lissinwl - Tumblr blog

[lissinwl]

[lissinwl]

[lissinwl]

Майк Гелприн «Свеча горела»

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду. — Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы? Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой. — Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература? — Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. «Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича. — Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать? — Я, собственно… — собеседник замялся. — Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то… — Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. — Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес. — Говорите, я запомню. В эту но��ь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили. — Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете? Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль. «Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду». Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть. Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. — Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. — С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. — Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. — Нигде? — спросил Максим тихо. — Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим? — Да, продолжайте, пожалуйста. — В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб. — Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! — Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. — У вас есть дети? — Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать ��то. И на что делать упор. Вы научите меня? — Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. — Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела… — Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. — Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. — Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра. — Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. — Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. «Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин». Лермонтов «Мцыри». Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий… Максим слушал. — Не устали? — спрашивал Андрей Петрович. — Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста. День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий. Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо. Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону. — Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю? Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу. — А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. — В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович. — Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. — Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой? — Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. — С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите? — Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. «Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращен��я… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…». Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол. Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё. Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. — Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. — Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто? — Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. — От… От кого?! — От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его… — Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. — Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он. — Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. — Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети. (с)

[lissinwl]

Лошадь сдохла – слезь!

Древняя индейская пословица: лошадь сдохла – слезь! Казалось бы все ясно, но... Мы уговариваем себя, что есть еще надежда. Мы бьем лошадь сильнее. Мы говорим «Мы всегда так скакали». Мы организовываем мероприятие по оживлению дохлых лошадей. Мы объясняем что наша дохлая лошадь гораздо «лучше, быстрее и дешевле». Мы организовываем сравнение различных дохлых лошадей. Мы сидим возле лошади и уговариваем ее не быть дохлой. Мы покупаем средства, которые помогают скакать быстрее на дохлых лошадях. Мы изменяем критерии опознавания дохлых лошадей. Мы посещаем другие места чтобы посмотреть, как там скачут на дохлых лошадях. Мы собираем коллег, чтобы дохлую лошадь проанализировать. Мы стаскиваем дохлых лошадей ,в надежде, что вместе они будут скакать быстрее. Мы нанимаем специалистов по дохлым лошадям. Если лошадь сдохла – слезь. (с)

[lissinwl]

Вы думаете, что если ребёнок цитирует Канта или Гегеля, то это - о!А такой ребёнок смотрит на вас и видит кучу дерьма, ему вас не жалко, потому что вы и по Гегелю дерьмо, и по Канту тоже дерьмо.Дерьмо по определению.А что за границами этого дерьма - определения - его не интересует.©

[lissinwl]

— Мой отец говорит, что телевизор убивает клетки мозга. — Твой отец ничего не понимает. Мы смотрим телевизор каждый день! — Оно и видно. (с) Мост в Терабитию.

[lissinwl]

Синдром «Точно»

Синдром «Точно». Это распространенный синдром. Например, вы сидите и едите борщ. Подходит человек. Он спрашивает: - Что ты ешь? Совершенно уверенно отвечаете: - Борщ. - Точно? Если в этот момент вы посмотрели в тарелку – все, вы больны, у вас синдром. То, что вы ели именно борщ верно ровно настолько, что вас зовут вашим именем. Но в какую-то секунду даже не мысль, а тень от мысли пронеслась в голове: «Почему он спрашивает? Он что-то знает?» - Ну, точно. Борщ. Он красный. - Точно? - Ну… не такой красный как обычно, но… - Давай позвоним маме и узнаем, может быть, она сварила свекольник и теперь ты ешь его. - Але, ма! Что ты вчера варила на ужин? - Борщ, сыночек. - А точно? Если мама задумалась хотя бы на полсекунды – все, она тоже заражена. Вирус передается даже через телефон. Мама думает: «Или не борщ? Почему он спрашивает? Борщ же я варила в среду, а вчера рассольник. Или нет? Вчера борщ?» - Позвони отцу, сынок. Я рано легла, а он поздно пришел, ел и точно знает. - Алло, пап, слушай, что ты вчера ел дома? - Ну борщ. - Точно? - Иди нах..й, точно! Вот, ваш отец – здоров! А вы вокруг него – полные идиоты, которые тарелку супа съесть не могут без истерики. (с)

[lissinwl]

Летопись на зубочистке

Есть такая теоретическая головоломка. Смысл ее в том, чтобы записать огромный текст на маленькой зубочистке. Берем текст и переводим его в цифры. Каждый знак заменяем парой цифр: “А” это 01, “Б” — 02 и так далее, включая знаки препинания и пробел между словами. 00 не используем. Получаем ряд цифр, к которому спереди приписываем ноль и запятую. Таким образом, вся летопись превращается в одну гигантскую десятичную дробь. Например: 0, 1732000631… Затем берем зубочистку, принимаем ее за отрезок и делаем на ней засечку в той точке, которая соответствует нашему числу. Например, если это число 0, 5, то царапаем точно посередине, если 0, 3333… — отмечаем ровно треть. Понятно? — Понятно. Таким образом, мы можем одной-единственной точкой на зубочистке записать информацию какого угодно объема. Разумеется, на практике это невозможно. Настолько аккуратной засечки при нынешних технологиях не сделаешь. Но зато она помогает понять характер человеческой мысли. Время — это длина зубочистки. Сколько информации ни сохраняй, она не меняется. Ты можешь писать свою летопись сколько угодно, хоть целую вечность. Если точка соответствует периодической дроби, твоя летопись и читается бесконечно. (с)

