noir-trampy

[noir-trampy]

В фильме «Май декабрь» Тодд Хейнс выбрал интересный способ пересобрать популярный сюжет о соблазнении невинности. Чаще в кинематографе принимает форму либо адаптации «Лолиты», либо триллеров в стиле «Ядовитого плюща» и «Увлечения», где нимфетоподобное существо терзает впечатлительную мужскую особь видом накрашенных губ и голых ног. Хейнс заставляет посмотреть со стороны на сенсационное мышление, жаждущее прочитать в таблоидах сочные подробности адюльтеров и нарушенных табу. Зрителя впускают в аккуратный дом, который сначала воспринимаешь в качестве аттракциона для взрослых. Ведь, как ещё? Тема настраивает на ожидание реалити-шоу с пикантными откровениями, пошлостью и грязным бельём в качестве флагов. Вульгарность – привкус подобных действ. Однако, вместо шаблонов мелодраматический фильтр растушёвывает границы и смещает фокус внимания, заставляя то подавлять смешки от намеренно кэмповых реакций, то тревожно вглядываться в лица, интерьеры, в кадр, затягивающий внутрь. Маньеризм истерик соседствует с пугающе двусмысленными диалогами, а музыкальное сопровождение и наплыв камеры из мыльных опер – с клокочущей ненавистью к праздным зевакам, опускающим чужую трагедию на уровень порнографии. И в центре истории – главный герой по имени Джо: муж-мальчик и пленник Цирцеи. У него нет отцовского опыта, что можно передать, как нет больше билета в юность. Обокраденный и украденный в Небыляндии в нежно-розовых тонах.

Портман отлично сыграла чистый лист, тот актёрский тип в вечной метаморфозе, не имеющий собственного лица и не стремящийся его вылепить. Задача – отзеркаливать предмет изучения, становясь демоническим двойником на экране. Мур превосходна в роли хищницы-охотницы, соблазнившей ребёнка в чирикающе-булькающем зоомагазине. Монстр из греческих мифов с вожделенностью героинь Ибсена и Хичкока, маскирующийся под фарфоровых лебедей Теннеси Уильямса. Она – воплощение парадоксальной и страшной наивности зла. Ведала ли что творила? Да и нет: понимала, что противозаконно, не осознавая что по-настоящему аморально в их отношениях. Именно алебастровая холодность исполнения Мур не позволила Грейси превратиться в Джоан Кроуфорд из «Дорогой мамочки».

[noir-trampy]

«The Icicles»

 

Every morning I congratulate

the icicles on their severity.

I think they have courage, backbone,

their hard hearts will never give way.

 

Then around ten or half past,

Hearing the steady falling of drops of water

I look up at the eaves. I see

the enactment of the same old winter story

- the icicles weeping away their inborn tears,

and if they only knew it, their identity.  

 

У нас плохо знакомы с творчеством Джанет Ф��ейм. Стихи и прозу редко переводят, редко публикуют и ещё реже переиздают. Поэтому фильм «Ангел за моим столом» вспоминают в контексте ретроспектив режиссёра, хотя Кэмпион совершила чудо – сняла историю архичувствительного человека. Опираясь на трёхтомную автобиографию, «To the Island», «An Angel at my Table», «The Envoy from Mirror City», нарисовала портрет деликатный, но не лишённый плоти в мазках, интровертный, но не погружённый до предела внутрь, от чего из-за панциря невозможно рассмотреть личность. Фрейм у Кэмпион – робкий, вечный чужак, скованный тревогой и пытающийся найти уголок в мире: среди одноклассников, подруг, душевнобольных, сокурсников, братьев/сестёр по перу. Ей по-женски и некомфортно в собственном плодоносном теле, и приятно, и тоскливо, и свободно. Одежда зелёных цветов – витальность и стремление к естественным ритмам природы, рыжий ореол волос – символ и неприкаянности, и непричёсанности любого художника. Нельзя творцу приказать быть тише или громче, ярче или бледнее, как пытаться управлять морем: занятие бесконечное и бессмысленное. Писатель – стихия, собран из хаоса и гармонии, из невидимых глазу физических сил и течений, чьи отражения открываются нам в работах.        

 

Как и в более известном «Пианино», в «Ангеле за моим столом» Кэмпион показывает, что можно делать с чумазостью и грязью жизни – превращать в ткань повествования. Её стиль напоминает белые вина из Новой Зеландии: диковатость сначала отталкивает, однако со временем проникаешься переключениями между минеральностью, свежестью бриза и сладостью фруктов. Кэмпион то показывает простор, лопающийся от воздуха, ветра, травы и неба, то забрасывает в тесные комнатки, кровати, ситуации. Постоянное ощущение контраста не отпускает: высоты и низины, глубины и поверхности, растёкшийся синевой океан и жуткие коробки психиатрической клиники, любовь и смерть. Сор и жемчуг, из которых вырастает человек.

