#twelve_kingdom

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 4

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

На следующий день, когда Эйко наведался в Шихо-фу, зал суда, там его уже ждали Тенкей Джокю и Шиши Соцую. На лицах обоих читалась тоска и подавленность.

После того, как все трое наконец собрались вместе, их подчиненные удалились в другую комнату. Шихо, являющийся организатором судебного процесса, так же отсутствовал. Здесь могли находиться только прокурор Шикей, Тенкей и Шиши, управляющие судебным процессом. Каждый из них мог повлиять на исход дела.

Пока дверь не закрылась за последним из сотрудников, никто так и не нарушил молчания, однако, и без этого, Эйко отлично знал, о чем думают они все. Джокю и Соцую были в полном замешательстве.

– ... Толку не будет, если мы все будем продолжать молчать, – был вынужден начать Эйко. – Что вы думаете по поводу всего этого, Тенкей.

Джокю тихо вздохнул. Из них тро��х он выглядел моложе всех: на вид ему едва можно было дать тридцать. Джокю занимал должность Тенкея, на плечи которого ложится расследование преступления и вынесение приговора по закону.

– А что тут скажешь? У нас есть только отчеты о допросах, проведенных в Районном и Высшем судах. Районный Тенкей проделал отличную работу, мне даже нечего добавить.

– Тенкей, вы ведь встречались с Шюдацу? Что это за человек по-вашему? – спросил Эйко.

– Он монстр, – ответил он коротко и с явным отвращением. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что после этой встречи к нему прониклись самой настоящей ненавистью.

– И все же, некоторые детали районного Тенкея остаются не ясны. Например, убийство семьи в соседней деревне.

Когда Шюдацу спросили о мотивах, он ответил, что ему просто не было куда идти. Более того, есть сведения о том, что есть свидетель по убийству, совершенному Шюдацу незадолго до этого. Именно поэтому он решил укрыться в покинутой деревне на зиму, так как привлек к себе слишком много внимания в городе. Однако, к сожалению, в той деревне, в которой он искал укрытия, остались люди. Результатом стало убийство целой семьи, но Эйко по-прежнему терзали какие-то подозрения. Обычно в период заморозков в деревнях никого не остается. Если бы его волновало наличие людей в деревне, он мог найти другую, ведь большинство близлежащих поселков были пусты.

– Нет жителей – нет еды, то же самое касается и запаса дров, – взял слово Тенкей. – По его словам, то, что в доме остались жители, ему было даже выгоднее, нежели просто прятаться в опустевшей деревне.

– ...выгоднее, –  пробубнил себе под нос Эйко.

– Что ж, понятно. Но, он все это время жил в одном доме с убитыми, почему бы ему просто было не перебраться в другой?

– Он не видел в этом необходимости, так как во время холодов тела разлагаются намного медленнее, а значит и запаха нет.

Соцую, который до этого момента хранил молчание, вздохнул и покачал головой, и Эйко был с ним солидарен. Этот Шюдацу, он обладал извращенным умом, но в то же время казался разумным. Этот факт еще больше смутил Эйко.

– Хорошо, а что насчет Шюнрё? Ка��ой смысл было убивать мальчика за двенадцать сен, если в кармане при этом есть около десяти рё?

– Он постоянно уклонялся от ответа и в итоге так ничего и не рассказал. Может быть он что-то скрывает? Нужно в этом разобраться.

– Не знаю. Все, что он сказал об этом убийстве, так это то, что, если бы мальчик позвал на помощь, это бы добавило ему хлопот. Четкого ответа по поводу украденных денег не было.

– По поводу этого дела, районный Тенкей обозначил, что это убийство первой степени. Как вы это определили? – пробормотал Эйко.

– ...Я все еще сомневаюсь, собирался ли он просто отобрать деньги, или все же убить его с самого начала. Если он с самого начала вознамерился убить мальчика, то это убийство первой степени. Но если он убил его лишь из страха, что тот поднимет шум, это уже вторая степень.

– А что сказал сам Шюдацу?

– Сказал, что хотел отобрать деньги.

– Если бы он не задумывался об убийстве и боялся, что мальчик позовет на помощь, он бы наверняка дождался, пока тот доберется до безлюдного места.

– Не думаю. Шюдацу знал, что ребенок шел в маленький магазинчик неподалеку от его дома. Он ведь слышал его разговор с матерью.

Женщина подозвала к себе сына, чтобы убедиться, что у него хватит денег. Шюнрё разжал пальцы и продемонстрировал ей деньги на ладошке.

"Четыре сен за персик, двенадцать за три. Да, у меня хватает."

– Семья Шюнрё небогата. Шюнрё было всего восемь, и родители были не в состоянии выделять средства ему на карманные деньги. Поэтому единственным способом для него раздобыть их было помочь родителям в работе. Каждый день он помогал им и получал за это один сен в качестве оплаты. Он получил двенадцать сен примерно за десять дней. Слышал, он просто грезил тем, чтобы отведать персиков, – с сожалением сказал Джокю. – Он хотел купить два себе и еще один младшей сестре, поэтому помогал и терпеливо копил деньги.

Эйко кивнул, чувствуя, как сказанное вновь отдается болью где-то в груди. Мальчик наконец накопил двенадцать сен и с гордостью показал их матери. Он словно перенесся в тот момент, видел, с какой гордостью улыбается ребенок, и как ему отвечает тем же его мать. Это была трогательная сцена, но в то же время судьбоносная.

– Шюдацу слышал их разговор, именно поэтому и решил действовать быстро и наверняка, не дав ребенку дойти до магазина, а затянув его в первый попавшийся безлюдный переулок.

– Мне кажется, он с самого начала знал, что мальчика придется ��бить, чтобы он не начал шуметь, очевидно, что их мог кто-нибудь увидеть.

Джокю кивнул.

– Согласен, вот почему Тенкей и назвал это убийством первой степени.  И все же, я все еще сомневаюсь в том, что Шюдацу последовал за мальчиком, с самого начала решив, что убьет его. Думаю, он обычный психопат. Хочешь – реши, как отобрать, и действуй. В результате, все убийства, совершенные им, были совершены на почве желания чего-либо, по крайней мере, я так думаю.

– Хм, – устало вздохнул Эйко. То, что только что высказал Джокю, было крайне деликатным предположением. Но его нежелание судить это как убийство первой степени было понятно. И все же, перед ними стояло непростое решение, которое не могло опираться лишь на их личные предположения, однако в первый день судебного разбирательства просто не было смысла беспокоиться об этом, по крайней мере, так думал Эйко, задумчиво глядя на Соцую. Это был мудрый и опытный старик лет шестидесяти, но на самом деле, среди них всех он был самым младшим.

– А что думаешь ты, Шиши?

Его работа состояла в том, чтобы отыскать основания для помилования и предъявить их для смягчения приговора в соответствии с тремя законами: Санша, Санью и Санши. Санша означал три вида людей, которых должны освободить: детей до семи лет, стариков старше восьмидесяти лет и слабоумных.

– Что ж, он не попадает ни под одну из категорий Санша. Тут все понятно, – ответил Соцую, на что Эйко с Джокю кивнули.

– Ко всему прочему, нет сомнений, что он и не Санью.

Санью означает Фушики, Кашицу и Ибо. Фушики – это люди, которые не знали, что совершают преступление и не понимали, что их действия преступают черту закона. Например, это убийство по неосторожности, когда подсудимый сбросил с высоты поклажу и попал кому-нибудь по голове, не зная, что внизу кто-то проходил. Кашицу – это ошибка. Например, когда подсудимый случайно уронил на кого-нибудь поклажу, пытаясь избежать столкновения, или просто потерял контроль над большим грузом, что держал в руках, в результате чего были пострадавшие. Ибо – э��о забытое. Например, если подсудимый просто забыл, что на месте, куда он кидал поклажу, кто-то стоял. Понятное дело, что Шюдацу не попадает ни под одно из этих исключений.

Эйко вздохнул.

– Значит, Санши?

Соцую кивнул.

Санши – это тот, кто отдается на суждение присяжных, выслушивает мнение чиновников и народа. Если среди них будет хоть один голос в пользу подсудимого, приговор обязаны смягчить. Соцую, в соответствии со своим долгом, должен был взять во внимание мнение каждого, а так же часто обращаться за советом в Р��ккан.

– В смягчении наказания нет никакой необходимости, ибо никто не высказался по этому поводу. Более того, практически все требуют его казни. Большинство чиновников придерживается того же мнения, однако есть и те, кто выражает беспокойство. В Риккан посоветовали быть осмотрительнее, а нам известно, что зачастую они говорят теми же словами, что и правитель. Остальные же глубоко обеспокоены злоупотреблением смертной казнью, которое может отразиться и на нашем будущем, если мы сейчас вот так просто и решительно казним его.

– Так я и знал. Я, конечно, ценю эту осторожность со стороны Риккан, но...

– Не могу сказать, что он не попадает под Санши только потому, что у некоторых есть опасения. Но ярость народа велика. Большинство из них не готово принять ничего кроме смертной казни. И если Шикей дарует Шюдацу жизнь, они могут потребовать выдать его им для самосуда.

– Понимаю, – пробормотал Эйко. Если он избежит смертной казни, могут начаться беспорядки, и если бунты еще могут быть подавлены, то ярость народа по отношению к судебной системе – нет. Если они применят против людей силу, их доверие будет утеряно, как к системе, так и к самой стране.

– А что насчет требований семей жертв? – спросил Эйко. Иногда именно жертвы или люди, связанные с ними, могут быть теми, кто смягчит наказание. Но такое случается с Санши лишь когда понятно, что перед ними человек, который раскаялся в своих преступлениях и просит прощения у жертвы, хочет искупить свою вину.

– Не поступало ни одного заявления на замену казни штрафом. Начнем с того, что Шюдацу вообще не связывался ни с одной из семей своих жертв. А те, в свою очередь, требуют казни и каждый день наведываются в национальное бюро.

"Как я и предполагал", – подумал Эйко.

– Могу себе представить возмущение семей жертв, но, даже казнив преступника, они не получат того удовлетворения, что думают.

– Согласен. Более того, многие выступают против обычного обезглавливания и требуют, чтобы его медленно разрезали на 23 куска, что соответствует количеству жертв, уподобившись народу из Хо.

Медленное нарезание преступника на части действительно является одной из смертных казней. Преступника убивают медленно, отрезая от него кусочки дюйм за дюймом, а после того, как он умирает, еще и обезглавливают. Иногда же обезглавливают, когда видят, что человек вот-вот умрет. Есть можество вариантов, все они зависели от местности и эпохи. Бывали случаи, когда действительно до самой казни решали, на сколько частей должен быть разрезан преступник. Именно отсюда и появилось предложение разрезать Шюдацу на столько частей, сколько убийств он совершил. Недавно в Шисо провели тщательный разбор казней в других странах, и именно это выбрали в качестве наказания для Шюдацу.

Джокю недовольно хмыкнул.

– Они заявляют о своем желании казнить его подобным образом, но представляют ли они себе, насколько это жестоко? Это не отнимает у него жизнь, а только продлевает ее, а так же мучения, в которых нет никакой необходимости. Некоторые правители других королевств когда-то сажали преступников в сенсеки, чтобы продлить их страдания, а теперь, люди требуют вот этого.

– Но именно это Шюдацу и сделал со своими жертвами.

На эти слова Джокю не нашел, что ответить.

– Да, именно так он и убил одну пару, чтобы узнать, где семья держит свои сбережения, он на глазах у жены кромсал ее мужа по кусочку, отрезая каждый палец, затем уши и нос. После того, как муж скончался от болевого шока, он искромсал ему живот и перешел на жену. С самого начала они ему говорили, что сбережений никаких нет, и это действительно было так. Они продали свою собственность для того, чтобы их сын мог поступить в Шогаку и переехать в общежитие. Да, они получили много денег, но все они были потрачены на школьные расходы сына. Они страдали и умерли ни за что.

– Он убивал людей, разрубая их на части и что, для него это слишком жестокое наказание? Ни Шюдацу не может пожаловаться, что это бесчеловечно, ни мы. Все равно найдется человек, который скажет, что это наказание необычайно жестоко, но это не отменяет того, что он точно так же поступил с бедными людьми.

Ни Эйко, ни Джокю не нашли, что на это ответить.

– Вряд ли я найду подходящие слова, чтобы убедить народ, – пробормотал Джокю. – Думаю, Шюдацу хочет, чтобы его казнили...

Эйко взглянул на него с подозрением. Джокю смерил его и Соцую печальным взглядом.

– Он надеялся на то, что его казнят еще до того, как посадят в тюрьму, он сам сказал мне об этом. Раз уж Шюдацу так хочет этой казни, то она для него вообще не является наказанием. Жизнь в тюрьме для него намного хуже, что думаете?

– Это может быть просто словами. С чего бы нам верить тому, что он говорит? Даже если это правда, стоит отправить его на казнь, как он тут же начнет умолять сохранить ему жизнь, – отозвался Соцую.

– Ну, может вы и правы, а может быть и нет.

– Я считаю, что это просто блеф, не может быть такого, чтобы Шюдацу не умолял не казнить его. Я никогда не поверю в то, что он не боится умереть. Разве существует такой человек, который не боится ни боли, ни смерти? В нем, как и в любом человеке, все еще есть этот основной инстинкт, даже если он в отчаянии. Именно поэтому он так подавлен, разве нет?

Подумав, Джокю все же покачал головой.

– Это может быть блеф, а может и не быть. Но я бы не сказал, что он подавлен. Это сложно объяснить, но складывается впечатление, что он хочет выглядеть победителем, когда ему вынесут смертный приговор.

Однако ни один мужчина, ни второй его не поняли, как бы Джокю не пытался подобрать слова, ведь только он имел возможность поговорить с Шюдацу. Стоило им всем замолчать, как в коридоре послышались стремительные шаги, сопровождаемые громкой ссорой.

– Дай-шико, прошу, подождите!

По ту сторону двери послышался голос, в котором узнавался Чиин из Шихо.

– У них сейчас совещание. Даже если Дай-шико... – дверь распахнулась прежде, чем Чиин успел договорить, являя им сердитого Дай-шико.

– Вы приняли решение?

Не понимая, что случилось, Эйко в удивлении встал на колени и вежливо поклонился.

– Судебный процесс только начинается.

– Хорошо, – произнес Энга Дай-шико, окинув их всех взглядом.

– Уточню заранее. Смертная казнь недопустима, надеюсь, вы понимаете это.

Эйко обменялся с остальными взглядами. Случалось такое, что Шихо и другие высокопоставленные чиновники давали им советы по поводу судебного разбирательства. Перед началом суда Шиши консультируется в Риккан-чо и остальных учреждениях по поводу Санши. Однако, Тенкей, Шиши и Шикей, только эти трое, проводят совещания на свое усмотрение, опираясь на собственную мудрость.

– Дай-шико, вы переходите все границы, – Чиин даже не скрывал своего гнева. Еще не бывало такого, чтобы кто-то пытался оказать давление на решение суда. Даже Дай-шико не был тому исключением. Когда суд уже вынес свой приговор, Дай-шико и Чосай могут возразить против него и отправить дело на повторное рассмотрение, но только после запроса мнений других должностных лиц, а также только один раз. Но никогда не было такого, чтобы они давали какие-либо указания перед вынесением приговора.

– Если есть исключения, то только по инструкциям Его Величества, – выпад Чиина был настолько резким, что Эйко удивленно вскинул на него глаза. – Ваше заявление со слов правителя? Если это так, то я все понимаю.

