первым, при появлении, я повстречал Кирилла. Дорисовал ли я с ним картину? Да, однако я никому её не показывал, даже самой модели. Почему-то не хотелось. Изначально Кирилл показался мне юношей приятным и даже по-своему ребячливым — он так искренно и наивно улыбался всего лишь цветку в тёплых и вкусных лучах алого заката. Я, как творец, не удержался и, конечно, решил изобразить этот особый момент. Однако, когда я закончил картину и поближе познакомился с Кириллом, мне пришло осознание, что я в самом деле нарисовал то, что никто видеть не должен. Прятал я эту картину из уважения к Кириллу или просто не хотел делиться такими моментами — не знаю. Кирилл вовсе не был наивным и ребячливым. Он не был таким, каким я увидел его тогда. Точнее, был, но внутри, не наяву. Это личная картина.

На самом деле с Кириллом отношения у меня были никакие. Оно и понятно, я только-только зародился и вообще обрёл в полной мере свободу. Рядом с ним была не менее интересная личность, и ею была Карина — невероятно утончённая и незабываемая девушка. Не сказать, что её внешность была особенной. Она была самой обычной, но то, как она себя вела и подавала — было в этом что-то притягательное. Я часто замечал её рядом с Кирилло��, и их дуэт был таким противоречивым: с одной стороны Кирилл, что был для меня громоздким и тяжёлым по ощущениям; с другой — лёгкая и изящная Карина. Мне нравились разные люди, но и девушки в платьях цепляли мой глаз. Карина явно любила платья — это было сразу заметно. Я мог бы нарисовать Карину, но почему-то мне не хотелось её касаться даже в плане творчества. Порой за простотой скрывалась чарующая красота.

В вересковых полях я познакомился с Кирой. Сразу, как я её увидел, то понял, что она — моя. Не в том плане, что я на неё претендовал или что-либо ещё. Я смог разглядеть в ней творца и художника за мгновение, и она во мне тоже. Мы легко нашли с ней общий язык и сейчас могли часами обсуждать рисование и красоту окружения. Кира была ошеломительной и активной. Она была в каком-то роде отличающейся от норм. Честно говоря, я — тоже. Кире очень понравились мои длинные волосы. Она несколько раз просила меня позволить ей заплести меня, однако я не разрешал. Это могло бы быть всё очень очаровательно, вот только мне стоило узнать Киру получше, прежде чем я позволю ей зайти дальше.

Я пытался со всеми наладить приемлемые отношения, но это не означало, что я сразу же нараспашку разрешу со мной всё, что душе угодно. Моё расположение тоже нужно заслужить. Обычная доброжелательность — гарантия того, что, скорее всего, ты сразу же всем понравишься, и тебя радушно примут.

Мне казалось, что на Кире мои знакомства закончатся. Вот только...

— Чёрт возьми, что с тобой?

Я оглянулся в сторону, откуда исходил взволнованный голос Карины. Так случилось, что Карина, Соня и Марго устраивали чаепитие в вересковых полях, и меня пригласили присоединиться, когда я просто мимо проходил. Сначала мой взгляд метнулся, собственно, к Карине, что и привлекла моё внимание. Её лицо было ошарашенным, словно она призрака увидела. После этого я наконец-то соизволил поглядеть на то самое приведение.

— Ты меня в первый раз видишь? — спросил гость.

Ох, мои извинения — это была ещё одна девушка. Она была в грязи и пыли, с её тёмных волос падали увесистые дождевые капли. Какое, однако, любопытное приведение. За стенами особняка бушевал ливень. Он ощущался по-особенному в этом дряхлом доме, будто бы я в атмосферном фильме.

— Ты выглядишь так, будто тебя по сырой земле протащили, — ответила Карина.

Таинственная незнакомка хрипло посмеялась, после чего смахнула сырые кудрявые волосы наверх, позволив мне наконец-то увидеть её чумазое лицо.

— Я была почти три недели в лесу. Ты думала, я вернусь оттуда чудесной принцессой из сказки? Во второй раз мне не везёт. Даже забавно. Я снова угодила под ливень во время возвращения.

— Какого... — хотела что-то сказать Карина, но отмахнулась. — Ты мне объяснишь, почему ты живёшь в лесу, а не в особняке? Это безответственно с твоей стороны — оставлять Риту на произвол судьбы.

— А тебе не кажется, что Рита уже давно самостоятельная девочка и ей уже не нужна столь сильная опека личностей? Она вправе сама склоняться к решениям в зависимости от наших энергий.

— Но...

Лесная гостья даже не стала её слушать, просто стянув грязные ботинки и прошмыгнув мимо. Карина тут же замолкла, удивлённо смотря ей вслед.

Это уже правда стало интересным...

— Неужели кикимора болотная вернулась? — усмехнулась Марго, когда чумазая девушка вышла в гостиную, явно намереваясь сразу завернуть в сторону лестницы.

Я переглянулся с притихшей Соней. Та вновь вся сжалась и занервничала — её руки непроизвольно начали ковырять друг друга. Боюсь, в этот раз причиной её нервозности был вовсе не я.

— Могла не возвращаться, но я это... — улыбнулась незнакомка, наклонив голову и прищурившись, — по винцу истосковалась. Ты просто не представляешь, как я сейчас напиться хочу.

— Смотри, а то Карина тебя вышвырнет обратно, откуда ты приползла в такую погоду, — понимающе кивнула Марго.

— Я и без неё знаю, где выход.

— Погоди, кикимора! — окликнула Марго девушку, когда та только наступила на первую ступень лестницы. — Познакомиться-то не хочешь?

Я понял, что она намекала на меня. Мне ещё ни разу не выпала возможность даже просто пересечься с так называемой кикиморой. Однако мне уже было очень интересно узнать её имя.

— Oh? Yes, of course, — внезапно на английском ответила Вита, остановившись и наконец-то обратив на меня внимание. — It`s strange, but I always miss the most interesting. I`m sorry, — она усмехнулась, разведя руки в стороны, — I`m not properly dressed. Well... (Ох? Да, конечно. Это странно, но я всегда пропускаю самое интересное. Прошу прощения, я одета неподобающе)

— Puis-je connaître ton nom? — решил не оставаться я в стороне. (Могу ли я узнать твоё имя?)

Все вдруг удивлённо уставились на меня, и я сдержал усмешку.

— Подожди, ты сейчас... заговорил на французском? — уточнила Карина.

— Да.

— Откуда вы такие всезнающие берётесь? — вздохнула Марго. — Если Виту я хоть чуть-чуть понимаю, то твой набор звуков я вообще сейчас не поняла. Соня, ты же любишь Францию? Смотри, у нас француз поселился.

Соня тут же стушевалась, скромно опустив взгляд на свои руки.

— Я спросил, как тебя зовут, — обратился я лично к незнакомке.

Та хитро прищурилась, быстро пробежавшись по мне взглядом. Я понял, что она подметила во мне всё, что ей нужно.

— Вита, — бросила она.

Виталина.

— Меня зовут Владислав.

— Nice to meet you, Vladislaiv! — рассмеялась Вита. Несмотря на то, что её голос был низким и хриплым, её смех звучал обворожительно. (Приятно познакомиться, Владислэйв!)

Она специально исковеркала моё имя, однако меня это совершенно не задело, сколько позабавило. После этого Вита тут же ринулась вверх по лестнице, судя по всему, приводить себя в порядок.

Виталина — имя жизни. Или всё-таки просто Вита? Как ни странно, мне эгоистично хотелось, чтобы она оказалась именно Виталиной. Такое красивое имя ей подходило.

— Вот это была Вита. Я её кикиморой болотной называю, потому что она вечно по болотам где-то шляется, лягушек притаскивает, — стала рассказывать мне Марго.

— Кикимора болотная? — усмехнулся я. Не очень лицеприятное прозвище.

