lemongardens - Tumblr blog

[lemongardens]

Последние полгода не могу ни о чем думать кроме как о силе любви. Работа уже давно так не поглощает мои мысли как желание искренне любить и дарить здоровую любовь своей женщине. И не могу. Любовь во мне живет язвой. Только вспомнишь о ней - мысли ходят кругами. Влюбляешься - появляются первые симптомы боли. Бросаешься в омут - плачешь и стонешь. Снова и снова. Грабли становятся мягкой подушкой. Ах, если бы это было хоть немного романтично.

Вечный конвейер пустых эмоций без глубины. Еще во времена расцвета Греческой философии, мыслители задумывались о разных формах любви. У каждого чувства, которое предшествует наивысшей точки эмоционального наслаждения, было свое место.

Агапе – любовь возвышенная, чистая и бескорыстная. Эрос – любовь чувственная и страстная. Филия – любовь дружеская, симпатия и принятие. Сторге – любовь родственная, семейная.

И если я к своему закату 28-летия пережил эрос, сторге и филию, то агапе мне снится только в сладких снах. И если бы я не знал, что агапе существует, то жить бы было намного приятнее. Но я перед сном предаюсь мечтаниям о ней. Я стремлюсь каждый день увидеть в чужих глазах какое-то родное свечение, маленький зеленый огонек как в лучших традициях Фицжеральда. Как последний романтик вижу в каждой женщине потенциальную жену, но это губит меня все сильнее. Возможно, на настоящую агапе вскоре у меня совсем не останется сил и реальная любовь покажется мне скукой. И по иронии судьбы, я осознаю это только спустя много лет, сидя под светом луны в моменты тоски. Надежда остается только одна - моя женщина окажется чистой и светлой, которая протянет мне единожды руку помощи, а потом всю жизнь я буду ее защищать как Геракл от всех напастей судьбы. Обращаюсь к тебе, моя судьба. Даже если ты никогда не прочитаешь эти жалкие строки мольбы о присутствии тебя в моей жизни, знай, что они существуют здесь и в моей голове. И я ждал тебя всю жизнь. Привет.

[lemongardens]

Ты знаешь, а я по тебе не скучаю локально. Только глобально, когда скука по человеку становится частью тебя. Когда тебе хорошо, но лишь наполовину. Я привык к тоске о тебе. Я больше не смотрю в одну точку по вечерам, думая о тебе. Я просто принял факт нашего необщения и живу с этим. Если мы снова будем вместе - это прекрасно. Если нет - значит так и должно быть. Я просто свыкся с одиночеством. Милая, я хотя бы больше не травлю свой организм всеми ядами мира. Я просто курю Беломорканал и глубоко вздыхаю на балконе. Один вздох - одна сигарета. Не больше. Заметил в себе, что чем больше глубоко разочарованно вздыхаешь, тем больше шансов снова попасть в пучину тоски. Так нельзя.

Не гладь меня, ведь я как бездомная собака, которая сразу же к тебе привяжется. Снова и снова. Даже если бы ты была самой ужасной женщиной в мире. Ведь собаке не важно, какой рукой ее гладят - хоть окровавленной, хоть святой.

И да, я немного начал верить в Бога и читаю молитвы. Мне даже без разницы, куда мне ходить постоять на коленях - в Католический храм около зоопарка или в маленькую церквушку у дома. Вера от этого не становится иной. И не становится иной от разных видов крещения.

Сегодня моя коллега по работе назвала меня милым в трубку. Вот просто так. Я ей позвонил для уточнения одной задачи и она мне ответила: "Да, милый". Я ей внутри будто разрешил это сделать. Она хорошая женщина. Это не было пошло, это будто само по себе. Милый. Хочу чтобы ты меня называла милым и гладила меня по голове.

Скоро с тобой снова спишемся в моей голове. Целую тебя.

[lemongardens]

Мой дорогой друг, я веду свой блог с 2013 года. Сложно в это поверить. 10 лет моей жизни заточены на этой крохотной странице. Произошло очень многое - я выпустился из школы, закончил университет, лишился девственности, побывал в разных странах мира, похоронил отца, а блог, как оплот стабильности, все еще плывет рядышком со мной как бумажный кораблик. Только дунешь на него и он плывет-плывет по заданной траектории.

За все 10 лет я любил и действительно уважал только одну женщину. Удивительно... Ей сейчас уже 35 лет. Познакомились мы с ней, когда ей было столько же, сколько мне сейчас. Наши жизни расходились на долгие годы, но я по-прежнему помню и люблю ее. Не быть нам вместе. Но мои мысли о ней будут жить вечно.

Я находил похожих людей, но наши длинные разговоры о вечном, о космическом слиянии мужского и женского, прерывались неловким молчанием. Простая саморефлексия. Простые мысли, которые посещают каждого. Но это уже не та глубина, которую я ищу и буду искать всю жизнь в другом человеке.