– Нет, Его Величество сказал, что оставляет это на мое усмотрение, а я могу положиться на решение вас троих.

– С Его Величеством что-то не так.

Энга оттолкнул Чиина назад.

– Тогда почему у вас такая нерешительная позиция? Может ли это быть связано с тем, что вы боитесь того, как на это отреагирует народ? – спросил Энга и вновь окинул их троих взглядом.

– Идеал наказания – это не назначать наказания. Его цель не в том, чтобы наказать, а в том, чтобы заставить челоека не нуждаться в нем. Существует также поговорка «Кейсо». Она гласит, что в наказаниях нет нужды, что, если мы отлично контролируем то, что происходит в нашем государстве, то и количество людей, совер��ающих преступления, уменьшается. Нет сомнений в том, что это и есть идеал страны. Наше королевство все это время продвигалось в нужном направлении, поэтому нет никаких оснований в том, чтобы отказываться от идеала сейчас.

– Сомневаюсь, что вы тут правы, – воскликнул Соцую. – Если все так, как вы говорите, то как мог появиться такой монстр, как Шюдацу? Не пора ли нам снова пересмотреть нашу правовую систему?

– Вы не должны использовать такое слово, как "монстр", вы ведь представитель судебных органов, – огрызнулся Энга. – Да, Шюдацу – преступник, но он так же один из наших граждан. Слово "монстр" означает преступника, которого так просто не понять, потому что он низшее из существ, не равное человеку. Если вы решите, что он не человек, то вряд ли сможете изменить его к лучшему.

Подобная точка зрения даже немного пристыдила Эйко, но ничуть не смутила Соцую.

– Как я могу назвать человеком того, кто убил восьмилетнего мальчика за двенадцать сен?

Эйко попытался шепотом одернуть его, но тот даже не оглянулся на него, смело встречая пронизывающий и суровый взгляд Энга.

– Судебная система без зазрения совести заявляет, что преступник это все, что угодно, но только не человек. Не в этом ли кроется причина появления на свет таких, как Шюдацу? Сначала вы заявляете, что они не люди, а потом требуете от них раскаянья. И что потом? Они просто повторяют то, за что их осудили, потому что к ним с самого начала отнеслись, как к нелюдям.

– Но мы...

– Начнем с вопроса, кто вообще убил бы за двенадцать сен? Я знаю, что Шюдацу представал перед Верховным судом, но там он так и не осмелился объяснить свой поступок, ибо с самого начала к нему отнеслись там, как к монстру. Разве я не прав? Именно то, что некоторые смотрят на других людей свысока, и создает все больше и больше преступников.

Соцую не нашел, что сказать в ответ.

– Хоть это и может быть сложно, но для начала мы должны понять причину, по которой он убил мальчика. Если мы проясним это, то можем получить ответ на вопрос, как спасти такого преступника, как Шюдацу. Если у нас это удастся, мы сможем спасти и изменить его.

– Не хочу вас расстраивать, но Шюдацу сам сказал, что у него не было причин, – ответил Джокю, однако Энга лишь покачал в ответ головой.

– Он только это сказал? Возможно, он и сам не понимает, почему так поступил, возможно, он сам себя не понимает. Но можно ведь разобраться, предостеречь, объяснить, найти вместе с ним причину, а потом на будущее ознакомить с этим людей, представляющих судебную власть.

Джокю не ответил.

– В обязанности суда входит не просто наказание преступников, а провоцирование у н��х переоценки ценностей, а также их восстановление. Никогда не забывайте об этом, – сказал Энга, взглянув на Эйко и остальных.

Эйко уже хотел было что-то ответить, но вовремя закрыл рот, встретившись с пристальным взглядом Чиина, стоявшего позади Энга, который все же вновь проскользнул в комнату.

– Мы услышали вас, Дай-шико.

Энга кивнул.

– Тайхэки недопустима. Я ясно излагаюсь? – с явным давлением сказал Энга и развернулся. Чиин подле него ничего не сказал, поклонившись. Эйко и остальные последовали его примеру и подняли головы лишь тогда, когда шаги Энга затихли вдалеке, заметив, насколько все же все это уязвило Чиина.

– Вы все слышали слова Дай-шико. Но это никак не влияет на ваши обязанности, не поддавайтесь влиянию других и делайте все, как обычно.

– Но...

– Его Величество оставил это на нас. Мы не можем поддаваться настроению Дай-шико.

– Не значит ли это тогда то, что он отозвал свой указ по поводу тайхэки? – взволнованно спросил Соцую.

– Понятия не имею, – скривился Чиин.

– Что значит "понятия не имеете"? – вновь спросил Соцую, но Чиин лишь покачал головой.

Он жестом предложил Эйко и остальным присесть, сам он присел на скромную скамью, на которой обычно сидел подсудимый или свидетели, вызванные в суд для показаний. На что остальные лишь задались вопросом, заметил ли он это.

– Я разговаривал с Его Величеством и спросил напрямую, что он имел в виду под "Я оставляю это Шихо", но так и не получил четкого ответа...

С самого начала правитель отмахивался от Чиина, умолявшего его о встрече, объясняя это тем, что все, что хотел, он по этому делу уже высказал. Но из-за трудностей, с которыми столкнулись Чиин, Эйко и остальные, ему все же пришлось принять его. Правда перед этим Чиин не один день оббивал пороги Чосая и Сайхо.

– Но Его Величество сказал, что оставляет все на Шихо. Тогда я уточнил, означает ли это то, что указ об отказе от тайхэки отменяется, на что он так же ответил: "Я оставляю это на Шихо". Он сказал, что если решением Шихо станет отзыв указа, то он примет это.

– Значит, мы можем расценивать это, как разрешение на смертную казнь?

– Я в этом убежден. Ваши руки развязаны, правитель сказал, что не будет оспаривать вашего решения.

На этот раз Эйко уже не смог отмахнуться от неприятного чувства волнения внутри. Можно ли это было расценивать, как полное доверие Шихо? Или же это просто попытка скинуть все на чужие плечи? Нет, эти слова нельзя было расценивать как доверие, это не были слова человека колеблющегося, скорее всего ему было просто все равно.

Эйко измученно вздохнул, услышав рядом с собой такие же стоны отчаяния – наверняка остальные были того же мнения.

Несмотря на то, что с правлением Его Величества в Рю пришла благодать, а сам он сидел на троне уже около ста двадцати лет, в последние дни людей все больше одолевали сомнения. В нем уже не было видно той заинтересованности в политике, что и раньше.       Несмотря на то, что сам он был хорошим правителем и прославил Рю, как конституционное государство, все чаще складывалось впечатление, что он будто бы бросает вызов закону. Он даже не обдумывал принятого им решения и не задумывался о том, что люди могут перестать слушаться его, когда он сам же и нарушает принятый им закон. Каждый раз находился кто-то, кто сетовал бы на это, но он не принимал это во внимание.

– Вот что Его Величество сказал по этому поводу, – вздохнул Чиин. – Не беспокойтесь о беспорядках, просто делайте свою работу, в любом случае я поддержу ваше решение.

– Дай-шико это вряд ли обрадует, – отозвался Эйко.

– Да, он может оспорить ваше решение, как Дай-шико, но вы все равно не обязаны подчиняться. К тому же, правитель оставил это на нас, поэтому, даже будучи Дай-шико, он не может препятствовать нашему решению. Единственное, что он может сделать, так это, уже после нашего вердикта, попытаться переубедить Его Величество лично. Всем нам известно, что Энга – сын правителя Рю. Как на публике, так и при личном разговоре, он может убедить его в своей точке зрения.

– Думаете, это возможно? – тихо спросил Соцую.

– Сложно сказать, – отозвался Чиин.

Дай-шико Энга называли правителем правителя Рю, хотя это было лишь прозвище, которым пользовались в народе. Данный случай мог быть обыкновенным проявлением соперничества с отцом, имевшим репутацию доброго и мудрого правителя, которым и хотел управлять его сын. Оброненные слова "Смертная казнь недопустима" просто были его проявлением.

Во всем, что бы ни решил правитель, Энга в свою очередь считал своим долгом подчеркнуть, что это было его, правителя, решение с самого начала. Даже если министры ставили это решение под сомнение и Его Величество поддавался этому, Энга никогда не шел на компромис. Он просто не даст возможности сомневаться в решении правителя, более того, он докажет возмутившимся министрам, что те неправы, и что на стороне правителя мудрость и закон. Он обладает привилегией врываться в отдельные покои Его Величества когда ему вздумается, чтобы в чем-то его поправить.

И тем не менее, как правитель, Энга никудышный. Во-первых, в любом случае, без слова правителя он не может ничего решать. Есть подозрения, что у него даже нет его собственного мнения. Пока правитель не скажет своего слова, он даже рта не раскроет, не желая брать на себя ответственность и обязательства, предпочитая просто внимательно наблюдать. В случае провала он трусливо все сбросит на плечи отца, прикрываясь тем, что это было его решени��. Утверждая, что вся ответственность была на том, кто прнял решение, он в то же время пытается обскакать его. Сколько бы аргументов он потом ни приводил, все говорило о том, что у него не было своего взгляда на ситуацию. Зачастую, он складывал неправильное мнение в самом начале. Он рассуждал об идеалах судебной власти, но даже не задумывался о том, что невмешательство в ее работу является базой всего. Помимо этого, сам Энга умом не блестал и даже не мог сделать выводы на базе каких-то поступков и их последствий. Все ��то вытекало в элементарный вывод: у него попросту не было собственного мнения.

Из-за этого Энга не удавалось уговорить правителя, как бы он ни пытался. Тот лишь криво усмехался, приводя ему доводы против, а Энга, не в силах принять этого, приходил в бешенство, или же просто пытался опередить отца в его словах. Опыт показал, что Его Величество может и не прислушаться к сыну, поэтому решение в данном вопросе ложилось на Эйко.

– Я знаю, сейчас это прозвучит, как наглость, но все же, почему Его Величество дал принцу столь важную должность? – вздохнул Джокю.

Энга был тем еще упрямцем. Стоило ему высказать свое мнение, он даже слышать не хотел чего-либо, что могло бы ему противоречить. Политик должен быть гибким. Упрямство с его стороны лишь вставляло палки в колеса людям, на него работавшим. Однако это не помешало правителю назначить Энга на такую важную должность. Люди не решались говорить об этом в полный голос, но ходила молва о том, что все было бы хорошо, если бы его назначили по крайней мере на должность Тенкан-чо или Шункан-чо, правитель же открыл ему дорогу к таким званиям, как Чикан-чо и Шукан-чо, чего тот и хотел.

– Что ж, – усмехнулся Чиин. – Отцовская любовь не знает границ. Даже такой великий человек не может преодолеть родительскую привязанность.

Все это лишь удручало Эйко. С появлением Энга в этой комнате на его плечи лег еще один тяжелый груз. Он и без него знал идеалы судебной власти, был с ними согласен и желал им следовать, вот только все они противоречили ситуации с Шюдацу. Именно это занимало все мысли здесь присутствующих. Человек, который не понимал этого, обладал властью, что придавало его словам вес. Кроме того, правитель начинал сердиться на свое министерство, а стоит министерству дать слабину – рушится вся страна.

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 8

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Два дня спустя Эйко в сопровождении еще двух человек покинул пределы дворца и отправился в военный лагерь на западе Шисо.

Обычно для допроса заключенного того вызывали в Шихо-фу – зал суда на территории дворца. Однако была малая вероятность того, что Шюдацу попытается по дороге сбежать, либо народ прознает об этом и тогда наверняка нападет на него по пути. Поэтому, после консультации с ответственными лицами, Эйко решил лично навестить его.

Преступник, приговоренный к тюремному заключению с физическим трудом, отправляется в тюрьму, однако из-за того, что его обычно посылают на общественные работы и строительство, конкретное место отбывания срока не назначается. Именно поэтому, обычно он перемещается по мере необходимости. Однако тех заключенных, которые ожидают решения суда, как правило, держат под стражей на территории военного лагеря.

В сопровождении еще двух человек Эйко пересек лагерь, входя во внутреннюю зону, где и содержались заключенные под пристальным наблюдением солдат, и расположился в комнате для допросов. Само здание не было особенно большим с небольшим количеством открывающихся секций и маленькими окошками. Комната для допросов освещалась очень плохо и была разделена на две части толстыми железными прутьями. Со своей свитой Эйко устроился на скамейке, на небольшом возвышении, и стал ждать. Вскоре в помещение, по другую сторону прутьев, вошли тюремный надзиратель и солдаты, ведущие за собой мужчину.

Это и был Шюдацу.

У Эйко от его вида возникли странные ощущения. Шюдацу нельзя было описать как-то по-особенному: в его внешности не было ничего необычного. Еще до личной встречи, со слов коллег, он знал, что Шюдацу – худой мужчина среднего роста, и на самом деле, это все, что в нем можно было выделить. Опасным он не выглядел, в глазах не читалось силы духа. Силы в нем вообще не читалось, перед ним сидел обычный удрученный человек, уставший, с признаками болезни на лице. Но никакой патологии в нем не наблюдалось, по крайней мере, он совершенно не был похож на монстра. Он был обыкновенным человеком.

– Это Кашу, господин, – сказал надзиратель, усаживая Шюдацу на стул, прибитый к полу, и надежно пристегнул цепь его наручников к кольцу, так же прикрепленному к полу. Затем он поклонился и покинул комнату. Подле Шюдацу, по обе стороны от него, остались лишь солдаты, которые хранили молчание и даже не менялись в лице. Даже слыша то, о чем говорят в этой комнате, они не должны были вслушиваться. Не слышать – их обязанность.

Закованный в цепи Шюдацу сидел молча, опустив глаза в пол. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как сильно он устал, у него не было сил ни на какое проявление мятежного настроя.

Какое-то время Эйко просто сидел и смотрел на него, после чего все же раскрыл бумаги и заговорил.

– Вам предъявлено обвинение в шестнадцати делах. У вас есть какие-то возражения по этому поводу? – спросил он, но Шюдацу не ответил, он просто смотрел куда-то в сторону и молчал.

– Вам совершенно нечего сказать по поводу вашей ситуации? – вновь спросил Эйко, но ответ был прежним – молчание. Смущенный подобной реакцией, Эйко задал еще несколько вопросов по поводу его мотивов во всех шестнадцати случаях, но Шюдацу практически постоянно молчал, лишь изредка кивая или отвечая "да" или "ох", но в детали, казалось, вовсе не собирался вдаваться.  

В итоге, Эйко прекратил допрос, и его место занял Соцую, который заранее обусловил, что намерен разобраться именно в чувствах самого Шюдацу. Он расспрашивал его о его родителях, о родном городе, о том, как он рос, о чем мечтал, но и ему Шюдацу не отвечал. Он просто отводил взгляд и молчал.

Он не реагировал ни на кого из них троих и сидел там лишь потому, что его вызвали, но говорить он не хотел, как и умолять о том, чтобы ему сохранили жизнь. Он просто смотрел в сторону и хранил молчание.

– Вы не измените своей позиции? – уже не в силах бороться с подобной реакцией, под конец спросил Джокю, видимо с момента первого разговора с ним, ничего не изменилось.

Шюдацу поднял на него глаза и тихо рассмеялся, скривив губы в презрительной улыбке.

– Не похоже, чтобы вы раскаивались в содеянном, – подал голос Соцую.

– Вы хладнокровно и жестоко убивали даже детей. В этом вы тоже не раскаиваетесь?