[lissinwl]

Человек сидел на пляже, безмолвно глядя на извечно шумящее море. Сигареты улетали одна за другой, в кармане было всего лишь несколько монет номиналом в пару-тройку глотков местного пойла. Человек не думал ни о чем, кроме того, как тихо и спокойно вокруг. — И что же мы тут делаем в такое позднее время? Голос из ниоткуда заставил Человека лишь спокойно обернуться. — Сижу курю. На луну смотрю. Тебе то какое дело? Черт присел рядом с Человеком. — Не возражаешь, стрельну? — Не возражаю, кури сколько влезет. Человек протянул сигарету. Черт вставил её в зубы и задымил, не прикуривая. — Полно тебе, кури, как у нас полагается. Человек протянул зажигалку. Черт повиновался, взяв её когтистыми пальцами. — Знаешь, за долгое время ты первый, кто воспринял меня так спокойно. Обычно все быстро мотали, крича шайтан, дэвил, нечистый... Как тебя зовут? — Меня? Человек. Просто Человек. Парень спокойно дымил, как будто рядом сидел не представитель высшей касты управления миром, а обычный представитель хомосапиенс. — И все же мне это не понятно. Черт медленно пересыпал в пальцах песок. Он плавился и стекал по его ладоням в прибрежные волны. — А чего мне тебя бояться? Ты душу пришел мою забирать? Так попробуй, рискни нервами и силами. Человек усмехнулся. — Нет? Тогда просто посиди рядом и поболтай со мной. Черт удивленно смотрел на безмятежное лицо Человека. Тот был молод, его лицо пока что не тронула ни одна морщина. — Ты еще юн, огонь твоей души еще горит ярким пламенем. Но я не вижу, чтобы пламя тянулось к чему-либо. Что, крутиться в колесе жизни - не для тебя? — Ну почему ты так решил? Я люблю свою работу, например, и тянусь к ней. Моя работа - это моя радость и счастье, если можно так сказать. По крайней мере, сейчас. Не знаю, что будет дальше. Черт засмеялся. Он слышал это не впервой. — Ты мне напомнил историю из молодости, там был такой же, как и ты. В итоге наколол меня, смылся с целой душой, любимой женщиной и кучей знаний в придачу. А меня под хвост сношали пятьсот лет после этого, ведь такую душу упустил... — ��ауст, что ли? Ха, я знал, что Гёте не на пустом месте это выдумал. — Этот-то? Да бегал за мной, стажировался. Мелкий еще, до сих пор библиарием работает в нашей картотеке, все рассказики пишет, достал уже. Ему говорят - работу работай, а он не-е-ет, в Шерлока Холмса играет, проверяет всё, ищет, где бы мы могли облажаться... Ладно, мы ушли от темы. Чего ты хочешь? Тут уже рассмеялся человек. — В обмен на душу, разумеется? О-о, я много чего хочу. Не, не переживай, не машину, телок и кучу денег. Я хочу другого. Давай прям по Фаусту, раз уж ты сказал, что я на него похож. Черт заинтересовано кивнул. Эта разнарядка на душу казалась ему интересной. — Я хочу, чтобы как в той фразе "Человеку нужен Человек" было. Черт оживился и щелкнул хвостом по песку. — Не вопрос! Над водой появились силуэты девушек, одна краше другой, казалось, они сотканы из лунного света, проходящего через них. Добрые глаза, нежные руки, прекрасные тела. Все это звало Человека к ним, как щенки в приюте, с видом "выбери меня, забери меня с собой". — Мираж. Или суккубы. С Фаустом не прокатило. Человек кинул бычком в строй прекрасных нимф. Черт недовольно буркнул что то под нос. — Ладно, пусть так. Помнишь девочку, которую ты так любил тогда, в средней школе? Как её.. — Кристина. Помню. Продуктивный был выпускной. Человек усмехнулся, вспоминая ту ночь, когда родители тихо ушли из дома. Мать вышла первой, а отец, заговорщически поглядывая по сторонам, сунул сыну пачку презервативов и ключ от домашнего бара, потрепал его по голове и, подмигнув, закрыл за собой входную дверь. Было хорошо. Было очень хорошо. Человек вспомнил ту ночь в деталях. Кристина была прекрасна. Но еще прекрасней она была с утра. Заспанная, милая и такая невинная, словом о-о-очень сильно отличающаяся от ночной фурии, которая не выпускала Человека из кровати часа четыре, пока оба не пресытились и не провалились в объятия Морфея. — Тогда как тебе это? Перед Человеком возникла девушка. Та самая Кристина, вполне себе реалистичная, живая и очень красивая. — И чё? Это Кристина? Не. Кристина сейчас уже замужем, у неё трое детей и она