#это здание проклятое

[raubtierfuetterung]

Так ненавижу школу, меня тошнит

[ri-with-tea]

Сидеть неподвижно, спину прямо, голову не опускать. Взгляд можно не отводить, все же кровь в тебе королевская. Формально. Ошейник воротника давит, мешает дышать, но все равно лучше лишний раз не шевелиться, чтобы не сбить мастера. Кофа сказал, что это лучший художник во всем Лондоне, королевская семья заказала ему множество портретов.

Иногда Чиффе казалось, что эти люди записывают, зарисовывают и запечатлевают все, что их окружает. Ещё один способ присвоить не только природу, но и время. Эти люди вообще крайне жадные, они, как волки, раздирают друг друга, свои и чужие земли, стремясь отхапать себе как можно больше.

Художник, наконец, заканчивает. Точнее говорит, что дальше сидеть не обязательно -остальное он дорисует в мастерской. Чиффа смотрит на свой портрет и ему хочется проломить рамой череп. На холсте изображен кто угодно, но не он. Нет татуировок и кос, рассказывающих историю его племени, лицу преданы черты «просвещенного европейца», как себя называют эти люди. В портрете нет ничего «дикарского». Ничего от Чиффы.

Кофа быстро, мешая приказы с шутками, убеждает художника, что все прекрасно, портрет великолепен. А сэр Джуффин, громоздкое, неудобное имя, данное после отречения от веры предков, застыл, потому что раньше не видел ничего подобного, и вообще, все устали, день тяжёлый, а ещё надо явиться ко двору. Чиффа морщится, что воспринимается как подтверждение и художник, наконец, уходит. Кофа тут же меняет маску и хмуро спрашивает, в чем дело.

— Зачем? Тебе мало земли моего народа, захотелось еще и моей души? — их грубый резкий язык даётся ему с пугающей лёгкостью. Чиффа боится, что он уже забыл свой.

— Джуффин, ты опять за свои дикарские бредни? — Кофе этот союз претит, Чиффа вызывает в нем раздражение и тщательно скрываемый суеверный ужас. Но плантация процветает, три месяца назад перемирие стало настолько прочным, что они смогли уплыть из проклятого дикого Нового Света в благословенную цивилизацию Старого. Из непроходимых, пока не тронутых лесов в гранитный лабиринт улочек и извилистых гравийных тропинок. Кофа, как истинный англичанин, считает, что буйству природы место лишь в парках. Чиффа даже не вслушивается в его речи, он их выучил еще на родной земле. И уж тем более не пытается как-то переубедить его, это занятие уже бессмысленно даже в качестве языковой практики.

До приема у короля еще несколько часов. За это время можно было бы обойти половину этого города. Проклятое любопытство, отличительная черта его духа-покровителя, приносило лишь боль и разочарование, но противиться ему он не мог. Чтобы унять жажду нового и хоть как-то размяться, приходится гулять по поместью. Здание наполнено холодом и сыростью, несмотря на растопленные камины. Наверное, это одна из причин, почему эти люди бегут в Новый Свет.

— Чиффа, кого я вижу, — голос призрака заставляет замереть на месте. Единственный человек, в чьих устах физически неприятно слышать свое имя, тот, с кого начались все проблемы. Кто подкинул любопытной лисичке интереснейшую загадку и лучшую приманку.

— Сэр Лойсо, рад вас видеть в добром здравии, — встреча с первой неловкой, почти детской влюбленностью — что может быть лучше для тренировки выдержки? Особенно учитывая, что он считал его мертвым.

— Какой же я сэр? — лукаво смеется Пондохва. И правда, он даже не человек, а ворон Иктоми, что пирует на костях воинов. А то и сам Йель, забывший свой народ и творящий мир для других. — Хотя я бы не подумал, что ты когда-нибудь станешь сэром. И что встретимся мы уже у меня дома.

Разговаривать с этим пройдохой абсолютно не хочется, хочется скорее сломать ему пару ребер и выкинуть из окна, чтобы он умер по-настоящему. Может, это прекратит те беды, что начались с его приходом. Пара односложных ответов на вопросы о немногих общих знакомых, короткий приказ на родном языке выходит лишь слегка хрипло, зря волновался, и Лойсо просто выдворяют. Надо было дать тогда его казнить, а не вестись на поводу у глупых эмоций и любопытства. Хорошо хоть получилось сдержаться сейчас и не продолжить разговор. Не дать ему стать личным.

Чиффа выходит во внутренний двор, весь в идеально ровных клумбах.

Взывать в таком месте к духам предков — глупо. Даже если бы они не молчали. Зато можно достать книгу и попытаться представить себя хотя бы на родной земле. Забыть на время о Лойсо, не известно зачем пришедшем, наверное, решил снова разыграть спектакль о беде и чудесном спасении. Забыть о толпе, что смотрит на него как на редкую зверушку, хотя чиффы тут и правда не водятся, удивительно, что тут вообще есть звери. Забыть о Кофе, все мысли которого заняты выгодой колонии, и даже брак, что считается священнейшей вещью в их вере, заключил сугубо из практических соображений. Забыть о молчащих богах, кричащей совести и выжженной душе.

