#общество новых поэтов

[innerwordss]

Зарубежные фильмы мной с самого детства также воспринимались как залог хорошего времяпровождения. С нетерпением ждал выход новой части "Властелина колец" или "Гарри Поттера". Украдкой смотрел на первую "Матрицу", когда было страшно от вида этих машин со щупальцами, но безумно интересно. Смеялся вместе со взрослыми от новых частей "Очень страшного кино". Были какие-то умные фильмы, красивые, эстетические, но я их тоже начал воспринимать как фон. Например как посмотреть фильм "Горько" и "Общество мертвых поэтов" для меня было одно и тоже. Потом мое окружение начало смотреть фильмы всё тупее и тупее - и искренне получать удовольствие от их просмотра, смеясь над шутками с экрана. А мне что-то уже становилось не смешно. Вроде бы делаю как все, но не понимаю что пошло не так. Смотрю кино, но просто картинка не приносит удовольствие.

Потом был 10-й класс и я посмотрел фильм "The Wall" по которому нужно было выполнить задание и описать смысл. Я пытаюсь описывать, а у меня в голове не щелкает. И это было так жутко. Как будто на тебя бежит толпа зомби и для спасения необходимо зажечь огонь. Ты лихорадочно трясущимися руками пытаешься поджечь спичку. Одну за другой. А они не зажигаются. Вот такие ощущения.

После этого долгое время не мог смотреть кино. Оно начало меня пугать. И в попытке понять где я свернул не туда, начал смотреть фильмы с самого начала истории кинематографа. "The city Light", "Голубой Ангел", "И создал Бог женщину", "Завтрак у Тиффани"... Десятки фильмов прошли через меня. Стал понимать почему все так восхищаются Чарли Чаплином, кто такая Марлен Дитрих и почему у Вадима Роже было прозвище "зажигалка".. И как-то тоже стал по-другому смотреть на зарубежное кино. Начал его чувствовать..

[iksdi]

Я отдаю свое сердце навеки искусству.

Истерзанную плоть,

В погоне за чистотой.

Разорву на куски свою милую душу, оставшись на веки самой лишь собой.

Я предамся с тобой сладострастным утехам.

Тихий вальс,

Громкий джаз,

Слабый вздох,

Сладкий стон.

Разорви на куски сей сладкий полон.

Встань во весь рост!

Что есть сил закричи.

Пусть весь мир оглушит

Твоей песни мотив! (песни мотив)

Пусть весь мир оглушит

Твоей песни мотив!

[pagelook]

ПОДБОРКА УДИВИТЕЛЬНЫХ ФАКТОВ ИЗ ЖИЗНИ РУССКИХ ПИСА��ЕЛЕЙ

С русскими поэтами и писателями связано много любопытных фактов, проливающих свет на то или иное событие. Нам кажется,что мы знаем всё, или почти всё, о жизни великих писателей, но есть страницы неизведанные! Так, например мы узнали, что Александр Сергеевич Пушкин был инициатором роковой дуэли и сделал все возможное, чтобы она состоялась — это было дело чести для поэта… А Лев Толстой из-��а пристрастия к азартным играм проиграл свой дом. А еще мы знаем как обожал называть свою жену в переписке великий Антон Павлович — «крокодил моей души»… Об этих и других фактах русских гениев читайте в нашей подборке «самых интересных фактов из жизни русских поэтов и писателей». ∇ Русские писатели придумали много новых слов: вещество, градусник (Ломоносов), промышленность (Карамзин), головотяпство (Салтыков-Щедрин), стушеваться (Достоевский), бездарь (Северянин), изнемождённый (Хлебников). ∇ Пушкин не был красив, в отличие от своей жены Натальи Гончаровой, которая, плюс ко всему, была на 10 см выше мужа. По этой причине, бывая на балах, Пушкин старался держаться от супруги поодаль, чтобы лишний раз не акцентировать внимание окружающих на этом контрасте. В период ухаживаний за своей будущей супругой Натальей Пушкин много рассказывал своим друзьям о ней и при этом обычно произносил: «Я восхищен, я очарован, Короче – я огончарован!». ∇ Корней Чуковский — это псевдоним. Настоящее имя (по имеющимся документам) самого издаваемого в России детского писателя — Николай Васильевич Корнейчуков. Он родился в 1882 году в Одессе вне брака, был записан под фамилией матери и первую же статью в 1901 году напечатал под псевдонимом Корней Чуковский. ∇ Лев Толстой. В юности будущий гений русской литературы был довольно азартен. Однажды в карточной игре со своим соседом, помещиком Гороховым, Лев Толстой проиграл основное здание наследного имения — усадьбы Ясная Поляна. Сосед дом разобрал и увез к себе за 35 верст в качестве трофея. Стоит отметить, что это было не просто здание — именно здесь писатель родился и провел детские годы, именно об этом доме тепло вспоминал всю жизнь и даже хотел выкупить обратно, но по тем или иным причинам не сделал этого. ∇ Известный советский писатель и общественный деятель Константин Симоновкартавил, то есть не выговаривал буквы «р» и «л». Случилось это в детстве, когда он, играя, случайно порезал себе язык бритвой, и ему стало трудно произносить своё имя: Кирилл. В 1934 году он взял псевдоним Константин. ∇ Илья Ильф и Евгений Петров были уроженцами Одессы, однако познакомились только в Москве непосредственно перед началом работы над своим первым романом. Впоследствии дуэт сработался настолько, что даже дочь Ильфа Александра, занимающаяся популяризацией наследия писателей, называла себя дочерью «Ильфа и Петрова». ∇ Александр Солженицын не раз общался с президентом России Борисом Ельциным. Так, например, Ельцин спрашивал его мнение по поводу Курильских островов (Солженицын посоветовал отдать их Японии). А в середине 1990-х, после возвращения Александра Исаевича из эмиграции и восстановления российского гражданства, по распоряжению Ельцина ему была подарена государственная дача «Сосновка-2» в Подмосковье. ∇ Чехов садился писать, облачившись в парадный костюм. Куприн, наоборот, — обожал работать совершенно голым. ∇ Когда русский сатирик-писатель Аркадий Аверченко во время Первой мировой войны принес в одну из редакций рассказ на военную тему, цензор вычеркнул из него фразу: «Hебо синее было». Оказывается, по этим словам вражеские шпионы могли догадаться, что дело происходило на юге. ∇ Настоящей фамилией писателя-сатирика Григория Горина была Офштейн. На вопрос о причине выбора псевдонима Горин отвечал, что это аббревиатура: «Гриша Офштейн решил изменить национальность». ∇ Изначально на могиле Гоголя на монастырском кладбище лежал камень, прозванный Голгофой из-за схожести с Иерусалимской горой. Когда кладбище решили уничтожить, при перезахоронении в другом месте решили установить на могиле бюст Гоголя. А тот самый камень впоследствии был поставлен на могилу Булгакова его женой. В связи с этим примечательна фраза Булгакова, которую он при жизни неоднократно адресовал Гоголю: «Учитель, укрой меня своей шинелью». ∇ После начала Второй Мировой войны Марину Цветаеву отправили в эвакуацию в город Елабуга, что в Татарстане. Упаковывать вещи ей помогал Борис Пастернак. Он принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в её крепости, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева в Елабуге и повесилась. ∇ Известна фраза «Все мы вышли из гоголевской шинели», которая употребляется для выражения гуманистических традиций русской литературы. Часто авторство этого выражения приписывают Достоевскому, однако на самом деле первым сказавшим его был французский критик Эжен Вогюэ, рассуждавший об истоках творчества Достоевского. Сам Фёдор Михайлович привёл эту цитату в беседе с другим французским литератором, который понял её как собственные слова писателя и опубликовал их в таком свете в своём труде. ∇ В качестве средства от «большого живота» А.П. Чехов прописывал своим тучным пациентам молочную диету. В течение недели несчастные должны были ничего не есть, а приступы голода тушить стограммовыми дозами обычного молока. Действительно, благодаря тому, что молоко быстро и хорошо усваивается, стакан напитка, принятый утром, снижает аппетит. Так, не чувствуя голода, можно продержаться до обеда. Это свойство молока и использовал в своей медицинской практике Антон Павлович… ∇ Читайте также: По местам Достоевского: 10 популярных маршрутов Питера Достоевский широко использовал реальную топографию Петербурга в описании мест своего романа «Преступление и наказание». Как признался писатель, описание двора, в котором Раскольников прячет вещи, украденные им из квартиры процентщицы, он составил из личного опыта — когда однажды прогуливаясь по городу, Достоевский завернул в пустынный двор с целью справить нужду. ∇ А знаете ли вы, что Пушкин получил в качестве приданого за Н.Н. Гончаровой бронзовую статую? Не самое удобное приданое! А ведь еще в середине XVIII века Афанасий Абрамович Гончаров был одним из богатейших людей России. Выпускаемое на его Полотняном заводе парусное полотно закупали для британского флота, а бумага считалась лучшей в России. В Полотняный завод на пиры, охоты, спектакли съезжалось лучшее общество, а в 1775 году здесь побывала сама Екатерина. В память об этом событии Гончаровы купили бронзовую статую императрицы, отлитую в Берлине. Заказ привезли уже при Павле, когда опасно было чествовать Екатерину. А потом уже не хватило денег на установку памятника – Афанасий Николаевич Гончаров, дед Наталии Николаевны, получивший в наследство огромное состояние, оставил внукам долги и расстроенное хозяйство. Он и придумал подарить внучке статую в придано��. Мытарства поэта с этой статуей отражены в его письмах. Пушкин называет ее «медной бабушкой» и пытается продать Государственному монетному двору на переплавку (лом цветных металлов!). В конце концов статуя была продана на литейный завод Франца Барда, видимо, уже после смерти поэта. Бард продал многострадальную статую Екатеринославскому дворянству, которое поставило памятник основательнице своего города на Соборной площади Екатеринослава (ныне Днепропетровск). Но и попав, наконец, в город своего имени, «медная бабушка» продолжала путешествовать, сменив 3 постамента, а после фашистской оккупации и вовсе исчезла. Обрела ли «бабушка» покой, или продолжает свои перемещения по миру? ∇ Основной сюжет бессмертного произведения Н. В. Гоголя «Ревизор» был подсказан автору А. С. Пушкиным. Эти великие классики были неплохими друзьями. Однажды Александр Сергеевич рассказал Николаю Васильевичу интересный факт из жизни города Устюжна Новгородской губернии. Именно этот случай и лег в основу произведения Николая Гоголя. На протяжении всего времени написания «Ревизора» Гоголь часто писал Пушкину о своей работе, рассказывал, в какой стадии она находится, а так же неодн��кратно сообщал о том, что хочет её бросить. Однако Пушкин запрещал ему это сделать, поэтому «Ревизор» все же был дописан. Кстати говоря, Пушкин, присутствующий на первом прочтении пьесы, остался от нее в полном восторге. ∇ Антон Павлович Чехов в переписке со своей женой Ольгой Леонардовной Книппер употреблял к ней помимо стандартных комплиментов и ласковых слов весьма необычные: «актрисулька», «собака», «змея» и — почувствуйте лиричность момента — «крокодил души моей». ∇ Александр Грибоедов был не только поэтом, но и дипломатом. В 1829 году он погиб в Персии вместе со всей дипломатической миссией от рук религиозных фанатиков. Во искупление вины персидская делегация прибыла в Петербург с богатыми дарами, среди которых был знаменитый алмаз «Шах» весом 88,7 карата. Другой целью визита посольства было смягчение контрибуции, наложенной на Персию по условиям Туркманчайского мирного договора. Император Николай I пошёл навстречу персам и произнёс: «Я предаю вечному забвению злополучно­е тегеранское происшеств­ие!». ∇ Лев Толстой скептически относился к своим романам, в том числе к «Войне и миру». В 1871 году он отправил Фету письмо: «Как я счастлив… что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану». Запись в его дневнике в 1908 году гласит: «Люди любят меня за те пустяки — „Война и мир“ и т. п., которые им кажутся очень важными». ∇ Дуэль, на которой Пушкин получил смертельное ранение, не была инициирована поэтом. Пушкин посылал вызов Дантесу в ноябре 1836 года, толчком к чему послужило распространение анонимных пасквилей, выставлявших его рогоносцем. Однако ту дуэль удалось отменить благодаря стараниям друзей поэта и предложению, сделанному Дантесом сестре Натальи Гончаровой. Но конфликт не был исчерпан, распространение шуток про Пушкина и его семью продолжалось, и тогда поэт отправил приёмному отцу Дантеса Геккерну в феврале 1837 года крайне оскорбительное письмо, зная, что это повлечёт за собой вызов уже от Дантеса. Так и случилось, и эта дуэль стала для Пушкина последней. К слову, Дантес был родственником Пушкина. На момент дуэли он был женат на родной сестре жены Пушкина — Екатерине Гончаровой. ∇ Заболев, Чехов отправил посыльного в аптеку за касторкой в капсулах. Аптекарь послал ему две больших капсулы, которые Чехов возвратил с надписью «Я не лошадь!». Получив автограф писателя, аптекарь с радостью заменил их на нормальные капсулы. ∇ Ивана Крылова Крылов съедал громадную тарелку с расстегаями, три тарелки ухи, огромные отбивные телячьи котлеты — пару тарелок, жареную индейку, которую он называл «Жар-птица», к тому же мочения: нежинские огурчики, бруснику, морошку, сливы, заедая антоновскими яблоками, как сливами, наконец принимался за страсбургский паштет, свежеприготовленный из самого свежего сливочного масла, трюфелей и гусиных печенок. Съев несколько тарелок, Крылов налегал на квас, после чего запивал пищу двумя стаканами кофе со сливками, в которых воткнешь ложку — она стоит. Писатель В. В. Вересаев вспоминал, что всё удовольствие, все блаженство жизни для Крылова заключалось в еде. Одно время он получал приглашения на маленькие обеды к императрице, о которых высказывался потом весьма нелестно из-за порционной скудости блюд, подаваемых к столу. На одном из таких обедов Крылов сел за стол и, не здороваясь с хозяйкой, начал есть. Присутствовавший тут же поэт Жуковский удивлённо воскликнул: «Прекрати, пусть царица тебя хотя бы попотчует». «А вдруг не попотчует?», — ответил Крылов, не отрываясь от тарелки. На званых обедах он обычно съедал блюдо расстегаев, три-четыре тарелки ухи, несколько отбивных, жареную индейку и кое-что «по мелочи». Приехав домой, заедал всё это миской кислой капусты и чёрным хлебом. К слову, все считали, что баснописец Крылов умер от заворота кишок вследствие переедания. На самом деле он скончался от двухстороннего воспаления лёгких. ∇ Гоголь испытывал страсть к рукоделию. Вязал на спицах шарфы, кроил сестрам платья, ткал пояса, к лету шил себе шейные платки. ∇ А знаете ли вы, что типично русскому имени Светлана всего 200 лет с небольшим хвостиком? До того, как в 1802 году его придумал А.Х. Востоков, такого имени не существовало Впервые оно появилось в его романсе «Светлана и Мстислав». Тогда модно было называть литературных героев псевдорусскими именами. Так появились Добрада, Прията, Милослава – сугубо литературные, в святцах не прописанные. Потому и детей так не называли. Василий Андреевич Жуковский взял из романса Востокова имя для героини своей баллады. «Светлана» стала очень популярным произведением. В 60-х, 70-х годах XIX века «Светлана» шагнула в народ со страниц книг. Но в церковных книгах не было такого имени! Потому крестили девочек как Фотиния, Фаина, или Лукерья, от греческих и латинских слов, означающих свет. Интересно, что это имя в других языках весьма распространено: итальянское Кьяра, немецкое и французское Клара и Клэр, итальянское Лючия, кельтское Фиона, таджикское Равшана, древнегреческое Фаина – все означают: свет, светлая. Поэты просто заполнили лингвистическую нишу! После октябрьской революции вал новых имен захлестнул Россию. Светлана воспринималась как патриотичное, современное и понятное имя. Даже Сталин так назвал свою дочь. А в 1943 году это имя наконец попало в святцы. Еще один интересный факт: это имя имело и мужскую форму –Светлан и Свет. Демьян Бедный Светом назвал своего сына. ∇ Сколько в мире памятников российскому поэту Александру Пушкину? Ответ на этот вопрос содержится в книге воронежского коллекционера открыток Валерия Кононова. Во всем мире их — 270. Ни один деятель литературы не удостаивался такого количества памятников. В книге помещены иллюстрации ста лучших памятников поэту. Среди них — памятники эпохи царской России и советского времени, памятники, установленные за рубежом. Сам Пушкин никогда за границей не был, но памятники ему есть на Кубе, в Индии, Финляндии, Словакии, Болгарии, Испании, Китае, Чили и Норвегии. По два памятника — в Венгрии, Германии (в Веймаре и Дюссельдорфе) . В США один поставлен в 1941 году в Джексоне, штат Нью-Джерси, другой — в 1970 в Монро, штат Нью-Йорк. В. Кононов вывел одну закономерность: памятники Пушкину обычно ставят не на больших площадях, а в парках и скверах. ∇ И.А. Крылов в быту был очень неопрятен. Его растрепанные, нечесаные волосы, запачканные, мятые рубашки и прочие признаки неряшливости вызывали насмешки у знакомых. Однажды баснописец был приглашен на маскарад. — Как мне следует одеться, чтобы остаться неузнанным? — спросил он у знакомой дамы. — А вы помойтесь, причешитесь — вот вас никто и не узнает, — ответила та. ∇ За семь лет до смерти Гоголь в завещании предупреждал: «Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения.» Писателя не послушали, а при перезахоронении останков в 1931 году в гробу обнаружили скелет с повернутым набок черепом. Согласно другим данным череп вообще отсутствовал. ∇ Дуэли были достаточно разнообразными как по оружию, так и по форме. Так, например, мало кто знает, что существовала такая интересная форма как «четверная дуэль». В этом виде дуэли после противников стрелялись их секунданты. Кстати, самой известной четверной дуэлью была оная из-за балерины Авдотьи Истоминой: противники Завадовский и Шереметев должны были стреляется первыми, а секунданты Грибоедов и Якубович – вторыми. В тот раз Якубович прострелил ладонь левой руки Грибоедову. Именно по этому ранению удалось потом опознать труп Грибоедова, убитого религиозными фанатиками во время разгрома русского посольства в Тегеране. ∇ Читать далее: http://pagelook.ru/posts/2118-podborka-udivitelnyh-faktov-iz-zhizni-russkih-pisatelei.html #стихи #поэт #поэзия #pagelook

[hizbuttahrir]

Нрав Абу Джахля или нынешних правителей Уммы?