вынашивает четвертого от любимого мужа. Так зачем мне её копия, будь она хоть в сто крат лучше, пока оригинал не со мной? Да и не нужна она мне, с таким прицепом-то... Кристина исчезла. Черт же, начинал злиться. — Ладно. Я готов сделать для тебя нечто большее, так сказать, готов подергать за ниточки Мироздания. Готов? — Ну давай посмотрим, что у тебя. Перед Человек возникла она. Та самая, кто не раз разбивал его сердце, кому он прощал все мыслимые и немыслимые грехи. Та, за кого он был готов отдать жизнь. Та, с кем он желал остаться в Вечности. Щелчок пальцев, бычок летит в неё. Она осыпается кучей мокрого песка и сливается с волной, уносясь в море. Глухой голос человека заскрежетал, словно кто-то пытался завести старый, ржавый механизм, давно лежавший в сырости и от того настолько потерявший свои функции, что сама попытка его завести грозила фатальным исходом для уставших шестеренок: — Та, кого я любил, рассыпала изморозь внутри меня, создала мое ледяное королевство, которое ей не растопить. Нет, Чёрт, только не ей. Ты у меня не только душу, но и нервы выпросить собрался? Мы с тобой о чем говорим? О том, чтобы вернуть всю мою боль, или о том, чтобы я плавал по волнам счастья, наслаждаясь каждой секундой своей жизни? Чёрт начинал закипать, собственно как и песок вокруг странной парочки. — Та-а-ак... Хорошо. Не хочешь этого? Тогда может хочешь, чтобы у тебя были верные друзья? Ну знаешь , никогда не предадут, дружба до гроба, всегда помогут, всегда приедут, выслушают и будут готовы порвать за тебя самого... — тут Черт замялся, усмехаясь и пугливо озираясь — ...Сатану? Человек лишь рассмеялся. — Ты что, подписан на пацанские паблики, дружок? Ты думаешь, что если мне понадобится друг, то я буду просить дать мне друга у того, кто не знает, что такое дружба? Песок вокруг вздыбился, закружился, плавясь и мерцая синими обжигающими огнями ада. Чёрт вскочил и, брызжа слюной, заорал: — Да как так-то?! Ты что, вообще не понимаешь, что я тебе предлагаю?! Я предлагаю тебе тех, кого ты давно хотел, тех, с кем ты хотел всего: секса, любви, дружбы, разговоров по ночам, признаний, да даже гуляний за ручку под луной! Почему ты отказываешься?! Ты же одинок, ты один как перст! Разве одиночество тебе не противно, разве ты не готов сделать всё, что угодно, только чтобы не быть одному в этой холодной, липкой массе, которую вы, людишки, называете жизнью?! Море было неподвижно. Человек долго смотрел на него, молча и не двигаясь, прежде чем заговорить: — Проблема твоя, Чёрт, в том, что ты предлагаешь мне то, чего хочу я. А не то, чего хотят они. Они выбрали себе дорогу, они уже идут по своему жизненному пути. А я - лишь в поиске, поэтому и не рвусь в прошлое, пытаясь заполучить его идеалы. К тому же, предлагая мне друзей, ты предлагаешь мне всего лишь стереотипы. Ты предлагаешь мне охрану, верную, которая всегда спасет из любой жопы, да, но далеко не друзей. Поэтому ты не сможешь выполнить моё желание, так как я сам не знаю, с кем рядом я хочу остаться и встретится ли мне этот человек. А если и встретится, то точно без твоей помощи, так как сотворить то, чего не знаю ни я, не ты - это не в твоих силах, ведь ты так же одинок и не знаешь, с кем бы ты хотел быть, будь такая возможность. В твоей жизни так же есть работа и ты даже сейчас на ней, даже сидя рядом со мной. Так хоть на секунду успокойся и передохни, как это делаю я. Пляж успокоился, песок опал вниз ровным слоем, как будто его только что постелили желтой простыней. Чёрт долго сидел в безмолвии. Смотрел на море, слушал, как бегут волны, любовался луной, отбрасывающей серебряную дорожку, подходящую под их ноги - ноги странных собеседников, одиноких и уставших, и думал о чем-то своём. И внезапно вскочил, схватил невесть откуда взявшуюся сумку с договорами о продаже душ и со всего размаху кинул её в воду. И тихо произнес: — Да ну нахер... Десять тысяч лет я бегаю с этими договорами, кручусь как белка в колесе, а всё, что встретил - лишь грязь, низость. Я, может, тоже в церковном хоре петь хотел. А кто меня спрашивал? Короче... Можно мне сигарету? И, может, сходим в бар? Человек усмехнулся и протянул руку: — Другое дело. Олег. — Годфри. (с)