Много лет назад я прочитал роман польского писателя о похожих отношениях, где все так же быстро разгорелось и так же быстро угасло. И насколько болезненно это все ощущается в реальной жизни. И недавно я встретил человека с похожим взглядом на жизнь, как у меня, и слова о нежелании распыляться в эфемерных отношений, огрели меня как железной битой - беспощадно и больно. Единственное отличие - это правило на мне не работает и только сильный духом человек может годами никого не искать. Я так не могу. Я очень хочу, но не могу. И каждый мой опыт превращается в строчку. Строчка превращается в абзац. И снова я - беспомощный врач, который тяжело сидел на лекарствах. И я вспоминаю безумное желание смотреть на стрелки часов и ждать окончания дня чтобы уснуть. И так каждый день. С одноразовыми отношениями то же самое. Разрыв превращается в маниакальную слежку за часами. Тик так и вот уже прошел день. А впереди ночь. Ночью почему-то проще. Можно позволить пойти себе спать. Днем - непозволительная роскошь.

Я борюсь с внутренними демонами всю жизнь чтобы не наложить на себя руки. Я живой. Эта строчка со мной всю жизнь. Я живой, значит, меня что-то держит. Я даже готов уповать на Божий промысел, хотя я прибегаю к подобным мыслям достаточно редко. Бога любить очень сложно, когда у тебя все хорошо. А когда плохо - упование только на него. В мою сторону это не работает, хотя я хочу попробовать. Может станет легче. Я до сих пор держу в голове странную картину из своей жизни. Один из островов Канарского архипелага, мне 18 лет. Я зашел в красивый католический собор и рассматривал своды. На скамейке сидит женщина и плачет, держась одной рукой за живот, медленно его поглаживая. В голове рой мыслей: "Потеряла ребенка? Или она не может родить?" Я почему-то думал только о беременности. Я был уверен, что у нее горе связано именно с этим. И насколько сильно она была опустошена. Как кадр из какого-то итальянского независимого фильма и я снял его в своих мыслях. И на всю жизнь оставил в своей памяти. Она уповала не веру. Я надеюсь, она ей помогла. Я хочу чтобы эта женщина сейчас была счастлива.

Я тоже хочу быть счастливым, но никогда себе этого не желал. Может быть, корень наших проблем в этом? Что мы себе никогда этого не говорим : "Я хочу счастья". Тоже на заметку пишу себе это. Когда-нибудь я это перечитаю это снова и пожелаю себе счастья. Сейчас даже этого не хочется.

[lemongardens]

Я хочу писать письма. Длинные, как переписка у любовников Серебряного века. Обязательно по-французски. И обязательно с моей любимой женщиной.

Я готов ей рассказать, как сильно я люблю классическую музыку. Насколько меня трогает 1 часть "Весны" Вивальди и как часто я вспоминаю о ней, когда слышу скрипку.

Я чувствую ее присутствие постоянно, несмотря на то, что мы находимся в разных странах и даже не имеем никаких точек соприкосновения. Мы не общаемся. Только легонько, едва-едва, подсматриваем друг за другом в социальных сетях как через замочную скважину. И я скучаю по ней. Безумно, слышите? Хотя я не видел ее очень много лет. Можно считать, что не видел ее никогда. Я не помню ни голоса, ни запаха, ни цвета ее волос. И каждый день как обезумевший, жду, когда мы с ней снова начнем общаться. И хочется чтобы ее нежные слова о любви, жизни и смерти были написаны рукой. На тонкой бумаге, черными чернилами. Это история. Это вещественное доказательство того, что она до сих пор есть в моей жизни. Как же ей это предложить, если мы с ней не разговариваем? Странный парадокс: безумная страсть поглощает меня особенно в период голода, когда она в очередной раз кидает наше общение в темный ящик.

Люблю и ненавижу. Отпускать не хочу даже под дулом пистолета.

[lemongardens]

Я вспомнил, из каких истоков вышел и кем я стал. Настолько я жалок, что остаюсь каждый раз не просто у разбитого корыта, а у разбитого ведра. Ценность меня как личности ускользнула от меня еще много лет назад.

Я начинаю общаться с абсолютно бездарными людьми, которые еще успевают мне сделать больно. Унизительно. И как же я плакал неделю назад, что очередная "бессердечная сволочь" ушла из моей жизни после первого (и последнего) секса. И сейча�� я удивляюсь, как я успеваю вляпаться

Я вспоминаю ее. Свою вечную бессердечную суку, с которой мы знакомы уже столько лет. Она то приползет ко мне на коленях, то упорхнет как бабочка. И все это происходит в самые неожиданные моменты. А я хочу прямо сейчас с ней поговорить и сказать, насколько мы генетически неправильные люди. Флуктуация в генофонде. Ошибка. И как мне не хватает ее сейчас.

Сижу и вспоминаю свою глупую счастливую морду с очередной проходимицей. И ведь я с ней был счастлив всего лишь 3 недели. И как же легко она от меня отказалась. Хорошо ли это? Возможно. Но страдаю я почему-то так, будто ушла любовь всей моей жизни. Страдаю от отсутствия банальных приятных мелочей. В такие моменты глупого счастья хочется быть обычным человеком, который строит свое будущее как все нормальные люди: "А вот сюда мы поставим диван, а вот здесь будет наша кровать и напротив должен стоять телевизор. А в следующем году мы обязательно полетим в Грузию пить вино".