Приветствуем вас, дорогие братья и сёстры, по всему миру в очередном выпуске из серии «Вместе с благородным хадисом». Мы начинаем с наилучшего приветствия: ассаляму алейкум ва рахматуллахи ва баракятуху! #Вместе_с_благородным_хадисом #правители_мусульман Передают со слов Абу Хурайры, да будет доволен им Аллах, что Посланник Аллаха (с.а.с.) сказал: آيَةُ الْمُنَافِقِ ثَلَاثٌ: إِذَا حَدَّثَ كَذَبَ وَإِذَا وَعَدَ أَخْلَفَ وَإِذَا اؤْتُمِنَ خَانَ «Лицемера выдают три качества: если он говорит, то лжёт; если обещает, то не сдерживает обещания; а если ему оказывают доверие, то он предаёт» (Бухари). Уважаемые слушатели! Благой нрав преобладал у арабов ещё до Ислама и оказывал сильное влияние на их организацию общественной жизни; каждый индивид общества находился под его воздействием. Он заменял им религию и закон; так щедрость, храбрость, усердие, соблюдение родственных уз, верность, доброта, сохранение клятвы и тайны, выдержка, презрение к низости и отстранение от плохих собеседников, наверное, будут самыми яркими примерами их нрава. Да, благой нрав был хорошо известен джахилийскому обществу и запечатлён в касидах поэтов, а приход Ислама укрепил их высшие образцы нравственности. О мусульмане! Нездоровое положение, в котором по сей день Умма находится с момента падения её Халифата, продолжает оказывать негативное воздействие. После того, как исламская мабда (идеология) исчезла из реалий жизни и в сознания мусульман проникли капиталистические идеи, охватившие исламское общество, на поверхности стали отчётливо виднеться ложь, порочность, вероломство и лицемерие так, что такие качества в жизни начали казаться чем-то естественным. Если доисламская община смогла держаться подальше от таких качеств, то можем ли мы сказать, что наши правители зла сегодня более жестоки и преступны, чем Абу Джахль? Да, к сожалению, можем, и это будет, несомненно, правдой. О Аллах, ускорь появление Халифата, который объединит мусульман и избавит их от страданий. О Аллах, освети наши земли Своим светом. Амин! Дорогие слушатели, до новых встреч за совместным изучением очередного хадиса Пророка (с.а.с.). Да хранит вас Аллах. Ассаляму алейкум ва рахматуллахи ва баракятуху! Абу Марьям 17.12.2018 http://dlvr.it/QxYFcg

[mybloodwineblog]

Краткая история ленинградского самиздата. Кто виноват и что делать, если не печатают?

                                                                                                       Уважаемые                                                                                        товарищи потомки!                                                                                                                 Роясь                                                                                                 в сегодняшнем                                                                                        окаменевшем говне,                                                                          наших дней изучая потемки,                                                                                                                     вы,                                                                                                         возможно,                                                                                          спросите и обо мне.

                                                               (В. Маяковский, «Во весь голос»)

Эпоха толстых художественных журналов и культурничества в духе титанов Лосева, Лотмана, Лифшица, Вайля, Якобсона и пр. —  закончилась. Обыденное мышление скручено виртуальной сетью. Сознание воспринимает только потоки ярких картинок. Иногда на больших скоростях довольствуется порциями сухого информативного вирусного контента.

Культура, как и общество, рассыпалась на множество разнородных элементов. Где молодая интеллигенция  — не очень понятно: мечтает уехать? Ловит попутки и живёт в опустевших мертвых городах вдоль трассы М5? Просиживает в офисах и гос. структурах лучшие годы юности под девизом: «Наша молодость пройдет по факту: получите, распишитесь, до свиданья»? Занимается спортом? Акционизмом? Потребляет или тянет ярмо бытовых проблем, одиночества, пессимизма, самобичевания и т.д., утешаясь антидепрессантами, транквилизаторами, ноотропами, эйфоретиками, стимуляторами, галлюциногенами, «Путинкой» и субъективным безумием, которое не вдохновляет, не интересует и не восхищает? У молодежи много проблем, но о них не говорят, как о  «вытесненном». Знающий психоанализ и социальный срез, да поймет меня. Будущего нет и « прощай, речь». Так было не всегда.

Столкновения между римлянами и христианами, Великая Французская революция,гражданская война в США, «вскрытие» Японии в XIX веке и другие грандиозные сражения за язык, право голоса и вольную речь, в которой излагаются манифесты отдельных героев, малых обществ и целых народов – были не менее кровавыми и категоричными чем войны за экономические ресурсы. Более того, борьба за язык и свободу окутана ореолом трепетного восторга и восхищения: здесь есть свои герои с вырванными полыхающими как у Данко сердцами и глазами врубелевского Демона. Это касается не только Вольтера и Робеспьера, Кундеры и Хэмингуэйя, Заболоцкого и Ахматовой, Пастернака и Солженицына. В отечественной истории ХХ века существует беспрецедентная литературная практика самиздата – маргинальная культурная традиция, рожденная из духа романтического сопротивления и подарившая литературе таланты, которые, в отличие от классики золотого и серебряного века, недооценивают, рассказывая о ней фрагментарно или как о собрании антисоветских текстов. Антисоветским самиздат был лишь постольку поскольку, и критика власти была отнюдь не центральной задачей. Пафос исторического момента в том, что это был подлинный и активный литературный, игровой, культурообразующий процесс. Он требовал от участников изобретательности (а вы могли бы додуматься тиражировать музыку на рентгеновских снимках или  тексты на стекле, которое можно устанавливать в фотоувеличитель, делая энное количество копий для себя и своих друзей?), участия в коллективном творчестве, противостоявшем цензуре. А это требовало мобилизации колоссальной мобилизации интеллектуальных сил, энергии, других жертв. 

Была потребность в самовыражении через слово – живое и сильное. И она возникла из революционной марксистской идеологии, которая требовала от человека быть активным субъектом истории, жить не только для себя и не только в моменте, сопротивляться насилию и рабству, иметь мужество пользоваться своим умом и открыто выражать несогласие. Или по крайней мере выражать несогласие за закрытыми от КГБ дверями, амбивалентными намеками. Это было молодое поколение дерзких и смелых идеалистов.

Предпосылки

Согласно декрету большевиков о печати от 28 октября 1917 года запрещались к публикации, хранению и распространению «контрреволюционные издания” - вследствие этого пострадали многие деятели «белой» культуры: интеллигенция и толстые журналы, такие как «Вехи» и «Русская мысль». В «Литературе и революции»  Л. Троцкий выступает с разгромной критикой эстетствующих литераторов, «продвигае» страстных певцов и  апологетов-романтиков революции, которых перечисляет поименно, а о бытности и судьбе толстых журналов пишет:

«Господство «толстого�� журнала было эпохой, когда русская интеллигенция делала историю промежду себя. Крот глубоких подземных общественных процессов работал страшно медленно, — идейная жизнь интеллигенции сводилась к тому, что она предвосхищала будущие кротовьи пути, мысленно вела эти пути в пространство истории и на предвосхищенной линии строила свою «программу»…

Журнал, в своем многообразии и в своем единстве, был наиболее приспособленным орудием для идейного сцепления интеллигенции, — своей «цельностью», которая шла от литературно-публицистической критики через все его отделы — роман, эзоповскую сатиру, естественнонаучную популяризацию, рецензию и лирику, — журнал возмещал интеллигенции недостававшие ей объективные, в самой общественности заложенные скрепы…

Надо, разумеется, точно условиться насчет понятий. Когда мы говорим о «толстом журнале» как об общественно-литературном типе, то имеем всегда в виду не просто периодически выходящие книжки, в которых критики критикуют, поэты слагают рифмованные строки, профессора рассказывают о новых течениях в естествознании, — нет, мы имеем в виду журнал как духовный фокус известной общественной группировки, как некий киот завета, словом, наш русский толстый журнал… Русскому журналу наступает конец тогда, когда наступает конец мессианизму русской интеллигенции.

Интеллигенция была в русской истории великой заместительницей, — своей мыслью она пыталась заместить реальный процесс развития, своими идейными группировками — борьбу общественных сил. В этой работе, необходимой и до известного времени исторически-прогрессивной, журнал замещал собою для интеллигенции программу действия, политическую литературу и политическую организацию. Но по мере того как исчезало объективное оправдание заместительства: общественные группировки резче определялись, классы «в себе» становились классами «для себя», формируя свои партии, интеллигенция расчленялась и рассасывалась по этим партиям, — по мере этого процесса исчезало специфическое, жреческое значение русского журнала; от него отлетало освящение, он становился просто «периодическим изданием».

Девяностые годы были последним периодом старого героического журнала, — интеллигентский марксизм вдохнул на время новую жизнь в старую форму. «Новое слово» было последним журналом, который глаголом жег сердца людей…Политическое самоопределение разных классов, раз начавшись, уже не может быть обращено вспять. Поэтому одинаково трудно ждать восстановления духовной гегемонии русского журнала, как и повторения эпохи интеллигентского апостольства».

Советская цензура достигла апофеоза при сталинизме, и здесь следует вспомнить пример расправы над журналами «Звезда» и «Ленинград»  в 1946 г. На данном этапе не только исключалась частная издательская деятельность, но и не предусматривалось право выпуска книг авторами за свой счет.

Борис Иванов в этой  связи отмечает: «Советскую издательскую практику можно было представить в виде одного Главного издателя, который на одной шестой нашей планеты решал, что издавать, а что нет. При этом он помнил, что было издано ошибочно «до рождества» Советской власти, что было издано без его ведома уже в его бытность. Он имел право также вести антииздательскую деятельность – то есть изымать из книгохранилищ, домашних собраний, из личного потребления как полиграфическую продукцию, так и то, что еще только могло быть опубликовано без ведома Главного, как то: рукописи произведений, дневники, личные письма, документы, и определял суровые меры наказания».

Антииздательская практика советской цензуры включала аресты инакомыслящих и помещение их в изоляторы. Литературное подполье сопротивлялось не столько тоталитарной власти, сколько бюрократическому соцреализму и его канонам; отголоски этого же протеста находим в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

В. Долинин и Д. Северюхин в очерке-исследовании «Преодоление немоты» отмечают, что вопреки цензуре «в питерских коммуналках, в сторожевых будках и котельных сочинялись стихи, романы и пьесы, создавались картины, рождались музыкальные произведения, писались исторические и философские трактаты».

Первый отечественный самиздат отрицал коммерческую выгоду, ставил перед собой задачу сохранения литературных текстов и организации параллельного официозу господствующей идеологии контркультурного движения. Дружеские кружки, квартирники, чтения, семинары, выставки, концерты, и периодический самиздат стали необходимыми практиками и атрибутами духовной свободы.

Инициатором ленинградского самиздата стала Анна Ахматова. В конце 50х – начале 60х гг. она завершает «Реквием» и «Поэму без героя», однако не может опубликовать их в полном объеме. Так начинается нелегальное распространение литературных произведений с использованием всевозможных средств: переписывание, публичные чтения, магнитофонные записи, вклеивание рукописных страниц в печатные экземпляры. За рубежом ее произведения выходят с пометкой: “публикуется без ведома автора”.

Анна Ахматова окружила себя талантливыми и амбициозными молодыми авторами. Среди них — четверка молодых поэтов: Бродский, Бобышев, Рейн, Найман.

В декабре девяносто девятого на краю белоснежного кратера мы стояли. А кто это - мы? А такие ребята из Питера, двое-трое, ну максимум пятеро, обступившие скважину мглы. А вокруг из тумана и зелени урожай новогоднего семени колыхался, как воздух в жару, и земля, как больная жемчужина, вся в испарине мелкой, простужена, бормотала одно: не умру. - Не умрем! - восклицали мы Северу и стучали по голому дереву. Не умрем, потому лишь, что - мы!

(Анатолий Найман, “Кратер”)

В формировании молодого поколения талантливых авторов — отмечают Долинин и Северюхин — сыграло роль выдающееся старшее поколение учителей: поэт и переводчик Татьяна Гнедич, филолог Андрей Егунов, поэтесса и мемуаристка Ида Наппельбаум, литературоведы Иван Лихачев и Лидия Гинзбург, искусствоведы Олег Покровский и Всеволод Петров, историк Яков Лурье, философ Яков Друскин, обэриут Игорь Бахтерев. Важную роль сыграл Блоковский семинар профессора Дмитрия Максимова. Среди слушателей семинара были Константин Азадовский и Виктор Топоров, чьи “петербургские тексты” являются уникальными и особенно ценными сентенциями о локальной культуре.

В самиздате публикуют произведения Гумилева, Ходасевича, Кузьмина, Вагин��ва, Набокова, Замятина, Пильняка, Платонова, а также стихи поэтов Серебряного века, произведения футуристов, которые официально почти не издавались. Тенденцией нового неофициального культурного движения был интерес к глубокому освоению наследия прошлого.

50-е — 60-е годы

На данном этапе, и особенно после смерти Сталина, публикуются литературные тексты бывших узников ГУЛАГа (например, поэма Елены Владимировой «Колыма», машинописный сборник лагерных стихов Елены Тагер «Сквозь пурги…», цикл стихов Иды Наппельбаум. Самиздатом распространяются неопубликованные стихи Ольги Берггольц (“стихи о трагедии своих сверстников, веривших в идеалы коммунизма” — В. Долинин, Д. Северюхин)

В эпоху оттепели наблюдается пробуждение интереса к поэзии и авторской песне. Проводились вечера, турниры и концерты, в университетах оживилась работа литературных объединений (ЛИТО) и кружков: технологическая школа при Технологическом институте им. Ленсовета (Бобышев, Найман, Рейн), геологическая школа при Горном институте (Агеев, Битов, Горбовский, Тарутин), при филологическом факультете ЛГУ (Лосев, Уфлянд, Красильников).

Куратором работы ЛИТО был Союз писателей. Не смотря на официальный и номенклатурный характер этих учреждений, здесь встречались либерально и критически мыслящие молодые литераторы из Ленинграда и области, которые принимали на себя удары и давление официальной пропаганды. Большинство из них в конечном счете порвали с официозом.

Талантливые поэты и прозаики в школьные годы проходили через литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров, который существовал с 1937 года. Его расцвет приходится на 60е гг., когда в нем занимались Татьяна Буковская, Лев Лурье, Виктор Топоров, Белла Улановская. Помимо кружковых занятий в клубе проводились Литературные субботы, на которых обсуждались новейшие литературные публикации и события культурной жизни, выступали поэты и барды.

В 1957 г. – Давид Дар издает в Москве сборник «Голос юности», в который вошли произведения участников руководимого им объединения.

Примерно в это же время выходит книга «Поиски» молодого ленинградского поэта Владимира Британишского. Популяризации его творчества способствовала, направленная против автора скандальная и разгромная статья в газете «Ленинградская правда», которая вышла под заголовком: «Снимите с пьедестала».

В 50-е – 60-е гг. студенческая среда породила рукописные журналы, альманахи и «самочинцы», то есть стенгазеты, выпущенные без согласования с администрацией. В них преобладала поэзия, интерес к которой в молодежной среде того времени был крайне высок, публицистика, сатира и литературная игра. Многие публикации были посвящены проблемам студенчества и включали актуальную общественно-политическую повестку. Авторы таких публикаций не были противниками марксизма или социалистического строя, но во времена «оттепели», они были теми, кто преступал границы официальной идеологии в авангарде новой волны культурного развития.

Власть была обеспокоена всплеском бесконтрольной литературной активности, которая, к тому же, по времени совпала с событиями 1956 года в Венгрии. Вскоре самиздат стал объектом политических преследований. Несанкционированные издания подвергались шельмованию в официальной печати, запрещались и изымались, а их авторы и издатели вызывались для «бесед» с сотрудниками КГБ. В 1956 году объектами цензуры стали издания «Голубой бутон» (ЛГУ), «Ересь», «Свежие голоса», «Культура»

В 1960 г. арестован и осужден Александр Гинзбург – редактор журнала «Синтаксис», в котором публиковались стихи московских и ленинградских поэтов. В 1965 г. материалы этого журнала были перепечатаны эмигрантским альманахом «Грани», входящим в издательство Народно Трудового союза российских солидаристов «Посев» во Франкфруте-на-Майне. Это была первая публикация авторов молодого поколения за границей.

Таким образом, молодые авторы рассматривали самиздат как плацдарм и опору для творчества. «Писатели и поэты не помышляли ни о какой подпольной работе – они стремились выйти к читателю, считая свое творчество художественно и социально значимым». Однако литераторы нередко сталкивались с препятствиями в лице Сциллы идеологической цензуры и Харибды бюрократических и административных структур. Произведения молодых авторов публиковались в небольших количествах, отредактированными и «нарезанными» до неузнаваемости, а путь к общественному признанию для некоторых из них был либо вовсе закрыт, либо пролегал через годы тщетных ожиданий и, что хуже всего, через унизительное заискивание перед «литературным начальством», самоубийственное лицемерие в творчестве.

Сергей Довлатов по этому поводу писал, что если при Сталине талантливых писателей сначала публиковали, потом обливали грязью, сажали в лагеря и расстреливали, то «теперь никого не расстреливали, почти никого не сажали в тюрьму, но и никого не печатали». Итак, литературное сообщество разделилось на два класса: одни уподоблялись заговорщикам и писали «в стол», другие служили государству, получая за это доступ к заманчивым материальным благам.

Вынужденное молчание талантливых авторов, которые не могли публиковаться, нередко приводило к трагедии: к уходу из литературы, к девиациям, иногда к уходу из жизни.

Писатель и художник Александр Мореев, потеряв надежду на выход книги, во время приступа отчаяния сжег свои рукописи и рисунки. Однако после его смерти благодаря друзьям и родственникам удалось из их сохранившихся фрагментов (не Мореева, но его работ) составить сборник «Листы с пепелища» (1980). Прозаик Рид Грачёв, чьи неудачные попытки опубликоваться в 1960х гг. потерпели фиаско, завершились психическим срывом.

В период Оттепели внесистемные литераторы оказались вытесненными в самиздат и тамиздат либо на Запад. Эта драматургия изгнанника и тщетности творческого гения наиболее ярко отражена в стихах Иосифа Бродского. Помните, например, характерную строфу из второй части “Писем династии Мин”?

Ветер несет нас на Запад, как желтые семена из лопнувшего стручка, – туда, где стоит Стена. На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф, как любые другие неразборчивые письмена. Движенье в одну сторону превращает меня в нечто вытянутое, как голова коня. Силы, жившие в теле, ушли на трение тени о сухие колосья д��кого ячменя".

Крупной литературной фигурой в Ленинграде 50х – 60х  стал Глеб Горбовский – выходец из студенческих литературных кругов и домашних салонов. Ему удалось добиться официального признания и регулярных публикаций в периодике. В 1960 г. вышел сборник «Поиски тепла», а в 1964 г. его стихи вошли в сборник «Антология советской патологии».

Литературное подполье или «андеграунд» складывалось уже в начале 1950х. Одними из первых здесь были художники «арефьевцы» или «Орден нищенствующих художников», куда вошли Александр Арефьев, Рихард Васми, Шолом Шварц, Вадим Преловский, Родион Гудзенко, Владимир Шагин и Роальд Мандельштам, в комнате которого в коммунальной квартире на Канонерской улице проходили дискуссии о поэзии и живописи. Роальд Мандельштам полагал себя «проклятым поэтом на роковом трагическом изломе эпох», ему была близка эстетика декаданса. Таковыми, впрочем, были все те, кто не мог найти себя в советском обществе и не вписывался в его стандарты. Постепенно общество распалось: Гудзенко отбывал срок по политическому обвинению, Арефьев – по уголовному, а в 1961 году умер от тяжелой болезни, усугубленной богемным образом жизни. Преловский покончил с собой. Арефьев стал примером и задавал моду андеграудного образа жизни: отказа от карьеры, продвижения по социальной лестнице ради свободного творчества и независимости.

В 1960-е годы внутри советской контркультуры развивается еще одно направление – «музыкальный самиздат». Его лидер Борис Тайгин (псевдоним – Борис Павлинов) был осужден за изготовление граммофонных записей «буржуазного репертуара» на использованных рентгеновских снимках, т.е. за «музыку на костях», и отбывал срок в лагере. По его завершению Тайгин стал собирать труднодоступные классические тексты Гумилева, Заболоцкого, Цветаевой, Сельвинского, а также молодых авторов и издавать их (перепечатывать на машинке, переплетать в сборники) под знаком собственного издательства «Бэ-Та». В 1962 –1964 гг. были изданы произведения Дмитрия Бобышева, Якова Гордина, Натальи Горбаневской, Евгения Рейна и других современных поэтов. Сборник стихотворений Николая Рубцова «Волны и скалы» был напечатан Тайгиным с помощью нелегально добытых типографских литер, и это помогло молодому поэту поступить в московский Литературный институт. Публиковались и произведения Иосифа Бродского, преимущественно за рубежом, пока сам автор находился в ссылке в Архангельской области (1965 г). После встречи Бориса Тайгина с поэтом Константином Кузьминским, они совместными усилиями выпускают поэтический альманах «Призма» (1961, 1962) тиражом 100 экземпляров. Издательская деятельность Тайгина и Кузьминского положила начало систематическому сбору и хранению литературных текстов. Этот подход предопределил дальнейшее развитие самиздата и прочно укр��пился в ленинградской неофициальной культурной среде.