[lissinwl]

Зачем смерти коса

— Вы — кузнец? Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь. — А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента. — Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос. Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент. — Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья. — Всё, да? Конец? — отбросив тряпку куда-то в угол, вздохнул кузнец. — Еще не всё, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть. — Логично, — согласился Василий, — не поспоришь. Что мне теперь нужно делать? — Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть. — А потом? — А потом наточить, если это возможно. Василий бросил взгляд на косу. И действительно, на лезвии были заметны несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной. — Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать… — А-а-а… Вы об этом, — плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе, — нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете? — Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец. — Вам виднее. Как вы себя чувствуете? — Да вроде нормально. — Нет тошноты, головокружения, болей? — Н-н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец. — В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу. Взяв ее в, моментально одеревеневшие руки, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, автоматически продляло срок, как минимум, на пару часов. Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток. — Вы это… Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий. Смерть кивнула и уселась на скамейку, оперевшись спиной на стену. Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью. — Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно. Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе, и разглядывавшая интерьер мастерской, как-то заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца. — Что вы сказали? — тихо произнесла она. — Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое… — Оружие? Вы сказали оружие? — Может я не так выразился, просто… Василий не успел договорить. Смерть, молниеносным движением вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали. — Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы. — Я… Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий. — Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх, — сколько? — Н-не знаю… — Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу. — Да откуда я знаю сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец. Смерть отпустила подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села. — Значит ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила, — а что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убила ни одного человека. Что ты на это скажешь? — Но… А как же?… — Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, ради вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня, — она ненадолго замолчала, — ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно… Посмотри, что со мной стало! Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон. Перед глазами Василия предстало, испещренное морщинами, лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ были неестественно опущены вниз, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца. — Посмотри в кого я превратилась! А знаешь почему? — она сделала шаг в сторону Василия. — Нет, — сжавшись под ее пристальным взглядом, мотнул он головой. — Конечно не знаешь, — ухмыльнулась она, — это вы сделали меня такой! Я видела как мать убивает своих детей, я видела как брат убивает брата, я видела как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек!.. Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса… Глаза Смерти заблестели. — Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто… — она уставилась на кузнеца немигающим взглядом, — я провожаю вас, я показываю дорогу, я не убиваю людей… Отдай мне мою косу, дурак! Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу из мастерской. — Можно один вопрос? — послышалось сзади. — Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она. — Да. — Дорога в рай… Она уже давно заросла травой.

[lissinwl]

Пациент номер один.

