exliaugust2025

[exliaugust2025]

Day 14: Chimeras

Они были химерой. Девочку, не стареющую первые — десять, пятьдесят, двести — лет своей жизни и ��альчика-юношу, перенесшего многое в том числе и из-за неё, Костяной дом перемолол и слепил в чернильную куклу. Живите, господа, не растекайтесь.

Они смотрели на не-Артура-не-Соловья с завистью — белой или черной? Он мог выходить из Дома. Он получил из слияния моднявый костюм и потерял способность волноваться — будто чернила слизали языком часть его написанного мозга, отвечающего за волнение.

Они получили... флюидность. Женский торс с мужским тазом. Полголовы-Кира плюс пооголовы-Саша. Две разные руки. Четыре руки. Ноль рук. Два тело-одну голову. Две головы без ничего. Десять пальцев на одной руке. Три глаза-два глаза-глаз на затылке. Всё из чернил.

Как во сне: даже если задумаешься, не поймёшь, когда и как всё изменилось. Голова вместо коленки. Рот на шее. Задумываться тоже получалось плохо. Мысли думались всё тише, пока не стекали по позвоночнику и не вырывались ухом в бедре.

Когда заходили зараженные, становилось легче. Легче затвердеть, в нормальной обезличенно-усредненной форме. Без волос — они срастались со спиной и это было дико, не так, неприятно. Без глаз — они любили бродить по голове. Без рта — никогда не получалось утвердить привычное количество зубов. Как тень человека. Как Тень.

Они чувствовали неуют. Чем дольше они были, тем своевольнее вели себя чернила. Руки стекали в чашку. Стол вливался в руки. Они переставали быть девочкой и мальчиком, сплавленными в мазутную фигуру. Они начинали становиться никем. Следующая остановка — химера из Дома и людей.

[exliaugust2025]

"Trans people were invented by doctors in the 1950s"

[exliaugust2025]

Day 3: Dragons

Дракон! Лиля × Кира

Книги в золотых переплётах. Проколотые друг к другу куски бересты. Гравюры иллюстраций. Холсты, натянутые на рамы — то натюрморты, то батальные сцены. Шахматы из пластмассы, но с фигурками в виде цветов. Стопки комиксов. Коробки настольных игр.

Свод пещеры подпирали стволы деревьев, кем-то искусно изрезанные, превращённые в статуи полуодетых девушек. Чудом не проеденный молью персидский ковёр на стене. На полу — она. Главное сокровище. Дракон. Спит, прикрыв голову крылом.

В детстве Кира воображала себя принцессой, которую похитили. Садилась на пуфик с ножками-грифонами, болтала ногами и вслух рассказывала, какой узор на плаще будет у спасающего её принца. Её всегда слушали с интересом, ино��да порыкивая, если Кира начинала вредничать и описывать, как рыцарь проткнёт огромные сияющие глаза и заберёт вместе с ней все здешние богатства.

Пропав на пару лет, она сама вернулась с повязкой. Кира была молчаливой, и не хотела играть в монополию, даже настоящими монетами. Но золочёный бок был по-прежнему тёплым, и было так же тепло и удобно спать, прислонившись к колеблющейся шее. Она положила свой меч к другим побрякушкам, написала пару писем и пропала для всего мира.

Кира читала вслух и листала страницы, играла на давно забытой в углу цитре, предварительно натянув на неё струны. Она летала на её шероховатой спине, не особо видя далёкую землю из-за слезящихся от ветра глаз, но чувствуя высоту будто бы всем своим телом. Они купались в холодном море, создавая — она настаивала, что причастны здесь обе — небольшие затопления берегов.

Они как будто бы вообще не ели, но Кира не замечала этого. У неё серебрилась голова — как снегом сначала припорошило, а потом всё дальше и дальше, пока ничего, кроме белого, и не увидишь. У неё ничего не болело. До самого конца.

Просто однажды, между золотыми переплётами, за холстами в рамах, под коробками больше не было её. Дракон ворошила пещеру своими когтями, но её главного сокровища больше не было. И она тихонько заплакала, свернулась в клубок, прикрыла голову крылом, и заснула навсегда.