Под конец «оттепели» - судебный процесс по делу Иосифа Бродского. Опала неофициального поэта началась с публикации фельетона «Окололитературный трутень»,напечатанного в газете «Вечерний Ленинград» в 1963 году. 13 марта 1964 г. он приговорен к 5 годам принудительных работ по указу «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими паразитический образ жизни». Дело получило широкую огласку и вызвало небывалый резонанс в СССР и за рубежом, поскольку в защиту поэта выступили влиятельные деятели культуры и науки. Благодаря самиздату и публикациям его произведений на других языках, популярность Бродского быстро перешагнула границы Ленинграда.

Осенью 1965 года за публикацию произведений на западе были арестованы Юлий Даниэль и Александр Синявский и приговорены к 5 и 7 годам лагерей соответственно.  

В конце 1964 года писатели Борис Вахтин, Владимир Губин, Игорь Ефимов и Владимир Марамзин подготовили коллективный сборник прозы «Горожане». Не смотря на то, что писатели не являлись антисоветчиками и могли рассчитывать на успешную литературную карьеру, сборник не был допущен в печать по ряду причин. Во-первых, новаторским был, очевидно, сам язык прозы – она не вписывалась в существовавшие в Советском Союзе официальные литературные каноны и была идеологически нейтральной. Во-вторых, авторы категорически не соглашались на корректуру, отстаивая собственный замысел. В-третьих, вызывающим для цензуры казался рассказ В. Марамзина «История женитьбы Ивана Петровича». Согласно центральной сюжетной линии, главная героиня — молодая работница-лимитчица — из-за безденежья отдается первому встречному за несколько рублей.

Понимая, что сборник в издательстве «Советский писатель» выпущен не будет даже несмотря на рекомендацию и вступительную статью Давида Дара, авторы предлагали его другим издательствам со вступительной статьей «Горожане. О себе», в которой декларировалась необходимость обновления литературного языка, свобода творческого самовыражения, а также отстаивалось право писателей объединяться в группы и выпускать коллективные издания. Окончательный вариант сборника включал также отрицательные рецензии на него (за авторством Веры Кетлинской). Сборник «Горожане» распространялся самиздатом, а один экземпляр был передан в фонд Публичной библиотеки. Авторы провели несколько литературных чтений в ДК работников пищевой промышленности, в кафе «Молекула», в районных библиотеках. Официальные власти пытались наладить взаимоотношения с независимыми авторами и способствовали публикации некоторых произведений в официальной печати, однако «Горожане» сумели сохранить независимую общественно-политическую позицию и позволяли себе оппозиционные выступления – в частности в защиту Бродского, Даниэля и Синявского.

В 1969 году Александр Солженицын был исключен из Рязанского отделения союза писателей за свою общественно-политическую позицию и публикацию произведений на Западе. 1 августа 1973 года КГБ задержал машинистку Елизавету Воронянскую, которая по просьбе Солженицына перепечатывала «Архипелаг ГУЛАГ». Вернувшись с пятидесятидневных допросов, измученная пожилая женщина покончила с собой. В глазах КГБ «Архипелаг ГУЛАГ» стал главной антисоветской книгой, поводом для обысков и арестов за хранение и распространение по ст. 70 УК (антисоветская агитация и пропаганда). На московских и ленинградских деятелей культуры, причастных к судьбе Солженицына, обрушились репрессии. Исключение из Союза писателей для многих фактически означало запрет на профессиональную литературную деятельность, хотя и было одним из самых мягких наказаний. Этот период – стал временем расправы над шестидесятниками, которая стала возможной благодаря поддержке Союза писателей. Этот период особенно остро актуализировал вопрос о цене и пределах допустимого нравственного компромисса с властью ради писательской карьеры. Это был важный урок для нонконформистской части молодого литературного поколения, в среде которого вырабатывалось острое неприятие официального истеблишмента, шли энергичные поиски духовных ориентиров.

Малая Садовая, Сайгон, коммунальные квартиры

В начале 1960х гг. постоянным местом встреч молодежи стала Малая Садовая. В заведениях общепита здесь были установлены первые кофеварочные аппараты. Среди поэтов был особенно популярен кофе тройной крепости, позднее запрещенный как якобы наркотическое средство. «Кулинария», а также близлежащие дворы и сквер у Зимнего стадиона («собачий садик», где нередко распивалась бутылка недорогого портвейна) стали неформальным культурным анклавом, где обменивались идеями, книгами и самиздатом. Здесь читались и обсуждались стихи, рождались новые творческие проекты. «Поэты Малой Садовой» стали частью ленинградского андеграундного литературного процесса. В числе первооткрывателей кофеен были прозаик Александр Чурилин и художник Михаил Копылков, бывали здесь Тамара Буковская и Иосиф Бродский, фотографы Борис Кудряков и Борис Смелов.

В целом общее количество так или иначе знакомых между собой на Малой Садовой к середине 70х насчитывало от двухсот до трехсот человек». Это были не только «свободные художники», но и благодарные слушатели и зрители, приятные собеседники. В апреле 1965 года группа «малосадовцев» выпустила художественно оформленный машинописный альманах стихов и прозы «Fioretti» («Цветочки»), редактором и составителем которого стал Александр Чурилин. В предисловии к изданию было написано:

«Все мы, авторы, давшие свои сочинения в этот сборник, льстим себе надеждой, что образованная, читающая, новопетербургская публика сумеет должным образом оценить этот смелый шаг, т.е. напечатание и издание данного альманаха по собственному почину, не затрудняя при этом официальные издательства и редакции. Несомненно, каждый человек имеет полное право свободно высказываться в любой форме, как позволяет свободная его, первозданная, непреходящая, драгоценнейшая сущность, как позволяет ему его совесть».

И далее следовали строки из Шекспира:

��огда меня посадят под арест Без выкупа, залога и отсрочки, Не глыба камня, не могильный крест - Мне памятником будут эти строчки.

Вскоре альманах «Fioretti» оказался под подозрением КГБ, и его создателям пришлось отказаться от второго выпуска и предполагавшейся перепечатки в журнале «Грани».

Осенью 1966 года в литературной среде Малой Садовой зародилось движение Хеленуктов, которе началось с иронического манифеста «Вступительная статейка Хеленуктов», написанного Владимиром Эрлем и Дмитрием Макриновым. В группу вошли молодые литераторы Александр Миронов, Виктор Немтинов, Алексей Хвостенко, Анри Волохонский, Леонид Ентин, Николай Аксельрод и др.Хеленукты были близки по духу обэриутам. В литературном творчестве и в своих публичных выступлениях они фокусировались на абсурдизме, обыгрывали расхожие словесные клише и канцелярские штампы, пародировали общеизвестные литературные произведения. В их дискурсе возвышенное нарочито сочеталось с примитивным. Стихи, лаконичную прозу и пьесы, называемые «драмагедиями», Хеленукты писали коллективно. Незадолго до выхода манифеста Эрль и Миронов наладили дружеские связи с московской группой неофициальных авторов СМОГ (Смелость. Мысль. Образ. Глубина. или «Самое молодое общество гениев»)и участвовали в ее самиздатском альманахе «Сфинксы».

Сборники Хеленуктов и похожих авторов выпускались Эрлем под знаком собственного издательства «Польза» (после 1970 года переименовано в «Палату мер и весов»). Безупречно отпечатанные, они отличались художественным оформлением текстов и переплетов. На титульном листе в качестве места издания обычно указывались небольшие провинциальные города типа Рыбинска, Арзамаса или Николаевска-на-Амуре, что отчасти было вызвано соображениями конспирации, а отчасти было литературной игрой, игрой слов. Книги эти распространялись в узком кругу друзей и не тиражировались, что однако не умаляет их качества и значения для развития локальной литературы. Именно Хеленкуты и Владимир Эрль пробудили в советском читателе интерес к Хармсу, Олейникову, Введенскому и Вагинову.К 1973 году завершилась история «малосадовцев» и эстафетная палочка самиздата перешла к заведению Сайгон на углу Невского и Владимирского проспектов. Первоначально кафе называлось «Подмосковье», поскольку над ним, на втором этаже располагался ресторан «Москва». Смена названия связана с войной во Вьетнаме, репортажи о которой не сходили с первых полос газет того времени.           В 60е гг. еще одним центром неформальной культуры была комната поэта Константина Кузьминского на верхнем этаже флигеля во дворе между Галерной улицей и Конногвардейским бульваром. Здесь проводились литературные чтения, вечера, выставки живописи и фоторабот, печатался самиздат. Сам Кузьминский получил известность как поэт и знаток ленинградской неофициальной культуры, собиратель литературных текстов и пропагандист свободного искусства.

70-е — 80-е годы

В 1972 г. Кузьминский совместно с Тайгиным выпустили сборник стихотворений 14 поэтов «Живое зеркало: Второй этап ленинградской поэзии» с предисловием Давида Дара. В 1973 году на факультете психологии ЛГУ он организовал первую «Экспериментальную выставку графики-фото», последующие (в том числе и выставки художников-нонконформистов)проводились у него дома. Фигура Кузьминского сыграла значимую роль для консолидации художников накануне выставочного прорыва в 1974 – 1975 гг.

В 1975 г. Константин Кузьминский эмигрировал в США, захватив с собой собрание рукописей и микрофильмов обширного поэтического самиздата, на основании которого была составлена антология новейшей русской поэзии «У голубой лагуны» (9 томов по 800-900 страниц). Тома включали фотографии, репродукции и пояснительные тексты. «Кузьминский одним из первых осознал значение неофициальной культуры, понял необходимость ее внимательного изучения и сохранения. Его общественная деятельность способствовала установлению тесных связей между художниками и литераторами, что стало важной особенностью неофициальной культуры Ленинграда».

70е – 80е гг. характеризуются эрозией советской идеологии, послаблением цензуры, плюрализацией и довольно вялым противостоянием доминирующей культуры контркультуре. Неофициальная среда становилась все более интегрированной, а протест против официоза и подавления индивидуализма – все более принципиальным и осознанным. Писатели, поэты, художники, критики и искусствоведы все чаще осваивали профессии сторожей, дворников, лифтеров и кочегаров. Низкий социальный статус предоставлял высокую степень свободы для творческой деятельности, независимость от руководства и контроля со стороны власти.

Итак, к особ��нностям сложившегося нового культурного движения можно отнести следующие черты и грани:

- институционализация контркультуры, которая способствовала пониманию ее дискурса и пафоса

- консолидация разрозненных групп и кружков (художественных, литературных, музыкальных); переход от кружковой замкнутости к масштабным акциям; образование относительно гомогенной культурной среды

- становление устойчивых форм и практик участия в неофициальной культуре: квартирники, семинары, чтения, выпуск и распространение толстых самиздатских журналов

- выход к зрителю, читателю, слушателю и борьба наравне со властью за эстетические вкусы и образ мыслей публики

- разрыв части творческой интеллигенции с научными и культурными госструктурами

- третья волна эмиграции: публикации и выставки неофициальных произведений за рубежом

Данный этап развития неофициальной культуры сопряжен с несанкционированной выставкой московских и ленинградских художников-нонконформистов в Беляево 15 сентября 1974 г., которая была разогнана с помощью бульдозеров. То, каким образом власти поступили с художниками и их картинами на «бульдозерной выставке», вызвало волну общественного возмущения. В качестве компенсации художникам позволили выставить свои работы на кратковременной выставке в Измайловском парке под открытым небом. В Ленинграде же в это время развивается «газаневское движение художников» (от ДК им. Газа – места первого публичного показа работ, известных прежде лишь по квартирным выставкам)и литературно-поэтическое сообщество, которое сложилось вокруг сборника «Лепта».

Весной 1976 года на собрании авторов «Лепты» и художников из Товарищества экспериментальных выставок (ТЭВ) была избрана общественная редколлегия во главе с Юлией Вознесенской, которая начала работу над самиздатским альманахом стихов и графики «Мера времени». Выпуск был пресечен КГБ: трое членов редколлегии оказались за решеткой, а четвертого принудили к эмиграции. Власть по-прежнему пыталась бороться с неофициальным искусством силовыми методами, однако это лишь придало новый импульс к развитию самиздата и независимого культурного движения.

В это же время выходит философско-религиозный журнал «37», названный по номеру квартиры, которую снимали супруги Виктор Кривулин и Татьяна Горичева напару с Львом Рудкевичем по адресу Курляндская ул., д. 20 (кВ. 37). В основу журнала легли материалы семинаров по религиоведению и философии. При «37» существовали также отделы прозы, поэзии, переводов, критики, публицистики и хроники культурной жизни. Кривулин полагал, что центральной задачей журнала была не манифестация факта существования неофициальной культуры, а определение границ дозволенного свободного высказывания. Буквально: «обозначить пределы интеллектуальной свободы человека в тогдашних условиях».

В июне 1976 года вышел первый номер журнала «Часы». В него вошли произведения, собранные Борисом Ивановым: рассказы и повести Рида Грачёва, Александра Севостьянова, Александра Мореева; стихи Бориса Куприянова, Роальда Мандельштама; аналитика и публицистика Петра Болдырева, Бориса Иванова, переводы зарубежных работ по философии и другие материалы. Так, в журнале сложились разделы поэзии, прозы, литературной критики, переводов и изобразительного искусства, который вел Ю. Новиков. Позднее в структуру журнала вошли также хроники: обзоры художественных выставок, отчеты о докладах и дискуссиях на квартирных литературных вечерах и семинарах – разнообразная информация о жизни неофициальной культурной среды.

От других самиздатских журналов «Часы» отличались четкой периодичностью, фиксированным набором тематических блоков и платной подпиской. Плата за номер покрывала затраты на машинописные работы и бумагу. Этот фактор, наряду со сдержанной политической линией, обеспечил журналу 14 лет существования. Крупные романы, монографии и сборники выпускались в качестве отдельных приложений к журналу.

По словам Б. Иванова редактор и сборщик текстов никогда не должен «заказывать» материалы, не должен делать их направленными или подгонять в соответствии с воображаемым эталоном. «Он должен действовать как сборщик грибов, который не сеет и не поливает, а собирает среди них хорошие».

С 1979 года Кирилл Бутырин и Сергей Стратановский выпускают журнал «Диалог», в котором освещалась актуальная общественно-политическая повестка и явления неофициальной культуры. Здесь поднимались темы национального самосознания, веры и атеизма, либерализма и демократии. Внимание читателей привлекла анкета об отношении к творчеству Александра Блока, подготовленная к 100-летию со дня рождения поэта.

Двумя годами позже Бутырин и Стратановский стали выпускать литературно-критический журнал «Обводный канал», состоявший из разделов поэзии, прозы, литературной критики, изобразительного искусства и ставший наряду с «Часами» одним из главных  изданий о неофициальной культуре. Здесь публиковались не только ленинградские авторы, но также московские и эмигранты. В ряде публикаций просматривались славяно-почвенические идеологемы. Сам Бутырин писал: «Культура, религия, нация, бытие – вот ценности, которым старается служить наш журнал». Самиздатовские журналы «37», «Часы» и «Обводный канал» часто публиковали одних и тех же авторов и перепечатывали друг у друга материалы.

В 70х – 80х возникают групповые узкоспециализированные издания, посвященные поэзии, театру, музыке, изобразительному искусству, феминизму. К ним относятся альманах «Северномуринская пчела», «Молчание», «Наша личная ответственность» и т.д.

Вадим Нечаев и Марина Недробова занимались самиздатом «Архив», связанным с нонконформистским искусством Ленинграда и Москвы. Здесь размещались фотоматериалы, статьи и поэтические подборки. Сборник «Петербургские встречи» был составлен художником Игорем Синявкиным по материалам первых выставок свободного искусства. Математик Александр Снисаренко напечатал 10 выпусков сборника «Голос» со стихами неофициальных ленинградских поэтов 1960х – 1970х гг. Более масштабным тиражом был выпущен самиздат «Северная почта», включавший не только поэзию, но и критику.

С 1978 по 1982 гг. молодые историки и филологи Дмитрий Панченко, Сурен Тахтаджян и Павел Диатропов издавали журнал «Метродор». Игровое начало и литературные мистификации в некоторых публикациях сочетались с научной основательностью в других. В «Метродоре» публиковались фрагменты популярной дискуссии о структурализме, организованной Леонидом Жмудем.

Под нажимом КГБ многие из этих журналов прекратили свое существование.

Осенью 1979 года в СССР появилось первое феминистское издание «Женщинам о женщинах», составленное Татьяной Горичевой, Натальей Малаховской и Татьяной Мамоновой. Здесь публиковались статьи, посвященные социальным проблемам материнства, стихи и новеллы. Часть из этих материалов была опубликована на Западе и в Японии, что вызвало волну репрессий в отношении активисток женского движения. Годом позже Галина Григорьева и Наталья Лазарева в Ленинграде основали клуб «Мария» и начали выпуск одноименного журнала. Спустя два года при подготовке очередного номера Лазарева была арестована, и журнал прекратил свое существование.

Популярным становится музыкальный самиздат. Машинописный журнал «Квадрат» изначально был основан в качестве полуофициального бюллетеня Ленинградского джаз-клуба. Значительную часть журнала занимали критические статьи, музыкальные хроника и обзоры новейших грамзаписей. Сам редактор журнала Ефим Барбан опубликовал в нем свою книгу «Черная музыка, белая свобода».

В 1977 году выходит самиздат ленинградского рок-движения «Рокси» под редакцией Николая Васина, Бориса Гребенщикова и Михаила Науменко. Примеру «Рокси» последовали «Рок-салон» и «Бюллетень».

Студенты института театра, музыки и кинематографии Вадим Максимов (псевдоним Аркель), Дмитрий Марченко и Евгений Пуссер издавали журнал «Грааль», в котором публиковались пьесы, интервью, теоретические статьи и исследования по эстетике и сценическому искусству. Приемником «Грааля» стал журнал «Опыты».

С 1982 года участники нелегальных еврейских семинаров стали выпускать альманах «ЛЕЯ» (Ленинградский еврейский альманах), который специализировался на вопросах культуры этой диаспоры. В нескольких номерах печатались главы из книги «Евреи в Петербурге» Михаила Бейзера, опубликованной позднее за рубежом.

По инициативе математика Сергея Маслова вышел самиздатовский журнал «Сумма», в котором публиковались рефераты, рецензии, обзоры, посвященные неофициальной печати СССР и тамиздату, а также материалы о правах человека.

Самиздатовские квартирники и университетская среда

Квартирные семинары – одна из форм организации независимого культурного процесса, распространенная в 1970-е гг. Они характеризовались долговременными программами и четко сформулированными задачами.

Виктор Кривулин проводил у себя дома – в квартире на Курляндской улице – еженедельный филологический семинар «Культура начала века и современное сознание», основу которого составили его лекции, посвященные «малым» русским поэтам прошлого: К. Случевскому, С. Надсону, П. Анненкову, В. Комаровскому. Популярностью пользовался и религиозно-философский семинар Татьяны Горичевой, «сыгравший важную роль в религиозном образовании независимых литераторов и в их приобщении к христианской культуре».