— По правде говоря, с Витой близко не общаюсь, поэтому мало что могу тебе о ней рассказать. Я вообще о ней только сейчас вспомнила, — продолжила Марго, заботливо наливая кипяток в чашку Сони. Та всё так и сидела тише мыши, наблюдая за происходящим.

— Вита такая же новенькая, как ты, — присоединилась к диалогу Карина, что тяжело опустилась на стул. — Она здесь недавно, месяца три, наверное. Так особо и не привыкла к особняку, судя по всему.

Вот как, значит. Полагаю, я могу прекрасно понять Виту. Влиться в общество, будучи новеньким, всегда волнительно и тяжело, потому что неизвестно, как тебя воспримут. У меня вроде получалось весьма неплохо, пускай я твёрдо держал границы и не вёл себя уж чересчур открыто. Я был осторожен, потому что ещё только знакомился со всеми. Ближе всех мне пока была Марго, но оно и понятно — она сама ко мне тянулась.

Мне было свойственно уходить в себя и отрыв, когда я преисполнялся энергией и вдохновением. Я мог рисовать часами, не отвлекаясь и порой даже забывая банально о себе позаботиться. Обо мне заботилась Марго, и я должен выразить ей благодарность. Иной раз я заседал в своей мастерской сутками, и она приносила мне что-нибудь съестное, причём так радостно меня кормила, будто от этого зависела её жизнь. Она начинала светиться, если я нахваливал её навыки готовки. Готовила Марго в самом деле вкусно. Меня даже забавило, что я ей уж настолько понравился, хотя мог понять — я был единственным, кто с охотой помогал ей во всём, даже если она не просила.

У меня не было причин переживать, что меня не примут или я стану изгоем — да, я понравился почти всем. В этом у меня не было сомнений.

Спустя некоторое время я вновь повстречал кикимору болотную. Меня позабавило это прозвище, однако я находил его неподходящим для столь загадочной персоны, как Вита. Я её почти не видел даже после знакомства, поэтому встречи с ней для меня были каким-то чудом. Я рисовал в вересковых полях, потому что мне понравилась атмосфера поздним вечером — тихо, спокойно, а ещё прохладно. Сегодня в ромашковых полях выдалась жаркая погода, и я чуть ли не очумел от духоты, хотя не имел ничего против солнца.

Вита вышла из особняка с двумя большими чашками, после чего начала... давить виноград? Это показалось мне ироничным зрелищем, потому что её лицо было таким серьёзным и сосредоточенным.

Я притаился в вереске, чтобы она меня не заметила, и смахнул навязчивую чёлку в сторону. У меня были глаза художника, в этом скромности меня лишили — я легко подмечал детали, недочёты и плюсы внешности. Для меня внешность человека имела большое значение, однако не в том плане, что я не стал бы с кем-то общаться просто потому, что человек внешне мне не понравился. Скорее, мне нравилось рисовать необычных или просто красивых людей. Все по-своему красивы, однако порой бывали моменты, где внешность человека расцветала по-особенному.

Я и сам не заметил, как резко перевернул холст и стал быстро чиркать грифелем новый набросок. Это произошло больше машинально, ежели осознанно — я слишком был увлечён моментом, когда Вита старательно давила виноград.

У неё были лукавые и лисьи глаза, а ещё интересный стиль одежды — висел на её стройном теле, как мешок, однако ей это безумно подходило. Я ухмыльнулся, когда у меня в голове промелькнула мысль, что родинки — это места, куда чаще всего целовали в прошлой жизни. Просто Вита была вся в родимых пятнах, и я не заметил эту особенность в первую встречу. Тогда она была вся в грязи и мокрая после ливня, её внешняя красота отошла на второй план. Ещё меня позабавили чёрные кудри — красивые, необычные.

Меня больше зацепило, что мы были чем-то похожи внешне — палитрой, я бы сказал. Было бы забавно, окажись она моей потерянной сестрой, однако это было невозможно, ибо мы всего-навсего личности, причём из разных внутренних миров. Но это красивое совпадение. Мне нравилось сочетание чёрного и красного, и своя внешность мне тоже вполне симпатизировала, иначе бы я так не пёкся о собственном внешнем виде.

Я не успел нарисовать Виту полностью, однако у меня получился хороший набросок — один из лучших за всё время, как мне показалось. Вита вскоре закончила мучить виноград и вновь ушла в особняк. Интересно, заметила она меня или нет. Может быть, она просто не стала мне ничего говорить.

О да, я был очарован Виталиной.

В следующий раз мне посчастливилось её встретить на крыше особняка вместе с Кириллом. Она зажимала между губами гвозди и держала доски, пока второй их прибивал. Я понял, что, скорее всего, вересковые друзья стали страдать от протечек. Пасмурная погода у них была частым гостем. Они прекрасно справлялись без меня, поэтому я снова тихо притаился в вереске и раскрыл свою папку с набросками, чистыми холстами и рисунками — я везде её таскал с собой, ибо вдохновение порой ударяло в голову совершенно внезапно. Я стал поспешно искать тот самый набросок с Витой. Мне не удалось его закончить, потому что я засомневался в том, смогу ли изобразить её без натуры. В итоге, пока они чинили крышу, я вновь внимательно приглядывался к Вите и старательно работал грифелем, лишь бы успеть нарисовать как можно больше — я мог бы попросить её лично попозировать мне, однако робел. Её я знал меньше всех, поэтому даже не представлял, кем она могла оказаться.

Закончил я рисунок у себя в мастерской, потому что там оставались мелочи — я любил работать в цвете, однако Виту нарисовал в графике. Мне не очень нравилась скудность цветов, поэтому грифелем в основном просто делал наброски, после чего работал разными красящими материалами — от простых акварельных до масляных красок. Этот рисунок был слишком хорошим. Я впервые был так сильно доволен результатом.

Виту я повстречал спустя несколько дней за столом в гостиной. В вересковых полях зачастую было так тихо и спокойно, даже навеивало какой-то чарующей меланхолией. Я не планировал заходить в гости, просто прогуливался в их полях, однако заметил кудрявую макушку своей музы в окне и не удержался от визита. Внутри вновь была сплошная тишина, слышалось лишь размеренное тиканье старинных стоящих часов и скрип пера, коим водила по бумаге Вита. Я, робко на своё удивление, раскрыл папку и нашёл рисунок с ней, всё ещё метаясь в сомнениях, стоит ли мне показывать это творение ей. Она была единственной из знакомых, что осталась для меня полной загадкой. Я почти ничего не мог о ней сказать. Вела себя она тоже осторожно и замкнуто, её сложно прочитать по действиям и даже что-то предугадать насчёт неё. Таких людей, кажется, принято называть мутными.

Я приблизился к ней, приложив папку к груди. Будь у меня шляпа, я бы сделал это более грациозно, однако пользовался тем, чем мог — мне хотелось произвести хорошее впечатление.

— Lady, puis-je vous demander une minute d'attention? (Леди, могу ли я попросить у Вас минуту внимания?)

Вита писала химические реакции, и меня это удивило. У меня даже не было мысли, что она могла увлекаться чем-то подобным. Та тут же улыбнулась и взглянула на меня, окунув перо в чернильницу. Я прекрасно понимал, что она вряд ли поняла суть моего вопроса, поэтому даже не надеялся на ответ. Это был больше риторический вопрос.

— Well, now I understand everyone else, — ответила она. (Что ж, теперь я понимаю остальных)

Я не совсем расслышал на слух, что она ответила, но, кажется, примерно понял смысл сказанного.

— Виталина, верно?

Вита вдруг вздрогнула и прищурилась на меня так изучающе и подозрительно, словно я какой-то неизведанный объект.

— Это уже любопытно, — ответила она. — Я никому не говорила своё полное имя, которое себе дала. Мне кажется, оно слишком изящное для меня, однако мне нравится, как оно звучит.