Ебучее глупое счастье. Почему я не могу его получить просто лишь потому, что мне тяжело сходиться с поверхностными людьми? Я близок к тому, чтобы стать тупым и забросить эти монологи о том, как мне в жизни тяжело жить с грузом в голове.

Я устал.

[lemongardens]

Я тебя люблю люблю люблю. Как Маяковский Лилю Брик. Как Набоков выражал свою любовь через письма. Я тебя люблю. Как Роберт Рождественский. Ты та вселенная, которая недосягаема, но вроде находится рядом. Люблю. Мы с тобой знакомы больше 10 лет и все равно ты остаешься для меня неизведанной планетой. Я был влюблен в других женщин, я встречался с ними много лет пока ты отсутствовала в моей жизни. Но ко мне снова пришла ты и дала урок безнадежья. Для многих мы- безумцы. Друг для друга мы больше, чем люди. Это необъяснимо. Для меня ты - Алиса из фильма "Гостья из будущего". Ты нежна, уникальна. Ты с другой планеты. И не моя. Мы - платонические любовники, которые никогда не соединятся физически. Я тебя всю жизнь буду искать в других людях. И не найду. Второй тебя не существует. Ты помнишь, милая? Ты помнишь, как ты мне писала, сидя на свадьбе малознакомых людей. Ты писала, что это всё полная ерунда. Ты была не с теми людьми и мечтала оказаться в моих объятиях. Мы бы вместе слушали Макса Рихтера, мы бы вместе плакали. Я в жизни никому бы тебя не отдал, если бы ты оказалась на пороге моего дома. Но ты никогда не будешь моей, стерва. Никогда. Никогда. Никогда. Мы убьем друг друга, мы будем несчастливы вместе. По отдельности мы создаем прекрасную вселенную как в Маленьком принце. Но вместе мы - беда. Боже ж ты мой, зачем ты появилась в моей жизни, когда мне было 16? Когда мне было больнее всего? Ненавижу и люблю. Люблю люблю люблю.

[lemongardens]

Я готов искать тебя всю жизнь. Такую же как ты. Везде тебя, в каждом уголке вселенной.

[lemongardens]

Я полюбил ее спустя много лет. Я любил ее и 6 лет назад, но совсем не так, как сейчас. Она пришла ко мне и постучалась в мою дверь спустя долгие годы молчания. Простое "Привет" и мой мир снова начал рушиться как песочный замок на берегу моря. Я снова и снова начал перебирать в голове мысли, как мне было хорошо с ней. Она старше меня почти на 10 лет, но разница в возрасте никогда не ощущалась. Мы были друзьями по переписке. Она - воплощение меня в женском обличии, настолько мы похожи. Эта похожесть объединила нас снова и будто начала играть новую пьесу, где только мы вдвоем играем роли. Меня тянет к ней. Она удивительна. Я бы хотел с ней провести всю свою жизнь на берегу холодного моря. Однако... Однако она не моя. И никогда в жизни не будет моей. Это к лучшему. Если бы мы были вместе, нас бы ждало удивительное будущее, наполненное, осмысленное, но глубоко несчастливое. Мы оба находимся в той стадии жизни, когда хочется пустить пулю в висок или замерзнуть насмерть в большом холодильнике. Кто-то из нас наверняка воплотит эту идею и второй обязательно будет страдать всю дальнейшую жизнь. Нам двоим тяжело раздельно существовать, но и вместе быть не можем. Мы хотели бы найти что-то похожее в других людях, но осознаем, что именно такое переплетение судеб как у нас встречается либо никогда, либо один-два раза в жизни. Не больше.

Я люблю ее мысли. Они удивительно легки, глубоки, прекрасны, будто я слушаю своё сердце. Я бы хотел написать по нашим перепискам одноактную пьесу-диалог. Мне бы хотелось плакать вместе с ней после бутылки красного вина и лежать, не двигаясь после съеденной пасты, бережно приготовленной её руками. Она знает, какие эмоции я испытываю из-за нее. Каждый раз при сильных чувствах я ей об этом пишу. Она все понимает. Она плачет. Плачет не потому что ей плохо, а потому что она так пытается не умереть. Мы с ней падаем в глубокую яму при каждом нашем общении. Яма имеет цвет и свет. Все вокруг сине-голубое. Мы сидим, общаемся. Молчим. Понимаем все без слов когда не хочется разговаривать. Я хочу до нее дотронуться, но не могу. Она слишком далеко. Я тоже.

Я по ней скучаю каждый день с того момента как она снова мне написала "Привет". Я её не вспоминал 6 лет, вычеркнул из жизни как это сделала она. Жестокая стерва. Но я почему-то не могу на нее злиться. Не получается. Мне хочется ее защищать, быть с ней. Закрыть все двери в квартире и никого не пускать в наш мирок. Она мне очень нужна, я не хочу делиться этим счастьем ни с кем. Но она не моя... Не моя.