В гостях у Елены Шварц (ул. Школьная д.8) проводились литературные собрания «Шимпозиум». Обстановка, по словам современников, располагала к непринужденному общению и юмору, программа состояла из двух докладов на вечер: первый – по исторической тематике, а второй – по литературной, вернее, поэтической. Докладчики назначались заранее, тщательно готовились к выступлению и оценивались слушателями по трехбалльной шкале тайным голосованием.

В 1980 году профессор Рэм Баранцев организовал на матмехе ЛГУ междисциплинарный семинар по семиодинамике – маргинальной науке о «динамических аспектах теории знаковых систем», разработанной на стыке системологии, логики, лингвистики и др. наук. Семиодинамика должна была изучать общие закономерности происхождения и развития естественных знаковых систем, механизмы их образований. Инициативу приняли на ура студенты и ученые широкого профиля, а также деятели культуры. Однако в 1983 году семинар был запрещен представителями официальной философской науки, которые посчитали его идейно вредным. Сам Баранцев был отстранен от преподавательской деятельности. По сути семинар по семиодинамике на матмехе должен был стать продолжением традиции, положенной математиком Сергеем Масловым, который с 1968 года проводил (сначала в ЛГУ, а позднее у себя дома в квартире на ул. Кирочной, д.18). Лекторий по общей теории систем пользовался особенной популярностью у культурологов. Круг обсуждаемых тем был крайне широким: от первобытного искусства и космологии до проблем квантовой механики. Среди докладчиков и слушателей – Яков Гордин, Борис Гройс, Вячеслав Вс. Иванов, Григорий Померанц, Лидия Гинзбург, Ефим Эткнид и др.  

12 декабря 1977 года в «Музее современной живописи», который располагался в квартире супругов Марины Недробовой и Вадима Нечаева (Среднеохтинский пр. д. 55, кв. 58), состоялась конференция «Нравственное значение неофициальной культуры». Позже несколько конференций было проведено журналом «Часы». В качестве примера тем докладов участников можно привести: «Культурное движение как целостное явление»Бориса Иванова, «Вторая культура глазами социолога» Иосифа Бакштейна, «Зачем нужен художник» Бориса Гройса, «Неофициальное искусство: развитие, состояние, перспективы» Виктора Антонова и др.

Регулярные конференции свидетельствовали, во-первых, о высокой степени самоорганизации и интеграции контркультурного движения, а, во-вторых, о его осознанном и координированном развитии.

В 1978 году редколлегия «Часов» учредила премию им. Андрея Белого за успехи в свободной литературе. Торжественный ритуал награждения был, по словам очевидцев, – домашним. На стол перед лауреатом ставили бутылку водки (бутылка «белого», что созвучно названию премии)и конверт с денежным вознаграждением в 1 рубль, что иронично противопоставлялось многотысячной официальной государственной премии Союза писателей.

Преодоление пустыни духовного атеизма

Неофициальная культура рука об руку шла с религиозным движением. Причина здесь заключалась не только в том, что в авангарде шла гуманитарная интеллигенция и даже не в наследии популярных русских писателей: Толстого, Достоевского, поэзии символистов и др. В статье «Русская религиозная философия в подполье» Пазухин пишет: «Все началось с почти утраченной способности думать, видеть, слушать окружающий мир; способности к нормальным человеческим проявлениям. Представление о Боге возвращалось к нам вместе с ощущением жизни. Так что в каком-то смысле жизнь и Бог были для нас синонимами. Все это нашло выражение в чрезвычайно емком понятии: «Духовность». Оно включало в себя все: культуру, политическую деятельность, свободный обмен мыслями, религию…».

С начала 1970х гг. у поэта Сергея Стратановского собирался кружок по изучению русской религиозной философии, где звучали доклады о творчестве Сергея Булгакова, Николая Бердяева, Ивана Ильина. Собрание объединяло литераторов, философов, богословов и правозащитников; здесь углубленно изучались вопросы православия, велись острые дискуссии о месте Церкви в современном мире. Значительное место религиозным аспектам культуры уделялось в журнале «Обводный канал». Раздел религии и философии существовал в журналах «Часы» и «37», которые обменивались статьями и перепечатывали их друг у друга. Широкий интерес вызвали статьи: «Экзистенциализм? Мимо!», посвященная критическому анализу русской философии, за авторством Бориса Иванова; «Христианство и пол в творчестве В.В. Розанова» Евгения Пазухина; «О христианском смысле истории»Николая Симакова и др.

В конце 1970х гг. участники семинара по проблемам религиозного возрождения, организованного Александром Огородниковым, выпустили единственный номер журнала «Община», который стал результатом нескольких лет работы. Большую часть журнала составляли религиозно-публицистические и богословские материалы. Кроме того, в нем была опубликована поэма Даниила Андреева «Ленинградский Апокалипсис» и отрывок из книги «Роза Мира». Поворот в сторону пробуждения религиозного сознания отразился и на творчестве поэтов того времени. Особенно ярко это прослеживается в творчестве Дмитрия Бобышева, Елены Игнатовой и Олега Охапкина. В прозе религиозная тематика и мотивы отражены в меньшей степени, при этом традиционная церковная эстетическая система и вовсе была сведена к нулю. На первое место выходит космизм, а также  проблематика индивидуального пути и духовных поисков.

Лингвистика и литературоведение: самиздат как способ пополнения культурного багажа новыми зарубежными текстами

Отдельного внимания в самиздате заслуживают литературные переводы, в числе которых были произведения Хемингуэя, Ремарка, Сент-Экзюпери, Апдайка, Сэлинджера, Фолкнера, Сартра, Бёлля, Кафки и Камю. Сравнительно узкий круг приглашенных к публикации иностранных авторов, препарированные цензурой материалы «Иностранной литературы» и других официальных толстых журналов не могли удовлетворить интереса читателей к современной западной литературе. Периодический сборник переводов «Предлог», выпускаемый тиражом в 100 экземпляров, стал самиздатовским аналогом «Иностранной литературы». А в сборнике «Мост» публиковались переводы по психологии, философии, культурологии и филологии. Таким образом, в 1970е – 1980е гг. в ленинградском самиздате сложился круг высококвалифицированных переводчиков, которые, заполняя лакуны в культурном пространстве, оказывали существенное влияние на формирование вкусов российской читательской аудитории. Особенно популярными стали труды немецких философов и богословов (Хайдеггер, Ясперс, Тиллих), радикальных французских философов и мыслителей (Руссель, Арто, Бланшо), экзистенциалистов и абсурдистов (Камю, Сартр, Сент-Экзюпери, Беккет, Жене), восточных мистиков и оккультистов (Кришнамурти, Судзуки), неортодоксальных западных ученых (Гроф, Уотс), французских постструктуралистов и постмодернистов (Барт, Лакан, Деррида), английских писателей неомифологического направления (Толкин, Льюис), американских поэтов и прозаиков (Палмер, Хеджинян, Давенпорт)и т.д.

Так складывалась и высокопрофессиональная среда литературоведов.

16 апреля 1976 года, в день 90-летия со дня рождения Н. Гумилева, который до сих пор не был реабилитирован и практически не упоминался в официальной печати), на квартире у Олега Охапкина состоялся первый, ставший затем ежегодным, историко-литературный и поэтический семинар «Гумилевские чтения», организатором и координатором которого был книговед Иван Мартынов. По результатам чтений выходили публикации. Однако накануне очередного мероприятия, которое должно было быть посвящено Константину Вагинову, обэриутам и русскому футуризму, Ивана Мартынова арестовали по сфабрикованному обвинению и поместили в психбольницу.

13 октября 1970 года, не дожив 32 лет, застрелился поэт Леонид Аронзон. При жизни его стихи почти не печатались, но благодаря самиздату его творчество оказало заметное влияние на неофициальную культуру 70х – 80х гг. На протяжении нескольких лет проводились вечера памяти, где читались стихи автора, прослушивались его собственные магнитофонные записи, делились воспоминаниями друзья, выступали поэты и прозаики.

Интерес к истории и гений места

Одним из основных направлений самиздата была история и краеведение. В толстых самиздатских журналах появлялись интересные и фундаментальные материалы типа«Культура-2» В. Паперного (об истории советской архитектуры 1932 – 1954 гг.), «Некоторые проблемы русской консервативной мысли 15 – 18 столетий» А. Янова, «История, эстетика и политика» А. Степанова (структурный анализ политической истории России 20 века) и др.

Тамиздат и третья волна эмиграции

На 70е – 80е гг. приходится третья волна эмиграции – период колоссальной утечки умов гуманитарной и художественной интеллигенции по разным мотивам. Официально эмиграция оформлялась как выезд в Израиль, что на самом деле зачастую не было связано ни с национальностью выезжающего, ни с конечным пунктом остановки и все же неизменно влекло необратимую потерю советского гражданства.

На Западе те авторы, которые не могли свободно печататься в СССР, получили возможность свободно заниматься творчеством. Так сложилась особая иммигрантская культура русского зарубежья: картины Михаила Шемякина, поэзия и эссеистика Иосифа Бродского, журналы «Грани» (Франкфрут-на-Майне) и «Новый журнал» (Нью-Йорк), газеты «Русская мысль» и «Новое русское слово» (Нью-Йорк), иллюстрированное издание «Аполлон-77», альманах литературы и искусства «Третья волна», который фактически стал органом московской и ленинградской культуры в эмиграции.

Третья волна придала новый импульс и книгоиздательскому делу. В американском городе Анн Арбор (штат Мичиган, место жительства, а также писательской и профессорской карьеры Иосифа Бродского)славистами Эллендеей и Карлом Профферами было основано издательство «Ардис», в котором начался массовый выпуск книг на русском языке – неопубликованных в СССР произведений классиков ХХ века и представителей новой неофициальной культуры: от Владимира Набокова до Андрея Битова, Иосифа Бродского и Сергея Довлатова. Супруги Игорь Ефимов (один из участников сборника «Горожане») и Марина Рачко основали издательство «Эрмитаж», которое располагалось сначала в Анн Арборе, а потом в Энгвлуде (штат Нью-Джерси). В этом издательстве вышло несколько десятков книг поэзии, прозы, философии, среди которых повести Сергея Довлатова, стихи Льва Лосева и Михаила Ерёмина, коллективный сборник «Поэтика Бродского». Здесь выходили в свет крамольные произведения официально признанных советских писателей, например, «Сказка о Тройке» и «Гадкие лебеди» братьев Стругацких, сборник «Летучий голландец» Виктора Сосноры, стихи Булата Окуджавы и Беллы Ахмадулиной. Их можно было встретить на книжных прилавках под марками небольших издательств типа «Беседы»или «Посева» (одно из старейших эмигрантских издательств во Франкфруте-на-Майне). Таким образом, понятие тамиздата (книги и журналы, публикуемые неофициально за пределами СССР)прочно вошло в лексикон контркультуры 1970х.

30 ноября 1981 года в литературно-мемориальном музее им. Ф.М. Достоевского редколлегией журнала «Часы» был создан «Клуб-81». Проект устава клуба («Горком литераторов») был написан Борисом Ивановым и обсуждался несколько месяцев в среде авторов самиздатских журналов. В фрагменте из пояснения к Уставу было написано:

«Горком должен объединить литераторов, произведения которых отвечают общим профессиональным критериям; обладать правом составлять сборники из произведений членов Горкома и правом рекомендовать к публикации произведения отдельных авторов; предоставлять членам Горком�� защиту от обвинений по закону о т��неядстве. В круг обязанностей не следует включать такие, которые прямо или косвенно содержат указание, каким художественное произведение должно быть. Литератор – гражданин, он обязан подчиняться законам государства, а не цеховым требованиям, так и его личное достоинство не должно определяться цеховой моралью».

Участники собрания единодушно отвергли возможность включения в Устав положений о социалистическом реализме и о назначаемом сверху представителе Союза писателей как художественном руководителе Клуба.

В Клубе-81 действовали секции поэзии, прозы, критики, перевода, а также музыкальный клуб, в который входили Борис Гребенщиков, Сергей Курехин, Александр Кан, и театральная студия Эрика Горошевского, которая располагалась в чердачном помещении на пр. Чернышевского, д.3. Доступ на все мероприятия был открытым, они нередко проводились в переполненном зале. В 1983 году литературный вечер Клуба-81 впервые состоялся в доме писателя на ул. Шпалерной, д.18. В зале, рассчитанном на 250 мест, присутствовало более 400 человек.

Перестройка: легализация и смерть самиздата

К середине 80х гг. и для власти, и для оппозиции стало очевидно, что назревает глубокий экономический, социальный и политический кризис. Руководство страны во главе с Горбачевым было вынуждено пойти на реформы под лозунгами «гласности» и «перестройки». В этой связи темы, которые прежде не обсуждались публично и отбраковывались аппаратом цензуры, стали освещаться в литературе и публицистике. Произошла своеобразная легализация неформальной культуры. Так например, был опубликован роман Владимира Дудинцева «Белые одежды», описывающий картину уничтожения советской генетики под руководством академика Т. Лысенко. А в «Новом мире» появлялись главы из «Доктора Живаго». В начале 1990х гг. были сняты ограничения на въезд и выезд из Советского Союза.

С 1986 года под редакцией Бориса Иванова выходит сатирический журнал «Красный Щедринец», в котором пародировались рубрики советских газет («Письма трудящихся», «Отвечаем на письма трудящихся», «Указы Верховного Совета СССР»), иронично «разоблачался» западный образ жизни, обыгрывались марксистско-ленинская демагогия, национальный шовинизм, подчеркивалось лицемерие «коммунистической демократии» и т.д.

Клуб-81 занимался не только малотиражным выпуском произведений новой литературы и самиздатских журналов, но и проведением массовых общественно-политических акций в Ленинграде. Например, шествие 25 июня 1988 года - двухтысячная колонна прошла по маршруту от БКЗ «Октябрьский» до Смольного с демократическими лозунгами. Одним из последних мероприятий клуба стал литературный вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Александра Солженицына, состоявшийся за несколько месяцев до официальной реабилитации писателя в 1988 году. Участие в демократическом движении было естественным для представителей неофициальной культуры, находившихся в оппозиции к коммунистическому режиму.

В декабре 1985 года в Клубе-81 был организован трехдневный симпозиум «Пути культуры 60х-80х годов», на котором обсуждалась проблематика Перестройки, а также делались смелые и довольно точные прогнозы относительно ее развития. А год спустя Аркадий Драгомощенко, Валерий Вальран и Борис Останин организовали Творческое объединение «Исследователи современного искусства», переименованное позднее в Творческую лабораторию «Поэтическая функция». В программе организации, принятой в 1987 году фигурировали такие инициативы: организация Музея экспериментального изобразительного искусства, выпуск ежеквартального журнала по теории и практике новой поэзии, издание альманахов «Архив современной советской литературы» и «Невский архив», воссоздание на кооперативных началах артистического кафе «Бродячая собака», открытие курсов современной поэтики, поскольку на эти годы приходится социально-экономический кризис.

По инициативе Сергея Курёхина, Тимура Новикова, Дмитрия Алейникова и Эрика Горошевского в помещении Центрального лектория общества «Знание» был создан «Свободный университет» - общественная просветительская организация с творческими мастерскими живописи, музыки, кино, видео, философии, литературной критики и поэзии.

Поэт, прозаик и переводчик Дмитрий Волчек в 1985 году выпустил первый номер «Митиного журнала» с подзаголовком «Независимое литературно-художественное издание». Журнал стал преемником самиздата «Молчание» и ставил перед собой задачу «собрать воедино все самое значительное, что было создано и создавалось в неангажированной литературе». Здесь имели место и абсурдистские тексты, и утонченные формальные поиски, и натуралистическая откровенность. В «Митином журнале» печатались стихи Кулле, Аронзона, Бродского, литературная критика, переводы (Лема, Беккета, Ионеско), поэзия и проза. Владимир Эрль готовил обширные публикации о Хармсе и Крученных, публиковал материалы к двадцатилетию группы Хеленуктов.

В 1988 году вышел первый номер журнала «Сумерки», где печатались стихи и проза молодых московских и ленинградских авторов, публиковались недоступные или малоизвестные материалы о литераторах начала ХХ века, существовали разделы критики, истории и мифологии Петербурга, творчество эмигрантов. Печатался журнал на ксероксе, а некоторые номера были выпущены типографским способом. Отдельным приложением вышел том, посвященный 70-летию Александра Солженицына.

«Поколение, пришедшее в литературу в 1980-е, восприняло традиционное для неофициальной среды представление о неразрывности культурного пространства, оно стремилось к целостному освоению литературного наследия и давнего, и не столь далекого прошлого. Поэты и философы Серебряного века, футуристы и обэриуты, Хеленукты и «горожане», Бродский и Солженицын обладали для него притягательной силой как явление независимой культуры”.– пишут Долинин и Северюхин. И добавляют, что нонконформистская культурная среда всегда была сообществом непохожих друг на друга людей.

Принятый 1 августа 1990 года закон «О средствах массовой информации» фактически отменил цензуру. Таким образом, «неофициальная культура» утратила свой статус и значение. Однако несмотря на то, что ограничения идеологического порядка были сняты, им на замену пришли ограничения экономического порядка, преодолеть которые мог не каждый. Эдуард Шнейдерман писал: «Испытание непечатанием сменилось на свою противоположность – искушением рынком – прямую зависимость выпуска книг от наличия средств у автора».

Самиздат состоял еще из корпуса бардовской (туристической, авторской) песни, рок-музыкальной поэзия, а также блатного литературного фольклора, но это уже другая, не менее длинная и интересная история.  

Источники:

1. Долинин В., Северюхин Д. Преодоление немоты. Ленинградский самиздат в контексте независимого культурного движения 1953-1991. - СПб: 2003. - 136 с. 2. Троцкий Л. Литература и революция: https://www.e-reading.club/book.php?book=1046845 3. Журнал “Гефтер”,  Самиздат: документы и исследования: http://gefter.ru/archive/6382 4. Документация выставки “Русский самиздат арт“: http://www.gerlovin.com/samizdat.htm 5. Арт-центр ��Пушкинская 10”, галерея “Самиздат А4”: http://old.p-10.ru/units/detail.php?ID=238 6. Фотографии Игоря Мухина: http://igormukhin.com/

[tsandekova]

Лето прошло.

Лето прошло и оставило лишь отголоски прошлого в чьих-то душах. Летом мы свободны, а с появлением новых и первых холодов, понимаешь, что жизнь меняется, но не понимаешь в какую сторону. Осенью люди уходят, потому что души остывают от столь жаркого лета и все мы возвращаемся в свой мир, оснознаем реальность и больше не дышим теплыми красками лета. Все красиво, красные и рыжие оттенки заполняют нашу душу, которая дышит холодом, по большей степени, мы прячемся в плед, запиваем эти дни горячим чаем за просмотром любимого фильма и за прочтением книги, потому что пытаемся избавиться от холода в душе. Осенью мы перестаем любить, осознаем, кто рядом с нами и, читая стихи скандальных поэтов, заполняем ими пустую душу. Все меняется и люди меняются, мы становимся другими, меняем свое мнение, оставляем общество, отдаляемся от людей, которые стали для нас другими. Мы выросли, а они нет и больше нет смысла общаться. Лето прошло и осталось только лишь в памяти яркими красками, которые будут греть нас до следущего лета.

[animeil]

>

«Список утвержденных Наркомвнуделом обществ (конец 1928 – начало 1929гг.)»