[noir-trampy]

Каждые полгода попадается видео-эссе, где автор предвещает скорый конец мелодрамы (вердикт – «морально устарела»). И кажется, люди не совсем понимают (или начали забывать), что мелодрама – киносказка. Сказка не может исчезнуть, так как эффективная форма повествования. 

 

Например, «Миссис Харрис едет в Париж». Люблю и версию 1992 году с Анджелой Лэнсбери, и недавняя 2022 года понравилась. Очаровывает история о борьбе за мечту и прекрасное, а в героине, которая по-детски стремится к наряду от Диор, узнаёшь себя. Кукольность же происходящего – стилистическое решение, идущее жанру. Он не мотивирует искать реализм, он настаивает на важности грёз и игры с судьбой. Да, «Миссис Харрис едет в Париж» определённо реклама бренда (и рабочего класса по совместительству). Как и в оригинальном романе. Много художественных произведений продвигают бренды, однако у единиц получается вывести главную идею: «Мода – эйфория».

 

 

Реакция миссис Харрис на платье – правильная. Оно должно отбрасывать реальность в сторону и окрашивать пространство в розовый цвет. Речь о магии, сотворённой в загадочных ульях-мастерских. Плывущая архитектура New look – искусство. Искусство, в первую очередь, эмоциональный отклик на образ и прыжок души из тела в космос, и уже после – анализ и деконструкция. Поэтому миссис Харрис легко сопереживать. В мире прагматизма требуют тратить деньги на продуктовую корзину. Но что потом, когда осознаешь, что серость (совсем не в культовом оттенке Trianon Gray) потопила волю и задор? Миссис Харрис не хочет все кутюрные платья на свете. Ей достаточно одного, того самого, поражающего воображение стрелой и заставляющего отправиться на поиски приключений. И, да, мечта – череда препятствий, антагонистов и почти волшебных союзников. На то и мечта! 

[noir-trampy]

Последние три года в интернете популярны лиминальные пространства. По запросу поисковик выдаст огромное количество статей и видео, где тему педантично изучают и анализируют.

 

С точки зрения сухой терминологии речь о переходных пространствах и периодах: порогах, лестничных пролётах, туннелях, аэропортах, вокзалах, рождениях, разводах, подростковом возрасте. Однако, когда сейчас говорят о лиминальности, то трактуют явление широко (и с привкусом хоррора). Имеют в виду, например, безлюдные, привычные места, которые ощущаются как жуткие и незнакомые. Пустой фудкорт днём – лиминальное пространство. Или, если увеличить масштаб, мир во времена ковида был большим лиминальным пространством. 

Кинематограф работал с лиминальностью задолго до виртуальной моды на неё. Опустошённый отель «Оверлук» с лабиринтами и загадочными номерами. Подземная «лаборатория» в «Мы». Жанр роуд-муви в целом. Среди режиссёров, наверное, Дэвид Линч – самый яркий поэт всевозможных «пограничных состояний». Его истории сомнамбулические, а сон, в общем, тоже переход. Он часто искажает пространство, играя со зрительским восприятием действительности: то обычные комнаты вызывают тревогу, то странные помещения кажутся абсолютно комфортными. Его герои будто зависли, их драматургические путешествия – лестницы Эшера, бесконечно втекающие и вытекающие друг из друга.  

[noir-trampy]

«Все страхи Бо» – очень, очень, очень простая картина. До тошноты. Не нужно идти смотреть, боясь, что «не помыслите глубину». Фильм – понятный и несмешной анекдот о патологически тревожном еврее и сюжетных клише вокруг него. С отсылками к Фрейду-Юнгу-Проппу-Кэмпбеллу-греческой-трагедии-комедии и буквальными визуализациями устойчивых выражений. «La petite mort» доводится до предельной формы и подаётся в качестве жуткого «comic relief». Свой дом – тело. Дом матери – чрево. Имя – словарная эквилибристика. Женщина – начало и конец, наслаждение и страдание. Символятина с подмигиваниями из-за кулис льётся, как вода из открытого на полную мощность крана. Характерные приёмы режиссёра на месте: трупы без головы, оглашённый в самом начале финал, шизоидный герой, тема «отцов и детей», иллюстрации к действию. В общем, ловите триптих.