– Без разницы, – сквозь зубы отозвался Шюдацу, даже не взглянув на Соцую.

– Вы не раскаиваетесь в тех жестокостях, что совершили?

– ...мне все равно.

– Кажется, вы не написали ни одного письма с извинениями ни одной из семей, которые не хотят расплачиваться за ваши преступления?

Услышав этот вопрос, Шюдацу все же поднял глаза на Соцую.

– Расплачиваться? Как?

– Что ж...

– Даже если я извинюсь, мертвых этим не вернуть. Они простили бы меня, только если бы их погибшие родственники вернулись к ним. Поэтому, мысли о расплате – ничто.

Эйко жестом остановил Соцую, который хотел еще что-то сказать.

– Вы понимаете, что вы совершили то, что уже не исправить? Понимаете ли вы, что из-за этого семьи жертв страдают?

– ...да.

– Когда вы это поняли? До первого преступления, или может быть осознание к вам пришло уже после ареста?

– До, наверное.

– Тогда зачем вы это сделали, если понимали с самого начала?

Шюдацу рассмеялся, криво усмехнувшись.

– Даже такая мразь, как я, продолжает цепляться за жизнь. У меня татуировка на лице, из-за этого никто не даст мне работы, у меня нет дома. У меня не было выбора, нужно было что-то есть и где-то спать.

– ...вы считаете себя мразью?

В ответ на вопрос Эйко он вновь рассмеялся.

– Не я, вы ведь так обо мне думаете? А в вашем понимании такая мразь и монстр, как я, не имеет права на пощаду, – сказал он насмешливо. – Я – бельмо на вашем глазу. Ваш прекрасный мир не нуждается в таком, как я. Для вас я лишь кусок грязи. Во мне нет це��ности и пользы для вас, поэтому вы не прочь поскорее от меня избавиться, разве нет? – сказав это, Шюдацу отвернулся и посмотрел в окно, пропускающее в комнату хоть какой-то свет.

– Надеюсь, вы убьете меня, раз хотите этого. Я не хочу в тюрьму, или что-то в этом духе. Хочу, чтобы меня просто убили, и тогда я почувствую облегчение.

В эту минуту Эйко не чувствовал к нему ненависти, в этом и была хитрость этого человека. Он отлично знал все, что он сотворил, но, несмотря на это, легко перевернул все так, что сделал из них убийц, а себя выставил жертвой.

– Вы помните Шюнрё? Мальчик, которого вы убили в Шисо прошлым летом. Вы задушили его за двенадцать сен.

Шюдацу молча кивнул.

– ...Почему вы убили его?

– Да не было никаких особых причин.

– Но должно было быть хоть что-то. Иначе, зачем было убивать ребенка?

– Я посчитал, что будут проблемы, если он поднимет шум, – вздохнул Шюдацу в ответ.

– Это был восьмилетний мальчик. Разве недостаточно было просто пригрозить ему или просто отобрать деньги силой?

– Если бы я просто пригрозил, он бы закричал, и ему на помощь сбежались бы его соседи. Если бы я просто отобрал деньги силой, и он убежал бы, было бы еще хуже.

– Поэтому, вы его убили и забрали деньги? Всего двенадцать сен?

Шюдацу кивнул.

– Но зачем? На тот момент у вас ведь было достаточно денег? Зачем вам понадобились те несчастные гроши Шюнрё?

– Да незачем особо.

– Тогда почему?

– Просто настроение было такое.

– Только поэтому? Я не могу поверить в то, что вы говорите. Неужели вам больше нечего сказать?

Шюдацу заметил, с каким отвращением на него смотрит Эйко.

– А что будет после этого допроса? Вы же не думаете, что я могу измениться. Тогда в чем смысл? К чему спрашивать это у человека, которого вы позже просто убьете?

– Мне нужно знать.

Энга говорил, что у него должна была быть какая-то причина. Он сказал, что знай они причину, то наверняка смогли бы помочь таким людям, как Шюдацу. Отец Шюнрё же кричал: "За что был убит мой сын?". И Эйко был обязан получить ответ хотя бы на один из этих вопросов.

– ...ну, было кое-что, – пробормотал Шюдацу. – Мне хотелось выпить.

– Тогда почему вы не купили выпивку за свои деньги?

– Не настолько сильно я хотел выпить, чтобы тратить свои деньги.

От услышанного Эйко потерял дар речи.

– В общем, я услышал, что у мальчишки было двенадцать сен, я услышал это совершенно случайно, когда он обсуждал это со своей матерью. И я вспомнил, что прохаживаясь по винной лавке, я видел бутылочку вина за двенадцать сен. Да, мне хотелось выпить, но тратить двенадцать сен на это тогда показалось лишним. А проходя мимо, я услышал, что у мальчишки как раз с собой нужная мне сумма.

– И?

– И я подумал: "Всего-то". Всего двенадцать сен.

Эйко был в шоке, как и Джокю с Соцую, сидевшие с изумленно раскрытыми глазами.

– ...И это все? Не могу в это поверить, – взволнованно произнес Соцую, но Шюдацу спокойно ответил:

– Да, это все. Просто мальчишка оказался не в том месте, не в то время.

И Эйко, наконец, смирился с мыслью, что этот человек никогда не жалел о содеянном. Шюдацу ни разу не испытывал чувства вины, которое хоть как-то могло на нем отразиться. Он считал себя "тварью" и никогда не изменял своей точки зрения. Слова для него ничего не стоили, ничего не могло тронуть его.

Эйко почувствовал всю глубину своего отчаяния. Причина, по которой они до сих пор сомневались в вынесении приговора, была элементарным инстинктом, восстающим против убийства. Но человек, сидящий перед ними, никогда от этого не страдал.

Между ними троими и Шюдацу выросла преграда, подобная тем стальным прутьям, разделявшим их на самом деле. Им было сложно переступить через это, а Шюдацу о таком даже не задумывался. С одной стороны прутьев сидели они, ненавидящие Шюдацу, с другой стороны был он, свысока смотрящий на них.

Существуют люди, которым неведомо раскаяние.

Эйко испытывал стыд, получив очередное подтверждение своим мыслям. И в то же время он думал о том, чего же ожидал от этого человека. Его преступления отлично демонстрировали то, что он не из тех, кому можно что-то внушить. У Шюдацу не было ничего внутри, кроме ярости и ненависти. В этом он напоминал Кейши, его отказ исправляться тоже мог быть своего рода местью за что-то.

По огромному количеству записей с допросов было все понятно. Почему Эйко и его коллеги хотели встретиться с Шюдацу лично, почему они пытались найти подтверждения тому, может ли Шюдацу измениться? Это была их последняя надежда.

– Итак, наше дело не относится к Санши. Точно так же, как к Санью и Санша, – нарушил раздумья Эйко Соцую.

Обычно представители судебных органов никогда не произносили своих решений в присутствии подсудимого, но...

– Я, Шиши, не могу найти причины, по которой мы могли бы пощадить этого человека, – сказал он с таким отвращением, словно съел что-то горькое. Возможно, он хотел ранить Шюдацу, сказав это при нем.

Джокю кивнул. Его лицо демонстрировало ту же боль, что испытывал и Соцую.

– Я, Тенкей, считаю, что этот человек заслуживает Шуши, господин.

– Я поддерживаю его решение, господин.

Поскольку Тенкей и Шиши были единодушны в своих мнениях, решать должен был Эйко.

А Шюдацу не сводил с них все того же оскорбляющего взгляда, понимая, что его судьба предрешена, но не выказывал и толики страха. Его насмешливая улыбка говорила: "Вы, ребята, все равно убьете меня." В итоге, вы говорите, что никогда не простите меня. Монстра, которого вы не можете понять и не можете сопереживать, который лишь бельмо на вашем глазу, и чей скорой смерти вы так жаждите. Это ваше искреннее желание?

Эйко глубоко вздохнул.

– Вина Шюдацу ясна, и другим людям будет сложно понять его поступки. Но его поступки так же недопустимы, как и его убийство. Нехорошо использовать смертную казнь подобным агрессивным способом. Я знаю и понимаю ваши чувства, противоречащие чувствам скорбящих, понимаю негодование народа и существование преступника, что за гранью нашего понимания, однако, мы никогда не должны применять уголовное наказание в столько низменных чувствах...

Соцую сжался и опустил глаза.

– Наш правитель решил отказаться от Тайхэки, потому что идеал нашей страны – Кейсо. Если мы подчиняемся нашим личным чувствам и с легкостью готовы применить смертную казнь – это послужит прецедентом. Это фактически означает возрождение смертной казни, которое может привести к ее злоупотреблению, учитывая, какие времена ждут нас и нашу страну. Я знаю, что остановить это – наша обязанность, но я не уверен, удастся ли у нас воспрепятствовать, ибо прецедент создается нашими личными чувствами, и ситуация в стране лишь ускорит процесс. И, тем не менее, – Эйко чуть понизил голос. – Причина, по которой мы так боимся смертной казни, кроется в нашей трусости и ненависти к убийству. Смертная казнь – это не то, что нас чему-нибудь научит, это обыкновенный рефлекс, такой же, как и ненависть человека к убийству.

Поэтому Эйко и его коллеги хотели увидеть Шюдацу. Найди они способ изменить его, им бы не нужно было его казнить.

– И то, и другое – лишь инстинкт, но никак не обдуманное решение, а личные чувства – это не что иное, как личные чувства. Но оба этих рефлекса являются двумя сторонами одной медали, которые существуют в основе закона. В Законах Божьих говорится "Не убей" и "Не притесняй свой народ", а в уголовном кодексе есть такой раздел, как смертная казнь. Все это может быть этим и объяснено.

Джокю удивленно кивнул.

– Уголовный кодекс противоречив. Один говорит не убивать, другой же твердит об обратном. Тенкей считает количество преступлений, а Шиши исключает их. Обычно уголовный кодекс весьма изменчив. Само провидение, установленное богами, противоречиво. Поэтому у нас и возникают такие ситуации, когда принять решение невозможно.  

– ...Провидение, – пробормотал Соцую, и Эйко кивнул.

– У нас есть причины и на то, чтобы возродить смертную казнь, и на то, чтобы этого не делать. Для нас казнь, как рефлекс, равна рефлексу страха. Единственным, что остается, это изменить Шюдацу.

– Да, но... – начал было Эйко, но тут решил вмешаться сам Шюдацу.

– Я никогда не измен��сь.

Эйко оживился, увидев искаженное усмешкой лицо Шюдацу.

– Никогда!

– Я понимаю, – кивнул Эйко. – Это действительно прискорбно... – сказал он и взглянул на своих спутников.

– Я считаю, что нам никак не избежать смертной казни.

Стоило ему это произнести, как Шюдаца даже согнулся пополам от смеха. Он смеялся, словно чувствовал себя победителем, в то время, как Эйко чувствовал горечь поражения. Это было совершенно чуждо ему. Если они отрицают это существо и желают стереть его с лица земли, они также отвергают и неприятную реальность. Они пытались изменить свой мир, отвернувшись от Шюдацу.

Эйко и остальные понуро опустили головы, понимая, что проиграли. Все они, и проигравшие и победитель, облаченный в красное, словно облитый кровью. Но, стоило им осознать это, как их комнату осветила ослепительная вспышка полуденного солнца. Пробившиеся сквозь небольшое окно солнечные лучи, создали черные тени, тянущиеся от толстых железных прутьев, разделивших комнату на маленькие кусочки.

Словно какой-то знак.

Все трое отрицали существование Шюдацу. Он будет уничтожен, как будет изменен их мир, словно в нем и не было ничего столь чужеродного. Но это только начало. Их королевство медленно стремится к своему разрушению. Подобно йома, появляющимся в рушащемся королевстве, так же появятся и разломы. А стоит людям получить подтверждение от них, они сами отвернутся от людских ценностей.

Все рухнет... страна и ее люди.

Не поднимая головы, Эйко поднялся со своего места, Джокю и Соцую последовали его примеру.

Так они и ушли, волоча ноги, не в силах оторвать взгляда от пола, под громкий хохот заключенного, оставшегося по ту сторону железной преграды.

Конец

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 7

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Вечером в кабинет Эйко ворвался Хогецу.

– Я слышал, случилось что-то серьезное, – запыхавшись сказал он, на что Эйко просто кивнул.

– Простите, хотел бы я быть здесь, чтобы сдержать ее.

– Не нужно извиняться. Откуда ты вообще узнал об этом?

– Слуга рассказал мне. До того, я услышал, что в резиденции Шикея что-то случилось, но без подробностей.

Эйко усмехнулся.

– Немудрено, это ведь случилось у самых ворот, либо просто кто-то из моих слуг не умеет хранить секреты. Так или иначе, люди будут судачить, это неизбежно, – сказал Эйко и выглянул в окно. Из темного сада дул прохладный ночной ветер, в нем уже вовсю чувствовалась осень.

– Что если Шихо или Шо-шико узнают об этом, что они могут предпринять?

– Они отстранят меня от дела, – отозвался Эйко, понимая, что вполне спокойно принял бы это. Этот случай был вне его возможностей. Он мог не только потерять дело, но и должность Шикея, но он чувствовал, что все не так уж и плохо.

С этой мыслью он взглянул на Хогецу.

– ...для тебя тут тоже могут быть побочные эффекты.

Встав на колени перед Эйко, Хогецу взял его за руки.

– Не беспокойтесь об этом.

– Но...

Хогецу только недавно получил должность чиновника и все еще был в самых низах, но даже эту должность, которую получил с такими усилиями, он мог с легкостью потерять.

– Только не вини Сейку, сынок.

Эйко не понимал, о чем вообще думала Сейка, поступая так. Единственное, что он знал, так это то, что у нее не было дурных намерений. Услышав подробности дела из своего окружения, Сейка недавно спускалась в Шисо. Кроме того, она навещала и общалась не только с родителями Шюнрё, но и с другими пострадавшими. Она сочувствовала им, и хотя ее действия, вызванные этим, были слишком поспешными, они были продиктованы сердцем.

Этими мыслями он поделился и с Хогецу, и тот с ним согласился.

– Все случилось, потому что мы мало общались. Я должен был подробнее объяснить ей аспекты своего долга, но я просто не решился.

С другой стороны, сам он так не думал. Он верил, что она бы просто не поняла, да он и не хотел, чтобы она понимала. Он этого не отрицал, но и не мог просто так принять. Он добился от нее того, чего и хотел – праведного гнева.

Но столь эгоистичные с его стороны мысли могли разгневать Сейку, как когда-то рассердили Кейши. Они обе винили Эйко в одном и том же.

– Дедушка, это не ваша вина, – нарушил его раздумья Хогецу.

– ...ты так думаешь?

– Так оно и есть, это ни ваша вина, ни моей сестры. Кого и стоит во всем винить, так это Шюдацу.

Эйко лишь рассмеялся, но даже в этом смехе не было слышно веселья, лишь боль.

"Ты сейчас о Шюдацу говоришь?" – подумал он.

Хогецу покачал головой.

– Моя сестра Сейка тревожится. Не знаю, зачем она пошла к родителям Шюнрё, но думаю, я знаю о ее желании. Она за смертную казнь, она просто даст ей жить дальше.

– Я сказал ей, что смертная казнь не в силах остановить преступления... – сказал Эйко, но Хогецу протестующе покачал головой.

