disportament

[disportament]

но я живу, пока держу

твою ладонь в своей руке ;

[disportament]

но я живу, пока держу

твою ладонь в своей руке ;

[disportament]

прекрасно прекрасное прекрасным

пять стадий принятия неизбежного;

а ты ждёшь меня в мире потерянных снов, в мире пропавших вещей у стены, увитой сухим плющом, опустив ноги в ручей и я плыл бы, но реки затянуты льдом, в звёздах потерян твой след я не знаю дороги в твой дом, указателей нет

Ведьма говорила, что в старину девки утопленников у речки-матушки венками откупать умели. Говорила, видя глаза мои. В них отражалось лицо её, но знала она, что не её глаза эти перед собой видят, просыпаясь от ночных видений. Не её имя губы мои, сбиваясь, неслышно зовут в сонном небытии. Не её хрупкий стан кажется мне за каждым углом , в каждом очертании, отражении, звуке. И приносила она с поля охапки трав и цветов, мне неизвестных, и показывала, как складывать их в венок.

"Речка-матушка, горе моё утоли. Богатств много у тебя, и от подарка моего богаче станешь. Отпусти кровинушку, радость мою, раба твоего…".

о т р и ц а н и е; взглядом сверлил потемневший горизонт, зубами покрышек выгрызенные на песке рытвины, бензиновой перловицей отливающую воду. не верил глазам своим и сердцу не верил. да разве была на свете сила, способная остановить тебя? разве спесь твоя, кровью в венах моих закипающая, ненавистная �� мною обожаемая, позволила бы тебе? не верил. и неверяще снова и снова на илистое дно стремился. и часы коротал на берегу. глотал мутную воду, а слезы капали на мокрый песок. я не думал, что плакать умею.

г н е в; сбивал в кровь костяшки, себя во всех бедах виня. глаза свои готов был выколоть — ведь не смотрели они на тебя так, как должны были смотреть. руки себе заламывал — ведь не касались они тебя так, как касаться они хотели. как судьбой самой им касаться было наказано. кричал, срывал голос. зверем подбитым комнату мерил, на стены бросался, как на прутья решетки. но заперт не был. лишь свободу без тебя замечать разучился. куда ни пойди, все в "топи" возвращаешься. а я шел и к тебе возвращался.

т о р г; как ведьма наказывала, на зорьках вечерних и утренних приносил к озеру венки и букеты. стебли резали руки неумелые. и мысли ранами свежими в памяти всплывали картинками и звуками. как мог я боль причинять тому, чьи губы холодные в каждом сновидении своими согреть пытался? месяцы минули, дома уютнее стал мне песчаный берег. воде неумолимой себя взамен предлагал. ее, меня научившую, забрать просил. каялся.

д е п р е с с и я; побило осенним холодом изумрудные стебли и нежные лепестки. синеглазая ведьма сказала, что не примет река солому. что живое мёртвому надобно. "просишь плохо, вернула бы давно", — все смеялась. а я стену сверлил глазами, пока едко вбивалась в сознание мысль, что и сам я давно лишь живым притворяюсь. и не было больше во мне желания глаза открывать солнцу навстречу. другое мне солнце под закрытыми веками светило.

п р и н я т и е; и пусть уносит далеко за горизонт мертвая, немая вода сплетенный мною для тебя последний венок, пусть тонут на мутном дне увядшие травы, пугают голодных рыб. пусть всходит на горизонте беззастенчиво яркое солнце, рисует по водной ряби багрянцем. ничего уже не имеет значения. та��, на илистом дне, и мне быть.

[disportament]

все дороги мои к тебе вели, все пути. маковыми лепестками выстланы, солнцем согреты. ноги в кровь сбил, в руки твои бездомным щенком идя. нелепым, об уши свои спотыкающимся. репьёв нахватал в загривок. и жизнь свою на кон поставив, от всего мира к тебе одному обратился. но где же ты? может, представить, что и не было тебя в о в с е?

[disportament]

– тут работает маньяк. жестокий и опасный. по описанию девушка похожа на потенциальных жертв, и, возможно, её тело есть смысл искать ближе к людям, а не в этом богом забытом лесе. – ты так уверен, шо она померла? а мои источники говорят, что она буквально вчера ночью выходила на связь и сказала, что там, где она находится, сильно пахнет еловыми веточками. ехайте, детектив, в свой отдел и так и передайте своим, что шанс на то, что она ещё жива пусть и не велик, но присутствует. сомневаюсь я, что это ваш парень

моему вдохновителю. тысячу раз л.

[disportament]

слезами мироточат глаза твои, пока трепещет внутри этиловое раскаяние

«это наш маленький секрет, столько лет как колея полпути от жизни больше погоди, да ты такой же ведь калека, как и я, и не уйти так далеко на костылях»

охрой облетает пасмурный август, черной водой клокочет утробно Малая Нева, бьёт борта лодочные о каменные ноги Тучкова.

сеет уходящее лето сумятицу в мысли, и разбредается по нутру едкое отчаяние, смешивается с пылью асфальтовой, брезентовой коркой невысказанности оседает на стенках горла.

шаг твой тяжелый набатом сотрясает свод черепа, и трепещет мое отравленное развратом нутро. появление твое угадываю задолго, и сам, причин не понимая, мальчишески радуюсь.

врачуешь суетою своей незабудковые иссохшиеся стебли нервов, и новые раны поверх старых шрамов малюешь.

а мне смеяться хочется. ты мне — и лекарь, и палач.

«пусть сердце вместит в себе мир весь, и мы вместе — ад пуст, и все бесы здесь»

в черни очей твоих — бесам моим утешение и кров. в черни очей твоих — теплится огонек немого риторического вопроса. а я угадываю. по вздоху, по наитию, по тому, как мечется зернышко зрачка, и как расстроенной струной бьет по ушам надрыв в голосе.

режешь без ножа, тянешь на вязкое илистое дно. и отныне правде твоей лежать со мной под черным мрамором. тайне твоей со мной в сыром алькове покоиться.

«пытаясь полюбить других, забыли полюбить себя»

в немом прощании лед твоих рук обжигает щеки. безмолвно прощание, и оба мы безмолвны, когда надо кричать. в мутной ночи, обнажать шрамы твои, омывать грех твой горечью слез моих.

воспитаны молчанием.

правдой, выбитой на скрижалях, воспитаны.

и слова стрянут в горле, а руки рук не сжимают, как ни саднило бы в фалангах.

немы друг с другом, когда с другими срываем голоса.

лжем.

себе.

им.

друг другу.

в снах моих оживает под невесомым касанием причудливыми росчерками антично-бронзовая пыльца веснушек, серебрится в ярёмной впадинке хрустальная крошка испарины.

и горькое вино в своих снах испиваю из тощих ключиц твоих.

плоть же твоя наяву — непробиваемый хитин. плоть твоя кровью омыта, болью запятнана.

твоей?

моей?

чьей?

нежность моя, мне бы иную ночь. иной сонный морок, не ведающий твоего лица!

маковой мантрой распустись на губах моих, и пусть багряной плеядой тонет в формалиновом молоке твоей кожи моя невысказанная нежность.

и разделим мы дыхание одно на двоих, и в едином дыхании едины будем.

не будет мне иного покоя.

[disportament]

жди меня в самый усталый месяц в году. в конце декабря я приду.

[disportament]

долгая осень в моей весне меня так косит думать о тебе;