По остывшим следам
*** — Подсудимый, встаньте. Хэнк Гарольд Лоусон, Вы обвиняетесь в убийстве двух граждан Свободной Республики Искор, Уильяма Джонатана Уокера и шерифа Мэттью Нэтана Уайетта. Вас также подозревают в зверском убийстве иностранного гражданина по имени Булсара Янгын. Хэнк стоял и слушал, хоть у него уже не было сил выслушивать это все в очередной раз, в очередной день допросов. И все же, он молча стоял и слушал. Когда судья, старая смуглокожая гоблинша с седыми буклями на голове, позволила ему сесть, он был готов отвечать на вопросы. — Адвокат мистера Лоусона, Рэндольф Джерри Тумбс, — судья продолжала говорить. Человек в возрасте, сидевший рядом с Хэнком, встал и поклонился. Хэнк давно понял, как дело выглядит с его стороны: пожилой адвокат даже не пытался скрыть выражения отчаяния и безысходности. — Сторона обвинения, — произнесла звучным голосом судья, — прокурор Искора и округа Айона, Герберт Руфус Дершовиц. Молодой на вид мужчина в строгом костюме и с аккуратной прической, в толстых роговых очках, сидящий ошую пожилой судьи, встал и слегка склонил голову перед защитой, бросив короткий, но ощутимо холодный взгляд на Хэнка. Подсудимый салунщик, владелец таверны «Кецаль» Хэнк слышал, что Дершовиц сажает всех, кто попадает ему в руки. Дершовиц и вправду сажал: тот, кто попадал ему в руки, однозначно этого заслуживал. И на сей раз было то же, — источник информации был проверенным, и прокурор не колебался в своем мнении. Впрочем, ситуация выглядела довольно однозначно сама по себе: среди убитых непосредственный конкурент Хэнка, владелец «Самородка», сам же салунщик был задержан прямо на месте преступления. Однако, «какой же суд мне страшен, если прав я?» — поэтому Хэнк был готов дать любые показания. Он не привык быть обвиненным в чем-либо, и его злило видимое бессилие предоставленной ему защиты, хотя Тумбс был довольно известным адвокатом на хорошем счету. — Дело номер двадцать четыре-сорок шесть-ноль один, — пискляво зачитал секретарь, сидящий с охапкой бумаг прямо напротив Хэнка. — Разбирает Государственный Суд Свободной Республики Искор, в представительстве ее чести миссис Маргарет Доннелли. Повторное слушание объявляется открытым. Стукнул молоток. У Хэнка вновь неприятно застучало в висках. Словно издалека он услышал: «Обвинение, пожалуйста». Прокурор, моложавый тип, поправил очки на длинном ровном носу, аккуратно собрал пачку бумаг со стола и двинулся в сторону Хэнка и Рэндольфа Тумбса. — Мистер Тумбс, — Дершовиц заговорил сперва с адвокатом, остановившись напротив них, затем повернулся к Хэнку и сверкнул глазами из-под очков. — Мистер Лоусон. Вчера Вы заявили суду, что обладаете информацией относительно взаимоотношений убитых, героя войны шерифа Мэттью Уайетта и иностранного гражданина, Булсары Янгына. Ваши слова были запротоколированы секретарем суда, — продолжал стальным голосом прокурор — и поэтому сегодня Вас пригласили на повторное слушание, с тем, чтобы выслушать Ваши показания об интересующих суд подробностях дела. Вы готовы к разговору, мистер Лоусон? Хэнк поднял глаза на Дершовица. — Да, господин прокурор,— ответил владелец «Кецаля». — Мне есть о чем рассказать суду. *** Даже по меркам местных старожил Уайетт был очень стар: сегодня ему исполнялось сто восемь лет. Несмотря на свой возраст, Уайетт не только выглядел, но и чувствовал себя более чем прилично, — не считая, конечно, возникающей временами летучей артралгии да того, что без одышки он уже теперь не мог взбежать на полтораста ярдов в холм. В остальном же старому шерифу городка Эрроу Крик отказать было нельзя: Уайетт с одного удара топором колол бревна у себя на ранчо, ловчее всех юнцов держался в седле, а по меткости сравниться с шерифом не мог никто и подавно, — и неважно, что к глазам уже вот-вот стала подбираться катаракта: руками шерифа правили рефлексы, отточенные десятилетиями службы на посту в Эрроу Крик. То был маленький городок в прерии Сонтара, в двух днях пути до пригорода Искора, местного уездного центра. Страна полвека назад вышла из затяжной кровопролитной гражданской войны, закончившейся сменой режима власти и новыми порядками. Уайетт был на этой войне. И за все прошедшие годы успел понять достаточно: до таких мест, как Эрроу Крик, аристократии Искора дела нет никакого, и в низовьях реки Уймы действовали все те же правила, не поменялось ничего. Имя «Эрроу Крик» городок получил по названию реки, на правом берегу которой он стоял. По сути, это было даже не собственное имя города, которого исторические хроники к тому времени уже давно не сохранили, — это просто было ближайшее к пойме реки поселение, насчитывавшее жителей не меньше сотни. Называть его так стали приезжие: на полсотни миль к югу от Эрроу Крика — город Треффорд, довольно крупный центр, расположенный близко к горной гряде Торок Бирин, на сотню миль к северо-западу — Рош, провинциальный городишко, бывший пару столетий назад столицей Сонтара. Когда дилижансы или всадники из Треффорда или Роша отправлялись к реке, они просто шли «на Эрроу Крик». И неизбежно попадали в деревушку на правом берегу, откуда на противоположную сторону, словно опираясь на буйное русло, перекидывались немногочисленные мостики и тянулись хищные лапы рыбацких пристаней и лодок. Стоит сказать, таким образом, Эрроу Крик оказывался местом встречи не только купцов, странствующих ремесленников и находящихся в разъездах мелких чиновников. В городок частенько съезжались представители банд и вооруженных группировок из обоих ближайших городов, а иногда и из более дальних мест. Впрочем, более почти никто не ездил в Эрроу Крик: лишь почти с дюжину раз видел старый шериф переселенцев из Деледи, города, отстоящего от Эрроу Крик примерно на столько же, как и Рош, но в противоположном направлении, за рекой Айона, а один раз на его памяти приезжал в их городок проповедник из Тарнтона, города на западной границе пустыни Аммар, в самом сердце которой, по легендам, находились древние руины Морот Далет, а по другую сторону которой, за лентой реки Шаа, была Горатская лощина, и далее — горы Торок Карар. Проповедник тот рассказывал, что паломничал в Гурунду, древний и давно покинутый город в горах за лесным массивом. По правде говоря, этот город когда-то давно был вытесан в скалах совсем не теми, чьи потомки сейчас населяли большую часть северного побережья материка, и