Всероссийские:

Всероссийское Общество Поощрения Художеств

Общество Российских Хирургов

Всероссийский Союз Писателей

Русское Театральное Общество

Московское Общество Отоларингологов

Московское Общество Испытателей Природы

Московское Математическое Общество

Всероссийское Общество Садоводства

Научное Лесное и Техническое Общество

Всероссийский Союз Поэтов

Русское Библиографическое Общество

Российская Ассоциация Физиков

Всероссийское Литературно-Драматическое и Музыкальное Общество

Всероссийское Общество Крестьянских Писателей

Всероссийское Палестинское Общество

Русское Общество Патологов

Общество Друзей Российского Исторического Музея

Русское Общество Любителей Мироведения

Всероссийское Общество Филателистов

Коллектив Поэтов и Критиков «Литературный Особняк»

Русское протистологическое общество

Русское Палеонтологическое Общество

Русское Географическое Общество

Русское Общество Акклиматизации Животных

Общество Еврейской Музыки

Русское психоаналитическое общество

Русское Общество Распространения Естественно-Исторического образования

Общество А.П.Чехова

Российское Общество по изучению Крыма

Общество по Изучению Вотяцкой Культуры

Русское Евгеническое Общество

Всероссийское Общество Социальной и Экспериментальной Гигиены

Российское Ветеринарное Общество

Общество Изучения Русской Усадьбы

Всероссийский Шахматный Союз

Всероссийская Ассоциация Композиторов

Всероссийское Общество Фотографов

Военно-Охотничье Общество Московского Военного Округа

Всероссийская Ассоциация Пролетарских Музыкантов

Общество «Долой неграмотность».

Российское Общество Децималистов

Русско-Германское Общество «Культура и Техника»

Научно-Техническое Общество Содействия Сельской Электрификации

Нижне-Волжское Областное Научное Общество

Коллектив Рабоче-Крестьянских Писателей им. А.С.Неверова

Всероссийское Общество Охраны Природы

Русское Оптическое Общество

Научное Российское Эндокринологическое Общество в Москве

Общество Изучения Урала, Сибири и Дальнего Востока

Литературный Фонд РСФСР

Всероссийская Ассоциация Друзей Международного Языка «Идо»

Общество Воинствующих Материалистов-Диалектиков

Союз Революционных Драматургов

Ассоциация Художников Революционной России

Российская Ассоциация Рентгенологов и Радиологов

Общество Статистиков-Марксистов при Ком. Академии

Общество Друзей Советского Кино

вычеркнуто

Общество по Повышению Урожайности посредством биоризации и селекции семян «Спартак»

Общество Старых Большевиков при Истпарте

Кружок Памяти Валерия Брюсова

Общество Содействия Университету Трудящихся Китая им. Сун-Ят-Сена

Общество Историков-Марксистов

Всероссийское Общество Гражданских Инженеров

Научно-Техническое Общество Электриков при Электро-Техническом Институте им. В.И.Ульянова

Всероссийское Общество Урологов

Общество работников по Научной Организации Труда

Общество Российских Физиологов им. И.М.Сеченова

Ассоциация Астрономов РСФСР

Всероссийская Ассоциация Физиотерапевтов

Физическое Общество им. Лебедева

Российское Общество Красного Креста

Общество Изучения Чувашской Культуры

Общество Пролетарского Туризма РСФСР

вычеркнуто

Федерация Объединений Советских Писателей

Всероссийское Общество Ремесленного и Земледельческого Труда среди Евреев «ОРТ»

Общество Развития и Распространения Идей Кремации РСФСР «ОРРИК»

Всероссийское Психотехническое Общество

Яренское Общество Краеведения

Общество Современных Архитекторов «ОСА»

Общество Русских Скульпторов «ОРС»

Всероссийское Общество Зоологов, Анатомов и Гистологов

Бетховенское Общество

Общество Содействия Развитию Автомобилизма и Улучшению Дорог в РСФСР

Научное Общество Изучения Экономики, Культуры и Быта Эстонцев РСФСР

Всероссийское Общество Содействия Изучению Животного сырья

Общество по изданию Атеистической Литературы «Атеист»

Общество Московских Художников «ОМХ»

Всероссийское Общество Современной Музыки

Объединение Художников-Реалистов

Общество по Изучению Расовой Патологии и Географического распространения Болезней

Казанское Общество Пчеловодов

Всероссийское Общество Земледельческого и Ремесленного Труда среди Ассирийцев

Музыкально-Художественное Общество им. Баха

Всероссийское Общество Врачей-гомеопатов

Общество по Изучению Еврейского Языка, Истории и Литературы

Московское Общество Драматических Писателей и Композиторов

Московское Общество Сельского Хозяйства

Общество Современного Музееведения

Всероссийское Фотографическое Общество

Общество Художников «Четыре Искусства»

Общество Художников «Цех Живописцев»

Общество Риноларингологов

Общество Друзей Обороны и Авиационно-Химического Строительства РСФСР «ОСОАВИАХИМ»

Всесоюзные:

Союз Эсперантистов Советских Республик

Всесоюзная Ассоциация Инженеров «ВАИ»

Общество Врачей-Терапевтов СССР

Общество Друзей Радио СССР

Всесоюзная Ассоциация Пролетарских Писателей «ВАПП»

Всесоюзное Общество Техника-Массам «Техмасс»

Общество Детских Врачей при 1 МГУ

Всесоюзное Общество Политкаторжан и Ссыльнопоселенцев

Общество «Съезды Государственной Промышленности и Торговли СССР»

Всесоюзное Общество Пролетарских Писателей «Кузница»

Общество «Съезды Государственного Кооперативного и Местного Транспорта»

Всесоюзная Математическая Ассоциация

МОПР

Международный Аграрный Институт

Всесоюзное Общество по Земельному Устройству Трудящихся Евреев «ОЗЕТ»

Всесоюзное общество Содействия Жертвам Интервенции

Объединение Работников Новых Видов Художественного Труда «Октябрь»

Общество Противоалкогольное

Всероссийское Рабочее Музыкальное Общество «Музыка-массам».

ГАРФ. Ф. Р-393 (НКВД). Оп. 81. Д. 95. Л. 1-2.

http://www.arran.ru/?q=ru/i206

[industriousamazement]

Poetry Will Be Made By Everyone #1: John Ashbery

“Пожалуй, ни об одном из поэтов стол��ко не спорили, сколько о творчестве Джона Эшбери. Каждая новая книга вызывала поток противоречивых рецензий. Мнения расходились диаметрально - от восторженного до полного неприятия, обвинений в солипсизме, герметизме, эклектике, эстетизме, стремлении за красноречием и виртуозностью скрыть пустоту. Установив генетическое родство Эшбери с его старшим современником Уоллесом Стивенсом, представителем метафизического направления, противники Эшбери, являющиеся в то же время почитателями Стивенса, не понимают и не принимают постмодернистского скепсиса, даже безысходности современного поэта. Если Стивенс, видя все противоречия жизни и современного ему американского общества, не отделял, тем не менее, себя от общества, а искусство - от жизни, искал пути преодоления этих противоречий, то Эшбери заявляет о том, что противоречия эти непреодолимы, общество глухо и слепо к искусству, а человек - к человеку. При этом и почитатели, и противники отдают дань его мастерству, виртуозному владению словом. Даже в больших поэмах Эшбери редко повторяет одно и то же слово. Эшбери - один из немногих, по мнению профессора Гарварда Хелен Вендлер, кто сумел в своем поэтическом словаре органично слить архаику, язык Шекспира, Эндрю Марвелла, английских поэтов-метафизиков и современный американский сленг, язык средств массовой информации, рекламы, включая вирши, украшающие общественный транспорт, и рекламные песенки, исполняемые по радио и телевидению, технические термины и непристойности. “Главная тема Эшбери - это время и его движение, он пишет хронику постоянных приливов и отливов времени с импрессионистической подробностью, запечатлевая вызванные ими мгновенные сдвиги в эмоциональном климате, “приходы и уходы”, человеческие “бормотанья, всплески”, встречающиеся на их пути” - пишет Мичико Какутани в “Нью-Йорк таймс”. Время ��ля Эшбери - эмульсия. В стихотворении, название которого состоит из усеченной пословицы, соответствующей русской “Больше дела” (Меньше слов) или “Словами делу” (не поможешь), Эшбери пишет: “...И может, стремленье не взрослеть и есть / Ярчайший род зрелости для нас / Сейчас по крайней мере...” 

Источник: https://goo.gl/3HVcyJ 

Поэзия Джона Эшбери, прозвучавшая в выпуске: 

“Song” 

The song tells us of our old way of living, Of life in former times. Fragrance of florals, How things merely ended when they ended, Of beginning again into a sigh. Later Some movement is reversed and the urgent masks Speed toward a totally unexpected end Like clocks out of control. Is this the gesture That was mean, long ago, the curving in Of frustrated denials, like jungle foliage And the simplicity of the ending all to be let go In quick, suffocating sweetness? The day Puts toward a nothingness of sky Its face of rusticated brick. Sooner or later, The cars lament, the whole business will be hurled down. Meanwhile we sit, scarcely daring to speak, To breathe, as though this closeness cost us life. The pretensions of a past will some day Make it over into progress, a growing up, As beautiful as a new history book With uncut pages, unseen illustrations, And the purpose of many stops and starts will be made clear: Backing into the old affair of not wanting to grow Into the night, which becomes a house, a parting of the ways Taking us far into sleep. A dumb love.

Перевод Яна Пробштейна:

“Песня”

Песня повествует о том, как жили мы встарь, О жизни в прежние времена, об ароматах цветов, О том, как кончалось все, что кончалось, Как все начиналось снова со вздоха. Потом Движение обращается вспять, и спешащие маски Летят к совсем непредвиденному финалу, Как часы, вышедшие из повиновенья. Этот ли жест Подразумевался давным-давно - извивы Мучительных отречений, как растительность джунглей, И простота конца - все отпустив, изойти В стремительно удушающей сладости; день Обращает свое лицо из кирпичей простенькой кладки К никчемности неба. Рано или поздно Загудят скорбно машины, и все дела встанут. А пока мы сидим, едва смея говорить, дышать, Как будто подобная близость может стоить нам жизни. Однажды все притязания прошлого Претворятся в развитье, взросленье, Прекрасное, как новый учебник истории С неразрезанными страницами, иллюстрациями, которых не видел еще, И цель всех остановок и новых начал станет ясна: Она упирается в давнишнее нежеланье взрослеть, Вырастать в ночь, которая становится кровом, разминовеньем Дорог, далеко уводящих нас в сон. В немую любовь.

“At North Farm”

Somewhere someone is traveling furiously toward you, At incredible speed, traveling day and night, Through blizzards and desert heat, across torrents, through narrow passes. But will he know where to find you, Recognize you when he sees you, Give you the thing he has for you?

Hardly anything grows here, Yet the granaries are bursting with meal, The sacks of meal piled to the rafters. The streams run with sweetness, fattening fish; Birds darken the sky. Is it enough That the dish of milk is set out at night, That we think of him sometimes, Sometimes and always, with mixed feelings?

Перевод Владимира Бойко: 

“На северной ферме”

Где-нибудь кто-то яростно мчится к тебе, С невиданной скоростью мчится день и ночь Сквозь вьюги и зной, по стремнинам и узким тропам. Но поймет ли он, где тебя отыскать, Узнает ли при встрече, Донесет свой подарок?

Здесь почти ничего не растет, Но трещат амбары от хлеба, Мешки с мукОй – под самую крышу. Жирует в свежих реках рыба. Застят небо птицы. Довольно ли того, Что на ночь выставлена миска с молоком, Что иногда мы думаем о нем, Иногда и всегда, с двойственным чувством?

“Self-Portrait In A Convex Mirror“ (Excerpt)

That is the tune but there are no words. The words are only speculation (From the Latin speculum, mirror): They seek and cannot find the meaning of the music. We see only postures of the dream, Riders of the motion that swings the face Into view under evening skies, with no False disarray as proof of authenticity. But it is life englobed. One would like to stick one's hand Out of the globe, but its dimension, What carries it, will not allow it. No doubt it is this, not the reflex To hide something, which makes the hand loom large As it retreats slightly. There is no way To build it flat like a section of wall: It must join the segment of a circle, Roving back to the body of which it seems So unlikely a part, to fence in and shore up the face On which the effort of this condition reads Like a pinpoint of a smile, a spark Or star one is not sure of having seen As darkness resumes. A perverse light whose Imperative of subtlety dooms in advance its Conceit to light up: unimportant but meant.

Перевод Аркадия Драгомощенко: 

Из “Автопортрета в выпуклом зеркале”

Это — мелодия, в которой словам не находится места. Все слова спекуляция (от латинского speculum, «зеркало»): Не в силах найти значение музыки, они нескончаемо ищут, Мы же видим расположение снов, Оседлавших движение, лицо уносящее В перспективу вечерних небес, лишенную Распрей фальшивых как доказательства истин. Но это — жизнь, к тому же заключенная в сферу. Можно попробовать выпростать руку Из шара, но меры, зиждущие его, того не позволят. Несомненно, именно это, а не рефлекс Что-то сокрыть, укрупняет руки очертанья, Когда она слегка вспять подается. Невозможно ее Сделать плоской, подобно стене: Ей нужно воссоединиться с сегментом окружности, К телу качнувшись, назад, частью которого мнится Совершенно неправдоподобной, Чтобы закрыть, оберегая лицо, На котором напряжение таких обстоятельств Усмешки читает укол, будто искру Или звезду; вряд ли кто ее видел В возникающих заново сумерках. Свет непреклонный, Чья настоятельность хрупкости гибнет раньше, нежели Самонадеянность воссиять: не важно, но значимо.

“Wakefulness”

An immodest little white wine, some scattered seraphs, recollections of the Fall—tell me, has anyone made a spongier representation, chased fewer demons out of the parking lot where we all held hands?

Little by little the idea of the true way returned to me. I was touched by your care, reduced to fawning excuses. Everything was spotless in the little house of our desire, the clock ticked on and on, happy about being apprenticed to eternity. A gavotte of dust motes came to replace my seeing. Everything was as though it had happened long ago in ancient peach-colored funny papers wherein the law of true opposites was ordained casually. Then the book opened by itself and read to us: “You pack of liars, of course tempted by the crossroads, but I like each and every one of you with a peculiar sapphire intensity. Look, here is where I failed at first. The client leaves. History natters on, rolling distractedly on these shores. Each day, dawn condenses like a very large star, bakes no bread, shoes the faithless. How convenient if it’s a dream.”

In the next sleep car was madness. An urgent languor installed itself as far as the cabbage-hemmed horizons. And if I put a little bit of myself in this time, stoppered the liquor that is our selves’ truant exchanges, brandished my intentions for once? But only I get something out of this memory. A kindly gnome of fear perched on my dashboard once, but we had all been instructed to ignore the conditions of the chase. Here, it seems to grow lighter with each passing century. No matter how you twist it, life stays frozen in the headlights. Funny, none of us heard the roar.

“Just Walking Around”

What name do I have for you? Certainly there is not name for you In the sense that the stars have names That somehow fit them. Just walking around, An object of curiosity to some, But you are too preoccupied By the secret smudge in the back of your soul To say much and wander around, Smiling to yourself and others. It gets to be kind of lonely But at the same time off-putting. Counterproductive, as you realize once again That the longest way is the most efficient way, The one that looped among islands, andYou always seemed to be traveling in a circle. And now that the end is near The segments of the trip swing open like an orange. There is light in there and mystery and food. Come see it. Come not for me but it. But if I am still there, grant that we may see each other.

”The History Of My Life”

Once upon a time there were two brothers. Then there was only one: myself.

I grew up very fast, before learning to drive, even. There was I: a stinking adult.

I thought of developing interests someone might take an interest in. No soap.

I became very weepy for what had seemed like the pleasant early years. As I aged

increasingly, I also grew more charitable with regard to my thoughts and ideas,

thinking them at least as good as the next man’s. Then a great devouring cloud

came and loitered on the horizon, drinking it up, for what seemed like months or years.

Tracklist:

Jasmine Guffond - Say Yes

Federico Durand - Mirador En La Montaña (Viewpoint In The Mountain)

Blithe Field - Outside The Den

Klara Lewis - Clearing

Oiseaux-Tempête - À L'Aube

Akira Kosemura - Hicari

Hauschka - I Can't Find Water

Ryuichi Sakamoto - ubi

Jonny Nash & Suzanne Kraft - Hanging Glass Structure

John Matthias & Jay Auborn - Every Word a Mask

Janek Schaefer - Distant Signs

Tiny Vipers - Crossing the River of Yourself

Loke Rahbek - Fermented

Ben Lukas Boysen - Nocturne 4 (Tim Hecker Remix)

Golden Retriever - A Kind of Leaving

Sad City - Patterns (Original Mix)

Mary Lattimore - Your Glossy Camry

Kjartan Sveinsson - Teil I

[tsandekova-t]

Лето прошло...

Лето прошло и оставило лишь отголоски прошлого в чьих-то душах. Летом мы свободны, а с появлением новых и первых холодов, понимаешь, что жизнь меняется, но не понимаешь в какую сторону. Осенью люди уходят, потому что души остывают от столь жаркого лета и все мы возвращаемся в свой мир, оснознаем реальность и больше не дышим теплыми красками лета. Все красиво, красные и рыжие оттенки заполняют нашу душу, которая дышит холодом, по большей степени, мы прячемся в плед, запиваем эти дни горячим чаем за просмотром любимого фильма и за прочтением книги, потому что пытаемся избавиться от холода в душе. Осенью мы перестаем любить, осознаем, кто рядом с нами и, читая стихи скандальных поэтов, заполняем ими пустую душу. Все меняется и люди меняются, мы становимся другими, меняем свое мнение, оставляем общество, отдаляемся от людей, которые стали для нас другими. Мы выросли, а они нет и больше нет смысла общаться. Лето прошло и осталось только лишь в памяти яркими красками, которые будут греть нас до следущего лета.

[amona-re]

Краткая история ленинградского самиздата. Кто виноват и что делать, если не печатают?

                                                                                                       Уважаемые                                                                                         товарищи потомки!                                                                                                                  Роясь                                                                                                  в сегодняшнем                                                                                         окаменевшем говне,                                                                           наших дней изучая потемки,                                                                                                                      вы,                                                                                                          возможно,                                                                                          спросите и обо мне.

                                                                 (В. Маяковский, “Во весь голос”)

Эпоха толстых художественных журналов и культурничества в духе титанов Лосева, Лотмана, Лифшица, Вайля, Якобсона и пр. —  кончилась. Обыденное мышление скручено виртуальной сетью. Сознание воспринимает только потоки ярких картинок. Иногда на больших скоростях довольствуется порциями сухого информативного вирусного контента.

Культура, как и общество, рассыпалась на множество разнородных элементов. Где молодая интеллигенция  — не очень понятно: мечтает уехать? Ловит попутки и живёт в опустевших мертвых городах вдоль трассы М5? Просиживает в офисах и гос структурах лучшие годы юности под девизом: “наша молодость пройдет по факту: получите, распишитесь, досвиданья”? Занимается спортом? Акционизмом? Потребляет или тянет ярмо бытовых проблем, одиночества, пессимизма, самобичевания и т.д., утешаясь антидепрессантами, транквилизаторами, ноотропами, эйфоретиками, стимуляторами, галлюциногенами, “Путинкой” и субъективным безумием, которое не вдохновляет, не интересует и не восхищает?