— Что вы можете о нем рассказать? — полицейский с погонами подполковника на плечах, шумно отхлебнул из чашки дымящегося чая и посмотрел на доктора. — В принципе, ничего выдающегося, — листая историю болезни, равнодушно отозвался врач, — обычная шизофрения. — Что он о себе говорит? — Говорит, что он — Бог. — Серьезно? — рассмеялся подполковник и даже расплескал немного чая на свой китель. — Да, но это не повод для шуток. Здесь содержатся не клоуны, а больные люди, которым мы пытаемся помочь, — доктор осуждающе покосился на полицейского. — Простите, просто неожиданно очень. Обычно представляются Наполеонами всякими, а тут сразу... — полицейский выразительно указал пальцем в потолок. — Это стереотипы, — вздохнул врач, — на самом деле подобные расстройства личности сложно поддаются лечению. Смешного в этом мало... Лучше расскажите, чем он вас заинтересовал? Подполковник поставил чашку на стол и пристально посмотрел в глаза врача. — Этот человек, скорее всего является преступником. Вот ориентировка, — мужчина достал из кармана лист бумаги и положил на стол перед доктором, — мы давно его ищем, а оказалось, что он скрывается у вас. Что будем делать? Доктор пробежал глазами лист и посмотрел на полицейского. — Вроде бы похож, а вроде и не очень, — засомневался он. — Согласен, фоторобот не самого лучшего качества, — кивнул полицейский, — давайте мы на него посмотрим вживую? — Ну что ж... Я не против, раз такое дело. — Только одна просьба, — полицейский наклонился к столу, — с вашего позволения, я по��уду за этой ширмой. Увидев меня в этой форме он может натворить дел, сами понимаете... — Да, конечно. *** Человека в белых одеждах двое санитаров ввели в кабинет, и тут же скрылись за дверю с другой стороны. — Здравствуйте, — нацепив на нос очки, произнес доктор, — расскажите, пожалуйста, кто вы такой? Назовите ваше имя, год рождения. Мужчина в белом грустно улыбнулся и посмотрел в глаза врача. — Вы называете меня Богом, а имени у меня нет. Зачем оно мне, если мне не с кем общаться? Поэтому меня вполне устраивает термин, которым вы привыкли ко мне обращаться. — Когда вы родились? — Этот вопрос еще более странный. Я сам создал себя, а не родился. А время... Вы слишком мало о нем знаете, чтобы я мог объяснить вам, когда именно это произошло. С одной стороны, этого даже не происходило. Я был всегда. — Замечательно, — врач поправил очки на носу и сделал пометку в истории болезни, — раз вы утверждаете, что вы — Бог, не могли бы вы это доказать? Совершить какое-нибудь чудо, например? — Я могу действовать только в пределах законов физики, которые я сам и придумал для этой части Вселенной. Согласитесь, глупо придумывать законы и правила, чтобы потом их нарушать. — И все же? Вы можете продемонстрировать что-то, что заставит меня поверить вашим словам? — Я не знаю, что вас может удивить. Может быть, магнитная левитация или процесс электролиза? — человек посмотрел на цветок, стоящий в горшке на подоконнике, — или, к примеру, процесс фотосинтеза? Как вам такое? — Эти чудеса я видел еще в школе на уроках химии и физики. Мне хотелось бы увидеть чудо, которое выходит за рамки школьной программы. То, что заставит меня поверить в то, что вы, действительно, Бог. — Жаль, что в то время, когда я придумывал все эти чудеса, не было закона об авторском праве. Сейчас бы мне не пришлось доказывать то, что все это — мои изобретения. И вообще, мне непонятно, чего вы от меня добиваетесь? Что, в вашем понимании, является чудом? — Ну, к примеру, вы можете превратить воду из кулера в вино? Или оживить мертвого человека? Пациент посмотрел на кулер и снова повернулся к доктору. — Для этого мне понадобится время, а также некоторые ингридиенты. К тому же, если вы хотите вино, а не его подделку, то мне нужен свежий виноград, сахар и большая емкость. Плюс, определенные условия хранения, температура, влажность и так далее. Что касается вашего второго вопроса, то мой ответ — отрицательный. Я вовремя придумал смерть и считаю ее одним из лучших своих изобретений. Она регулирует численность биомассы, обеспечивает круговорот вещества в природе и совершает еще много полезных дел. Без нее вы бы сейчас не сидели в кресле, а стояли плечом к плечу с другими людьми, потому что на Земле не осталось бы ни одного пустого места. Я уж молчу про насекомых, которыми бы вы были завалены по шею, птиц, которые бы сидели на ваших головах, а также хищников, которые периодически откусывали бы вам конечности. Картинка удручающая, правда? — Я вас понял, — доктор жестом попытался успокоить пациента, — не стоит так нервничать. — Я абсолютно спокоен, — пожал плечами больной, — у меня нет повода для беспокойства. Единственное, что меня задевает, это ваша упертость и непонимание обычных вещей. — Что вы имеете в виду? — Я, честно говоря, не знаю, кто вам вбил в голову, что Бог — это такое существо, которое только и делает, что следит откуда-то за вами, наблюдая и записывая, сколько раз вы изменили своей жене или не выдали зарплату своим подчиненным. Почему вы представляете, что я не понимаю, что Земля вращается вокруг Солнца, что отрицательно заряженные частицы притягиваются к положительным и так далее? Это я придумал это всё, все эти законы природы, я создал самое удивительное чудо — весь этот мир, который живет по этим законам. Ни один из них не противоречит другому. Вот оно чудо, понимаете? Чудеса окружают вас со всех сторон, а вы просто их не замечаете. Вас волнуют вино и мертвые люди. Вы считаете это нормальным? — Тише, тише, я вас понимаю, — притворно ласковым голосом произнес доктор, — я прекрасно вас понимаю. Конечно же, это ненормально. Не расстраивайтесь так. — Я не расстраиваюсь, — пациент посмотрел прямо в глаза врача, — это вы должны расстраиваться, что проживаете всю свою жизнь, веря в какие-то бредни. Вы думаете, что после вашей смерти я буду сидеть на красивом стуле и грозить вам пальчиком за то, что вы крадете деньги из бюджета больницы? Серьезно? Да мне абсолютно плевать на это. Законы, по которым этого нельзя делать, придумали вы сами. Я к ним не имею никакого отношения. Я — не Судья, Я — Исследователь, понимаете? — Да что вы себе позволяете? — доктор вскочил со стула и стукнул кулаком по столу, — санитары! Увести! В комнате тут же появились двое крепких мужчин в белых халатах. Схватив не сопротивляющегося пациента под руки, они исчезли в темноте коридора. *** — Я думаю, что вы все слышали сами, — доктор зашел за ширму и посмотрел на, сидящего за ней, полицейского, — он абсолютно невменяем. — Да уж, — покачал головой полицейский, — к тому же, я вынужден сообщить, что это действительно он. Тот самый преступник. Я заберу его в отделение. — Но мы не можем этого сделать, — развел руки врач, — у меня строгая отчетность. Как я могу просто так отдать его вам? Это же незаконно! Полицейский хитро улыбнулся и поднял голову. — А что он там говорил про бюджетные деньги? Глаза доктора забегали, но он тут же собрался и посмотрел на полицейского. — Вы что, верите в чушь, которую несет этот сумасшедший? — Конечно же нет, — улыбнулся полицейский, — именно поэтому я не стану инициировать проверку. Вы понимаете, о чем я? — Да, да... — закивал головой врач, — я все прекрасно понимаю... Вы на автомобиле? — Да. — Заедьте, пожалуйста, во двор. Санитары выведут его с черного хода через десять минут. — Вот и отлично, — полицейский встал и протянул руку врачу, — всего вам самого доброго. *** Автомобиль выехал на трассу и набрал скорость. — Ну и зачем ты сюда приперся? Я тебя еле нашел! — спросил полицейский, переключая скорость. — А что, здесь какое-то закрытое место что ли? — потирая запястья от снятых наручников, произнес пациент. — Нет конечно, сам часто здесь бываю, но я же не кричу на каждом углу о том, что я — Дьявол?! Зачем ты им рассказываешь о себе? — полицейский посмотрел в зеркало заднего вида, — они еще слишком глупы для таких откровений, хоть это всё и лежит на поверхности. Бог промолчал и уставился в окно. — Кстати, посмотри — похож? Дьявол протянул ему сложенный пополам лист бумаги. Бог развернул его и закатился громким смехом. — Сам рисовал? — отдышавшись, спросил он. — Ага. В библиотеке книжку взял и оттуда срисовал. Вроде бы похож, да? — Ну... Можно и так сказать, — улыбнулся Бог и положил фоторобот на заднее сиденье, — кстати, а зачем ты меня вытащил? Случилось что-то? — Да там такое дело... — Дьявол замялся, — я в соседней галактике случайно столкнул две черные дыры. Там такое творится... Поможешь? — Ты неисправим, — покачал головой Бог, — но, с другой стороны, что бы я без тебя делал? Давай быстрее, пропустим самое интересное! Автомобиль зацепил колесами обочину и, съехав с трассы, уперся в дерево. В салоне уже было пусто.