назывался он Велреар, — однако, это все не мешало фанатикам стремиться в Гурунду, ища легендарных древних алтарей для жертвоприношений, оживших легенд, которые заговорят под сводами храмов, стены которых за тысячелетия давно обветрились до цвета породы, ну и, конечно же, любого рода драгоценностей, сокровищ, золота и всего того, что можно унести с собой и продать. Не находили, разумеется, ничего: если когда-то и было что грабить в Гурунду, то об этих временах не вспомнил бы даже ни один из тех давно покойных родственников, которых мог бы назвать в своем роду любой долгожитель во всем Сонтаре. Впрочем, некоторых в Велреар притягивало что-то другое. Такие, как правило, не возвращались. Но то были заботы, чуждые Уайетту. Почти всю свою жизнь он провел здесь, в городке у реки. Здесь вырос, начал работать на ранчо, ушел добровольцем в войска, однако разочаровался в службе, когда понял, что все их задания являли неизбежно являли собой агрессию в отношении коренного населения, жившего уединенными общинами вдоль нагорья. Вернулся в Эрроу Крик и стал шерифом. Заботы шерифа — это спокойствие в городе. В таком же месте, как Эрроу Крик, оно то и дело нарушалось. Однако, даже сейчас, когда Уайетт был совсем в годах, любой в Эрроу Крик знал, что с ним лучше шутки не шутить, потому что где господин шериф — там порядок. Старый шериф относился к такому положен��ю дел прозаично и использовал его себе в удобство, ведь, во всяком случае, он знал, что мог спокойно войти в любой из двух салунов в городе, «Самородок» или «Кецаль», и никто из посетителей не посмел бы помешать ему выпить пинту-другую. Так было и в тот вечер, когда Уайетт отмечал свой день рождения в «Самородке», меньшем из кабаков деревушки. Шерифа чествовали многие друзья, все мало-мальски значимые лица в Эрроу Крике, а именно: брадобрей и цирюльник, по совместительству местный фельдшер мистер Эрик Викгроу; кузнец Фред Гиннс, любивший заводить с Уайеттом разговоры о лошадях всех пород и мастей; владелец и собственно продавец в единственном в городке магазине всяких товаров, Джон Обри, вместе со своей двоюродной сестрой, Никой Обри, местной швеей; и, наконец, сам владелец «Самородка» Уильям Уокер, известный более просто как Билл, лично присоединившийся к праздничному столу, за которым отмечали день рождения Уайетта. Празднество длилось довольно долго, и шериф позволил себе отдохнуть и выпить, как делал лишь дважды в год, — в свой день рождения и в осеннее равноденствие, которое принято у местных отмечать с индейкой и кукурузой. Потому, когда компания стала потихоньку расходиться, а бармен удалился на кухню, шериф был уже заметно расслаблен и добр. Уайетт сидел за столом, в форме и при значке, широкополая шляпа лежала рядом на стуле. Из-под серебристо-седых усов торчал огрызок сигары, выглядевший так, будто его владелец растягивает сигару уже, по меньшей мере, дюжину дней. Сонливость постепенно накатывала на Уайетта, но он знал, что не задремлет: боль в суставах не позволит. Поэтому — он просто позволил себе сидеть и отдыхать, добродушно оглядывая зал салуна. Когда последний из гостей удалился на темную улочку Эрроу Крика, шериф заметил его: невысокий человек в кожаной куртке поверх простого дорожного костюма, бритоголовый либо лысый, глаза закрывают ставшие модными очки со слюдяными стеклышками: такие делают торгаши из резерваций, расположенных к юго-западу от Треффорда, рядом с устьем Уймы. На поясе у человека висели пустые ножны. Борода непонятного цвета закрывала его лицо и скрывалась за дерзким ярко-малинового цвета платком, повязанным вокруг шеи бритоголового словно бы минуту назад… на платке не было ни пылинки, что выглядело чрезвычайно нелепо на фоне потрепанного вида всей прочей одежды, которую, несомненно, носили в дороге не один день и не одну ночь. Уайетт, будучи полжизни шерифом, видавший самых разных странников, сразу же заинтересовался незнакомцем. Человек, словно дожидаясь этой минуты, не спеша прошел к соседнему столу. — Мое почтение, сэр, — лысый заговорил на чистейшем, что поразило шерифа, сонтарском, на столичный манер, как учили в академиях. — Позвольте спросить, имею ли я честь видеть мистера Уайетта, шерифа Эрроу Крика? — Так точно, сынок, — Уайетт поднял взгляд на лысого. — А ты, стало быть, кто, позволь спросить? Бритоголовый поклонился. — Мое имя Булсара, сэр, — сказал он. — Булсара Янгын. Уайетт только успел удивиться странному звучанию имени, а Булсара, тем временем, продолжал: — Я долго искал Вас, мистер Уайетт. Сперва добирался из Роша, туда из Искора, в Искор по берегу моря из Каргарада, туда шел перевалом через гору Гараб Бирин, от берега бухты… — вдруг запнулся. — …Однако сперва простите меня за мою невежливость, и позвольте поздравить Вас. Я лишь сейчас понял, что настиг Вас в день Вашего рождения, — Булсара еще раз склонил голову. Уайетт добродушно ухмыльнулся, неразборчиво пробубнил что-то и жестом пригласил собеседника присесть. «Нелепость какая-то» — думал Уайетт. Шериф догадывался, в чем может быть дело, и решил не мучиться задаром, коль скоро собеседник сам сказал, что искал именно его, — значит, он, Уайетт, может обращаться к нему в открытую. — Зачем же, — сказал шериф, когда бритоголовый сел напротив, — позвольте спросить, мистер… Янгын, верно? — зачем я вам понадобился? Бритоголовый не торопился дать ответ, и Уайетта это вдвойне насторожило. Булсара снял с рук кожаные перчатки, затем убрал с лица очки и лишь тогда заговорил: — Шесть лет назад, мистер Уайетт, одной зимней ночью, в Эрроу Крик прибыло шесть спутников на лошадях. Вы, вероятно, припоминаете, — Булсара говорил все тише, — о ком именно я говорю? Старый шериф не подал виду, но по телу его словно прошла волна холода. С тех самых пор, как эта история произошла с ним, он не сомневался, что однажды странное происшествие еще даст о себе знать. Уайетт молча кивнул, взял свою шляпу со стула. Собеседники встали, шериф, жестом указав на резные дверцы салуна и слегка склонив голову в адрес человека по имени Булсара Янгын, предложил ему прогуляться. — Вечерний воздух уже не так парит, сэр, — сказал он слегка напряженным голосом. — Около реки приятная прохлада. *** Булсара шел по уличным ��ерандам в Эрроу Крике, вдоль прилавков старого ворчливого Обри, глядя строго себе под ноги. Солнце садилось за горизонт. Вдруг он услышал гул, похожий на звук