[lemongardens]

Я закурил. Вновь. Каждый раз после приема антидепрессантов выкуриваю Мальборо. Обязательно красный. Глаза будто в пелене. Открыть закрыть. Вновь открыть и закрыть веки. Пелена превращается в туман и медленно переплывает в голову. Не могу ни о чем думать. За окном красивый рассвет трогает макушки сосен и кладбищенских крестов. Живу рядом с могилами будто с вечным напоминальником, что мое тело не вечно и пора бы прекращать тратить свои легкие на сигареты. Но мне будто бы все равно. За моей спиной играет пластинка Макса Рихтера, купленная на одном из концертов в Вене. Как жаль, что у меня не остался отцовский поигрыватель который так аккуратно и нежно трещал между мелодиями. Будто треск древесины в деревенской печи. Улыбнулся своему отражению, в котором видно обкусанные губы, мешки под глазами. Кадык и жевалки гуляют, будто живут собственной жизнью. Боже мой, как же я сильно похож на отца, как бы грустно это не звучало. Чем старше я становлюсь, тем больше привычек я перенимаю от него - долго курить (правда он любил покупать только Приму или Беломор), слушать пластинки и записывать потоки мыслей. Абсолютно бессюжетные мысли. Они не имеют ни начала ни конца, ни формы, ни малейшего очертания. Задумался о том, что не все обязательно должно иметь форму и рамки. Все как у людей. Мы же стараемся бунтовать против системы. Брить головы, делать татуировки. Искусство тоже должно подчиняться бунту. Особенно проза и поэзия которая кому-то обязана иметь красивый амфибрахий как скелет или кульминацию вместо сердца. Полная ерунда. Если бы все подчинялось канонам, то Меркьюри никогда бы не выпустил Рапсодию или я бы не стал тем, кем я являюсь сейчас.

Рассвет растворился под лучами горчичного солнца.

[lemongardens]

С годами я понял, почему отец мне говорил, что моя жизнь будет трагичной и в ней будет непросто существовать. Я заложник своего ума. Заложник мыслей которые ты озвучиваешь и никто ничего не может на это ответить. Человек, который оказывается в совершенно не тех местах, не с тем обществом которое могло бы понять и принять. Ум - это награда и боль.

[lemongardens]

Тепло

Я достал руки из варежек и моя кожа моментально начала трескаться на кончиках пальцев и в местах заломов. Руки трясутся, дрожат. Они утонули в карманах и сжались в кулаки. Глубокий вздох. Полное сожаление того, что я снова вношу параллели своей жизни с незначительными мелочами вроде потрескавшейся кожи. Устал. Я закрыл глаза и сморщил нос от мыслей которые из меня высасывают энергию. Получается какой-то порочный круг, поскольку мысли - это я и получается, что выкачка энергии идет только изнутри меня. Я заложник самого себя.

Не могу бросить курить. Несмотря на то, что каждая затяжка стоит мне нескольких минут тревоги от которой мне хочется сбежать из своей жизни. Руки инстинктивно ищут зажигалку. Огонек гаснет и вновь загорается уже на сигарете. Перебираю мысли которые не имеют ��ормы. Не могу понять, о чем я думаю и что происходит в моей голове. Это будто ртутные пятна которые никогда не обретают конкретной формы. Снова тупик. Мои глаза больше не чувствуют настоящих слез. Приходится заставлять себя плакать чтобы ртутные пятна обретали форму "Конкретно сейчас мне плохо, потому что я не могу плакать". Но развивая мысль, почему мне плохо, пятна снова расплываются и не могут собраться.

Я снова пью таблетки чтобы во снах я мог уловить отрывки моих страхов, мыслей, которые можно хоть как-то интерпретировать. Наедине с собой я боюсь самого себя, лишь во сне моя душа мне открывается с какой-то особенной стороны.

Грёбаная жизнь, как же я устал от твоих испытаний.

[lemongardens]

Меня окружают удивительные люди. Есть у меня знакомый Алекша, он меня познакомил с творчеством кудрявого поэта. Просто молчу, тут слов не нужно. 

Кому нужны стихи Серёжи- черканите мне в сообщения. Кстати Алекша тоже охуенный мастер слова. 

[lemongardens]

Человек, который делал парики (part1)

«Умер Нобуо Кодзима- известный во всей Хиросиме мастер париков. Приносим свои соболезнования.»

Старенький вентилятор перелистнул страницу с некрологом Нобуо на яркую рекламу энергетиков. Красивая модель в черном купальнике держала на ладошке зелёную жестяную баночку. «Живи счастливо и энергично»- слоган будто бы смеялся над покойным, впечатанный навсегда в строки местной газеты.

Радостный начальник, получивший вместо денег за рекламу ящик энергетиков, хвалил меня за первые успехи в сложном деле.

«Некрологи - дело серьезное». Он всегда говорил это с издёвкой и поправлял рамку с газетой Times на стене, где он однажды публиковался.

Когда моя жена перелистывала страницы дешёвой прессы, она возмутительно сопела, и говорила о непрофессионализме и рекламе, которая «съедает мозг одним лишь цветом».

«Перейди в нормальную контору, милый»- умоляла меня она и каждая принесённая мною газета оказывалась в кошачьем лотке.