 

Уже на пятидесятой минуте трёхчасового опуса ясно, что Астер свернул не туда, когда лишь решил снять его. Расчехлять психоаналитические теории и терапевтический (для обеих сторон: создателя и зрителя) эффект кинематографа – затея тупая. Да, в американской кинокритике славно живёт направление, где фильмы «счищают» до скелета: слешеры – назидание для молодёжи, лопающейся от гормонов, «Чужой» с фаллическими мотивами – метафора насилия. Будто в пику им и нынешней моде на бесстыдную откровенность Астер приготовил блюдо-ответ, предназначенное исключительно для ковыряния вилкой. Не для катарсиса. Не для эстетического экстаза. Не для развлечения. Оно для диванных shrinks, прочитавших дофига умных книг и не разобравшихся в собственных фобиях, от чего «горе от ума» у них со вкусом недиагностированной болезни. Они набросятся на фаршированную повесть. Каждый чих и кадр прозондируют. И найдут «тайный смысл истории». Как бы «ха-ха, какой прохиндей», однако верните, пожалуйста, классицизм с важными вопросами мирозданию и искренностью, с эрой «пост-пост-вставьте-нужное» желудок не справляется.

 

Вместо «Все страхи Бо» лучше посмотреть либо «Комнату» Вайсо (иногда предпочтительней плохо и наивно, чем претенциозно и осознанно), либо «маму!»  Аронофски (те же яйца только с насупленными бровями). А в идеале – что-нибудь из Вуди Аллена. Сойдёт и старенький стендап. Ведь не всегда стоит тратить кучу денег на эксгибиционизм и самоуничижение. Это тщеславно. Сойдёт и запись выступления на сцене, где иронично рассказываешь о вялой маскулинности, специфических отношениях с матерью и панике при виде женской особи.

[noir-trampy]

- Пап, почему мы не можем купить телевизор, как все?

- Нет, мы не будем покупать телевизор.

- Отлично. Я вырасту умственно отсталым.

- Перестань, Роб. Никто не становится умственно отсталым из-за отсутствия телевизора.

 

«Полтергейст 2»

 

Хочется назвать «Полтергейста» (оригинальный фильм 1982 года) сатирическим хоррором. То, что там высмеивается потребительский бум рейгановской эпохи и скрытая макабричность медиа, бесспорно. Особенно забавно, как герои вполне готовы уживаться и бороться с существами из потустороннего мира, но ни за какие сокровища не пустят в дом «людей из телевизора». Даже сами призраки в трикстерской манере потешаются над злом, приходящим из шумного агрегата, периодически наигрывающего американский гимн. Они будто пародируют механизмы популярной культуры, чьи представители говорят на языке детей, чтобы сойти за «своих» и утащить последних в красочный Ад. Из капитало-демонического зазеркалья доставать, конечно, придётся родителям. Помогут в деле экстрасенсы и канат.

 

[Правда, можно говорить и о принципе «яблоко от яблони». Систему «благополучия» и потребительский Рай строят именно родители]

 

И такая трактовка до сих пор современно звучит. По крайней мере различные, развлекательные шоу точно напоминают филиал преисподней. Тот же мнимый добрый свет. Те же сущности, не осознающие, что уже не очень… живые. Тот же ироничный бег от смерти по кладбищу. Манипуляции эмоциями. Паразитирование на страхах. А с нынешними технологиями противостояние профанного и духовного становится ещё «чудесатей». Например, deepfake поднимает из могил звёзд прошлого и превращает реальность в демоническую субурбию, построенную на костях. Медийное пространство инфантилизируется, от чего уже взрослые, словно дети, не в состоянии усвоить идею конечности бытия человека. В итоге, никогда не гаснущий экран страшнее любого полтергейста. Ведь прямые эфиры или фанатичный блогинг – вполне паранормальная активность.

[noir-trampy]

Фильм «Аннетт» – путешествие в бездну чувств. И есть два варианта: либо отдаться, получая удовольствие от падения, либо трястись в тщетном ожидании дна. С последним творением Каракса сложно быть здравомыслящим, хотя сама картина умудряется чудесным образом балансировать на грани хорошего и плохого, размышляя о банальном — связи любви и славы.

 

Не просто так главный герой – стендапер, его возлюбленная – оперная певица. Сцены – их аквариумы. Cцена обеспечивает вожделенными взглядами и жаром живой плоти. Со сцены жадно питаются любовью толп незнакомцев. Или заменителем любви, похожим на ароматизатор идентичный натуральному? Ведь настоящая любовь – стихия, удар молнии, стрела, пущенная Купидоном, решившим стать таким же слепым, как Фемида. Нет у неё причин и списков, не собирает пары по гороскопу или соответствию психологических характеристик. Иногда, правда, она – болезнь, убивающая одного (или обоих). Последнее случилось с Генри и Энн, которые были обречены с самого начала на страдание. Единственным светлым в их истории является дочь, в чьей крови смешалось трагическое и комическое. Но кто знает, в каких пропорциях? Станет ли лекарством для мира? Или ядом?