– Я думаю, она с этим не согласна. Мир в Шисо пошатнулся, и это запустило процесс, который повлияет на дворец прежде, чем мы узнаем. Они уже чувствуют напряжение из-за того, что приходится признать, что существуют такие люди, как Шюдацу – те, кого невозможно исправить. Это человек, который за пределами их понимания и сопереживания. Само его существование нарушает неопровержимую справедливость, а его, в свою очередь, это совершенно не волнует, как и то, что он вызывает беспокойство у таких людей, как Сейка, – сказал Хогецу и едва заметно улыбнулся.

– С устранением Шюдацу уйдет и беспокойство. Народ так же, как и она, меряет мир по своим стандартам. Им кажется, что таким образом они могут его исправить.

– Это...Сейка сказала?

– Нет, я сам так думаю. Это как голос простого народа у меня в голове.

– Понятно, – пробормотал Эйко себе под нос.

– Они исправляют мир, устраняя...

И тут он вспомнил слова Энга.

«Слово "монстр" означает преступника, которого так просто не понять, потому что он низшее из существ, не равное человеку».

Хогецу задумчиво склонил голову набок.

– Это слова Дай-шико. Услышав их, я понял, что в этом что-то есть, да и до сих пор так думаю. Мы намного трусливее, чем думаем, и мы никогда не освободимся от этого, пока не разорвем связь с тем, чего никогда не поймем.

Когда он проигнорировал четвертое письмо Кейши, что он тогда чувствовал? Тогда он понимал, что больше не может идти с ней в ногу, во��можно это решение было импульсивным, но тогда ему просто хотелось оградить себя от того, что он не понимал и убрать с глаз подальше.

Если задуматься, то помогая ей расплатиться со всеми жертвами ее афер, он никогда не встречался с ней лично. И как бы ему ни хотелось оградить себя от нее, он чувствовал ответственность, хотя, наверняка лучше было бы сходить в тюрьму и увидеться с ней, тогда, возможно, она бы не совершала этих преступлений вновь и вновь.

– Такова человеческая натура, – сказал Хогецу и погладил его по руке, утешая. – Но я так же думаю и про других чиновников нашего королевства. Я знаю, что в этой ситуации мои эмоции и мысли, как человека, здесь неуместны, и я должен отмести их в сторону. Я не состою на службе в Шукан, но отлично понимаю, какое бремя вы несете, дедушка.

Эйко лишь кивнул.

– Пожалуйста, оставьте все заботы о Рири и моей сестре на меня и займитесь обязанностями Шикея.

Эйко молча сжал руку внука.

Однако Эйко все еще слышал их голоса. Он не считал, что это ложилось под его ответственность, но и не мог делать вид, что ничего не произошло. На следующий день он сообщил обо всем Чиину, и тот велел ему ждать дальнейших распоряжений. В следующий раз, а именно через три дня, когда его все же вызвали, лицо Чиина было еще более встревоженным, чем тогда, когда он услышал все подробности от Эйко.

– Что ж, никаких проблем нет, правитель с пониманием отнесся к ситуации, в которую ты попал.

Эйко поднял голову и взглянул на Чиина.

– Мы проконсультировались с Шо-шико и в итоге решили, что нужно рассказать обо всем Его Величеству, думал, от него поступят какие-то указания, но он сказал, что не видит никакой проблемы.

Чиин говорил настолько удрученным голосом, что Эйко и сам расстроился. С одной стороны он радовался, что его не стали ни за что отчитывать, с другой же стороны он чувствовал какую-то горечь. Все же он думал, что он должен был принимать конечное решение сам. Но прежде всего, расстраивал тот факт, что сам правитель уже не особенно интересовался этим делом.

– Его Величество вообще больше не интересуется делом Шюдацу?

– Так и есть, – тихо отозвался Чиин.

– А что по этому поводу думает Дай-шико?

– Не знаю, он еще со мной не связывался, но думаю, он наслышан о том, что с вами приключилось.

– Учитывая его мнение, думаю, вам лучше сместить меня с поста Шикея.

– Учитывая слово нашего правителя, у меня нет на то необходимости, – сказал Чиин и взглянул на Эйко.

– Я знаю, что на вашу долю выпало нелегкое бремя, и я прошу вас продолжать судить это дело. Каким бы ни был результат, я убежден, что ваше решение будет правильным, ваше, а также Джокю и Соцую. Я оставляю это вам троим.

Выслушав его слова, Эйко ушел в глубокий поклон.

Пока он ��ел в комнату заседания суда, он все больше впадал в уныние. Когда Эйко вошел в комнату, он встретил такие же расстроенные выражения лиц Соцую и Джокю.

– ...Его Величество уже потерял интерес к этому делу, как мы и думали, – это было первое, что он сказал войдя в комнату, опустив на задний план то, что случилось с ним самим.

Теперь уже ни у кого не осталось сомнений, что их королевство движется к своему разрушению.

Это все возвращало их к самому началу. Можно ли в такое время вообще возвращать смертную казнь? В то время, как их страна рушилась на глазах, могли ли Шихо, Эйко и остальные взять на себя такую ответственность?

Этими мыслями он поделился с Джокю и Соцую, после чего все вновь замолчали, погрузившись в тяжелые мысли. Все думали о том, как же им поступить, но никто не мог определиться с тем, что правильно, а что нет. С одной стороны они понимали, что казнь Шюдацу никак не поможет семьям жертв пережить это, с другой, они были уверены, что прими они решение о казни, страх в сознании людей перед ней усилится.

Он чувствовал, что этим никого ничему не научить. Точно так же, как и смертная казнь ничему не научит убийцу, которого казнят.

И тут в памяти всплыли слова его маленькой дочери: "Папа, ты станешь убийцей?"

Эти слова, пожалуй, были самой непоколебимой правдой из всех тех сложностей, что их окружали. Эйко думал, что убийство и смертная казнь – это разные вещи, но так ли это на самом деле? Верил ли он сам в то, о чем думал? Но он чувствовал. Не важно, что кто-то говорит, смертная казнь – это убийство, это искусственное прекращение жизни другого человека.

Мысль о том, что человека, совершившего убийство, необходимо так же лишить жизни, кажется естественной, точно так же, как и то, что человеку претит мысль об убийстве другого человека. Теперь же люди требуют от Шихо казни Шюдацу, или требуют, чтобы его отдали им, если они на это не решатся. И в то же время, как много человек осмелится на убийство Шюдацу, если встретится с ним лицом к лицу? Только скорбящие и выступят против него с мечом в руках. Эйко понимал, что сам он бы не колеблясь убил бы Шюдацу, если бы тот убил Рири. Он также понимал, что и обычный человек, даже ненавидя саму мысль об убийстве себе подобного, может совершить убийство во имя мести. С другой стороны, нормальный человек никогда не осмелится на это, только если им не движут такие мотивы и чувства, как желание отомстить.

– Злоупотребление смертной казнью, которая так пугает людей, ее жестокость, которую они чувствуют, это все одно и то же. Это страх, движимый инстинктом, корни которого тянутся из ненависти к убийству других, – сказал Эйко и Соцую вздохнул.

– Возможно вы и правы. Это только мое мнение, но я по-прежнему настаиваю на смертной казни. У меня есть друг, он был моим коллегой, когда я был местным чиновником, а теперь он Шорику.

Эйко отвел взгляд не в силах смотреть ему в лицо. Шорику под главенством Ширей занимаются уже практической частью наказания преступников. Если Шюдацу приговорят к смертной казни, эта обязанность ляжет на плечи Шорику, именно он казнит его.

– Для меня естественно то, что человек, убивший другого человека, должен так же лишиться жизни. Именно Шюдацу натолкнул меня на эту мысль, но я не уверен, согласен ли с нею мой друг. Я понимаю, что мы не можем относиться к смертной казни по национальному законодательству, как к совершению убийства в личных корыстных целях, но если мы вернем смертную казнь, то появится человек, который будет обязан прервать его жизнь.

– Но, – решил успокоить его Джокю. – Для этого мы можем использовать солдат, которые подчиняются Какан. Я понимаю, что говорить о таком не совсем правильно, но солдаты уже привыкли убивать.

– Вы так думаете? Но борьба с преступностью и с повстанцами – это совершенно разные вещи. На поле боя перед ними просто встает выбор "либо они, либо их". Разве могут они думать об этом так же, как о казни преступника? Я так не считаю.

– Но... Казнь палача не является убийством. Правосудие казнит преступника, а не палач. Король богов делает это, используя руки палача. Думаю, подобное разъяснение и хорошее вознаграждение удовлетворит его.

– ... Думаете, это действительно поможет?

Джокю опустил глаза и покачал головой, и Эйко полностью разделял его чувства, вряд ли его удовлетворило бы такое, будь он палачом.

– Я бы отдал его на растерзание скорбящим... Вот они бы с удовольствием взяли на себя обязанности палача, – усмехнулся Джокю.

Соцую тоже сухо усмехнулся.

– Тут уж не могу не согласиться. Вот только мы, Шихо, существуем для того, чтобы такого не случилось, чтобы закон не вершился подобным образом и чтобы предотвратить цикл мести, – сказал Соцую, поднимая глаза и смотря куда-то вверх.

– Поэтому палач прикладывает все свои усилия...

– У меня есть вопрос к вам обоим, – прервал их Эйко. – Люди требуют от нас смертной казни. Низшие чиновники полностью их поддерживают, но чем выше по рангам подняться, тем больше сомнений мы видим. Почему?

– Ну… – начал было Джокю, но тут же замолчал.

– Мы, те, кто участвуют в судебном разбирательстве, еще можем колебаться в своем решении, но высокопоставленные чиновники, которые не участвуют в процессе, все, как один, против рисковать. Это вызывает во мне какие-то странные чувства.

– Да... безусловно, – кивнул Соцую.

– Я думаю, для них страна – это они сами. Я осознаю себя частью этой страны, не только судебной власти, и чувствую, что все мои намерения имеют отражение на действиях нашего королевства в той или иной форме. Я считаю, что все должностные лица правительства тоже это понимают. Наши намерения – это намерения нашего королевства, действия королевства – наши действия. Поэтому, убийство от имени королевства становится нашим убийством.

"Папа, ты станешь убийцей?"

Смертная казнь является убийством человека. Кто-то прервет жизнь Шюдацу. Кому-то будет отдан приказ об этом от имени страны. Представители судебной власти, такие, как Эйко и остальные, поощрят это, и те, кто дали им в руки эту власть, автоматически поощрят это. И в результате все высокопоставленные чиновники станут убийцами.

– Люди отплатят за смерть убийством. Этому не учат и этому не учатся. Это все на уровне чувств, я просто знаю, что не должен убивать, и что я не хочу убивать, меня этому не учили. Убийство от имени страны – это мое убийство, поэтому я хочу избежать этого... Но это только мои личные переживания.

Этот страх убийства был инстинктивен в сердце Эйко. Вероятно, такой страх испытывали и другие люди. Но для них страна – это часть богов. Правитель избран богами, а чиновники избраны правителем. Они все изолированы от обыкновенного народа и их желаний и стремлений. Поэтому они и могут требовать смертной казни без сожалений. Для них убийство Шюдацу не будет совершено их руками. Для них это кара богов.

– Недопустимо, чтобы представители судебной власти обсуждали права и несправедливости со своей точки зрения, так же как и их личные чувства не должны влиять на суждение и приговор. Но для человека, который знает справедливость, мысли о ненависти к убийству подобны праведному гневу, который оправдывает смерть за убийство. Я не хочу быть убийцей и никого не призываю к убийству... – вздохнул Джокю. – Ненависть по отношению к смертной казни может быть таким же рефлексом, как ненависть к убийству, потому что ни то, ни другое нам в свое время не объясняется. И то, и другое является субъективным инстинктом, а не голосом разума, поэтому они и равны друг другу.

– Может вы и правы...

– Я знаю, что возвращение смертной казни приведет к ее злоупотреблению. Но я также знаю, что обязанность судебной власти – не допустить этого. У нас есть причины и на то, чтобы вернуть, и на то, чтобы ее избегать. Именно поэтому мы не можем прийти к одному единственному выводу.

– Что ж, на это у нас есть такой фактор, как Шюдацу, – сказал Соцую, и Эйко с Джокю в сомнении подняли брови.

– Шанс есть и у возрождения смертной казни, и в дальнейшем отказе от нее. Поэтому, то, что мы в итоге выберем, зависит от самого Шюдацу. Первоначальной причиной отказа правителя от Тайхэки было желание сделать из наказания не просто наказание, а внушение людям элементарных принципов. Поэтому я думаю, смысл как раз в том, можем или не можем ли мы внушить что-то Шюдацу.

– Как вы думаете, есть ли хоть малая надежда на то, что Шюдацу изменится? – спросил Эйко, подняв глаза на Джокю.

Джокю качнул головой, что немного удивило Эйко.

– Я встречался с ним лично и не видел никакого желания измениться. Но, как говорит Дай-шико, на такие случаи всегда есть такой феномен, как угрызение совести. Он сказал: "Сначала вы заявляете, что он не человек, а затем требуете от него раскаяния. И кто вас послушает?". Эти слова шокировали Эйко.

– Я не знаю, зачем Шюдацу убил Шюнрё и не могу пр��небречь словами Дай-шико о том, что у него должна была быть на то причина. Если мы докопаемся до истины, то и на него сможем оказать влияние.

Подумав, Эйко утвердительно кивнул.

– Я встречусь с Шюдацу.

[shedutranslation]

Двенадцать королевств. Тюрьма тускнеющего света.

Глава 1

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

– Папочка, ты собираешься стать убийцей?

Застигнутый врасплох, Эйко испуганно замер. Он обернулся, чувствуя, словно в него вонзили нож. На него своими невинными детскими глазами смотрела его маленькая дочка. Кажется, она то��ько что вернулась из сада и стояла на перекрестке коридоров, держа в своих маленьких ручках прозрачный тазик с кристально чистой водой, в которой плавал цветок белоснежной лилии. Лето подходило к концу, яркий солнечный свет не был способен проникнуть в помещения из-за свеса крыши, создающего в коридоре темные тени. Белый цветок, подплывший к краю бортика тазика, к ее груди, казалось, слабо светился.

 – Что-то случилось?

 Неловко улыбнувшись, Эйко наклонился вперед к своей дочери.

– Я никогда не стану убийцей.

Рири не сводила с него своих глаз, пока он гладил ее по голове, будто задумалась о чем-то, но затем кивнула ему. Лилия в тазике качнулась на всплеснувшейся воде.

– Ты сорвала ее для мамы? – указал он взглядом на тазик, и губы Рири тут же растянулись в  беззаботной улыбке.

– Это для братика Хогецу. Говорят, он возвращается сегодня из Бо-шу.

Эйко улыбнулся.

 – Беги, будь осторожна.

Кивнув, девочка ушла, только взглядом выдавая свою нетерпеливость. Она шла осторожно, стараясь не расплескать воду, и выглядело это так, словно ей было поручено очень важное дело.

Эйко проводил ее взглядом, проследив за тем, как она спустилась по лестнице и затем скрылась на заднем дворе. Она выскользнула из тени навеса в усыпанный белыми камнями двор и, казалось, исчезла в ярком солнечном свете.

Ее очертания размывало в белоснежном цвете, маленькая спинка стала почти прозрачной, как будто она действительно могла исчезнуть.

Эйко хотел окликнуть ее, но сдержался.

Через какое-то время его глаза привыкли к яркому свету. Небольшой дворик, окруженный стенами других зданий, утопал в солнечном свете. Его дочка, одетая в яркие одежды, по-прежнему выглядела очень серьезной и медленно несла тазик.