Всё-таки она Виталина. У меня даже камень с души упал, пускай это всего лишь имя.

— Как по мне, оно тебе к лицу. Как только ты представилась мне Витой, я сразу же захотел назвать тебя Виталиной.

Вита внезапно усмехнулась. Мне даже показалось, что она слегка смутилась, потому что отвернулась и поджала губы.

— Вот как, — ответила она. — Прошу, зови меня Витой при всех.

— А наедине?

— Не думаю, что мы будем часто оставаться наедине.

— Прямо сейчас мы одни.

Она вновь усмехнулась. Кажется, я её забавлял. Она криво улыбнулась, после чего вздохнула и сложила руки на груди. Явный признак нервозности и закрытости — я её стеснял.

— В любом случае, Виталина, — начал я, протягивая ей рисунок, — у меня кое-что есть для тебя. Beauté!

Пускай вряд ли было по мне заметно, я очень сильно нервничал в этот момент. Моё сердце беспокойно билось, а ладони даже немного вспотели. Я не стеснялся делиться своим творчеством, но почему-то прямо сейчас мне было даже в каком-то роде неловко показывать Вите рисунок с ней же.

Вита заинтересованно бросила взгляд на рисунок, а после её глаза расширились — явное удивление. Она приоткрыла рот на мгновение и приняла рисунок, внимательно рассматривая.

Она вдруг рассмеялась, и я даже вздрогнул от неожиданности.

— Well... I`m so confused that I even forgot all the words. (Хорошо... Я так растеряна, что даже забыла все слова)

— Тебе нравится?

Вита взглянула на меня нечитаемым взглядом, после чего снова стала разглядывать рисунок.

— Это точная моя копия, — ответила она серьёзно, однако вновь расплылась в хитрой улыбке. — По правде говоря, я видела, что ты следил за мной. Мне казалось, ты просто от скуки таким занимался. Оказывается...

— Ты красивая, — перебил её я.

Это могло прозвучать по-идиотски, однако мне хотелось быстрее дать понять ей, зачем я это сделал.

— I know.

Кажется, её не очень тронул мой комплимент, потому что она опять посерьёзнела.

— Можешь забрать рисунок себе.

— Не думаю, что я уберегу его, однако... благодарю.

Это был первый разговор наедине с Виталиной — моей первой музой.

[deavile]

II Красивый юноша с цветком

Я был рад узнать спустя время, что в плохом самочувствии Карины не была виновата моя энергия — скорее всего. Конечно, если моя собственная девушка мне не лгала из вредности и упрямства. Иногда ненавидел её характер, собственно, злился на неё просто так. Порой я сам задумывался над тем, как смог влюбиться в такую язву. С одной стороны она такая только со мной — и чем я заслужил её внутреннего огра? Разумеется, я иронизировал. Со временем меня даже стала привлекать и тёмная сторона её личности, хотя отрицать не буду — раздражался иной раз.

В любом случае меня беспокоило другое — почему ей было так плохо в ту ночь. Я настолько был обеспокоен, что не смог оставить её одну и уснул рядом с ней. Мне не пристало метаться в переживаниях, но так мне было спокойнее — главное, что ей стало лучше. Навсегда ли?

Я вздохнул, поставив книгу в свой личный книжный шкаф. Сколько бы я не рылся в различных книгах, даже пытался найти ответы с помощью физики — ничего. Ни того, как мне подготовиться к следующему энергетическому перепаду; ни того, почему Карине, причём только ей одной, было плохо — пустота. Мне нравилось чувствовать себя всесильным и умеющим всё, поэтому последние несколько дней я очень сильно раздражался, если у меня ничего не получалось. Я прогонял от себя всех, даже Карину. Уверен, она уже успела на меня много раз обидеться, просто не показывала.

Снова не в ресурсе.

Снова замкнулся.

Мне не нравилось, как я поступал, однако не мог это контролировать. И это даже не оправдание — иной раз у меня получалось вразумить себя и избежать каких-либо плохих последствий, а иной раз вновь возвращался к самобичеванию, где огрызался на всех и сторонился.

Прекрасно знал, что Карине таким я не нравился. По понятной причине, могу понять. Я не церемонился даже с ней. Сегодня, например, даже посмел рявкнуть на неё, когда она по случайности уронила несколько книг с полки. У меня это произошло больше машинально, ежели осознанно, поэтому сейчас чувствовал себя паршиво. Карина отреагировала холодно — посмотрела на меня, как на предателя, спокойно подняла книги и ушла. Благодарю хоть за то, что она не была в самом деле хрупкой розой. Она, может, и оскорбилась, но вряд ли бы стала рыдать из-за того, что я посмел на неё прикрикнуть.

Меня позвала к себе Марго — на удивление. Я хотел не идти даже при том условии, что она мне угрожала прийти за мной самолично. В итоге всё равно принял приглашение сам. Марго решила показать мне своеобразный генератор, как она называла это нечто. С помощью него как работало электричество в доме, так и осуществлялись прочие бытовые действия. Я ожидал, что это будет какой-то сложный механизм, однако...

Возможно, это всё-таки было механизмом, вот только вряд ли он работал с помощью каких-то известных мне конструкций и деталей. Марго привела меня в какую-то небольшую комнату в подвале, где царствовал энергетический генератор. В подвале вовсе было не темно, как можно было подумать — светло из-за искрящегося жёлтого сгустка энергии шарообразной формы, что будто бы порхал между двумя пластинами.

Любопытно...

Мне было немного не по себе. Это объяснялось тем, что я был в среде чужеродной энергии. Как никак, я буквально видел вживую их источник энергии. Конечно, это не чертоги разума или сам хранитель, что представляет из себя буквально самый главный источник энергии внутреннего мира, но давление было ощутимо — главное, что в меру. Хотя не думаю, что я смогу продержаться здесь долго — у меня уже кружилась голова. Такие же ощущения у меня были в комнате с главной книгой в нашем внутреннем мире, однако сейчас с резонизатором в лице Карины моя жизнь, конечно, стала легче.

— Полагаю, что с помощью этой штуки у нас всё и работает. По крайней мере, к нему ведёт водопровод точно. Электричество, вероятно, тоже от него берёт своё начало, — поделилась Марго, гордо выпятив грудь и вздёрнув подбородок. — Не то что ваш прошлый век. Честно, иногда вообще не представляю, как вы живёте. Когда к нам Кира сбегала греться, я могла вам только посочувствовать.

Я лишь хмыкнул, рискнув приблизиться к механизму. Интересно, почему их внутренний мир позволил себе такую роскошь, а наш — нет. Мы не располагали электричеством. Лампы на огне, люстры со свечами, самая обычная печь, даже самодельный котёл нуждался в огне — никаких электрических зарядов.

Электричество можно легко получить с помощью солнечных батарей — энергия солнца тоже очень ценна, пускай с нашими возможностями мне будет сложно зарядить даже какую-нибудь лампочку. Я пригляделся к плитам, пытаясь игнорировать чувство тошноты.

— Полагаю, здесь задействованы электроды и полупроводники.

— Что? Хотя я слышала про электроды и полупроводники, — неловко почесала затылок Марго.

— Имею в виду, что плиты, вероятно, из кремния и кварца. Не особо в этом разбирался, однако чисто теоретически понимаю. Следовательно, положительный электрод и отрицательный электрод — обмен зарядами, так сказать. А ещё здесь стекло, гляди. Да это же целая мини-копия солнечной батареи, вот только... энергию она накапливает не от солнца, а от этого энергетического сгустка. Полагаю, здесь электромагнитная сила действует, вследствие чего энергия скапливается в шар и находится на одном месте. Вот только как...