Я слушал её и думал о некрологе.

На похоронах, где по всем традициям омывали и переодевали усопшего, я впервые увидел лицо Нобуо Кодзиму, не изрезанного глубокими морщинами. До прибытия «профессионалов» его рот был приоткрыт и лишь когда за щёки и зубы спрятали кусочек ватки, чтобы губы сомкнулись без усилий, он стал похож на тонкую рисовую бумагу.  Прозрачное, хрупкое, неживое - его лицо было утончённым и призрачным.

Мы познакомились с ним в один из дней, когда жители крохотных деревенек ходили на рыбалку. Лето в Хиросиме выдалось на редкость пасмурным, поэтому солнечный денёк отводился для рыбалки и ленивого лежания на солнышке. Я уже месяц жил в крохотном посёлке вместе с женой. Раньше мы жили в городе, но она забеременела, и мы переехали за город. Я лишь два раза в неделю ездил в контору сдать работу и заходил по пути в супермаркет за продуктами. Квартиру мы продали и на эти же деньги купили маленький домик. Машину я продавать не стал, хотя по Хиросиме мне было удобнее ездить на трамвае.

Старенький дом Нобуо располагался в самом конце улочки, куда я постоянно заходил во время утренней прогулки. Я никогда не видел, чтобы кто-то из него выходил или заходил, но каждый день хозяин аккуратно чистил садик от опавших листьев и подметал бетонную дорожку. Ни жены, ни детей с Нобуо я никогда не видел. Может быть, они жили в городе, но, скорее всего, старик был одинок. Нобуо Кодзима был почти глухим, поэтому он рассказывал мне истории из своей жизни, не строя со мной никакого диалога. Все его рассказы начинались с памятных дат. При каждой встрече, он постоянно улыбался мне и молча дарил поклон.

Когда я узнал от почтальона, который приносил мне почту, новость о смерти Нобуо, я не мог спокойно сидеть. Казалось, что если я сяду на диван, то непременно умру. «Движение- жизнь, надо что-то делать»- повторял я себе в голове в течение всего дня. Но я был еще слишком молод для естественной смерти. Нобуо же было 95 лет.  

Из гостей на прощании было только мы с женой, и лишь в уголке комнаты плакала женщина. Кто она и откуда знала Нобуо Кодзиму, я не мог даже предположить. Скорее всего, это была его жена. Её парик соскользнул с головы, и вся её макушка была покрыта глубокими порезами, а на темени чуть-чуть темнелись короткие волосы. Она плакала тихо, зарыв голову в длинные рукава белого траурного кимоно.

Лишь по еле слышимому шороху ткани её одежды можно было понять, что она всё еще здесь- сидит и плачет, уронив свой парик. За всю церемонию она ни разу не подняла головы. Когда настала очередь закрывать гроб, она перевернулась на бок и её плечи вновь затряслись.

Это было больно.

На кремации я решил не оставаться и уехал, оставив жену наедине с загадочной женщиной в белом кимоно. Настоль��о белое, что у меня от взгляда на него заболели глаза. Я боялся оставлять беременную жену одну, но она настояла на своём, и я не смог бы её убедить в обратном. почему она захотела остаться здесь? Я так и не смог ответить на этот вопрос.

Я решил не возвращаться домой сегодня вечером. На улице, где я оставил свою машину, находился бар для студентов колледжа искусств. Там мы познакомились с моей женой, которая каждый вечер рисовала посетителей, сидя у барной стойки с пивом и кальмарами.

Я сидел всегда за столом, где можно было незаметно наблюдать за студентами, прогуливающими дневные и вечерние занятия в колледже.

Сегодня был выходной, поэтому бар был пуст, а студенты разъехались по всему городу в более презентабельные места.

Из посетителей был я один. Как постоянный гость, я лишь помахал по-дружески рукой бармену, и он налил мне водку.

Вернувшись за стол, я открыл ноутбук и сосредоточился на образе бумажного лица Нобуо Кодзимы- известного мастера париков.

«Это было чудесное и ужасное одновременно время»- сказал мне он при первой нашей встречи в его мастерской. Он беззаботно мне улыбался и дошивал рыжий парик.

«Когда прошла атомная бомбардировка в Хиросиме, моя одежда, которую я шил на заказ, никому не была нужна. Все тогда радовались, что на теле остались куски кожи, прикрывающие плоть, а холщовая ткань ценилась как пакет риса. Одежда на некоторое время стала неким рудиментом. Одевались как могли и что осталось после бомбардировки. Люди заживо сгорали, что уж говорить об одежде, которая горит как спичка.»

Нобуо без энтузиазма всегда рассказывал о своём прошлом, которое треснуло по швам как его домик, в котором мы сейчас сидели. В этот вечер он рассказал мне всё что помнил. Казалось, что он разговаривал сегодня со мной в последний раз.