[lissinwl]

Безжалостны истории страницы Писать на них удел не слабаков За каждой строчкой – чьи-то судьбы, лица, Рев пламени, лязг стали, стук подков. Но время добрый друг и враг заклятый – Неумолимо увлечет их в тень, И станет для потомков просто «датой» Кому-то жизнь перевернувший день … И знали бы невольные герои, Борясь, спасая, веря и любя, Что, заполняя летописи кровью, Ни капли не оставят для себя. *** Все, что было мной – Обратится в прах. Отшумит прибой, Отпоет монах, Отгорит костер, Отцветет трава, Ветер кинет в сор Кровных клятв слова Но пока я есть, Всем врагам на зло Но пока я здесь, Как ни тяжело И не стоит драм Будущего тьма. Пропасть или храм – Я решу сама. Песня или плач Бой или покой, Жертва иль палач, Ты – или другой. Пусть твердит молва, Что все тщетно. Пусть Верь, что я жива. Помни: я вернусь. *** Ей отмерено время Между светом и тенью… Непосильное бремя – Оставаться собою, Быть ни тем и ни этой, Но обоими сразу. Ни живой, ни отпетой, Лишь по сердца приказу Поступать. Даже если Разорвут его в клочья Те, кто день славят песней, Те, кто шастают ночью. Мало тех, кто поймут Сумрак… Тех, кто поверят – Он не враг, и ведут В обе стороны двери. … Кем - не знаю ответа – Суждено ей когда-то Стать? Весенним рассветом – Или зимним закатом? ©Ольга Громыко "Верные враги"

[lissinwl]