большого медного рога. Он остановился, по-прежнему не сводя глаз с носков своих ботинок, и прислушался. «Маяк?» — подумал он. Булсара поднял свой взгляд и посмотрел вперед. Там, где раньше была улица, сейчас уходил вверх холм, усеянный анютиными глазками разных цветов. По холму петляла песчаная тропинка, обросшая по бокам частоколом осоки. Дорожка вела к строению, стоявшему на вершине холма. Это была стройная белая башенка с широким основанием, на вершине которой за широкими стеклянными окнами сверкал огонек между двух зеркал. Гул повторился. Булсара двинулся вперед. Ноги его внезапно стали ватные, передвигать их стало тяжело, как будто бы они вязли в болоте. Булсара посмотрел вниз и увидел, что стоит по середину голени в снегу. Белизна на несколько секунд ослепила его, и когда он поднял взгляд и огляделся, то увидел вокруг лишь бескрайние ледники, безразличные в своем однообразии. Внезапно он почувствовал, будто кто-то за ним наблюдает. Янгын обернулся назад, и последним, что он тогда запомнил, был вид большого светящегося шара, выше человеческого роста, словно стоящего на гладкой поверхности льда в нескольких шагах от него. *** Булсара не вскрикнул. Он лишь молча вскочил в своей постели, не разбудив даже шлюху, лежавшую в той же постели совсем рядом с ним. Его рубашка слегка вспотела, нос был заложен, а в горле страшно пересохло. Он потянулся к тумбочке, на которой лежала фляга с водой, сделал пару жадных глотков, возвратил ее на место и стянул лежавший рядом с ней малинового цвета платок. Булсара снял рубашку, кинул ее в дальний угол комнаты, повязал платок себе вокруг шеи, лег назад на спину, закинув голову повыше на подушку, и попытался отдышаться. С того времени, что он пребывает в Эрроу Крик, — а это уже четыре дня, — сегодня сон был наиболее четкий. Он знал, почему. Вот уже четыре вечера в семь пополудни Булсара и Уайетт совершали совместные променады, затягивавшиеся до самого позднего часа. Обходили деревню по периметру, от часовни вдоль частокола кладбища, и с другой стороны — от почтового офиса, где рассвета дожидался готовый выехать дилижанс, до одной из частных ферм. Шли, делая почти полмили крюк, минуя прибрежные улочки, загроможденные рыбацкими снастями и ящиками, по более укромному маршруту, вдоль буерака, за которым, по словам старого шерифа, на самом деле заканчивались пределы Эрроу Крика, а далее начинался заброшенный жальник. Когда возвращались в городок, шли в офис, брали стул из камеры, приспособленной под одного узника, дожидающегося транспортировки на суд или в рудники, — садились, наливали виски, курили. Янгын, полный загадок и странностей приезжий, и старый шериф, осознавший, что более артрита его беспокоит меланхолия и одиночество, были заняты разговором. Старик рассказывал, а бритоголовый слушал, иногда задавая вопросы, но почти все время молча, лишь изредка кивая, не проявляя и тени эмоциональной реакции. При этом Булсара не избегал зрительного контакта, а временами так смотрел Уайетту в глаза, не отводя взгляда и слушая, что шериф не решался спрашивать странника ни о личном, ни о том, кто он по сути таков. Сильно за полночь расходились, Булсара удалялся в таверну Билла, где снимал комнату, а мучимый необъяснимым беспокойством шериф, неловко орудуя ноющими в суставах пальцами, забивал маленькую кукурузную трубочку и, попыхивая кольцами дыма из-под седых усов, раскуривал успокоительный сбор, погружаясь в свои размышления. Булсара знал, что в своих рассказах старый шериф наконец подобрался к тому, что более всего интересовало его. Поэтому его сегодняшний сон был столь ярким. Четким. Осознанным. Ему нужны были ответы, и теперь он чувствовал, что как никогда близок к их получению. Чувствуя, что засыпает, еще раз проверил рукой, что платок надежно повязан на шее. *** — Так Вы утверждаете, мистер Лоусон, что убитые мистер Уайетт и мистер Янгын сошлись в тот вечер в «Самородке», хозяином которого является Ваш… — прокурор посмотрел на Хэнка испепеляющим взглядом, — …устраненный конкурент, мистер Уокер. — Возражение! — Рэндольф Тумбс вскочил с места, обращаясь к судье. — Обвинение выставляет факты в выгодном для себя свете! — Факты, дорогой коллега? — Дершовиц повернулся к Тумбсу. — «Выгодном свете»? Запомните, Рэндольф, для прокурора выгодный свет только один: справедливость. Говоря иначе, — мужчина в очках слегка покачал головой и аккуратно поправил галстук на шее, — Вы проявляете неуважение и необразованность, мой дорогой друг. — Довольно, — прервала их судья резким тоном. Рэндольф Тумбс сел на место и стал что-то быстро шептать на ухо Хэнку, а прокурор отошел от стола подсудимого и вернулся к своему креслу. Маргарет Доннелли продолжила: — Возражение принимается. Дершовиц, держите себя в руках. Подсудимый, так откуда у Вас такие сведения насчет того, при каких обстоятельствах сошлись убитые Янгын и Уайетт? Хэнк встал и постарался слово-в-слово повторить то, что велел ему сказать Тумбс: — Ваша честь, это сугубо догадки, прошу у суда покорно прощения и не воспринимать сказанное мною как утверждение. Адвокат, Рэндольф Тумбс, встал. — Ваша честь, — обратился он к судье, — именно в этот вечер, если верить слухам, впервые видели в городе убитых вместе, ведущих о чем-то оживленный разговор… — Возражение, — вновь встрял в разговор мягкий голос Дершовица, вставшего с места. — Слухам, Тумбс, слухам? По-Вашему, суд должны интересовать слухи? Ваша честь, — прокурор обратился к Доннелли. — Возможно ли принимать в качестве аргумента подобного рода материалы по делу? — Возражение принимается. Сядьте, Тумбс, — сказала судья. Затем повернулась к Дершовицу и спросила: — Что-то еще, господин прокурор? Молодой человек кивнул, снял очки и перевел взгляд на подсудимого. На какое-то мгновение Хэнк был готов ручаться, что во взгляде Герберта Руфуса Дершовица промелькнуло нечто новое: не нотка сомнения, но какой-то живой интерес, будто азарт. В том Хэнку почудилось, будто на это мгновение прокурор смотрел на него не так, как ранее: не как на преступника. В этом взгляде были поиск и вопрос. Спустя несколько долгих секунд Дершовиц обратился к адвокату: — У защиты есть свидетели, которые могли бы подтвердить присутствие убитого Янгына в тот вечер в «Самородке»? Рудольф Тумбс обреченно вздохнул и поднялся с места. — Никак нет, господин прокурор. Правда, есть свидетели, видевшие убитого