[exliaugust2025]

Day 7: Masquerade ball

Сложно сказать какой тут рейтинг. На всякий случай, 16+

Конечно же, он одет в тогу. Кипенно-белую, с незатянутым поясом, в сандалиях. Распущенные волосы, попадая под яркий свет, ослепляли своим блеском. Глаза, не спрятанные под маской, смотрят немного насмешливо: что, слишком откровенно для этого вечера? Неприли��но?

Конечно же, он полностью "закрыт". Расписанная серебром маска, шляпа с широкими полями — из-за этого не понятно, ка́к он смотрит и куда. Черный костюм, плащ — из бархата? Как только не сварился ещё — расшитый тем же серебром, узоры спереди и раскинувшая крылья птица на спине. Белые перчатки, кольца, щегольские туфли, украшенные перьями. Живая иллюстрация маскарадного костюма. Образец для подражания. Да, глаза не разглядеть, но голова повёрнута, и недовольно постукивает правая нога: что, веселишься? Веселись, пока можешь.

Путаница во время кадрили, смех и одобряющий кивок императрицы. Дамы повязывают платочки на руку и кружат кавалеров. Его удобно поднимать во время поддержки — перчатки сливаются с тогой, и кажется, что он, невесомый, весь является светом. Поворот, не объявленный распорядителем бала, и вот из-под маски проскальзывает недовольный взгляд: шляпа съезжает, обнажив седину над лбом, сбивается шейный платок. На невольный смешок пальцы сильнее сжимаются на плечах, но без толку — смех становится только громче, заражая всех — и под расписанной серебром маской тоже слышен смех.

Они не могут решить, кто из них должен кого сопроводить до места — и поэтому вместе идут к буфету. Белое сухое вино, сливочный ликёр. Короткий, но занимательный разговор, попытка не касаться обнажённой кожи, попытка подглядеть под маску.

Возмутительно медленный вальс, их второй танец. Вокруг шепотки, рука в перчатке горячим металлом колец обжигает плечо, рука скрывается под плащом — она на талии, не бойтесь, уважаемые, даже мизинец оттопырен. С такого расстояния видно, как серые глаза темнеют, но в этот раз не от гнева. С такого расстояния видны трещинки на тонких губах.

Когда гости почти все разъехались, они прячутся в зимнем саду. Шляпа окончательно потеряна. Тонкие губы целуют серебреный гипс, и глаза уже попросту чёрные, недовольно-нетерпеливые: чего ты ждёшь? Шуршит лента, и мир накрывает чёрным плащом.

Дальше они действуют на ощупь.

[exliaugust2025]

Day 10: Peaceful world

Всё прошло, и спали чары, раз и навсегда.

Все чернила в мире смыла чистая вода.

Старый замок виден миру, виден над Москвой.

Только все ученики уехали домой.

Опустели башни: больше некому летать.

Маленькие тени не появятся опять.

Только крики птиц молчанье смеют нарушать.

Только фантики под ветром жалобно шуршат.

Книги не сбегают с полок.

Даже тот, кто был вам дорог

В вечность отбыл, в ничего.

Он остался на страницах.

И в летящих к небу птицах,

Все вы ищете его.

[exliaugust2025]

Day 9: will-o'-the-wisp

Предупреждаю ‼️

Яндере! Соловей, полный ООС, ничего хорошего и приятного.

Ангелина, его ангел, его создатель, его бог. Когда он появился в этом мире, она была младше его принцессы, хрупкая как императорский фарфор. Её родители тоже отличались: они ругали её, пытались ударить — пока он не смог останавливать их своей невидимой рукой. Он держал в объятьях, убаюкивая, пряча мир за своими роскошными крыльями, пока она не вытирала слёзы и не улыбалась ему, только ему. В этом мире у неё был только он — и ему не надо было делить её внимание ни с королём с королевой, н�� с подданными. Она дала ему имя, новое имя, и тогда он решил, что ни за что не вернётся обратно.