— Ну да, могу согласиться, пускай не всё поняла. Уж прости, такими вещами не особо увлекаюсь, хотя примерно понимаю строение этой штуковины. Вдруг эта батарея сломается, её чинить придётся. Кто её починит, если не я? — приблизилась ко мне Марго, сдувая с лица волнистую рыжую прядь. — Я её вечно вычищаю до блеска, чтобы хорошо и исправно работала. Видишь, как плиты блестят?

— И процесс накапливания энергии не прерывается?

— Во время моей уборки? Нет, просто мне иногда щекотно, когда мои руки попадают под лучи энергии. Потрогай, плиты приятно тёплые, — предложила мне Марго, без страха прикасаясь к одной из плит.

— Не думаю, что мне будет просто щекотно, если я сделаю так же, как ты. Всё-таки это инородная энергия для меня.

— Жаль, потому что ты такое теряешь.

На удивление, по отношению к Марго раздражения я не испытывал. Мне даже стало как-то спокойнее, когда она показала секрет их электричества, да и в целом она была приятным компаньоном, если рядом не было Клюквы. Потому что, когда эти две бестии вместе, могло произойти всё, что угодно.

Думаю, Вите бы тоже было интересно познакомиться со своеобразной энергетической батареей. К слову, о Вите. Последние четыре дня я с ней вообще не пересекался, как и остальные — она словно испарилась. Карина всё отмахивались, что она просто снова убежала в лес, а мне почему-то было слегка неспокойно. Не сказать, что я много думал насчёт Виты, но всё равно было не по себе за неё. Просто мне на мгновение показалось, в нашу последнюю встречу, что ей было точно так же тяжело, как и мне. Она пыталась меня разговорить, но больше из желания заполнить пустоту. А вот чью...

После я увлёкся и стал рассказывать Марго то, что вообще знал в области физики. На удивление, она так увлечённо слушала, что мне даже не показалась вся эта ситуация странной. Иногда она даже поддерживала разговор, если слышала что-то знакомое. Марго вскоре принялась за готовку, однако это никак не помешало нам беседовать дальше. Я даже сам за собой не заметил, как начал ей чем-то помогать — подавал нужное, сам мог чем-то занять себя, Марго даже не стеснялась меня просить что-то нарезать или помыть. Готовить я умел. Конечно, не шедевры, однако в случае чего я всегда мог приготовить что-то самостоятельно и не бояться остаться голодным.

— Когда появилась Вита, я, конечно, почувствовал энергетическое изменение. Тебе наверняка это тоже знакомо. Ты вроде бы первая, верно?

— Верно, — ответила Марго. — Я была здесь первая, потом уже появились Соня и Саша. Мне казалось, что жизнь с ними станет весельем, однако куда уж там... Саша вечно закроется в своей комнате, ни с кем не разговаривает. Соня тоже запуганная, пускай не такая бестолочь, как этот отшельник. Иногда даже помогать пытается, но, скажу по секрету, из неё непутёвая хозяйка. Кастрюль и печи боится, полы вроде помыла, а в углах мусор оставила. Ой, ладно, не хочу жаловаться. Будто тебе интересно это слушать.

Я усмехнулся. Меня позабавил образ ворчливой Марго. Прямо уставшая мать. На самом деле от этого стало даже как-то неприятно на душе — она так изводила себя всеми делами, потому что на её плечи упали два инфантильных ребёнка, что боялись ответственности. Как бы хорошо я не общался с Александром, я прекрасно понимал, что он — тяжесть. Кроме него самого, ему никто не поможет. Пока он сам не осознает, что корень проблемы в нём, он так и будет тонуть в этой пучине самобичевания. Честно, иной раз я сам уставал от Александра. Я боялся, что он утянет меня на дно вместе с ним, поэтому держал с ним приемлемую дистанцию — меня вряд ли можно назвать хорошим другом. Разумеется, я всё равно пытаюсь ему помогать и даже где-то настаиваю, чтобы он сделал что-то со мной — хочу подавать ему достойный пример. Хотя мне до достойного примера...

— Дорогой, ты что спишь?

Вопрос вернул меня в реальность.

— Говорю, передай мне солонку, — уточнила Марго.

Я рефлекторно исполнил её просьбу, а после мне внезапно пришло осознание.

— Что?.. Как ты меня назвала?

Марго вдруг звонко рассмеялась, насыпая соль в кастрюлю. Я почувствовал, что мои щёки запылали от смятения. Мне не нравились всякие прозвища. По крайней мере, от Марго уж точно. Меня даже Карина так не называла, будучи моим партнёром.

Мне нравилось моё имя. Как жаль, что его меньше всего я слышал как раз-таки от Карины. Хотя, так подумать, она мне его и дала в нашу первую встречу.

— В жизни не поверю, что тебе не нравится, — ответила Марго, когда отошла от смеха.

— Мне не нравится, — как можно твёрже отчеканил я.

— Зайка? Котик? Детка? Быть может, малыш?

— Я выбираю Кирилл, — нахмурился я, а после резко развернулся и направился к выходу из их дома.

Что-то меня вывело из себя в насмешках Марго, хотя в этом не было ничего такого — подумаешь, прозвища. Просто она переходила все мои личные границы, когда так делала.

Снова я повёл себя так... по-детски.

— Я пошутила, Кирилл! Ну вернись! Ты ещё наш суп не попробовал! — последнее, что я услышал от Марго, прежде чем вышел на улицу.

Знаю я, что ты пошутила. Просто у меня вновь начался период, когда свои чувства и эмоции сложно держать под контролем. Самая настоящая истеричка — это я. По крайней мере, в такие периоды своей жизни. На Карину просто так рявкнул, на Марго по глупости психанул — зато сейчас резко успокоился.

Я тяжело вздохнул. Ромашки пахли приятно, а ещё прямо сейчас царствовал закат. Небо окрасилось в розовые и лиловые оттенки, и где-то там, к линии далёких заснеженных вершин гор, близилось солнце. Закаты в вересковых полях не менее прекрасны, но в ромашковых я встречал впервые — невероятное и захватывающее зрелище. Изгибы гор подсвечивались алым, таким кровавым и тягучим оттенком.

Раньше меня часто посещали мысли о том, чтобы сбежать. В вереск. В лес. Сейчас мне хотелось сбежать в горы, будто бы на вершине я смогу коснуться солнца и луны. Это всё глупые мечтания — романтизм.

Я ринулся в ромашковые поля. Вереск часто помогал мне собраться с мыслями и восстановиться. Быть может, ромашки окажут такой же эффект. Иногда мне тоже было свойственно чувствовать себя ребёнком. Дело не в моих истериках. Я тоже хотел бегать по полю и кричать. Не отказался бы поплескаться с кем-то в пруду. Да, я серьёзный и скучный, как мне говорила Клюква, но... ребёнок жил и во мне.

Закат алел, солнце продолжало утаскивать за собой красные полосы, позволяя синеве пробиться на первый план.

Мне никогда не нравилось срывать тот же вереск, тем самым лишая его жизни — да, он фальшивый, но в наших реалиях живой и тоже хочет жить. Однако здесь я не удержался и аккуратно сорвал одну из ромашек, чтобы рассмотреть в полной мере. Закатный свет сделал белые лепестки розоватыми. Это было завораживающим зрелищем. Не хватало для моей полной отбитости начать срывать лепесток за лепестком, приговаривая «любит — не любит». Однако меня такая мысль только заставила мысленно посмеяться. Я улыбнулся.

— Стой на месте, красивый юноша с цветком.

Я вздрогнул. Моя улыбка тут же испарилась, когда мой взгляд наткнулся на...

— Это уже совсем не то выражение лица, — безэмоционально вздохнул незнакомец. — Однако повезло, я успел на память сделать набросок. Надеюсь, ты не против, если я тебя нарисую. Мне очень понравился кадр, когда ты улыбаешься с ромашкой на фоне заката.