 

«Аннетт» можно назвать pure spectacle. Не в смысле, что перед нами шоу. Здесь не получится мыть посуду левой рукой, гладить бельё – правой, и слушать одним ухом, чтобы понять суть происходящего. Да, герои «пропевают» о желаниях и страхах. Однако без особого задела на будущее. Пение напоминает подсознательное, убегающее из человека, словно молоко из кастрюли. Поэтому и мюзиклом в классическом смысле сложно фильм назвать, скорее трагедией с песнями-предсказаниями. Картинка же – главная скрипка. Цвета сигнализируют. Хореография и предметы в кадре заставляют сомневаться в правдивости происходящего. Без визуального имеем дело с мелодрамой о провале отношений двух творческих личностей. Без пестроты и неудобных, и��тимных моментов (каждый рецензент вспоминает об ариях в постели) получается альбом-иллюстрация к выражению: «Противоположности притягиваются… на две секунды и с ужасными последствиями». Благодаря авторскому стилю Каракса «Аннетт» – злободневный, помпезный, мультижанровый опус. В своём роде Bohemian Rhapsody от кинематографа. Пусть с легко считываемыми метафорами (буря – кризис любви, прогулка в дебрях зелёного леса – неизведанная, полная тайн душа другого человека). Зато весьма ��воевременный. Деревянный ребёнок заставляет вспомнить о Бритни Спирс, заседание суда-представления – о Деппе и Хёрд.

[noir-trampy]

Фильм «Корсаж» задаёт вопрос: «Что делать в ранний климакс в патриархальной системе?». И затем сам отвечает: «Топиться в море».

Потому что там (в бесславном климаксе) только голодовки, бессонница, плохой цвет лица, лишний вес, вульгарные остроты, отсутствие восхищённых взглядов и присутствие восемнадцатилетних девах в качестве жестокого напоминая об уходе молодости по-английски. Посещать будете не балы, а психиатрические клиники, где осознаете родство с пациентками. Из радостей останутся лишь сигареты. В общем, чем истязать себя на спортивных снарядах и пытаться затащить хоть кого-нибудь в постель (от конюха до кузена), лучше делегировать все обязанности (бытовые и трудовые) доверенным другим и исчезнуть в пучине, доведя до конца дело Роуз из «Титаника».

А если серьезно, то «Корсаж» — костюмная драма эры социальных сетей и перформансов. Некоторые кадры просятся срочно в ленту, чтобы им поставить огонёк. Работа художника по костюмам одна из самых выдающихся среди фильмов (как минимум) этого года. Интерьеры от создателей «хочу так жить»: смесь исторического и современного, где нарочито сильно обшарпанная комната в поместье обставлена предметами из 21 века. История же самая простая при витиеватых художественных формах и отсылках — про женщину, для которой эпоха «не по размеру».

[noir-trampy]

«Решение уйти» — фильм о чудных проявлениях глубокого одиночества и возможности найти «soul mate» в неожиданном человеке. Например, в преступнике...

Здесь буквально любовь с первого взгляда. И во взгляде царит до самой развязки, до решающего троеточия. Через всю картину «взгляд» проходит основной темой — слежка, невозможность сомкнуть глаза при бессоннице, направленные и отражённые взгляды персонажей. Люди смотрят. Люди изучают. Люди фотографируют. Люди подают сигналы при помощи мимики и цвета. Герои вожделеют глазами, записывая на сетчатку образы, как на диктофоны в устройствах размышления.

[Иногда, правда, влюблённые прикасаются друг другу. Она невинно обшаривает его многочисленные карманы. Словно ребёнок. Словно копаясь в душе. Он мажет её огрубевшие руки кремом. Нежно. Без всяких намёков на большее. Не замечая очевидного]

Критики и сам режиссёр часто отмечали сходство «Решения уйти» с «Головокружением». Оно безусловно есть — ощущение ирреальности происходящего, сине-зелёная гипнотическая палитра, мерцающая женщина, постоянно проходящая процесс метаморфозы, спираль проклятой любви. Только у Хичкока всегда есть что-то болезненное, слегка циничное в динамике отношений персонажей. У Пак Чхан-ука странным образом есть mystery, раны и серьёзный конфликт, но нет неприглядной тьмы и промозглости нуара, хотя концовка оставляет мало надежды на исцеление. Предмет любви растворяется на закате, будто повествование отнюдь не детектив, а сказка про обречённых людей-моря, застрявших среди гор и туманов.

[noir-trampy]

Хотели бы есть пластик?

Такой вопрос бросает в лицо зрителям Кроненберг в последнем фильме «Преступления будущего». Его закутывают в слои размышлений о теле (как обычно у него, только body, только хардкор), боли, природе и фигуре художника.