Они пришли, люди с пустыми глазами, которые смотрели прямо на него. Как только за ними мелькнули двери актового зала, он подхватил своего ангела на руки и рванул к ближайшему большому окну. К чёрту конспирацию: он был готов унести её куда угодно. Ей не надо было бы больше тратить время на учёбу и семью: они бы всегда были вдвоём, на каких-нибудь крышах, в лесу, в горах...

Их поймали чем-то похожим на цветную сеть и стащили в машину. Они её ранили, эти гадкие злые люди, но что ещё хуже — они отняли её у него. Привязанный к столу лицом вниз, чувствуя, как раз за разом его лишают конечностей, не в силах даже потерять сознание — он никогда не спал, он думал о ней — о её впалых глазах, которые смотрели на него, о её крохотных ладонях — он мог обхватить одной рукой оба её кулачка, о её острых лопатках — казалось, что из них тоже вот-вот проклюнутся крылья.

Они отняли его крылья. Ноги тоже — они дали ему другие, человечьи, ни на что не способные — но зато они с принцессой вместе учились заново ходить, и в этом было что-то тоже для них двоих. Но они отняли его крылья, и он больше не мог закрывать мир от его принцессы, и она начала смотреть по сторонам.

В круге почти не было детей-писателей, но когда их отправляли на задания, к ним почти всегда кто-то присоединялся из местной библиотеки. Да, ей, к счастью, не удавалось завести друзей — она иногда ворчала по этому поводу, рассеянно перебирая его волосы, но он чувствовал — что это может измениться: потому что даже эти пустоглазые люди в какой-то момент должны будут понять, насколько его ангел красива и умна, заметить её глаза — не такие, как у них, её нежную, мягкую фигуру — она теперь была старше, чем та, другая, которую он оставил в страницах тетради.

Он держал своего бога в своих руках, подросшую, поумневшую, он прижимал её к своей груди, чувствуя как её пульс сбивается каждый раз, когда он раскатисто смеётся надо одной из её историй, чувствуя, как она смотрит на него, как сравнивает его с другими знакомыми, с другими книгочеями библиотеки, в которую они переехали работать. Он ждал, пока она решится, пока она взвесит риски — чтобы не вспугнуть её раньше времени, чтобы она не оставила его, как это делали другие в кругу.

Когда пришёл Владимир, когда он пробрался к его принцессе через её замкнутость, когда она начала смеяться над шутками этого пройдохи, он понял, что надо было действовать сразу — но было уже поздно. Ангел снизошла до бандита, и у них появились общие планы. Да, она делала это ради его свободы: но она не нужна была ему без неё. Он участвовал в их планах — он был почти рад боли от отрезанной руки, потому что она мешала думать об испепеляющией его сознание ненависти и ревности.

Владимир сбежал, но был на связи, и они втроём что-то обсуждали, что-то делали ради цели. Его ангел больше не дрожала, обнимая его, и он поклялся, что первое, что он сделает, обретя свободу от круга — убьет этого пройдоху, потому что она не должна была так на него смотреть. На кого-либо, кроме него самого.

Он притворялся спокойным, он дурачился, он веселился с подчинёнными её библиотеки — принцесса стала королевой, жаль, не для него одного. Она отослала его жить отдельно от себя, и он не мог её убедить, и он притворялся что не против. Он вёл себя так послушно, как мог, лишь бы она не сердилась на него. Лишь бы она не выбрала окончательно Владимира.

Умирая у неё на руках, он чувствовал слёзы, падающие на его лицо. Вокруг были люди, но она смотрела на него, и слышала только его, как и раньше, в прекрасные времена их начала.

Он исчез, он растворился в мире — он стал кровью своего бога, её чернилами. Однажды она поймёт, почему в каждых открытых дверях ей чудится фиолетовый отлив, почему что-то зовёт её открыть проход в само небо. Но он верил: однажды она шагнёт к нему, отбросит жизнь и тоже станет свободной, как и он. И тогда никто больше их не разлучит.