мистера Янгына в заведении убитого мистера Уокера после. Дершовиц молча прошелся до секретаря, посмотрел протокол слушания. — Стало быть, информации, о чем именно вели разговоры убитые Янгын и Уайетт, — сказал он, обращаясь к подсудимому и его адвокату, — Вы предоставить суду не можете? — Кое-что моему подопечному удалось узнать, — ответил не вполне уверенно Рэндольф Тумбс, вставая с места. Он знал, что теперь настал его черед действовать. Весь исход дела, вверенного ему, зависел сейчас от будущего аргумента, и потому адвокат, несмотря на долгие годы практики, волновался. — В таком случае, — сказал Дершовиц, — я попрошу перейти ближе к сути дела. Если у Вас есть информация для суда, будьте добры, оставьте в стороне домыслы, догадки, слухи и прочую de jure и de facto ерунду. Подсудимый, сообщите суду то, что Вам удалось узнать. Тумбс опустился на место рядом с салунщиком, давая ему знак, чтобы тот начинал. Хэнк встал и заговорил, обращаясь к судье: — Это было пятого дня после дня рождения шерифа. Помню, эти двое возвращались в город по южному тракту, вот что мне довелось видеть. Я как раз наблюдал улицу из дверей своего «Кецаля», куда вышел на перекур. Судя по виду, ехали они довольно спешно, — Хэнк принялся рассказывать. — Оно и понятно, как сейчас помню, черные тучи тогда из-за Гараб Бирина надвигались. Ехали, должно быть, не меньше дюжин трех миль… — Позвольте спросить, — прервал прокурор. — Откуда такие сведения насчет географии передвежения убитых? Тумбс бросил на Хэнка недовольный взгляд. Тот едва заметно развел в ответ адвокату руками. — Я прошу прощения, господин прокурор, — начал он тихим голосом, затем повернулся к судье. — Прошу прощения, Ваша честь, я не хотел создать ложного впечатления наличия информации. Дело в том, что мы, жители прерии, привыкли читать такие вещи по людям как книги, этот навык появляется с опытом, — объяснялся салунщик, — а мне, можно сказать, по роду профессиональной деятельности положено в таких вещах разбираться и видеть. Но, все же, откуда именно прибыли мистер Уайетт и мистер Янгын мне неведомо. *** — Вы, мистер Янгын, поистине удивительный человек. Солнце еще лениво катилось к горизонту, его лучи, найдя широкую расщелину в облаках, иглой пронзали петляющую на восток реку. Парой дюжин миль к югу от реки, по тропе, идущей вдоль края каменистой насыпи, ехали на лошадях (одна покрупнее, а другая помельче) два всадника. — Вы так думаете, сэр? — спросил Булсара, повернув голову в сторону едущего рядом с ним на маленькой кобылке старика. Шериф задумчиво косился на вздымающиеся на юге хре��ты гор, слегка розовеющие на закате. Далеко за ними чернели грозовые тучи. — Не поймите меня неправильно, Булсара, — ответил шериф чуть погодя, вернув свой взгляд на дорогу перед собой. — Я уже стар, и прожил, знаете, не самую скучную жизнь. Пауза немного затянулась, и Булсара слегка кивнул, давая собеседнику знать, что ждет продолжения. — Должен Вам признаться, мистер Янгын, — сказал после минутной тишины Уайетт, — с самого моего дня рождения я себя не узнаю. Ведь я загривком чую… — гоблин оборвал свою мысль. — И тем временем, мне упорно кажется, что я поступаю верно, доверяясь Вам. «А ведь я даже толком не знаю, кто ты, парень», — подумал, но не произнес вслух старый шериф. Бритоголовый смотрел перед собой. Впереди, как ему показалось, он увидел три исхудалых деревца, стоящих неестественно рядом вдоль тропы. Потом он понял, что это никакие не деревья, а когда они с шерифом подъехали ближе, его догадка подтвердилась. На одном из деревянных шестов еще висела веревка, скрученная в петлю. — Мистер Уайетт, — произнес он, окинув всю конструкцию взглядом. — Если Вы пожелаете объяснений, то, заверяю Вас, Вы непременно их получите. В свой черед, — Булсара произнес это ровным тоном, так, будто не догадывался о том, что творится у старого шерифа в мыслях. — Однако сейчас, позвольте спросить, то самое ли это место? Всадники неторопливо спешились. Уайетт подошел к висельному столбу и одной рукой попробовал его расшатать. Столб крепко стоял в грунте. Шериф удовлетворенно кивнул и посмотрел на своего спутника. — Йеп. *** Шрама от охоты на пуму, полученного летом четыре года назад, еще не было. Тогда дикий зверь повадился нападать на поселения индейцев у подножия Лонг Игл Пика, и шериф собрал отряд, затем чтобы изловить или прикончить зверя на месте, но сам успел отхватить острых когтей в бок, прежде чем его «Картхальт» сорок четвертого калибра навечно усмирил дикое животное. Но этому всему еще предстояло произойти, а тогда — шрама еще не было. И Уайетт еще не был так утомлен ни ревматизмом, ни стенокардией, что ныне докучают ему последние года три. Уайетт не отправился в город, к клиницисту, хотя бы потому, что ничего удивительного от эскулапов услышать не ожидал: в его возрасте, как правило, продолжительность жизни как таковая становится важнее ее непосредственного качества, он же — пример совершенно иного отношения. В конце концов, — тогда за плечами Уайетта было просто на шесть лет меньше службы шерифом в Эрроу Крик, а служба эта сама по себе — то еще веселье. Одним словом, шериф чувствовал себя в то время куда лучше, даже бороду так не запустил, как позволил себе сегодня. Он за три дня верхом добрался от Искора, где проходил суд, до своего городка. Он спешил недаром: на руках у него был приказ о помиловании, а того, кому этот приказ был предназначен, не далее как тем вечером должны были вздернуть на петле. «Жестокая нелепость, — проклинал все Уайетт, — жестокая нелепость, когда бюрократия ввязывается в правосудие». И проклинал не просто так: он долго добивался слушания по своему делу, в то время как вынесенный смертный договор в лице палача мистера Шэнгла, был уже в пути к адресату, в дилижансе, через слегка запорошенные снегом дороги прерии. Зима в том году была холодной. Уайетт загонял кобылу, на которой миновал свой городок стороной и несся напрямик к пересечению трактов: один вел к Треффорду, другой на север, к Эрроу Крик. Из ноздрей храпящей лошади вырывался пар. — Гони, проклятая! — шериф пришпорил лошадь и крепче прижался к ее шее. Издалека он услышал голос, который в тишине прилеска эхом блуждал между голыми стволами. Голос Шэнгла. — …земля тебе пухом, ублюдок. Так… номер три, Кац, Захария. Конокрад и насильник… — шериф хлестанул лошадь по боку, и та помчалась