Столкновения между римлянами и христианами, Великая Французская революция,гражданская война в США, “вскрытие” Японии в XIX веке и другие грандиозные сражения за язык, право голоса и вольную речь, в которой излагаются манифесты отдельных героев, малых обществ и целых народов – были не менее кровавыми и категоричными чем войны за экономические ресурсы. Более того, борьба за язык и свободу окутана ореолом трепетного восторга и восхищения: здесь есть свои герои с вырванными полыхающими как у Данко сердцами и глазами врубелевского Демона. Это касается не только Вольтера и Робеспьера, Кундеры и Хэмингуэйя, Заболоцкого и Ахматовой, Пастернака и Солженицына. В отечественной истории ХХ века существует беспрецедентная литературная практика самиздата – маргинальная культурная традиция, рожденная из духа романтического сопротивления и подарившая литературе таланты, которые, в отличие от классики золотого и серебряного века, недооценивают, рассказывая о ней фрагментарно или как о собрании антисоветских текстов. Антисоветским самиздат был лишь постольку поскольку, и критика власти была отнюдь не центральной задачей. Пафос состоит в том, что это был подлинный и активный литературный и культурообразующий процесс, требующий от участников изобретательности (а вы могли бы додуматься тиражировать музыку на рентгеновских снимках или  тексты на стекле, которое можно устанавливать в фотоувеличитель, делая энное количество копий для себя и своих друзей?), участия в коллективном творчестве и игре, выходившей за пределы диктаторских законов, мобилизации интеллектуальных сил, энергии и других жертв. И это, пожалуй, интереснее социальных сетей.

Это была потребность, подготовленная революционной марксистской идеологией – быть активными субъектами истории, жить не только для себя и в моменте, сопротивляться насилию и рабству, иметь мужество пользоваться своим умом и открыто выражать несогласие. Или по крайней мере выражать несогласие за закрытыми от КГБ дверями и амбивалентными намеками, делая культ отнюдь не из политического протеста, но из частных утопий и идеалов, в которые верило поколение дерзких и смелых идеалистов.

Предпосылки

Согласно декрету большевиков о печати от 28 октября 1917 года запрещались к публикации, хранению и распространению “контрреволюционные издания” - вследствие этого пострадали многие деятели “белой” культуры: интеллигенция и толстые журналы, такие как “Вехи” и “Русская мысль”. В “Литературе и революции” Л. Троцкий выступает с разгромной критикой эстетствующих литераторов,”продвигает” страстных певцов и  апологетов-романтиков революции, которых перечисляет поименно, а о бытности и судьбе толстых журналов пишет:

“Господство «толстого» журнала было эпохой, когда русская интеллигенция делала историю промежду себя. Крот глубоких подземных общественных процессов работал страшно медленно, — идейная жизнь интеллигенции сводилась к тому, что она предвосхищала будущие кротовьи пути, мысленно вела эти пути в пространство истории и на предвосхищенной линии строила свою «программу»...

Журнал, в своем многообразии и в своем единстве, был наиболее приспособленным орудием для идейного сцепления интеллигенции, — своей «цельностью», которая шла от литературно-публицистической критики через все его отделы — роман, эзоповскую сатиру, естественнонаучную популяризацию, рецензию и лирику, — журнал возмещал интеллигенции недостававшие ей объективные, в самой общественности заложенные скрепы…

Надо, разумеется, точно условиться насчет понятий. Когда мы говорим о «толстом журнале» как об общественно-литературном типе, то имеем всегда в виду не просто периодически выходящие книжки, в которых критики критикуют, поэты слагают рифмованные строки, профессора рассказывают о новых течениях в естествознании, — нет, мы имеем в виду журнал как духовный фокус известной общественной группировки, как некий киот завета, словом, наш русский толстый журнал... Русскому журналу наступает конец тогда, когда наступает конец мессианизму русской интеллигенции.

Интеллигенция была в русской истории великой заместительницей, — своей мыслью она пыталась заместить реальный процесс развития, своими идейными группировками — борьбу общественных сил. В этой работе, необходимой и до известного времени исторически-прогрессивной, журнал замещал собою для интеллигенции программу действия, политическую литературу и политическую организацию. Но по мере того как исчезало объективное оправдание заместительства: общественные группировки резче определялись, классы «в себе» становились классами «для себя», формируя свои партии, интеллигенция расчленялась и рассасывалась по этим партиям, — по мере этого процесса исчезало специфическое, жреческое значение русского журнала; от него отлетало освящение, он становился просто «периодическим изданием».

Девяностые годы были последним периодом старого героического журнала, — интеллигентский марксизм вдохнул на время новую жизнь в старую форму. «Новое слово» было последним журналом, который глаголом жег сердца людей…Политическое самоопределение разных классов, раз начавшись, уже не может быть обращено вспять. Поэтому одинаково трудно ждать восстановления духовной гегемонии русского журнала, как и повторения эпохи интеллигентского апостольства.”

Апофеозом советской цензуры стал сталинизм, и здесь следует вспомнить пример расправы над журналами “Звезда” и “Ленинград” в 1946 г. На данном этапе не только исключалась частная издательская деятельность, но и не предусматривалось право выпуска книг авторами за свой счет.

Борис Иванов в этой  связи отмечает: «Советскую издательскую практику можно было представить в виде одного Главного издателя, который на одной шестой нашей планеты решал, что издавать, а что нет. При этом он помнил, что было издано ошибочно «до рождества» Советской власти, что было издано без его ведома уже в его бытность. Он имел право также вести антииздательскую деятельность – то есть изымать из книгохранилищ, домашних собраний, из личного потребления как полиграфическую продукцию, так и то, что еще только могло быть опубликовано без ведома Главного, как то: рукописи произведений, дневники, личные письма, документы, и определял суровые меры наказания”.

Антииздательская практика советской цензуры включала аресты инакомыслящих и помещение их в изоляторы. Литературное подполье сопротивлялось не столько тоталитарной власти, сколько бюрократическому соцреализму и его канонам; отголоски этого же протеста находим в романе М. Булгакова “Мастер и Маргарита”.

В. Долинин и Д. Северюхин в очерке-исследовании «Преодоление немоты» отмечают, что вопреки цензуре «в питерских коммуналках, в сторожевых будках и котельных сочинялись стихи, романы и пьесы, создавались картины, рождались музыкальные произведения, писались исторические и философские трактаты».

Первый отечественный самиздат отрицал коммерческую выгоду, ставил перед собой задачу сохранения литературных текстов и организации параллельного официозу господствующей идеологии контркультурного движения. Дружеские кружки, квартирники, чтения, семинары, выставки, концерты, и периодический самиздат стали необходимыми практиками и атрибутами духовной свободы.

Инициатором ленинградского самиздата стала Анна Ахматова. В конце 50х – начале 60х гг. она завершает «Реквием» и «Поэму без героя», однако не может опубликовать их в полном объеме. Так начинается нелегальное распространение литературных произведений с использованием всевозможных средств: переписывание, публичные чтения, магнитофонные записи, вклеивание рукописных страниц в печатные экземпляры. За рубежом ее произведения выходят с пометкой: “публикуется без ведома автора”.

Анна Ахматова окружила себя талантливыми и амбициозными молодыми авторами. Среди них — четверка молодых поэтов: Бродский, Бобышев, Рейн, Найман.

В декабре девяносто девятого на краю белоснежного кратера мы стояли. А кто это - мы? А такие ребята из Питера, двое-трое, ну максимум пятеро, обступившие скважину мглы. А вокруг из тумана и зелени урожай новогоднего семени колыхался, как воздух в жару, и земля, как больная жемчужина, вся в испарине мелкой, простужена, бормотала одно: не умру. - Не умрем! - восклицали мы Северу и стучали по голому дереву. Не умрем, потому лишь, что - мы!

(Анатолий Найман, “Кратер”)

В формировании молодого поколения талантливых авторов — отмечают Долинин и Северюхин — сыграло роль выдающееся старшее поколение учителей: поэт и переводчик Татьяна Гнедич, филолог Андрей Егунов, поэтесса и мемуаристка Ида Наппельбаум, литературоведы Иван Лихачев и Лидия Гинзбург, искусствоведы Олег Покровский и Всеволод Петров, историк Яков Лурье, философ Яков Друскин, обэриут Игорь Бахтерев. Важную роль сыграл Блоковский семинар профессора Дмитрия Максимова. Среди слушателей семинара были Константин Азадовский и Виктор Топоров, чьи “петербургские тексты” являются уникальными и особенно ценными сентенциями о локальной культуре.

В самиздате публикуют произведения Гумилева, Ходасевича, Кузьмина, Вагинова, Набокова, Замятина, Пильняка, Платонова, а также стихи поэтов Серебряного века, произведения футуристов, которые официально почти не издавались. Тенденцией нового неофициального культурного движения был интерес к глубокому освоению наследия прошлого.

50-е — 60-е годы

На данном этапе, и особенно после смерти Сталина, публикуются литературные тексты бывших узников ГУЛАГа (например, поэма Елены Владимировой «Колыма», машинописный сборник лагерных стихов Елены Тагер «Сквозь пурги…», цикл стихов Иды Наппельбаум. Самиздатом распространяются неопубликованные стихи Ольги Берггольц (“стихи о трагедии своих сверстников, веривших в идеалы коммунизма” — В. Долинин, Д. Северюхин)

В эпоху оттепели наблюдается пробуждение интереса к поэзии и авторской песне. Проводились вечера, турниры и концерты, в университетах оживилась работа литературных объединений (ЛИТО) и кружков: технологическая школа при Технологическом институте им. Ленсовета (Бобышев, Найман, Рейн), геологическая школа при Горном институте (Агеев, Битов, Горбовский, Тарутин), при филологическом факультете ЛГУ (Лосев, Уфлянд, Красильников).

Куратором работы ЛИТО был Союз писателей. Не смотря на официальный и номенклатурный характер этих учреждений, здесь встречались либерально и критически мыслящие молодые литераторы из Ленинграда и области, которые принимали на себя удары и давление официальной пропаганды. Большинство из них в конечном счете порвали с официозом.

Талантливые поэты и прозаики в школьные годы проходили через литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров, который существовал с 1937 года. Его расцвет приходится на 60е гг., когда в нем занимались Татьяна Буковская, Лев Лурье, Виктор Топоров, Белла Улановская. Помимо кружковых занятий в клубе проводились Литературные субботы, на которых обсуждались новейшие литературные публикации и события культурной жизни, выступали поэты и барды.

В 1957 г. – Давид Дар издает в Москве сборник «Голос юности», в который вошли произведения участников руководимого им объединения.

Примерно в это же время выходит книга «Поиски» молодого ленинградского поэта Владимира Британишского. Популяризации его творчества способствовала, направленная против автора скандальная и разгромная статья в газете «Ленинградская правда», которая вышла под заголовком: «Снимите с пьедестала».

В 50-е – 60-е гг. студенческая среда породила рукописные журналы, альманахи и «самочинцы», то есть стенгазеты, выпущенные без согласования с администрацией. В них преобладала поэзия, интерес к которой в молодежной среде того времени был крайне высок, публицистика, сатира и литературная игра. Многие публикации были посвящены проблемам студенчества и включали актуальную общественно-политическую повестку. Авторы таких публикаций не были противниками марксизма или социалистического строя, но во времена «оттепели», они были теми, кто преступал границы офици��льной идеологии в авангарде новой волны культурного развития.

Власть была обеспокоена всплеском бесконтрольной литературной активности, которая, к тому же, по времени совпала с событиями 1956 года в Венгрии. Вскоре самиздат стал объектом политических преследований. Несанкционированные издания подвергались шельмованию в официальной печати, запрещались и изымались, а их авторы и издатели вызывались для «бесед» с сотрудниками КГБ. В 1956 году объектами цензуры стали издания «Голубой бутон» (ЛГУ), «Ересь», «Свежие голоса», «Культура»

В 1960 г. арестован и осужден Александр Гинзбург – редактор журнала «Синтаксис», в котором публиковались стихи московских и ленинградских поэтов. В 1965 г. материалы этого журнала были перепечатаны эмигрантским альманахом «Грани», входящим в издательство Народно Трудового союза российских солидаристов «Посев» во Франкфруте-на-Майне. Это была первая публикация авторов молодого поколения за границей.

Таким образом, молодые авторы рассматривали самиздат как плацдарм и опору для творчества. «Писатели и поэты не помышляли ни о какой подпольной работе – они стремились выйти к читателю, считая свое творчество художественно и социально значимым». Однако литераторы нередко сталкивались с препятствиями в лице Сциллы идеологической цензуры и Харибды бюрократических и административных структур. Произведения молодых авторов публиковались в небольших количествах, отредактированными и «нарезанными» до неузнаваемости, а путь к общественному признанию для некоторых из них был либо вовсе закрыт, либо пролегал через годы тщетных ожиданий и, что хуже всего, через унизительное заискивание перед «литературным начальством», самоубийственное лицемерие в творчестве.

Сергей Довлатов по этому поводу писал, что если при Сталине талантливых писателей сначала публиковали, потом обливали грязью, сажали в лагеря и расстреливали, то «теперь никого не расстреливали, почти никого не сажали в тюрьму, но и никого не печатали». Итак, литературное сообщество разделилось на два класса: одни уподоблялись заговорщикам и писали «в стол», другие служили государству, получая за это доступ к заманчивым материальным благам.

Вынужденное молчание талантливых авторов, которые не могли публиковаться, нередко приводило к трагедии: к уходу из литературы, к девиациям, иногда к уходу из жизни.

Писатель и художник Александр Мореев, потеряв надежду на выход книги, во время приступа отчаяния сжег свои рукописи и рисунки. Однако после его смерти благодаря друзьям и родственникам удалось из их сохранившихся фрагментов (не Мореева, но его работ) составить сборник «Листы с пепелища» (1980). Прозаик Рид Грачёв, чьи неудачные попытки опубликоваться в 1960х гг. потерпели фиаско, завершились психическим срывом.

В период Оттепели внесистемные литераторы оказались вытесненными в самиздат и тамиздат либо на Запад. Эта драматургия изгнанника и тщетности творческого гения наиболее ярко отражена в стихах Иосифа Бродского. Помните, например, характерную строфу из второй части “Писем династии Мин”?

Ветер несет нас на Запад, как желтые семена из лопнувшего стручка, – туда, где стоит Стена. На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф, как любые другие неразборчивые письмена. Движенье в одну сторону превращает меня в нечто вытянутое, как голова коня. Силы, жившие в теле, ушли на трение тени о сухие колосья дикого ячменя".

Крупной литературной фигурой в Ленинграде 50х – 60х  стал Глеб Горбовский – выходец из студенческих литературных кругов и домашних салонов. Ему удалось добиться официального признания и регулярных публикаций в периодике. В 1960 г. вышел сборник «Поиски тепла», а в 1964 г. его стихи вошли в сборник «Антология советской патологии».

Литературное подполье или «андеграунд» складывалось уже в начале 1950х. Одними из первых здесь были художники «арефьевцы» или «Орден нищенствующих художников», куда вошли Александр Арефьев, Рихард Васми, Шолом Шварц, Вадим Преловский, Родион Гудзенко, Владимир Шагин и Роальд Мандельштам, в комнате которого в коммунальной квартире на Канонерской улице проходили дискуссии о поэзии и живописи. Роальд Мандельштам полагал себя «проклятым поэтом на роковом трагическом изломе эпох», ему была близка эстетика декаданса. Таковыми, впрочем, были все те, кто не мог найти себя в советском обществе и не вписывался в его стандарты. Постепенно общество распалось: Гудзенко отбывал срок по политическому обвинению, Арефьев – по уголовному, а в 1961 году умер от тяжелой болезни, усугубленной богемным образом жизни. Преловский покончил с собой. Арефьев стал примером и задавал моду андеграудного образа жизни: отказа от карьеры, продвижения по социальной лестнице ради свободного творчества и независимости.

В 1960-е годы внутри советской контркультуры развивается еще одно направление – «музыкальный самиздат». Его лидер Борис Тайгин (псевдоним – Борис Павлинов) был осужден за изготовление граммофонных записей «буржуазного репертуара» на использованных рентгеновских снимках, т.е. за «музыку на костях», и отбывал срок в лагере. По его завершению Тайгин стал собирать труднодоступные классические тексты Гумилева, Заболоцкого, Цветаевой, Сельвинского, а также молодых авторов и издавать их (перепечатывать на машинке, переплетать в сборники) под знаком собственного издательства «Бэ-Та». В 1962 –1964 гг. были изданы произведения Дмитрия Бобышева, Якова Гордина, Натальи Горбаневской, Евгения Рейна и других современных поэтов. Сборник стихотворений Николая Рубцова «Волны и скалы» был напечатан Тайгиным с помощью нелегально добытых типографских литер, и это помогло молодому поэту поступить в московский Литературный институт. Публиковались и произведения Иосифа Бродского, преимущественно за рубежом, пока сам автор находился в ссылке в Архангельской области (1965 г). После встречи Бориса Тайгина с поэтом Константином Кузьминским, они совместными усилиями выпускают поэтический альманах «Призма» (1961, 1962) тиражом 100 экземпляров. Издательская деятельность Тайгина и Кузьминского положила начало систематическому сбору и хранению литературных текстов. Этот подход предопределил дальнейшее развитие самиздата и прочно укрепился в ленинградской неофициальной культурной среде.

Под конец «оттепели» - судебный процесс по делу Иосифа Бродского. Опала неофициального поэта началась с публикации фельетона «Окололитературный трутень», напечатанного в газете «Вечерний Ленинград» в 1963 году. 13 марта 1964 г. он приговорен к 5 годам принудительных работ по указу «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими паразитический образ жизни». Дело получило широкую огласку и вызвало небывалый резонанс в СССР и за рубежом, поскольку в защиту поэта выступили влиятельные деятели культуры и науки. Благодаря самиздату и публикациям его произведений на других языках, популярность Бродского быстро перешагнула границы Ленинграда.

Осенью 1965 года за публикацию произведений на западе были арестованы Юлий Даниэль и Александр Синявский и приговорены к 5 и 7 годам лагерей соответственно.  

В конце 1964 года писатели Борис Вахтин, Владимир Губин, Игорь Ефимов и Владимир Марамзин подготовили коллективный сборник прозы «Горожане». Не смотря на то, что писатели не являлись антисоветчиками и могли рассчитывать на успешную литературную карьеру, сборник не был допущен в печать по ряду причин. Во-первых, новаторским был, очевидно, сам язык прозы – она не вписывалась в существовавшие в Советском Союзе официальные литературные каноны и была идеологически нейтральной. Во-вторых, авторы категорически не соглашались на корректуру, отстаивая собственный замысел. В-третьих, вызывающим для цензуры казался рассказ В. Марамзина «История женитьбы Ивана Петровича». Согласно центральной сюжетной линии, главная героиня — молодая работница-лимитчица — из-за безденежья отдается первому встречному за несколько рублей.

Понимая, что сборник в издательстве «Советский писатель» выпущен не будет даже несмотря на рекомендацию и вступительную статью Давида Дара, авторы предлагали его другим издательствам со вступительной статьей «Горожане. О себе», в которой декларировалась необходимость обновления литературного языка, свобода творческого самовыражения, а также отстаивалось право писателей объединяться в группы и выпускать коллективные издания. Окончательный вариант сборника включал также отрицательные рецензии на него (за авторством Веры Кетлинской). Сборник «Горожане» распространялся самиздатом, а один экземпляр был передан в фонд Публичной библиотеки. Авторы провели несколько литературных чтений в ДК работников пищевой промышленности, в кафе «Молекула», в районных библиотеках. Официальные власти пытались наладить взаимоотношения с независимыми авторами и способствовали публикации некоторых произведений в официальной печати, однако «Горожане» сумели сохранить независимую общественно-политическую позицию и позволяли себе оппозиционные выступления – в частности в защиту Бродского, Даниэля и Синявского.