Я взглянул на треснувшие стены его кухни. Дом не развалился лишь чудом. Садик тогда погиб полностью по словам Нобуо, крышу пришлось заменить, а стены потрескались. Под потолком обвалилась штукатурка и кое-где в стенах зияли дыры как от снаряда

«Оставшиеся в живых ходили почти голые и лысые. Тогда даже богатые выжившие семьи были наравне с обычными жителями- лежали и ждали чуда. Чудо было даже смерть, которая накрыла Хиросиму своим кимоно. Жестокая смерть. Она мучала неделями заживо сгоревших людей, которые чудом остались живы. Кого-то она щадила. А кто-то очень медленно и мучительно умирал.

Тогда многие жители остались без волос. Что уж без волос. Даже кожи на голове почти не было. Спустя многие годы волосы больше не росли, не было ни одного седого человека. Даже старики ходили лысые с заплатанной макушкой, теменем и затылком. Всё нуждались в париках. Кто-то больше, кто-то меньше. Богатые хотели парики из натуральных волос, победнее лишь молчали и взглядом просили меня помочь. Люди страдали, им было больно, а я мог эту боль заглушить.»

Нобуо надел рыжий парик на манекен, устало вздохнул и взглянул на старый календарь, который никогда не переворачивался и всегда оставался на дате 6 августа 1945.  Взявшись за новую работу, он вонзил иглу глубоко под копну волос. По его указательному пальцу потекла кровь.

«И такое бывает»- засмеялся Нобуо, вытирая капли крови с рабочего стола. Мне стало не по себе. Я очень боялся крови, и невозмутимость соседа меня удивила. Но что сравнится с болью от человеческой жестокости, которая оставила чёрные тени людей, оказавшихся в самом эпицентре?

Нобуо Кодзима невозмутимо шил парик. Казалось, он забыл обо мне и о своём рассказе.

Я уже хотел уйти, как Нобуо неожиданно обо мне вспомнил и улыбнулся мне своей дружелюбной улыбкой:

«Ах да, Хиросима, Хиросима. Подождите, дорогой мой, я принесу напёрсток». Нобуо медленно поднялся со стула и ушёл в другую комнату.

Я достал свой телефон и записал памятную дату- 6 августа 1945. Помимо воспоминаний Нобуо, в моей голове всплывали страшные истории моей матери, которая уехала в Монголию по работе за месяц до бомбардировки. В этот день погибли мои дедушка и бабушка, которые плыли на лодке на другую сторону реки. Деревянная шлюпка сгорела моментально вместе с ними. Мама тяжело переживала трагическую смерть своих родителей. Через несколько месяцев у неё родился мёртвый ребёнок, а через два года родился я. У неё тогда началась совершенно иная жизнь.

После бомбардировки Хиросимы мама впала в депрессию, которая в последствие отразилась на её здоровье. Я родился болезненным ребёнком, с которым никто не хотел возиться. Когда мне было 14 лет, мама умерла, не справившись с душевными болями. Я обнаружил её повешенной в кухне на люстре, которую своими же руками установил буквально неделю назад.

«Сынок, повесь люстру»- грустно говорила мне мама, когда каждый раз заходила на кухню. Казалось, я ей отсрочил смерть.

Поток моих мыслей прервал шаркающий Нобуо, который вернулся в комнату с напёрстком и стопкой писем, которую он положил мне на колени.

«Сынок, прочитай эти письма вслух»- сказал мне Нобуо и сел за свой рабочий стол. Письма были аккуратно сложены в стопку и перевязаны холщовой нитью. От малейшего прикосновения бумага шуршала и мялась.

Первый конверт был толстым и массивным. Листки бумаги были исписаны тонкими изящными иероглифами, которые, казалось, содержат в себе красивую историю о любви.

Но первые же строчки перенесли меня в реальность прошлого века, когда люди со странными предсказаниями говорили всем, что скоро наступит тьма.

«Я встретил её 1 августа 1945 года.

****

«Она умела предсказывать будущее и влюблять в себя людей с первого взгляда. И вот я попал в её ловушку…»

****

«Мы вместе пережили 6 августа»

****

«Седьмого она скончалась»

[lemongardens]