еще быстрее. Шэнгл вещал: — …не правда ли, гнусная твоя рожа, интересовался чужими женушками? — послышался сдавленный вопль, как от удара. — Не понимаю, как таких как вы земля носит. Предпочитаю, чтобы ваши ноги болтались в воздухе. А-ну! выбивай пенек из-под него. Короткий сдавленный крик и пауза. Уайетт направил лошадь по крутому развороту между деревьями. Впереди на дороге было видно столпотворение: четверо с головами в петлях — уже вздернуты. Последним темнокожий исхудалый тип. Из тех, что ногами на твердой земле — вооруженная охрана, палач в широкой маске, закрывавшей лицо, да еще трое, все, по виду, искорцы. — Номер четыре… Каол, так твое имечко, верно? — Шэнгл громко и звучно говорил, обращаясь к приговоренному. — За воровство на тракте, сопротивление аресту и попытку убийства государственного служащего… Уайетт на полном ходу выхватил из кобуры свой «Картхальт» и пальнул в воздух. Не удержавшись одной рукой, покачнулся, припал к шее лошади и выпустил свой револьвер. Лошадь умчала его вперед, туда, где толпа уже повернулась в его сторону. Однако выстрел шерифа не только привлек к нему внимание палача и его эскорта, а также трех лиц в штатском. В момент, когда звук огласил громом прокатился по округе, в рощице ожили тени. Когда взгляды стражников обратились в сторону приближавшегося наездника, тени эти бесшумно подкрались сзади и за несколько секунд практически бесшумно перерезали глотки всем, кроме трех невооруженных искорцев, среди которых была одна дама, потерявшая теперь сознание. Двое других сложили руки за головами и опустились на колени. Уайетт уже знал, что пытаться бежать бессмысленно. Лошадь загнана и устала, а засада явно ждала своего часа здесь какое-то время. Их лошади нагонят его и на тракте, и в лесу. Уайетт, сбавив темп, подъехал, хотел было проверить револьвер в кобуре, но вспомнил, что выронил его. Едва слышно выругался под нос. Он вез помилование для последнего, темнокожего с именем Каол. Каол был из клана Шай с юга Энзенрота, и шериф до тех пор никогда не видел таких людей: кожа его была темная, почти черного цвета, а длинные волосы, связанные на затылке на манер конского хвоста, доходившие ему почти до края лопаток, были пепельно-седого цвета. К тому времени Каол уже полдюжины дней сидел за решеткой в Эрроу Крик, дожидаясь прибытия палача и исполнения приговора, когда шерифу доставили почтой документы, подтверждавшие его невиновность. Уайетт не очень-то верил этим бумагам, но противопоставить формальному алиби ему было нечего. Шериф подъехал к Каолу в тот момент, когда двое помогали ему выбраться из петли и спуститься. Один из них был высокого роста, определить на вид его возраст было совершенно невозможно, а за спиной он носил на ремне широкий двуручный меч; второй был явно моложе, пара дюжин годов от силы, с короткими русыми волосами, на поясе носил короткую булаву, за спиной — круглый металлический щит. — Каол, суд в Искоре постановил тебя оправдать. Я спешил доставить это распоряжение… — Уайетт перевел дыхание и еще раз оглянулся по сторонам. Двое — женщина и еще кто-то невысокого роста — в такой же темной броне сейчас стояли напротив троих в штатском. Даму привели в сознание, и самый невысокий из бандитов, в маске, — неужели девчонка? — поддерживал ее за плечо. — …однако, вижу, мог не торопиться. Уайетт докончил фразу и посмотрел в глаза темнокожему. Каол взглянул на него сверху, затем повернулся к высокому человеку с большим мечом, стоявшим слева от него. Тот кивнул. — Шериф? — спросил он с заметным акцентом, поглядывая на звезду на куртке Уайетта. — Я самый. — Без оружия? — Без. *** — Вот тут оно, значит, и было, — сказал старый Уайетт человеку по имени Булсара. Шериф еще раз похлопал по висельному столбу, — Зимой, шесть лет назад. Булсара прошел под гнилыми остатками веревки и глянул на рощицу низких кривых деревцев, раскинувшуюся сзади трех столбов. Уайетт подошел к своей кобылке. — Поедемте по дороге, мистер Янгын, с юга надвигается буря. Мы не хотим, чтобы нас смыло с гор или же вымочило на равнине. *** Ехать пришлось довольно быстро, особо не поговоришь. Однако Булсара позволил себе задать вопрос: — Что они хотели от Вас тогда, сэр? — сказал он, повернувшись в седле на шерифа и прикрыв рукой от встречного ветра лицо. — Мой заключенный, темнокожий тип, сказал, что у них есть двое раненых. В моем положении мне было нечего им противопоставить, — Уайетту пришлось повысить голос, чтобы перекричать ветер на такой скорости. Однако он еле произнес вслух последнюю фразу, и если бы Булсара не умел читать по губам, то вряд ли бы понял, что произнес шериф: — Я дал им убежище. А все оказалось еще сложнее. *** Спустя два часа, когда небо над Эрроу Крик было свинцово-серого цвета, и с него западали первые крупные капли дождя, еще пока редкие, Уайетт и Булсара въехали в город. Они видели, как старый Джон Обри поспешно скрывает стоящие снаружи магазина деревянные прилавки кусками серого холста, привязывая его веревками к резным ножкам. Видели, как один из чехлов сорвало ветром, и продавец хотел было кинуться за ним по улице, но его двоюродная сестра Ника удержала мужчину, и они скрылись за дверью дома, откуда до старого шерифа и его спутника через ветер долетел едва слышный звук задвигающейся щеколды. Они видели, как брадобрей Викгроу закрыл свою цирюльню, а после, взяв флягу в руки, прислонился к окну и смотрел на то, как ветер раскручивает вихрями пыль над дорогой. Видели, как стоявший на крыльце «Кецаля» Хэнк Лоусон, хозяин второго городского салуна, высокий тип с темными кучерявыми локонами по плечи и острой бородкой, курил самокрутку и провожал их взглядом, натянув на лицо самое замысловатое из выражений, на которое был, по всей видимости, способен. Когда миновали «Кецаль» ярдов на двадцать, Булсара незаметно обернулся еще раз и увидел, что Хэнк вышел на середину дороги, чтобы посмотреть двум всадникам вслед, затем швырнул окурок в лужу под ногами и резво зашагал под навес своего кабака. Подъехали к «Самородку», завели лошадей в конюшню. Булсара отсыпал горсть шиллингов сонному зевающему конюху, на вид совсем еще юнцу, и тот удалился с лошадьми в стойла. Уайетт и Булсара пошли в салун. *** — Не поймите меня неправильно, Ваша честь, — сказал Хэнк, нервно глядя на судью снизу вверх. — Это совсем не в моих привычках все… — Проблемы морали Вашего