В мире операций в форме перформансов и чудных мутаций противостояние идёт между сторонниками естественного и искусственного. Одни видят закат цивилизации в лишних органах, что появляются в организмах. Вторые, наоборот, считают, что это и является наглядным доказательством эволюции. Существуют, правда, третьи — творческая прослойка, которая и многоухого человека раскрутит, и в эксгибиционистской манере (в традициях артистов) поплачет о пути Homo sapiens на Земле. Но они давно смешали добро со злом и заняли позицию наблюдателей в пассивных поисках пр��красного (оно внутри, нужно до кипения доводить абсурдистскую двусмысленность). Упирается же всё банально в душу, не попадающую под прицел пугающе антропоморфных агрегатов. И с ней дела очень плохи в королевстве, так как труп ребёнка легко превращают в экспонат и потрошат в прямом эфире.

Герой-художник контрастный и забавный. Подставной и под прикрытием, не очень в классический секс и модное искусство, сомневающийся, выращивающий опухоли силой воли и избавляющийся от них. Потому что так привыкли. Образования — мусор. Их надо удалять. В раке нет романтики. Однако странное сообщество, члены которого хирургически изменили свои пищеварительные системы, заставляет посмотреть на созидательный процесс тела иначе. С тайным восхищением даже. Поэтому особенно хороша последняя сцена, когда герой со слезами достигает катарсиса через дегустацию-откровение. Как будто Кроненберг отсылает к экстатическому состоянию героини в «Страстях Жанны Д’Арк» Дрейера.

Ещё бы поразбирать христианские аллюзии (где corpus, там религия и вера) да какой-нибудь высокопарный вывод накатать. Но получается лишь посоветовать думать трижды перед покупкой очередной банки с кремом. Вдруг, в будущем придётся питаться батончиками из неё. Мальчик вон в «Преступлениях будущего» ел мусорное ведро с аппетитом. Ням-ням?

[noir-trampy]

В новом «Пиноккио» (который от мышиной корпорации зла, ведь их теперь много — от Гарроне был, от Дель Торо грядёт) в одной из сцен герой сидит в клетке и врёт, чтобы нос стал длиннее. Таким образом сверчку удаётся дотянуться до ключа на стене. Подумала: «Где подобное видела?». В оригинальной картине сцена иначе устроена. Вспоминала-вспоминала, затем осенило: «Да твою мать же! Шрек!». Что забавно. Товарищ Джеффри Катценберг уходил из Дисней делать новую студию и с ней мультфильм с «благой» целью разгромить бывшего работодателя. Повесть о зелёном огре-великане — чистая, анимационная месть, где сказочные тропы высмеиваются и переписываются. Во второй части деревянный мальчик как раз врёт, что не носит стринги, его нос растёт, а у пряничного человечка получается дотянуться до замка цепей и освободить героев. Разница только в тональности и месте действия.

[Выведем новую формулу из существующей «Life imitates Art». Звучать будет «Art imitates Art»]

В остальном «Пиноккио» отличный пример того, почему плохо, когда главный герой инертен и изначально «хороший». Он никуда не стремится, никуда не двигая и историю. По банальной причине — если у тебя нет «flaw», то и двигаться лишний раз нет смысла. Вот Пиноккио просто несёт поток структуры от акта к акту, от начала к финалу, к звёздам без терниев на пути.

[noir-trampy]

«Три тысячи лет желаний» — история отношений, завёрнутая в узорчатые ткани сказки. У Царицы Савской длинные волосы на ногах. Это не имеет значения, так как для джинна она — само воплощение прекрасного. Чего не скажешь про пройдоху Соломона, который побеждает при помощи хитрости. Младший брат шаха любит женщин покрупнее? Well… о вкусах не спорят (да и польза здесь есть для сюжета). Самое страшное, что может услышать влюблённый из уст предмета любви? Что он хотел бы никогда с ним не встречаться. Основная идея понятна. Воплощена без сладострастия с темой желания в качестве движущей силы повествования.

В фильме заточение в сосуд — метафора конца любви, а вместе с ней целой истории. Как и складывание вещей в коробку и убирание её в подвал, чем занимается героиня. Мы (человеческие особи) делаем с бывшими любимыми то же самое, что с мифологией, Богами, монстрами. Мы их рационализируем, затем либо ставим на полку, либо превращаем в музейный экспонат, либо вовсе выбрасываем. Наша самая дурная привычка полагать, что таким образом побеждаем хаос, хотя на самом деле собственными руками уничтожаем чудо. Знание того, какие участки мозга реагирует на какие раздражители, не означает, что знаем всё о природе любви, скорби, отчаяния. Если быть честными, то с трудом представляем источник душевных болей, подпирая многочисленные теории словосочетанием «эволюционные ��еханизмы» и изобретая успокоительные практики.

