Медуза | 3
В работе официанткой мне нравилось всё, кроме ломящей боли в спине. Кофейная лавка, которую открыли неподалёку от моего дома, со временем превратилась в кофейню и обросла столиками, украшенными мозаикой. В старом здании давно ничего не могло прижиться: ни магазинчик тканей, ни офис местной газетёнки (обанкротилась, а непроданные экземпляры раздала; ну, как раздала — никто не брал, и до сих пор пожелтевшие свёртки можно встретить то на одной остановке, то на другой), ни магазин рыболовных снастей. Когда в небольшое пространство с большими, но немногочисленными окнами въехал Максим Валерьяныч со своим кофе, закуток вдруг зажил. У дверей повесили колокольчик, аромат кофе застелил близлежащие улицы, а на стенах развесили расписные тарелки. Максим Валерьяныч почти всю молодость путешествовал по Восточной Европе, надолго задержался в Марокко, культуру питья кофе и сбора урожая если не впитал в себя до капли, то лишь глоток оставил на донышке вместе с гущей. Вернуться в родные земли прежним он, конечно, уже не мог, а потому привёз свою страсть с собой.
— Кто я такой без специй? — всё повторял он.
Много кому Максим Валерьяныч казался чудоковатым, мне — нет. Я слишком хорошо понимала, как можно не мнить себя собой без чего-то. Каждый раз он говорил «Кто я такой без специй», щедрыми ложками насыпая и корицу, и кардамон, и гвоздику, и ваниль в турку. Прежде лавка наполнялась свежесмолыми специями. Если я справлялась с обязанностями быстро, то позволяла себе понаблюдать за ним: как он смелым, наученным движением разламывает палочки корицы, сыпет звёздочки бадьяна и меленькие, остренькие семена гвоздики, как вычищает тонким ножчиком стручки ванили и густую, почти чёрную, маслянистую пасту добавляет к смеси. Было в его движениях что-то завораживающее и гипнотическое, отчего я каждый раз наполнялась теплом.
Пока я протирала столики, лавка впускала в себя свет, который боролся с тенистыми углами. Эта их игра нравилась мне почти так же сильно, как наблюдать за помолом специй. Иной раз взглянешь, лавка вся пятнистая: там — яркая и слепящая, а вот — густой тенистый пятачок. Борьба света и тени за столик могла стоить нам посетителя: только самые отчаянные решались садиться в центр чьей-то войны.
Повязав фартук, я принялась натирать стаканы — когда луч попадал на грань, лавку разрезала вспышка. Максим Валерьяныч что-то напевал под похрустывание ручной кофемолки. Анке, в цветастом сарафане до пола, юрко сновала между нами.
— Максим Валерьяныч, а что там по оливкам? — она принялась нагребать совком свежие зёрна.
— Там-то? В Марокко?
— Ну да, не здешние. Те лучше, говорят.
— Ни в какое сравнение! Наши — пожевать и выплюнуть, гадость редкостная. Там-то, конечно, другое дело. Они же, понимаешь, целое блюдо. Не то что эта отрава в банках, — он прекратил молоть специи, Анке внимательно слушала.
От Анке порой прилетали самые неожиданные вопросы, даже и не угадаешь, о чём она размышляет в этот раз.
— …Лора?
— Да?.. — Я перешла к кружкам, они у нас тоже все как на подбор, расписные и цветастые.
— Ты оливки любишь?
— Да нет, не то чтобы.
— И правильно, покуда на рынке в Хаббусе не побываешь, и начинать не стоит. Там и сладостей горы, коли любите.
Анке принялась щебетать про абрикосовые пироги, на её смоляных коротких волосах играло солнце. Восточный разрез глаз, татуировка под грудью, слишком проницательный взгляд, от которого становилось не по себе. Иногда от Анке можно было устать, такая энергия в ней била. От меня устать тоже можно было — но больше от того, что энергия во мне едва пробивалась, как родник.
— …Занимательная идея! — Максим Валерьяныч убавил огонь и активно, но бережно помешивал кофе в турке. — А вы печь умеете?
— Могу только корзиночки с ягодами да пирог с абрикосами, Максим Валерьяныч. Вы, кажется, не тех взяли, — Анке рассмеялась. — Вот Женька завтра на смену выйдет, вы и его ещё спросите, вдруг в нём живёт скрытый кондитер.
— Лора наверняка тоже от нас таит свой талант!
— Это вы зря, — я улыбаюсь им, облокачиваясь о стойку. — Мой талант натирать мозаику на столиках до блеска.
— Не правда! — Анке лукаво выглядывает из-за плеча Максима Валерьяныча. — Ещё стаканы.
Максим Валерьяныч щёлкает языком, но тоже улыбается, ловко снимая турку с огня. Звенит колокольчик над дверью. Никогда не понимала, как ему удаётся так подгадывать. Чуйка, наверное, кофейная.
— Белиберда какая, талант есть у всех. Доброго утречка, что будете?
— А чем так пахнет? — девушка оглядывает стойку.
— Кофе со специями! Вот не поверите, кто бы я был без специй? Попробуете? С собой?
— Нет, посижу.
— Сейчас принесу!
— Давайте я, Максим Валерьян…
— Нет уж, душенька, это я сам. А ты вот лучше не голову в песок прячь, а поищи хорошенько!
— Чего это, Максим Валерьяныч? — вынимаю с полки только что натёртую до блеска чашку с сине-жёлтыми узорами и подаю ему.
— Да талант, конечно, — бросает Анке, заливая молоко в кофемашину. Совсем скоро наплывёт молодой рыбёшки, будут брать латте и фраппучино только успевай готовить. — Вот без чего ты — не ты?
— Без себя я не я.
— Ну Лора!
— Мне бы понять, кто я. И с чем я.
— Как пирожок? — Анке усмехается, проскальзывая мимо меня и щипля за бок.
— Кто сказал пирожки? Кто-то умеет готовить пирожки? — Максим Валерьяныч возвращается с попустевшей туркой.
— Пирожки нет, но булочки с корицей да. Я вспомнила! — Анке выглядывает из подсобного помещения и снова скрывается за дверью.
— Может, стоит завезти восточных сладостей? — Он смотрит на меня.
— Может, — вздох даётся так тяжело, будто на мне плита. — Ну ладно, что вы так смотрите, Максим Валерьяныч, я могу только лимонное варенье.
Он воодушевлённо хлопает в ладони и на миг молодеет лет на сорок, в нём проступает тот мальчишка, которым он когда-то был и который, наверное, сидит в нём до сих пор, лишь укрытый сединой и тронувшими лицо морщинами.
— Славно! Вот как славно, Лора! Я закуплю на днях лимонов, сколько понадобится?
— Я вам всё напишу на листочке, ладно?
— Сладили, сладили.
Он выуживает чашку с синей гжелью и, налив в неё кофе из курки, передаёт мне. До звона колокольчика остаётся ровно семь минут.
эпизод от 25.03.19
6 notes
·
View notes