поступка, подсудимый, мы поднимать сейчас не будем, — вмешался в разговор прокурор. — Расскажите суду о том, что Вы увидели. — И что услышали, — добавила Маргарет Доннелли, кинув на Дершовица утомленный взгляд. Прокурор уже четверть часа стоял над своим местом, упершись рукой в стопку документов и глядя в доску стола. Хэнк обменялся взглядами с Рэндольфом Тумбсом. Адвокат кивнул, и Хэнк продолжил рассказывать. *** Кучерявый салунщик обошел «Самородок» за квартал. Свернул влево и прошел через кузницу мистера Гиннса, который не заметил Хэнка, потому как в тот момент кузнец Фред прятал инструменты в большой деревянный ящик в самом дальнем от дверей кузни углу. Хэнк вышел к городской пожарной вышке. Вновь свернул в сторону «Самородка», но уже с тыльной стороны. Миновал пустые столики уличного кафе, дошел до торца салуна. Обернулся назад на улицу. Около поста шерифа лошадей в стойлах не было, двери же конюшен «Самородка» были приоткрыты. Хэнк шустро проскочил под резной навес заведения и двинулся вдоль его задней стены, куда выводили окна зала, высокие, с выкрашенными подоконниками, украшенными резьбой. С этой стороны фасада от крайних черепиц яркой крыши до вбитых в грунт колышков шли под углом веревки, которые густо оплетал высохший на солнце плющ. Вся конструкция обеспечивала салунщику некоторую защиту от усиливавшегося дождя, а также посторонних взглядов. «Самородок» выглядел элегантно и уютно — и идеально подходил тому, кто хочет подслушать. Несколько окон Хэнк прошел довольно быстро. Затем, у очередного подоконника, остановился и прислушался. Он услышал голос старого Уайетта. Он подобрался ближе к проему и встал, прислонившись к деревянной стене, повернув голову в сторону окна и стараясь дышать как можно тише. В салуне, судя по всему, в этот час было пусто. Из заведения доносился запах каких-то трав. Хэнк услышал голос человека: —Куда же Вы с ними направились, мистер Уайетт? И каким образом помогли раненым? Его речь была грамматически идеальна, и выдавали нездешнее происхождение исключительно мелодичные обертоны голоса. Тем не менее, Хэнк еле-еле мог разобрать, что говорит лысый. — В храм, — ответил погодя шериф. — Вернее, в его трапезную на цоколе. Менее заброшенного места во всем Эрроу Крик не найти, мистер Янгын. Только вот с ранеными не так все просто оказалось, — Уайетт вновь замолчал, и на сей раз пауза продлилась чуть дольше. Наконец, он продолжил: — Из двух больных ранен, по сути, был только один. — Что Вы имеете в виду? — донесся до Хэнка голос лысого. — Самое банальное, мистер Янгын, и самое простое: одна из женщин, что следовали с худощавым, была беременна, — вновь повисла тишина, которую опять первым нарушил старый шериф. — Один из мужчин, что был в засаде, — но я признаться, его сразу не заметил, — что был в коротком сером плаще да невысокого росту, пошел со мной к Эрику, тот ведь у нас навроде лекаря. Разбудили мистера Викгроу, я представил господина моим гостем, мы рассказали про якобы несчастный случай, случившийся у меня на ранчо, ни слова, разумеется, не произнеся про беременную. А далее этот тип вполне внятно изложил, какие инструменты ему требуются для санации, перевязки ран и прочего необходимого ухода. Он был навроде школяр в банде. Хэнк весь напрягся, вслушиваясь в разговор. «Старый шериф был в сговоре с какими-то бандитами, — судорожно размышлял салунщик. — А теперь, кажется, выдает их с потрохами другому, такому же». Он придвинулся немного ближе к оконному проему, влажными пальцами вцепился в деревянный подоконник и спрятался за стоявший на нем горшок, в котором рос толстый побег жакаранды. *** Наступила пауза, продлившаяся довольно долго. С кухни доносились шаги хозяина заведения, Билла. Булсара, поставив руки локтями на стол и упершись лицом в кулаки, размышлял. Уайетт смотрел на него, слегка наклонившись вперед, держа обе руки на столе перед собой. — Господин шериф, — произнес наконец бритоголовый. Говорил медленно, вдумчиво, четко. — Вы, очевидно, пробыли с отрядом довольно долгое время, и с Вами, верно, посчитали должным как-то объясниться, я правильно полагаю? — Правильно, мистер Янгын, — ответил чуть погодя Уайетт. Следующая пауза затянулась еще на полминуты. — Уайетт, послушайте меня внимательно, — Булсара заговорил, и впервые в его голосе старый шериф услышал холод и угрозу. Совершенно новые интонации, что-то такое, что заставило его нутро застыть на месте, от чего во рту пересохло в миг, и ком застыл в горле. — От того, что Вы сейчас скажете, зависит для Вас очень многое, слишком многое, чтобы отнестись к этому легкомысленно. Поэтому, пожалуйста, постарайтесь вспомнить точно, что именно Вам сочли нужным сказать. Булсара выпрямился, откинулся назад на стуле и убрал руки под стол. Он сидел, не сводя глаз с Уайетта, а шериф не решался отвести взгляд от этого человека. Человека, заставившего его, Уайетта, бояться. Его, шерифа Эрроу Крик, ветерана войны, сидеть сейчас в пивной в своем собственном городе и вжиматься в стул, чувствуя себя незначительным и мелким. Воздух в салуне звенел от напряжения. Уайетту казалось, будто он вдыхает густой сироп, хотя дневная духота давно минула под натиском грозы. Что-то вот-вот обещало произойти. И произошло. *** Уильям Джонатан «Билл» Уокер вошел в почти пустую залу «Самородка» из дверей кухни. В одной руке нес пыльную бутылку, в другой тряпку, которой эту бутылку не переставая тер. Вышел из-за стойки, направился к столу, за которым сидели старый шериф и постоялец «Самородка» некто Янгын. Имечко у лысого было и того пуще, и его Билл не старался запомнить. Остановившись перед гостями, заговорил: — Как обычно, господин шериф? Уайетт медленно откинулся назад на стуле и, не сводя глаз со своего собеседника, не повернув головы в сторону Билла, кивнул. — А Вам, мистер Янгын? — продолжая тереть грязный глиняный сосуд, Билл повернулся к Булсаре. — Того же, мистер Уокер. Билл кивнул, развернулся и пошел обратно. Когда дверь в зал для посетителей за ним затворилась, он шумно выдохнул и покачал головой. Что-то происходило с шерифом, с тех самых пор как появился в городе этот странный приезжий. «Этот Янгын, — думал Билл, доставая с полки две кружки и ища глазами, куда минуту назад поставил бутылку любимого шерифом портера пивоварни «Нева». — Бес его дери, неприятный тип, вот он кто». Билл нашел бутылку, спешно откупорил ее, уронив