В пятилитровой банке из-под варенья лежали шприцы. Грязная, словно старый подъезд в хрущевке, вселенная, вмещалась в эту небольшую банку. После вновь принятой дозы морфия, я лежал на колючем пледе и мысленно разрисовывал потолок узорами. Они оживали как только я закрывал глаза и представлял, что созданные мною закорючки были чем-то больше, чем плод моего воображения. Узоры жили, забирали мои силы и впивались в мои глаза. Бесконечно долго длилась невидимая борьба. Борьба между мной и моим воображением. Отделившись от тела, оно существовало самостоятельно. Резало мое тело, ломало пальцы, крушило все, что было моим. Оно было живым, телесным, движущимся. Воображение стало моим врагом. Оно ехидно улыбалось и скалило желтые зубы как хищник. С клыков капала красная слюна. Маковыми пятнами она оставалась на грязной от пота и пыли простыне. Становилось страшно. Даже шум улиц не заглушал мой ужас перед самим собой. Воображение медленно подсело ко мне на кровать и начало читать мне Псалтырь под звуки Симпсонов из телевизора. Первая строчка, вторая, третья. Смех Гомера Симпсона, американская мечта. Я медленно качаюсь словно маятник и прячусь под теплым одеялом. Третья, четвертая. Данкин Донатс в желтых толстых руках растекается от жары. Банка и раствор морфия были ко мне уже близки настолько, что я вдыхал запахи больницы, откуда я украл свой "смысл жизни". Пять, шесть. Юмор про Белый дом и глупость людей. Псалом 77. Мерзкий смех. " Внимай, народ мой, закону моему, склоните ухо ваше к речам уст моих". Шестнадцать кубов четырехпроцентного морфия. Оскал наслаждения осветил черное пространство под одеялом. Девять, десять. Воображение издало страшный стон и резало мое одеяло, пытаясь достать меня из убежища. Одиннадцать, двенадцать. Крики воображения:" При всём этом они грешили еще и не верили чудесам Его". Тело постепенно мякло, словно вата в этилене. Последние крики, шумные вздохи. Тринадцать. Тишина оглушила меня ударами по черепу. Тело расслаблено лежало на свежих простынях. Темный мир с американской мечтой и воображением исчезло. Грязное белье стало чистым. Выбираюсь из-под одеяла и чувствую запах ночи. Из телевизора торчал нож, одеяло стало лоскутным. Псалтырь лежал в грязном углу, злобно смотря на меня священными буквами. Ночь. Тишина. Сладкий запах акации и свободы. На балконе стояла бутылка теплого пива и соленые орешки. Выпить, съесть. Вернуться к прежней жизни. Сознание медленно возвращалось к хозяину. Соседи напротив зашторили окна и тихо существовали в маленьком пространстве. Ночь продолжала плыть по течению и успокаивать больную душу. Воображение притаилось и ныло от боли и обиды. Как маленький раненый зверек, оно жаждало мести и крови. Мести и крови. Ночь медленной шлюпкой плыла рядом со своим бережком. Морфий действовал безотказно. Воображение тихо работало и зализывало раны. Белый халат покачивался на плечиках и ждал своего часа. Утром он будет работать и вновь существовать. Четырнадцать. Ломка прошла. Осталась пустота. Кофе вновь помогло придти в себя. Не вкусные сендвичи заполняли пустоту. Но совсем не ту, которая мешала работать и рождало чудовище-воображение каждую ночь. Пустой дипломат, пустой телефон. Выйти на пустую улицу. Уехать в пустой машине в совсем не пустую больницу. Работать впустую, чтобы создать пустоту тем, кто однажды уже выбрался оттуда, куда я привожу их вновь. Убийца. Убийца самого себя и тех людей,которые были моими жертвами.

[lemongardens]

Чужая паранойя влияет на нас

[lemongardens]

21 апреля 2017 года блогу больного врача исполнилось 4 года. 

[lemongardens]

Эксперимент Розенхана

«Психически здоровые на месте сумасшедших»

В 1973 году Дэвид Розенхан провёл эксперимент, исход которого неожиданно поставил под вопрос существование всего института психиатрии. Психолог задался вопросом, насколько точно психиатры могут отличить психически больных от «нормальных» людей. Не строя гипотез, Розенхан уговорил восьмерых друзей пожертвовать несколькими месяцами своей жизни. Все участники эксперимента отправились в восемь разных психиатрических клиник, расположенных в пяти американских штатах. Лечебницы отличались друг от друга по статусу: часть «пациентов» посетили государственные учреждения со «среднестатистическими» условиями, другие — попали в частные клиники, где могли наслаждаться относительной роскошью.

По условиям эксперимента каждый из участников самостоятельно прибыл в лечебницу, оказался на приёме у психиатра и пожаловался на один-единственный специфический синдром — на слово «плюх», звучащее в его голове. «Плюх» был единственным «симптомом» болезни. В остальном мужчины вели себя адекватно, говорили о себе исключительно правду, не скрывали никаких фактов своей биографии. Несмотря на это, все они были госпитализированы, каждый получил тяжеловесный диагноз — шизофрению или депрессивно-маниакальный психоз. Интересно, что после госпитализации участники обращались к медперсоналу и утверждали, что им стало лучше, что голос пропал и что они готовы вернуться домой. Однако никто из них не был выписан досрочно. Кроме того, все «пациенты» получали медикаментозное лечение (участники эксперимента не проглатывали лекарства). При этом и сегодня, спустя более 40 лет, наука не может предоставить точных данных о характере действия большинства психотропных препаратов.

Результаты эксперимента, опубликованные в журнале Science, вызвали скандал в научном сообществе. На Розенхана обрушилась критика и, прежде всего, со стороны психиатров. Многие из них считали, что эксперимент был поставлен некорректно. А автор классификации психических расстройств DSM-IIⓘДиагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам (англ. Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders — DSM ) — принятая в США номенклатура психических расстройств. Роберт Спитцер заявил:

«Если бы я выпил литр крови и, скрыв это, с кровавой рвотой явился в отделение экстренной медицинской помощи любой больницы, то поведение персонала было бы вполне предсказуемым. Если бы они мне поставили диагноз и назначили лечение, как при язве желудка, вряд ли бы я смог убедительно доказать отсутствие у медицинской науки знаний о диагностике этого заболевания».