Джинна можно создать. Джинн — набор вечно бодрствующих химических и физических реакций, таблица Менделеева и учебник по физике в одном флаконе. Однако суть не в факте возможности создания волшебного существа в пробирке. Она в том, что нельзя становится разумными дураками. Ведь дурак не только глуп, потому что не знает (или полагает, что знает, хотя ошибается). Он, главное, эмоционально беден. Дурак даже вообразить не в состоянии, какие открываются миры, когда продолжаешь желать, желать, желать. Иногда вопреки здравому смыслу. Иногда (по ощущениям буквально) томясь на дне Босфора веками…

[noir-trampy]

Дисней много лет играет в «мета», высмеивая драматургические клише собственных картин. Принцесс с похожими профайлами – красивые, молодые, без матерей. Любовь с первого взгляда. Спасающих в последний момент принцев. На ум приходит «Зачарованная», «Холодное сердце», вторая часть «Ральфа», а также «Моана», где один из персонажей шутливо резюмирует: «Если ты в платье и дружишь с пернатым, значит, принцесса». Ещё размышляет мегакорпорация о природе шоу и злых гениях в «Дамбо» (2019), где показан почти демонический двойник Диснейленда, и в принципе пытается в ремейках показать «осознанность». В общем, творит то, что сделало культовым «Шрека» – препарирует.

 

«Чип и Дейл спешат на помощь» (2022) то же самое, однако, что забавно, в разы лучше. Там не пытаются подмигивать зрителю со словами: «Мы тоже видим паттерн. Мы тоже можем в мем» – а перебирают современные явления, связанные с визуальными медиа. Вот улица «ucanny valley», где царит жуткое правдоподобие, эквивалент дома восковых фигур на просторах интернета. Вот ребуты популярных продуктов прошлого, требующие проводить аналог пластических операций над старыми, двухмерными героями. Вот живописная аллея с милыми мультяшками, зарабатывающими на жизнь чем-то нелегальным.

 

Самая интересная, на мой взгляд, отсылка – Питер Пен. В своё время прототипом для вечно юного героя послужил Бобби Дрисколл. Он был одной из первых настоящих звёзд Дисней, Бритни Спирс эпохи. Слава пришла сразу после «Песни юга», где, кстати, впервые актёры в кадре взаимодействовали с мультипликационными персонажами. В 1947 году уже номинация на молодёжный Оскар. Затем гастроли, концерты, благотворительные акции, реклама, экранизация «Острова сокровищ». В 1950 году получил Оскар как выдающийся ребёнок-актёр. Последним же крупным проектом был (иронично) «Питер Пен». И после него – стремительное падение. Чары детского очарования уступили место подростковым прыщам. Дрисколл перестал быть привлекательным как для Дисней, так и для других студий, и превратился из героя сказки в героя жёлтой прессы – хулиганство, наркотики, реабилитация в клинике, пьянство. В 31 год он умер в заброшенном доме в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. На момент медицинской экспертизы его не опознали, поэтому был похоронен на острове Харт в безымянной могиле.

 

Создатели «Чипа и Дейла» явно помнят о данной странице в истории компании и осознают до сих пор успешную схему с эксплуатацией детей ради прибыли. Каждый талантливый ребёнок Дисней вырастает, рискуя оказаться на обочине и стать «злодеем». Такова реальная Небыляндия…

[noir-trampy]

В итальянском языке существует замызганное сальными руками банальности выражение «dolce far niente». Сладкое «ничегонеделание». Американцы обожают пихать его в уста героев вместе с пастой, пиццей и джелато. Побороться с ним в состоянии лишь «азиаткая одухотворённость», не получившая точного словесного конструкта, но в подобной недоступности к вербальным воплощениям и проявляется её «глубокий смысл».

В супергеройском кино есть смесь из двух этих философий. Только она включает ещё полный автопилот мозгов. Называю её «сладкая тупость взрывающегося фламинго». Потому что только такой набор слов может красочно выразить суть. Отличный же пример — «Аквамен».

��эмповые компьютерные эффекты. Костюмы, идеально подходящие для выпуска RuPaul’s Drag Race. Стремительный монтаж. Картонный антагонист. Брутальный протагонист. Яркий салатище из сюжетных клише, громкого экшена и шуток, которые могли придумать только двенадцатилетки, вспученные от газировки с чипсами. Но если во многих других случаях вышеописанное не работает, поднимая со дна только жуткую мигрень, то тут 10 из 10. Абсолютно чистое pleasure (ни разу не guilty!!) и фейерверк нервных клеток. При просмотре боя с гигантскими крабами уровень серотонина должен взлетать точно снаряд после удара молотом на Силометре.