Эйко вздохнул с облегчением, но тут же почувствовал боль в груди. Стоило лишь на мгновение подумать, что он потерял дочь в этом ослепительном свете, как боль утраты отозвалась в его сознании.

Рири исполнилось восемь, как и тому ребенку, жившему в Шисо. Его звали Шюнрё, кажется, теперь он самый известный ребенок в Шисо.

Потому что его убил монстр по имени Шюдацу.

Шисо – столица северного государства Рю. Он также является столицей Саку-шу, которая имеет три ветви исполнительной власти: Шинсен-гун, Эни-го и О-кен. Представители судебной власти Эни-го в начале лета заключили Шюдацу под стра��у.

Он напал на женщину с ребенком неподалеку от Шисо. Его застали на месте преступления люди, которые прибежали на крики жертв, и увидели, что он хочет прихватить с собой их деньги и другие вещи, что были при них. Именно они и поймали его, после чего сдали на попечение стражи. Также удалось выяснить, что он виновен как минимум еще в четырех таких убийствах неподалеку от города. Из-за тяжести преступления его переправили в Шинсен-гун – районный суд, который может судить преступников согласно так называемым "пяти наказаниям", единственный в исполнительной власти, являющийся выше префектурного. После того, как Шюдацу признал свою вину не только в этих четырех делах, но также сознался еще в одиннадцати, его переправили в Шинсен-гунский Шукан-фу, подконтрольный Эни-го. В итоге было раскрыто шестнадцать дел, включая ограбление, на котором его и поймали. А жертв в общей сложности насчитывалось не менее двадцати трех. Одной из них и был Шюнрё.

Мальчику было всего восемь лет, он родился в семье торговцев, владеющих небольшим магазинчиком в Шисо. Вполне обычный, веселый и здоровый ребенок – так описывали его люди, которые были с ним знакомы. Около года назад этот обыкновенный ребенок был найден мертвым в переулке неподалеку от его дома.

Незадолго до происшедшего он покинул дом, смежный с магазинчиком его родителей, чтобы купить персиков. Лавочник видел, как ребенка затащил в переулок какой-то мужчина, однако незнакомец пробыл там всего мгновение, после чего вышел обратно уже один. Он не выдавал себя странным поведением, однако лавочник, знавший Шюнрё с малых лет, задумался, кем же был этот мужчина. Позже прохожие обнаружили тело несчастного задушенного ребенка.

О том, кто был тем человеком, что утащил ребенка, никто не знал. Он с решительной уверенностью затащил восьмилетнего мальчика в переулок, чтобы убить, но причины никто не знал. Деньги, которые Шюнрё прихватил с собой, выходя из дома, так и не нашли. Изначально при нем было всего двенадцать сен.

Все никак не могли поверить, что его убили за какую-то мелочь. Так почему же? Казалось, что целью было именно убийство. Кроме того, место, где убили мальчика, было частью шумного торгового района, где в дневное время невероятный наплыв народа, что сокращало подобные происшествия до минимума.

Шюнре на самом деле был убит из-за двенадцати сен.

Шюдацу случайно увидел деньги в руках мальчика, когда тот выходил из дома. Проследив за ним, он затащил его в переулок и, убив, забрал монеты. На них он купил себе сакэ. У престарелой пары, которую он убил в другой день, Шюдацу забрал десять рё.

Когда в Шинсен-гун дело Шюдацу наконец прояснилось, люди Шисо были шокированы. Все ��ыли разгневаны бессмысленной смертью Шюнрё. Эйко по этому поводу думал по-своему, но все равно не мог понять общей картины. В Рю средний доход человека был около пяти рё. Какой смысл было забирать у ребенка двенадцать сен, если при себе у него был двойной месячный доход? Он был взрослым мужчиной, он и ростом и силой превышал восьмилетнего ребенка. Достаточно было просто встряхнуть его за шкирку или пригрозить, чтобы получить эти деньги. В крайнем случае, можно было бы отобрать их силой, но Шюдацу убил Шюнрё.

Впрочем, подобное преступление было для него обычным делом, а Шюнрё являлся лишь одной из двадцати трех жертв.

Шестнадцать дел, двадцать три жертвы.

Сидя в своем кабинете, Эйко смотрел поверх кипы документов, завалившей его стол. Здесь были записаны все детали расследования преступлений Шюдацу.

Один из случаев приходился на небольшую деревеньку неподалеку от Шисо. В конце прошлого года была убита супружеская пара, их старенькая мать и двое детей. С заморозками жители деревень перебирались в город. Деревня вообще существовала только для того, чтобы людям было удобнее присматривать и ухаживать за полями, однако у этой семьи дома для зимовки в городе не было, они продали его, когда нуждались в деньгах для серьезно больных детей. Это была единственная семья, которая осталась в деревне. Шюдацу вломился к ним, убил всех и какое-то время с комфортом жил там. В середине зимы один из соседей решил заглянуть к ним, постучав, чтобы не показаться грубым, но дверь ему открыл странный мужчина. Он сказал, что семья поехала в соседний город, а сам назвался родственником, который присматривает за домом на время их отъезда. Но сосед никогда не слышал ни о каких близких родственниках этой семьи и когда, спустя несколько дней, опять пришел с визитом, мужчина сказал, что они все еще не вернулись.

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 6

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Он чувствовал, что они ходили по кругу.

Порог Шихо-фу Эйко переступал в полном унынии. Судебные заседания продолжались и продолжались, вот уже и лето закончилось и закат, который он встретил сегодня, говорил о том, что наступила осень. По дороге домой он заглянул в Шикей-фу, чтобы посоветоваться со служащими ниже рангом. Когда он прошел через ворота своего дома, он увидел, что Сейка ждет его, сидя на пороге, залитом лучами заходящего солнца. Позади нее, в тени входа, он увидел двух незнакомцев: мужчину и женщину.

– Я ждала тебя.

– Что здесь происходит? – спросил Эйко, глядя на незнакомцев, которые тут же соскользнули с лавочки и поклонились ему.

– Это родители Шюнрё, – Сейка тоже поднялась.

– Что ты...?

– Ты должен выслушать их, – сказала она, не дав им поклониться и заставив поднять лица.

– Это Шикей. Можете сказать, что вы хотели.

– Погодите, – прервал их Эйко и сурово взглянул на жену. – Я не могу их выслушать, – сказал он и попытался проскользнуть ко входу, но Сейка перехватила его за руку.

– Почему ты убегаешь? Пожалуйста, выслушай их.

– Пусти. Я не могу.

– Как вы можете судить кого-то, если даже не удосужились позаботиться о страданиях жертв?

– Твоя надменность неуместна, – прикрикнул на нее Эйко, не задумываясь, на что женщина лишь скривилась.

– Вы считаете, что слова простых людей ничего не стоят. Вы не слушаете, что вам говорят пострадавшие, не слушаете, что кричит вам народ, и при это пытаетесь выносить какие-то приговоры.

– Ты ошибаешься, – сказал Эйко и перевел взгляд на мужчину с женщиной, которые так и застыли на месте. Их изношенная одежда и безнадежность во взглядах разбивали ему сердце.

– Ты считаешь, что Шиши достаточно просто послушать, но ты никогда не возьмешь это под свою ответственность. Чиновники всегда так поступают, они даже не интересуются исполнением своих обязанностей.

– Если я выслушаю их лично, то подлинность и правильность судебного процесса падет под подозрения, – вскипел Эйко в ответ на ругающую его Сейку.

Судебным процессом всегда управляют лишь трое: Тенкей, Шиши и Шикей, и никто кроме них не вправе принимать окончательное решение. Главной необходимостью в данной ситуации является за��ита судебной власти от мнения народа и коррумпированных чиновников. Тенкей вправе общаться с пострадавшими и их родственниками в рамках допроса, как и Шиши общается с ними согласно своим обязанностям. И только Шикей никогда не позволялось ни с кем встречаться. Если он так поступит и пойдет против правил, решение Эйко теряет всякий вес и доверие.

Более того, это дело поручил ему не кто иной, как правитель королевства. Решение Эйко – национальное решение, и это был не лучший момент, чтобы вызывать какие-то подозрения. Сейчас доверие народа к Шихо зависело от Эйко и его приговора. Кроме того, палки в колеса вставлял еще и Дай-шико. Энга был готов всеми силами возражать против смертной казни. Если Эйко все же встанет на сторону смертной казни и при этом лично встретится с родителями Шюнрё, у Энга будет привилегия, которая поможет ему оспорить это решение, и у Эйко не останется ничего, кроме как подчиниться этому.

– Вы сделаете только хуже. Убирайтесь немедленно, – сказал он, не поворачиваясь к ним, но тут вновь вмешалась Сейка.

– Нет! Я никогда не приму этого! Я не отпущу их, пока ты их не выслушаешь. Они мои гости и могут жить здесь столько, сколько потребуется.

– Идиотка! – закричал Эйко.

Побледневшая на секунду Сейка тут же раскраснелась от гнева. Он знал, что сказал лишнего, но просто не смог сдержаться.

– Вы ничего не знаете, никто из вас там, – послышался позади него голос. Понимая, что здесь он уже ничего сделать не может, он вырвал руку из руки Сейки.

– Умоляю, убейте этого монстра, – услышал он голос женщины, полный боли. – Если не можете, то убейте меня.

Эйко тут же оглянулся на нее.

– Ведь это именно я позвала своего мальчика, когда он уходил. "У тебя хватит денег?" – спросила я, а ведь именно в этот момент этот монстр нас и подслушивал. "Двенадцать сен за три штучки, да у меня хватает". Он так хотел отведать персиков. Я никогда не позволяла ему тратить деньги впустую, но в тот день он сказал мне, что хочет, чтобы его младшая сестра попробовала персики. Она еще даже разговаривать не научилась, но думаю, ей бы понравилось, если бы она попробовала. Так он сказал и хотел принести ей один.

Смотреть на нее и ее слезы было больно.

– Для этого он мне много помогал. За каждую оказанную помощь я давала ему монетку. Весь день он мог крутиться вокруг меня и спрашивать, не нужна ли мне помощь в чем-нибудь. Однажды я ему дала вместо одного сен еще два, сказав, что он хорошо мне помогал и помог сэкономить время. Я знала, что ему не хватает всего двух сен, поэтому и дала ему их тогда.

Эйко отвел взгляд, понимая, чего она добивается. Он уже был готов к тому, чтобы его считали тираном, поэтому просто решил уйти.

– Мой сын мертв. Почему этот человек все еще жив? – на этот раз заговорил мужчина. Голос его дрожал, но сложно было понять, от эмоций ли это, или он просто хрипел.

– Все это произошло практически у меня под носом, но я не смог спасти своего мальчика. Должно быть, он звал нас на помощь, но я не слышал его. Как же он страдал! Что он в тот момент думал, что чувствовал? Почему этот мужчина убил моего сына, за что? Я не могу этого понять и не могу выкинуть это из головы. Единственное, что я знаю – это то, что мой сын никогда не вернется, а этот монстр все еще дышит.

Как бы он ни хотел отказать ему и не слушать его далее, он не мог этого сделать.

– Мой сын очень страдал. Мы все еще страдаем. Так почему не страдает этот мужчина? Какой смысл в наших мучениях? Неужели для людей вашего уровня наши страдания ничего не значат?

А Эйко все стоял к нему спиной, слушал и терпел.

 Подоспевшие слуги, невзирая на сопротивление Сейки, все же вывели пару из их дома, позволив вернуться в Шисо. Эйко дал им четкие инструкции, чтобы те убедились, что мужчина с женщиной действительно отправились домой, а также запретил пускать в их дом заинтересованных в деле людей. В то же время он послал за стражей, дабы у их ворот встал караул, который не допустил бы этого впредь. После он хотел навестить Сейку, чтобы поговорить с ней, но та так и не открыла ему дверь своей комнаты.

– Довольно. Я понял тебя и знаю, что ты обо мне думаешь.

Сейка ответила, что он может стоять по ту сторону двери столько, сколько захочет, и больше не отвечала. Эйко ничего не оставалось, как просто стоять в коридоре.

Сейка могла бросить его так же, как это до нее сделала Кейши, теперь это казалось чем-то неизбежным.

Если такова ее воля, он ничего не мог с этим поделать. И все же, был один вопрос, который его беспокоил. Как обернется жизнь Сейки после этого? Сейчас Эйко обеспечивал ее, дал ей работу, и как гражданин, она могла вновь получить Кюден.Однако за те двенадцать лет, что она прожила здесь, ее родители состарились и умерли, братья и сестры постарели, как и все, кого она знала. Сможет ли она принять это и приспособиться?

Эта мысль вызвала на губах Эйко горькую усмешку. Столько долгое время, унесшее с собой жизни ее родителей, не могло пройти незамеченным. В последнее время она не так часто общалась с ними, но несколько лет назад начала навещать все чаще. Они смогут наверстать упущенное, в отличии от Кейши.

На момент их расставания она прожила с Эйко чуть менее шестидесяти лет. Конечно же, за то время и ее родители, и братья с сестрами скончались. Более того, даже ее детей уже не было в живых. Кейши стала обычным человеком, без родственников, без друзей, совсем одна в нижнем мире. О чем она тогда думала? Что чувствовала?

Он отлично представлял испытанное ею одиночество. На самом деле, после того как Кейши бросила его, он подал в отставку, сдал свой Сенсеки и отстранился от власти. У него не было проблем с тем, чтобы заработать себе на жизнь благодаря сбережениям и льготам от государства, но то был горький опыт, ведь получив свободу, он не знал, куда ему идти. У него не было знакомых или старых друзей, он не мог связаться даже с их детьми. Были где-то и их родственники и внуки, но он не смог их найти. Все места, включая то, где он когда-то жил, все они изменились. Из-за отказа от Сенсеки поднялся нешуточный скандал, и чтобы не бросить тень на своего сына или других знакомых чиновников, он не встречался с ними. Ему не оставалось ничего, кроме как просто сидеть дома, отрезав себя от окружающего мира.

Сейчас, в данной ситуации, эта история звучала крайне иронично. В то время он и встретил Сейку и женился на ней. Еще одна из причин, почему Эйко заперся у себя дома, была Кейши, которая решила попробовать себя в преступном мире.

После того, как она ушла от него в нижний мир вести обычную жизнь, он больше о ней не слышал и не знал, чем она занимается. Как-то раз он встретился с ней прямо на улице и предложил свою помощь, но она отказалась. Но через пять лет он вновь услышал о ней. Она была арестована за то, что обманом забирала у людей огромные суммы денег и разные товары, прикрываясь именем Эйко, как высокопоставленным лицом в государстве. Позже, в ходе расследования, было выяснено, что Эйко не имеет к этому никакого отношения, однако это ударило по его репутации и больше не позволяло быть чиновником. Он подал в отставку, чтобы взять на себя ответственность, и отстранился от власти.

О чем она только думала?

Эйко считал Кейши хорошей женщиной. Он и подумать не мог, что она могла бы встать на эту скользкую дорожку. Поразмыслив, он решил, что только бедность могла толкнуть ее на это, но менее болезненным от этого факт не становился. После ареста она много раз писала ему, в каждом письме извиняясь за свой поступок, и Эйко действительно чувствовал в этих словах раскаянье, поэтому обратился к Шиши с просьбой, чтобы ее выпустили под его ответственность. Как ее бывший муж он расплатился за все причиненные ею проблемы. В ответ она прислала очередное письмо с благодарностью и после шести месяцев за решеткой вновь пропала из его жизни, напомнив о себе год спустя. Ее вновь арестовали уже в Кин-шу за аналогичное преступление.