Честно, я его даже не слушал, внимательно рассматривая и пытаясь подметить все детали. Выглядел он так, как никогда бы не стал выглядеть я — длинные чёрные волосы подобно Рапунцель, аккуратно причёсанные и заплетённые в высокий хвост; выразительные и строгие красные глаза; самое главное — любопытный стиль в одежде. По правде говоря, словно брат Виты, только... им бы двоим поменяться полом, полагаю. И я далеко не про паркет, ламинат или линолеум.

— Мне не нравится, когда смотрят оценивающим взглядом, имей в виду, — холодно поделился некто, закусив кончик карандаша, который наполовину был чисто гладким грифелем. — Не думаю, что ты художник.

Я нахмурился. Он оглядел меня с головы до ног точно так же, и я понял, почему ему это не понравилось — словно товар на рынке оценивает.

— У тебя грубая внешность, однако интересная, — сказал он, после чего поднялся и стал чиркать своим странным карандашом на листе.

В моей голове только сейчас щёлкнуло, что это, скорее всего, новенький в ромашковых полях. А ещё мне пришло понимание, что он, судя по всему, пытался изобразить меня с натуры.

— Я не давал тебе права рисовать меня.

— Ты умеешь разговаривать? Рад, что ты всё-таки меня предупредил. Знаешь, жаль стирать такой хороший набросок.

Пускай он разговаривал, как казалось мне фамильярно, его тон звучал холодно, будто он использовал те же приёмы, что и я — вроде бы в теме, но держу дистанцию. В отличие от Киры, что корчила разные рожицы во время рисования, незнакомец сидел спокойно и просто свободно водил карандашом.

— Покажи, — потребовал я.

Мне показалось, что он улыбнулся на мгновение, после чего перевернул листок, чтобы продемонстрировать свои минутные старания. На бумаге в самом деле был всего лишь набросок, но уже по очертаниям был виден мой образ — я одновременно чувствовал себя сбитым с толку и раздражённым на невесть что. Судя по всему, у этого юноши прекрасно работал глазомер.

— Я не чувствую с тобой близости.

— Какой такой близости? — не понял я.

— Твоя аура неприятная, и я не про то, что ты противный человек, — спокойно ответил незнакомец.

— Разумеется, я не из здешних мест, — ответил я так, будто пытался от чего-то защититься.

Не знаю, я впервые был так растерян при первой встрече. Даже Виту я встретил со своим обычным настроем, а здесь мне было сложно даже подобрать слов. Настолько меня поразил образ безымянного юноши, что я даже не понимал — мне понравилось или нет.

Однако я чувствовал от него какой-то подвох. Он не казался мне простым, наоборот — таким же сложным, как Вита или Карина.

— Буду знать. Так что, — он хитро прищурился и взглянул на меня, — мне стирать набросок или позволишь мне дорисовать?

— Делай, что хочешь, — отмахнулся я.

— У тебя есть имя, или мне тебя так и называть красивым юношей с цветком?

Сегодня мне так и норовят дать какое-то глупое прозвище — то дорогой, то красивый юноша с цветком. Меня больше пугало, что так меня назвал мужчина.

— Кирилл Шепот. А у тебя уже разве есть имя? — приподнял я бровь, вновь скептически его оглядывая.

Не удивлюсь, если он решит назвать себя Эдиком. Кхм, в последнее время у меня в голове мелькали идиотские мысли.

Я протянул ему руку в знак приветствия.

— Самое время придумать. Думаю, имя Владислав мне к лицу, — ответил он, принимая приглашение к рукопожатию.

Вроде бы вполне приветливо пожали друг другу руки, а между нами всё равно витало какое-то напряжение. Так называемый Владислав выглядел более чем спокойным, стойким и холодным. Вероятно, у него тоже была выдержка. Хорошо, личность у него не такая, как я успел себе напредставлять, когда только увидел его образ.

После этой встречи, когда Владислав попрощался со мной лаконичным «увидимся» и направился, судя по всему, в белый дом, где завершала готовку Марго, я поспешил покинуть ромашковые поля и вернуться к себе, чтобы всё обдумать и прийти в себя — мне иногда казалось, что накопление эмоций и сдерживание чувств во всём виноваты. Если в обычное время я прекрасно контролировал своё поведение, то во время периодов, когда моё терпение на исходе, мне хотелось только злиться, и меня можно было выбесить только одним своим существованием. Окружающим везло, что приходилось уходить не им, а уходил я сам. Не хочу, чтобы мои эмоции вырвались во всеуслышание, даже в присутствии Карины. Один раз я так сорвался на ней. До сих пор помню, как она разревелась, накричала на меня в ответ и убежала. Мне хотелось верить, что больше такого не будет. Звучит по-идиотски даже в моих мыслях, однако мне не нравится, когда она плачет, особенно из-за меня, а я уверен, что она плакала и много. Из-за меня.

Раньше я очень сильно её обижал. Какой бы Кариной не была сильной, она всё равно оставалась очень ранимой и чувствительной. Даже сегодня, я уверен, она держала или до сих пор держит на меня обиду за то, что я был с ней так груб последние несколько дней.

Забавно.

Карина меня тоже обижала, однако я редко злился на неё сильно и в самом деле. Был только раз, когда после ссоры мне не хотелось с ней видеться некоторое время. Однако тогда она сказала те слова, которые я больше всего боялся услышать. И признать. Я в самом деле слабак и трус, и Карина всегда была во всём права — да, моя вина в той ссоре тоже была. Из меня хреновый актёр. Так по-дурацки хотел оттолкнуть её от себя, потому что она увидела меня слабым лишь раз. Моё нутро требовало восстановить нарушенные личные границы.

В итоге сейчас я их не восстановил для неё, а расширил, хотя мне по сей день не по себе быть с ней искренним и настоящим. Такое чувство, будто я вечно ожидал от неё предательства или какого-то поворота событий, хотя точно был уверен в том, что она на такое вряд ли пойдёт. Я вполне мог поверить в её любовь, потому что Карина была честной во всём — со мной, по крайней мере. Или мне просто так казалось.

В моих руках всё была эта чёртовая ромашка.

К счастью или сожалению, в библиотеке нашлась Карина, что просматривала книги. Мне пришла в голову одна идея, и я тихо приблизился к ней, незаметно для неё просунув ромашку в её волосы. Та тут же вздрогнула и повернулась ко мне, ошарашенно прикасаясь к волосам, пока не нащупала цветок.

— Тебе идёт, — улыбнулся я.

— Интересно, есть ли хоть что-то, что мне не идёт по твоему мнению? — серьёзно спросила она.

Я понял, что да — обиделась.

— Я бы не пережил, если бы ты сделала из себя оторву с проколотым языком.

— Возьму и сделаю. Разлюбишь?

Я усмехнулся.

— Я налысо тогда подстригусь.

— Какой ужас, бьёшь по самому больному, — театрально вздохнула она.

— Не обижайся.

Карина отвернулась, и мне почему-то показалось, что она заулыбалась. Она начала дальше просматривать и перебирать книги. Я понял, что она просто вновь демонстрировала свою гордость.

— Извинись.

Злая.

[deavile]

Том III

I Среди берёз, болот и звёзд мне нет места

— Шах и мат.

Поражение.

— Влюбляюсь в твои интеллектуальные способности и стратегическое мышление с каждым днём всё больше и больше, — призналась я, смотря Кириллу прямо в глаза.

Дохлый номер — я прекрасно понимала, что ему не понравится такой комплимент из-за экспрессивного слова, которое я подобрала для выражения восхищения. Кирилл старался быть загадкой, хотя сам не догадывался, как мне легко прочитать его по мелочам.

Я давно поняла, что у него есть проблемы с самооценкой и восприятием себя. О, да, он определённо не умел правильно принимать комплименты. Прямо сейчас, я уверена, он воспринимает мои слова больше, как насмешку над собой.