Выбор

Пантелеев высказал вертевшуюся в голове мысль: — Ладно, я в Бога не верю, но ты то, Илья, должен понимать, что сам грешишь гордыней? Считаешь, что знаешь лучше других, как обстоят дела. Думаешь, что вправе учить других и судить тех, кто посвятил свою жизнь служению церкви. Чем ты лучше них? Может, тебе уже уготовано в аду теплое местечко, а точнее - очень горячее? — Я постоянно думаю об этом, - равнодушно ответил пациент, - но только судить меня за это будет Он. Бог, Аллах, Вселенная, огромный шар света, как не назови. Высшее существо, действующее за пределами наших узких понятий морали и веры. Я уверен, что заблуждаюсь, уверен, что заблуждаются и все остальные. Но я не даю догматов и верю, что кто-нибудь обязательно разгадает Его план и найдет правильные слова, чтобы описать людям Его задумку. Вот, как вы думаете, Виктор Николаевич, Богу действительно не плевать, что мы едим во время поста? Ему действительно важно, обращаемся мы к нему из храма или из дома, делая это искренне? Что для него важнее: покупка свечей в церкви или подаяние нищему, а может то, что вы приютили бездомного котенка, перечеркнет все ваши грехи? — Если тебе действительно интересно мое мнение, как атеиста… То я считаю, что ему нет дела ни до котенка, ни до измен, ни до убийства. Если он существует, в чем я очень сомневаюсь, то он смотрит семь миллиардов сериалов одновременно и получает удовольствие от этой бури эмоций, которые испытывает планета Земля. С кем-то смеясь, над кем-то плача, но как ты сказал, он для нас непостижим, и для него наши чувства выглядят односложно, - Пантелеев нахмурился, осознав, что пациенту удалось заставить его высказать свою точку зрения, чего он избегал в беседах со своими подопечными. Взяв себя в руки, психиатр продолжил, выводя разговор в выгодное для себя русло: Для меня нет ни ада, ни рая. Только эта жизнь. Поэтому прожить ее нужно как можно комфортнее для себя и окружающих. Все эти религиозные войны для тех, кто посвятил свою жизнь служению Богу, а нам с тобой нужно просто жить и наслаждаться отпущенным временем. Я думаю, что ты сделал уже достаточно, чтобы люди задумались, те, кто захотят – услышат. Знаю, что ты не принимаешь таблетки… да-да, не нужно делать такой удивленный вид, ты тут не первый и не самый изобретательный пациент. Вот, что я предлагаю: с завтрашнего дня начинаешь пить лекарства и забываешь о своих проповедях на время. Мы понаблюдаем тебя пару месяцев и, если все будет хорошо, переведем на амбулаторную форму лечения. Некоторое время постоишь на учете, а через годик-два, когда вся шумиха уляжется, продолжишь свой крестовый поход. Как такой план? — Как же мне молчать, если поп, рассказывающий прихожанам о необходимости поста, едва проходит в ворота церкви. А его коллега, проповедующий аскетизм и терпение, рассекает по городу на автомобиле, стоимость которого сопоставима с ценой трехкомнатной квартиры… — Ну, будем откровенны – не все такие, - менторским тоном произнес врач. — Не все, наверное. Но разве то, что такие есть, это правильно? С ними не только не борются, но и всячески покрывают. Это только люди «на земле», а что творится в высших кругах сановников? Я думаю, что их политическим играм позавидует даже Кремль, неотъемлемо с ними связанный. И эти люди лишают всех нас выбора. Они учат нас жизни и дают друг другу право судить что правильно, а что нет. Если бы с небес на белоснежных крыльях спустился ангел с пылающим мечом и велел слушать нравоучения этих людей, тогда понятно – Бог лишил нас права выбора. Но они же сами наделяют себя ничем не подкрепленной властью. Я думаю, что многие из них на самом деле не верят в Бога, иначе бы опасались его гнева. Они не отличаются от вас, считая, что нет жизни после смерти, но вы это признаете, а эти лицемеры продолжают играть, потому что их власть держится на вере, точнее на их трактовках веры. Другие версии причисляются к еретическим учениям, и их адепты оказываются здесь или в тюрьме. Раньше их вообще сжигали на кострах, потом плавили мозги электрошоком, а теперь превращают в овощи с помощью медикаментов. Такие, как они и Христа сослали бы в комнату с мягкими стенами, явись он сейчас, а такие, как вы – служители другого Бога – денег, им в этом помогли… — Хватит! – повысил голос, Пантелеев. – Я дал тебе совет, подумай, а утром сообщишь о своем решении. Но пойми, наконец, Илья, если завтра ты откажешься от таблеток – будут приняты меры, и я уже не смогу тебе помочь, как бы ни хотел. Илья встал и, поправив пижаму, произнес спокойным тоном: — Прошу меня простить, увлекся. Час уже поздний, вам еще заполнять документы и принимать не простые решения, а я и так отнял у вас много времени. Просто так приятно поболтать здесь с кем-то нормальным. Виктор Николаевич вызвал в кабинет санитаров, чтобы проводить пациента в палату, а пока они шли, спросил: — А как же твои соседи? Ну ладно один шизофреник, но другой-то вроде разговорчивый? — Я оценил шутку ваших коллег, - улыбнулся Илья, - положить ко мне в палату, как они меня называют? Мессия? Человека, возомнившего себя дьяволом. Он у всех пытается выведать про сокровенные желания, предлагая их исполнить в обмен на душу, но, насколько мне известно, договор с ним никто так и не подписал. К сожалению, со мной он не разговаривает, - развел руками пациент. Вошедшие медбратья поздоровались с главврачом, он кивнул им в ответ и сказал выходящему подопечному: — Обдумай все хорошенько, а чтобы тебе лучше спалось, ребята тебе сделают расслабляющий укол. Илья, будь молодцом, прими завтра утром таблетки. Оставшись один, Виктор Николаевич открыл журнал завтрашних процедур и операций, в котором сделал отметку о проведении Илье лоботомии в первой половине дня. Он еще раз просмотрел карту пациента, подсознательно отметив те места, куда запишет информацию об отсутствие прогресса в медикаментозном лечении, и о