Безграничная незамутнённость фильма серьёзным тоном делает его идеальным средством для временного отключения когнитивных функций. Он как бы говорит: «К чёрту высокое! Человеческое естество требует попкорна хлеба и зрелищ! Лови «Русалочку» для упоротых!». «Аквамен» — настоящий киноаттракцион по заветам классиков.

[noir-trampy]

На всё можно посмотреть с разных сторон.

Как зритель не являюсь фанаткой реалити-шоу. Нравилась программа «Семейка Осборнов», которую показывали по MTV. Но исключительно из-за фриковости каждого из Осборнов. Не из-за формата. Однако, с точки зрения драматургической изучать подобные медийные продукты интересно.

Допустим, серия из «Семейства Кардашьян», где Крис занимается организацией… собственных похорон. Выбирает межу кремацией и погребением. Выбирает кладбище и гроб. Даже обсуждается родовой склеп. Никаких «предпосылок» для выше расписанного нет. Просто лирическая героиня задумалась о «смертности и том, что с ней надо делать». На фоне же солнечная Калифорния и Ким в шоке и дизайнерских шмотках. Второстепенными линиями обрисован сюжет с умирающий рыбкой, с помощью которой младшему поколению хотят рассказать о конечности всего сущего на Земле. Лейтмотив, в общем, ясен.

Казалось бы… В чём суть?

А в том, чтобы драматургически ещё сильнее укрепить центральную линию повествования реалити-шоу 👉 Кардашьяны — семья. В развязке серии дети показывают Крис фотографию, где она лежит как раз в гробу, чтобы продемонстрировать жутковатость ситуации. Не забывая напомнить, что они уже потеряли одного родителями (Роберт Кардашьян умер в 2003 году от рака пищевода). Дальше осознание, примирение и the end… Точнее to be continued.

И это общий патерн. Сценаристы за занавесом генерируют историю, вооружившись Владимиром Проппом и «36 драматическими ситуациями» Жоржа Польти. Кардашьяны, в свою очередь, отыгрывают вечную (и весьма, кстати, консервативную) истину про «ценность семьи в жизни любого человека». Даже селебрити…

▪️«Семейка Осборнов» использовала похожую формулу, смешивая с тональностью фильмов об Аддамсах и выводя почти толстовскую по градусу пафосности мораль: «Самые чудаковатые семейки — самые нормальные на свете».

[noir-trampy]

Для меня кино 90-х ассоциировалось всегда с переосмыслением хорроров. Культовые «Крик» (1996) и «Крик 2» (1997) Крэйвена, где иронично подаются жанровые шаблоны – от правила, согласно которому сексуально активные девицы погибают первыми, до параноидальной жизни после резни. М��нее удачные «Я знаю, что вы сделали прошлым летом» (1997) и «Городские легенды» (1998). На стыке появится «Ведьма из Блэр» (1999), а затем наступит эпоха ремейков. Сразу после коротенького периода саморефлексии.

 

Во вторую очередь в поле зрения попадали эротические триллеры. Конечно, не изобретение того периода, но «Основной инстинкт», «Щепку», «Ущерб» сложно почему-то представить в 80-х или 2000-х. Аккомпанировал им клип Мадонны на песню «Bad Girl» (снятый Финчером по мотивам «В поисках мистера Гудбара») с почти патриархальной моралью противников феминизма третьей волны: «Красивые и успешные женщины пьют, курят и плохо кончают».

[Тогда же Мадонна продолжала заниматься своей кинокарьерой в фильме «Тело как улика». Назанималась на статуэтку в номинации «Худшая женская роль» на премии Золотая малина]

 

Чуть в стороне руками машут «Ядовитый плющ» (1992), «Лолита» (1997), «Увлечение» (1993), «Дьявол во плоти» (1998) под единым слоганом: «От нимфеток сплошь проблемы».

 

Однако, 90-е можно изучать по костюмным драмам и экранизациям классики для молодёжи. К последнему относим «Бестолковых» (1996) по роману «Эмма», «10 причин моей ненависти» (1999) по «Укрощению строптивой», «Жестокие игры» (1999) по «Опасным связям», «Это всё она» (1998) по «Пигмалиону», «Ромео + Джульетта» и «Большие надежды» (1998) по «не требуют лишних представлений». Тенденция перетечёт в нулевые, но из исключения превратится в правило.

Гораздо интересней с полуисторическими фильмами и чуть более достоверными экранизациями. Правда, пока не посмотришь их марафоном, не заметишь определённых общих черт.