[exliaugust2025]

Day 2: Bakery

В северной столице было жарко и душно. Хотелось перейти на ночной режим, просыпаться вечером, когда воздух сумерек начинал холодиться, и ложиться в восемь-девять, когда нормальные люди завтракали или выходили на работу. К сожалению, они бы, в таком случае, смогли бы познакомиться исключительно с алко-культурой, а хотелось всё-таки и эстетично прогуляться по Русскому музею, постоять в очереди в Эрмитаж (хотя Инга в итоге настояла, чтобы зайти в менее помпезный, но и менее людный, боковой вход.

После визита в подписные издания за открытками библиотечным и в двор Анны Ахматовой — за оставленной маленькой надписи ближе к асфальту, они нырнули в подземелье углового Вольфчека. Как раз освободились два соседних высоких стула, и Лиля поспешила занять их, пока Инга сосредоточено выбирала между эклерами и муравейником.

— Вот этот похож на тебя, — она тыкнула в витрину, показывая на Графские развалины. — Ты такая же воздушно-сливочная. А я ягодка почти такого же цвета как твои волосы. Так бы и съела.

С учётом того, что вместе с горячим шоколадом — в такую погоду, бесстрашная — Инга взяла себе пончик и зефирную трубочку, Лиля подозревала, что последняя фраза была про неё саму. Пряча смущение в чае с мелиссой — так что, кто бы говорил — она, одолев свой Красный бархат, ответила в том же духе.

— Ты тогда похожа на глазированное печенье. Яркая и сладкая, хоп — и нет тебя.

Инга засмеялась так громко, что на них обернулась часть очереди, и Лиля машинально съежилась на своём стуле.

Впрочем, людям хватало своих забот, и они быстро переключили внимание на витрину или экраны своих девайсов.

Инга теперь говорила тише и прямо в щекотливое ухо.

— Может мы откроем булочную?

— Будешь бариста? — Лиля улыбнулась, и отломала ещё кусочек от торта.

— Конечно. Я уже выгляжу как кофейный стереотип, и умею готовить коричневую бурду.

Это прозвучало так гордо, что Лиля хихикнула и решила не напоминать, что целью готовки тогда было обычное рагу.

— Ты будешь рисовать глазурью на печенье и придумывать со мной новые прикольные названия для десертов.

— Будем звать в наш план кого-то, кто действительно умеет готовить? — ещё кусочек. Крошки остались в уголке губ, и Инга тихо вытерла их своим большим пальцем.

— Не.Не в этот раз.

Они побросали пустые тарелки со стаканчиками в урну, и поднялись обратно на свет. Дошли до Фонтанки, пошли по набережной вправо — не хотелось толкаться в метро. У Шереметьевского дворца они переплели пальцы и придвинулись ближе друг к другу, и так и шли дальше.

Лиля представила на минуту, что они и правда открыли бы маленькую милую пекаренку, и их самой большой проблемой была бы бухгалтерия и обожженные от противни пальцы. Смогли бы они, после Библиотеки, жить мирно и спокойно?

Она вздохнула и положила Инге голову на плечо.

[exliaugust2025]

Day 1: Romance

Инга выглядит неземной, потусторонней в солнечном луче, пробивающемся через высокое окно церкви. Её синие волосы книга надёжно спрятала под кружевной чепчик, поцарапанные на днях коленки скрывает длинный подол светло-серого льняного платья. Заметив на себе взгляд, Инга, до этого проверяющая на наличие дополнительных глаз уткнувшуюся в Библию Хелен, поворачивается и улыбается так ярко, что заслуживает этим недовольный шепоток толпящихся у стены достопочтенных тетушек. Им, к сожалению, нельзя ускользнуть с утренней службы — такое вопиющее поведение слишком бы потрясло богобоязненных англичан из глубинки, и сюжет мог начать хотя бы немного отклонятся от своего пути — они не могли себе этого позволить, не тогда, когда больше не было... Луч тускнеет и исчезает, наверное, обратно за сизой пеленой пасмурности, а Лиля, как и Гилберт, продолжают смотреть в сторону, не вслушиваясь в проповедь, любуясь девушками: один — той, что в черном, другая — той, что в светло-сером.