От воспоминаний о тех временах у него во рту появлялась отвратительная горечь. Она вновь присылала письма с извинениями, и он вновь помогал ей, но из разу в раз Кейши продолжала совершать преступления, и хотя с каждым разом ее прегрешения были все меньше, Эйко не мог принять тот факт, что существует человек, не способный измениться. Ее четвертое письмо с извинениями он просто проигнорировал. Уже три года как он не был у власти, тогда же он и женился на Сейке и позже был вновь восстановлен в должности при правительстве.

Вернувшись на свой пост, он хотел разобраться с Кейши, но ее поступки были за границами его понимания. На допросе Тенкея в префектуре Кейши, выпятив грудь, аргументировала свои действия, как месть Эйко, который смотрел на нее свысока. Согласно некоторым источникам, истинными мотивами женщины была все же нажива. Как и предполагал Эйко, в нижнем мире Кейши была бедна. Для Эйко было открытием то, что ее связь с преступным миром была местью ему. Она обманывала богатых купцов и местных чиновников, чтобы доказать, что не глупа. И хотя при первом тюремном заключении она выказала глубокое сожаление, из-за чего ее и освободили, поверив в этом, на вопросе при втором задержании она заявила, что никогда не сожалела и не будет сожалеть о содеянном. Эйко этого не понимал, хотя ему неоднократно говорили, что своими действиями Кейши определенно пыталась ему отомстить.

Допрашивающий ее Тенкей сделал акцент на том, что у нее навязчивое желание отомстить и весьма враждебный настрой против бывшего мужа, хоть Эйко и не понимал, за что она его так ненавидит. Позже до него доходила молва о том, что выходя на свободу, она вновь возвращалась к прежнему умыслу, чтобы выжить, но ее не меняющиеся методы со временем перестали действовать, и вскоре о ней больше не было ничего слышно. Эйко не знал, что с ней и как она.

Естественно не было гарантии в том, что Сейка, уйдя в нижний мир, пойдет по ее стопам, но он просто не мог выкинуть из головы тех событий. Вздохну��, он вновь прислушался к двери, но так ничего и не услышав, ушел в главное здание. На его ступеньках он увидел Рири, свернувшуюся калачиком, практически на грани слез.

– Рири.

– ...ты выгнал маму, папочка? – спросила его дочь, ухватившись за отцовские колени. Эйко присел рядом с ней и качнул головой.

– Нет, я никогда так не поступлю.

– Но мама так сказала. Она сказала, что ты выгонишь и ее, и меня.

"И как же она позаботится о Рири", – подумалось Эйко. Он мог смириться с тем, что Сейка уйдет от него, но как она поступит с Рири. Ведь она могла забрать ее в нижний мир, как обычного человека и сравнять с Шюнрё.

Для него нижний мир был обречен. Он чувствовал, что его маленькая и невинная дочь попадет в мир, в котором царят такие монстры, как Шюдацу.

– Я никогда не выгоню тебя и твою мать. Я хочу, чтобы вы всегда были со мной. А ты хочешь уйти отсюда, милая?

Рири помотала головой.

– Тогда пообещаешь мне, что никогда и никуда не уйдешь?

"И тебя никогда не поймает такой монстр, как Шюдацу."

Рири кивнула в ответ с очень серьезным выражением лица. Однако это никак не рассеяло страхи Эйко за его дочь.

По словам Джокю, казнь убийцы это не рефлекс, и Эйко был с ним согласен. Невозможно было бы смириться с жестоким убийством столь юного и невинного существа, как его дочь. Невозможно забыть о таком человеке, о человеке, осмелившемся совершить такое, ступив на этот путь, он должен быть готов к смерти.

Если бы Шюдацу убил Рири, Эйко никогда бы не простил его. Если бы Шихо не казнили его, он сам бы обратил против этого человека свой меч и даже не был бы против, если бы его осудили за преступление.

"Смертная казнь неизбежна, нет другого выхода", – от этой мысли по спине пробежал холодок. Он чувствовал, что уже внутри себя переступил ту границу, которую переступать не стоило.

Погладив Рири по щеке, он задумался о том, что же заставляло его колебаться.

– Сможешь утешить свою мать?

Рири кивнула и тут же поднялась, убегая в спальню своей матери. С каждым шагом, отдаляясь от него, она казалась все меньше, пока совсем не исчезла из виду.

Эйко просто смотрел ей вслед.

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 5

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Вмешательство Энга в судебное разбирательство на том его на тот день и закончило. С того времени у них практически ежедневно собирались заседания в Шихо-фу, но помимо тех трудностей, что у них уже имелись, добавились еще и новые.

Прежде уже удалось выяснить, что Соцую и Шиши настаивали на смертной казни, в то время как Джокю и Тенкей – на тюрьме. С самого начала Соцую испытывал сострадание к семьям погибших, так как имел возможность пообщаться со всеми в следствии выяснения, попадает ли Шюдацу под Санши, но он никогда открыто не высказывал о своем желании в пользу смертной казни. Соцую остался при мнении, что будет требовать смертной казни только взглянув на исходную ситуацию. Джокю же, напротив, всеми силами стоял против смертного приговора. Все выбрали свою позицию, и Эйко знал, что каждый из них серьезно все обдумал.

Сам же Эйко не мог понять, почему они все так колеблются по этому поводу. Но что он понял наверняка, так это то, что в ходе их обсуждения у мнения Джокю не было никаких шансов на существование.

В ситуации с Соцую все было ясно: он настаивал на казни из-за того, что беспокоился по поводу реакции народа.

– Люди волнуются, мир уже нарушен. Чтобы прекратить беспорядки, я думаю, нам необходимо применить наказание, чтобы остановить наказание.

Это значило, что суровое наказание одного из преступников могло предотвратить множество других преступлений в будущем. С другой стороны, Джокю так же сделал акцент на том, что какое бы суровое наказание ни было применено, это никак не сдержит других преступников, множество доказательств можно было найти на примере других стран.

Но Соцую продолжал настаивать на своем.

– Смертная казнь никак не может ухудшить уровень безопасности в королевстве. Конечно, мы не сможем сдержать преступность с ее помощью, но это нужно простому народу. И если они увидят, что такой преступник, как Шюдацу, будет казнен, волнение поутихнет. Казнь человека, убившего кого-нибудь – это отличный эффект запугивания, который необходим человеческому миру.

– Я знаю, что люди ожидают мира и волнуются, когда его нарушают. Взять хотя бы во внимание то, что когда в стране происходят какие-либо волнения, уровень преступности возрастает. Мне больно говорить это, но наша страна переживает не самые лучшие времена, и все это не исправить одним только наказанием. Наоборот, оно лишь ухудшит положение и не принесет никакой пользы. Вернуть смертную казнь – значит позволить нашим устоям пошатнуться.

– Помешать этому – наша обязанность. Мы – Шихо, мы существуем ради мира в народе и ради его защиты. Мы используем смертную казнь для того, чтобы успокоить людей и облегчить их страдания, и прекращаем злоупотреблять ею ради их безопасности. Но что будет, если мы не прекратим?

Эти слова заставили Джокю замолчать. И действительно, Эйко, как и другие, все они опасались того, что начнется злоупотребление данным видом наказания, стоит им только вернуть его, а ведь в их обязанности входило и то, чтобы этого не случилось. Долг Шихо заключается не только в наказаниях.

– Но вы ведь можете и ошибаться, – отозвался Джокю с отвращением, не собираясь сдаваться.

– А вы можете быть уверены, что мы никогда не совершим ошибки? К сожалению, мы можем осудить человека за грехи другого, казнить его, и лишь потом узнать, что ошиблись, и тогда у нас не будет возможности все исправить.

– Что ж, тогда у меня ответный вопрос. Если речь идет о тюремном заключ��нии, допустима ли ошибка? А что насчет каторги? Что если человек был ложно осужден, отправлен на каторжные работы и провел там несколько лет своей жизни? Есть ли способ как-то это исправить? В отличие от нас, люди не бессмертны.

Джокю немного помолчал.

– В среднем, люди живут примерно шестьдесят лет. Будь то год, или три года, они ценны, ибо жизнь их коротка, и повернуть время вспять невозможно. Мы не можем компенсировать им их страдания, а также страдания их семей, подвергшихся позору из-за связи с преступником. Начнем с того, что мы вообще не имеем права на ошибку.

– Тем не менее, мы не боги и можем заблуждаться. Легко говорить об идеале и намного сложнее его добиться. Высокомерно с нашей стороны думать, что мы можем достичь цели лишь своими усилиями.

– По крайней мере, с Шюдацу мы не ошибаемся. Он сам признал свою вину, и у нас есть свидетели, по крайней мере в пяти случаях, которые видели, как он совершал убийство. Раз уж вы говорите, что мы не можем использовать смертную казнь как приговор, опасаясь ошибки, то здесь никакой ошибки быть не может. Разве я не прав? – настаивал Соцую.

– Сейчас речь идет не о Шюдацу, а о самой смертной казни, как таковой, мы… – поднял брови Джокю.

– Это одно и то же. Исполнение не допускается из-за возможности ошибки, но разрешено, если ошибки нет. Смертная казнь существует в Законах Бога, поэтому проблема вовсе не в правильности и неправильности, а в каждом отдельном случае.

Эйко молча слушал, кивая. У Джокю опять не было никаких шансов. Хотя смертная казнь была проблемой правильности и неправильности, ошибочное суждение было определенно неправильно. Взять во внимание хотя бы то, что говорить о разных ситуациях в одном и том же ключе уже невозможно.

С другой стороны, Соцую встал на сторону смертной казни как раз потому, что имел возможность пообщаться с семьями погибших.

– Подумайте, насколько велики страдания людей! О тех, кто лишился члена семьи без какой бы то ни было причины!

– Я в курсе. Но казнь Шюдацу не вернет к жизни тех, кого он убил, и никак не облегчит страдания членов их семей.

– Конечно нет, мы никогда не сможем изменить то, что уже случилось, какой властью мы бы ни обладали. Именно поэтому людям нужно хоть какое-то облегчение, даже если оно будет мало. Мы никак не сможем стереть эти воспоминания из их сознания и, если их страдания не найдут выхода, их сомнения обратятся к богам и к тому, почему они допускают существование таких монстров, как Шюдацу. Но в наших силах облегчить их страдания хоть немного. В противном случае, не казнив Шюдацу, мы будем мучиться от мысли, что упустили возможность облегчить их боль. В таком случае, можем ли мы говорить о моральных принципах со своим народом?

– Но, – возразил Джокю. – Наказание существует не ради мести семьи жертв.

– А как вы думаете, для чего оно существует? Для внушения правонарушителям? Но Шюдацу уже трижды сидел в тюрьме: два раза за убийство второй степени, и один раз за убийство первой степени. Если бы его казнили в соответствии с законом, когда его приговорили к третьему тюремному заключению в Кин-шу, двадцать три человека не погибли бы.

Принцип заключается в том, что наказание, существующее для того, чтобы внушать устрашение правонарушителям, не работает, потому что оно никак не повлияло на Шюдацу и не изменило его к лучшему.

Джокю отстаивал мнение о том, что сами способы перевоспитания являются неправильными, и им всем нужно обсудить более эффективную систему воздействия, за исключением восстановления смертной казни. Но когда его спросили о том, какое по его мнению воздействие будет более эффективным, он не нашел, что ответить. Сам факт наличия двадцати трех жертв был тяжел. И все потому, что Шюдацу своевремен��о не казнили и выпустили на свободу.

Но Джокю это не умоляло, и он продолжал настаивать на пожизненном тюремном заключении.

– Раз вы считаете проблемой то, что правонарушения совершаются вновь, то стоит просто этих преступников не выпускать на свободу. Даже сейчас преступник, совершивший тяжкое преступление, фактически отбывает пожизненное заключение, пока его Собоку не исчезнет. Всех преступников, которые так или иначе заслуживают смертной казни, мы наказываем именно пожизненным заключением. Как насчет такого?

– Однако на наши плечи ложится такая обязанность, как кормление таких преступников, как Шюдацу, пока они не умрут? И откуда берутся деньги на их еду? Из налогов нашего народа. Вы не подумали о том, что если количество таких преступников будет расти, то и ртов придется кормить намного больше? Для того, чтобы люди поняли, за что они отдают свои деньги, нам нужна причина держать их в живых.

Джокю на секунду замешкался, но все же нашел, чем на это ответить:

– Какова вероятность ошибочного приговора? Всегда есть такая вероятность, именно поэтому мы должны оставить себе шанс все исправить. Мы требуем, чтобы люди брали на себя ответственность за свои права. Ошибочный приговор все же приговор, и люди даже не знают, в какую минуту могут стать его жертвами.

– Что ж, можем ли мы вообще что-то исправить, даже если не казним преступника? Хочу вас спросить вот о чем: что может побудить нас пересмотреть дело и исправить ошибочный приговор?

– Заключенный может подать апелляцию и...

– Хорошо. Значит, если Шюдацу подаст апелляцию и потребует повторного рассмотрения, и мы примем ее, ваши суждения изменятся?

– На повторный судебный процесс нам, естественно, понадобится еще один Тенкей.

– Новый Тенкей – новое мнение? Разве допустимо в уголовном судебном разбирательстве то, что каждый Тенкей будет запросто менять приговор?

Джокю промолчал. Никто не ставил под сомнение работу Джокю, касаемую приговора. Он не мог просто так изменить приговор только потому, что заключенный утверждал, что его ложно осудили. И у них было бы много проблем, если бы он действительно мог это сделать. Если с новым Тенкеем на поверхность всплывет новое суждение, это будет говорить лишь о том, что его суждения не являются объективными. Поэтому такое вряд ли было бы возможно вообще.

– Если преступник может исправиться, то не стоит его казнить – все это очень хорошо, но что делать, если он не хочет меняться? Для исправления, мы внимательно рассматриваем дело каждого преступника, прислушиваемся к ним, но каждый повторный судебный процесс увеличивает нагрузку на Шихо и давление на нас. С другой стороны, чтобы снизить нагрузку на должностные лица, нам стоит предусмотреть повторные судебный разбирательства, и тогда у людей, которые осуждены ложно, может появиться какой-то шанс. Однако ошибочные приговоры – априори недопустимые вещи. Пожизненное заключение, которое в любой момент ��ожно отменить, ослепляет нас и позволяет работать, спустив рукава. Если уж мы так боимся осудить по ошибке, смертная казнь должна заставить нас внимательнее относиться к каждой детали.

Джокю продолжал молчать. Эйко удрученно покачал головой, понимая, что у того опять-таки не было никакого шанса победить в этом споре, из-за чего Эйко чувствовал себя как-то неловко. Всю свою жизнь он жил в мире, где отказались от смертной казни. То, что они  от нее отказались, казалось таким же естественным, как и то, что само название наказания должно внушать преступникам ужас. И когда люди требовали казнить Шюдацу, тоже казалось естественным, что Тайхэки стоит вернуть. В то же время, его одолевали мысли о том, понимают ли это все люди.

Когда они серьезно обсуждали положительные и отрицательные стороны смертной казни, он чувствовал, что ее отмена в свое время не была разумна. Более того, его удивлял тот факт, что он раньше об этом не задумывался. В то же время, стоит ли ему задавать вопрос самому себе о том, стоит ли возвращать смертную казнь. Он понимал, что с ней все же что-то не так. И тут же он слышал у себя в голове: "Не стоит".

– Хорошо, Соцую, каково твое мнение? – спросил Эйко, совсем запутавшись. Назвать его по титулу он так и не решился, обратившись по имени. Соцую взволнованно моргнул и потупил взгляд.