Кирилл хмыкнул, никак не ответив на моё заявление. Как говорится, лучшая защита — игнорирование или нападение.

Честно, мне недавно даже показалось, что я почувствовала желание общаться с ним ближе, чем было по сей день, однако он быстро поставил меня на место — замешательство, маленький интерес к моим занятиям, холодная реакция. Кирилл не собирался подпускать меня к себе близко и твёрдо держал дистанцию. Меня забавили его проблемы с доверием. Мне это не совсем на руку — я уже грезила об идеальном дуэте в лице меня и Кирилла. Мы хорошо вместе работаем, и самая приятное в нём — он может обеспечить достойное соперничество. Проиграть ему в чём-то вовсе не стыдно.

Мой взгляд опустился на шахматную доску. Между чёрными королём и королевой была белая пешка — какая любопытная случайность под конец игры...

Между мной и Кириллом была она — Карина.

Я могла догадаться, что у Кирилла уже был постоянный круг общения, и появление меня — всего лишь возможность развеяться и провести время с кем-то другим. Я — запасной вариант, а, быть может, не вариант вовсе. Во мне достаточно чести и достоинства, чтобы отступить и не лезть туда, где меня не ждали. У меня не было желания присвоить Кирилла себе, как у Карины — забавная, она даже сама не подозревает, какая натура в ней кроется, — однако я была бы вовсе не прочь попробовать...

Попробовать что..?

Подружиться — громкое слово. Или в самый раз.

Однако ж вряд ли это возможно в нынешней ситуации, когда Кирилл скептичен и категоричен по отношению ко мне, а где-то на стороне от ревности скалится Карина. Такие чувства, как неприязнь, ревность и зависть, видны издалека. Она, бедная, измучила себя мыслями, что я претендую на её блондинчика. Свойственно ли людям, которых связывает просто дружба, так явно ревновать? Я не переходила никакие грани, но получила порцию презрительных взглядов от Карины. Какая же она забавная. Мне нравилось наблюдать, как на её личике мелькают тысячи эмоций, когда я, по её соображениям, слишком близко к Кириллу.

От Кирилла часто пахнет её духами. Это предполагает их физические взаимодействия — я почти уверена, что их отношения намного интереснее и глубже, чем они пытаются показать.

Они целовались.

Я не преследовала цели за ними следить, однако мои ноги сами в нужный момент привели меня в читальный зал библиотеки, где мне удалось застать удивительную картину с участием двух влюблённых голубков. Я просто ушла. Не мне быть их судьёй, и это не моё дело.

Однако такое у меня впервые — личности и серьёзные отношения вещи несопоставимые. Кирилл и Карина были неправильными, если, конечно, целовались не по дружбе. Мало ли, как они проявляли свою привязанность, однако я не столь глупа. Всё очевидно так, словно в пресную воду гляжу. Полагаю, это всего лишь их затянувшееся баловство, которое вскоре прекратится. Карина даже умудрилась разыграть целый цирк с ревностью.

Личности не умеют любить.

Не умеют, конечно, преувеличено. Личность вполне способна на чувства и эмоции, но она ограничена в своих химических проявлениях — любовная р��акция невозможна, потому что личностям это просто-напросто не нужно. Влюблённость — реакция, указывающая людям на привлекательный выбор партнёра для репродуктивной функции. Личности не размножались и не размножаются так, как люди. Поэтому их любовь — ложь. Это бессмысленно.

Однако судить так скептично и консервативно, как я, в некотором роде глупо. Прямо сейчас существовали просто люди, что не преследовали семейные ценности — многие жили и живут для себя. Тогда возможна ли любовь в таком понимании?

Дружба — платоническая любовь. Если личности способны на такие чувства, то в чём разница между отношениями Кирилла и Карины и, к примеру, Марго и Киры? Быть может, Кирилл и Карина просто позволяли себе больше. В физическом плане. Хотя не удивлюсь, если лисичка и юла пробовали целоваться.

Ха-ха!

Я бы тоже попробовала из интереса хоть раз.

В итоге мою азартную идиллию с Кириллом разрушила Карина. Она вовсе меня не прогоняла, однако я почувствовала себя лишней. Не хочу мешать двум голубкам вершить свою любовь, что так противоречит законам внутреннего мира — люблю эксперименты. Интересно, что из этого выйдет!

Сегодня я скучала. Меня совершенно не тянуло на болото ловить жаб да лягушек, а вот поговорить с кем-то — вполне. С Кириллом, на удивление, моё общение не заладилось с самого утра. Он, кажись, был не в настроении — сидел хмурый и молчаливый, пока думал над ходами по шахматной доске. Я пыталась завести с ним беседу, но он не особо охотно её поддерживал. Лезть к нему — дохлый номер. Мне нравился характер Кирилла по той причине, что на него было сложно повлиять так, как хотелось бы мне. Да, в некоторых моментах я читала его, как открытую книгу, но он совершенно не вёлся на манипуляции и психологическое давление — камень, скала. Вот Карина — другой разговор. Мне так легко её предугадать, и она так забавно ведётся на провокации.

Так странно...

Я думала насчёт этих двоих слишком много. Почему-то мне было... неприятно..? от мысли, что они вместе. Обычно мне плевать. Ни Кирилл, ни Карина не стоили моих переживаний, если это приносило мне дискомфорт — если они жаждали ограничить друг другу свободу, то они шли по нужному направлению.

Прошла любовь — завяли помидоры. Я не верила в такие сказки. Любви таковой не существовало. Это всё легко объяснялось биологически и химически — ферменты, гормоны, вещества, реакции. Вуа-ля! Ты чувствуешь, однако это всего лишь призма перед глазами. На деле в этом не было ничего удивительного и прекрасного. Реакция могла закончиться так же внезапно, как и начаться.

Мне казалось, я нашла сторонника в своих интересах и мыслях. Кирилл выражался при мне о чувствах похожим образом, однако сам себе противоречил — он повёлся. Я не должна о тебе беспокоиться, амбивалентный образец...

На кухне хозяйничали Марго и Кира. Судя по всему, две подружки собирались испечь что-то мучное. Все их действия сопровождались подколами и смешками. То Марго специально отряхивала руки от муки прямо в лицо своей подружки, то Кира слабо толкала ту локтем — прямо целое соревнование, кто кому нагадит больше в процессе выпечки. Саша, что сидел за столом, и вовсе выглядел, как мученик. Выпить чаю у него не получалось, потому что то ему мукой прилетало, то Кира в припадке смеха вечно трясла его за плечо, как тряпичную куклу. На удивление, я оказалась для них настолько неприметной, что устроилась на диване в гостиной и наблюдала за ними от скуки.

— Марго, прекращай мукой разбрасываться! Если Карина увидит этот беспорядок, она нас будет терроризировать до самой смерти, — пытаясь не хихикать, сказала Кира.

— А мы сами за собой уберём. Карина не сломается от вида муки.

После этого Марго специально хлопнула в ладоши, и мука разлетелась в разные стороны, особенно в сторону Киры и Саши. Те одновременно чихнули. Кира тут же закатилась в очередном припадке смеха, пока Саша сидел и недовольно потирал нос. Он сам был весь в муке, однако его мало что смущало.

— У вас явно одна клетка мозга на двоих, — отшутилась Марго. — Вы даже чихаете секунда в секунду. Что это, как не судьба.

— Вообще-то я думала, что это у нас с тобой ментальная связь, — фыркнула Кира, когда успокоилась и театрально смахнула воображаемую слезу.

— Ага, — бросила Марго, — миндальная.

Кире это показалось смешным, поэтому она схватилась за плечо Саши, чтобы не упасть от смеха. Тот в это время подносил чашку к губам. Он досадно вздохнул, когда часть содержимого оказалась у него на толстовке.