В ответ Розенхан провёл ещё один незапланированный эксперимент, поскольку возмущённые специалисты одной из клиник сообщили Розенхану, что никогда не перепутали бы здоровых и нездоровых людей. Они предложили ему вновь провести аналогичное исследование, направив в их больницу любое количество «псевдопациентов». Розенхан согласился. Через три месяца руководство учреждения сообщило, что выявило 41 здорового человека. При этом Розенхан никого в клинику не отправлял.

Эксперимент, сломивший статус психиатрии, спровоцировал не только общественные дебаты. Упоминавшийся выше Роберт Спитцер принялся за создание новой классификации DSM-III, исключающей любые эфемерные утверждения. Теперь, с 1980 года, диагнозы базировались на конкретном перечне симптомов, частоте и длительности их проявления. Сам Спитцер утверждал, что исправленная версия DSM являлась «защитой медицинской модели применительно к психиатрии».

Спустя годы психолог, журналист и писатель Лорин Слейтер, заинтересовавшаяся экспериментом Розенхана, решила его повторить. Женщина выбрала клинику с отличной репутацией и попала на приём к психиатру. После первой же беседы, в ходе которой она пожаловалась на слово «плюх», врач выявил у нее признаки психоза и выписал антипсихотическое средство.

После Слейтер посетила ещё восемь клиник, встретилась с врачами и повторила легенду. В большинстве случаев женщине ставили диагноз «депрессия» с элементами психоза. Важно, что в классификации DSM депрессия находится «в разделе тяжёлых заболеваний, сопровождаемыми выраженными моторными и интеллектуальными расстройствами». За время эксперимента Слейтер получила рецепты на 25 антипсихотических препаратов и 60 антидепрессантов. При этом беседа с врачом ни разу не длилась более 12,5 минут.

Слейтер поспешила сообщить о своём опыте Роберту Спитцеру, который сдался после долгого сопротивления идее Розенхана. Он сообщил:

«Я разочарован. Думаю, врачи просто не любят говорить: «Я не знаю».

Тем не менее результаты двух аналогичных экспериментов кое в чём различались. Во время исследования Розенхан отмечал, что к пациентам психиатрических лечебниц относились не только непрофессионально, но и не по-человечески. Он записал, что пациентов били и игнорировали. По его словам, однажды в многолюдную палату зашла медсестра, расстегнула блузку и поправила бюстгальтер. Было очевидно, что она не воспринимала своих пациентов как полноценных личностей: для нее их не существовало.

Во время эксперимента Слейтер персонал обходился с ней более чем тактично. Кроме того, ей ни разу не предложили госпитализацию, как это сделали бы около 40 лет назад.

Сегодня психиатры опираются на руководство DSM-VⓘПоследняя официальная версия диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам, опубликованное в 2013 году. Но несмотря на постоянные инновации и усовершенствования, на сегодняшний день психиатрическое лечение всё также остаётся далёким от идеала. Безусловно, нельзя отрицать, что многие психиатры являются заслуженными специалистами и в буквальном смысле спасают своих пациентов. Однако на общем фоне такие примеры — скорее исключение.

Розенхан полагал, что в клинике стремление выявить патологию определяло диагноз. Слейтер в свою очередь считает, что сегодня диагноз базируется на рвении выписывать лекарства. При этом известно, что большинство препаратов лишь купируют симптомы заболеваний, и до сих пор неясно, как именно действуют многие, даже чаще всего рекомендуемые врачами медикаменты. Слейтер пишет:

«Как и в случае лоботомии, никто не знает в точности, почему прозак помогает».

Без сомнений, клиника клинике рознь. Однако в расследованиях и репортажах российских журналистов нередко встречаются описания «психиатрии времен Розенхана». Например, журналистка Марина Коваль устроилась работать санитаркой в одну из провинциальных психиатрических клиник в 2013 году. После она опубликовала репортаж, в котором сообщала о чудовищных условиях, в которых были вынуждены жить пациенты. Коваль пришла к выводу, что грубое нарушение санитарных норм, побои, угрозы, курение медперсонала в палатах, воровство вещей пациентов и пр. является простым следствием того, что психически больных людей не воспринимают как полноценных личностей. Помимо этого, пациенты принимали психотропные препараты, купировавшие симптомы и одновременно делавшие его очень послушным и удобным для медперсонала. Некоторые больные жаловались на побочные эффекты от лекарств: одни падали в обмороки, другие теряли память, третьи резко набирали вес. При этом осмотр психиатра в лучшем случае занимал пять минут. Коваль отмечает, что в современных психиатрических клиниках находится немало внешне абсолютно нормальных людей. В больницу их мог привести простой нервный срыв. Однако, как и в случае с Розенханом, после постановки диагноза и оформления медицинской карты, вопрос «нормальности» никого не волновал.

Безусловно, нельзя дискредитировать психиатрию как институт, обесценив многочисленные инновации, благодаря которым многие получают своевременную и эффективную помощь. Однако эксперимент Розенхана и последующие исследования ставят под сомнение многие принципы современной психиатрии.