постоянном агрессивном поведение больного, грозящим нанести вред себе и окружающим. Пантелеев закурил и нарисовал вопросительный знак напротив заметки о лоботомии. «Я сделал для тебя все, что мог. Остальное зависит от тебя», - подумал доктор. Ему нравился Илья, пусть у него мания, но он абсолютно безопасен. Кому могут навредить слова? Видимо кому-то могут, раз сегодня днем у него была встреча с необычным посетителем. Главврач занимал свою должность уже восемь лет, до этого он отработал в подобных заведениях не меньше полутора десятка лет и знал правила игры. Когда к тебе приходит человек в строгом костюме и просит о чем-то, то лучше не возражать. Но сегодня впервые к нему пришел гость в расшитой золотом рясе. Он обещал помочь с финансированием, обещал поддержку благотворительного фонда РПЦ, а это значило, что комфорт главврача, медперсонала и их подопечных должен был улучшиться. Взамен посетитель просил… не просил, намекал на то, что один из пациентов должен перестать приносить им проблемы. Виктор Николаевич пообещал решить вопрос, а свои обещания, данные человеку в рясе, он не собирался нарушать, так же как и обещания, данные людям в строгих костюмах с красными удостоверениями до него. Затушив сигарету, психиатр убрал все документы и засобирался домой. Если Илья согласится на лечение, то пару лет церковники могут чувствовать себя спокойно, а там - кто знает, как все изменится? А, если нет, то, как бы пациент, который казался доктору нормальнее многих, ни нравился Пантелееву, свой комфорт он ценил выше. Сделав укол, санитары отнесли Илью на его койку. Пациент не знал, что за смесь была в шприце, но чувствовал, что не может пошевелиться. Не может даже подобрать слюни, стекающие из его открытого рта на подушку. — Господи! Господи! – причитал вскочивший сосед шизофреник, переворачивая бедолагу с живота на спину. – Обещай мне, что окажусь подле тебя, в раю, когда все закончится. Взяв себя в руки, Илья с трудом произнес: — Такого я обещать не могу, но попытаюсь сделать эту ночь легче, - он едва мог пошевелить пальцами, чтобы сделать несколько ударов по матрасу, в котором прятал не выпитые та��летки. — Спасибо тебе, Господи, - пробормотал сосед, доставая таблетки. Он всегда знал, где Илья прячет таблетки, но никогда не позволял себе взять их без разрешения. Накаченный химией пациент лежал в темной палате и смотрел в потолок, улыбаясь. Его радовала мысль о том, что шизофреник не опустился до воровства, несмотря на свою болезнь и мрачную обстановку этого места. Илья почувствовал, что скопившиеся во рту слюни мешают дышать и повернул голову на бок. За спиной, проглотив злосчастные пилюли, затихал человек, называвший его Господом. Сфокусировав взгляд, Илья разглядел фигуру другого соседа, который сидел на своей кровати, сложив ноги по-турецки устремив свой взгляд в пустоту. Фигура зашевелилась, и Илья услышал вкрадчивый голос, совсем не такой, который целыми днями расспрашивает окружающих о сокровенных желаниях: — Сегодня ночью я собираюсь на рывок. Ты со мной? — Куда же я пойду? – с трудом ответил обездвиженный пациент. – Я еле язык ворочаю, не то, что ноги. — Только скажи, что согласен, и я тебя понесу. Понесу к свободе, к борьбе, к правде, а главное, подальше отсюда. — Я и сейчас свободен, - попытался улыбнуться Илья, - говорю правду и борюсь за нее. Тогда, в пустыне, ты был красноречивее, да и в саду тоже. — Ты же знаешь, что они приготовили тебе? – сосед вскочил с кровати и сел вплотную к Илье. – Теперь они не будут терзать тело, они разрушат твой разум. Ты не умрешь, но и не останешься прежним. Просто оболочка, без чувств, без эмоций, с кричащим от бессилия нутром. — На все воля Всевышнего, - прошептал Илья, прилагая все силы, чтобы не закрыть глаза. — Но зачем? Никто не узнает о твоей жертве. Единственный твой апостол ловит невидимых бабочек на соседней кровати. Бежим со мной, и ты спасешься и сможешь спасти их. Закрывая глаза и проваливаясь в сон, Илья прошептал: — Купить газировку легче, чем отправиться к роднику, но разве это правильней? Не ограничивай меня. Утром медсестра вошла в палату и разбудила пациентов. Илья с трудом поднялся и начал разминать затекшее тело. — А где третий? – спросила она, указывая на пустующую койку. — Я не знаю, я не видел, я вообще ничего не знаю, - затараторил шизофреник, протягивая руки за утренней порцией лекарства. — Ушел, - пожал плечами Илья, когда женщина перевела взгляд на него. — Да? – спросила медсестра, решив, что «дьявол» скорее всего ночью дебоширил и был заперт в изоляторе. Она отметила про себя, что нужно еще раз посмотреть журнал и сделать замечание предыдущей смене, если они это не отметили. – А ты, Мессия, чего не ушел вместе с ним? Вам оказалось не по пути, - она хмыкнула, радуясь удачной остроте. — А я… - Илья сделал паузу и посмотрел в окно. Там, за металлической решеткой, весеннее солнце растапливало остатки смерзшегося в посеревшие сугробы снега. Илья думал о том, что через пару недель семья его соседа выйдет на улицу собирать в черные пакеты перезимовавший мусор. Нехотя потянутся другие соседи, и к обеду уже добрая четверть жильцов примется за чистку двора. Как бы и он хотел оказаться с ними. Илья взглянул на пластиковый стаканчик в своей руке, пересчитал разноцветные таблетки и, выбрасывая их на койку соседа-шизофреника, тихо сказал: — А я свой выбор уже сделал. Когда прибежали санитары, он не сопротивлялся и, лишь выходя из палаты, обернулся и сказал оставшемуся в одиночестве соседу, скрупулезно собиравшему в пластиковый стаканчик таблетки Ильи: — Прощай, Петр. Таким ты меня больше не увидишь. Никто не видел, как упавший на колени бывший шизофреник плачет, засовывая пальцы в рот и, пытаясь выплюнуть свою утреннюю дозу медикаментов, негромко поскуливает: — Прости, Господи… Прости нас всех… © OnesUponATime

[lissinwl]

[lissinwl]

[lissinwl]

[lissinwl]