Их отношения тоже были интересными, особенно со стороны Саши. Он слишком отличался от двух заводных девиц, что могли хихикать с чего угодно, однако при этом продолжал спокойно сидеть в их присутствии. Я могла заметить, что ему было интересно. Просто он принимал роль наблюдателя. Я редко видела Сашу, однако могла с уверенностью сказать, что слушателем и наблюдателем он выступал чаще всего, ежели инициатором беседы и какого-либо движения. Он — пассивный и замкнутый отшельник, не знающий ни себя, ни окружающих. Вероятно, он чувствовал себя в обществе так же неуверенно, как Соня.

Хм...

Соня — чистый пример типичного социофоба, причём критичного. Когда мы играли в карты, я могла заметить, что ей иногда было некомфортно. Полагаю, это больше было вызвано моим присутствием. Для неё я малознакомый человек, и ей, будучи совершенно меня не зная, тяжело поддерживать со мной даже самый простой контакт. Она меня боялась. Также Соня была нервной, тревожной и чувствительной персоной с замашками трагичности и драматичности — не менее интересная личность для разгадывания, однако такие товарищи явно не будут открываться таким, как я. Им нужны точно такие же мягкие люди или же люди, которые с пониманием относятся к чувствам другим — такие, как Карина. Не удивлена, почему между ними есть тёплые чувства — по их мнению, вероятно, у них царит полная идиллия. Однако такие личности, как Соня, легко прогибаются и ломаются под гнётом манипуляций. Соне будет легко стать жертвой для абьюзера или манипулятора, даже со всей её аккуратностью и избирательностью в общении. Пускай у неё явные проблемы с доверием, это не делает её менее наивной.

Мне не хотелось расстраивать Соню отсутствием побед. Мне поддаться или дать преимущество сопернику — плёвое дело, особенно, если я не жаждала духа соперничества. Соня для меня не противник. Я точно никогда бы не поддалась Кириллу, потому что прекрасно понимала, что я и он — равные в чём-либо.

Кто меня ещё привлекал в плане интеллекта, так это Марго. С одной стороны на неё посмотреть — ничего особенного. Мама для каждого нуждающегося ребёнка, прекрасная хозяйка и ответственная персона. Такой доверить свою жизнь не страшно. Она — надёжное плечо. Однако и она была умна. В картах она даже заставила меня немного понервничать, пускай всё равно победа была за мной. К тому же Марго могла за себя постоять или спокойно сделать замечание, если ей что-то не нравилось — уверенности ей не занимать.

Однако, лисичка, тебе не скрыть от меня кругов под глазами и порой отчаявшихся взглядов в сторону Саши и Сони. Ты устала под грузом вечной ответственности, дорогая. Только твоя любимая Кира помогает тебе не отчаиваться и порой даже почувствовать себя вместе с ней ребёнком.

— Пуфик, когда ты успел отрастить усы? — с хихиканьем спросила Кира.

— В смысле? — не понял Саша.

— У тебя мука под носом в форме седых усов, — объяснила Марго. — Либо ты... ну... занюхнул.

Саша нахмурился на мгновение, а после лениво потёр рукой под носом, стряхивая прекрасные усы.

— Занюхнул? — подхватила Кира. — Вот это у тебя шутки.

Впервые мне захотелось к ним присоединиться, однако я понимала, что тоже окажусь третьей лишней — это как попытаться войти в компанию крутых девиц на элитной вечеринке. Я разрушу их идеальную и комфортную атмосферу.

Я ушла. Они не заметили — интересно, это они такие невнимательные или я просто чересчур неприметная?

Мне стоило признать, что я плоха в общении. Я не испытываю трудности с тем, чтобы с кем-то поддержать диалог или даже о чём-то попросить, однако вещь была одна — я не понимала смысла близости. Все мои отношения с окружающими были нейтральными, с твёрдыми границами. Даже Кира, что по моим наблюдениям была свободна от любого стыда и часто нарушала границы других, ни разу не проявила ко мне большего, чем я могла бы позволить. Она была со мной степенна и уравновешенна, насколько могла.

Кажется, я знала, в чём дело — дело в моём характере и отношении. Я вспомнила одну ситуацию, что произошла между мной и Кирой так месяц назад.

Я тогда хотела подняться по лестнице, однако прямо на меня налетела Кира и в прямом смысле сбила с ног. Она была крохотной сама по себе. Мне по��ой даже приходилось опускать голову, чтобы смотреть ей в глаза.

— Ой, прости! Когда я счастлива, мне глаза замыливает, — посмеялась Кира, потирая ушибленное плечо. — Смотри, что я нарисовала! Это же шедевр!

Она развернула мне рисунок, что до этого прижимала к своей груди. В моей голове тут же загудел моторчик, что позволял мне быстро находить то, что я хотела.

— Натюрморт, пейзаж и мультяшный стиль у тебя получаются лучше, чем портрет.

Я просто сказала правду. На неё ведь не обижаются, верно? Однако в одной мгновение глаза Киры потухли, и она растерянно вновь прижала рисунок к груди.

— Правда? Мне казалось, что это мой лучший рисунок, — тихо ответила она.

— Правда. Как ни странно, у тебя есть осечки в анатомии. Разве ты не заметила, что глаза получились излишне ассиметричны? Не спорю, асимметрия есть у каждого, однако не такая явная, если это не внешний дефект. Ты рисовала, судя по всему, Марго. Лично я не заметила у Марго таких внешних особенностей.

Кира лишь хмыкнула, словно приняла мои замечания, однако ничего не сказала. Она почему-то вся зажалась и стала выглядеть так, будто я её отчитывала, а не просто делилась наблюдениями. Почему все так странно реагировали на мои заметки?

— Настолько всё плохо? — спросила она спустя нескольких секунд молчания.

— Плохо? Не пойми неправильно, я не имела в виду, что рисунок откровенно плохой.

Однако мои слова, как я поняла позже, задели Киру, вероятно, очень глубоко. Я полагала, что личностью она была ранимой, поэтому лишь смирилась с мыслью, что оплошала и не особо подумала о её чувствах. Творческие люди, по моим наблюдениям, всегда были более внутренне вспыльчивы, чувственны и нестабильны.

— Что ж, тогда я попробую исправить недочёты. Не хочу расстраивать Марго таким подарком, — сказала Кира, с разочарованием смотря на свой рисунок. — Спасибо, что уберегла меня от позора.

Мои внутренности кольнуло раздражение. Я натянуто улыбнулась, а после произнесла:

— Не исправляй. Думаю, любому человеку было бы приятно, если бы его нарисовали. Неважно как — главное ведь внимание, не так ли?

— После твоих замечаний я и сама увидела ошибки. Мне разонравился рисунок, поэтому я не хочу дарить такое недоразумение Марго. Я хочу её удивить. Значит, всё должно быть идеально, — посерьёзнела Кира.

Она мне часто напоминала ребёнка из-за шумного и порой бестактного поведения. Нередко мне на неё мог нажаловаться Кирилл. Однако за её детской наивностью, что была всего лишь внешней оболочкой, скрывалась весьма серьёзная и разумная персона. Я видела слабые места Киры насквозь — у неё куча комплексов и страхов, хотя по ней так не скажешь.

Однако я, зная все её слабости, случайно ранила, вместо того, чтобы уберечь. Зачем я это делала? Мне сложно контролировать весь свой поток мыслей, когда я анализирую и пытаюсь найти где-либо несоответствия — я привыкла делиться своими наблюдениями вслух.

Я не понимала, из-за чего чувствовала лёгкое раздражение. Из-за Киры, что неправильно меня поняла? Из-за того, что я по случайности потушила весь энтузиазм Киры?

— Как знаешь, — пожала плечами я.

После этого случая Кира относилась ко мне с явной осторожностью. Её поведение, когда мы оставались наедине, напоминало чем-то манеру Сони. Кира была аккуратна со мной в словах, не позволяла своей излишней эмоциональности вырываться, а ещё...