– На самом деле, я все еще сомневаюсь. Казнить Шюдацу кажется правильным, но в тоже время предчувствие говорит об обратном, – ответил Соцую, усмехнувшись.

– На самом деле, я надеялся на то, что Тенкей убедит меня, что я не прав, – вздохнул Джокю.

– Я пытался найти выход из этого затруднительного положения, но не смог. Я все еще считаю, что смертная казнь не выход, но не могу переубедить в этом Шиши.

– Во-первых, я глубоко обеспокоен возрождением смертной казни, ведущим к ее злоупотреблению, – сказал Соцую.

– Но теперь, когда я выступаю за применение смертной казни, мне кажется это безрассудством. Я так просто сказал, что это "наша ответственность", даже не задум��вшись, насколько нас, Шихо, это пугает. Для других министерств это вполне нормально, бояться чего-то, но только не для нашего, ни для одного сотрудника судебных органов, и я тому не исключение.

Эйко кивнул, понимая, что в этом есть смысл.

– На самом деле, – вздохнул Джокю. – Чем больше мы говорим о смертной казни, тем больше я убеждаюсь в том, что она недостаточно изучена и исследована, она просто является местью за умерших. На ней настаивают именно члены семей погибших и те, кто с ними хоть как-то связан. Для них это фундаментальная справедливость, или, точнее будет сказать, рефлекс вне всякой теории, по крайней мере я так думаю.

– ...рефлекс?

Джокю кивнул.

– Когда они требуют смертной казни, это не подкрепляется никакой теори��й, лишь рефлекс, мы же отказываемся от нее, руководствуясь чем-то. У меня такое ощущение, что мы просто наворачиваем круги вокруг этой теории, лишенные чувства реальности. Я понимаю, что все наши доводы не пустые слова, но смертная казнь слишком жестока. Мы уже отказались от пяти жестоких наказаний, и смертная казнь должна оставаться в их числе.

– Хм...

К этим пяти наказаниям относились татуирование лица и лба, отрезание носа, ампутация одной или обеих ног, кастрация и смертная казнь. Все они применялись только в случае тяжелых преступлений, таких, как убийство, но почти ни в одной стране это уже не практиковали. Все это диктовалось тем, что любое из этих наказаний было слишком жестоким и оскорбляло права человека. В Рю упоминание "пяти наказаний" имело значение пяти старых наказаний.

– Если мы говорим об отрезании носа или ног, как о жестоком наказании, то смертная казнь, пожалуй, тут лидирует, – кивнул Соцую. – По крайней мере, я считаю, что мы не должны использовать их в стране, где правит закон.

"Именно так", – подумал Эйко, не в силах отделаться от дурного предчувствия, ведь он отлично знал, что каждое преступление Шюдацу сопровождалось жестоким насилием над людьми.

[shedutranslation]

ДВЕНАДЦАТЬ КОРОЛЕВСТВ. ТЮРЬМА ТУСКНЕЮЩЕГО СВЕТА

Глава 3

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Около полуночи кто-то решил заглянуть к нему в кабинет.

– Вы все еще не спите, господин?

Этим человеком оказался Хогецу. Эйко даже напрягся, когда подумал, что это может быть Сейка, однако, поняв, кто же к нему пришел с визитом, облегченно выдохнул, вспомнив, что Рири говорила ему, что Хогецу должен был вернуться сегодня.

– Ты только вернулся? Рири очень ждала твоего возвращения.

– Да, – улыбнулся Хогецу, с собой он принес поднос, на котором стоял чайный сервиз.

– Я вернулся чуть раньше и уже успел поиграть с Рири. К вам не стал заходить, вы казались таким занятым.

– Оу, – улыбнулся Эйко в ответ. Несмотря на то, что Рири называла Хогецу "старшим братом", он был не сыном Эйко, а его внуком.

Когда Эйко был уже на рубеже своих пятидесяти, его назначили в число местных чиновников и сделали сэннин. В то время у него и у его первой жены было два сына и дочь, старшие из которых уже жили самостоятельно. Когда Эйко стал сэннин, он мог бы наделить этим даром и детей, но они отказались, решив остаться в нижнем мире, так как уже женились. Постепенно становясь старше, чем он, они умерли, состарившись так быстро, что Эйко и опомниться не успел. Его второй сын, который тогда еще не достиг совершеннолетия, остался с ним и со временем поступил в Шогаку Саку-шу, а позже, получив звание чиновника, тоже стал сэннин. В настоящее время он работает на Бо-шу на западе Рю. Хогецу – его сын. Он приехал в Шисо, полагаясь на Эйко, как на своего деда, а позже поступил в Шогаку Саку-шу, как и его отец. Хогецу – более выдающийся человек, более чем его отец, да и дед тоже. Он отучился в Дайгаку, закончив свое обучение в прошлом году, и теперь стал чиновником государственного уровня. А привыкнув к своей должности и обязанностям, наконец, взял выходной и приехал, чтобы засвидетельствовать свое почтение к отцу Бо-шу.

– Может, немного отдохнете, господин?

Эйко кивнул в ответ и переместился к столу у окна. Хогецу расставил чашки.

– Большое спасибо за заботу.

Хогецу покачал головой, услышав это.

– У вас сейчас тяжелые времена.

С тех пор, как Хогецу стал государственным чиновником, его отношение к Эйко изменилось. Хогецу является Кюкей-хо Тенкана, это помощник Кюкей, который занимается системой и правилами дворца. Он Чю-ши, который считается  одним из самых низших классов среди государственных чиновников, а Эйко – Шикей из Шюкан. Это Ка-тайфу, принадлежащий к чиновникам высокого уровня.

– Сестра обижена, – произнес Хогецу, разливая горячую воду по чашкам.

Несмотря на то, что Сейка была женой его деда, из-за ее внешнего вида Хогецу считал ее сестрой.

– Она сказала, что вы, Шикей, собираетесь оправдать Шюдацу.

– Я вовсе не это имел в виду... То, что я хотел сказать ей, очень трудно объяснить.

Хогецу бросил на него вопросительный взгляд, и Эйко криво усмехнулся.

– Я сказал ей, что мы не можем судить Шюдацу, руководствуясь одними эмоциями. Начнем хотя бы с того, что его судебный процесс еще даже не начался. Да, моя работа заключается в том, чтобы обеспечить ему должное наказание, но для начала я должен обсудить все с Тенкеем и Шиши, а потом уж судить. Я еще не подобрался к стадии заключений, поэтому давать даже какие-то неофициальные сведения я не могу.

– ...Вы правы, господин.

Несмотря на то, что Хогецу кивал на каждое его заявление, в его глазах читались все те же вопросы, на что Эйко лишь покачал головой и замолчал. Он спрашивал о его отце, Бо-шу, о путешествии, из которого Хогецу недавно вернулся, но на самом деле его ничуть не интересовало то, что ему расскажут, уж слишком много мыслей сейчас роилось у него в голове.

В какой-то степени Сейка была права, заговорив о смертной казни. Не только она, но и многие другие, считали, что так поступить с ним было бы правильнее всего. Даже сам Эйко не особенно-то и возражал такому вердикту. И, тем не менее, именно как судья, он почему-то испытывал какую-то нерешительность для вынесения приговора о смертной казни. Работники Верховного суда обратились к нему как раз по той же причине, потому что и сами не могли решиться на этот шаг.

И это не было проблемой одного Шюдацу. Все заключалось именно в том, что смертная казнь была отменена уже примерно сто лет назад, стоило новому императору занять трон королевства Рю.

Даже если преступник был очень жесток, его наказанием была либо пожизненная каторга, либо пожизненное заключение. Смертной казни не существовало на практике, хотя юридически она допускалась. Так было уже много-много лет.

– А каковы указания императора?

Эйко ошеломленно взглянул на него. Хотя Хогецу и сидел перед ним, он словно ушел в себя, погрузившись в мысли. Хогецу смущенно улыбнулся.

– Ну, это ведь император решил отменить смертную казнь, не так ли? Что он обо всем этом думает?

Эйко уже было хотел что-то ответить, но вовремя закрыл рот. Чашка с чаем в его руках уже совсем остыла.

– Простите, если я лезу не в свое дело, все же это за пределами моих полномочий. Тем не менее, независимо от того, что я услышу, я никому об этом не проболтаюсь.

В ответ Эйко лишь тихо вздохнул. Хотя Хогецу и был Кюкей-хо, в будущем он непременно продвинется выше по карьерной лестнице, хотя бы потому, что он закончил Дайгаку, а также был назначен чиновником этой страны. Поэтому он считал, что допустить его к делу Шюдацу было чем-то необходимым для самого Хогецу, и что именно он способен понять его.

– ... Пока неясно.

 – Неясно, господин?

Эйко кивнул.

– Именно император принял решение отказаться от смертной казни. Но, и Районный, и Верховный суд, вынесли вердикт именно в пользу казни. Мы не следуем ей, но должны ее учитывать. Я слышал, что император оставил решение за Шихо, когда тот спросил его об указаниях.

Хогецу вопросительно взглянул на него.

– Шихо?

– Я не знаю, что это конкретно значит. Может быть – на самого Шихо, может быть – на его штат работников, которые как раз специализируются на разных видах приговоров, а может это значит, что дело передадут Шукан. Все очень расплывчато, и мы не можем пока принять должного решения из-за слова императора об отмене смертной казни. Мы сказали, что нам нужен новый рескрипт императора.

– И что же они говорят, Дай-шико и Шо-шико?

Эйко покачал головой.

– Дай-шико, по его мнению, не может разрешить смертную казнь.

– То есть, если Дай-шико не дает свое согласие на смертную казнь, значит, ее применять нельзя?

– Пока непонятно. На самом деле вердикт не зависит от мнения других людей. К тому же, когда император оставил все на нас, решение этого судебного процесса должно пройти в рамках закона.

– А что насчет Чиин, мнения Шихо?

– Он тоже бьется над ответами. Шо-шихо тоже.

Когда преступник предстает перед судом, тот рассматривает только преступление, которое было совершено. И если у судей есть точные факты, они могут вынести приговор согласно уголовному праву. Тенкай разъясняет суть преступления и назначает наказание, называемое вердиктом.

На счету Шюдацу много преступлений, в основном убийства, большая часть из которых была заранее спланирована. Более того, он убивал тех, у кого отбирал деньги и товар, даже изначально не планируя их убивать. В основном, во множестве случаев, его жертвами становились старики, женщины и дети, то есть те, кто просто не имеет возможности оказать должного сопротивления. По закону он заслуживает смертной казни за убийства из корысти, бессмысленные убийства, а также за убийства слабых. Кроме того, на его счету не одно убийство, а значит, он заслуживал Шуши – смертной казни за непростительные преступления.

В его пользу не было ничего, что могло бы хоть как-то смягчить его наказание после уже принятого решения. Изначально было понятно, что наказанием будет Тайхэки.

Но в этом королевстве мог решать лишь его правитель, отменять смертную казнь, или нет. Ранее любой преступник, заслуживающий смерти, отправлялся на пожизненную каторгу, а значит и Шюдацу, который заслуживает Шуши, должен был быть обречен именно на пожизненное заключение, в этом и был естественный суд.

И все же, народ требует его смерти. Во-первых, всех возмутил тот факт, что преступник получит не более, чем тюремное заключение. Во-вторых, Районный суд, а также Верховный суд вынесли именно смертный приговор. Теперь, люди, которые знают о том, что смертная казнь возможна, не ��ринимают ничего, кроме нее. Можно прикрыться указом императора о запрете Тайхэки, но тогда люди будут высказывать свои претензии по поводу Шихо. В этом случае взор сердитой толпы обратится на правительство, они будут требовать смерти преступника, что позже может перерасти в бунт. Судебным чиновникам крайне сложно игнорировать данный факт.

Пока Эйко разъяснял все это, Хогецу наконец вник во все трудности.

– ... Очень тяжелое дело.

– Да уж, – вздохнул Эйко. Он все еще был в замешательстве, но в словах Хогецу нашел какое-то спасение.

– В последнее время безопасность в Шисо ухудшилась, как и говорила Сейка. Я думаю, люди напуганы тем, что происходит, поэтому они и продолжают требовать смертной казни. Мне кажется, что если их не приструнить как можно скорее, ситуация будет становиться все хуже и хуже.

– Согласен...

И в самом деле, в Шисо, как и во всем королевстве в общем, безопасность ухудшилась. Хотя показатели и не были критическими, сейчас люди чувствовали себя незащищенными по сравнению с тем, что было раньше, когда они считали свою страну безопасным местом. Неудивительно, что нынешняя ситуация теперь плотно связана с решением правителя. Народ может начать сомневаться в том, является ли текущее уголовное законодательство достаточно строгим.

Но судебные чиновники, такие как Эйко, отлично осведомлены о том, что количество преступлений в Рю не так уж и велико, как все думают. Более того, уровень преступности постепенно снижается с приходом императора на трон. И даже после того, как по его решению была отменена смертная казнь, не было представлено таких фактов, как рост преступности. В частности, количество преступников резко сократилось, стоило императору прекратить казни и возродить Геймен, про который уже давно забыли в других странах. Считается, что татуирование лица преступника в качестве наказания неплохо мешает самому преступнику вернуться на прежний путь. Первыми отменили Геймен в королевстве Со, именно это и повлекло за собой ту же тенденцию и в других странах. Но, несмотря на то, что некоторые правители возрождают это наказание, Геймен по-прежнему противоречит человечности, это уже устоявшийся факт. Поэтому было решено, что в Рю она тоже будет отменена. Однако нынешний правитель осмелился вернуть ее. Первые два года после указа, преступников татуировали на голове, так как они могли затем скрыть все под волосами. Преступник может скрыть свою отметку, говорящую о его темном прошлом, а через десять лет она просто исчезнет. Эту исчезающую татуировку изобрел Токан, а назвали ее Собоку.

Сначала Собоку темно-черная, но с годами попросту выцветает. Черная, затем индиговая, постепенно она переходит в синий, фиолетовый, розовый, пока через десять лет совсем не исчезнет, правда, все зависит от цвета кожи самого преступника. Также все зависит от того, каким образом преступник размышляет о своем проступке, не совершает ли других преступлений – все это влияет на то, насколько скоро он превратится из преступника в законопослушного человека.

А с другой стороны, если он трижды наступает на одни и те же грабли, татуировка появляется уже на видном месте, где все смогут ее заметить. После третьего преступления татуировка набивается на правом виске, после четвертого – на левом, затем под правым глазом и под левым. Чаще всего преступники подвергаются Геймену четыре и более раз. И если у человека уже более четырех татуировок, это называется Кейджин, что означает каторжные работы и тюрьму до тех пор, пока все татуировки не исчезнут с кожи преступника. Первая Собоку может исчезнуть за десять лет, но если следующее преступление было совершено еще до того, как первая татуировка сошла с кожи, ее выцветание затягивается. На исчезновение четырехкратной Геймен потребуется не менее тридцати лет. Однако все зависит от других татуировок. Если те темно-черные – выцветание может занять и всю жизнь до самой смерти заключенного.

Прежде всего это касается тех преступников, которые смотрят свысока на окружающий их народ, это значительно влияет на их "перерождение", но в то же время неплохо ему способствует. Преступник, который всячески старается поспособствовать исчезновению своей татуировки, так же затем отмывается и в глазах людей, так как именно по ее светлому цвету его и будут судить. Нельзя повлиять на цвет Собоку с самого начала, она в любом случае будет темно-черной, но в этот период у таких людей есть достаточная степень защиты со стороны государства, пока цвет не становится светлее, а человек не возвращается к нормальной жизни, где получает одобрение окружающих. Фактически, у преступников, которые были татуированы не более трех раз, редко случаются рецидивы.