В 1969 году Александр Солженицын был исключен из Рязанского отделения союза писателей за свою общественно-политическую позицию и публикацию произведений на Западе. 1 августа 1973 года КГБ задерживает машинистку Елизавету Воронянскую, которая по просьбе Солженицына перепечатывала «Архипелаг ГУЛАГ». Вернувшись с пятидесятидневных допросов, измученная пожилая женщина покончила с собой. В глазах КГБ «Архипелаг ГУЛАГ» стал главной антисоветской книгой, поводом для обысков и арестов за хранение и распространение по ст. 70 УК (антисоветская агитация и пропаганда). На московских и ленинградских деятелей культуры, причастных к судьбе Солженицына, обрушились репрессии. Исключение из Союза писателей для многих фактически означало запрет на профессиональную литературную деятельность, хотя и было одним из самых мягких наказаний. Этот период – стал временем расправы над шестидесятниками, которая стала возможной благодаря поддержке Союза писателей. Этот период особенно остро актуализировал вопрос о цене и пределах допустимого нравственного компромисса с властью ради писательской карьеры. Это был важный урок для нонконформистской части молодого литературного поколения, в среде которого вырабатывалось острое неприятие официального истеблишмента, шли энергичные поиски духовных ориентиров.

Малая Садовая, Сайгон, коммунальные квартиры

В начале 1960х гг. постоянным местом встреч молодежи стала Малая Садовая. В заведениях общепита здесь были установлены первые кофеварочные аппараты. Среди поэтов был особенно популярен кофе тройной крепости, позднее запрещенный как якобы наркотическое средство. «Кулинария», а также близлежащие дворы и сквер у Зимнего стадиона («собачий садик», где нередко распивалась бутылка недорогого портвейна) стали неформальным ку��ьтурным анклавом, где обменивались идеями, книгами и самиздатом. Здесь читались и обсуждались стихи, рождались новые творческие проекты. «Поэты Малой Садовой» стали частью ленинградского андеграундного литературного процесса. В числе первооткрывателей кофеен были прозаик Александр Чурилин и художник Михаил Копылков, бывали здесь Тамара Буковская и Иосиф Бродский, фотографы Борис Кудряков и Борис Смелов. 

«В целом общее количество так или иначе знакомых между собой на Малой Садовой к середине 70х насчитывало от двухсот до трехсот человек». Это были не только «свободные художники», но и благодарные слушатели и зрители, приятные собеседники. В апреле 1965 года группа «малосадовцев» выпустила художественно оформленный машинописный альманах стихов и прозы «Fioretti» («Цветочки»), редактором и составителем которого стал Александр Чурилин. В предисловии к изданию было написано: 

«Все мы, авторы, давшие свои сочинения в этот сборник, льстим себе надеждой, что образованная, читающая, новопетербургская публика сумеет должным образом оценить этот смелый шаг, т.е. напечатание и издание данного альманаха по собственному почину, не затрудняя при этом официальные издательства и редакции. Несомненно, каждый человек имеет полное право свободно высказываться в любой форме, как позволяет свободная его, первозданная, непреходящая, драгоценнейшая сущность, как позволяет ему его совесть». 

И далее следовали строки из Шекспира:

Когда меня посадят под арест Без выкупа, залога и отсрочки, Не глыба камня, не могильный крест - Мне памятником будут эти строчки.

Вскоре альманах «Fioretti» оказался под подозрением КГБ, и его создателям пришлось отказаться от второго выпуска и предполагавшейся перепечатки в журнале «Грани».

Осенью 1966 года в литературной среде Малой Садовой зародилось движение Хеленуктов, которе началось с иронического манифеста «Вступительная статейка Хеленуктов», написанного Владимиром Эрлем и Дмитрием Макриновым. В группу вошли молодые литераторы Александр Миронов, Виктор Немтинов, Алексей Хвостенко, Анри Волохонский, Леонид Ентин, Николай Аксельрод и др.

Хеленукты были близки по духу обэриутам. В литературном творчестве и в своих публичных выступлениях они фокусировались на абсурдизме, обыгрывали расхожие словесные клише и канцелярские штампы, пародировали общеизвестные литературные произведения. В их дискурсе возвышенное нарочито сочеталось с примитивным. Стихи, лаконичную прозу и пьесы, называемые «драмагедиями», Хеленукты писали коллективно. Незадолго до выхода манифеста Эрль и Миронов наладили дружеские связи с московской группой неофициальных авторов СМОГ (Смелость. Мысль. Образ. Глубина. или «Самое молодое общество гениев»)и участвовали в ее самиздатском альманахе «Сфинксы».

Сборники Хеленуктов и похожих авторов выпускались Эрлем под знаком собственного издательства «Польза» (после 1970 года переименовано в «Палату мер и весов»). Безупречно отпечатанные, они отличались художественным оформлением текстов и переплетов. На титульном листе в качестве места издания обычно указывались небольшие провинциальные города типа Рыбинска, Арзамаса или Николаевска-на-Амуре, что отчасти было вызвано соображениями конспирации, а отчасти было литературной игрой, игрой слов. Книги эти распространялись в узком кругу друзей и не тиражировались, что однако не умаляет их качества и значения для развития локальной литературы. Именно Хеленкуты и Владимир Эрль пробудили в советском читателе интерес к Хармсу, Олейникову, Введенскому и Вагинову.

К 1973 году завершилась история «малосадовцев» и эстафетная палочка самиздата перешла к заведению Сайгон на углу Невского и Владимирского проспектов. Первоначально кафе называлось «Подмосковье», поскольку над ним, на втором этаже располагался ресторан «Москва». Смена названия связана с войной во Вьетнаме, репортажи о которой не сходили с первых полос газет того времени.                                               

В 60е гг. еще одним центром неформальной культуры была комната поэта Константина Кузьминского на верхнем этаже флигеля во дворе между Галерной улицей и Конногвардейским бульваром. Здесь проводились литературные чтения, вечера, выставки живописи и фоторабот, печатался самиздат. Сам Кузьминский получил известность как поэт и знаток ленинградской неофициальной культуры, собиратель литературных текстов и пропагандист свободного искусства.

70-е — 80-е годы

В 1972 г. Кузьминский совместно с Тайгиным выпустили сборник стихотворений 14 поэтов «Живое зеркало: Второй этап ленинградской поэзии» с предисловием Давида Дара. В 1973 году на факультете психологии ЛГУ он организовал первую «Экспериментальную выставку графики-фото», последующие (в том числе и выставки художников-нонконформистов)проводились у него дома. Фигура Кузьминского сыграла значимую роль для консолидации художников накануне выставочного прорыва в 1974 – 1975 гг.

В 1975 г. Константин Кузьминский эмигрировал в США, захватив с собой собрание рукописей и микрофильмов обширного поэтического самиздата, на основании которого была составлена антология новейшей русской поэзии «У голубой лагуны» (9 томов по 800-900 страниц). Тома включали фотографии, репродукции и пояснительные тексты. «Кузьминский одним из первых осознал значение неофициальной культуры, понял необходимость ее внимательного изучения и сохранения. Его общественная деятельность способствовала установлению тесных связей между художниками и литераторами, что стало важной особенностью неофициальной культуры Ленинграда».

70е – 80е гг. характеризуются эрозией советской идеологии, послаблением цензуры, плюрализацией и довольно вялым противостоянием доминирующей культуры контркультуре. Неофициальная среда становилась все более интегрированной, а протест против официоза и подавления индивидуализма – все более принципиальным и осознанным. Писатели, поэты, художники, критики и искусствоведы все чаще осваивали профессии сторожей, дворников, лифтеров и кочегаров. Низкий социальный статус предоставлял высокую степень свободы для творческой деятельности, независимость от руководства и контроля со стороны власти.

Итак, к особенностям сложившегося нового культурного движения можно отнести следующие черты и грани:

- институционализация контркультуры, которая способствовала пониманию ее дискурса и пафоса

- консолидация разрозненных групп и кружков (художественных, литературных, музыкальных); переход от кружковой замкнутост�� к масштабным акциям; образование относительно гомогенной культурной среды

- становление устойчивых форм и практик участия в неофициальной культуре: квартирники, семинары, чтения, выпуск и распространение толстых самиздатских журналов

- выход к зрителю, читателю, слушателю и борьба наравне со властью за эстетические вкусы и образ мыслей публики

- разрыв части творческой интеллигенции с научными и культурными госструктурами

- третья волна эмиграции: публикации и выставки неофициальных произведений за рубежом

Данный этап развития неофициальной культуры сопряжен с несанкционированной выставкой московских и ленинградских художников-нонконформистов в Беляево 15 сентября 1974 г., которая была разогнана с помощью бульдозеров. То, каким образом власти поступили с художниками и их картинами на «бульдозерной выставке», вызвало волну общественного возмущения. В качестве компенсации художникам позволили выставить свои работы на кратковременной выставке в Измайловском парке под открытым небом. В Ленинграде же в это время развивается «газаневское движение художников» (от ДК им. Газа – места первого публичного показа работ, известных прежде лишь по квартирным выставкам)и литературно-поэтическое сообщество, которое сложилось вокруг сборника «Лепта».

Весной 1976 года на собрании авторов «Лепты» и художников из Товарищества экспериментальных выставок (ТЭВ) была избрана общественная редколлегия во главе с Юлией Вознесенской, которая начала работу над самиздатским альманахом стихов и графики «Мера времени». Выпуск был пресечен КГБ: трое членов редколлегии оказались за решеткой, а четвертого принудили к эмиграции. Власть по-прежнему пыталась бороться с неофициальным искусством силовыми методами, однако это лишь придало новый импульс к развитию самиздата и независимого культурного движения.

В это же время выходит философско-религиозный журнал «37», названный по номеру квартиры, которую снимали супруги Виктор Кривулин и Татьяна Горичева напару с Львом Рудкевичем по адресу Курляндская ул., д. 20 (кВ. 37). В основу журнала легли материалы семинаров по религиоведению и философии. При «37» существовали также отделы прозы, поэзии, переводов, критики, публицистики и хроники культурной жизни. Кривулин полагал, что центральной задачей журнала была не манифестация факта существования неофициальной культуры, а определение границ дозволенного свободного высказывания. Буквально: «обозначить пределы интеллектуальной свободы человека в тогдашних условиях».

В июне 1976 года вышел первый номер журнала «Часы». В него вошли произведения, собранные Борисом Ивановым: рассказы и повести Рида Грачёва, Александра Севостьянова, Александра Мореева; стихи Бориса Куприянова, Роальда Мандельштама; аналитика и публицистика Петра Болдырева, Бориса Иванова, переводы зарубежных работ по философии и другие материалы. Так, в журнале сложились разделы поэзии, прозы, литературной критики, переводов и изобразительного искусства, который вел Ю. Новиков. Позднее в структуру журнала вошли также хроники: обзоры художественных выставок, отчеты о докладах и дискуссиях на квартирных литературных вечерах и семинарах – разнообразная информация о жизни неофициальной культурной среды.

От других самиздатских журналов «Часы» отличались четкой периодичностью, фиксированным набором тематических блоков и платной подпиской. Плата за номер покрывала затраты на машинописные работы и бумагу. Этот фактор, наряду со сдержанной политической линией, обеспечил журналу 14 лет существования. Крупные романы, монографии и сборники выпускались в качестве отдельных приложений к журналу.

По словам Б. Иванова редактор и сборщик текстов никогда не должен «заказывать» материалы, не должен делать их направленными или подгонять в соответствии с воображаемым эталоном. «Он должен действовать как сборщик грибов, который не сеет и не поливает, а собирает среди них хорошие».

С 1979 года Кирилл Бутырин и Сергей Стратановский выпускают журнал «Диалог», в котором освещалась актуальная общественно-политическая повестка и явления неофициальной культуры. Здесь поднимались темы национального самосознания, веры и атеизма, либерализма и демократии. Внимание читателей привлекла анкета об отношении к творчеству Александра Блока, подготовленная к 100-летию со дня рождения поэта.

Двумя годами позже Бутырин и Стратановский стали выпускать литературно-критический журнал «Обводный канал», состоявший из разделов поэзии, прозы, литературной критики, изобразительного искусства и ставший наряду с «Часами» одним из главных  изданий о неофициальной культуре. Здесь публиковались не только ленинградские авторы, но также московские и эмигранты. В ряде публикаций просматривались славяно-почвенические идеологемы. Сам Бутырин писал: «Культура, религия, нация, бытие – вот ценности, которым старается служить наш журнал». Самиздатовские журналы «37», «Часы» и «Обводный канал» часто публиковали одних и тех же авторов и перепечатывали друг у друга материалы.

В 70х – 80х возникают групповые узкоспециализированные издания, посвященные поэзии, театру, музыке, изобразительному искусству, феминизму. К ним относятся альманах «Северномуринская пчела», «Молчание», «Наша личная ответственность» и т.д.

Вадим Нечаев и Марина Недробова занимались самиздатом «Архив», связанным с нонконформистским искусством Ленинграда и Москвы. Здесь размещались фотоматериалы, статьи и поэтические подборки. Сборник «Петербургские встречи» был составлен художником Игорем Синявкиным по материалам первых выставок свободного искусства. Математик Александр Снисаренко напечатал 10 выпусков сборника «Голос» со стихами неофициальных ленинградских поэтов 1960х – 1970х гг. Более масштабным тиражом был выпущен самиздат «Северная почта», включавший не только поэзию, но и критику.

С 1978 по 1982 гг. молодые историки и филологи Дмитрий Панченко, Сурен Тахтаджян и Павел Диатропов издавали журнал «Метродор». Игровое начало и литературные мистификации в некоторых публикациях сочетались с научной основательностью в других. В «Метродоре» публиковались фрагменты популярной дискуссии о структурализме, организованной Леонидом Жмудем.

Под нажимом КГБ многие из этих журналов прекратили свое существование.

Осенью 1979 года в СССР появилось первое феминистское издание «Женщинам о женщинах», составленное Татьяной Горичевой, Натальей Малаховской и Татьяной Мамоновой. Здесь публиковались статьи, посвященные социальным проблем��м материнства, стихи и новеллы. Часть из этих материалов была опубликована на Западе и в Японии, что вызвало волну репрессий в отношении активисток женского движения. Годом позже Галина Григорьева и Наталья Лазарева в Ленинграде основали клуб «Мария» и начали выпуск одноименного журнала. Спустя два года при подготовке очередного номера Лазарева была арестована, и журнал прекратил свое существование.

Популярным становится музыкальный самиздат. Машинописный журнал «Квадрат» изначально был основан в качестве полуофициального бюллетеня Ленинградского джаз-клуба. Значительную часть журнала занимали критические статьи, музыкальные хроника и обзоры новейших грамзаписей. Сам редактор журнала Ефим Барбан опубликовал в нем свою книгу «Черная музыка, белая свобода».

В 1977 году выходит самиздат ленинградского рок-движения «Рокси» под редакцией Николая Васина, Бориса Гребенщикова и Михаила Науменко. Примеру «Рокси» последовали «Рок-салон» и «Бюллетень».

Студенты института театра, музыки и кинематографии Вадим Максимов (псевдоним Аркель), Дмитрий Марченко и Евгений Пуссер издавали журнал «Грааль», в котором публиковались пьесы, интервью, теоретические статьи и исследования по эстетике и сценическому искусству. Приемником «Грааля» стал журнал «Опыты».

С 1982 года участники нелегальных еврейских семинаров стали выпускать альманах «ЛЕЯ» (Ленинградский еврейский альманах), который специализировался на вопросах культуры этой диаспоры. В нескольких номерах печатались главы из книги «Евреи в Петербурге» Михаила Бейзера, опубликованной позднее за рубежом.

По инициативе математика Сергея Маслова вышел самиздатовский журнал «Сумма», в котором публиковались рефераты, рецензии, обзоры, посвященные неофициальной печати СССР и тамиздату, а также материалы о правах человека.

Самиздатовские квартирники и университетская среда

Квартирные семинары – одна из форм организации независимого культурного процесса, распространенная в 1970-е гг. Они характеризовались долговременными программами и четко сформулированными задачами.

Виктор Кривулин проводил у себя дома – в квартире на Курляндской улице – еженедельный филологический семинар «Культура начала века и современное сознание», основу которого составили его лекции, посвященные «малым» русским поэтам прошлого: К. Случевскому, С. Надсону, П. Анненкову, В. Комаровскому. Популярностью пользовался и религиозно-философский семинар Татьяны Горичевой, «сыгравший важную роль в религиозном образовании независимых литераторов и в их приобщении к христианской культуре».

В гостях у Елены Шварц (ул. Школьная д.8) проводились литературные собрания «Шимпозиум». Обстановка, по словам современников, располагала к непринужденному общению и юмору, программа состояла из двух докладов на вечер: первый – по исторической тематике, а второй – по литературной, вернее, поэтической. Докладчики назначались заранее, тщательно готовились к выступлению и оценивались слушателями по трехбалльной шкале тайным голосованием.

В 1980 году профессор Рэм Баранцев организовал на матмехе ЛГУ междисциплинарный семинар по семиодинамике – маргинальной науке о «динамических аспектах теории знаковых систем», разработанной на стыке системологии, логики, лингвистики и др. наук. Семиодинамика должна была изучать общие закономерности происхождения и развития естественных знаковых систем, механизмы их образований. Инициативу приняли на ура студенты и ученые широкого профиля, а также деятели культуры. Однако в 1983 году семинар был запрещен представителями официальной философской науки, которые посчитали его идейно вредным. Сам Баранцев был отстранен от преподавательской деятельности. По сути семинар по семиодинамике на матмехе должен был стать продолжением традиции, положенной математиком Сергеем Масловым, который с 1968 года проводил (сначала в ЛГУ, а позднее у себя дома в квартире на ул. Кирочной, д.18). Лекторий по общей теории систем пользовался особенной популярностью у культурологов. Круг обсуждаемых тем был крайне широким: от первобытного искусства и космологии до проблем квантовой механики. Среди докладчиков и слушателей – Яков Гордин, Борис Гройс, Вячеслав Вс. Иванов, Григорий Померанц, Лидия Гинзбург, Ефим Эткнид и др.  

12 декабря 1977 года в «Музее современной живописи», который располагался в квартире супругов Марины Недробовой и Вадима Нечаева (Среднеохтинский пр. д. 55, кв. 58), состоялась конференция «Нравственное значение неофициальной культуры». Позже несколько конференций было проведено журналом «Часы». В качестве примера тем докладов участников можно привести: «Культурное движение как целостное явление» Бориса Иванова, «Вторая культура глазами социолога» Иосифа Бакштейна, «Зачем нужен художник» Бориса Гройса, «Неофициальное искусство: развитие, состояние, перспективы» Виктора Антонова и др.

Регулярные конференции свидетельствовали, во-первых, о высокой степени самоорганизации и интеграции контркультурного движения, а, во-вторых, о его осознанном и координированном развитии.

В 1978 году редколлегия «Часов» учредила премию им. Андрея Белого за успехи в свободной литературе. Торжественный ��итуал награждения был, по словам очевидцев, – домашним. На стол перед лауреатом ставили бутылку водки (бутылка «белого», что созвучно названию премии)и конверт с денежным вознаграждением в 1 рубль, что иронично противопоставлялось многотысячной официальной государственной премии Союза писателей.

Преодоление пустыни духовного атеизма

Неофициальная культура рука об руку шла с религиозным движением. Причина здесь заключалась не только в том, что в авангарде шла гуманитарная интеллигенция и даже не в наследии популярных русских писателей: Толстого, Достоевского, поэзии символистов и др. В статье «Русская религиозная философия в подполье» Пазухин пишет: «Все началось с почти утраченной способности думать, видеть, слушать окружающий мир; способности к нормальным человеческим проявлениям. Представление о Боге возвращалось к нам вместе с ощущением жизни. Так что в каком-то смысле жизнь и Бог были для нас синонимами. Все это нашло выражение в чрезвычайно емком понятии: «Духовность». Оно включало в себя все: культуру, политическую деятельность, свободный обмен мыслями, религию…».