Просто списком для начала:

▪️ «Пианино» (1992);

▪️ «Дракула» (1992)

▪️ «Алая буква» (1995);

▪️ «Разум и чувства» (1995)

▪️ «Эмма» (1996);

▪️ «Портрет леди» (1996);

▪️ «Джейн Эйр» (две экранизации, 1997 и 1996);

▪️ «Пламя страсти» (1997);

▪️ «Титаник» (1997);

▪️ «Гувернантка» (1998);

▪️ «Елизавета» (1998);

▪️ «Влюблённый Шекспир» (1998);

▪️ «Честная куртизанка» (1998).

[В 1991 году также выходит «Подними красный фонарь» Имоу – горький сказ о судьбе женщин в Китае в 20-е годы XX века]

 

Наряды, причёски, нравы – всё из прошлого. Только женских персонажей шьют по современным лекалам. Большая часть «ahead of their time» и задыхается в тестостероновом мире. Даже в мелодраматичном «Дракуле» есть мотив женской тюрьмы в догматах Церкви. Коппола, конечно, пытается продвигать христианские ценности, вторя Стокеру. Горячая Люси, поглощенная желаниями от макушки до пят, погибает трагично как будто в назидание. Но попытка из культового кровопийца-злодея сотворить непонятого антигероя приводит к тому, что уже героиня Райдер в агонии кричит мужу, что он сделает с ней то же, что и «с остальными» (отрубит голову и кол в грудь всадит). То есть покарает за свободу выбора. Насколько намеренно сценаристы добивались подобного неосознанного liberation, остаётся загадкой…

 

Как и те причины, по которым другие эпохи завладели экранами и стали плацдармом для историй, где в центре повествования раскрепощение. Может хотелось показать, что за двести/триста/четыреста лет ничего не изменилось, и сейчас решаются всё те же вопросы. Кому принадлежит тело? О чём должна думать женщина? Имеет ли право на страсть? Равна ли мужчине? Бесконечное из пустого в порожнее. Даже сегодня костюмные драмы — эскапизм, редко выходящий за пределы порнографического парада панталон и цилиндров. Костюмные драмы в 90-х почти манифесты. В кульминациях ждёшь бравого срывания корсетов и забрасывания их в дружном порыве солидарности в костёр. 

[noir-trampy]

Джалло с одной стороны ругают за отсутствие внятной драматургии и жестокость, а с другой — представляют в качестве царства тотального эстетизма, где визуальное — канва истории. «Суспирия», например, могла превратиться в картину категории B, если бы не ракурс Ардженто, который завороженно наблюдает за алой кровью, стекающей по витражам. Фильм опускает на дно бессознательного, заставляя смотреть воспалённой нервной системой. В чём и суть джалло. Поэтому самому Ардженто не понравился ремейк Гуаданьино. За вшивание хребта туда, где должно струиться, взрываться, истекать.

За то же самое хочется пожурить Райта с «Прошлой ночью в Сохо» — феминистском триллере о насилии, порождающем насилие.

[Что интересно. Ведь в джалло женщины — ультражертвы. Их преследуют. За ними наблюдают в замочные скважины. Они всегда в опасности. Эстафета потом перейдёт к слешерам. Но именно в «жёлтых обложках» сформируется образец для подражания]

Так вот Райт, вооружившись теорией газлайтинга, делает джалло чуть более британским. Теперь ничего не остаётся за кадром или для вольных интерпретаций. Детективные стропила прочны. Узлы перипетий завязаны и развязаны. Цвет и свет работают как часы — красный (тревога), синий (потусторонние вибрации), зелёный (безумие). Сдобрено местами сентиментальностью. И всё хорошо… да только скучно.

Героиня живёт в прошлом — носит одежду 60-х, слушает старую музыку и не переварила детскую травму. Также тревожится, когда в поле зрения оказывается субъект с XY-хромосомой. Так как мужчины — потенциальные хищники. Не обсуждается. Она комфортней чувствует себя вне реальности, где-то в ностальгии или во снах. Что по партитуре приводит к размыванию границ между живой и призрачной материей. Поэтому на середине накатывает зёв, хотя второй акт ещё не набрал нужной скорости. Костюмы, интерьеры, грим замечательные. Однако, ощущение декоративности в плохом смысле не покидает. Не создаётся эффекта «неправды». Вполне трезво осознаёшь, что смотришь картину с хронометражем 1 час 56 минут. И ей не удаётся достичь цели — напугать, запустив шаловливые пальцы паранойи в душу.

[Эпоха, в которую попадает ненадёжная героиня, способ убить двух зайцев. Оммаж поджанру и авторский комментарий. Расцвет франшизы о Бонде (на кинотеатре даже висит огромный постер «Шаровой молнии»). Эксплуатейшен. Время, когда женщины по-настоящему были сексшерами в повествованиях — привлекательными штучками из плоти и крови]