пробку на пол и выругавшись, принялся разливать портер по кружкам. — Надеюсь, это дерьмо закончится как-нибудь поскорее, — пробормотал он себе тихо под нос, взяв в руки кружки и направившись к двери. Когда Билл отворил дверь залы, произошло сразу несколько вещей. Сперва владелец салуна услышал грохочущий звук падающего стула, а в следующий момент что-то выбило у него из рук одну из кружек. Билл, остолбеневший, едва успел повернуть голову в сторону, чтобы посмотреть, что это было. Едва успел повернуть голову. *** Время для Хэнка остановилось, словно он был мушкой в янтаре. Горячем, жгучем, непригодном для жизни янтаре, лишенный возможности двинуться с места, владелец «Кецаля» успел лишь зажать себе самому рот рукой, подавив зарождавшийся внутри вопль. Несколько секунд назад старый шериф еще говорил что-то собеседнику. Хэнк не слышал, шериф говорил слишком тихо. Все, что ответил ему бритоголовой, было лишь «Мне очень жаль, сэр». А последующие события заняли менее чем три секунды. Булсара как-то по-странному, неуловимым движением соскользнул в бок со стула, резко крутанулся на месте, взмахнув перед собой рукою, и в тот же миг шериф городка Эрроу Крика отлетел назад вместе со стулом, а на его теле, от пояса и почти до ключицы, появился глубокий косой порез. Из раны моментально хлынула пульсирующей волной кровь, заливая пол салуна и просачиваясь между досками в погреб. Что-то со звоном разбилось, и Хэнк увидел бледного как тень владельца «Самородка», Билла Уокера, стоявшего в дверях кухни с кружкой в руке. Меньше чем через секунду бритоголовый, совершив движение, больше напоминающее балетное па, оказался в ярде перед владельцем салуна и взмахнул рукой, подобно миму из бродячего цирка. Билл умер даже прежде, чем упал н�� пол, и из-под его тела стала растекаться лужа алого цвета. Хэнк почувствовал, что теряет сознание, и сполз вдоль стены на каменистый грунт. Очнулся Хэнк сильно позже, от того, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел над собой потолок «Самородка». Над ним стояло трое солдат, фельдешер Викгроу и еще незнакомый усатый мужчина средних лет, в костюме и шляпе-котелке. Именно этот тип тряс его за плечо. Он же заговорил первым: — Ну вот, дружок, и славно, что не пытаешься убежать, — на бежевой жилетке незнакомца Хэнк увидел звезду шерифа Треффорда. *** Рэндольф Тумбс не мог поверить своим глазам: прокурор Дершовиц еле сдерживал улыбку. Он долго сидел, склонив голову и закрыв глаза, за толстыми стеклами очков смотревшимися как под лупой, а теперь выпрямился, качал головой и — нет, не может того быть — ухмылялся. — Браво, подсудимый. Браво, мистер Тумбс, — заговорил он донельзя саркастичным тоном. — Это все чрезвычайно… увлекательно. Однако, Ваша честь, — Дершовиц повернулся к судье, которая, казалось, окончательно перестала понимать, что происходит. — Позвольте пригласить в зал последнего свидетеля? — Маргарет Доннелли на мгновение растерялась, и моложавый прокурор, не пряча ухмылку с лица, добавил: — А? Судья кивнула, и обратилась к приставу в форме, стоявшему у одной из дверей зала: — Пригласите в зал свидетеля обвинения. Пристав открыл дверь за собой и заглянул внутрь комнаты. — Свидетель обвинения, пройдите в зал суда. Пристав отстранился, и из дверей комнаты вышел юный парнишка с каштанового цвета волосами и небольшим вздернутым носом, в простой небогатой одежде. На вид жутко растерянный и напуганный. Он прошел к креслу, стоявшему слева от судьи, и сел напротив секретаря. — Свидетель, представьтесь. — Мое имя Илай Куинн, Ваша честь, — ответил слегка сиплым голосом юноша. — Вы отдаете себе отчет, что находитесь под присягой, осознаете, что дача суду ложных показаний суть преступление, карающееся законом? — Доннелли взирала на юнца с высоты своего кресла за кафедрой. — Да, Ваша честь, — ответил Илай и слегка приосанился, постаравшись придать своему облику больше уверенности. Маргарет Доннелли подала прокурору знак, чтобы тот приступал. Дершовиц прошел к месту, где сидел приведенный в зал парень. — Мистер Куинн, — обратился к нему прокурор, на ходу поправляя галстук. — Скажите, сколько Вам лет и где Вы работаете? — Мне шестнадцать лет, я работаю… работал у мистера Билла, то есть, убитого, то есть, я хотел сказать, мистера Уокера, — пробормотал Илай. Секретарь вновь принялся усиленно строчить протокол. — Не волнуйтесь так, мистер Куинн, — сказал елейным голосом Дершовиц. — К Вам на данный момент у суда никаких претензий не имеется… Просто отвечайте на вопросы так, как знаете, хорошо? Прокурору не то чтобы удалось успокоить Илая, но он вновь попытался взять себя в руки и тряхнул головой. Дершовиц тем временем принялся прохаживаться перед столом свидетеля, сложив руки за спиной. — Итак, — заговорил он, — мистер Куинн, кем Вы работаете у мистера Уокера? — Конюхом, господин прокурор, — ответил тот. — Конюхом. В таком случае, Вам, должно быть, не составит труда ответить, в котором часу в «Самородок» прибыли мистер Уайетт и мистер Янгын, верно? — Дершовиц посмотрел на свидетеля. — У меня не было часов, господин прокурор, — ответил Илай, виновато глянув себе под ноги. — Могу лишь сказать, что дождь только начинался, да с четверть часа ранее или около того мистер Гиннс вышел из салуна, потому как чинил там раму для мистера Билла. То есть, я хотел сказать, мистера Уокера… — Как мы знаем из показаний свидетеля, мистера Фреда Гиннса, — прервал его Дершовиц, обращаясь к судье Доннелли, — кузнеца, опрошенного нами не далее как днем назад, это было за три часа до полуночи. Попрошу этот факт отметить в протоколе, — добавил он, поворачиваясь к секретарю и указывая пальцем на стопку исписанных бумаг. Затем он повернулся к конюху: — Скажите, мистер Куинн, после того момента, как шериф Уайетт и мистер Янгын вошли в «Самородок», видели ли Вы еще кого-нибудь у заведения мистера Уокера? — Да, господин прокурор. Мистер Хэнк, то есть, мистер Лоусон, я хотел сказать,— Илай вновь начал запинаться под колючим взглядом Дершовица. — мистер Лоусон был на улице несколько минут после того. Хэнк почувствовал, как от его лица отливает кровь. Адвокат Рэндольф Тумбс согнулся вдвое и держался за голову. — Что делал мистер Лоусон на улице, мистер Куинн, было ли Вам видно? — прокурор продолжал наворачивать круги перед столом Илая. — Он, то есть, мистер Лоусон остановился напротив конюшни «Самородка», поглядел по сторонам, на улицу, а затем двинулся к салуну, — ответил прокурору конюх. — А больше я никого не видел в тот вечер, да и самого мистера Лоусона тоже больше не видел. На несколько секунд в зале суда повисла тишина, сопровождаемая исключительно скрипом пера секретаря, записывающего показания свидетеля. Прервал паузу голос Дершовица: — Скажите, мистер Куинн. После того никто больше не приходил в заведение до того самого момента, как прибыл шериф из Треффорда с солдатами? Илай немного смутился, пару секунд вымалчивая свой ответ, затем произнес: — Нет, господин прокурор. Больше никто не приходил. — Почему Вы так уверенны, мистер Куинн? — конечно, Дершовиц уже прекрасно знал, что ответит Илай. Но теперь то же должен был услышать суд. Юный конюх смутился еще более и вновь опустил взгляд к полу. — Я закрыл заведение. По судебному залу пробежал шепот. — Вы закрыли заведение. — Дершовиц, наконец остановившись и кивая головой, отчеканил каждое слово. — Зачем же, мистер Куинн? — Я… я подумал, что уже поздний час, погода ненастная, путников в городе больше нет, — промямлил Илай. — А что все свои уже давно носа из дома не сунут, так это я и так знал. У мистера Билла, то есть, у мистера Уокера был свой комплект ключей и… — он замялся настолько, что, в конце концов, совсем перестал говорить. — Продолжайте, свидетель, — сказала ему сверху судья Доннелли, и Илай поднял взгляд на нее. — Выкладывайте уже как есть. Свидетель вздохнул поглубже и произнес: — Я подумал, что раз у мистера Уокера есть свои ключи, то выпустить гостей, то бишь шерифа и мистера Лоусона, он сможет и сам, а я сам за двором следить устал и… и решил вздремнуть. Илай вновь повесил нос, демонстрируя всем каштановую шевелюру. Шепот в зале возник вновь. Как конюху показалось, шепот неодобрительный и осуждающий. Дершовиц, тем временем, игнорировал неловкость положения своего свидетеля и продолжал: — Мистер Куинн, я правильно понимаю, что кроме Вас и убитого мистера Уокера ключей от входной двери «Самородка» нет ни у кого? — прокурор остановился перед Илаем, и тот кивнул. Дершовиц, в свою очередь, кивком дал понять секретарю, чтобы тот запротоколировал ответ конюха, затем повернулся к судье. — Ваша честь, я обращаю внимание суда, что прибывшая в Эрроу Крик бригада под командованием шерифа Огюста Мильбурна из Треффорда не обнаружила на месте преступления никаких следов взлома. Рэндольф Тумбс, адвокат Хэнка Лоусона, едва подовил глухой стон. —Значит, в доме все время были только четверо, — подытожил прокурор, резко крутанувшись на пятках своих туфель, и пошел прочь от свидетеля к своему месту, будто хищник, потерявший всякий интерес к жертве. Салунщика и его адвоката не удостоил даже взглядом; впрочем, смертельно бледные, они оба не обратили на прокурора так же никакого внимания. Когда Дершовиц сел на свое кресло слева от судьи, он повернулся к ней и тихо произнес: — Марджери, я позволю себе напомнить, что тело Янгына еле опознали, и то лишь по одежде. Судья Маргарет Доннелли нахмурила брови. Пожилая судья пару секунд молчала, затем взглянула на прокурора и кивнула, а после — так же тихо сказала секретарю: — Этого в протокол не пиши. *** Огюст Мильбурн не знал, покидая этим вечером участок, что он чудом минует самую гущу интересных событий. Треффордский шериф предоставил следователям из столицы заниматься трупом, привезенным ранее вечером из Эрроу Крик. «Пусть ищут себе, чего хотят, — думал он, поправляя на голове шляпу-котелок. — Завтра все равно узнаю, если что-то интересное будет». Как господа в Искоре, вынесшие приговор Хэнку Гарольду Лоусону, не имели еще о том ни малейшего представления, так и Огюст Мильбурн не представлял себе, что довольно скоро ученые специалисты в морге Треффорда обнаружат, что изуродованные останки, принятые за тело некоего Булсары Янгына, на самом деле гораздо старее. Впрочем, ни поделиться своим открытием, ни узнать что-либо еще им в тот вечер больше не довелось. Пройдет всего четверть часа, и эти сами изуродованные останки, оказавшись неожиданно проворными для своего старого возраста, голыми когтями изорвут половину ученых специалистов в кровавое месиво, а другую половину сожрут по частям заживо. Когда Огюст Мильбурн на следующее утро появился в участке, он обнаружил лишь лужи засохшей крови, а также куски костей, обрывки тряпья и инструменты, разбросанные по всей лаборатории. Оставшись без шерифа и обоих салунов, Эрроу Крик долго не протянул. Через дюжину дней на месте деревушки остались только дымящиеся руины. Боявшиеся поначалу выйти из своих убежищ, жители поселения резво пристрастились к мародерству, а затем и к грабежу. Эрроу Крик быстро привлек представителей криминальных цехов из других городов низовья Уймы, и в первые трое суток окончательно потерял остатки законопослушного населения. С тех пор, как городок канул в небытие, никто больше не ходил в эти места к реке Эрроу Крик. Жители окрестных деревень сочли их проклятыми и старались держаться их стороной. В то злосчастное утро после суда шериф города Треффорд, Огюст Мильбурн понял, что действовать необходимо чрезвычайно быстро. Ему удалось найти способ связаться с Искором менее чем за полдня. Дершовиц отреагировал моментально: он разослал приказы на все граничные посты Сонтара, перекрыл три горных тракта на юго-западе, два — на равнине по пути в Купдур, особенно были фортифицированы три граничных поста в префекте Тарнтон, сторожившие проход из пустынного района Сонтара на юг, к Северному заливу. Других путей покинуть страну нет. Однако Булсара Янгын в то же самое время ехал отнюдь не на юг, а спокойно двигался в обратном направлении, на север. К морю. И когда прокурор Герберт Руфус Дершовиц, умело расставив сети, сидел на своем рабочем месте в столице, отчаянно и яростно пытаясь понять, почему же в них никто не ловится, Булсара уже слышал шум прибоя и видел впереди синеву до горизонта. Он, спешившись, шел вверх по склону, обрывом заканчивающемуся над водой, усеянному анютиными глазками разных цветов. По холму петляла песчаная тропинка, обросшая по бокам частоколом осоки. Дорожка вела к строению, стоявшему на вершине холма. Это была стройная белая башенка с широким основанием, на вершине которой за широкими стеклянными окнами сверкал огонек между двух зеркал. Булсара услышал гул, похожий на звук большого медного рога.
0 notes