С начала 1970х гг. у поэта Сергея Стратановского собирался кружок по изучению русской религиозной философии, где звучали доклады о творчестве Сергея Булгакова, Николая Бердяева, Ивана Ильина. Собрание объединяло литераторов, философов, богословов и правозащитников; здесь углубленно изучались вопросы православия, велись острые дискуссии о месте Церкви в современном мире. Значительное место религиозным аспектам культуры уделялось в журнале «Обводный канал». Раздел религии и философии существовал в журналах «Часы» и «37», которые обменивались статьями и перепечатывали их друг у друга. Широкий интерес вызвали статьи: «Экзистенциализм? Мимо!», посвященная критическому анализу русской философии, за авторством Бориса Иванова; «Христианство и пол в творчестве В.В. Розанова» Евгения Пазухина; «О христианском смысле истории» Николая Симакова и др.

В конце 1970х гг. участники семинара по проблемам религиозного возрождения, организованного Александром Огородниковым, выпустили единственный номер журнала «Община», который стал результатом нескольких лет работы. Большую часть журнала составляли религиозно-публицистические и богословские материалы. Кроме того, в нем была опубликована поэма Даниила Андреева «Ленинградский Апокалипсис» и отрывок из книги «Роза Мира». Поворот в сторону пробуждения религиозного сознания отразился и на творчестве поэтов того времени. Особенно ярко это прослеживается в творчестве Дмитрия Бобышева, Елены Игнатовой и Олега Охапкина. В прозе религиозная тематика и мотивы отражены в меньшей степени, при этом традиционная церковная эстетическая система и вовсе была сведена к нулю. На первое место выходит космизм, а также  проблематика индивидуального пути и духовных поисков.

Лингвистика и литературоведение: самиздат как способ пополнения культурного багажа новыми зарубежными текстами

Отдельного внимания в самиздате заслуживают литературные переводы, в числе которых были произведения Хемингуэя, Ремарка, Сент-Экзюпери, Апдайка, Сэлинджера, Фолкнера, Сартра, Бёлля, Кафки и Камю. Сравнительно узкий круг приглашенных к публикации иностранных авторов, препарированные цензурой материалы «Иностранной литературы» и других официальных толстых журналов не могли удовлетворить интереса читателей к современной западной литературе. Периодический сборник переводов «Предлог», выпускаемый тиражом в 100 экземпляров, стал самиздатовским аналогом «Иностранной литературы». А в сборнике «Мост» публиковались переводы по психологии, философии, культурологии и филологии. Таким образом, в 1970е – 1980е гг. в ленинградском самиздате сложился круг высококвалифицированных переводчиков, которые, заполняя лакуны в культурном пространстве, оказывали существенное влияние на формирование вкусов российской читательской аудитории. Особенно популярными стали труды немецких философов и богословов (Хайдеггер, Ясперс, Тиллих), радикальных французских философов и мыслителей (Руссель, Арто, Бланшо), экзистенциалистов и абсурдистов (Камю, Сартр, Сент-Экзюпери, Беккет, Жене), восточных мистиков и оккультистов (Кришнамурти, Судзуки), неортодоксальных западных ученых (Гроф, Уотс), французских постструктуралистов и постмодернистов (Барт, Лакан, Деррида), английских писателей неомифологического направления (Толкин, Льюис), американских поэтов и прозаиков (Палмер, Хеджинян, Давенпорт)и т.д.

Так складывалась и высокопрофессиональная среда литературоведов.

16 апреля 1976 года, в день 90-летия со дня рождения Н. Гумилева, который до сих пор не был реабилитирован и практически не упоминался в официальной печати), на квартире у Олега Охапкина состоялся первый, ставший затем ежегодным, историко-литературный и поэтический семинар «Гумилевские чтения», организатором и координатором которого был книговед Иван Мартынов. По результатам чтений выходили публикации. Однако накануне очередного мероприятия, которое должно было быть посвящено Константину Вагинову, обэриутам и русскому футуризму, Ивана Мартынова арестовали по сфабрикованному обвинению и поместили в психбольницу.

13 октября 1970 года, не дожив 32 лет, застрелился поэт Леонид Аронзон. При жизни его стихи почти не печатались, но благодаря самиздату его творчество оказало заметное влияние на неофициальную культуру 70х – 80х гг. На протяжении нескольких лет проводились вечера памяти, где читались стихи автора, прослушивались его собственные магнитофонные записи, делились воспоминаниями друзья, выступали поэты и прозаики.

Интерес к истории и гений места

Одним из основных направлений самиздата была история и краеведение. В толстых самиздатских журналах появлялись интересные и фундаментальные материалы типа «Культура-2» В. Паперного (об истории советской архитектуры 1932 – 1954 гг.), «Некоторые проблемы русской консервативной мысли 15 – 18 столетий» А. Янова, «История, эстетика и политика» А. Степанова (структурный анализ политической истории России 20 века) и др.

Тамиздат и третья волна эмиграции

На 70е – 80е гг. приходится третья волна эмиграции – период колоссальной утечки умов гуманитарной и художественной интеллигенции по разным мотивам. Официально эмиграция оформлялась как выезд в Израиль, что на самом деле зачастую не было связано ни с национальностью выезжающего, ни с конечным пунктом остановки и все же неизменно влекло необратимую потерю советского гражданства.

На Западе те авторы, которые не могли свободно печататься в СССР, получили возможность свободно заниматься творчеством. Так сложилась особая иммигрантская культура русского зарубежья: картины Михаила Шемякина, поэзия и эссеистика Иосифа Бродского, журналы «Грани» (Франкфрут-на-Майне) и «Новый журнал» (Нью-Йорк), газеты «Русская мысль» и «Новое русское слово» (Нью-Йорк), иллюстрированное издание «Аполлон-77», альманах литературы и искусства «Третья волна», который фактически стал органом московской и ленинградской культуры в эмиграции.

Третья волна придала новый импульс и книгоиздательскому делу. В американском городе Анн Арбор (штат Мичиган, место жительства, а также писательской и профессорской карьеры Иосифа Бродского)славистами Эллендеей и Карлом Профферами было основано издательство «Ардис», в котором начался массовый выпуск книг на русском языке – неопубликованных в СССР произведений классиков ХХ века и представителей новой неофициальной культуры: от Владимира Набокова до Андрея Битова, Иосифа Бродского и Сергея Довлатова. Супруги Игорь Ефимов (один из участников сборника «Горожане») и Марина Рачко основали издательство «Эрмитаж», которое располагалось сначала в Анн Арборе, а потом в Энгвлуде (штат Нью-Джерси). В этом издательстве вышло несколько десятков книг поэзии, прозы, философии, среди которых повести Сергея Довлатова, стихи Льва Лосева и Михаила Ерёмина, коллективный сборник «Поэтика Бродского». Здесь выходили в свет крамольные произведения официально признанных советских писателей, например, «Сказка о Тройке» и «Гадкие лебеди» братьев Стругацких, сборник «Летучий голландец» Виктора Сосноры, стихи Булата Окуджавы и Беллы Ахмадулиной. Их можно было встретить на книжных прилавках под марками небольших издательств типа «Беседы» или «Посева» (одно из старейших эмигрантских издательств во Франкфруте-на-Майне). Таким образом, понятие тамиздата (книги и журналы, публикуемые неофициально за пределами СССР)прочно вошло в лексикон контркультуры 1970х.

30 ноября 1981 года в литературно-мемориальном музее им. Ф.М. Достоевского редколлегией журнала «Часы» был создан «Клуб-81». Проект устава клуба («Горком литераторов») был написан Борисом Ивановым и обсуждался несколько месяцев в среде авторов самиздатских журналов. В фрагменте из пояснения к Уставу было написано:

«Горком должен объединить литераторов, произведения которых отвечают общим профессиональным критериям; обладать правом составлять сборники из произведений членов Горкома и правом рекомендовать к публикации произведения отдельных авторов; предоставлять членам Горкома защиту от обвинений по закону о тунеядстве. В круг обязанностей не следует включать такие, которые прямо или косвенно содержат указание, каким художественное произведение должно быть. Литератор – гражданин, он обязан подчиняться законам государства, а не цеховым требованиям, так и его личное достоинство не должно определяться цеховой моралью».

Участники собрания единодушно отвергли возможность включения в Устав положений о социалистическом реализме и о назначаемом сверху представителе Союза писателей как художественном руководителе Клуба.

В Клубе-81 действовали секции поэзии, прозы, критики, перевода, а также музыкальный клуб, в который входили Борис Гребенщиков, Сергей Курехин, Александр Кан, и театральная студия Эрика Горошевского, которая располагалась в чердачном помещении на пр. Чернышевского, д.3. Доступ на все мероприятия был открытым, они нередко проводились в переполненном зале. В 1983 году литературный вечер Клуба-81 впервые состоялся в доме писателя на ул. Шпалерной, д.18. В зале, рассчитанном на 250 мест, присутствовало более 400 человек.

Перестройка: легализация и смерть самиздата

К середине 80х гг. и для власти, и для оппозиции стало очевидно, что назревает глубокий экономический, социальный и политический кризис. Руководство страны во главе с Горбачевым было вынуждено пойти на реформы под лозунгами «гласности» и «перестройки». В этой связи темы, которые прежде не обсуждались публично и отбраковывались аппаратом цензуры, стали освещаться в литературе и публицистике. Произошла своеобразная легализация неформальной культуры. Так например, был опубликован роман Владимира Дудинцева «Белые одежды», описывающий картину уничтожения советской генетики под руководством академика Т. Лысенко. А в «Новом мире» появлялись главы из «Доктора Живаго». В начале 1990х гг. были сняты ограничения на въезд и выезд из Советского Союза.

С 1986 года под редакцией Бориса Иванова выходит сатирический журнал «Красный Щедринец», в котором пародировались рубрики советских газет («Письма трудящихся», «Отвечаем на письма трудящихся», «Указы Верховного Совета СССР»), иронично «разоблачался» западный образ жизни, обыгрывались марксистско-ленинская демагогия, национальный шовинизм, подчеркивалось лицемерие «коммунистической демократии» и т.д.

Клуб-81 занимался не только малотиражным выпуском произведений новой литературы и самиздатских журналов, но и проведением массовых общественно-политических акций в Ленинграде. Например, шествие 25 июня 1988 года - двухтысячная колонна прошла по маршруту от БКЗ «Октябрьский» до Смольного с демократическими лозунгами. Одним из последних мероприятий клуба стал литературный вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Александра Солженицына, состоявшийся за несколько месяцев до официальной реабилитации писателя в 1988 году. Участие в демократическом движении было естественным для представителей неофициальной культуры, находившихся в оппозиции к коммунистическому режиму.

В декабре 1985 года в Клубе-81 был организован трехдневный симпозиум «Пути культуры 60х-80х годов», на котором обсуждалась проблематика Перестройки, а также делались смелые и довольно точные прогнозы относительно ее развития. А год спустя Аркадий Драгомощенко, Валерий Вальран и Борис Останин организовали Творческое объединение «Исследователи современного искусства», переименованное позднее в Творческую лабораторию «Поэтическая функция». В программе организации, принятой в 1987 году фигурировали такие инициативы: организация Музея экспериментального изобразительного искусства, выпуск ежеквартального журнала по теории и практике новой поэзии, издание альманахов «Архив современной советской литературы» и «Невский архив», воссоздание на кооперативных началах артистического кафе «Бродячая собака», открытие курсов современной поэтики, поскольку на эти годы приходится социально-экономический кризис.

По инициативе Сергея Курёхина, Тимура Новикова, Дмитрия Алейникова и Эрика Горошевского в помещении Центрального лектория общества «Знание» был создан «Свободный университет» - общественная просветительская организация с творческими мастерскими живописи, музыки, кино, видео, философии, литературной критики и поэзии.

Поэт, прозаик и переводчик Дмитрий Волчек в 1985 году выпустил первый номер «Митиного журнала» с подзаголовком «Независимое литературно-художественное издание». Журнал стал преемником самиздата «Молчание» и ставил перед собой задачу «собрать воедино все самое значительное, что было создано и создавалось в неангажированной литературе». Здесь имели место и абсурдистские тексты, и утонченные формальные поиски, и натуралистическая откровенность. В «Митином журнале» печатались стихи Кулле, Аронзона, Бродского, литературная критика, переводы (Лема, Беккета, Ионеско), поэзия и проза. Владимир Эрль готовил обширные публикации о Хармсе и Крученных, публиковал материалы к двадцатилетию группы Хеленуктов.

В 1988 году вышел первый номер журнала «Сумерки», где печатались стихи и проза молодых московских и ленинградских авторов, публиковались недоступные или малоизвестные материалы о литераторах начала ХХ века, существовали разделы критики, истории и мифологии Петербурга, творчество эмигрантов. Печатался журнал на ксероксе, а некоторые номера были выпущены типографским способом. Отдельным приложением вышел том, посвященный 70-летию Александра Солженицына.

«Поколение, пришедшее в литературу в 1980-е, восприняло традиционное для неофициальной среды представление о неразрывности культурного пространства, оно стремилось к целостному освоению литературного наследия и давнего, и не столь далекого прошлого. Поэты и философы Серебряного века, футуристы и обэриуты, Хеленукты и «горожане», Бродский и Солженицын обладали для него притягательной силой как явление независимой культуры”.– пишут Долинин и Северюхин. И добавляют, что нонконформистская культурная среда всегда была сообществом непохожих друг на друга людей.

Принятый 1 августа 1990 года закон «О средствах массовой информации» фактически отменил цензуру. Таким образом, «неофициальная культура» утратила свой статус и значение. Однако несмотря на то, что ограничения идеологического порядка были сняты, им на замену пришли ограничения экономического порядка, преодолеть которые мог не каждый. Эдуард Шнейдерман писал: «Испытание непечатанием сменилось на свою противоположность – искушением рынком – прямую зависимость выпуска книг от наличия средств у автора».

Самиздат состоял еще из корпуса бардовской (туристической, авторской) песни, рок-музыкальной поэзия, а также блатного литературного фольклора, но это уже другая, не менее длинная и интересная история.  

Источники:

1. Долинин В., Северюхин Д. Преодоление немоты. Ленинградский самиздат в контексте независимого культурного движения 1953-1991. - СПб: 2003. - 136 с. 2. Троцкий Л. Литература и революция: https://www.e-reading.club/book.php?book=1046845 3. Журнал “Гефтер”,  Самиздат: документы и исследования: http://gefter.ru/archive/6382 4. Документация выставки “Русский самиздат арт“: http://www.gerlovin.com/samizdat.htm 5. Арт-центр “Пушкинская 10”, галерея “Самиздат А4”: http://old.p-10.ru/units/detail.php?ID=238 6. Фотографии Игоря Мухина: http://igormukhin.com/

[sergiisem]

🚦10 мифов об интровертах 1. Интроверты неразговорчивы. Это не так. Просто они не говорят, если им нечего сказать. Они не любят пустую болтовню. Если заговорить с ними о чём-то, что их интересует, их невозможно будет остановить. 2. Интроверты стеснительны. Стеснительность не имеет ничего общего с интроверсией. Интроверты не боятся людей, но для контакта им нужна причина. Они не общаются только ради общения. Если хотите поговорить с интровертом, просто заговорите с ним. Не бойтесь показаться невежливыми. 3. Интроверты грубы. Интроверты часто не видят причин для церемоний и обмена любезностями. Они хотят, чтобы все были естественны и честны. К сожалению, это в большинстве случаев неприемлемо, поэтому интровертам стоит иногда больших усилий приспособиться, и это для них утомительно. 4. Интроверты не любят людей. Наоборот, интроверты очень ценят тех нескольких друзей, которые у них есть. Они могут сосчитать близких друзей по пальцам одной руки. Если вам повезло быть другом интроверта, у вас есть верный союзник на всю жизнь. Как только вы заслужили его уважение как содержательный человек, он с вами. 5. Интроверты не любят выходить в общество. Чушь. Интроверты не любят выходить в общество слишком надолго. Они очень быстро усваивают информацию, и поэтому им не нужно проводить много времени в обществе, чтобы быть “в теме”. Они пойдут домой, чтобы перезарядиться и переварить полученные впечатления. Перезарядка спокойствием для интровертов жизненно необходима. 6. Интроверты всегда хотят быть одни. Интровертам вполне комфортно наедине со своими мыслями. Они много размышляют. Они мечтают. Им нравится, когда есть проблемы, над которыми они могут работать, задачи, которые они могут решать. Но они также могут чувствовать себя одинокими, если у них нет кого-то, с кем они могут поделиться своими открытиями. Им требуются искренние чистосердечные отношения только с ОДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ одновременно. 7. Интроверты – странные. Большинство интровертов — индивидуалисты. Они не идут за толпой. Они предпочитают, чтобы их ценили за их необычный образ жизни. Они думают своей головой и потому часто бросают вызов тому, что считается нормой. Они не принимают решений исходя только из того, что популярно и модно. 8. Интроверты – замкнутые чудики. Интроверты — это люди, которые прежде всего сосредоточены на внутреннем, и уделяют большое внимание своим мыслям и эмоциям. Не то, что они неспособны обращать внимание на происходящее вокруг, просто их внутренний мир гораздо более интересен и полезен для них. 9. Интроверты не умеют веселиться и отдыхать. Интроверты, как правило, отдыхают дома или на природе, а не в шумных общественных местах. Они не любители острых ощущений и не адреналиновые наркоманы. Если вокруг слишком много разговоров и шума, они закрываются. 10. Интроверты могут “исправиться” и стать экстравертами. Мир без интровертов был бы миром с малым количеством учёных, музыкантов, художников, поэтов, кинематографистов, врачей, математиков, писателей и философов. Интроверты не могут “исправиться” и заслуживают уважения за свой врожденный темперамент и пользу, которую они принесли человечеству. Кстати, исследование Silverman (1986) показало, что доля интровертов среди людей с высоким IQ значительно выше. 🚀Вы на пороге новых Открытий.... жми на ссылку http://semiletov-mlm.ru/servis

[iksdi]

Это мой

             Прощальный

                                    Привет.

Манифест,

                 Начертанный

                                        Кровью.

Это мой

             Последний

                                Обет.

Обещание

                 Справиться с

                                        Болью.

Мысли в текст.

                          Хлынет кровь.

Из запястий,

                     Изрезанных снова.

Обещаю,

             С сих пор

                            От меня не услышишь

Ни слова.

Снова болью царапаю на стене.

Строки

           Кривые

                       Отраженной печали.

Снова кровь

                     На устах,

                                   С тех пор,

Как в последний раз

                                 Мы с тобой

Распрощались.

Я не стала другой,

Я лишь выросла,

                              Милый.

Я не буду с тобой,

                           Даже если покинут, вдруг, силы.

Я не стала другой,

Я воспряла,

                    Из пепла.

Дом сгорел,

                   Мы с тобой –

Эволюции побочные ветви.

[iksdi]

Красота и сила.

Как сложно остаться красивой,

В кукольный мире, обречённом на идеальность.

И так упорно отрицающем реальность...

[iksdi]

Я возвращаю тебе твоё сердце

Мне об него уже никогда не согреться.

[iksdi]

Я шепчу на ушко,

Выключаешь телефон.

Я твоя подружка,

Разве нужен тебе он?

Я была хорошей, говорила все как есть.

Я тебя ласкала, но грехов моих не счесть.

Я питалась ядом,

Кровью сладкой с жил твоих...

Я травила душу,

Все надеясь на других.

Смех утихнет быстро,

Вопль страшный ночь пронзит.

Помо-ги мне...

Помо-гите...

Я бы стала светом, чтоб попасть в твои глаза.

Я бы стала песней и осталась на устах.

Есть ли в мире место без тревог,  обид и слез?

Есть ли в мире голос, что в твоей душе поёт?

Если я отдамся сладким мукам в этот час,

Озарит ли свет счастливый уголки тех глаз?

(Помо-ги мне...)

[iksdi]

Убегаю от себя.

Не хочу снова видеть там тебя.