Вечер приходит слишком быстро, принося ожидаемый успех. Некоторые дамы сами верят в свое умиление их историей. Кто-то, не скрываясь, лучится тщеславием и гордостью за не свои заслуги. Кофа почти счастлив и даже улыбается Чиффе. Почти как улыбался деньгам, что даёт король. Кажется, ещё немного, и он даже обнимет его, но Кофа слишком хорошо воспитан.

За весь день по настоящему имени к нему обратился лишь Лойсо, и это неожиданно противно. Словно он стал-таки одним из них. От этих мыслей его бросает в дрожь, которую еле удается скрыть. Увлеченный новыми перспективами Кофа ничего не замечает, продолжая болтать. Чиффа слышит только то, что ему интереснее всего, через неделю они отплывают домой.

Вся неделя перед отплытием сливается в сплошную череду прощальных визитов, от которых голова словно раскалывается, как переспелый плод. Собственное тело начинает подводить, словно не хочет сдаваться, и сопротивляется на ровне с духом. Каждый вечер Чиффу словно выворачивает наизнанку от вина и еды. На руках и лице появляются щербины, которые приходится покрывать толстым слоем краски, и слушать шуточки Кофы. Мол, не перехотел ли он уплывать от косметики и действительно роскошной жизни. Чиффа отмалчивается, не желая осквернять древние заклинания, произнося их на чужой земле, даже чтобы прогнать ачери из-за его плеча. Подниматься на борт неожиданно трудно, тело болит и ломит. Но отстоять приветствие, речь и прощание короля, а также множества знатных и богатых людей необходимо. Чиффе кажется, что эта боль и испытания посланы ему его новым богом для проверки его веры. Он надеется, что пройдет их с честью, правда, уже не совсем уверен, нужно ли ему это. Ради кого их проходить? Ради лжеца, что мог только притворяться, или ради «мужа», которому он и так отдал все, что только мог, получив взамен презрение обеих сторон и пару коротких моментов счастья. Эти вопросы крутятся в голове одновременно, эта тьма застилает глаза.

— Ты мог и даже должен был сказать о болезни раньше, — первое, что слышит Чиффа, приходя в себя в своей каюте. В словах Кофы на удивление нет упрека, лишь грусть. — В Лондоне еще были хорошие врачи, которые могли хоть облегчить твою боль.

— Не надо, — хрипло просит Чиффа. — Все эти люди надоели мне еще в здоровье.

— Здоровым, — поправляет Кофа. — Джуффин, может, они тебе и надоели, но они могли бы помочь тебе хоть дожить до Вирджинии. Корабельный врач сказал, что сейчас ты не дотянешь и до открытого моря.

— И плевать, — неожиданно радостно обрывает его Чиффа. Не придется видеть страх и презрение в чужих глазах, можно скинуть осточертевшую маску и отправиться в новое путешествие. — Последнее желание умирающего ты ведь обязан исполнить? Пока мой дух не отправится бегать по ветру, зови меня правильно.

Кофа смотрит на него молча, словно впервые видит. А потом улыбается не так, как деньгам, а тепло, и кивает. И оставшиеся три дня Чиффа сквозь боль и бред слышит свое имя. Настоящее, от которого он никогда не смог бы отказаться и которое он не прятал.

А любопытные чиффы легко подобрали своего собрата с другого берега, чтобы бегать по тонким ветряным тропам под звон погребального колокола.

[0xd0a]

Раньше я очень много времени проводил в Риге. Там на улице Бривибас я заметил странное обшарпанное здание с заколоченными окнами, ну и вообще выбивающееся из общего ряда своей заброшенностью. Оказалось, что это бывшее здание КГБ Латвии. После отделения от Советского Союза латыши сделали многое, чтобы отделить себя и от истории, они считали себя преемниками довоенной латвийской республики. Это выражалось и в возвращении прав собственников домов и многом другом. И поэтому здание КГБ должно стать ничем, оно должно как бы превратиться в пыль и развеяться по ветру, это проклятое место.

Такую же интересную историю я наблюдал, например, в Чили, где так же заброшено стояло здание местных спецслужб, которые уничтожали коммунистов при Пиночете.

А в России такого не произошло, людям не объяснили и не объясняют историю и значимость многих вещей. Просто поменять флаг на стене в кабинете недостаточно. Вот это наверное очень большая ошибка, может быть, самая большая.

Дело в том, что в России традиционно ничего не объясняют. Выпустили закон: задача человека в нем самому разобраться. Вот классный пример: светофоры. В моем детстве светофоры на перекрестках работали "синхронно", то есть когда автомобилям включался красный пешеходам тут же включался зеленый. В идеальном мире, конечно, все машины останавливаются мгновенно и вовремя. Но в реальном бывает плохая погода, спешащие водители и так далее. Выход простой: принять реальный мир и отложить включение светофора для пешеходов на три секунды.

Вот это различие между реальным и идеальным в России глубоко не понимают.

И также со всем остальным: нельзя один раз сказать и быть уверенным, что человек понял. Привычки (кроме плохих) приобретаются медленно. Нужно говорить и повторять и повторять десять, двадцать, сто раз. Только тогда люди поймут.