...я чувствовала, как от неё едва ощутимыми волнами исходил страх. Словно она чувствовала себя жертвой под моим взором. Словно я была кровожадным и беспощадным хищником, что покусился на её плоть. Быть может, она просто была на меня обижена за ту непрошеную критику, однако она не капризничала и не дула губы в моём присутствии. Кира сторонилась меня и больше никогда не показывала свои рисунки, даже если я сама проявляла интерес.

Паршиво.

Мне было неприятно от сплетен и слухов. Я знала, что вокруг меня они были — меня тайно обсуждали и осуждали. Если неприязнь Карины я сразу почувствовала, то в случае с Кирой...

Недавно мне случайно посчастливилось подслушать разговор между Кариной и Кирой.

— Ты не представляешь, как мне сейчас стало легче, когда я поняла, что не одна испытываю неоднозначные чувства к Вите. Я правда её не понимаю, — облегчённо выдохнула Карина. — Я боялась с кем-либо делиться насчёт этого. Мне наоборот казалось, что ты хорошо к ней настроена.

— Я пыталась, — ответила Кира, забавно болтая ногами под столом. — Но я почти уверена, что она всегда смотрит на меня, как на дуру, что безуспешно пытается понравиться. Она вызывает у меня те же чувства, что и Кирилл. Хотя к Кириллу я хотя бы привыкла, он меня не так стесняет, а вот она...

— Мне вечно кажется, что она лукавит.

Ха-ха! Забавное суждение обо мне, Карина. А ты не лукавишь, когда пытаешься скрыть свою ревность в присутствии Кирилла? Постоянно выставляешь себя аленьким цветочком, однако медленно гниёшь в душе. Я тебя вовсе не осуждаю. Гниль в душе мне знакома более чем.

— Прикинь, пока мы спокойно занимаемся своими делами, она придумывает план, как уничтожить весь белый свет или убить кого-то из нас. Мне кажется, ей идёт образ маньячки. Она же вроде... — тут Кира пригнулась ближе к Карине и зачем-то стала говорить тише, будто чувствовала, что я за ними наблюдала, — лягушек бедных расчленяет. Вот представь, она кого-то из нас так ночью расчленит.

— Фантазёрка ты, Кира, — усмехнулась Карина. — Хотя, признаться честно, я бы не удивилась такому исходу событий. Но это так, просто шутки. Между нами, хорошо?

Хорошо.

Меня одновременно тошнило и будоражило от вида крови. Я не брезговала слизывать кровь со своих ран, если могла дотянуться языком, однако в то же время чувствовала отвращение к себе. Мне в самом деле нравилось расчленять лягушек, но не потому, что меня впечатляли их страдания — это даже страданиями-то не назовёшь, эти лягушки просто неразумные и картонные сгустки энергии. Я могла расчленить кого угодно, если требовалось, однако я не стала бы трогать существ, что стремились к жизни. Личности, в отличие от энергетических зверушек, обладали жизнью и сознанием.

Да и вряд ли личность возможно убить с помощью постороннего. Насколько мне известно, личности могут лишь самоубиться — но здесь личность больше умирает не физически, а морально. Неудивительно, что ментальная зараза перерастает в умертвление тела.

Я не маньячка. Как прекрасно, что я великодушна и умела легко прощать. Это между нами, Карина и Кира. Я не буду скулить, словно побитый пёс, из-за вашего мнения, как и не буду жаловаться на это — у меня есть дела поважнее.

В итоге это привело к тому, что я чувствовала себя в особняке так, словно меня никто никогда здесь не ждал. Более менее ко мне относился только Кирилл, и то я могла заметить, что ему просто, как и мне, интересно из-за моего моторчика в голове. В принципе, с ним у нас равные отношения — я влюблена в его интеллект, он в мой, вероятно, тоже. Однако что-то не давало мне покоя, когда я думала, что от меня легко отказаться.

Я была тенью.

Обо мне мало кто беспокоился. Меня почти никто никогда не вспоминал. Я могла пропасть в лесу на несколько дней, и вряд ли бы кто-то спохватился — я знала, что так будет.

Стащив бутылку самодельного вина из своей комнаты, я покинула особняк. Иногда мне казалось, что его деревянные стены теснили меня, давили, пытались выжить из него.

Раздражает.

Мне хотелось болтать, однако собеседника достойного найти не получилось. Невесть где ещё носило Соню, но, если я заявлюсь к ней, так ещё и с бутылкой вина, она в обморок упадёт — она боялась меня больше всех.

Я же вовсе не кусаюсь.

Лес давал мне покой, несмотря на то, что иногда, по ночам, он выглядел устрашающим и опасным — бояться нечего, ибо внутренний мир предполагал полную безопасность личности. Быть может, особняк меня не принял, зато прекрасно забрал к себе лес.

Я пинала шишки, сама не понимая, от раздражения или просто потому, что так хотелось. На стороне пели птицы, и их песня навеивала какую-то тоску, нестерпимую меланхолию. Я нахмурилась и кинула в одну из птиц увесистую шишку — та не только замолкла, но и сразу же рассыпалась на энергетические частицы.

Заткнуться бы им.

На болоте я по неосторожности угодила одной ногой в тину, в итоге минуты три пыталась выбраться из засасывающих оков. Вряд ли бы я умерла, если бы меня засосало полностью, однако я бы точно погрязла здесь в ловушке надолго — кто бы меня спас? Ха-ха, точно не принц на белом коне.

Теперь одна штанина моих свободных брюк неприятно облегала мою голень. Неприятно. Грязно. Холодно. Благодарю тебя, болото, за то, что хоть ботинок мой не сожрало. Однако к чёрту. Я ночевала в лесу в самый пик грозы — для меня испорченная штанина и ботинок ничего не значили и уже тем более никак не страшили.

Я залезла на огромную и толстую иву над озером, свесив ноги. Мне почему-то вспомнилось, как иной раз любила болтать ногами под столом Кира. Я не удержалась и повториза за ней действие — интересно ощущалось, особенно, когда под тобой шёпотом общалось серебряное озеро. Длинная, подобно лианам, листва ивы погружалась в воду, поблёскивая и привлекая внимание — завораживающая картина. На удивление, сегодня была прекрасная погода — тёплое, вовсе не жаркое, солнце и чистое голубое небо. В лесу царила полная идиллия.

Удобно, что я хорошо ориентировалась в местности и легко запоминала географию и местоположение того или иного объекта — ни разу не заблудилась в лесу, как бы далеко я не уходила от особняка. Да даже если бы заблудилась, вероятно, никто бы не заметил моего отсутствия.

Я откупорила бутылку и стала пить вино прямо так, с горла, огромными глотками. Обычно я любила распивать его культурно, но в этот раз почему-то хотелось быстрее почувствовать лёгкое опьянение. Я не переносила похмелье на следующий день, да и я никогда не выпиваала столько, чтобы мне было прямо хреново. Я отстранилась от бутылки, слегка скривившись, после чего вытерла рот тыльной стороной ладони — далёкий аромат проквашенного и забродившего винограда, хе-хе...

У меня вырвался тяжёлый вздох, и я просто стала глядеть в прозрачную воду озера, надеясь увидеть в нём хоть что-то интересное помимо отражения действительности.

Спустя время я слезла с ивы и разделась догола. Я застирала штанину в чистой воде озера, после чего повесила комбинезон сушиться. Здесь никого не было — мне нечего стесняться своей наготы.

А потом меня понесло купаться. Вода была холодноватой, однако она всё равно приятно обжигала сухую кожу. Озеро хорошо показывало мне моё отражение. Не сказать, что я была фанаткой своей внешности, но она вполне меня устраивала без принижений и прикрас. Я окунулась в воду с головой, а после вынырнула — безумно хорошо.

Хоть где-то мне было хорошо.