Люди жалуются на то, что уровень безопасности в стране становится все хуже, но никто из них не задумывается о том, что в Рю число зверских преступление на порядок меньше, чем в остальных королевствах. Нет нужды в сравнении даже с теми странами, где преступников попросту казнят. Именно это свидетельствует о том, что смертная казнь никак не влияет на уровень преступности, но как доказать это людям? Сейчас их страна очень сильно отличается от той, какой была всего несколько лет назад.

– Ухудшается не только безопасность, но так же растет количество монстров, подобных Шюдацу, разве не так, господин? – спросил Хогецу, услышав в ответ очередной вздох.

– А как тут не согласиться?

– Шюдацу судили уже трижды. Это не принесло ему никакого раскаянья, вместо этого он нарушил закон еще шестнадцать раз. Все потому, что нынешняя система не имеет никакого эффекта исправления преступников, подобных Шюдацу.

– Да, ты прав. Но...

Несмотря на то, что страна прикладывает невероятные усилия для того, чтобы вернуть преступников в общество, в любом случае найдется тот, кто не станет раскаиваться в своих проступках. Он будет продолжать бесчинствовать, словно поворачиваясь спиной к позитивным переменам и перерождению. Эйко был отлично знаком такой тип людей.

– Если каторжные работы не срабатывают, тогда, наверняка, нам нужно что-то посерьезнее, разве нет?

– Я колеблюсь отнюдь не в том, достоин ли Шюдацу смертной казни. Мое колебание – это сама смертная казнь.

Хогецу вопросительно посмотрел на Эйко.

– Его казнь – это возрождение смертной казни в целом.

Однако Хогецу все равно выглядел так, словно не понимает.

– Как ты и сказал, мир в нашей стране пошатнулся. Поэтому я и обеспокоен этим возрождением.

– Почему, господин?

– ...Ты действительно не понимаешь?

Хогецу молча отвел взгляд.

Да, он отлично знал. Неизвестно почему, но в последнее время Рю, их страна, страдает от множества бед. Йома наводняют эти земли, сопровождаемые несвойственной сезонам погодой и волнами стихийных бедствий. Наказания в этом королевстве отнюдь не мягкие. Люди ведут себя жестоко не из-за них, а потому что уровень жизни в стране падает, а с ним растет и преступность. И проблема заключалась не только в том, что увеличивается количество преступлений. В последнее время Эйко стал замечать, что сама национальная администрация пошла под откос. То, что ранее работало слаженно, теперь шло из рук вон плохо. Всякое говорят, и причины всему, что происходит в стране, разнятся. В такие времена все начинают уповать на правителя, который очень хорош в том, чтобы задавать нужный и правильный путь, вот только, похоже, правитель уже давно растерял весь свой энтузиазм.

– ...Что-то произошло с Его Величеством? – пробормотал Хогецу.

– Ты ведь один из Тенкан и должен знать об этом больше. Что говорят остальные Тенкан?

– Ну... На самом деле мы понятия не имеем. Я считаю, он просто сбит с толку. Мы не думаем, что он сошел с правильного пути, но...

– Но он уже не тот, кем был раньше.

Хогецу кивнул.

– Это не мои слова, но я слышал от других, что император стал некомпетентным...

Эйко уже было открыл рот, чтобы отругать парня за такие шокирующие слова в сторону их правителя, но в тоже время он понимал, что это может быть правдой. Это не значило, что императоры никогда не становятся злыми и беспощадными по отношению к своему народу. Правители, угнетающие своих людей – обычное дело, но не было похоже, что император Рю был из таких. Тем не менее, национальная администрация больше не функционирует так, как надо, а значит, и возможности правителя уменьшаются.

Эйко глубоко вздохнул.

– Людям, таким как мы, неведомо, как мог измениться император. Кажется, наша страна в упадке, хотя мне и сложно свыкнуться с этой мыслью. В скором будущем недовольство и растерянность людей возрастет еще больше, и тогда таких, как Шюдацу, появится намного больше. Меня волнует то, что если мы с��йчас применим смертную казнь, она будет применяться и в дальнейшем.

Именно это и волновало Эйко больше всего.

– Если они применят смертную казнь сейчас, то ни у кого не возникнет и мысли, что со следующим преступником впоследствии не поступят так же. Обстановка накаляется, а с этим растет и численность таких, как Шюдацу, в отношении которых будет легко применяться смертная казнь. Стоит только начать, и вскоре смертную казнь начнут применять и в делах с более легкими преступлениями, а позже и ее влияние уменьшится. В итоге получится так, что вновь понадобится более суровое наказание, так как даже за легкие преступления будут наказывать смертью. Не потребуется много времени, чтобы превратиться в то же королевство Хо с его непомерно жестокими наказаниями. Чем больше злоупотребляют смертной казнью, чем более жестокие наказания, тем в больший упадок уходит страна, – размышлял вслух Эйко.

– Да, наверное вы правы, господин, – кивнул в ответ Хогецу.

– Наша страна отказалась от смертной казни. Ее возвращение в наши дни – это все равно, что дать власть над жизнью народа королевству, а это может повлечь за собой то, что оно будет легко использовать смертную казнь.

Именно поэтому он не хотел казни.

Не важно, что он сам решит. У них были слова их правителя. "Дабы избежать смертной казни." Это цитата, где он говорил им о том, что тюремное заключение – это обычное дело. Согласно практике так и было. Но если это так, то уверенность людей в правильности суждения правосудия определенно колеблется.

Эйко помнил, как холодно на него глядела Сейка. Если он не поддержит смертную казнь, на этот раз она могла отвернуться от него и уйти насовсем. Так же, как и народ. В каком-то смысле это значило бы то же самое, что и злоупотребление смертной казнью.

– ...Что же нам делать?

[shedutranslation]

Двенадцать королевств. Тюрьма тускнеющего света

Глава 2

Автор: Оно Фуюми Оригинальное название: 落照の獄 (Rakushou no Goku) Переводчик с японского на английский: o6asan Переводчик с английского: Shedu Бета: Karasu No-Tappitsu

Палящее летнее солнце клонилось к горизонту. Перед самым закатом его жена, Сейка, принесла в комнату лампы, пока он с меланхолией чах над бумагами.

– Может, отдохнешь немного? – спросила она, зажигая светильники по кабинету.

– Пожалуй... – вяло бросил в ответ Эйко.

– В конце концов, есть ведь и смертная казнь? – тихо спросила она. Эйко поднял голову от неожиданности и отложил документы в сторону, глядя на лицо своей молодой жены. Из-за красного света лицо Сейки тоже покраснело и казалось безжизненным.

– Рири сказала, что ее отец не станет убивать Шюдацу. Это твое решение?

В ее голосе послышалось обвинение, вызвавшее улыбку на губах мужчины.

– О чем ты говоришь? Рири спросила меня, собираюсь ли я стать убийцей, я же ей ответил, что нет.

– Не притворяйся, как будто не понимаешь, о чём я, – произнесла она холодно, и Эйко замолчал.

Он отлично понимал, что жена имела в виду. Сейчас все пристально следили за деятельностью судебной ветви власти. Не только обычные люди, но даже те, кто сам работал в этих учреждениях. Казнят ли Шюдацу, или все же нет?

Сначала его судили с Шинсен-гуне. Приговором стала тайхэки, то есть смертная казнь. Шюдацу переправили в Верховный суд, в Саку-шю, и там пришли к тому же выводу – тайхэки. Но, из-за жарких споров, будущее Шюдацу оказалось в рук��х Высшего суда, то есть в руках Эйко и его людей.

Значит, если Эйко тоже выберет смертную казнь, наказание определится наверняка и Шюдацу казнят. Скорее всего, Рири услышала это от работников официальной резиденции. Поэтому он понимал, почему она спросила: "Ты собираешься стать убийцей?". Рири просто не могла понять разницы между убийством и смертной казнью.

– На самом деле тогда я не говорил о Шюдацу. Но... если я все же приговорю его к смерти, то это станет моим убийством. Это может причинить Рири боль.

Она светлый ребенок с чистым сердцем. Возможно, она станет винить себя за это, несмотря на то, что очень мала. Но стоило ему подумать об этом, как Сейка повысила голос.

– Если ты на самом деле думаешь о Рири, тогда ты должен казнить это чудовище.

Эйко удивленно взглянул на нее. Сейка не была чиновником, ее статус был ниже, но это отражалось только на ее имени, так как получила она его только потому, что была замужем за ним. Было довольно целесообразно объединить Сенсеки с кем-то, кто не входил в круг чиновников, и Сейка как раз не имела никакой связи с политикой. В прошлом она никогда не вмешивалась в его работу.

– В чем дело? Почему ты вдруг спрашиваешь?

– Этот монстр убил детей. Даже младенец стал жертвой. Если ты так любишь Рири, то подумай о гневе и скорби родителей, чьих дорогих детей он убил.

– Конечно, я...

Но Сейка оборвала его на полуслове.

– Нет, я знаю, что ты никак не можешь принять решение.

Это было правдой. Именно поэтому Эйко молчал, не зная, что сказать. Его действительно можно было упрекнуть в нерешительности.

– Почему ты колеблешься? Разве человек, убивший столько невинных людей, нуждается в милосердии?

Услышав это, Эйко не удержался от кривой усмешки.

– Дело не в милосердии.

– Ну, раз так, то почему бы не приговорить его к смерти? А если бы он убил не Шюнрё, а Рири, что бы ты сделал?

– Это не одно и то же.

Эйко произнес это, пытаясь убедить свою молодую жену. Это был его второй брак. Сейка выглядела лет на двадцать моложе него, хотя на самом деле их разница была около восьмидесяти лет.

– Тогда в чем проблема, по-твоему?

Ее лицо словно окаменело. В последние дни он все чаще видел это выражение.

– ...Закон нельзя мешать с эмоциями, хотя тебе, видимо, этого не понять.

– Ты хочешь сказать, что у этого монстра есть право?

– Нет, это не так. Деяния Шюдацу непростительны, и здесь нет места милосердию. Я понимаю твою злость, и злость народа тоже. Я, как и ты, ненавижу Шюдацу. Но смертная казнь это не то, что можно решить лишь потому, что ты не в состоянии простить его.

Хотя он и старался сказать это как можно спокойнее и мягче, выражение лица Сейки становилось все строже и строже.

– Ты всегда относился ко мне как к глупому и непосредственному человеку, – холодно сказала она, бросив на него свирепый взгляд.

– Это не...

"...так", – хотел сказать он, но Сейка перебила его.

– Ты знаешь, что в последнее время в Шисо опять начали пропадать дети?

– До меня доходили слухи, но это не дело рук Шюдацу.

– Знаю, – резко ответила Сейка. – Ты считаешь меня настолько глупой? Шюдацу уже в тюрьме, поэтому непричастен. Я говорю о том, что подобные преступления все чаще совершаются в Шисо.

– Ох...

– Слышал о мужчине и женщине, убитых в поместье малого чиновника Шюнкан-фу? Один из слуг поругался со своим господином, но в итоге обернул свой гнев и обиду не против него, а против своих коллег. В последнее время в Рю ��се чаще можно услышать подобные истории. Какие, черт возьми, еще более серьезные проблемы могут пасть на эту страну?

Слушая ее, Эйко ничего не оставалось, как просто молчать. Он не мог понять причины недавно возросшего количества преступлений, более того, все чаще начали совершаться более жестокие.

– Как будто этот мир полон людей с эмоциональными расстройствами. Прощение Шюдацу – словно предложение им продолжать совершать преступления. Нужны ли нам суровые наказания? Не должны ли мы позволить людям узнать, что человек сам умрет, если совершит преступление?

Эйко грустно вздохнул.

– Тем не менее, такие люди, как Шюдацу, не прекратили бы так поступать, даже если бы мы сделали это.

Сейка видела, что Эйко удивлен.

– На самом деле, смертная казнь не имеет эффекта предотвращения преступлений. К сожалению, даже если ее сделать более жестокой, это ничего не решит.

Сейка скривилась:

– Значит, ты простил бы того, кто убил бы Рири.

– Я этого не говорил. Это совершенно другое. Я бы не простил человека, который сделал бы что-то с Рири. Тем не менее, представлять закон как судья и защищать Рири, это совершенно разные вещи, – он невольно повысил голос.

Сейка хотела что-то ответить, но лишь с презрением посмотрела на него.

– Значит, если бы Рири убили, ты бы не казнил преступника? Только потому, что это "другое".

– Ты не права, – но Сейка его уже не слушала, стремительно покинув кабинет. Ночь наступила раньше, чем они успели это осознать, а холодный ветер разнес по округе стрекот насекомых.

– Это не то, что я хотел сказать, – пробормотал Эйко в спину ушедшей жены.

Еще не существовало места, где закон шел бы рука об руку с милосердием. Никогда. Поэтому, если бы Рири убили, естественно, Эйко отклонился бы от закона. Он хотел сказать, что таков закон. Но Сейка не поняла бы его, даже если бы он сказал это. Возможно, он просто не хотел, чтобы о нем говорили как о судье, который не желает выносить смертный приговор преступнику. Но, даже если всё этим и обернется, ему ничего не останется, как просто ответить, что он не может поступить так только потому, что так думает.

Тяжело вздохнув, Эйко поднялся, но тут же вновь сел обратно на стул. Склонившись, он уткнулся лбом в гладкую поверхность стола.

Он повел себя с ней, как дурак. По крайней мере, Эйко не думал, что его жена глупа. Но все же, с практической точки зрения, милосердие не совместимо с законом. Он не терпел исключений. Но как Эйко мог это объяснить? Он был в недоумении.

Сейка никогда не была глупа, более того, он догадывался о ее мудрости, но она была применима к обыкновенной повседневной жизни. Она всегда руководствовалась лишь эмоциями. Сейка же всегда утверждала, что при принятии решений у нее на первом месте стоит именно "разум", но никак не чувства.  

По словам жены, Эйко недостаточно ошибался ранее, чтобы использовать это в будущем, как это делали правительственные чиновники, приходя к какому-то умозаключению. Этого Эйко не понимал, но для нее он был высокопоставленным чиновником, считавшим, что она глупа только потому, что у нее нет ранга.

В последнее время Сейка все чаще находилась в плохом настроении, чтобы говорить ему подобное. Приходя в гнев, она всегда заявляла о том, что хочет развестись и вернуться к жизни обычных людей.

Он не знал, что нужно было сделать, чтобы Сейка наконец поняла. В его деле нельзя было отбрасывать какие-то умозаключения и руководствоваться лишь эмоциями. Возможно, именно потому, что он пытался ей это объяснить, она сердилась все больше. Поэтому, однажды Сейка все же оставит его так же, как и первая жена. Последними словами Кейши были: "Я не такая дурочка, как ты думаешь".

Обе сказали одни и те же слова, и могли быть правы.

Ему же, потерянному в угнетающих мыслях, оставалось чахнуть над документами, таящими в себе подробности ужасных преступлений.

Жертве по имени Шюнрё было всего восемь лет, так же, как и его дочери сейчас. От одной только этой мысли становилось больно. Расставаясь с Рири тогда в коридоре, он оставил все обиды позади. Это никогда не покинет его внутреннего мира, даже с многочисленными вздохами.